Текст книги "Агни Парфене"

Автор книги: Светлана Полякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Наверное, он на самом деле был очень голоден – он набросился на еду с жадностью, и – самое странное было то, что ему казалось, что нет ничего вкуснее этой фасоли, хотя он терпеть не мог с детства ее зеленые стручки – сейчас ему казалось, что он так многого лишал себя, ведь – это вкусно, это очень вкусно, просто – первое впечатление когда-то оказалось решающим, вот и все...

Потом Елизавета снова молилась, а потом – предложила ему прогуляться.

Как раз зазвонил колокол, собирая монахов на молитву.

– Нам нельзя туда, – сказала Елизавета. – Не время... Пойдем.

На улице стало немного теплее.

Они шли по узкой тропинке все выше, и Елизавета рассказывала ему, что существовало поверье – если взобраться на самую вершину горы, Господь услышит твою молитву и исполнит ее.

– А ты – поднималась? – спросил он ее.

– Да, – кивнула она. – Поднималась... Но не для молитвы. Я поднималась туда, чтобы...

Она замолчала, ее глаза стали печальными.

– Впрочем, это уже не важно.

Она улыбнулась:

– Жаль, что мы тут оказались зимой. Весной Карпаты красивее... А вон там – замок Бран, в котором мы переночуем.

– Как? Тот самый замок?

Он замер на месте. Сердце учащенно билось. Разве он мог даже мечтать о такой удаче? Он уже представлял себе, как потом, вернувшись, будет рассказывать своим приятелям... Нет, он сделает новый перформанс, про местночтимого святого, он – о, какой же успех его ожидает!

– Твой брат – из Габсбургов? Я слышал, теперь этот замок принадлежит им...

– Можно сказать и так, – усмехнулась Елизавета. – Да, пожалуй, он из Габсбургов... Тебе в самом деле повезло – вместе с братом приедет тот человек, который собирается купить Бран. Твой соотечественник. Скажи, Нико, откуда у некоторых русских такие деньги? Они – продали душу Дьяволу?

– О, им повезло, раз они с ним встретились, – засмеялся он в ответ. – Мне вот пока не довелось.

Она посмотрела на него с жалостью:

– Или – повезло. Но на тебя потребовалось меньше денег. Ты ему просто не так нужен. Дьявол жаден, он не платит лишнего. Но мы отвлеклись. Габсбургам трудно содержать замок. Он требует больших вложений. Недавно статуя знаменитого Дракулы, датированная XIII веком, таинственным образом исчезла во время грозы из запертого зала. «Молния ударила в замок и погрузила его в темноту. Когда все успокоилось, выяснилось, что статуя исчезла. Это странно, поскольку ворота были заперты, а в стенах толщиной двадцать восемь футов нет никаких окон». Говорят, что это был очень умный вор и знал, что он делает... Или – вор этот был не человек. Кому-то статуя мешала.

– Или кто-то просто наварит на ней баблоса, – рассмеялся Нико. – Все проще, Лиза. Если статуя стояла в замке с XIII века, то представь, сколько она стоит!

– Она стоит миллион долларов, – сказала Елизавета. – Сделана была она из аметиста и вулканического камня... В принципе, она стоит столько же, сколько... икона. На аукционе. Только продать ее там будет значительно труднее, чем краденую... икону. Кстати, сам замок продают за шестьдесят миллионов евро. Будущий хозяин, насколько я знаю, собирается устроить в Бране парк развлечений. Грустно все это...

Она махнула рукой и отвернулась. Ему показалось, что в ее глазах блеснули слезы. «Как странно, – подумал он. – Как странно она реагирует – будто этот замок Бран ее родной дом, в котором она провела детство и юность».

Что ей до этого замка?

Он посмотрел туда, на белые стены и красные черепичные кришы со шпилями, и на минуту ему тоже стало жаль этого величия, обреченного превратиться в игрушку для богатых людей – но с другой стороны, может быть, это правильно. Если бы этот замок попал ему в руки, он ведь устроил бы там что-то в том же духе. Только разве что – с большей выдумкой...

– Как быстро темнеет тут, – сказала Елизавета. – Нам пора. Ты не боишься ночевать в Бране? Может быть, лучше тебе остаться в монастыре?

– Нет, – рассмеялся он. – Напротив – мне любопытно.

– Хозяин замка принадлежал к жестокому веку, – задумчиво проговорила Елизавета, глядя на начинающие чернеть шпили далекого Брана. – И сам кажется нам жестоким. Может быть, кто-то прав, утверждая это. Его ненавидели турки. Его ненавидели купцы. Его предали. Но он защищал свою землю, он защищал свою веру. И – я принадлежу к его роду...

Она резко развернулась и пошла вниз, спускаясь так легко, как будто привыкла вот так легко сбегать с горы, как будто – она в самом деле здесь родилась и здесь выросла.

Он не поспевал за ней, начал задыхаться – Елизавета была уже внизу.

– Быстрее! – крикнула она. – Мой брат уже приехал за нами. Он ждет!

Сначала он увидел большой, длинный черный лимузин, застывший у ворот монастыря. Присвистнул, подумал про себя – в какое общество ты попал, дорогой, – потом вспомнил, с кем имеет дело. Ну да, один хозяин замка, происходящий из древнего рода. Второй – выскочка-олигарх. И он не удивится, если окажется, что именно второму и принадлежит этот прекрасный, комфортабельный «катафалк».

Он видел их обоих теперь, когда они подошли ближе. Невысокий черноволосый мужчина в черном пальто слушал второго с легкой усмешкой. Второй был немного повыше, но – Нико казалось, что во время разговора он слегка нагибает голову, получалось это подобострастно и как-то по-рабски, тогда как черноволосый держал голову прямо, немного даже надменно, и величественно.

Неподалеку от них маячили две темные, громоздкие фигуры, в которых он опознал секьюрити – охранников драгоценного тела олигарха, и удивился, что их только двое.

Когда они с Елизаветой подошли совсем близко, черноволосый обернулся, Нико невольно замер – сходство с увиденной в трапезной иконой было поразительным. Большие зеленые глаза, обрамленные густыми черными ресницами, смотрели печально и немного настороженно. Во взгляде чувствовались ум и глубина. Нос был великоват, но при этом черты лица отличались тонкостью и аристократичностью.

Несмотря на невысокий рост и достаточно хрупкое телосложение, в его фигуре чувствовалась сила. Напротив – его собеседник выглядел рыхлым и бесформенным, несмотря на то что пытался выглядеть хозяином жизни. Рядом с черноволосым он выглядел скорее прислужником, рабом или... «купцом», которых так не любил Влад Дракула.

– Брате! – закричала Елизавета, бросаясь черноволосому на шею.

Он обнимал ее с нежностью, радостно улыбался, гладил по волосам – о чем они говорили, Нико не мог понять. Да и «купец» тоже – на одну минуту он позволил недовольству и недоумению проявиться на лице, губы скривились в брезгливой и высокомерной гримасе, но – он тут же овладел собой и вот уже смотрел на них со снисходительной улыбкой.

А когда появились старик в воротах и мальчик-монах – его лицо стало немного испуганным, в глазах мелькнула злость – Нико и сам не воспринимал эту компанию, но – то, что появилось на минуту и погасло в глазах богача, – было странным даже для него.

«Ослепляющая ненависть», – подумал он.

Старик это тоже заметил, слегка усмехнулся, и – остановился, глядя богачу прямо в глаза. Смотрел он долго, с прищуром и что-то шептал одними губами, от чего нечаянный их спутник покраснел, опустил взгляд первым – старик же рассмеялся.

– Владе, – сказал он, – ты... помягче будь. Помни: «Другому пожелаешь – себе получишь». Проявишь к падшим милосердие – и тебе прощение будет дано. Враг нам – тот червь, который добрый плод уничтожил, а не сами плоды...

– Я помню, – кивнул Влад, улыбаясь старому монаху. – Только – некоторые плоды червь почти целиком сожрал, а в некоторых – все-таки осталось что-то... Ну да, – благослови, отче, пора нам ехать!

Он склонил голову к морщинистой руке старика, а тот с теплой улыбкой посмотрел на него и произнес:

– Господь да благословит тебя!

Елизавета тоже подошла, только они вдвоем остались стоять в стороне, и первый раз Нико почувствовал, что ему неуютно в компании этого типа. Ему бы хотелось оказаться сейчас ближе к тем, непонятным, которых он еще отвергал всем своим разумом – из-за нелепой и странной, на его взгляд, веры их, но – этот, который сейчас был рядом с ним, казался хоть и понятным, объяснимым, и даже близким, но – смотреть на него не хотелось. Точно – он видел в нем, как в зеркале, собственное отражение, и от этого было смутно на душе и неприятно...

Шофер тоже показался Нико странным – он был высок, молчалив, мрачен. Когда они сели в машину, вышло так, что Нико оказался рядом с нуворишем – он даже невольно отодвинулся и пытался смотреть только на Елизавету, – но Елизавета тоже изменилась. Лицо ее стало серьезным, сосредоточенным и – загадочным. Он бы даже сказал, что современная девушка на его глазах превратилась в средневековую красавицу.

– С богом! – крикнул им вслед старик.

И Нико почему-то вспомнил стихотворение Пушкина, которое учил давно и сейчас помнил плохо, но – строчки как-то сложились в уме сами собой:

С богом, в дальнюю дорогу!

Путь найдешь ты, слава богу.

Светит месяц; ночь ясна;

Чарка выпита до дна.

Пуля легче лихорадки;

Волен умер ты, как жил.

Враг твой мчался без оглядки;

Но твой сын его убил.

Ему показалось, что стало холоднее, – он закрыл окно в машине и подумал – с Карпат каким холодом веет... Постепенно согрелся, даже немного расслабился, но – чем ближе был Бран, тем громче стучало сердце, да и за окном теперь царила темнота, и луна почему-то замерла прямо над высокими шпилями замка.

Чтобы отвлечься, он начал вспоминать стихотворение дальше, и ему это даже удалось – вот только легче не стало...

Вспоминай нас за могилой,

Коль сойдетесь как-нибудь;

От меня отцу, брат милый,

Поклониться не забудь!

И точно он не сам вспомнил, а услышал голос вдалеке, детский, едва слышный.

Когда подъехали, вздохнул с облегчением. Ему совсем не нравилась эта местность. Он с тоской вспоминал о Праге, и даже – с удовольствием оказался бы сейчас дома, в России. «Зачем я все это устроил?» – подумал он. Но – что толку оглядываться назад, если изменить ты ничего не можешь?

Они вышли из лимузина – теперь он уже прочно ассоциировался в его воображении с катафалком, – и вошли во двор замка.

– Ин спинил де аци, аратэ, Домне, са кти цэ аштепчи де ла мине[16], – проговорил Влад, смотря вверх, и сначала Нико показалось, что он плачет, но потом он понял, что это была молитва.

А нувориш тем временем словно изменился – его глаза потеряли детскую растерянность, он оглядывал двор, смотрел вокруг, словно подсчитывая что-то в уме. Ходил по двору, заглядывал в окна – Нико бросил взгляд на Влада, но тот держался спокойно, даже мускул не дрогнул на его лице. Елизавета опустилась на скамью, видно было, что ей грустно, а еще – он видел, что она устала сильно-сильно, и подумал – скорей бы уж ночь, скорей бы отдых, завтра все покажется другим – утром всегда мир изменяется.

Он подошел поближе к Елизавете – проходя, услышал обрывки разговора нувориша и Влада.

Первый спрашивал, как обстоит дело с обслуживающим персоналом.

– Прислуги сейчас нет, – бросил холодно Влад. – Я отпустил их...

И вошел внутрь. Нувориш подумал, огляделся еще раз вокруг – в его взгляде уже ощущалась уверенность, что этот замок принадлежит ему, что – он здесь хозяин.

Подумав, он все-таки пошел вслед за Владом.

А Нико присел рядом с Елизаветой.

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– Так, ни о чем... Пытаюсь вспомнить стихотворение... А вместо этого приходят странные мысли – то ли воспоминания, то ли фантазии. О двух мальчиках, попавших в турецкий плен... А, вот стихи, я вспомнила их...

из детства явившись вновь

караван шатров возникает порой

в копоти и дыму...

говорят коварны эти шатры

протянется вдруг рука

и схватит кого-нибудь

из глазеющей детворы

был случай такой говорят

когда одному мальцу

щипцы раскалив докрасна

вырвали прочь язык

превратили беднягу в цепного пса

под телегу швырнули его

чтобы он впредь не смел

показывать им язык...[17]

– Мрачное какое стихотворение, – усмехнулся он. – Уж лучше воспоминания про мальчиков.

– Нет, – покачала она головой. – Это не лучше. Два брата попали когда-то давно в заложники к туркам. Они были маленькие... Первый эпизод – повесть о султанском милосердии. Дело было так: один из вассальных князей поднял восстание и этим обрек на смерть двух своих сыновей-заложников. Мальчиков со связанными руками привели к подножию трона, и султан Мурад объявил, что по своей бесконечной милости он решил смягчить заслуженную ими кару. Затем, по знаку властелина, один из янычар-телохранителей выступил вперед и ослепил обоих братьев. Слово «милость» применительно к данному случаю употреблялось вполне серьезно, без всякой издевки. Вторая история связана с огурцами. Гостеприимные турки выращивали для стола пленных принцев привычные им овощи, и вот однажды обнаружилось, что с грядки похищено несколько огурцов. Дознание, срочно проведенное одним из визирей, не дало результатов. Поскольку подозрение в краже редкого лакомства падало в первую очередь на садовников, было принято простое и мудрое решение: немедля выяснить, что находится в их желудках. «Специалистов» по вспарыванию чужих животов при дворе хватало, и волю визиря тут же исполнили. К радости верного слуги повелителя правоверных, его прозорливость получила блестящее подтверждение: в пятом по счету разрезанном животе обнаружились кусочки огурца. Виновному отрубили голову, остальным же было дозволено попытаться выжить.

Она вздохнула. Где-то далеко крикнула выпь – словно заплакала. Нико невольно поежился. Ему показалось, что он снова слышит где-то далеко-далеко детский смех... Или – плач?

Ночь уже властвовала повсюду, в замке Бран зажглись огни, и Лиза почему-то вспомнила последние строчки стихотворения – «...и они... из грязных мешков выпускают на волю ночь»...

А потом они шли по узкому, длинному коридору, тускло освещенному настенными бра, имитировавшими старинные канделябры.

– Вот здесь стояла статуя, – показала Елизавета. – Видишь? В самом конце... Как бы встречая гостей. Я помню ее – знаешь, иногда мне в самом деле казалось, что это – он. Как в «Каменном госте»...

– «Я, командор, прошу тебя прийти к твоей вдове, где завтра буду я, и стать на стороже в дверях. Что? будешь?» – рассмеялся Нико, шутливо кланяясь опустевшей нише.

Елизавета побледнела.

– Зачем так? – спросила она. – Ты играешь с тенями... Это опасно.

– Ты же говорила, что владелец замка святой, хоть и местночтимый. Хотя мне странно, что упыря считают святым. Впрочем, это еще одна странность вашей веры. Но если верить этому, он не должен разгуливать по замку ночами, пугая постояльцев.

– И все-таки извинись, – попросила Елизавета.

Ее лицо в самом деле было испуганным.

– Если ты настаиваешь... Все для тебя.

Он склонился перед ней, поцеловал холодные пальчики – и подумал, что атмосфера, царящая в этом месте, невольно рождает в душе странную, до этого не свойственную ему, галантность.

– О statua gentilissima / Del gran' Commendatore!.. ...Ah, Padrone![18] – сказал он, слегка наклонив голову снова в сторону пустой ниши.

И рассмеялся. «Как же я глупо выгляжу сейчас», – подумал он.

– Не смейся, – попросила Елизавета.

– Да глупо же бояться того, чего нет.

– Он есть, – тихо сказала она.

– Ну хорошо, если тебе хочется, пусть. Он есть. Но – святые не пугают.

– А пугает не он, – еще тише сказала Елизавета. – Я хочу тебе сказать, что... Если ты сегодня увидишь что-нибудь, странное и страшное...

Она вздрогнула. Обернулась. Обернулся и он.

На пороге стоял темноволосый хозяин и смотрел на них спокойно и печально.

– Мы вас ждем, Елизавета, – сказал он. – Уже поздно, наши гости устали. И голодны.

Она кивнула и прошла вперед, наклонив голову. Нико последовал за ней, но Влад остановил его.

– Странно, что, не веря в Бога, ты пытаешься заглянуть в окна, – сказал он. – Что же ты рассчитываешь там увидеть? Или ты не понимаешь, что – не веря в Свет, ты обречен увидеть в окне... Тьму?

Он хотел сказать ему, что он ничего не рассчитывает там увидеть. И – он не помнил, чтобы они разговаривали с ним по душам, откуда же ему известно, во что он верит, а во что – не верит?

– Мы продолжим нашу беседу после ужина, – сказал Влад. – Сначала надо накормить человека, а потом уже попытаться понять его, не так ли?

Он резко повернулся и пошел вдаль, и Нико снова подумал, что у него удивительно легкая поступь, как у тех монахов, старого и молодого – как будто они движутся не по земле, а над ней. И подумал еще – а какая походка у Елизаветы? Сейчас ему казалось, что у нее – такая же, летучая походка.

Как будто – они все ходят по облакам...

Ужин проходил в молчании. Олигарх, которого, как оказалось, звали Олег Сергеевич, пытался завязать беседу с Владом – но тот молча смотрел на него, слегка улыбаясь. Олег Сергеевич после бесплодных усилий наконец затих и начал оглядываться вокруг – в его глазах появился блеск, как у ребенка, который вот-вот получит новую игрушку.

После ужина Влад сказал:

– Ну, а теперь я могу показать вам замок, если желаете... И если вам не страшно.

– Конечно, – закивал Олег Сергеевич. – А почему нам должно быть страшно?

– Ну, – хитро улыбнулся Влад. – Говорят, что хозяин замка был вампиром. Личностью неприятной во всех отношениях. Особенно его не любили местные купцы и турки. Впрочем, его и католики не любили и окккультисты... Человек, который смог вызвать такое раздражение, – вас не страшит?

– Но он давно умер, – рассмеялся Олег Сергеевич. – Влад, вы сами-то верите в эти байки?

– В то, что он давно умер, вернее – убит? – прищурился Влад. – Я знаю, что смерти, как таковой, нет.

– Влад, откуда вы-то можете это знать? Вы можете верить в то, что ее нет. Думать, что ее нет... Но – знать вы не можете!

Влад улыбнулся, и губы его шевельнулись, словно он хотел что-то сказать, да смолчал.

Поднявшись, он поднял глаза к потолку, губы его шевелились – и Нико показалось, что он читает молитву. «Странная семейка, – подумал он. – С виду нормальные, современные люди. Один братец – монах, там хоть понятна эта страсть к молитвам. Но Елизавета производит впечатление обычной девушки, да и Влад, несмотря на пристрастие к черному цвету и сходство с далеким предком, выглядит нормальным мужиком. И – тем не менее они постоянно сосредоточены на своих молитвах, как будто нет для них ничего важнее».

Они шли по замысловатым переходам с низкими потолками, и Влад тихонько рассказывал, что замок был построен в 1382 году и был крепостью для Брашова.

Мечтательный Олег Сергеевич тут же не замедлил показать уровень осведомленности, процитировав Брэма Стокера:

– «Замок стоял на краю могучей скалы. С трех направлений он был неприступен. К западу тянулась огромная долина, а за нею вдали различались зазубрины горного хребта. Отвесные скалы, поросшие рябиной и колючим кустарником, цеплявшимся за каждую выемку, трещину и щель в камне. Широкие окна размещались так, чтобы до них невозможно было достать ни стреле, ни камню, ни ядру, то есть чтобы в комнатах было настолько светло и удобно, насколько это возможно для места, которое приходится непосредственно оборонять».

Влад усмехнулся и едва заметно поморщился.

– Любите этого бездарного ирландца? – поинтересовался он.

– Почему бездарного? – возразил Олег Сергеевич. – Я вырос на этой книге... Я помню, как читал ее в детстве, а потом – боялся заснуть. Мне все казалось, что сейчас появится великий вампир...

– Говорят, характер человека формирует самая любимая книга, прочитанная в детстве, – заметил Влад. – Теперь становится понятно, почему вы служите не тому Богу, которому стоит служить. А книга все-таки бездарна и состоит из вранья и клеветы. К слову сказать, сам Стокер не был к моменту написания книги знаком с историей Дракулы, он услышал впервые о нем от своего приятеля, румынского историка. Сам же писатель, как мне известно, был оккультистом.

– Но вы же не будете отрицать, что Цепеш был жесток! Вот это стихотворение Михаэля Бехайма, оно появилось раньше книги Стокера!

О самом лютом из владык,

кто подданных своих привык

тиранить повсеместно,

с тех пор как мир был сотворен,

о злейшем звере всех времен,

насколько мне известно,

поведаю стихами,

как Дракул, злобствуя, владел

Валахией и свой удел упрочить мнил грехами[19] .

– Что скажете на это?

Он смотрел сейчас с победой и радостью, а Нико почему-то подумал, что он специально выучил это стихотворение в «процессе подготовки к поездке», чтобы блеснуть эрудицией, и – поймал себя на том, что он на стороне Влада, потому что – если уж выбирать, чью принять сторону, то Влад был ему симпатичнее.

– А вы чем упрочняете свой удел? – слегка улыбнулся Влад. – Не грехами ли?

– Нет, подождите, мы переходим на личности, – возмутился Олег Сергеевич.

– Почему переходим? Мы перешли уже на личности, вы не заметили? Я вам просто заметил, что Влад Дракул, он же Цепеш, никогда не был вампиром. А ложь о нем – живет по сей день. О жестокости же могу сказать, что изменились времена, те времена были другими, и... неизвестно еще, лучше ли вы, новые воеводы... Жестокость Дракула была другой. Ему надо было защищать свою страну. А – вот ваша жестокость не оправдывается ничем, потому что – в отличие от того же Дракула, вы не найдете оправданий... Кстати, известно и другое свидетельство о Дракуле. Дьяк Федор Курицын свидетельствовал, что: «И толико ненавидя во своей земли зла, яко хто учинит кое зло, татбу или разбой, или кую лжу, или неправду, той никако не будет живъ...» То есть – «И так ненавидел зло в своей земле, что, если кто совершит какое-либо преступление, украдет, или ограбит, или обманет – не избегнуть тому смерти. Будет ли знатный боярин, или священник, или монах, или простой человек, пусть он владеет несметными богатствами, все равно не откупится он от смерти, и так грозен был...»

– Ну, это вообще особенность православного сознания, – рассмеялся Олег Сергеевич.

Влад нахмурился. Странным образом последняя фраза не понравилась и Нико, чему он удивился – сам всей душой отвергающий странную веру, сам – атеист – сейчас он был готов возмутиться, задать вопрос – при чем тут это, и чуть не спросил, но его опередила Елизавета, молчавшая до этого мгновения.

– При чем тут это? – спросила она. – Если вы чего-то не понимаете, не хотите понять, отвергаете, как неудобное для себя, – зачем же сразу обвинять, отрицая? Вас ведь тоже можно обвинить. В течение трех веков о Владе Цепеше никто особенно и не вспоминал, может быть, он так и остался бы персонажем средневековой истории, если бы не роман Брэма Стокера «Дракула», вышедший в 1897 году. В принципе сочинение Стокера – не более чем бульварный роман начала века, который сейчас читать просто-напросто скучно. Исследователи, изучавшие черновики Стокера, утверждают, что в первых вариантах вместо Трансильвании была Штирия, а главным героем был австрийский граф, но потом Стокер случайно встретился с неким венгерским краеведом, и все изменилось. А не было бы этой встречи, кто бы знал о Владе? Кто сегодня, скажем, в Америке слышал о таких исторических личностях, как Штефан III Мушат, Влад III Бассараб, Матьяш Хуньяди? И – представьте себе на мгновение, что кто-то напишет книгу про вас и вы останетесь на века с несмываемым клеймом – «вампир». Осуждать же его – легче, чем осудить себя. Влада нельзя ни судить, ни оправдывать исходя из наших представлений. Это был другой мир. Это ни хорошо ни плохо. История бесстрастна – было то, что было. Пристрастны люди.

Она говорила спокойно, и в то же время ощущалось, что она сейчас напряжена. Это почувствовал и ее брат. Подойдя к ней, он с нежностью провел по ее волосам рукой.

– Поздно, – сказал он. – Пора. Ночь настала. Пусть каждый найдет то окно, которое заслужил...

И, быстро повернувшись, пошел вверх по ступеням, увлекая их за собой.

Глава 10

ПАРАКАЛО, ЭВХАРИСТО...

К кому же может воззвать та, что здесь очутилась, если дальше нее одни мертвецы бывали? Они лишь видят, как ширится море печали между ними и теми, с кем душа не простилась.

Габриэла Мистраль[20]

– А я тебе, игемон, – сказал Иешуа участливо, – посоветовал бы поменьше употреблять слово «черт».

– Не буду, – сказал Пилат, – черт возьми, не буду...

Михаил Булгаков. Из черновиков «Копыто

инженера»

И голос у него был странным. Она слушала, что он ей говорит, и не могла понять, почему вместо радости, что он ей позвонил, что он зовет ее с собой, – ее сейчас переполняет странное чувство боли и близких слез.

Или – так выглядит счастье? Мы просто не знаем, как оно выглядит, решила она.

А Саша все говорил, говорил – она молчала, просто слушала его, она находилась в полусне.

– Понимаешь, я подумал, что нам нужно поехать туда. Лика, я не знаю, как тебе это объяснить, ты вправе считать меня полным идиотом... Но – мне кажется, что, если мы это сделаем, что-то изменится. Мы выполним то, что должны выполнить.

Она не ответила, она продолжала молчать, думая, что – она согласна ехать с ним куда угодно, и в то же время ей было страшно.

– Лика, ты меня слышишь? Если ты не согласна, я пойму тебя!

– Нет, я согласна, мы же хотели туда, помнишь?

– Но – мы собирались весной, а сейчас не то время...

– Нет, время всегда то, – проговорила она и даже улыбнулась, продолжая удивленно всматриваться в собственную душу – что с ней? Почему так больно? Почему так хочется плакать?

– Давай завтра обговорим все, я завтра забегу к тебе на работу...

– Да, – ответила она. – Я буду ждать тебя.

Она повесила трубку.

Включила свет на кухне. Сейчас ей казалось, что все странным образом изменилось, или – изменилась она? Как там у Навроцкой: «Скажите мне, эта сладкая боль – счастьем зовется?»

Она взяла со стола томик ее стихов и прочитала там: «Тот, кто до тебя оставил под камнем молитву, кто бы он ни был, оставил не одну молитву, а две», улыбнулась – две молитвы, оставленные там, под камнем, в развалинах монастыря. Две молитвы – которые надо прочесть. И надо именно им. Потому что – мира два. И люди, которые живут в этих разных мирах, никак не найдут этих молитв и не хотят понять, что по сути мир один, и он должен быть один, таким его создал Бог, только люди сами разделяют его, разрывают на части, делая больно и друг другу, и – миру...

И самим себе.

За окном шел снег, медленно, большими хлопьями – прекрасный, молчаливый, загадочный, и Лике становилось легче, когда она смотрела на него, ей в голову пришли строчки стихотворения Е. Навроцкой о снеге: «Кто знает, не принес ли он посланья, что пишет людям Бог?» – и улыбнулась, потому что и в самом деле – боль прошла, уступила место ожиданию радости и удивительной легкости.

Сейчас ей хотелось, чтобы поскорее прошла ночь, наступило утро, день, час, миг – когда она обернется и увидит Сашу.

И хотя ей было еще немного страшно, что теперь так много зависит от этого человека, которого она еще недавно не знала, она уже успокоилась.

«Мы поедем туда. Он настолько мне доверяет, что берет меня с собой. Это место для него свято. А он берет меня с собой».

Она долго не могла заснуть, думая о завтрашнем дне. Думала, что очень странно – тревога не отступает, и у Саши голос был наполнен тревогой, а – вот оно, счастье, и радость, и ничего она с этим не может сделать.

«Мы должны поехать, – снова слышала она Сашин голос. – Во-первых, мы сможем все увидеть сами. А во-вторых – мне кажется, если мы сделаем то, что должны сделать, что-то в мире изменится. Пусть немного – но изменится».

Лика хотела сказать, что она не очень в это верит, и – если изменится, то только в их мире, в них самих, но – ей очень хотелось согласиться сейчас с самой безумной и наивной надеждой, если – это была Сашина надежда...

Ее сон был зыбким и странным, она даже не понимала – происходит это с ней все во сне или наяву и – спит ли она вообще.

Она бродила по огромной комнате, пустой, с какими-то старинными гобеленами на стенах, в этой комнате было так много окон, и все они были разного размера – какие-то окна были огромными, а некоторые – совсем крошечными, на некоторых окнах были решетки, а другие – были широко распахнуты.

Она кого-то искала, только не знала, кого она ищет и – зачем. Она заглядывала в эти окна и – видела там разные пейзажи, в одном окне она увидела море перед штормом, насупившееся грозное небо, почти дотрагивающееся до земли, а в другом – наоборот, сияло солнце и воздух был наполнен ароматом весенней листвы.

А потом в комнате ее появились люди – странные, отстраненные, у некоторых лица были как на иконах, и Лика угадывала, что все эти люди, которые в безмолвном отчаянии точно так же, как Лика, пытаются отыскать кого-то, пережили нечто страшное, трагическое в своей жизни, и их отчаяние и боль передаются Лике.

Она обернулась и в самом деле увидела девочку, которую звали так же, как ее, девочка стояла в уголке, наблюдала за этими людьми с состраданием и, поймав Ликин взгляд, улыбнулась ей ободряюще.

– Что ищете среди мертвых Того, кто сам Жизнь?[21] – прошептала она едва слышно. – Пойдем. Я покажу тебе, где дорога...

И Лика послушалась ее, хотя – ей было жаль людей, бродящих по комнате, и она шепотом спросила:

– А они?

– За ними пришлют, когда они будут готовы, – сказала девочка тихо. – То, что кажется тебе глупой надеждой, может оказаться правдой. Но у тебя будет шанс убедиться в этом.

Они шли теперь по длинному коридору, где пахло сыростью и землей. Было трудно дышать – этот коридор находится под землей, решила Лика. А еще было темно – так темно, что Лика с трудом понимала, что вокруг нее, – она ориентировалась только на легкий, светящийся силуэт девочки. Несколько раз ей почудились шаги, настигающие ее, – и дыхание, тяжелое и прерывистое. Она оглядывалась – но что можно увидеть в такой темноте?

Кто-то насмешливо прошептал: «Через действительность ты должен различать миры иные», – и Лика снова оглянулась – слишком явным был этот шелестящий голос, но девочка остановилась и протянула ей руку.

– Не оглядывайся и не прислушивайся, – посоветовала она ей. – Прыгай, тут лужа большая...

Лика прыгнула – ей показалось, что это не лужа, а небольшое болото, где все время что-то хлюпало и пахло так мерзко, что Лика почувствовала приступ головокружения и тошноты – если бы не рука девочки, она бы упала туда.

– Что это было? – спросила она, переводя дух.

– Это дорога, – спокойно отозвалась девочка. – По которой всем нам приходится идти. Кто-то идет без помощников – потому что сам отказывается от помощи. Кому-то Бог посылает ангела. Те, кто идут одни, часто не выдерживают, оглядываются или начинают разговаривать с голосами, слушать их и верить им. И тогда – они не справляются. То, что ты посчитала болотом, – на самом деле их слезы... Тут развилка. Видишь – дорога, которую уже можно различить, и – тьма... Нет из тьмы выхода. Некоторые так и блуждают после смерти в кромешной темноте, пытаются найти выход. А его – нет... Ладно, пойдем дальше, тебе и так разрешено узнать больше, чем положено, до срока. А времени у нас нет. Ты должна вернуться к утру.