Текст книги "Лотерея "Справедливость""

Автор книги: Сухбат Афлатуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Болезнь разрослась под утро и зацвела назойливыми цветами. Дрожали руки; тело отделялось от головы и уходило, посылая в пространство поцелуи.

Полседьмого.

Ночью он так и не уснул. То рождал какие-то величественные письма в МОЧИ, с длинными, уползающими за горизонт причастными оборотами. Эти письма тут же выбивались на мраморе, и Алекс ходил вокруг мраморной глыбы, нажимая то Delete, то Enter... В момент самых горячих жалоб появлялись родители, родственники, друзья и начинали покупать кефир, смесь “Малютка” и бублики с просроченными дырками. Иногда приходила Соат и начинала медленно, сплевывая кровь, вытаскивать изо рта цветы и ставить их в вазу. Все это шумело, где-то произносил свою исповедь диктофон. Алекс превращался в лед, и гренландцы вылавливали его сетями и несли в свой единственный в мире Музей льда.

Алекс поднялся и, держась за стены, пошел по офису.

“Прием, начинайте прием!” – кричали снаружи.

Зазвенели разбитые стекла. Он подполз к разбитому окну.

За окном, в пустоте, стоял крошечный лысый человек с камнем и кивал головой: “Это я разбил, я разбил. Зовут меня Александр Петрович, запишите себе, пожалуйста, в ваш главный компьютер. Александр Петрович, легко запомнить, почти как Пушкина...” Пятился, кланялся, отходил от окна.

Алекс, стоя на четвереньках, медленно выглянул в разбитое стекло.

Вся улица была в людях, больших и маленьких.

Кто-то даже лез на фонарный столб. Алекс узнал: это была беременная женщина-киллер. Живот свисал со столба, она кричала, что киллеров надо пускать вне очереди. Кто-то с ней снизу спорил и доказывал, что пенсионер – уважаемей, чем киллер, и если все пенсионеры мира вот сейчас в нее плюнут, то она на своем столбе улетит...

Но Алекс смотрел не на них.

К разбитым окнам подходили люди, которых он помнил.

Вот подошла его школьная учительница и стала поднимать очки, пытаясь увидеть что-то, что доступно только старым школьным учителям:

– Пенсию... Стыдно говорить такое, не могу на эту пенсию жить. Дети, подайте, кто сколько сможет вашей первой учительнице!

Вот приблизилась его первая девушка, та самая, у которой он обтирал сырые подъездные стены:

– Вышла замуж, почти счастливо... Муж в бизнесе, трое детей. Потом мужа посадили, какие-то налоги не туда платил. Как жили потом? Все продавали. Так и жили. Сегодня проснулась, а продавать больше нечего...

Вот подошла Ольга Тимофеевна; постояла, повертела портретом Марата, наклеенным на палку. Отошла. Вот машет рукой еще кто-то.

Звенели стекла; прибывавшая толпа требовала начать прием.

Кто-то выпускал в небо разноцветные воздушные шары, исписанные жалобами. “При-ем! При-ем!” Алекс сполз на пол. Над толпой поднялось огромное чучело: ведьма с завязанными глазами и базарными весами в руках. Ведьма мотала весами и кричала писклявым мужским голосом.

Кто-то выбивал дверь офиса.

Трясясь, Алекс добрался до своей сумки и стал двигаться к выходу.

“Спра-вед-ли-вость! Ад-алат! Ад-алат!”

– Ад... ад... – разлеталось эхо.

“Я только переводчик, – хрипел Алекс. – Господи, я ведь только переводчик”. Чиркнула спичка. Руки подхватили Алекса и вынесли к толпе.

– Я – Лотерея Справедливость! – закричало мужским голосом чучело с весами и загорелось.

Над толпой повалил дым.

– Вот он! Вот он... Видите, сумку держит, там у него все и есть. Что все? Да книга, книга, как правильно судить надо... Чтобы никто обижен не был... Доллары у него там, доллары... Доллары меняю по курсу, российские, золото, серебро... Вчера из тюрьмы привезли...

– Ой, горю, горю! – визжала ведьма; из дымящейся руки падали весы.

Кто-то смотрел на ведьму, кто-то на Алекса, кто-то стягивал трусы и показывал шрамы от побоев. Кто-то ел лепешку, тыча ею в ухо, но ухо не могло откусить лепешку: “Все зубы из уха выбили, сволочи... Беззубым стало ухо...”. Кто-то плакал.

Алекс посмотрел на толпу. Улыбаясь, достал из сумки маленькую металлическую колбу. Колба сверкнула на солнце. Он хотел что-то сказать о том, что сейчас произойдет. Что он похитил для людей у богов Любовь. Что он всего лишь переводчик.

Губы не слушались его. Язык не слушался его. Горло не слушалось его. Ложные друзья переводчика. Алекс пытался открыть колбу. И пальцы не слушались его.

Колба вырвалась из рук и полетела на землю.

Как яйцо. Как жетон. Как железный кокон.

Зазвенело по асфальту. Еще раз яростно блеснуло на солнце. Кто-то засмеялся.

– Ой, там у них говорящий компьютер, – закричал кто-то из окна офиса. – Всем судьбу говорит!

Алекс сполз на ступени. Над его лицом замелькали ноги.

Подбежал человек с догоревшей ведьмой и бросил ее туда, куда укатилась колба. А может, и не туда.

Безумное чувство нежности к этим бегущим людям на секунду мелькнуло в Алексе. И нахлынула тьма. Он только слышал, как о вечной любви запела милицейская сирена. Как побежали люди.

Как загорелось дерево перед офисом, и с него стали падать птичьи гнезда.

Как, раздвигая темноту фарами, подъехало такси и двое мужчин и одна женщина бросились к Алексу, схватили его и потащили в машину.

Как мужской голос спросил: “Куда его, в больницу?”.

Как теплые слезы летели на щеки Алекса:

“Алешенька... Сыночек... Как мы успели...”

Алекс приоткрыл глаза; увидел мать, отца и серое лицо В.Ю.

И закрыл глаза.

Родители в сумерках

Родителей вызвал Владимир Юльевич.

Еще две недели назад, после какого-то разговора с Алексом.

Что-то в голосе Алекса испугало его; ночью он ходил по комнате, громко шаркая тапками, а утром позвонил родителям. С ними он уже пару раз общался, пока жил у Алекса и отвечал на редкие звонки...

Родители как раз хотели приехать по каким-то своим делам. Их брак уже давно был непонятным для них самих, рыхлым, то распадался, то вдруг склеивался. Отец стал деревенским человеком, даже в постели у него мать находила крошки чернозема. Мать сделалась окончательной москвичкой, с однокомнатной в Выхине и знакомыми из мира искусства. Иногда она ездила к отцу в Озерки. Иногда он приезжал к ней с дарами природы; что-то чинил, заматывал изолентой, или просто осторожно обнимал жену, шепча комплименты ее нестареющей фигуре.

После звонка Владимира Юльевича родители съехались на семейный совет. Для проверки ситуации решили позвонить Алексу и наткнулись на Соат. Выслушав восторженные признания и любовные рулады, мать повесила трубку, стерла с лица улыбку и посмотрела на мужа: “Юрочка, какая-то сучка хочет там заполучить нашего сына и нашу квартиру”. Следующий звонок был в авиакассу.

Родители приземлились в то самое утро; в аэропорту их ждал Владимир Юльевич. Он уже побывал ночью около офиса, но не смог пройти сквозь оцепление. О том, что Алекс внутри, он каким-то образом знал.

“Быстрее, быстрее”, – торопил он водителя, когда они неслись по городу к офису. Мать сидела с каменным лицом и щелкала застежкой сумочки.

Около оцепления их машину остановили. Владимир Юльевич схватился за голову. В этот момент толпа внутри качнулась, люди брызнули во все стороны; машина успела вписаться в живой коридор и найти в конце него Алекса.

Что-то горело; из офиса вылетали компьютеры; выносили какие-то вазы с цветами, выбрасывая на ходу цветы. Догорал труп Лотереи-Справедливости.

Владимир Юльевич помог донести Алекса до машины и бросился обратно к офису. “Там опасно!” – кричали ему из машины. “Езжайте, езжайте!” – махал им руками Создатель бомбы и протискивался в офис...

Алекс лежал у себя в детской.

Тьма постепенно рассасывалась. Приходил врач, советовал отвезти в больницу. Смотрел на Алекса, водил ледяным фонендоскопом по его худым ребрам. Алекс молчал. Тело еще не вернулось к нему. “Что вы хотите, – говорил врач, принимая от родителей коробку конфет, – нервное потрясение. Сильнейшее нервное потрясение”.

Алекс снова проваливался в темноту. Температура не падала; распахивались дверцы шкафа, оттуда вылетала бабочка моли. Падало яйцо. Родители медленно шли к диванчику, на котором лежал Алекс. Родители были огромными, добрыми и испуганными.

Отец переворачивал его на живот, спускал пижаму; пахло спиртом. “У меня там рубцы, – кричал Алекс, – меня били”. “Успокойся... Где тебя били?” – говорил отец, вводя иглу. “В башне”, – хрипел Алекс и замолкал.

“Нет, нет и нет... – шептала мама и вращала глазами. – Никакой больницы. Они там психа из него сделают...”.

На четвертый день температура стала спадать.

“Мама”, – сказал Алекс, увидев ее, и потянул к ней руки.

Медленно возвращалось тело. Предметы вокруг, до этого легкие, наливались тяжестью. Родители приобрели плотность. У них появился шум шагов; звук холодной воды, которой моржевал себя отец; двойной подбородок.

Закрыв глаза, Алекс слушал их разговоры. Болезнь вдруг сделала его маленьким, а родителей – молодыми. Проснувшись однажды вечером, он услышал, как они целуются за стенкой. И улыбнулся.

Он уже мог вставать. Худое, но очень тяжелое тело качалось и пыталось упасть. “Юрка, ну поддержи ребенка, что уставился?” – кричала из кухни мама. Отец брал Алекса за руку и вел по бесконечному коридору. В конце коридора он обнимал сына

и шепотом жаловался, как тяжело горбатиться на участке без помощника, а от матери – никакой благодарности, даже наоборот, любовника хочет завести. “Не заведет”, – шепотом успокаивал его Алекс.

По вечерам они играли в шахматы. Чувствуя, что проигрывает, отец уходил к соседу смотреть футбол. А Алекс слушал, как мама разговаривает по телефону с подругой, описывает свои московские успехи и упоминает о каком-то замечательном Игоре Карловиче, с которым у нее платонические отношения. Но если она захочет, то они будут не платонические, а совершенно нормальные...

– Мама, – звал Алекс. Она заглядывала в детскую. – Владимир Юльевич так и не появлялся?

Мама молчала и соображала, как бы правдивее солгать. Потом говорила:

– Не волнуйся, найдется.

И закрывала дверь.

Алекс морщился и бил себя кулаком по ноге.

Через две недели родители засобирались назад; Алекс ходил по квартире, спотыкаясь о чемоданы.

С выздоровлением пришла тоска. Он подходил к телефону и звонил Владимиру Юльевичу. Звонил в офис. Соат. Биллу. Даже Акбару.

Все телефоны молчали.

– Ну, присядем на дорожку, – весело сказал отец.

Присели.

– Я поеду вас проводить, – поднимался Алекс.

– Тебе покой нужен, а не аэропорт, понятно? – яростно пудрилась перед зеркалом мама. – Лекарства в аптечке. Ну... не пугай нас больше так. Дай, поцелуйку одну сделаю. Помнишь, ты в детстве говорил: “одну поцелуйку”?

Он не помнил.

– И вот что, – вспомнила мама, когда они стояли около подъезда, а отец укладывал чемоданы в багажник. – Там на трюмо... Новый телефон Владимира Юльевича. Тихо, тихо... Я же говорила тебе, что найдется. Тебе нельзя было волноваться. Ну ладно, ладно, виновата. Да, великая я преступница.

Родители – маленькие седые дети – стояли около машины. Он обнял их.

– Перебирайся к нам, Алекс, – сказал отец. – Здесь все-таки провинция.

– Конечно, Юрочка, твои Нью-Озерки – столица мира! – смеялась мать. – В Москву ему надо. Алеша, я поговорю насчет тебя с одним человеком, есть такая удивительная личность, Игорь Кар...

– Спасибо, мама, не надо.

– Хорошо. Не надо – так не надо. Все равно поговорю.

Защелкали дверцы. Машина дернулась. Из окошка высунулась мамина рука и помахала ему.

Алекс тоже помахал машине и бросился наверх – звонить В.Ю.

Снова тупики

Долго не отвечали. Наконец, трубка наполнилась знакомым голосом.

– Да, Алекс... Да, говорите... Ну, говорите же, я тороплюсь!

Алекс молчал и разглядывал дырочки в трубке. Наконец, сказал:

– Это я выкрал у вас сырье.

– Я знаю, – сказали из дырочек.

– Я думал, что с вами что-то случилось в тот день. Что вы погибли.

– Я действительно погиб... У вас все?

Слова стояли в горле.

В трубке замелькали гудки.

Алекс пошел на кухню. Квартира была пустой, чужой, приторно уютной.

“Смерть Марата” успела обзавестись рамочкой. Мама очень любила рамочки.

Зазвонил телефон. Алекс взмок и бросился к трубке.

– Алекс, – сказал голос Владимира Юльевича. – Если вы хотите со мной встретиться...

– Да, да!

– ...то сейчас я, конечно, занят, но завтра, в четыре часа дня...

Алекс прокричал, что он виноват, стал что-то объяснять.

Короткие гудки.

От отца осталась стопка газет.

“Без новостей – нельзя”, – говорил всегда отец и покупал газеты. Когда никаких новостей не находил, начинал зачитывать анекдоты. Он громко смеялся; никогда не дочитывал до конца. Мама затыкала уши или просила прочитать про звезды и на что ей, как Раку, кроме своих бедных клешней, еще надеяться.

Теперь Алекс внимательно просматривал газеты, надеясь найти хоть что-то.

Пресса хранила мудрое молчание.

Где-то строили новую школу. Где-то прошуршал праздник, повысилась яйценоскость, кто-то от всего сердца благодарил кого-то и обещал стараться. Снова армия массажистов и массажисток, хищно шевеля пальцами, гарантировала божественное удовольствие. Снова предлагалось изничтожить животы и бедра. Снова продавали абрикосового пуделя, и розового пуделя, и еще что-то...

Наконец, Алекс нашел то, что искал.

Статья называлась “Во имя справедливости и благоустройства города”.

“Не секрет, что в районе Дархана от прежних колониальных времен еще осталось много старых, неблагоустроенных домов. Многие из них не соответствуют нормам санитарии, сейсмичности, отравляют собой меняющееся лицо города. Как, спрашивается, быть с такими домами?

С оригинальной инициативой выступили жители прилегающих к Дархану районов. С раннего утра второго мая, вдохновляемые сладостными звуками карнаев, они собрались около одного такого ветхого здания, построенного еще в начале прошлого века. В последнее время в этом строении ютилась одна фирма, сотрудники которой, боясь, что здание рухнет, предусмотрительно покинули его. Незадачливые фирмачи так торопились, что даже бросили свое имущество.

Жители, собравшиеся на субботник, с энтузиазмом принялись разбирать ветхую постройку. Под звонкие голоса детей собравшиеся в считанные минуты разобрали здание. Рискуя жизнью, активисты спасали дорогостоящую технику. На прошедшем затем митинге было принято решение передать брошенное имущество в недавно созданный Фонд справедливости и веселья”.

Алекс мутно улыбнулся и поехал в офис.

Это был его первый выход, голова кружилась, звуки города сыпались на него шумными яблоками. Магазин “Светлана”, университет, мост, еще мост, памятник Пушкину, торчащий, как обгоревшая спичка...

Алексу не хватало воздуха. Синие флаконы Дархана, поворот...

Он стоял перед тем офисом и думал.

Точнее, перед остатками офиса.

И, не думал, а так...

Окна выбиты, стены исписаны. Тополь наполовину срублен.

Какие-то люди сооружали бетонный забор.

Алекс попытался войти внутрь.

– Нельзя, – крикнули ему люди с забором.

– Почему?

– Человек сказал, нельзя, – объяснили люди.

– Я здесь работал, – сказал Алекс.

– Здесь никто не работал, здесь шайтан жил.

Алекс посмотрел на приближавшиеся лица.

– Мужики, мне пос..ть негде!

– А, тогда можно. Только быстро. В окно лезь, дверь закрыта.

Даже подсадили, когда он лез в окно.

Ступая по осколкам, Алекс шел по бывшему коридору.

Здесь сидел Сережа. От Сережи не осталось даже стола. Сережа стал пустотой. Алекс поднял его затоптанный галстук. Сброшенный хвостик ящерицы. На бывших белых обоях нарисованы звезды и свастики.

Осторожно заглянул в бывший кабинет Акбара. Среди осколков посуды валялись трупики свечей.

А вот и его кабинет. На полу желтели письма. Последняя партия, из поступивших после двадцатого апреля. МОЧИ отказалась их принимать.

Наклонился, подобрал несколько.

“Пишу вам это письмо кровью. Вы должны понять меня, как отца...”

И услышал тихие шаги. Выглянул в коридор. Он успел заметить ее тень.

– Соат!

Бросился за ней:

– Соат... Соат!

Нет, ее не было. Может, показалось. Он стоял на ковре из стекол и слушал свое дыхание. Соат...

– Эй, парень, – крикнули с улицы. – Ты там еще не обос..лся?

Алекс спрыгнул на землю, отряхнулся.

Маленький кран медленно опускал бетонный блок забора.

– Ломать будете?

– Не-е... – сказали работяги. – Это ж еще при царе строилось, стены – во-о, потолки – во-о... Подновят немного, и живи-радуйся.

– А что здесь будет?

– А кто его знает. Нам без разницы.

Алекс посмотрел в их лица.

Им действительно без разницы.

– Бригадир говорил, милицейский пункт! С собаками.

– Логично, – пустым голосом сказал Алекс.

– Че говоришь?

Алекс быстро улыбнулся:

– Удачи, говорю, вам. Удачи и справедливости.

Он ехал к ней домой. Он должен ее увидеть. Он должен ей что-то сказать. Вот ее двухэтажка, подъезд, лестничный пролет, кислый запах штукатурки. Звезды и свастики. Неряшливо пронзенные сердца.

Позвонил.

– Соат? – перед ним стояла чужая беременная женщина. – Нет, это моя квартира, вы ошиблись.

По тому, как она на него смотрела, он понял, что не ошибся.

– Вы меня не узнаете? – спросил Алекс.

Женщина усмехнулась:

– Как же, узнаю. Вся комната вами обклеена была. Думала, киноактер какой-то. Пришлось обои переклеивать, весело, блин.

– Вот видите, – сказал Алекс. – Значит, она здесь все-таки жила.

– Да кто это “она”? Индус, говорю, здесь жил. Обычный индус, тихий такой. Квартиру ему сдавали, понятно? Давай, пока-пока... А то мужа позову, он насчет твоей внешности знаешь что говорил? Радуйся, что не знаешь. Чао.

Дверь захлопнулась.

Алекс долго рассматривал деревянную обивку двери, потом сел на ступеньки и стал тереть виски.

На обратном пути обошел несколько интернет-клубов, пытаясь открыть сайт МОЧИ. Сайт был кем-то заботливо заблокирован. Только в пятом или шестом клубе сайт вдруг минуты на три открылся. “Третий этап Проекта МОЧИ – Третий мир по техническим причинам не сможет состояться”, – успел прочесть Алекс.

Диалог четвертый

В конце мая наступило лето.

Алекс, стриженый, в футболке, стоит около выхода из метро “Пушкин”. Нервничает, надевает и снимает темные очки. Улица темнеет и светлеет.

За спиной резко затормозила “Нексия”. Алекс вздрогнул.

– А вот и я! Бог из машины! Деус экс махина... Знаете это выражение, Алекс?

Алекс бросился к В.Ю.

И остановился.

Странные перемены произошли с ученым. Как будто у него изменился состав крови. Или устройство ушной раковины, или формула кожи. Что-то незаметное, но царапающее. К тому же ученый был пьян. Несущественно пьян, но все-таки.

Алекс говорил какие-то заготовленные слова покаяния.

– В древнегреческой трагедии, – не слушал его В.Ю., – сюжет порой так запутывался, что требовалось вмешательство какого-то божества. Его спускали на сцену на специальном механизме, машине... Вот я и прибыл на машине!

Они пошли.

Владимир Юльевич смеялся:

– И вы прямо туда поехали? Вы надеялись ее застать? А вместо нее вам открыла беременная женщина, так?

– Да, беременная... Откуда вы знаете?

– Алекс, Алекс... Соат там никогда не жила. Я узнавал. Эту квартиру снимал Митра.

– Это я сам понял. Но при чем здесь Митра?

– Алекс, мы с вами были крайне несправедливы к этому человеку. Честное слово, если я его встречу, я принесу ему самые искренние извинения. Но, боюсь, я его уже никогда не встречу.

Алекс остановился.

– Вы хотите сказать, что...

– Да, Алекс. Митра оказался не только компьютерным гением, но и вообще... гением, так сказать, на все руки. Что не такая уж редкость среди сумасшедших. Если он, конечно, был сумасшедшим. Начнем с того, что никакого могущественного брата в Индии у него не было. Да-да, Алекс, я не терял эти двадцать дней зря... То есть брат у него, конечно, есть. Но совершенно удалившийся от дел, живет на каком-то банановом острове, дрессирует акул... Алекс, это все есть в интернете. Светская хроника, поисковая система. Митра ведь не подделывал свои документы, честно зарегистрировался. Честно снял две квартиры. Честно, возможно, даже через объявления в газете, нашел эту массажистку...

– Кого?!

Алекс снова остановился.

– Хорошо, Алекс, все по порядку. Все по порядку. Я ведь тоже долго валил все на Билла. И не без основания. Ведь это Билл подговорил вас похитить у меня сырье для бомбы. Что вы и сделали.

Алекс смотрел в плывущие под ногами зерна асфальта.

– А если честно, Алекс... Сколько вам пообещал за это Билл?

Они вошли под мост.

– Нисколько, – сказал Алекс. – Он описал мне то, что ждет весь мир, если ваша бомба будет изготовлена. Я и сам об этом думал, мы еще с вами спорили. Он сказал, что вы возомнили себя богом, потому что “Бог есть любовь”... Много чего говорил.

– Да, удивительно... Особенно если учесть, кто это говорил. Будем надеяться, что он говорил это искренне. К тому же он не предполагал, бедняга, что именно на нем первом в полной мере будет испытано это сырье...

– Алекс! Что с вами?

Алекс прислонился к стене; над головой, над аркой моста застучала электричка.

– Вы считаете... Билл был отравлен? – спросил он, наконец.

– Билл был влюблен, Алекс... И до сих пор, наверное, влюблен. Прекрасное, светлое чувство. Влюблен в людей, в человечество. Я подоспел к тому моменту, когда его уже волокли в “скорую”. И он обратился к людям с такой сильной речью, что многие просили не увозить его в больницу, а лучше сразу похоронить поблизости, как святого.

Алекс смотрел в пляшущее лицо В.Ю.

– Хорошо, – медленно сказал Алекс. – Кто его отравил?

Владимир Юльевич расстегнул портфель и достал фотографию.

Древний рельеф.

– Я вам уже показывал это, помните?

– С коровой? Вы сказали, что вам подкинули...

– Совершенно верно. Только корова оказалась быком. Быком, Алекс, воплощающим всемирный хаос. В тот день, после того как вы ушли от меня, я встречался с одним искусствоведом. Он мне рассказал много интересного об этом римском рельефе.

– А кто этот человек в шапочке?

– Во фригийском колпаке? Это не человек, это бог. И зовут его – Митра.

Алекс шел молча. Создатель бомбы рассмеялся:

– Да-да, Алекс. Тезка нашего компьютерного Макиавелли, представляете? Самое интересное, что Митра – это его настоящее имя. Я имею в виду индуса. Видимо, ему это совпадение тоже показалось занятным.

Алекс хотел что-то спросить, но раздумал.

– Правда, индийский Митра и Митра римлян, который на этом рельефе – это не совсем одно и то же. Но связь между ними есть. И тот и другой считался солнечным божеством, воплощавшим любовь и справедливость. Так что ваш “Вери-вери” – не просто чокнутый миллионер, он, так сказать...

– Постойте... Для чего миллионеру, если он, конечно, миллионер, вся эта игра? Его же просто гноили в офисе!

– Не знаю. Может, он это делал от скуки. Может, из любви к искусству. Может, это унижение он воспринимал как своего рода посвящение, ступень испытания. У них же в митраизме были разные ступени испытания. Некоторые были довольно жуткие, знаете? Теперь уже знаете, потому что он вам сам их устроил.

– Устроил... – отозвался Алекс.

Устроил... Двенадцать свечей. Трапеза продолжается, подают сладкое. Торты и пироги айсбергами надвигаются на едоков. Люди смеются…

– …И потом, Алекс, главного Митра добился. По крайней мере, он в этом уверен. Получил чертежи бомбы, образец сырья. Представляете, как может расцвести его фармацевтический концерн. Да, он ведь занимается фармацевтикой. Фармацевт. А компьютеры – это для души. Гений!

– Да... Тогда понятно, почему у других сотрудников я постоянно видел на столе какие-то медицинские буклеты... Ну, хорошо, а Акбар? Он-то какую роль в этом всем играл?

– Свою. Свою роль. Понимаете, Алекс, каждому в этой истории казалось, что он играет свою роль. И каждый раз оказывалась частью замысла Митры... Акбар был нужен Митре, чтобы создать это совместное предприятие; ему нужны были его связи, его пробивной лоб, его авторитетный подбородок. Все это он от него получил. Акбар тоже, как вы понимаете, делал это не бесплатно. Он ведь еще попытался приторговывать на этой Лотерее...

– Да, я это чувствовал... Но Митре какое дело было до Лотереи?

– Алекс! – почти закричал ученый. – Вы так до сих пор и не поняли, чьи деньги вы получали? И на чьи деньги все это было устроено? Кстати, не такие уж большие деньги по международным меркам...

– Нет, нет, Владимир Юльевич, – затряс головой Алекс. – Это уже путаница у вас идет. Во-первых, деньги шли из международной организации...

– А во-вторых, Алекс, – перебил В.Ю., – в международной организации они тоже должны были откуда-то появиться, правильно? Деньги поступили в МОЧИ, как и написано в проектном документе, который вы мне показывали, из одного подразделения ООН. Я позвонил туда. Напряг весь свой английский. И знаете что? Мне любезно ответили, что часть средств была перечислена МИДом Индии. А другая часть – одной крохотной европейской страной. В которой, как я узнал, имеется большо-о-ое представительство концерна нашего Митры... Согласен, что схема не банальная, даже Билл ее не просчитал.

– Но, послушайте, – начал Алекс. – Лотерея проводилась не только у нас, но и в других странах.

– Да. Еще в двух других странах. В одной маленькой латиноамериканской стране, в которой, по традиции, раз в полгода происходит государственный переворот. И еще на одном тихоокеанском острове, где проживает любимый брат господина Митры со своими дрессированными акулами; а все население состоит из турагентства и одного пожилого диктатора, пишущего пейзажики в стиле Гогена...

Гвоздем этого магазина...

Алекс шел, разглядывая город. Реальность мира, которую он по кусочкам склеивал эти недели, снова стала осыпаться. Деревья становились не деревьями. Машины – не машинами. Трехэтажный дом в сталинском стиле, мимо которого они сейчас шли, – не трехэтажным... И не сталинским. И конечно же не домом, а чем-то другим.

Может, и не нужно все это склеивать? Просто научиться жить в этом расклеивающемся мире... Живут же в нем как-то дети и птицы. Рыбы, собаки.

Алекс все боялся задать самый тяжелый вопрос.

...Последние, совершенно засохшие цветы, все еще стояли в его комнате. Те самые розы. Из букета, которым она подметала подъезд. “Ты хочешь закидать меня этими цветами?” Ших-ших. Сухие, чернильного цвета розочки. Нет, он не хотел их выбрасывать.

– Звали ее, естественно, не Соат, – тихо сказал Владимир Юльевич. – Извините, Алекс, я тоже побывал воришкой, взял у вас без разрешения фото с ней, где вы там что-то в офисе празднуете. Она ведь вам сама не давала своих фотографий?

Алекс кивнул.

– Я обзвонил по объявлениям все точки массажа. Оказалось, круг этих людей не так уж широк. Я прикинулся брошенным влюбленным, показывал это фото. Некоторые ее узнали. Массажистка. Ночной массаж. Железно чувствовала время сеанса, даже не глядя на часы. До массажа училась на актрису.

Несколько минут они шли молча.

– Я не верю, что все это было игрой, – сказал, наконец, Алекс.

Создатель бомбы внимательно посмотрел на него.

– Все может быть, Алекс. Может, она успела получить небольшую дозу, пока догадалась, что за цветочки вы ей подарили... Пока звонила Митре, пока он что-то предпринимал. Ведь именно этот цветок они потом подсунули Биллу, я успел увидеть его в венке... Помните венок у него на голове? Вот. А может, все еще проще, и Соат вас просто любила. Что вы на меня так смотрите? Да, она выполняла поручения Митры. Но... любовь! Любовь!

При слове “любовь” он стал смеяться и играть пальцами.

– А гренландский профессор?

– Великий разоблачитель? Да нет, он вряд ли агент Митры. Видимо, как только в МОЧИ сообразили, что обещанного финансирования на третий этап Лотереи не будет, решили сделать хорошую мину... Организовать критику в свой адрес. Потом признали свои ошибки. Отказались от тринадцатой зарплаты. И стали работать дальше.

Алекс вдруг почувствовал, что теряет интерес... Только иногда, механически, задавал вопросы. Перед глазами двигался муравейник, в котором живут... нет, не муравьи, а какие-то бескрылые мухи. Но трудолюбивые и деятельные.

А Владимир Юльевич все струился словами:

– Алекс, мне самому не все понятно. Кто, например, организовывал слежку, подкидывал этот рисунок. Митра? Или Билл? Или Митра руками Билла? Когда, например, Билл начал что-то подозревать?

– Понятно... Когда Митра стал удалять файлы...

– Вам это понятно, Алекс? А мне нет. Для чего Митра это сделал? Чтобы привлечь к себе ваше внимание? Или удалить на пару дней вас из офиса? Или что-то в программе ему действительно не понравилось? Или он был не в восторге от идеи Акбара заставить его работать в паре с вами? Вопросы, Алекс, вопросы.

Зарябила решетка Университета. Алекс то выпадал, то впадал в разговор, спрашивал: “А что это за мафия, которая интересовалась Лотереей” или “А кто организовал эту толпу перед офисом?”. В.Ю. отвечал, строил гипотезы, говорил, что Лотерея действительно была создана по принципу вируса, что она начала рождать свои подобия, что от нее, как от брошенного камня, стали расходиться круги...

– А камешек был брошен не слабый, – шептал Владимир Юльевич и почему-то радовался.

Алекс смотрел на черные прутья решетки. Они все не кончались. Город тысячи решеток. Столица кругов на воде. При чем здесь камень? Нет, эти круги были до камня, эти большие и маленькие люди, грызущие свою булочку унижения. Почему В.Ю. о них не говорит? При чем здесь Митра... Сколько обманутых, обглоданных людей... И дело не в международных организациях, которые подобны лепесткам отцветающей урючины... розовым лепесткам на поверхности глубокой гниющей воды.

– Жалко Акбара, – рассеянно сказал Алекс.

– За него можете не волноваться. Я виделся с его адвокатом. Вначале, действительно, на Акбара хотели повесить экстремизм или что-то такое. Потом, думаю, капнуло два-три телефонных звонка сверху, дело вернули на доследование, и сейчас его будут судить как злостного алиментщика... Тоже, конечно, неприятно.

– Неприятно, – сказал Алекс.

И заметил, что по мере их приближения к бывшей площади Горького воздух начинает густеть от объявлений...

Бизнес активным и порядочным с 27 лет. 73-13-11.

Акриловые, шикарные ноготочки. Обучаю. 112-0....

Американская компания серьезным. 156-.....

– Владимир Юльевич!

Ученый осекся; на его веках блестели капельки пота.

– Владимир Юльевич, а что же теперь... – начал Алекс, не понимая, что хочет дальше сказать, – что теперь с вашей бомбой?

– Какой бомбой? Никакой бомбы не было.

Женщины! Это бизнес для вас.

Куплю волосы!!! От 70 см.

Все только начинается

Да, бомбы уже не было.

Все сырье пропало, В.Ю. так и не смог тогда перед офисом его найти.

Приехав дня через два на объект, обнаружил, что исчезла и “вавилонская башня”. Просто исчезла.

Подозрение пало на охранника; при обыске у него в курятнике обнаружили часть “башни”, переделанную в инкубатор. “Зарплата маленькая, – возмущался охранник, – внукам помогать надо!”. Остальные части так и не обнаружились.

Создатель бомбы отмыл найденную часть от куриного помета, еще раз осмотрел ее... Нет, агрегат, детали для которого шли со всей погрузившейся в небытие страны, уже не восстановить.