Текст книги "Медленная смерть"
Автор книги: Стюарт Хоум
Жанр:
Контркультура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Annotation
Лондонский арт-мир – это крошечный микрокосм общества отчуждения. Джонни Махач и его товарищи провоцируют возрождение и жестокую гибель авангардного арт-движения под названием неоизм. Взрывной коктейль из скинхедов, насилия, эпатажа и выского искусства.
РАЗ
ДВА
ТРИ
ЧЕТЫРЕ
пять
ШЕСТЬ
СЕМЬ
ВОСЕМЬ
ДЕВЯТЬ
ДЕСЯТЬ
ОДИННАДЦАТЬ
эпилог
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
Это художественное произведение. Все совпадения имён людей, мест и событий, описанных здесь, с именами настоящих людей, местами и событиями, являются абсолютно случайными.
«Пять скинхедов летели со скоростью и грацией волков, приближаясь к жертве. У пацана не было ни шанса! Джонни добежал до ублюдка первым, напрягая мускулы руки, чтобы стукнуть панку в горло ударом карате. Парень задрожал, и колени у него подогнулись. Прежде, чем типчик опустился на пол, банда окружила его – и их ботинки принялись молотить по его распростёртому телу...»
РАЗ
ДЖОН ХОДЖЕС ДОБРУЮ минуту безучастно пялился на доктора. Мария Уокер беспокойно поёрзала в кресле. Скинхед был молод и сурово красив. Профессиональная этика запрещает сексуальные связи с пациентами, но доктор ощутила, как осторожность покидает её. Марии так не хватало в жизни возбуждения. После двух лет сожительства с социальным работником, который проявлял больше интереса к делам местной Партии Лейбористов, чем к женской жажде генитального удовлетворения, в голове Уокер мелькали всякие видения.
– Говорите, – чирикнула Мария. – Чем могу вам помочь?
– Знаете, доктор, – выпалил Джон, – мне кажется, я псих!
– Вы считаете себя сумасшедшим? – недоверчиво повторила Уокер.
– Да, – признался Ходжес. – Я ёбнутый на всю черешню!
– Что заставляет вас считать себя психически неадекватным? – осведомилась Мария.
– Куда бы я не пошёл, – конкретизировал Ходжес, – мне кажется, что за мной следят люди. Иногда я избиваю пиджаков за неправильный взгляд. Но хуже всего джаз, где бы я его ни услышал, мне на хуй сносит башню, вообще не могу себя контролировать. Если ничего не сделать, я могу и убить кого-нибудь. Вся эта озлобленность напрочь рвётся наружу.
– Понятно, – сказала доктор невнятно, корябая потметки на бумаге. – Как вам кажется, когда начались эти проблемы?
– Лет десять назад, – прошипел Джон, – когда мне было четырнадцать. С тех пор кореша зовут меня Джонни Махач. Когда я был ребёнком, моя семья жила на Кингз-Кросс. Тогда, вообще ни с того ни с сего, мать решила, что хочет жить в Илфорде. Мне было мало лет, и пришлось ехать с ней. В Поплар я вернулся пару лет тому назад. Подумал, мне будет лучше, если убраться из Эссекса. Помогло – но я чувствую себя нормально только в центре города, в Уэст-Энде, Ноттицг-Хилле, Кэмдене или Ислингтоне.
– А почему бы вам не снять квартиру где-нибудь поближе к центру? – потребовала Мария.
– Тут-то и загвоздка, – рыкнул Ходжес. – Я на пособии, ни хрена нет бабок, чтобы снять халупу в Уэст-Энде. Единственный способ получить квартиру в центре города, это если социальные службы направят меня в жилищный кооператив как нуждающегося в дешёвом приюте подальше от Уэста.
Уокер встречалась с людьми такого типа и раньше – и она прекрасно видела, что он на сто процентов нормален. В конце концов, как любой предприимчивый молодой человек, он хотел выбраться из Поплара и ради этого готов изображать безумие. Доктору понравилось поведение Ходжеса, и она решила подыграть пациенту. Пора уже бросится и схватить то, чего она вожделеет.
– Хорошо, – сказала Мария. – Прошу вас раздеться до пояса снизу.
Джон встал, стянул подтяжки, потом дал своим «ста-престам»* соскользнуть на пол. Спустя пару ее-
1 Levi’s Sta-Prest – брюки, входящие в классический прикид скинхедов.
кунд его боксёрские шорты с Юиион Джеком тоже повисли на лодыжках. Уокер взяла его яйца в ладонь и попросила его покашлять. Ходжес услужливо прочистил горло.
– Мой парень примерно так себя в постели и ведёт, – засмеялась Мария. – Кашлянул пару раз, и отвалился!
– Вам надо найти себе настоящего мужика, – отметил Джон.
– Наверно, надо, – хихикнула доктор, сдавливая его дрын.
– Отсоси у меня, – распорядился скинхед.
– Сейчас я ничего не буду делать, – проворчала Уокер. – Меня там другие пациенты ждут. Позвоню тебе сегодня вечером в шесть-тридцать.
– Это свидание, – включился в игру Ходжес. – Мой адрес есть?
– Конечно есть, глупышка, – хихикнула Мария. – В твоей больничной карте.
Фицджеральд-Хаус возвышался над Крисп-Стрит-Маркет, как эдакий монструозный мегалит, возведённый, чтобы напоминать о миллионах, живущих в аду корявых застроек по вине послевоенных планировщиков. Джонни Махач жил на двадцать третьем этаже, и тоненькая стеночка отделяла его жилище от места, занятого парой с понтами стать арт-звёздами – Доном Пембертоном и Пенелопой Эпплгейт, они же «Эстетика и Сопротивление».
– Завари мне чаю, Пенни, – скомандовал Дон.
– Сам себе завари, – отбрила Эпплгейт.
– У меня голова болит, – пожаловался Пембертон, – из-за реггей, который крутит этот скинхед в соседней квартире. Нездоровая музыка, я из-за неё себя плохо чувствую.
– Этот прол ушёл минимум час назад, потом играл только мой компакт Майлза Дэвиса – а джаз ты, насколько я знаю, любишь, так что, должно быть, ты себя плохо чувствуешь по другой причине.
– Завари мне чаю, – скомандовал Дон. – Я забо-лел.
– Ты тут не единственный страдалец, – пробурчала Пенни. – У меня ПМС, болит спина и жестокая депрессия.
– И по какому поводу у тебя депрессия? – вопросил Пембертон.
– Для начала рецензия на нас в последнем выпуске 4Art Scene»! – заорала Эпплгейт.
– У меня не меньше прет злиться на неё, чем у тебя! – возразил Дон. – Как ты думаешь, каково это, когда тебя называют проституткой от поэзии? А теперь завари мне чаю.
– Сам себе завари, – вскипела Пенни, бросая глянцевый каталог, и взяла в руки ежедневник.
– Пожалуйста, завари мне чаю, – упорствовал Пембертон.
– Сегодня вечером выставка Карен Элиот, – объявила Эпплгейт, бросая ежедневник. – Надо идти, Элиот может помочь нашей карьере, если мы её как следует умаслим.
– Твоя правда, – согласился Дон, – Карш стала крупнейшей величиной британской арт-сцены со времён Гильберта и Джорджа*.
– Слышала, она богемно-рейверская до безобразия, – тявкнула Пенни. – Дон, если сможешь забраться ей в трусики, она за нас впряжётся.
1 Gilbert Proesch, род. в 1943, George Passmore, род. в 1942 – английские художники-авангардисты.
– Мне говорили, что Элиот бисексуальная и яростно политичная, – проворчал Пембертон. – А вдруг я попробую её соблазнить, а она решит, что это ужасно патриархально? Пенни, милая, мне кажется, лучше тебе попробовать потереться с ней пёздами.
– Секс – это мерзко! – воскликнула Эпплгейт.
– Ага, – согласился её любовник – Секс – мерзкая штука, но одному из нас придётся пойти на эту страшную жертву, если мы хотим развивать нашу карьеру. Учитывая интерес Элиот к сексуальной политике, ты идеальная кандидатка.
– Дон, – промурлыкала Пенни по дороге на кухню, – я заварю тебе чаю, мы сядем и рационально всё обсудим.
– Нет! – взвыл Пембертон, пулей вылетая из кресла. – Позволь мне сделать чай.
– Мне казалось, ты болеешь, – фыркнула Эпплгейт.
– Давай разойдёмся по-честному, – воскликнул Пембертон. – Я приготовлю чай, а ты переспишь с Элиот.
– Я буду делать чай, – завопила Пенни, а тем временем её любовник оттолкнул её, схватил чайник и наполнил его водой.
Джонни Махач покрыл дистанцию между станцией метро «Рассел-Сквер» и Корем-Стрит за пару минут. Он вдавил цифры один ноль один на домофоне, и долю секунды спустя Карен Элиот потребовала представиться.
– Это Джон, – ответил Ходжес. – Чудик, которого ты подцепила в «Питомнике» в субботу вечером.
– Ага, помню, ты ещё говорил, что такого классного отсоса у тебя в жизни ещё не было.
– Есть такое дело, – засмеялся Джон.
– Все парни так говорят, – ответила Карен.
– Могу я к тебе подняться? – не отступал Ходжес
– Ну, если нужно, – уступила Элиот.
Джонни слегка сбил с толку лабиринт лестниц в пятиэтажном доме, но, в конце концов, он нашёл квартиру Элиот. Жилище восхитило его не меньше, чем хозяйка. До встречи с Карен Ходжес не знал, что есть хотя бы крошечная возможность снять такое место прямо в центре города. Теперь он понял, что если как следует попахать, нет ничего невозможного.
– Ты грязный ублюдок, – фыркнула Элиот, когда гость клюнул её в щёчку, – у тебя стоит!
– Ничего подобного! – возразил Ходжес.
– Теперь точно стоит! – засмеялась Карен, расстёгивая ширинку Джонни и доставая его дурика.
– Отсоси у меня, – взмолился Ходжес.
– Потом, – вынесла решение Элиот, убирая пенис на место и застёгивая молнию. – Сначала хотелось бы узнать, почему ты пришёл ко мне.
– На восхитительную генетическую акцию, – полыхнул глазами скинхед.
– Фиг там, – ругнулась Карен. – Что-то другое. У тебя где надо всё торчит и выступает, если тебе надо просто перепихнуться, ты снимешь бабу поистине где угодно. Значит, есть другая причина.
– Ладно, ладно, – согласился Джонни, – я хотел узнать у тебя насчёт справки психа. Ты говорила, что делала её, чтобы заполучить эту квартиру.
– Как я её делала, – объяснила Элиот, – пошла к своей участковой врачихе и сказала ей, что кажется, сошла с ума. Она дала мне направление к специалисту, и когда я призналась психиатру, что душевнобольная, меня зарегистрировали, как имеющую особые потребности в жилье.
– Я ходил сегодня с утра к доктору, сказал, что хромой на всю голову, – пожаловался Ходжес, – но она не послала меня в местную дурку, чтобы проверить мозг. Только пригласила поужинать-поебаться.
– фу, как неэтично! – засмеялась Карен. – Что ты ей наплёл, прежде чем она сделала тебе это предложение?
– Сказал, что псих, – объяснил скинхед, – и что исцелить меня может только дешёвая квартира в Уэст-Энде.
– Тупица ты, однако, – заметила Карен. – Даже полный идиот сумел бы правильно расшифровать твои действия. Ты едва ли не прямым текстом сказал, что с мозгами у тебя всё в порядке, а нужен тебе только новый дом.
– А ты как получила направление? – спросил Джон.
– Сказала, что страдаю от маниакальных форм поведения и иногда думаю, что я машина, – сообщила Элиот. – Психиатр подумала, что мне лучше переехать в центр города, где мне будет легче социализироваться и завести новых друзей. Она договорилась насчёт моего переезда в эту квартиру.
– И что посоветуешь мне теперь делать? – спросил Ходжес. – С доктором я облажался? Смогу я убедить её, что псих?
– Иди домой и выеби её, – скомандовала Карен. – Потом будешь её шантажировать, чтобы она выписала тебе справку. Докторам запрещено иметь сексуальные отношения с пациентами.
– Мне что, сейчас надо уходить? – ответил скинхед.
– Ага, – приказала Элиот. – У меня дела. Так, запиши свой телефон в записной книжке, я тебе как-нибудь позвоню.
– Странная ты, – вздохнул Джон, карябая цифры.
– До этой субботы я не знавал цыпочек, которые вызывали бы мне такси после того, как я выебал её.
– У меня счёт в этой компании, – фыркнула Карен.
– Надо же им пользоваться.
Мария Уокер глянула на часы. Ей надо принять ещё пятерых пациентов, прежде чем устроить перерыв на ланч. Доктор выполняла свою работу как автомат. Большую часть утра у неё в голове крутились мысли о пылкой секс-сессии, которую они с Джонни Махачем устроили перед возвращением домой. Один раз скинхед излился прямо в неё, было бы забавно заставить своего клёвого любовника вылизать вонючую манду К сожалению, приятное течение мыслей прервал стук в дверь.
– Войдите, – приказала Уокер.
– Добрый день, доктор, – прохрипел Дональд Пембертон, усаживаясь на стул. – У меня кошмарный период, на меня напала чудовищная депрессия.
– Как у вас с половой жизнью? – осведомилась Мария.
– Великолепно! – ответил Пембертон. – Моя подружка полностью разделяет моё представление о сексе. Мы оба считаем его унизительным, у нас чисто духовные отношения. В этой области у меня проблем нет. Куда больше меня беспокоит то, что мучает всех великих художников, видите ли, я страдаю от глубокой душевной болезни. Думаю, причина в творческом обществе, в котором мы живём! У людей нет больше времени оценивать великие глубины интеллекта, проявляющиеся в работах гения. Наверно, с этой проблемой сталкиваются все артисты: невозможность коммуникации с эмоционально недоразвитыми массами – но, будучи одержим выдающимся талантом, я страдаю на этой почве куда сильнее, чем кто-либо из живущих сегодня. Я знаю...
– Ладно, ладно, – бросила Уокер. – Мне ясна картина. Я выпишу вам валиум. Принимайте его пару недель, и почувствуете себя куда лучше.
– Но вы не понимаете! – возопил Дональд. – Я коснулся бесконечности, беседовал с Божеством, знания веков принадлежат мне, и я готов поделиться ими с любым, кто будет внимательно слушать. В этом-то и проблема, никто не слушает.
– Знаете ли, т– неторопливо ответила Мария, – я всё-таки занята. Вот рецепт, вам пора идти.
– Я пылающий гений! – возразил Пембертон, принимая бумагу, протянутую доктором. – Нельзя со мной так обращаться! Пройдёт несколько лет, и люди будут целовать землю, по которой я прошёл, они будут поклоняться колодцу моего творчества. Я превзойду Уорхола! У меня есть талант и усердие! Я человек Возрождения, по сравнению со мной даже величайшие современники – духовные пигмеи! Нельзя от меня отделываться, словно я какой-нибудь голодранец. Я важнее, чем другие пациенты, на меня будет ориентироваться каждое новое течение в визуальных искусствах в ближайшие пятьсот лет!
– Мне кажется, вы преувеличиваете, – хихикнула Уокер.
– Как вы смеете намекать, что я лгу! – прогрохотал Дональд. – Вы – позор медицинского сообщества. Я собираюсь подать на вас профессиональную жалобу. Посмотрим, как вы будете надо мной смеяться, когда у вас отберут медицинскую лицензию. Больше я не собираюсь тратить на вас своё драгоценное время!
Врач отвернулась и начала писать что-то в деле Пембертона. Она проигнорировала хлопнувшую дверь, когда пациент выскочил из комнаты. Мария была рада увидеть спину этого ублюдка. Значит до ланча осталось четыре пациента.
•«Флиппер Файн Артс» располагалась в лондонском Мейфэре. Фирма давным-давно заработала авторитет ведущей мировой авангардной художественной галереи, с отделениями в Берлине, Париже и Нью-Йорке. Годовой оборот доходил до нескольких миллиардов фунтов, и на фоне этих прибылей производственный бизнес выглядел суетой Микки-Мауса. Амавда Деб-ден-Филипс далеко не первый год работала во «Флиппере» директором по выставкам, у неё был намётан глаз на талант, а жажда молодого хуя обеспечивала многим загорелым Адонисам место в сфере международного искусства.
Карен Элиот долгое время была ярчайшей фишкой во «Флиппере». Аманда знала, что её обед с молодой звездой имеет гигантское значение для галереи. Контракт Карен с «Флиппером» истёк, когда закрылась её последняя выставка. Официальное открытие было шесть часов назад, и теперь каждый выставленный клочок уже продан клиентам, которые писали на чеках телефонные номера за честь стать обладателем Элиот. Дебден-Филипс понимала, что многие галереи делают Карен весьма прибыльные предложения, и знала, что надо предложить условия лучше, чем у конкурентов.
– Это твоя дикая идея пойти в этот фастфудный притон на деловой обед, – засмеялась Аманда. – И значит, что будешь заказывать?
– Бургер с бобами, картошку фри, клубничный коктейль, пирожок с яблоками и кофе, – ответила Элиот. – Я займу места, а ты пока вставай в очередь за едой.
Карен подавила приступ смеха, пристраивая свою задницу. Дебден-Филипс хотела пригласить её в шикарный ресторан, где по слухам в счёт включают даже воздух, которым дышат клиенты. Непомерные цены мало что значат, если сравнить их с налоговыми вычетами. Аманда предвкушала сверхизысканную еду, но смиренно согласилась на замену в виде мусорной хав-ки, поскольку Карен настаивала, что они пойдут в «Бургер Кинг».
– А сервис не так плох, – заметила Дебден-Филипс, поставив поднос на стол, – для заведения, где надо стоять в очереди, чтобы получить еду. Хвост движется вполне быстро.
– Приходится, – отбила выпад Элиот, – чтобы держать прибыль на уровне. Питаться здесь– всё равно, что работать на конвейере. Что мне нравится в этом месте, оно обращается к машинному элементу в моей психологической структуре.
– Не критикуй себя, – воскликнула Аманда, ставя тарелку с едой перед художницей. – Ты очень талантливая молодая женщина. Миллионы людей отдали бы правую руку, лишь бы обладать твоим дарованием.
– Я не критикую себя, – объяснила Карен, вгрызаясь в бургер. – Я просто чуть-чуть слишком скромная. Энди Уорхол хотел быть машиной, тогда как я исполнила его устремление. Я рисую картины так же, как другой стал бы делать пластиковые формы, вот в чём секрет моего успеха!
– Ну ладно, – объявила Аманда, поднимая кофе к губам, – давай выпьем за прибыли!
– Да, – крикнула Элиот, поднимая коктейль. – За всё грязное бабло, что мы нарубим. Искусство мертво, да здравствует показуха! Претенциозность – вот что делает Британию великой!
– Я правильно поняла, что ты подпишешь новый контракт с «Флиппер»? – уточнила Дебден-Фи-липс.
– Да, – надула губы Карен. – Точно такой же, как и прежний, только я буду получать ещё десять процентов со всех продаж, и ты подпишешь тридцать художников по моему выбору. Последний пункт можно не вносить в контракт, но я просто с катушек съеду, если ты его нарушишь.
– Ты просишь офигенно до хрена, – каркнула Аманда.
– Не вздумай торговаться, – отрезала Элиот, – потому что «Галерея Европа» уже согласилась на эти условия.
– Ладно, твоя взяла, – согласилась Дебден-Филипс.
Сделка свершилась, две женьчины доедали в молчании. 1
Джонни обвил рукой девушку за плечи, пока её сестра снимала. Девочки поменялись местами. Ходжес скалился в камеру.
– Очень спасибо, – сказала вторая тёлка, обвила руками шею скинхеда и одарила поцелуем в щёчку,
– Нет желания отсосать? – осведомился Джонни.
– Не понимать, – сказала девушка, сверкая улыбкой.
– Шут с ним, проехали, – прошипел Ходжес и потопал по улице.
Бутбой2 шёл на восток и скоро очутился на Руперт-Стрит. Тёлка с эбеновой кожей, в розовых шортиках и белом топике, привлекла внимание Ходжеса. Он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ.
– Ищешь подружку на вечер? – засмеялась она, когда Джонни подошёл.
– Даже не верится, – простонал скинхед, – да ты шлюха!
– И чего такого? – дёрнула ртом девушка. – У тебя на этот счёт какие-то комплексы?
– Нет, – выпалил Ходжес, – просто ты выглядишь куда лучше, чем обычные девки со счётчиком на пизде, я подумал, что молодая и свободная тёлка ищет компанию!
– Я беру не больше остальных! – сказала проститутка, подхватив Джонни под руку.
– Проблема в том, – вздохнул скинхед, – что у меня в карманах полный голяк.
– Можешь сдать свою попку какому-нибудь бизнесмену, а потом вернуться ко мне, – предложила девушка.
– Ни за что, – заорал скинхед и пошёл прочь. – У меня ещё осталась гордость!
Как и Джонни Махач, Пенни Эпплгейт и Дон Пембертон покинули Фицджеральд-Хаус ради Сохо. Их любимым местом была Олд-Комптон-Стрит. Будущие арт-звёзды регулярно ходили в « Кондитерскую Валери», как и куча прочего модного народу. В доме номер 44 можно заниматься художественной карьерой, попутно попивая чай и угощаясь хорошими пирожными. Пенни и Дон как раз сделали заказ, когда с улицы зашёл Рамиш Патель. Узнав парочку, он подошёл и сел за их столик.
– Как делишки? – спросил Рамиш.
– В порядке, – ответила Эпплгейт, – мы ведём переговоры насчёт выставки в туалетах ИИК3.
– Институту идея нравится, – добавил Пембертон. – Правда, они ломают головы, как охранять выставку, публика может заявить протест, если кабельные камеры безопасности будут снимать, как они облегчаются.
– ИИК хочет провести ретроспективу всех моих фильмов, – объявил Патель. – В следующем году. Я хочу представить новое кино в этом сезоне.
– То, про расизм и художественный истэблишмент? – захотела выяснить Пенни.
– Ага, – подтвердил Рамиш. – Рабочее название «Белая Ложь».
– Класс, класс! – включился Дон. – Или искусство будет критичным, или его не станет вообще!
– Чего? – зашипел Патель.
– Цитата из последнего манифеста «Эстетики и Сопротивления», из брошюры под названием «По ту сторону прекрасного», – объяснила Эпплгейт. – Её напечатают в редакторской колонке в следующем выпуске «Журнала Нематериального Искусства».
– Я тут размышлял о вашем стиле работы, – признался Рамиш, – и хотя вам ещё надо заключить контракт с галереей, эти ваши статьи в художественных журналах уже сделали вам имя. Вы вдохновили меня взяться за карандаш и бумагу, чтобы заработать ещё немножко славы!
– Спасибо! – пропели в унисон Эпплгейт и Пембертон. – Это честь, получить такой комплимент от столь крупной звезды арт-сцены, как вы...
Разговор моментально прервался, когда официантка принесла Эстетике и Сопротивлению чай и приняла заказ у Пателя. Когда женщина ушла, трое друзей вновь обратили мысли в сторону мира искусства.
– Я сегодня пойду на открытие Карен Элиот, а потом побегу в Ист-Энд на тусовку Компьютерных Концептуалистов в «Галерею Элдгейт». Вы со мной? – поинтересовался Рамиш.
– Ага, – выпалил Дон. – Мы собираемся на Элиот во «Флиппер».
– У нас нет приглашения на вечеринку Компьютерных Концептуалистов, – пожаловалась Пенни. – А говорят, это новейший курс. Мы, конечно, можем просочиться внутрь, но это страшное свинство со стороны «Элдгейта» – выкинуть Эстетику и Сопротивление из списка рассылки. Думаю, они мстят за обзор на их Молодых Современников, который мы написали в «The Gallery Gazette».
– Но эта выставка и впрямь была отстойной! – заорал Патель. – Как тоталитарно – каждую выбранную работу поместить под герметичное стекло! Мне показалось, вы очень грамотно поддели этот факт. Обзор весьма меня позабавил.
И в таком ключе, над бесконечными чашками чая и некоторым количеством хороших пирожных, три художника бесились и разглагольствовали на тему несправедливости художественного мира. Молчаливо предполагалось, что все трое были круче Уорхола! Но вместо этого Эстетика и Сопротивление оказались в изоляции даже в художественном мире, а Ра-миш никак не мог превратить признание культурного истэблишмента в карьеру, приносящую многие миллионы фунтов в мейнстриме развлекательной индустрии.
Вернувшись из Уэст-Энда, Джонни Махач обнаружил, что у него на хате смотрит порнушку вся его бригада. Ходжес был не только признанным вожаком «Рейдеров»4, он ещё и единственный из членов фирмы жил один. Посему естественно, что его квартира считалась заодно и клубным помещением, и у каждого члена бригады был собственный ключ от входной двери. Джонни прошёл на кухню и взял банку «Стеллы» из холодильника, прежде чем опуститься в любимое кресло. Тревор Кей, среди друзей известный как ТК, как раз освободил место. Бунтыч и Худой застонали, когда Тревор втиснулся на диванчик. Самсон ощерился, он занял второе приличное кресло, прикинув, что Джонни должен скоро вернуться.
– Ко мне тут должен подвалить бабец, – объявил Джонни, потянув за кольцо на банке. – Вы можете остаться, если будете вести себя прилично, но я пиздец как озверею, если вы нам помешаете.
– А почему бы не устроить групповушку? – спросил Худой.
– Потому что она доктор! – отрубил Ходжес.
– И чего? – не врубился Худой.
– А ты разве не читаешь дрочильные журналы, которые мы покупаем на общак? – зарычал Джонни.
– Не-а, – прошипел Худой. – Я блин только втыкаю на фотки.
– Знаешь что, сел бы ты на диету, – влез Бунтыч. – Сбрось пару фунтов, и сможешь снимать тёлок, как любой нормальный парень, не надо будет пристраиваться в очередь и брать себя в руки.
– Пошёл на хуй! – выматерился Худой, отоварив Бунтыча тыльной стороной ладони.
– Ты жирный ублюдок, ты жирный ублюдок! – завопили в унисон остальные ребята.
– Ладно, ладно, – взвыл Худой. – Пускай у меня выпуклости в нужных местах и ещё куча запасных, чтобы в них пинать. Это не объясняет, почему бы не натянуть докторшу паровозиком.
– В последней «Замочной Скважине» писали, – объяснил Джонни, – что у участковых врачей, когда речь идёт о нерепихоне, отказывает воображение. Стоит делу дойти до сексуальной практики – и доктора не могут представить ничего за пределами варианта мужчина сверху, женщина снизу.
– Ну, так давай научим её новым фишкам, например, серийным сношениям? – предложил Худой.
–Ты чего, только прочитамши учебник по социологии? – зарычал Бунтыч.
– Захлопни варежку и смотри в телек! – взвыл Самсон. – Тут, блядь, лучший кусок, две монашки собираются отвести осла на поле и выебать!
– Господи! – воскликнул Худой. – Такая охуенная девчонка под такой невъебенной скотиной. Убытки-то какие! Я хочу задвинуть ей хер в рот!
– Максимум, на что ты можешь рассчитывать – заправить какому-нибудь извращенцу в жопу, – подколол ТК.
– Пошёл на хуй! – завопил Худой, нанося ТК удар в лицо.
– А ну заткнуться и пялиться в телек! – рявкнул Самсон.
Кадры с актрисой, берущей в рот у осла, в конце концов, повергли «Рейдеров» в молчание. Бутбои смотрели, отвалив челюсти, на разыгрывающийся акт зоофилии. Самсон не видел, чтобы порнушка оказала на бригаду такой эффект с тех пор, как они впервые заполучили в лапы копию «Туалетной Тусовки».
Открытие Карен Элиот во «Флиппере» должно было идти с шести до восьми – но галерея начала заполняться за полчаса до официального начала, и уже через пятнадцать минут там было не протолкнуться. Вокруг имени Элиот поднялась немалая шумиха. Без сомнения, она стала одной из ярчайших звёзд, сияющих на небосклоне современной арт-сцены – и весь культурный истэблишмент собрался, дабы воздать должное её гению.
– Чудесная работа, чудесная, – бормотал сэр Чарльз Брюстер.
– Действительно изумительная, – согласился Ра-миш Патель. – Путь развития Элиот полностью реабилитировал «Проект Прогрессивных Искусств». Помнится, на вас обрушилась критика, когда вы начали вкладывать в её работы деньги налогоплательщиков.
– Было дело, – согласился сэр Чарльз. – Но это лишь ещё раз подтверждает, что в ПАП сидят компетентные эксперты по вопросам субсидирования искусства.
– У вас уже была возможность посмотреть заявку на грант, которую я вам направил? – осведомился Ра-миш. – На финансирование полнометражного фильма, который я рассчитываю сделать.
– Пока нет, – извинился Брюстер. – Но не беспокойтесь, я прослежу, чтобы ваши заявки киноэксперты принимали. Собственно, на то друзья и нужны.
«Эстетика и Сопротивление» зажали в угол Эмму Карьер из «Боу Студиоз» и втолковывали ей, почему их продукция является важнейшим шагом в визуальных искусствах за последние пятьсот лет.
– Видите ли, – объяснял Дон Пембертон, – наша работа построена на контаминации. Берём готовые бытовые объекты и создаём из них аранжировки в привилегированном пространстве арт-галереи, соединяя две чуждые реальности. В результате мы имеем конфронтацию между двумя дискурсами, столкновение, которое ниспровергает оба. Как сказал Лиотар5 в «Состоянии постмодерна»...
–т– Смотри, – вмешалась Пенни Эппл гейт, указывая через всю галерею. – Этот ублюдок, Джок Грэхем.
– Я видела обзор, который он написал на вас в «Art Scene», —влезла Эмма Карьер. – Надо сказать, отвратительно. Вы вроде бы хорошо ориентируетесь в философии. С его стороны нечестно называть вашу работу и идеи незрелыми.
– Я собираюсь пойти и облить его вином, – объявил Пембертон. – Это научит ублюдка уважать «Эстетику и Сопротивление»!
Дон протиснулся сквозь толпу и, в конце концов, оказался в двух футах от марксистского арт-критика. Махнув рукой, Пембертон успешно опорожнил содержимое своего фужера в лицо Грэхему. Писатель замахнулся на художника, но очевидцы растащили их прежде, чем в ход пошли кулаки. Карен Элиот пропустила эту стычку, потому что весь вечер была занята общением с коллекционирующими искусство миллионерами и популярными критиками.
Когда доктор Мария Уокер поднималась на лифте на двадцать третий этаж Фицджеральд-Хаус, ее мысли поглотила предстоящая постельная сессия с Джонни Махачем. Стоило врачу постучаться в дверь, и вот Ходжес уже приглашает её в квартиру и ведёт прямиком в спальню. Из мебели там стояла двуспальная кровать, ковёр под цвет и ещё что-то мелкое. В пределах видимости не валялось ни одной шмотки, встроенные шкафы позволяли скинхеду сгребать туда весь бардак. Кроме набора гирь в углу и будильника на полу ничего не говорило о том, что в комнате живут.
– Спартанская обстановочка, – прокомментировала Мария. – Анонимно, как в комнате отеля!
– Мне так нравится, – рыкнул Джон. – Жёстко и сердито.
– Я предпочитаю, чтобы секс был жёсткий и быстрый, – надула губки Уокер.
– Ну, тогда, – сказал Ходжес, раздеваясь, – стягивай трусики.
Мария, не теряя времени, обнажилась, и через пару секунд доктор и пациент вовсю тискались в кровати.
– Ты вся течёшь! – заметил Джонни, забираясь правой рукой между ног Уокер.
Ходжес поработал средним пальцем в дырке Марии, потом вытащил его и принялся размазывать любовный сок по её клитору. Он охватил губами её рот и принялся жадно сосать язык, вонзившийся между его зубами. Генетические коды собирались и разбирались по всей поверхности тела Ходжеса, а наркотические эндорфины накачивались в мозг.
Мария покинула Поплар, оставила весь мир внизу. Джонни вбил свой*любовный мускул в чёрную дыру её пизды. Мария оказалась на доисторическом пляже, где представила, что она первая амфибия, покидающая море и ощущающая тепло солнца на коже.
Джонни хотел забыться в примитивном ритме секса. Но что-то тянуло его назад, в этот мир и экстаз отчуждения. Медленно мозг Ходжеса обработал доносящиеся звуки. Какой-то убдюдок пытался выбить его входную дверь!
Джонни вытащил хуй из пизды Марии и пару секунд спустя пальцы врача обрабатывали дыру, освобождённую бутбоем. Ходжес скользнул в свои «ста-прееты» и туфли, потом пулей вылетел из спальни. Скинхед распахнул дверь, и парень в рабочих штанах дёрнулся к нему. Джонни набросился на мудака, и они вдвоём вылетели на лестничную клетку. Пацан приземлился на спину, Ходжес оказался сверху. Он принялся молотить гада головой об пол – раз, другой, третий – оглушая его.
Ещё один волосатый дрочила пошёл было на Джонни, но тут из квартиры высыпались Бунтыч, Худой, ТК и Самсон. Они погнали ублюдка по лестнице. Ходжес встал, наступил на копну волос своего противника и рывком поднял его вверх. Подросток заорал, как раненый слон. Подняв пацана на ноги, Джонни впечатал его в стену.
– Только не избивай меня, – молил тот, соскальзывая на пол. – Я стучался в дверь, никто не ответил, я подумал, никого нет дома.
