Текст книги "Бросок Венеры (ЛП)"

Автор книги: Стивен Сейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

–Где ты там, Гадес тебя побери? – ворчал Асиций. – Давай же, Целий, здесь холодно. Ты обещал согреть меня!

–Заткнись! – хрипло прошептал Целий. Он уже стоял на середине улицы и в упор смотрел на меня.

–Целий, там кто-то есть?

–Заткнись, Асиций!

В ночной тишине они, казалось, могли слышать стук моего сердца. Кинжал Целия блестел в лунном свете. Он ступил ко мне и запнулся о камень. Я вздрогнул.

–Это я, твой сосед, – сказал я сквозь зубы.

–Так это всего лишь ты, Гордиан! – усмехнувшись, Целий опустил кинжал. Я облегчённо перевёл дух.

–Кто это? – требовательным тоном спросил Асиций, спустившись к Целию и хватая его за тунику. – Какие-то проблемы?

–Не думаю, – отозвался Целий. В лунном свете он, улыбающийся, походил на Аполлона, изваянного из белого мрамора. – Ты, случайно, сегодня вечером не ищешь проблем, а, сосед?

–Я просто вышел погулять, – сказал я. – Завтра утром я уезжаю, а сейчас не мог заснуть.

–Холодновато для прогулок, не так ли? – заметил Асиций.

–Для ваших, похоже, не слишком холодно, – ответил я. Асиций зарычал, но Целий со смехом хлопнул его по плечу.

–Иди домой и хорошенько выспись, Гордиан! В такое время по улицам разгуливают только люди с дурными помыслами. Идём же, Асиций! Пора и в самом деле согреть тебя. – Он обхватил приятеля за плечи и потянул к двери. Вот уже они оба исчезли внутри, и дверь захлопнулась за ними.

В ночной тиши я даже через дверь слышал их голоса и звук их шагов на лестнице. Но эти звуки быстро смолкли – и пустая улица казалась мне почти сверхъестественно тихой. Под мой плащ пробрался холод, и я задрожал. Быстрыми, опасливыми шагами я шёл к своему дому. Всё вокруг было белым, как раковина устрицы – и покрыто непроглядной ночной тьмой. Холодный лунный свет, казалось, окаменил весь мир.

И вот я уже в своей постели. Возможно, я бы ещё долго лежал без сна, глядя в тёмный потолок – но Бетесда подкатилась ко мне под бок, и я почти сразу заснул.

Экон, как мы и договаривались, приехал перед самым рассветом. Бельбон привёл из конюшни лошадей, и мы втроём поскакали в полумраке по тихим улицам пробуждающегося Рима. Мы выехали на Фламиниеву дорогу, и через Родниковые ворота покинули город, на какое-то время избавившись от его угроз и обманов.

Глава шестая

Наша поездка обошлась без всяких происшествий – не считая волнения на море, когда мы плыли от Храма Фортуны к иллирийскому берегу. Зимой лишь немногие лодочники соглашаются возить пассажиров через Адриатику, и здесь мы выяснили, почему – только случайно мы избежали шторма, который вполне мог отправить на морское дно и лодку, и Бельбона, и лошадей, и нас с Эконом.

Пока мы были в Храме Фортуны, я не упустил случая посетить святилище богини и пожертвовать ей несколько монет. «Лучше бы подкинул денег лодочнику», – шепнул мне Экон. Но когда мы счастливо пересекли море, он же первым предложил возблагодарить Фортуну в ближайшем храме. В этом храме дождь лупил по деревянной крыше, как по барабану. Курился фимиам, звенели монеты – и богиня проявила милость к нам, тогда как тошнота из моего желудка и дрожь из моих колен исчезли.

Теперь, когда мы чувствовали под собой твёрдую землю, даже трудный путь под дождём по берегу и продуваемым ветром холмам к зимним квартирам армии Цезаря походил на праздник.

С тех пор, как мой сын Метон стал легионером Гая Юлия Цезаря, я порой не видел его месяцами, хотя мы часто переписывались. И это привело к последствиям, которых я никак не ожидал.

Письма Метона привозили мне военные курьеры. Их услугами часто пользуются, чтобы отправлять какие-то послания – только очень богатые люди могут позволить себе иметь рабов лишь для посылок, а военные курьеры разъезжают по всей стране, посылать с ними письма надёжнее, чем с обычными путешественниками или торговцами. Впрочем, послания, отправляемые из лагеря Цезаря, не такие уж конфиденциальные: курьеры обыкновенно читают их, чтобы убедиться, что там нет ничего компрометирующего. Один из наиболее доверенных курьеров Цезаря оказался весьма впечатлён слогом Метона и его наблюдательностью. Он передал копию письма одному из секретарей Цезаря, тот – самому проконсулу, и в итоге Метона перевели из той палатки, где он полировал броню, в штаб Цезаря.

Помимо завоевания Галлии и борьбы за власть над Римом этот великий человек находил ещё время вести записки. Другие политики пишут воспоминания как памятник для потомков, а Цезарь (как подозревал Метон) намеревался использовать их на выборах. Римляне прочтут о великолепном руководстве Цезаря, о том, каких успехов он достиг в расширении римской державы – и толпой побегут голосовать за него. Разумеется, если его дела в Галлии и в дальнейшем будут идти так, как планирует Цезарь.

У Цезаря, конечно, есть рабы, чтобы писать под диктовку – Метон рассказывал, что он часто диктует в седле, по пути из одного лагеря в другой, чтобы не тратить попусту время. Есть и другие рабы, которые помогают редактировать записки и составлять примечания к ним. Но, как показывает мой опыт, персоны богатые и влиятельные никогда не упустят случай использовать талант другого человека, если они только подвернулся им. Раз уж Цезарю нравился литературный стиль Метона, не имело значения, что Метон родился в рабстве, был только поверхностно обучен латыни и математике после того, как я его усыновил, а по части риторики вообще никакого опыта не имеет. Поистине странно, что Метон, против моей воли ставший военным, теперь превратился не в загорелого и обветренного легионера, а в одного из секретарей полководца. Думаю, это, учитывая его скромное происхождение, неплохой шанс подняться выше и на равных потягаться с патрициями и богачами.

Впрочем, рисковать жизнью ему приходилось по-прежнему. Сам Цезарь постоянно подвергал себя опасности – как я слышал, легионеры за то и любили его, что он рисковал наравне с ними – и Метон, несмотря на свои основные обязанности, участвовал во многих сражениях. Его должность проконсульского секретаря означала лишь то, что в тихие времена, вместо того, чтобы строить катапульты, рыть траншеи или прокладывать дороги, он редактировал наброски своего командира. Способности Метона к физическому труду были невелики, но в случае опасности он немедленно откладывал в сторону стило и брался за меч.

В запасе у него имелось немало жутких рассказов, способных взволновать старшего брата и вогнать в дрожь старого отца. Засады на рассвете, атаки в полночь, сражения против варварских племён с труднопроизносимыми названиями… Я слушал и жалел, что не могу заткнуть уши – перед глазами у меня сами собой возникало видение Метона, бьющегося с огромным косматым галлом, или пытающегося уклониться от ливня стрел, или отбегающего от горящей катапульты. Я видел – одновременно с удивлением, потрясением, гордостью и грустью – что мальчик, усыновлённый когда-то мной, исчез, и на его место пришёл мужчина. Хотя Метону было только двадцать два года, в его чёрной шевелюре я заметил несколько седых волос, его лицо покрывала щетина. Речь моего сына, особенно когда он говорил о битвах, густо приправляли солдатские словечки – тот ли это юноша, чьим слогом восхищался Цезарь? Отдыхая на зимних квартирах, Метон по своему обыкновению носил одно и то же платье – застиранную тёмно-синюю тунику. Я подивился такой небрежности в одежде, но ничего не сказал, даже после того, как заметил крупные и мелкие тёмные пятна, в разных местах покрывавшие ткань. Тут я понял, что пятна были в местах сочленений доспеха и по краям его кожаной подкладки. Это чужая кровь впиталась в ткань во время боёв.

Метон рассказывал нам о пересечённых им горах, реках, перейдённых вброд, галльских деревнях с их особым видом и запахом, о гениальности Цезаря, которая проявлялась в интригах с вождями местных племёна и подавлении их восстаний. (Лично мне большая часть поступков проконсула представлялась либо зверской жестокостью, либо бесчестным обманом – но я счёл за лучшее промолчать об этом). Он подтвердил, что галлы и в самом деле очень велики ростом, некоторые – настоящие гиганты. «Нас они считают мелким народом, и смеются нам в лицо, – сказал Метон. – Но смеются они очень недолго».

Больше всего он интересовался вестями из Рима. Мы с Эконом пересказали ему все последние слухи, которые только смогли припомнить, включая и всю суету вокруг «египетского вопроса».

–Помпей и твой ненаглядный командир, похоже, наварились на этом деле больше всех, – заметил Экон. – Они на пару выманили у царя Птолемея немало серебра за то, чтобы обеспечить признание Сенатом его прав на египетский трон. Один только Красс остался не у дел.

–Но что Крассу может быть нужно от Египта? – спросил Метон, у которого, помимо верности Цезарю, были и личные причины не любить Красса. – Он и так достаточно богат.

–Красс никогда не будет достаточно богат по меркам Красса, – ответил я.

–Если он не хочет отстать от коллег по триумвирату, – сказал Метон, рассеянно поглаживая рукоять своего меча, – то ему придётся тоже получить от Сената военное командование и одержать какие-никакие победы, чтобы произвести впечатление на народ. Голоса можно купить и серебром, а вот величие – только славой.

Интересно, подумал я, чьи это в действительности слова: самого Метона – или Цезаря, чьи финансы таяли с такой же скоростью, с какой рос список его завоеваний?

–Но Помпей покорил Восток, а сейчас Цезарь покоряет Галлию, – заметил Экон. – Что же остаётся на долю Красса?

–Ему просто придётся взглянуть несколько дальше от Рима, – ответил Метон.

–Как я понимаю, ты говоришь о Египте, – сказал я, пытаясь увязать услышанное с тем, что мне рассказал Дион. Будучи близок к Цезарю и его штабу, Метон уже знал об убийствах александрийских посланников, но пока ещё не осознал весь масштаб этого скандала. Он казался потрясённым до глубины души, и я задумался, как он, привычный к сражениям, может быть так взволнован обычным убийством. Эта мысль смутила меня – я почувствовал, как мы с Метоном отдаляемся друг от друга. Когда я рассказывал о всех обстоятельствах прихода Диона в мой дом – философа под видом женщины и галлуса под видом мужчины – Метон хохотал. Подбодренный этим смехом, я выкладывал всё новые и новые детали, а он смеялся всё громче. И тут небритый подбородок и пятна крови на тунике куда-то исчезли. Я уже не вспоминал о жутковатых рассказах и солдатских словечках. Я снова видел перед собой смеющегося мальчика. Я, наконец, нашёл то, ради чего приехал.

Вышло так, что мы с Эконом отсутствовали в Риме почти месяц, и не возвращались до самых февральских ид. Сперва нас задержала метель. Потом я простудился до грудного кашля. Как только я почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы отправиться в путь – тот же недуг сразил Бельбона. Кто-то, возможно, посмеялся бы над римлянином, отсрочившим поездку из-за болезни раба, но мне совершенно не улыбалось ехать по просёлочным дорогам с больным телохранителем. В любом случае, это был хороший повод провести побольше времени с Метоном.

На обратном пути судьба распорядилась так, чтобы мы снова пересекли Адриатику в той же лодке и с тем же отважным лодочником. Теперь уже Экон нисколько не возражал, чтобы перед плаванием я посетил храм Фортуны. К счастью для нас, небо было ясным, а море – спокойным.

Вернувшись в Рим, я застал Бетесду в куда лучшем расположении духа, чем при нашем отъезде. В ночь после возвращения она проявила ко мне столько внимания, что у более слабого человека, возможно, сердце бы не выдержало. Казалось, давно прошло то время, когда месячная разлука могла вызвать такой пыл – но в ту ночь с Бетесдой я чувствовал себя скорее двадцатичетырёхлетним парнем, чем бородатым дедушкой пятидесяти четырёх лет от роду. Несмотря на боли от многодневной скачки, наутро я был в превосходном настроении.

За завтраком, состоявшим из египетской овсяной лепёшки и просяной каши с изюмом, Бетесда попотчевала меня свежими сплетнями. Я, потягивая сладкое подогретое вино, вполуха слушал рассказ о том, как скупой сенатор из дома напротив наконец-то поменял кровлю, а группа эфиопских проституток прочно обосновалась в доме богатого вдовца выше по улице. Но тут она заговорила о делах, которые творились поближе к Форуму, и я стал слушать более внимательно.

Бетесда явно была неравнодушна к нашему красивому молодому соседу – тому самому Марку Целию, с которым я столкнулся в ночь накануне отъезда. По её словам, он только что закончил вести в суде нашумевшее дело.

–Я сама спускалась вниз, чтобы послушать, – сказала она.

–В самом деле? Кого – защитника или обвинителя?

–Обоих, конечно. А почему бы нет? – Бетесда подобралась. – Живя с тобой, я не так уж мало узнала о суде и о законах.

–Да, а ещё Марк Целий так хорош, когда произносит речь, его глаза сверкают, выпирают вены на лбу и шее…

Казалось, Бетесда собиралась достойно ответить мне, но передумала и уставила на меня серьёзный взгляд.

–Он обвинял, – сказала она, наконец.

–Кого?

–Какого-то Бестию.

–Луция Кальпурния Бестию?

Она кивнула.

–Ты, наверное, что-то путаешь, – сказал я, мой рот был набит кашей.

–Вряд ли, – на лице Бетесды было написано отчуждение.

–Но прошлой осенью Целий поддерживал старого Бестию на преторских выборах. Они политические союзники!

–Уже нет.

Это походило на правду, учитывая слухи о непостоянстве Целия как в любви, так и в политике. Даже если он публично поддерживал какого-то кандидата или какое-то дело, это не давало причин судить о его подлинных намерениях.

–В чём он обвинял Бестию?

–В подкупе избирателей.

–Ха! Осенью он ведёт избирательную кампанию Бестии, а зимой заявляет о нарушениях в ходе этой кампании. Вот она, римская политика! – я покачал головой. – А кто был защитником?

–Твой старый друг – Цицерон.

–В самом деле?

Теперь вся эта история представала в неожиданном свете. Марк Целий вошёл в политическую жизнь как ученик Цицерона и его человек. Во время суматохи вокруг заговора Катилины пути Целия и его наставника разошлись – или же Целий только создал такую видимость, чтобы стать соглядатаем Цицерона во враждебном лагере. На всём протяжении той нашумевшей истории так и оставалось тайной, кому на самом деле верен Целий – во всяком случае, для меня. Позднее Целий год отсутствовал в Риме, исправляя должностные обязанности в Африке. По его возвращении, казалось, он порвал со своим наставником, состязаясь с Цицероном в суде и, по сути, взяв над ним верх. Позднее, когда Сенат осудил Цицерона на изгнание, а его противники утроили уличные беспорядки и сожгли его прекрасный дом на Палатине – именно мой сосед Марк Целий постучался ко мне в дверь с просьбой дать ему поглядеть на пожар с моего балкона! Когда отблески пламени скользили по его красивому лицу, было совершенно невозможно понять, потрясён он, или восхищён – а может, и то, и другое сразу.

После напряжённой борьбы Сенат вернул Цицерона в Рим. Сейчас он отстраивал заново свой палатинский дом. И, если верить Бетесде – боролся в суде со своим бывшим учеником Марком Целием.

–Ну же, не томи меня, – сказал я. – Чем кончилось дело?

–Цицерон победил, – ответила Бетесда. – Бестия был оправдан. Однако Целий заявляет, что судьи были подкуплены, и клянётся снова привлечь Бестию к суду.

Я рассмеялся.

–Да уж, в упорстве ему не откажешь! Думаю, раз он однажды победил Цицерона в суде, то теперь просто не может допустить, чтобы старый учитель снова одолел его. Разве единственной речи Целия не было достаточно, чтобы смешать Бестию с грязью?

–Нет, в этом смысле его речь была выше всяких похвал.

–Была полна яда?

–Сочилась им. Заодно Целий припомнил и историю смерти жены Бестии в прошлом году, и обстоятельства смерти его предыдущей жены. По сути, он обвинил Бестию в их отравлении.

–Вряд ли смерть жён может иметь какое-то отношение к злоупотреблениям на выборах.

–Пожалуй. Но задачам Целия это полностью соответствовало.

–Подрыв репутации, – кивнул я. – Без него римское правосудие было бы невозможно. Обвинитель любыми средствами подтачивает репутацию обвиняемого – и люди уже готовы поверить, что он совершил любое преступление, которое ему приписывают. Это куда проще, чем искать и предъявлять настоящие доказательства. Ну а защитник, со своей стороны, применяет тот же приём: приписывает обвинителям всевозможные гнусности, чтобы подорвать веру в их слова. Сейчас даже странно думать, что когда-то я уважал адвокатов, а порой и восхищался ими. Да, я слышал разговоры, что Бестия будто бы убил своих жён. Обе они умерли довольно молодыми, перед этим не болели, никаких отметин у них на теле не было… Естественно, люди говорят, что он их отравил – хотя как раз яд в большинстве случаев оставляет следы.

–Но только не в том случае, если яд был применён способом, о котором говорил Марк Целий, – отозвалась Бетесда.

–Что же это за способ?

Она откинулась назад и подняла голову.

–Не забывай, всё это говорилось в обычном суде, где присутствовали и мужчины, и женщины – не в таверне и не на какой-нибудь оргии. А Марк Целий – чрезвычайно наглый молодой человек, – впрочем, в её голосе я не слышал осуждения.

–И чрезвычайно наглый оратор. Ладно, об этом довольно. Так что он говорил?

–По словам Целия, самый быстродействующий из всех ядов – аконит.

Я кивнул. Исследуя на протяжении многих лет различные способы убийства, я немало узнал о ядах.

–Яд аконит, иначе называемый «смертью пантеры», получают из корня борца. Он и в самом деле действует очень быстро. Но если принять его в количестве, достаточном, чтобы вызвать смерть, то на теле обыкновенно остаются следы отравления…

–Целий говорит, что яд не глотали.

–Я что-то не понимаю…

–По его словам, если яд нанести на гениталии женщины, то она умрёт в течение ближайших суток.

Я удивился. Даже при всём моём опыте по части ядов, такое известие было мне внове, и я не до конца верил ему.

–То, что рассказывает Целий, возможно, и правда – хотя я и не представляю, каким образом кто-то мог бы это установить. Но в таких случаях, полагаю, Марк Целий знает о женских гениталиях практически всё.

–Ха! – глаза Бетесды блестели. – Вряд ли такое известно и Цицерону.

Я, изображая застенчивость, вскинул руку.

–Значит, Целий обвинил Бестию, что тот отравил своих жён… – я так и не смог закончить фразу. Никакие деликатные выражения на ум не шли.

–Нет, напрямую он Бестию не обвинял. Просто рассказал о свойствах аконита, взвинтил себя до предела – а потом направил палец на Бестию и закричал: «О судьи, я не указываю пальцем на преступника – я указываю на преступный палец!».

Я чуть не подавился просом.

–Какая мерзость! Всякий раз, когда я думаю, что римские ораторы скатились к величайшей непристойности и самому дурному тону, какой только возможен – приходит новое поколение и устанавливает новые рекорды. О Минерва, – прошептал я, глядя на статую в саду, – обереги меня от судебных заседаний. «Я указываю на преступный палец». Тьфу!

Бетесда оторовалась от своей чаши со сладким вином.

–Во всяком случае, Бестию оправдали, с пальцем или без него.

–Полагаю, Цицерон произнёс весьма волнующую речь в его защиту.

Она пожала плечами:

–Не припоминаю.

Речь Цицерона, подумал я, вероятно, впечатлила бы её куда больше, если бы произносивший её человек был столь же молод и хорош собой, как Марк Целий.

–Ну, тогда удача улыбнулась Луцию Кальпурнию Бестии.

–Но не его жёнам, – сухо ответила Бетесда. В её глазах промелькнуло нечто похожее на злость, но затем она снова улыбнулась:

–Кстати, разговор о молодом Целии напомнил мне о другой сплетни с Форума.

–Тоже касающейся Целия?

–Нет, касающейся его домовладельца.

–Понятно. И что там нового натворил Публий Клодий?

Клодию принадлежал тот самый дом вниз по улице, где квартировал Целий. Будучи мужчиной немного за тридцать, чистейших патрицианских кровей, в последние годы он сумел внушить многим страх в качестве радикального агитатора и демагога. Как народный трибун Клодий стоял за римским поглощением Кипра – это давало ему возможность увеличить хлебные раздачи для бедноты. В прошлом он состоял в неплохих отношениях с Цицероном, однако не так давно именно Клодий добился его изгнания, так что теперь они были заклятыми врагами. Его политическая тактика была грубой, напористой, и, как правило, успешной. Пока люди, подобные Целию, достигали в судах пределов красноречия – люди, подобные Клодию, совершенствовали запугивание как метод политической борьбы. Неудивительно, что связь между этими двоими не сводилась к отношениям домовладельца и арендатора. В политике они часто выступали как союзники, да и в частной жизни их кое-что связывало. Все знали, что Целий был любовником – или одним из любовников – овдовевшей старшей сестры популиста, Клодии.

–Сама я этого не видела, мне об этом рассказали на рыбном рынке, – Бетесда чуть не мурлыкала. – Вроде бы Помпей пришёл со своей свитой на Форум, чтобы присутствовать на каком-то судебном разбирательстве, которое должно было вот-вот начаться.

–Не исключаю, что это был суд над его приятелем Милоном за нарушение общественного порядка.

Бетесда пожала плечами.

–А обвинял его Клодий, – добавил я.

–Да, скорее всего, потому что Клодий там тоже был, и тоже с большой свитой. Кстати, состоит она из очень грубых типов.

Назвать многочисленных спутников Клодия «грубыми» – значит весьма им польстить. Его свиту составляли физически крепкие люди самого низкого происхождения – одни из них были наёмными бойцами, другие были чем-то обязаны Клодию, а многие присоединялись к нему добровольно, из чистой любви к насилию.

Казалось невероятным, чтобы такой человек, как Клодий, преследовал кого-то в суде за нарушение порядка. Но в этом случае обвинение, вероятно, имело под собой основания. У обвиняемого Милона была собственная банда – конкуренты клодианцев, готовые буйствовать на улицах, поддерживая любую политическую силу, к которой в данный момент примкнул их хозяин. Великие люди, подобные Помпею, Крассу или Цезарю, соперничали за владычество над миром в военных и финансовых областях – а Милон и Клодий оспаривали друг у друга власть над улицами Рима. Более крупные фигуры сотрудничали в этом деле с менее крупным, к вящей выгоде для тех и других. Сейчас Милон был выразителем интересов Помпея, и потому Помпей должен был выступать в его защиту. Клодий – либо в сотрудничестве с Крассом, либо с Цезарем, либо на собственный страх и риск – вставлял палки в колёса Милону, главным образом для того, чтобы зацепить Помпея. Похоже было на то, что он твёрдо решился сорвать попытки Помпея взять под контроль приснопамятный «египетский вопрос».

Эти мысли заставили меня вспомнить о том, как Дион в прошлом месяце приходил в мой дом.

–Кстати, – вставил я невзначай, – ты помнишь ту странную пару, которая была у нас накануне моего отъезда в Иллирию? Я всё время думал, были ли у тебя какие-то вести от этих людей, или…

Бетесда одарила меня взглядом Медузы – ведь я попытался прервать её рассказ.

–На суд над Милоном собралась огромная толпа, чересчур большая, чтобы поместиться на площади, так что часть её заняла соседние улицы. Когда появился Помпей, толпа приветствовала его настоящим рёвом. Ты ведь знаешь, как люди его любят.

–Ещё бы – как-никак покоритель Востока.

–Вот-вот. Но в этот момент Клодий забрался на какое-то возвышение и обратился к стоявшей внизу толпе, которую, как я понимаю, составляли его сторонники. Большинство собравшихся было слишком далеко, чтобы слышать его, но всякий раз, когда он замолкал, толпа хором выкрикивала: «Помпей!». Его имя слышали даже те, кто не мог на таком расстоянии разглядеть самого Клодия. Это было как бы медленное скандирование: «Помпей!» – пауза – «Помпей!» – пауза. Помпей, вероятно, услышал своё имя – говорят, он прислушался и расплылся в улыбке, а потом начал проталкиваться к источнику звука. Он думал, что толпа восхваляет его.

–Типичный политик, – заметил я. – Рвётся к своим восторженным сторонникам, как телёнок к вымени.

–Только молоко оказалось кислым. Стоило Помпею подойти поближе, как улыбка тут же исчезла с его лица. Сперва он увидел Клодия, который шагал взад-вперёд по своему постаменту, выступал перед толпой и хохотал всякий раз, когда она кричала «Помпей!». А когда он подошёл достаточно близко, чтобы расслышать слова Клодия, его лицо запылало, как костёр.

–Что же зажгло щёки Помпея?

–Клодий задавал один вопрос за другим, наподобие загадок, и всякий раз ответ был один и тот же: «Помпей».

–А что это были за вопросы?

–Видишь ли, Клодий, как и его друг и квартирант Марк Целий – человек очень грубый…

–Послушай, дорогая, не надо ложной скромности. Я слышал, как ты костеришь торговцев на рынке – от таких слов и Клодий бы покраснел.

–Ты преувеличиваешь.

–Разве что самую малость. Ну так что же?

Бетесда подалась вперёд.

–Это звучало примерно так:

«Как зовут самого похабного полководца в Риме?».

«Помпей!».

«Кто заглядывает под полы своим легионерам на параде?».

«Помпей!».

«Кто по-обезьяньи скребёт свою голову?».

«Помпей!».

Это был намёк на привычку великого воина в задумчивости почёсывать пальцем затылок. Впрочем, Клодий вполне мог устроить из этого целую пантомиму, вволю поиздевавшись над Помпеем. В других загадках он просто оскорблял его внешний вид – они, в принципе, могли бы быть направлены против любого политика. А в целом, работа была весьма топорной, и уж никак не могла равняться с тонким замечанием Целия о «преступном пальце» Бестии. Впрочем, и Помпей, в отличие от других политиков, не был привычен к спорам на Форуме. Он привык ко многому, но только не к тому, чтобы выслушивать оскорбления от толпы. Из полководцев получаются очень уязвимые политики.

–Но в конце концов, – Бетесда понизила голос, – хуже всего пришлось именно Клодию.

–Как же так вышло?

–Несколько людей Милона прибежало на крик. Вскоре их уже было достаточно, чтобы перекричать Клодия и его приспешников. И то, что скандировали они, было уже по-настоящему омерзительно.

–Не думаю, чтобы так уж омерзительно, – обронил я, рассеянно сгребая остатки каши в подобие горных пиков и изображая безразличие.

Бетесда пожала плечами.

–Ты прав. Что тут может быть такого омерзительного, если каждый из нас уже сто раз слышал на Форуме то же самое? Впрочем, я думаю, что толпа, хором повторявшая это, заставила вздрогнуть даже Клодия.

–Ладно, о чём же там говорилось? – сдался, наконец, я.

–О самом Клодии и его старшей сестре. Точнее говоря, сводной сестре.

–Клодий и Клодия? Да, я слышал перешёптывания на эту тему, и кое-какие похабные шутки. Сам я, впрочем, никогда не встречался с ними лично, так что меня всегда мало интересовали тайны их спальни. Или спален.

Она фыркнула.

–Никогда не понимала, почему вы, римляне, придаёте такое значение отношениям между братом и сестрой. У нас в Египте подобные союзы имеют давнюю и священную традицию, восходящую к самим богам.

–Поверь, ничего подобного этой традиции в Риме никогда не было, – ответил я. – А что именно кричала топа?

–Началось всё с выкриков о том, как Клодий в детстве продавал себя старым развратникам…

–Я и сам слышал об этом. Говорили, что, когда ранняя смерть отца оставила семью на мели, старшие братья начали предлагать юного Публия педерастам, и с большим успехом. Но это вполне может быть обычными сплетнями.

–Конечно. Но толпа кричала примерно так:

«Мальчиком был Клодий,

Но девочку играл.

А после для забавы

Сестру свою е…л».

Ну и дальше – то же самое, только ещё грубее.

–Греческий порок в сочетании с египетским, – резюмировал я. – И после этого ещё жители Востока сетуют, что мы, римляне, чересчур консервативны в вопросах секса. Что же Клодий ответил им?

–Сперва он старался продолжать скандировать свои речёвки про Помпея. Но когда люди Милона начали его заглушать, он довольно быстро исчез – и при этом уже не улыбался. Всё в конечном итоге завершилось потасовкой между бандами Клодия и Милона.

–Надеюсь, не слишком серьёзной.

–Не настолько серьёзной, чтобы сорвать судебное разбирательство.

–Наверное, всё обошлось только несколькими проломленными головами. И как же прошёл суд? Милона осудили за нарушение порядка, или оправдали?

Взгляд Бетесды ничего не выражал. Она пожала плечами:

–Не помню. Вряд ли я слышала об этом.

–Вероятно, потому, что это никому не интересно. Зато всем интересен – и все будут взахлёб обсуждать его на Форуме – скандал с предполагаемым кровосмешением между Клодием и его сестрой. Насколько она там старше брата – на пять лет? Ну так Клодия известна своей склонностью к молодым мужчинам, наподобие нашего соседа Марка Целия. Интересно, как ему самому нравится, что толпа приписывает его возлюбленной инцест, да ещё распевает об этом частушки?

– Клодия и Целий больше не любовники. Да и отношения с Клодием у Целия теперь не такие тёплые, как прежде, – ответила Бетесда.

–Как ты можешь говорить об этом с такой уверенностью? – я удивленно покачал головой. – Мне трудно вообразить, что в моё отсутствие ты тайком пробиралась по склонам Палатина, прячась за молодой порослью, чтобы подглядеть за Клодией.

–Нет, этого не было, – Бетесда с улыбкой откинулась назад на своём ложе, заложив руки за голову. Это движение было исполнено эротизма и напоминало мне о наслаждениях прошлой ночи. Она давала понять, что, несмотря на мои подколки, легко могла бы усвоить распутные нравы Палатина, если бы чуть менее берегла своё с таким трудом завоёванное положение римской матроны.

–Или, может быть, молодой Целий делился с тобой секретами своей личной жизни всякий раз, когда вы встречались на улице? – продолжал я поддразнивать Бетесду.

–Не совсем. Но у нас есть свои способы обмениваться знаниями.

–У кого это «у нас»?

–У женщин, – она вновь пожала плечами. Её источники сведений всегда были тайной, даже для меня. Я всю свою жизнь посвятил раскрытию тайн, но порой Бетесда заставляла меня чувствовать себя зелёным новичком.

–Из-за чего же они расстались? – спросил я. – Такие ветераны амурных баталий, как Целий и Клодия, не станут бросать друг друга из-за всяких пустяков вроде измены или инцеста.

–Нет-нет. Говорят, что тут всё дело… – Бетесда замолчала и наморщила лоб. Теперь уже она, в свою очередь, дразнила меня.

–Ну же? – не выдержал я.

–…в политике, или чём-то вроде этого, – выпалила она. – Поговаривают, что пути Целия и Клодия разошлись, а потому Целию пришлось расстаться и с его сестрой.

–Похоже, ты скоро начнёшь сочинять такие же частушки, как толпа на Форуме: «Клодий и Целий, Целий и Клодия». Только нужно вставить несколько глаголов, да поядрёней. Так что же это была за ссора? Из-за чего?

Бетесда изобразила недоумение.

–Ты ведь знаешь, я не интересуюсь политикой, – после этих слов всё внимание моей жены внезапно поглотили её ногти.