Текст книги "Дом Весталок (ЛП)"

Автор книги: Стивен Сейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Как же тогда домовладелец видит тело?

– Домовладелец думает, будто видит тело. На самом деле он видит полностью завёрнутого в покрывало Вулпинуса с закрытым лицом. Пульс он ему не щупает, дыхание не проверяет, вплотную не подходит и, скорее всего, тут же уходит по своим делам. Кому нужно чужое горе?

– Но он же потом видит ещё какого-то человека, который вместе с Оппиаником сносит тело вниз и укладывает в повозку.

– Он видит Вулпинуса, который в его отсутствие поднимается и приводит себя в порядок; вдвоём с Оппиаником они сносят вниз что-то, завёрнутое в покрывало – там может быть что угодно, хоть мешок с зерном.

– А за Эсквилинскими воротами они избавляются от мешка и от повозки, возвращаются в Субуру и заходят во «Дворец Приапа» за Азувием?

– Именно. Они приглашают Азувия сходить с ними в чудесные сады Субуры. Под предлогом, что знают, как пройти напрямик, они заманивают ничего не подозревающего юношу туда, где их не видно с дороги, там нападают на него, душат, снимают с убитого всё ценное – в первую очередь, конечно же, кольцо с печаткой – сбрасывают тело в яму и заваливают сверху мусором. Всё это видит наш случившийся поблизости неряшливо одетый приятель. Мусор подожгут, тело обгорит до неузнаваемости, и никто никогда ничего не узнает. Никто и не узнал бы, не вздумай ты сегодня прогуляться в Субуру…

– Вот видишь, я же говорил, что, человек, которого я видел сегодня утром с Оппиаником, был тот же самый!

– Верно; только это был не Азувий. Они наверняка сразу же затёрли на завещании печать Вулпинуса и заменили её печатью Азувия…

– На этот счёт есть закон, – сказал Луций без особой уверенности в голосе.

– Ага, есть. Закон Корнелия[24], который наш досточтимый сенат принял три года назад. А знаешь, почему? Потому что завещания подделываются сплошь и рядом. Подделка завещания стала таким же обыденным явлением, как появление сенатора на публике.

– Значит, теперь они предъявляют завещание – и всё состояние безвременно почившего Азувия отходит его добрым друзьям Оппианику и Марку Авиллию, получившему в определённых кругах меткое прозвище Вулпинус? А сёстры Азувия остаются ни с чем?

– Выходит, что так.

– Надо что-то делать!

– А что мы можем сделать? Положим, ты подашь на них в суд и обвинишь в подделке завещания. Это отнимет у тебя уйму времени и денег; и если сейчас тебе скучно, то через месяц-другой беготни от одного должностного лица на Форуме к другому ты просто от тоски завоешь, это я тебе гарантирую. А уж если Оппианик и Вулпинус найдут адвоката хотя бы вполовину такого хитрого, как сами, тебя просто засмеют в суде с твоей историей о поддельном завещании.

– Оставь завещание – речь об убийстве!

– Опять же, где доказательства? Тело? Обгорелые останки могут принадлежать кому угодно. Свидетели? Даже если мы сможем снова разыскать того нищего, он не из тех, чьи доказательства звучат убедительно для судей.

– Ты хочешь сказать, что ничего нельзя сделать?

– Я говорю, что если ты намерен предпринять что-то ещё, то тебе нужен хороший адвокат, а не Гордиан Сыщик.

Десять дней спустя Луций Клавдий снова постучал в двери моего дома.

Его появление меня немало удивило. Я ожидал, что разгадав для себя эту маленькую загадку умершего, встреченного им через день после смерти живым и здоровым, Луций Клавдий опять погрузится в обычное для себя состояние скуки. Оказалось, я ошибся.

Луций предложил прогуляться в Субуру. По дороге мы говорили обо всём понемногу и ни о чём в особенности, но я заметил, что мы направляемся на ту улицу, где и началась вся эта история. Там Луций заметил, что не прочь промочить горло. Мы зашли в таверну и расположились за столом. С нашего места был отлично виден дом, в котором останавливался несчастный Азувий. Окно во втором этаже, из которого Луция позвали засвидетельствовать завещание, было на этот раз наглухо закрыто ставнями.

– Да, своеобразное местечко эта Субура, – заметил Луций Клавдий. – Здесь может случиться решительно всё. Кстати, – без всякого перехода добавил он, – Оппианик и Вулпинус вернулись в Рим.

– А они уезжали?

– Да, в Ларин. Отбыли в тот самый день, когда я встретил их на улице. Они тогда как раз шли к Эсквилинским воротам. Мои люди в Ларине сообщили мне, что Оппианик совал завещание под нос каждому встречному и поперечному, а потом зарегистрировал его на тамошнем Форуме.

– У тебя есть люди в Ларине?

– Мои люди, которых я послал в Ларин, – уточнил Луций. – Понимаешь, я всё думал над твоими словами. И, пожалуй, ты прав: искать правду в суде – пустая трата времени. Адвокаты играют словами как хотят и выворачивают истину наизнанку, лишь бы привлечь на свою сторону судей, и не гнушаются подкупом и запугиванием свидетелей. Нет, на суд надеяться не приходится. Но у меня из головы не идёт тот несчастный юноша, которого убили, ограбили и бросили в мусорную яму. В общем, я решил, что сёстры Азувия должны всё узнать. Вчера под вечер его вольноотпущенники прибыли в Рим.

– Выходит, все в сборе. Оппианик и Вулпинус ведь тоже здесь.

– Да. Оппианик остановился у своего друга на Авентине; а Вулпинус вернулся сюда. – И Луций кивнул на наглухо закрытое окно во втором этаже.

Я уловил нарастающий шум толпы.

– Ага, – заметил Луций, – вот и они!

Их было человек двадцать, если не больше, вооружённых ножами и дубинами. Приблизившись к дому, они принялись колотить в запертые двери, требуя, чтобы их впустили; когда же им не пожелали открыть, они попросту вышибли двери и ворвались внутрь.

Ставни окна во втором этаже распахнулись, и в нём появилось бледное, перекошенное от страха лицо с выпученными глазами. Если Вулпинус и вправду был недурён собой и умел понравиться, то глядя на него сейчас, никто бы этого не сказал. Он судорожно глотнул, словно собираясь с духом, прежде чем сигануть вниз, но тут его схватили за плечи и втянули обратно в комнату. Мгновение спустя его вытолкнули в двери на улицу. Толпа окружила его и погнала перед собой. Уличные торговцы и случайные прохожие, спеша укрыться, сворачивали в проулки. Жильцы в домах распахивали окна и выглядывали посмотреть, что происходит.

– Пошли! – сказал Луций, допивая вино. – Иначе пропустим самое интересное. Лису выкурили из норы, и теперь гончие буду гнать её до самого Форума!

Мы расплатились и вышли. Проходя мимо «Дворца Приапа», я поглядел вверх и заметил Коламбу. Она стояла у окна, захваченная происходящим. Луций тоже заметил её; он помахал ей и широко улыбнулся. Она вздрогнула от неожиданности, потом узнала его и улыбнулась в ответ.

– Пойдём с нами! – прокричал Луций, приложив ладони ко рту.

Она прикусила губу, не решаясь двинуться с места. Луций призывно замахал ей обеими руками. Тогда Коламба исчезла из оконного проёма и в следующий миг выбежала на улицу и подбежала к нам. Следом выскочил её хозяин, яростно потрясая кулаками. Луций в ответ потряс своим кошелем.

А вольноотпущенники гнали Вулпинуса на Форум. Несколько человек держали его в кольце, не давая сбежать; остальные колотили дубинами по стенам домов, и все вместе выкрикивали:

– Убийца! Убийца! Убийца!

Когда они достигли Форума, вид у Вулпинуса был уже совершенно загнанный.

Толкая Вулпинуса друг к другу, вольноотпущенники приблизились туда, где сидят чиновники, в чьи обязанности (которыми, вынужден с сожалением заметить, они пренебрегают), входит следить за порядком на улицах, а также проводить предварительное следствие по делам, связанным с грабежами, разбойными нападениями и убийствами. Ответственный за Субуру, Квинт Манилий, сидел под сенью портика и просматривал кипу пергаментов, когда вольноотпущенники толкнули к нему едва держащегося на ногах от страха Вулпинуса и возбуждённо загомонили все разом, перекрикивая друг друга. Манилий стукнул кулаком по столу и поднял руку, требуя тишины. Все смолкли.

Даже сейчас я не сомневался, что Вулпинус сумеет выйти сухим из воды. Ему стоило лишь всё отрицать, только и всего. Но подлые нередко бывают трусливы; и расчётливые мерзавцы зачастую страшатся возмездия; и не так уж редко случается, что двуногие лисы попадают в расставленные ими же ловушки.

– Да, это я убил его! – прокричал Вулпинус, с плачем бросаясь к Манилию. Оппианик заставил меня! Это была его идея с самого начала – написать поддельное завещание и потом убить Азувия! Это всё он! Приведите сюда Оппианика, заставьте его сказать правду!

Я смотрел Луция Клавдия – невысокого полноватого человека, круглолицего и румяного, с явной плешью и короткими толстыми пальцами. Я по-прежнему не сказал бы, что черты его дышат благородством, или что в них светится ум; но он больше не выглядел ни застенчивым, ни добродушным, ни скучающим. Вид у него был торжествующий, внушительный и даже немного грозный. В этот миг он выглядел тем, кем и был – римским аристократом. И играла на его лице улыбка – так, должно быть, улыбаются поэты, найдя блестящую концовку для поэмы, которую давно вынашивали.

Дальше плохое смешивается с хорошим.

Я был бы рад сказать, что Оппианик и Вулпинус получили по заслугам; но увы, римская справедливость восторжествовала – иными словами, почтенный Квинт Манилий оказался не столь уж почтенным и не побрезговал взяткой от Оппианика. По крайней мере, так болтают злые языки на Форуме. Во всяком случае, Манилий, который, выслушав признание Вулпинуса, заявил, что выдвинет против него и Оппианика обвинение в убийстве, потом о своём обещании начисто забыл. Случайно или нет, но поддельное завещание, зарегистрированное Оппиаником на ларинском Форуме, словно в воду кануло, и состояние Азувия было поделено между его родственниками. Так что хотя убийство Азувия и сошло Оппианику и Вулпинусу с рук, никакой выгоды оно им не принесло.

Луций Клавдий был вне себя от ярости. Я посоветовал ему запастись терпением, зная по опыту, что такие мерзавцы, как Оппианик и Вулпинус, в конце концов получают своё. Правда, случается, что прежде они успевают погубить многих…

Луция Клавдия я теперь часто вижу на Форуме в обществе Цицерона, Гортензия и других в честных адвокатов – насколько может быть честен адвокат в Риме. Недавно Луций сообщил мне, что закончил книгу любовных стихов и подумывает о том, чтобы на следующих выборах добиваться магистратуры. Что ж, порядочный человек никогда не будет лишним на нашем Форуме. Пока что он даёт в своём доме на Палантине небольшие обеды, а часть времени проводит за городом, наблюдая, как идут дела на его полях и виноградниках.

Что же до Коламбы, то когда мы вернулись с ней к «Дворцу Приапа», хозяин выскочил нам навстречу, угрожая прижечь ей угольями ноги за то, что посмела выйти из дому без его разрешения, так что Луцию ничего не оставалось, как купить её тут же на месте. И я совершенно уверен, что в его доме ей живётся хорошо. Луций, конечно, не так юн и прекрасен, каким был молодой Азувий; но это не мешает ему вести себя, как влюблённый юноша.

Старинное этрусское присловье гласит: если завещание никому не принесло хорошего наследства – это плохое завещание. Но хотя мой друг Луций Клавдий и не был в числе наследников Азувия, история с ненаписанным завещанием несчастного юноши всё же принесла ему несомненную пользу.

Лемуры

Раб подал мне свёрнутый пергамент. Я развернул письмо и пробежал глазами написанные знакомым почерком строки.

Гордиану от его друга Луция Клавдия. Приветствую. Одному моему другу срочно требуется твоя помощь. Я сейчас нахожусь в его доме на Палатине. Мой раб покажет тебе, где это. Только не бери с собой мальчика; для ребёнка это может быть слишком страшно.

Предупреждение было излишним: я и так не взял бы с собою Эко. Мой приёмный сын как раз занимался со своим учителем. Они устроились в саду, выбрав солнечное место. Учитель диктовал, а Эко записывал на вощаной табличке.

– Бетесда! – громко позвал я, но она уже стояла рядом, держа наготове мой зимний плащ. Набрасывая его мне на плечи, она бросила взгляд на письмо, которое я всё ещё держал в руке, и на лице её появилось выражение неудовольствия. Бетесда совершенно не умеет читать и потому относится ко всему написанному с величайшим недоверием.

– Луций Клавдий? – спросила она.

– Как ты… – но тут я догадался, что она, конечно же, просто узнала доставившего письмо раба. Мы, господа, редко даём себе труд запоминать чужих рабов; но сами наши рабы – иное дело.

– Наверняка зовёт тебя сыграть в кости или же попробовать вино нынешнего урожая, – пренебрежительно сказала она.

– Вовсе нет; он предлагает мне работу.

Её губы дрогнули в довольной улыбке.

– Впрочем, тебя это не касается, – тут же добавил я. После того, как я взял в дом Эко, подобрав его на улице, а ещё более после того, как я официально усыновил его, поведение Бетесды всё меньше походило на поведение наложницы и всё больше на поведение жены и матери, ведущей дом. Я отнюдь не был уверен, что эта перемена мне по душе. Впрочем, в том, что от меня тут хоть что-то зависит, я был уверен ещё меньше.

– Сложная работа, – уточнил я. – Вполне возможно, опасная.

Но Бетесда меня уже не слушала, занятая своими мыслями. Скорее всего, прикидывала, что можно будет купить для дома на мой будущий заработок. Выходя на улицу, я слышал, как она напевает какую-то египетскую песенку.

Октябрьский день выдался холодный и ясный. Узкая, извилистая улочка, сбегающая по склону Эсквилинского холма от моего дома вниз в Субуру, вся была усыпана опавшими листьями. В воздухе стоял запах дыма; он доносился отовсюду – от очагов и жаровен. Сопровождавший меня раб зябко повёл плечами и плотнее запахнул свой тёмно-зелёный плащ.

– Сосед! Гражданин!

Тихий, будто сдавленный голос доносился справа. Я обернулся. Поверх стены выглядывала лысая шишковатая голова. На меня уставились тёмные, глубоко посаженые глаза.

– Да, ты! Это ведь тебя зовут Гордиан?

– Да, это я.

– А ещё тебя называют Сыщиком, верно?

– Верно.

– Ты умеешь распутывать тайны. Находить разгадки.

– Да, иногда мне это удаётся.

– Помоги мне!

– Может, я сумею помочь тебе. Но не сейчас. Мой друг зовёт меня.

– Это не займёт много времени.

– Но стоять на улице холодно …

– Тогда зайди в дом. Я сейчас открою тебе.

– Сейчас мне некогда. Может, завтра я смогу…

– Завтра будет поздно! Они придут за мной сегодня ночью, я знаю. Может, даже раньше. Смотри, собираются тучи. Если солнце скроется, они могут явиться сюда даже днём…

– Они? О ком ты говоришь, гражданин?

– Лемуры, – произнёс он чуть слышно, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

При звуках этого слова стоящий рядом со мной раб совсем съёжился под своим плащом. Я сам ощутил внезапный озноб и зябко повёл плечами, пытаясь уверить себя, что всему виной внезапный порыв холодного осеннего ветра.

– Да, лемуры! – повторил мой сосед. – Мертвые, не нашедшие покоя!

Ветер шевелил сухие листья у моих ног. Лёгкое облачко набежало на солнце, приглушив его полуденный свет.

–Да, лемуры, – глядя в одну точку, бормотал хозяин. – Холодные. Безжалостные. Острые, как осколки костей. Мёртвые, но не покинувшие этот мир. Не нашедшие покоя. Голод терзает их, и утолить его они могут лишь безумием живых.

С трудом оторвав взгляд от глубоко посаженных глаз, я сделал рабу знак двигаться дальше.

– Я должен идти. Меня ждут.

– Сосед, ты не можешь бросить меня в беде! Я был солдатом Суллы! Я сражался за Республику! Меня ранили – ты увидишь, если зайдёшь. Моя нога никуда не годится; без палки я шагу ступить не могу. А ты молод и здоров; и ты римский гражданин. Неужели в тебе не найдётся хоть капли уважения к старому солдату!

– Я имею дело с живыми, а не с мёртвыми.

– Тебе не придётся ничего делать даром. Я могу заплатить. Сулла раздал своим солдатам земли в Этрурии. Я продал свою землю – фермер из меня никудышный; так что деньги у меня есть. Я хорошо заплачу тебе, только помоги!

– Но чем же я могу тебе помочь? Если тебя преследуют лемуры, тебе нужно обратиться к жрецу. К авгуру.

– Думаешь, я не обращался? Каждый год в лемурии[25] я исполняю все обряды, чтобы отпугнуть призраков. Я бросаю через плечо чёрные бобы и девять раз повторяю заклинание, как положено. Наверно, это помогает; на всю весну и лето они оставляют меня в покое. Но каждую осень с началом листопада они возвращаются. Они приходят, чтобы свести меня с ума!

– Гражданин, мне некогда…

– Они насылают на меня чары!

– Я должен…

– Прошу тебя, – прошептал он. – Когда-то я ничего не боялся. Я храбро сражался за Суллу, за Рим. Я убивал без счёта. Я шёл по долинам, превратившимся в реки крови, и по равнинам, превратившимся в моря крови, шёл по колено в крови и не знал страха ни перед кем и ни перед чем. А теперь… – На лице его выразилось такое отвращение к самому себе, что я отвёл взгляд. – Помоги мне, – повторил он умоляюще.

– Потом. Когда вернусь.

Он жалко улыбнулся, как приговорённый, которому объявили, что казнь его отложена.

– Да, потом… Когда вернёшься.

Я зашагал дальше вниз.

Фасад дома, к которому подвёл меня раб, был вполне обычным и мало чем отличался от остальных домов на Палатине. Так уж повелось, что в самой фешенебельной части нашего города простота и безыскусность считаются признаком истинного аристократизма. Единственной примечательной деталью, не считая двух колонн в форме кариатид, был похоронный венок из ветвей кипариса и ели над входной дверью.

Короткий коридор, где с обеих стен смотрели восковые маски благородных предков, вёл в скромный атриум. Здесь на погребальных носилках слоновой кости лежал мертвец. Я подошёл, всматриваясь. На вид покойник был совсем ещё молодой человек, моложе тридцати. На лице, при жизни наверняка ничем не примечательном, застыло выражение непередаваемого ужаса. Обычно погребальные служители искусно убирают с лица покойников следы страданий, разглаживают лбы, разжимают сведённые челюсти. Но это лицо застыло так, что никакому служителю не удалось придать ему выражение безмятежности. Не боль и не страдание читались на нём, а лишь смертельный ужас.

– Он упал и разбился насмерть, – услышал я за спиной и обернулся на знакомый голос.

С Луцием Клавдием я познакомился этой весной, когда он обратился ко мне за разъяснением одного довольно странного обстоятельства, с которым столкнулся по чистой случайности. Так уж вышло, что мы подружились. Теперь он стоял передо мной всё такой же – невысокий, пышущий здоровьем, добродушный, круглолицый и румяный даже в сумрачном свете атриума.

– Тит, – сказал Луций, после того, как мы поздоровались, и кивнул на покойника. – Владелец этого дома. По крайней мере, последние два года дом принадлежал ему.

– Говоришь, он упал?

– Да. С балкона. Балкон выходит на запад, идёт вдоль всей стены. Там склон уходит вниз и получается довольно высоко. Три ночи назад Тит упал оттуда и сломал спину.

– Он был уже мёртв, когда его нашли?

– Нет. Он промучился всю ночь и весь день. Умер только к вечеру. Говорил странные вещи. Конечно, он бредил, стонал всё время, хотя лекарь и давал ему какое-то зелье, чтобы облегчить боль. – Луций беспокойно переступил с ноги на ногу, смущённо почесал рыжую с заметной проседью макушку и вдруг выпалил. – Гордиан, тебе случалось когда-нибудь сталкиваться с лемурами?

Должно быть, при этих словах моё лицо изменилось, потому что он поспешно добавил.

– Я сказал что-то не то?

– Нет, не в этом дело. Просто ты сегодня уже второй, кто спрашивает меня о лемурах. Как раз когда я шёл сюда, какой-то человек – он живёт в соседнем со мной доме… ну да ладно, это к делу не относится. Можно подумать, лемуры сегодня ополчились на Рим. Сейчас же не май месяц, в конце концов. Правда, время уж больно унылое. Холод, ветер этот до костей. Вообще-то мой отец говаривал, что недоброе всегда чудится от несварения желудка.

– Мой муж умер не от несварения желудка. И не оттого, что ему что-то почудилось или его просквозило на холодном ветру.

Голос принадлежал высокой, стройной женщине в чёрной до пят столе и наброшенной на плечи голубой накидке. Собранные в узел на затылке чёрные волосы открывали бледное лицо с ясными голубыми глазами; и хотя оно выглядело совсем молодым, его обитательницу никак нельзя было назвать юной. Держалась она строго, как весталка; и во всём её облике, в каждом её слове сквозила властность патрицианки.

– Это Гордиан, про которого я тебе говорил, – представил меня Луций Клавдий.

Женщина чуть заметно кивнула.

– А это, – продолжа Луций, обращаясь ко мне, – моя давняя добрая знакомая Корнелия из сулланской ветви рода Корнелиев.

Я вздрогнул.

– Да, – гордо сказала вдова, уловив моё невольное движение. – Родственница недавно покинувшего нас диктатора, чья кончина осиротила нас. Он приходился мне двоюродным братом. И хотя он был намного старше, мы были очень близки. Я оставалась с ним на его вилле в Путеоли до самого конца. Великий человек. – Властный голос смягчился. Вдова взглянула на покойника на носилках. – Теперь и Тита тоже больше нет. Я одинока и беззащитна.

– Может, нам лучше поговорить в библиотеке, – предложил Луций Клавдий.

– Пожалуй, – кивнула Корнелия. – Здесь холодно.

Она провела нас в небольшую комнату. Преуспевающий адвокат Цицерон, для которого мне время от времени случается выполнять кое-какую работу, пожалуй, и не назвал бы эту комнату библиотекой – здесь был один-единственный шкаф, забитый свёрнутыми пергаментами – но непритязательность обстановки он, бесспорно, одобрил бы. Стены были окрашены в красный цвет, без всяких украшений, а сиденья были без спинок. Раб зажёг жаровню и удалился.

– Что именно известно Гордиану? – спросила Корнелия Луция Клавдия.

– Немногое. Я только сказал ему, что Тит убился, упав с балкона.

Она посмотрела на меня так, что мне сделалось не по себе.

– Моего мужа мучил страх. Не давал ему покоя. Он говорил, что его преследуют.

– Кто преследует? Или что? Луций упомянул лемуров.

– Один лемур. Он преследовал моего мужа. Всегда один и тот же.

– Ваш муж знал, чей это дух?

– Да. Его знакомого. Когда-то они вместе изучали закон на Форуме. Прежний владелец этого дома. Его звали Фурий.

– И этот лемур являлся твоему мужу неоднократно?

– Да. Всё началось прошлым летом. Тит стал замечать какую-то странную фигуру – то в стороне от дороги, когда ехал на нашу загородную виллу; то в толпе на Форуме, то возле дома в тени деревьев. Всегда лишь мельком. Поначалу он пытался приблизиться и разглядеть её; но она исчезала. Потом фигура стала появляться уже в доме. Тогда Тит и понял, что это лемур; и понял, чей. Он больше не пытался приблизиться; наоборот, всякий раз обращался в бегство.

– А ты тоже видела этот призрак?

– Прежде нет.

– Тит видел его в ту ночь, когда упал, – тихо сказал Луций. Он осторожно взял Корнелию за руку, но она отняла её.

– В тот вечер Тит был молчалив и задумчив. Он вышел на балкон, чтобы немного подышать и размять ноги. Я осталась в комнате. Потом в бреду Тит рассказывал, как всё случилось. Призрак появился и стал приближаться, манить к себе. И позвал его: «Тит!» Тит стал пятиться; он отступил до самого края балкона. Призрак всё надвигался, и Тит совсем обезумел от страха. Он упал.

– Этот – призрак – столкнул его?

Она пожала плечами.

– Столкнул или он сам сорвался, но убило его не это. Он не умер при падении; мы отнесли его в дом. Настало утро, потом день; он был жив. Но когда зашло солнце и стало темнеть, Тит стал дрожать от страха. Пот катился с него градом. И хотя малейшее движение причиняло ему страшную боль, он весь корчился на своей постели, не затихая ни на миг. Всё твердил, что не вынесет, если опять увидит лемура. И умер. Умер, лишь бы больше не видеть призрака! Ты видел его лицо. Это не боль убила его. Это страх, ужас.

Я плотнее запахнулся в плащ и поджал пальцы на ногах. Казалось, жаровня совершенно не даёт тепла.

– Твой муж говорил, как выглядит этот лемур?

– Много раз. Он сразу узнал его. Фурий, прежний хозяин этого дома. Кожа на руках была вся в пятнах; зубы жёлтые и сломанные. Волосы как солома в заскорузлой крови. Шея тоже в крови. И зловоние. Но это точно был Фурий. Вот только…

– Только что?

– Только выглядел он много моложе, чем Фурий. Как Фурий в юности он выглядел. Как в те годы, когда они с Титом учились на Форуме.

– А когда ты сама впервые увидела этого лемура?

– Вчера ночью. Я стояла на балконе – думала про Тита, и как вышло, что он упал. И тут я увидела это. Только на миг. Я тут же кинулась в дом. А оно заговорило со мной.

– Что сказало?

– Только два слова: «Теперь ты». – Корнелия глубоко втянула, кутаясь в покрывало, и устремила взгляд на рдеющие угли жаровни.

Я встал и, шагнув к жаровне, протянул над ней руки, чтобы хоть немного согреться. Что за день такой сегодня? Лемуры ходят по земле и досаждают живым, а огонь не даёт тепла.

– Я могу сказать тебе лишь то, что сказал сегодня одному своему соседу – его тоже донимают лемуры. Почему ты обращаешься ко мне, а не к авгуру? Есть вещи, в которых я бессилен. Украденные драгоценности, пропавший документ, письма с угрозами, обнаруженный труп – тут зови меня. С этим я разберусь, это по моей части. Но совершенно не представляю себе, как умилостивить разгневанного лемура. Конечно, когда Луций Клавдий просит, я всегда прихожу; но сейчас я просто не понимаю, зачем меня позвали.

Корнелия ничего не ответила, по-прежнему глядя на огни жаровни.

– Может, дело в том, что ты не веришь в то, что это лемур, – осторожно предположил я. – Может, ты подозреваешь, что это обыкновенный человек, а никакой не лемур?

– Да какое это имеет значение, во что я верю и что подозреваю? – спросил она устало. В её глазах я увидел ту же мольбу и отчаяние, что и в глазах своего соседа– ветерана. – Авгур тут не поможет. Никакой авгур не может защитить от лемура, задавшегося целью тебя погубить. Но если это и вправду человек… ведь может же человек выдавать себя за лемура?

– Думаю, да. Я сам, правда, никогда не сталкивался…

– Вот почему я попросила Луция обратиться к тебе. Если это человек, ты сможешь мне помочь. Если же нет – если это на самом деле лемур – меня ничто не спасёт. Я погибла. – Она умолкла, кусая пальцы.

– Но преследовал он твоего мужа. Теперь, когда твоего мужа больше нет…

– Ты что, не слушал, что я тебе сказала? Он говорил со мной, он сказал: «Теперь ты». Это были его слова. «Теперь ты!» – Её начало трясти. Луций поднялся и встал рядом. Усилием воли она взяла себя в руки.

– Хорошо, Корнелия. Я попытаюсь тебе помочь. Но прежде мне нужно кое-что знать. Ты сможешь говорить?

Она прикусила губу и кивнула.

– Ты говоришь, у этого призрака было лицо Фурия. Твой муж тоже так думал?

– Да. Он всё время говорил об этом. Каждый раз, когда видел его. В ту ночь оно приблизилось настолько, что Тит ощутил его зловонное дыхание. Он узнал его. Без всяких сомнений.

– А ты сама? Ты говоришь, что видела его лишь прошлой ночью и лишь мельком и сразу же убежала в дом. Ты уверена, что видела Фурия у себя на балконе?

– Да! Его лицо мелькнуло передо мной, но этого было достаточно. Бледное, искажённое, с жуткой усмешкой – но лицо Фурия; не узнать его было невозможно.

– Но ты же говоришь, что он выглядел моложе.

– Да! Его щёки, рот… Что вообще делает лицо молодым или старым? Не знаю. Но хоть и жуткое, оно выглядело гораздо моложе, чем Фурий два года назад, когда он умер. Призрак – или что это было – походил на Фурия, когда тот был безбородым юношей.

– Ясно. В этом случае я вижу три варианта. Может это быть Фурий – не его лемур, а он сам? Ты точно знаешь, что он умер?

– Точнее некуда. – Корнелия снова вздрогнула. Мне показалось, что она чего-то недоговаривает. Я глянул на Луция, который тут же отвёл глаза.

– А брат у него есть? Близнец? Или младший брат?

– Брат у него был, но намного старше. Погиб на войне.

– Вот как.

– Да. Он воевал против Суллы.

– Ну тогда, возможно, у Фурия остался сын? Похожий на отца, как две капли воды?

Корнелия отрицательно покачала головой.

– Нет у него сына. Только дочь, и она ещё совсем маленькая.

– А кто вообще из родных у него остался?

– Вдова, дочь и мать. И ещё, кажется, у него есть сестра.

– А где они теперь?

Корнелия отвела взгляд.

– Я слышала, что после смерти Фурия они перебрались в дом его матери на Целии.

– Итак, – подытожил я, – что мы имеем. Фурий мёртв, братьев у него не осталось, сына у него нет. И всё же у того, кто преследовал твоего мужа, было лицо Фурия. И ты, и твой муж видели это своими глазами.

Корнелия испустила тяжёлый вздох.

– Бесполезно. Какой во всём этом смысл? Я позвала тебя только от отчаяния. – Она прижала ладони к глазам. – Голова разламывается. Настанет ночь, и как мне пережить её? Уйдите, прошу вас. Я хочу побыть одна.

– Что ты обо всё этом думаешь? – спросил Луций, провожая меня до атриума.

– Думаю, что Корнелия напугана до полусмерти, а её муж был напуган до смерти. Не пойму, почему Тит так боялся лемура этого Фурия, если при жизни тот был его другом.

– Не другом, Гордиан, не другом. Тит просто знал его.

Я остановился.

– Луций, мне почему-то кажется, что Корнелия чего-то не договаривает. Ты можешь рассказать всё начистоту? Чем больше я буду знать, тем вернее смогу помочь ей.

Луций засопел, переминаясь с ноги на ногу.

–Ты знаешь, Гордиан, я терпеть не могу сплетен. И что бы ни говорили о Корнелии, она по-своему человек неплохой. Просто немногие знают её так, как я.

Я молча ждал. Он наморщил лоб, почесал лысую макушку и неохотно сказал.

– Ладно. Последние два года дом принадлежал Титу и Корнелии, я говорил тебе. А раньше это был дом Фурия. Два года назад Фурий умер.

– Я так понимаю, Тит и Корнелия не просто купили дом у его наследников?

– Не у наследников. Когда началась война, Фурии приняли не ту сторону. Старший сражался против Суллы и погиб. А потом и младшего казнили, объявив врагом Республики.

– Так, так. Кажется, я начинаю понимать.

– Вижу, что понимаешь. Ты был тогда в Риме?

– Да.

– Тогда ты знаешь, что тут началось, когда Сулла пришёл к власти и заставил Сенат провозгласить его диктатором. Проскрипции…

– Списки на Форуме. Я помню.

– Того, кто попадал в эти списки, уже ничто не могло спасти. Любой, даже раб, мог принести Сулле его голову и получить награду. Головы выставляли перед курией.

– И много же их было, этих голов.

– Фурий попал в эти списки. Его схватили, отрубили голову и выставили её перед курией вместе с остальными.

– Так вот, значит, почему Корнелия так уверена, что Фурий мёртв.

– Именно. Она видела его голову. Насаженную на пику.

– А дом, стало быть, достался Титу и Корнелии?

– Дом был конфискован и назначен к продаже с публичный торгов; Тит и Корнелия купили его.

– Ну, публичные торги были не такие уж и публичные. Бывало же, что люди из ближайшего окружения Суллы раньше остальной публики получали возможность выбрать из конфискованного имущества то, что им по вкусу. Друзья там, родственники…