Текст книги "Отчет Брэдбери"

Автор книги: Стивен Полански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Я плачу, – проговорил он.

– Вижу.

– Не смотри на меня.

– Нет, – ответил я. – Я рад видеть, как ты плачешь.

– Ты рад видеть, как я плачу?

– Я никогда не видел, как ты плачешь. Я рад, что вижу это.

– Я никогда не плакал, – сказал он и с этими словами перестал плакать.

– Плакать хорошо. Ты плачешь, а потом чувствуешь себя лучше.

– Я не чувствую себя лучше.

– Тебе грустно из-за девушки?

– Мне грустно из-за девушки, – сказал он.

– Это понятно.

Он посмотрел на меня.

– Я понимаю, – повторил я.

– Я плакал не из-за девушки.

– Из-за чего же ты плакал?

– Почему я с тобой, Рэй?

На этот раз я его понял.

– Ты не имеешь в виду здесь и сейчас, – сказал я. – Ты имеешь в виду, почему ты со мной всегда.

– Почему я тобой? – сказал он. – Почему я с Анной?

– Ты с нами, потому что так мы можем заботиться о тебе. Можем тебе все показывать, учить тебя, что делать.

– Значит, вы присматриваете за мной?

– Ну, да.

– Почему я не знаю, что делать? Я – ребенок?

– Нет. Нет. Конечно, нет. Ты – молодой человек. Привлекательный юноша. Ты делаешь потрясающие успехи.

– Я делаю потрясающие успехи?

– Да, – заверил я. – Анна тоже так считает.

– Почему я не знаю, что делать?

– Знаешь. Чаще всего ты знаешь. Иногда не знаешь. Тогда мы тебе показываем. Вот почему мы с тобой.

Он покачал головой.

– Почему я с тобой, Рэй? – снова спросил он. – Почему я с Анной?

– О, – произнес я. – Это сложный вопрос.

– Это сложный вопрос?

– Да, – кивнул я. – Думаю, на него может ответить Анна.

– Ты знаешь ответ?

– Да. Я знаю ответ. Но не так хорошо, как Анна.

– Анна ответит на этот вопрос?

– Ответит, – сказал я. – Ответит.

– Когда она ответит на этот вопрос?

– Я не знаю, когда, – пожал я плечами. – Когда решит, что пришло время.

– Когда решит, что пришло время?

– Да.

– Когда придет время, Рэй?

– Не знаю.

– Я тоже не знаю.

Алан открыл дверцу машины.

– Я очень несчастен, – сказал он.

Два дня спустя Алан стал задавать нам различные вопросы, которые все были вариациями одного и того же. Он смотрел телевизор, какое-то получасовое шоу из тех, что он обычно смотрел после ужина – тупую и отчаянно несмешную комедию (вы такие видели) про семью из Троих мерзких детей и двух молодых, распутных, довольно язвительных работающих мамаш, белой и черной. (Я уже признавал, что у меня нет чувства юмора. То же самое касается и Алана, только в еще большей степени. Он вообще не понимал, что такое юмор. Не понимал, что эти передачи предназначены для развлечения зрителей. «Кто смеется? – спросил он однажды, когда раздался закадровый смех. – Почему они смеются?») Хотя семья в шоу была нетрадиционная, Алан, задавая свои вопросы, явно обращался к привычному понятию семьи, которое он усвоил, вырвавшись из Отчужденных земель. «Кто моя мать? – спрашивал он. – Кто мой отец?» Неизвестно, сколько времени он раздумывал над этими вопросами, прежде чем задать их. Он не спрашивал, кто он такой. Он почти ничего не знал о том, на что способен этот мир, и такой вопрос не приходил ему в голову. Но в итоге он бы его обязательно задал, потому что этот вопрос уже назревал, мы чувствовали. Мы с Анной много раздумывали над его вопросами и ответами на них. Конечно, это был не настолько совместный процесс, как я пытаюсь представить: именно Анна рассказала Алану обо всем, и именно она решила, что мы скажем ему правду, максимально просто и понятно.

Прежде чем Анна начала отвечать, он сказал ей:

– Ты – не моя мать.

Он сказал это спокойно и абсолютно уверенно.

– Верно, – подтвердила Анна. – Да.

– Ты – не мой отец, – повернулся он ко мне.

– Да, – сказал я.

– А кто же они? – спросил он. – Где они?

Алан не выглядел расстроенным. Его интересовали ответы на вопросы, и было ясно, что он от своего не отступится.

– Это хорошие вопросы, Алан. Важные, – сказала Анна. – Я ждала, когда ты их задашь, надеялась на это. Сядь за стол и подожди минутку. Мне надо кое-что взять. Потом я вернусь и все тебе объясню.

Я написал так, будто она говорила снисходительно. Но в ее голосе не было ни капли снисхождения. Как всегда, она говорила мягко и откровенно.

– Что ты объяснишь? – спросил он.

– Я отвечу на твои вопросы. Расскажу тебе все, что захочешь узнать.

– Ты расскажешь мне, кто моя мать? Расскажешь, кто мой отец? Расскажешь мне, где они?

– Я постараюсь, – сказала она. – Посиди и подожди немного. Потом мы поговорим. Хорошо?

– Хорошо, – сказал он. – Можно мне колу?

– Конечно, – ответила Анна. – Возьми себе колу. Ты голоден?

– Я голоден, – подтвердил он.

– Тогда возьми еще печенье.

– Какое печенье? – спросил он.

– Что у нас есть, Рэй? – поинтересовалась Анна.

– По-моему, ванильные пальчики.

– Я люблю это печенье, – кивнул Алан. – Ванильные пальчики.

– Ладно. Возьми колу и несколько пальчиков, – разрешила Анна. – Но не слишком много. Я сейчас вернусь.

Анна поднялась к себе в спальню. Я понимал, что ей нужно собраться с мыслями, а не только взять книгу, которую она принесла через пять минут.

– Все, я готова, – объявила она.

– Я готов, – сказал и Алан.

– Хорошо, – кивнула она. – Я принесла книгу, которую мы сейчас посмотрим.

– Какую книгу? – спросил Алан.

– Дай мне сесть, и я тебе покажу.

Анна взяла стул, стоявший во главе стола, и поставила его сбоку, чтобы сесть рядом с Аланом. Перед ним стояла опустевшая тарелка и банка кока-колы. Я сидел напротив него, пока он ел печенье, но когда Анна села, я подвинул стул так, чтобы смотреть на комнату. Не знаю, зачем я это сделал. Может быть, из предосторожности или, называя вещи своими именами, из трусости. Мне показалось, что Алану будет труднее услышать то, что он должен услышать, если он будет смотреть мне в глаза.

– Эта книга о том, как появляются дети.

– Я знаю, как появляются дети, – заявил Алан.

– Я понятия не имела, что ты об этом знаешь, – удивилась Анна.

– Знаю.

– Расскажешь мне, что ты знаешь?

– Зачем?

– Чтобы мы могли об этом поговорить.

– Я не хочу об этом говорить, – сказал он.

– Почему?

– Дети появляются из живота женщины, – заговорил Алан. – Потом женщина идет в больницу, ребенок вылезает оттуда и плачет.

– Верно, – кивнула Анна. – Интересно, знаешь ли ты о том, как ребенок оказывается в животе у женщины?

– Когда трахаются, – сказал Алан. – Он оказывается там, когда трахаются.

Анна сделала вид, что не заметила грубости.

– Правильно, – сказала она. – Если мужчина и женщина занимаются любовью, иногда получается ребенок. Не каждый раз.

– Ребенок получается иногда, – повторил он.

– Когда тело женщины готово сделать ребенка.

– Тогда они трахаются, – подхватил он.

– Смотри, – сказала она. – Я хочу показать тебе в книге.

Она стала медленно перелистывать страницы, начав с главы о том, что происходит после зачатия. Там были иллюстрации и цветные фотографии зародыша в матке на различных стадиях развитии. Были рисунки родовых путей, фотографии самого момента родов, фотографии матерей (и иногда отцов) с новорожденным младенцем на руках. Алан вел себя терпеливо и вежливо, как почти всегда вел себя с Анной, но было ясно, что ему хочется узнать вовсе не об этом. Признаюсь, я засомневался, надо ли использовать книгу о половом размножении человека для того, чтобы объяснить Алану, как родился он.

Анна закрыла книгу.

– У тебя есть вопросы? О том, что ты увидел?

– У меня нет вопросов о том, что я увидел, – ответил он. – Кто моя мать? Кто мой отец?

Я встал и подошел к столу. Мы не планировали, чтобы я вмешивался в разговор, и я увидел опасение на лице Анны.

– Твоя мать была моей матерью, – сказал я ему. – Твой отец был моим отцом. – Я не знал, как отреагирует Анна на мою решимость. – У тебя и у меня была одна мать и один отец.

– У нас была одна мать и один отец, – повторил Алан.

– Да. Все верно.

– Твоя мать была моей матерью.

– Да.

– Твой отец был моим отцом.

– Правильно.

Алан минуту размышлял. Анна положила ладонь на его руку.

– Ты – мой брат, – проговорил Алан.

В его голосе не было заметно ни радости, ни облегчения, ни горя.

– Мы – братья, – согласился я. – Однояйцевые близнецы.

– Что ты сказал?

– «Однояйцевые» означает «абсолютно похожие».

– Мы абсолютно похожие.

– В основном, да. Мы похожи.

Алан покачал головой, хотя ни капли не ужаснулся:

– Ты – старик, Рэй.

– Да. Старею с каждой минутой.

– Я не старый.

– Нет, ты не старый, – согласился я. – Ты молодой.

– Ты на меня не похож.

– Не знаю. Когда мне было столько же лет, сколько тебе, я был похож на тебя. Хотя ты выглядишь лучше, чем я тогда.

Алан повернулся к Анне.

– Он был похож на меня. Это правда?

– Да, – кивнула она. Ей ничего не оставалось, кроме как согласиться. – Он был очень на тебя похож. Но ты красивее, чем он.

– Мы – братья, – повернулся он ко мне.

– Да.

– Почему ты такой старый?

– Потому что я появился на свет гораздо раньше тебя. Ты появился намного позже меня.

– У тебя есть другие братья?

– Нет.

– У тебя есть другие братья? – обратился он к Анне.

– У меня нет братьев, – покачала она головой. – И сестер нет.

– У тебя есть сестры? – спросил он меня.

– Нет.

– Ты знаешь свою мать?

– Знал, – ответил я. – Да.

– Ты знаешь своего отца?

– Я его знал. Он умер, когда я был совсем маленьким.

– Твоя мать умерла?

– Да, – кивнул я. – Но позже. Когда мне было двадцать два.

– Мне двадцать два, – сказал он.

– Да.

– Я знал свою мать? – спросил он.

– Нет.

– А она меня знала?

– Нет.

– Я появился из ее живота?

– Нет.

– А ты появился из ее живота?

– Да, – ответил я.

– Вы появились на свет по-разному, – сказала Анна.

– Как я появился?

И тогда Анна объяснила ему процесс клонирования: как ядро донорской клетки помещают в яйцеклетку, из которой удалили ядро, и так далее. Меня впечатлило и тронуло то, что Анна взяла объяснение на себя, но Алан вряд ли понял что-либо из ее объяснений, хотя она старалась максимально упрощать научный язык и не пользоваться специальными терминами.

Закончив объяснять, Анна сказала:

– Такие, как ты, называются клонами. Все мальчики, все мужчины, с которыми ты жил, прежде чем попал к нам, тоже были клонами, как и ты.

– Я – клон, – сказал Алан.

– Копия, – пояснил я.

Анна дала мне понять, что не считает использование правительственного эвфемизма полезным или приемлемым.

– Слово «клон» происходит от слова, которое означает «побег», – сказала она.

– Слово происходит от слова?

– Да, – кивнула она. – Это способ, каким ты произошел от Рэя. У Рэя взяли побег и сделали из него тебя.

– Что такое «побег»?

– Это небольшая часть дерева. Маленькая веточка. Часть веточки.

– Я произошел от дерева?

– Ты произошел от Рэя.

– Я настоящий?

– Да, – подтвердила Анна. – Ты абсолютно настоящий.

Он обхватил голову руками. Я никогда не замечал у него этого жеста. Минуту мы молчали.

Он поднял голову и умоляюще взглянул на Анну:

– Кто я?

– Ты – личность. Ты – чудесный мальчик. Красивый мальчик.

Он снова обхватил голову руками. (Жест он позаимствовал не у меня.) Это не было просто рисовкой. Он усиленно размышлял, а такая поза, по-видимому, помогала ему думать.

Потом Алан обратился к нам:

– Вы меня нашли?

– Ты нас нашел, – сказала Анна.

– Ты меня искал? – спросил он меня.

– Нет, – ответил я.

Он повернулся к Анне:

– Ты меня искала?

– Я тебя ждала, – сказала она. – Очень ждала.

– Ты по мне скучала?

– Я тебя не знала. Теперь, если бы тебя здесь не было, я бы скучала по тебе.

Я стоял возле стола. Мне было неудобно. Я сел сбоку от Алана, чтобы он на меня не смотрел.

– Ты меня сделал? – спросил он у меня.

– Я тебя не делал. Я согласился, чтобы тебя сделали.

– Ты согласился, чтобы меня сделали.

– Я сказал, пусть тебя сделают.

– Ты сказал, пусть сделают.

– Да.

– Кто меня сделал?

– Люди, которые умеют это делать, – сказал я.

– Скажи, кто они, – потребовал он.

– Они – ученые, – объяснила Анна. – Ты знаешь, кто такие ученые.

– Я знаю, кто такие ученые.

– Они тебя создали, – сказала она.

– Они – не моя мать.

– Да, – ответила она.

– Кто моя мать?

– Твоя мать была матерью Рэя, – объяснила Анна.

– Я появился не из ее живота.

– Да, – кивнула Анна.

– Она меня не знала.

– Не знала.

В этот момент я совсем решился попросить у Алана прощения: «Прости, что тебя создали». Но ничего не сказал, потому что сомневался в том, что он правильно поймет мои слова. Мне действительно было жаль. Впервые. До сих пор я полагал, что после побега из Отчужденных земель, независимо от его происхождения, существование Алана хорошо для него и для нас. В самые лучшие минуты мне нравилось думать, что я дал ему жизнь, хотя и был максимально отдален от процесса. Теперь он выглядел раздавленным, и я подумал, что на этом лучше остановиться. По крайней мере, пока. Не знаю, подумала ли Анна о том же самом. Мы сказали ему, кто он и что, сообщили больше чем достаточно, и ему было над чем поразмыслить. Ради бога, представьте, что вам вдруг говорят: «Ты – копия». Словно в кошмарном сне. Он был изъят из естественной природы. Переосмыслен. Лишен своего «я». Оказался не человеком. Интересно, что сюда подходят церковные слова: осквернен, лишен благодати, грешен. По какому завету он создан? Может быть, я неправ. Откуда мы можем знать, как бы мы себя чувствовали на его месте?

Алан не был готов прекратить расспросы.

– Зачем ты меня создал? – спросил он меня. – Зачем меня создали?

Я сказал ему правду:

– Я не хочу говорить.

– А ты скажешь? – повернулся он к Анне.

– Скажу, – кивнула она. – Тебя создали для ужасных вещей.

– Зачем меня создали? – повторил он.

– Тебя создали для Рэя.

– Меня создали для тебя.

– Да, – ответил я.

– Зачем?

– Для того… – начала Анна.

– Я скажу, – перебил ее я. – Я несу ответственность.

– Что ты сказал?

– Я виноват, – ответил я. – Это моя вина.

– Это твоя вина, – повторил он.

– Да, – сказал я. – Тебя создали для меня, и это моя вина.

– Зачем меня создали? Теперь ты хочешь сказать?

– Не хочу, но отвечу. Тебя создали для меня. Чтобы в том случае, если я заболею или получу травму, ты появился бы и смог мне помочь.

– Я появился бы.

– Да.

– Откуда? – спросил он.

– Оттуда, где ты был, – ответил я. – Прежде чем попал к нам.

– Я появился бы, чтобы тебе помочь.

– Если бы я лишился глаза, – объяснил я, – у тебя взяли бы глаз и пересадили бы его мне.

– У меня взяли бы глаз.

– Да. Если бы мне понадобилась почка, у тебя взяли бы почку и пересадили бы ее мне.

– Что такое почка? – спросил он.

– Это часть твоего тела, очищающая кровь, – пояснила Анна. – У тебя их две.

– У меня взяли бы почку, – повторил он.

– Да. Если бы мне понадобилось легкое, его взяли бы у тебя.

Он посмотрел на Анну.

– Сколько у меня легких?

– У тебя два легких, – сказала она.

– У меня взяли бы одно, – повторил он.

– Или два, – уточнил я. – Если бы мне понадобилось.

– Я то, что едят, – проговорил он. – Я – еда.

– Ты – не еда, – возразила Анна.

– Если бы я заболел, – спросил он меня, – ты бы мне помог?

– Теперь да, – кивнул я.

– Сколько легких у Рэя? – спросил он Анну.

– Два.

– Если бы мне понадобилось легкое, у тебя взяли бы одно и отдали мне?

– Нет, – покачал я головой.

– Почему нет?

– Потому что я не был создан для того, чтобы помогать тебе.

– Я был создан, чтобы помогать тебе, – проговорил он.

– Да.

– Я – мешок с вещами, которые ты используешь, – сказал он.

– Уже нет, – возразила Анна.

Она постаралась вложить в свою фразу как можно больше уверенности.

Алан встал, опрокинув стул.

– Я для Рэя, – сказал он.

– Не волнуйся об этом, – сказал я.

– Теперь ты в безопасности, – сказала Анна.

Он поднял стул и швырнул его в стену.

– Я для Рэя.

– Да, – проговорил я.

– Не говори со мной, – велел он.

– Все в порядке, – сказала Анна. – Ты в безопасности.

– Я в безопасности, – повторил он.

– Да, – сказал я.

– С тобой ничего не случится, – сказала Анна.

– Со мной ничего не случится.

– Да, – подтвердил я.

Он взял со стола книгу о детях и бросил ее через всю комнату.

– Вот как, – сказал он.

– Все в порядке, – ответил я.

Он посмотрел на меня:

– Чего ты хочешь?

– Ничего я не хочу, – сказал я. – Только чтобы ты был в безопасности.

– Ничего, – повторил он.

– Ничего, кроме этого, – подтвердил я.

– Я иду спать, – заявил он. – Я не хочу, чтобы ты входил.

Анна встала:

– Алан.

– Ты тоже, – бросил он.

На следующее утро Алан с нами не разговаривал. Он не смотрел на меня. После завтрака он отправился в свою комнату, и мы не видели его до самого обеда, который прошел в молчании. После обеда – Алан почти ничего не ел – он вернулся в свою комнату до ужина. Анну это беспокоило – в одиночестве он мог как-то повредить себе. Она поднималась к его комнате каждый час, но он не открывал дверь и не отвечал ей. Только когда он выходил в туалет, мы понимали, что с ним все в порядке, что он хотя бы жив. За ужином он бросал нам отрывистые, лающие распоряжения, жевал так шумно, так грубо, как только мог, с набитым ртом бормоча ругательства.

– Ты сердишься, – сказала Анна. – Ты должен сердиться. Но мы – твои друзья. Мы здесь, чтобы тебе помочь. Мы тоже сердимся.

– Заткнись, – велел он ей. – Шлюха. Ведьма.

– Прекрати, – приказал я.

Каким бы я был отцом? Как обращался бы со своим сыном?

– Все в порядке. – Анна старалась смягчить ситуацию.

– Ничего не в порядке, – отрезал я.

Алан назвал меня «долбаная задница». Потом бросил мне:

– Мне стыдно за тебя.

Мне показалось, что он заплакал. Он побежал к себе и захлопнул за собой дверь. Мы больше не видели его до следующего утра.

У него было доброе сердце, и на следующий день он проснулся в раскаянии. Он позвал из своей спальни Анну. Она вошла и села возле него на кровать. Она пробыла у него довольно долго. Они обнимались и разговаривали. Когда они спустились вниз, было ясно, что оба плакали.

– Прости меня, Рэй, – попросил он.

– Ты меня тоже прости, Алан, – сказал я.

За завтраком он задавал вопросы. Помимо прочего, Анна объяснила значение цифр на его руке. (Он видел их всю свою жизнь и никогда раньше не задумывался, что они означают.) Анна рассказала ему про «команду Долли», преуменьшив угрозу. Рассказала о своей организации, о своем участии, об их миссии упразднить клонирование людей и в самом конце – об их планах на него. Когда она ответила на его вопросы (на один – «Что будут делать с другими клонами?» – она ответить не смогла), Алан встал из-за стола. Посмотрел на нас и очень спокойно произнес:

– Я этого не хочу.

Через несколько дней мы переехали в Калгари, где поселились в тесной и невзрачной квартире с двумя спальнями, расположенной на первом этаже на Четырнадцатой улице, на юго-западе. Если не считать номер в мотеле Тандер-Бея, где мы провели только одну ночь, это было самое паршивое место из всех наших домов в Канаде. Нам с Аланом снова пришлось делить одну спальню, и теперь, после того как он узнал о нашей с ним внезапной, ужасной, ненадежной близости, это оказалось гораздо труднее, чем в прошлый раз в Отаве, когда мы были совершенно чужими друг другу, он был плохо знаком с миром, сторонился всех и проявлял открытую враждебность, особенно ко мне. Кем и чем я оказался для него? Путь из Риджайны в Калгари был долгий, двенадцать часов, почти пятьсот миль. Мы сидели в грохочущем четвертьтонном грузовичке. Высокий пригнал его нам перед отъездом из Риджайны. Анна и я попеременно вели машину, пока другой ютился в середине, прижав колени к груди, а Алан тихо и мрачно сидел у окна. Мы все были мрачны. Высказанная правда отдалила нас и даже, чего никто не ожидал, сделала опасными друг для друга.

В первую неделю пребывания в Калгари у меня случился еще один инфаркт, на этот раз более серьезный, чем первый. Мы с Аланом стояли на улице перед домом и ждали. Никому из нас, насколько я помню – хотя я помню о том дне очень мало, – не хотелось разговаривать. Анна пошла за машиной. Было утро, начало июня, тепло и солнечно. На западе виднелись горы, до сих пор покрытые снегом. Калгари оказался для нас печальным местом, но расположен был очень красиво. В то утро мы собирались поехать в центр города, в ювелирный магазин на Стивен-авеню. Накануне вечером мы пытались придумать какой-нибудь способ, хотя бы символический, чтобы подчеркнуть личность Алана, и Анна решила, что мы купим ему перстень-печатку и выгравируем на нем инициалы – АГ. Она поделилась своей идеей с Аланом и со мной. Я думал, что это хорошая мысль, хотя не считал, что это заставит Алана почувствовать себя лучше или лучше отнестись к своей сложной реальности. (Дело обстояло именно так. Существовал ли он, мог ли он существовать, если я и без того уже существовал?) Алан принял это уклончиво, не возражал, но и не проявил энтузиазма. На тот момент мы не замечали, чтобы он вообще проявлял к чему-то энтузиазм. Возможно, еще и потому, что ни он, ни я никогда не жили по-настоящему.

Подъехала Анна в грузовичке. Я открыл дверцу, чтобы подняться в кабину – это было мое самое большое усилие. И тут же, как потом рассказала Анна, потерял сознание. Падая, я ударился головой о подножку. О том, что случилось дальше – вплоть до того момента, когда я пришел в себя, – я знаю со слов Анны, посещавшей меня в больнице.

Когда она пришла в больницу первый раз, я находился под действием успокоительных и снотворных препаратов и ни на что не реагировал. Во время второго ее визита, через два дня после происшествия, я еще лежал в кровати, опутанный проводами и трубками, но мы уже могли поговорить.

– Ты застонал, – сказала она, – закричал так, словно у тебя разрываются внутренности. Потом упал. Ты сильно ударился головой, когда упал.

– Я заметил, – сказал я. – Прости. Наверное, это было жуткое зрелище.

– Это было страшно. Алан испугался. Когда он услышал, что ты закричал, и увидел, что ты упал, он завопил: «Помогите ему! Помогите ему! Помогите ему!» Он кричал, не переставая. Как будто обезумел. Оборачивался во все стороны, словно пытался понять, откуда ждать помощи. Потом выскочил на дорогу и попытался остановить машину.

– Как я сюда попал?

– Произошла удивительная вещь, – сказала она. – Совершенно неожиданно к нам подбежали какой-то парень и его жена. Молодая пара, чуть старше Алана. Они были в двух кварталах отсюда, как они сказали, и услышали крики Алана о помощи. Молодой человек умел делать искусственное дыхание, и он занялся тобой. Его жена вызвала полицию, а я пыталась успокоить Алана. Когда приехала «Скорая помощь», ты уже дышал.

– Бедный парень, – проговорил я.

– Я записала их имена.

– Я имею в виду Алана.

– О. Да. Я понимаю, – сказала она.

– Только этого нам не хватало.

– Да, ты свалился не вовремя.

– Думаю, он рад, что я убрался с его пути.

– О нет, Рэй, – возразила Анна. – Он тебя любит.

– Мне так не кажется, – сказал я.

– Конечно, любит.

– Он любит тебя.

– Конечно, он меня любит, – согласилась она. – И тебя тоже.

– Да ладно, оставь, – ответил я. – Я занял его место. Я, так сказать, проклятие его существования.

– Это верно, – кивнула она. – Но он все равно тебя любит. Я знаю, что любит.

– Кстати, где он?

– В комнате ожидания. Там дежурит хорошенькая помощница медсестры. Он на нее смотрит.

– Ничего, что он там один?

– Думаю, ничего, – сказала она. – Надеюсь.

– Может, тебе лучше вернуться?

– Через минуту.

– Ты боишься, что он расскажет? – спросил я.

– О том, что он – клон?

– Да.

– Конечно, боюсь. Я говорила с ним об этом. Объяснила, что опасно рассказывать об этом.

– Он понял?

– Похоже, да, – кивнула она. – Думаю, он никому не скажет. Не могу себе представить, что он это сделает.

– Он хочет прийти сюда?

– Он боится, – сказала она. – Он боится к тебе идти.

– Мне бы хотелось его увидеть.

– Может быть, в следующий раз. Дай ему время.

Когда я в первый раз пришел в сознание, меня посетил главный врач отделения кардиологии, надменный элегантный египтянин лет сорока. Он объяснил, что со мной случилось. Это был инфаркт, который он назвал обширным. Мне повезло, что я остался жив. Если бы не вмешательство моего доброго самаритянина, я бы уже умер.

Он сообщил, что на моем сердце обнаружили большой рубец, и потребовал, чтобы я рассказал ему о предыдущем приступе. Я ответил, что впервые это произошло год назад, в августе.

– И что тогда сказал ваш врач о вашем состоянии?

Он говорил так, словно читал опросник. Как будто ни я, ни мое состояние не стоили времени и сил, затраченных на произнесение этих слов.

– Он сказал, надо подождать, пока спадет воспаление, прежде чем оценить степень повреждения.

– И какое заключение он сделал?

Возле моей кровати стоял стул, но врач предпочел стоять на протяжении всего разговора.

– Я к нему не попал, – сказал я.

– В смысле?

– К тому времени я уехал в Канаду. С тех пор я жил здесь.

– В Калгари?

– В разных местах, – ответил я.

– Вы не думали о том, чтобы проконсультироваться у врача?

– Нет.

– Вы принимаете сердечные препараты?

– Врач в Нью-Гемпшире выписал мне лекарства. Я принимал их, пока они не закончились. Больше я не пошел за рецептом.

– Должен сказать, мистер Грей, что вы ведете себя безответственно. Вы подвергаете себя серьезной опасности.

– Я знаю.

– Мне нужна фамилия врача, лечившего вас после первого инфаркта. Я хочу с ним поговорить. Вы сказали, он живет в Нью-Гемпшире?

– Да.

– Хотя вы живете в Небраске?

– Я не живу в Небраске. Я – не мистер Грей.

– Если позволите, эта информация взята из ваших водительских прав, – вздернул он бровь.

– Я понимаю. Эта информация фальшивая.

Похоже, в нем проснулся интерес.

– Как же так получилось? – спросил он.

– Не хочу объяснять, – сказал я. – Даю вам честное слово, что я совершенно безобиден и не замышляю ничего дурного.

Повреждения моего сердца были обширными.

– Ваше сердце изношено, – заявил он.

По его мнению, мне нужно было делать пересадку, и как можно скорее. Он спросил меня, являюсь ли я по крайней мере американским гражданином. Я ответил, что да. Тогда он спросил, есть ли у меня клон. Я сказал, что есть. Он даже не сделал попытки скрыть свое неодобрение.

– Кто бы вы ни были, – сказал он (я назвал ему свое имя; оно понадобилось бы ему, если он собрался поговорить с моим врачом в Нью-Гемпшире.) – Кто бы вы ни были, – повторил он, – мы не будем проводить эту процедуру здесь. Должен вам сказать, что ни одна больница в стране этого не сделает.

В Канаде, объяснил он, очень длинная очередь на жизнеспособные сердца, значительно превосходящая наличие таких сердец. (Не то что в Америке, конечно. Там много сердец.) Поскольку я, во-первых, американец, а во-вторых, имею клона, меня занесут в самый конец списка и оставят там. Самое большее, что он может сделать, это поддерживать меня в стабильном состоянии, пока не будет подготовлена операция, которую проведут в США.

– В Мизуле есть университетская больница, – сказал он, – а еще первоклассная больница в Спокане. Я знаю хирургов обеих больниц, и города расположены довольно близко.

– Вы считаете, мне нужна операция, – проговорил я.

– Да. Если хотите жить. А я полагаю, что хотите. Вам создали клона.

– Двадцать пять лет назад, – сказал я.

– Поменяйтесь с ним сердцами.

Это была глупая шутка. Безвкусная. Он понял это сразу же, как только произнес эти слова. Он не засмеялся, не извинился, словно отменил свои слова, игнорируя их. Эти слова он использовал прежде, по-видимому, в более обнадеживающем контексте. Я не возражал против шутки – меня оскорблял этот человек с безупречным маникюром и запонками, которому нравилось стоять надо мной.

– Ладно, – сказал я. – Сколько я проживу?

– Без операции?

– Пока вы не сможете провести ее здесь.

– Я могу внести вас в список, – сказал он. – Это все, что в моих силах. Скажу сразу, что вы можете не дождаться ее.

– Сколько?

– Месяц или два. Три месяца максимум. Если будете лежать в постели, поменьше двигаться, не напрягаться, принимать лекарства. Не могу сказать наверняка. Ваше сердце может остановиться завтра.

– Когда я смогу вернуться домой?

– Вы имеете в виду, в Нью-Гемпшир? Я бы вам не советовал. Вы не перенесете дорогу.

– Я имею в виду сюда. В Калгари. Когда я смогу уйти из больницы?

– О вас есть кому позаботиться?

– Есть, – ответил я.

– Мы должны понаблюдать вас еще несколько дней. Потом выпишем, если состояние будет стабильным.

– Ладно, – сказал я. – Внесите меня в список.

Я ждал второго визита Анны – второго, во время которого я был в сознании, – чтобы передать ей слова кардиолога. Алан снова решил остаться в комнате ожидания.

– Помощница медсестры?

– Нет, – улыбнулась Анна. – Сегодня дежурит пожилая женщина. Она дала Алану чупа-чупс. Они смотрят телевизор. С ним все в порядке.

Она поставила в ногах кровати небольшую спортивную сумку.

– Я тут кое-что принесла. Пижаму, туалетные принадлежности. Журналы. Леденцы. Тапочки.

– Ты принесла леденцы?

– Не помню, – сказала она, присаживаясь на край кровати. – Просто собрала кое-что.

– Спасибо.

– Еще принесла твои очки. – Она вытащила их из сумки и положила на тумбочку. – Он хочет повидаться с тобой, Рэй. Не думай, что не хочет.

– Я ничего не думаю. Я тоже хочу с ним повидаться.

– Может быть, завтра.

– Когда он будет готов, – сказал я. – Врач говорил с тобой?

– Я – твоя жена.

– Правильно, – кивнул я. – Погоди. Мне надо пописать.

– Позвать медсестру?

– Я сам умею.

Я пошарил левой рукой, нащупал соответствующее устройство и надел его под одеялом на член.

– Итак, – проговорил я. – Что он тебе сообщил?

– А что он сообщил тебе? – вопросом на вопрос ответила Анна.

– Кучу радостных известий. Мое сердце изношено. Без лишних подробностей. Нужна пересадка. Без нее я проживу не больше нескольких месяцев.

– Мне так жаль, Рэй. – Она коснулась тыльной стороны моей правой ладони, стараясь не задеть иглу капельницы. – Мне он говорил, три месяца.

– Максимум. Что ты о нем думаешь?

– О враче?

– Высокомерное ничтожество, – сказал я.

Анна улыбнулась.

– У тебя проблемы с мужчинами.

Я задумался.

– Наверное, да.

– У тебя всегда так было?

– Может быть, – ответил я. – Алан был рядом, когда он говорил с тобой?

– Неподалеку. Я не знаю, что он слышал.

В палату вошла медсестра, которую я раньше не видел. Она обратилась к Анне:

– Миссис Грей, вас зовет сын.

– С ним все в порядке? – встревожился я.

– Кажется, да, – кивнула медсестра. – Он попросил меня найти его маму. Я ответила, что он может войти в палату, но он не захотел.

– Я лучше пойду, – решила Анна.

– Ты вернешься? – спросил я.

– Да. Просто посмотрю, что ему нужно.

Анна вернулась через пару минут.

– Он хотел рассказать мне анекдот, – сказала она.

– Анекдот?

– Его первый анекдот, – улыбнулась она.

– Это важно, – признал я.

– Да, – сказала она. – Что-то о двух мужчинах и утке. Я не поняла. Ему показалось, что анекдот очень смешной. Там надо крякать.

– Он его сам придумал?

– Понятия не имею, где он его взял.

– Сколько у нас времени?

– Несколько минут, – ответила она. – Он беспокоится, Рэй. Сначала он рассказал анекдот. Потом спросил, как ты выглядишь.