Текст книги "Отчет Брэдбери"

Автор книги: Стивен Полански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

На подъезде к Монреалю движение стало более оживленным. Я почти не имел опыта вождения в таком большом городе. Была пятница, три часа дня. На окраинах машины скапливались в обоих направлениях. Водители казались маньяками. Дорожные знаки были на французском языке. Анна стала моим штурманом. Она положила открытую дорожную карту на колени, но все равно сомневалась в маршруте. На перекрестке шоссе 133 и 10, вопреки четким указаниям Анны, я упрямо поехал на восток, хотя должен был свернуть на запад. Мы проехали почти пять миль, прежде чем я признал, что ошибся. Когда мы повернули направо, чтобы вернуться в город, Анна, на вид невозмутимая, спросила, бывал ли я прежде в Монреале.

– Был, – ответил я. – Один раз. С родителями. Еще до смерти отца.

Я был мал, сказал я ей, и не помню этих мест. Я не сказал Анне – сейчас не понимаю, почему – что был в Монреале еще раз, тоже много лет назад, вместе с Сарой.

Мы провели там долгий уик-энд ранней весной. Осматривали достопримечательности, заходили в хорошие рестораны (я помню португальский ресторан рядом с «МакГрилем», где впервые попробовал морского окуня) и просто наслаждались друг другом. Мы отмечали известие о беременности Сары. В запоздалой попытке наладить отношения (сюжет для французов) отец Сары предложил оплатить нашу поездку, но она наотрез отказалась.

Когда мы были в Монреале, беременность Сары была совсем не заметна. Даже по утрам ее не тошнило. Она прекрасно себя чувствовала – признаки позднего токсикоза проявились только за полторы недели до ожидаемых родов – и была очень счастлива. Я тоже был счастлив.

Было уже половина четвертого, когда мы почти наугад нашли рю Сен-Поль и отель «Бонсекур», узкое четырехэтажное кирпичное здание неопределенного стиля. Его окружали небольшие антикварные магазинчики и этнические рестораны. Вход в «Бонсекур» был хорошо спрятан: единственная стеклянная дверь, на которой маленькими черными буквами было написано название, выходила на крутую бетонную лестницу. Лобби отеля, маленькое и чисто утилитарное, находилось на втором этаже, номера – на следующих двух этажах. Я оставил машину перед отелем на пятачке, предназначенном для выгрузки багажа, и попытался помочь Анне с сумками. Я сумел лишь поднять одну сумку вверх по лестнице и на полпути вынужден был остановиться, чтобы передохнуть. Анна проделала этот путь несколько раз. Я оставил ее с сумками регистрироваться у портье – ведь это у нее были недавно полученные фальшивые водительские права и паспорт, – а сам отправился вниз, отводить машину в гараж отеля. Чтобы воссоединиться с Анной в лобби, мне пришлось подняться из гаража на три лестничных марша, а потом по лестнице отеля, ведущей с улицы. Я сильно устал. Наш номер на четвертом этаже, сказала Анна. Лифта не было.

– Дай мне минуту, – попросил я.

– Ты в порядке? – спросила Анна.

– Все хорошо.

В углу лобби по обеим сторонам низкого стола стояли два кресла, покрытые искусственной кожей. На столе кто-то оставил журнал.

– Давай посидим там? – предложил я. – Сейчас, отдышусь немного.

– Ты сядь, – сказала она. – Я отнесу сумки в комнату.

– Нет-нет, – возразил я. – Я не хочу, чтобы ты это делала. Останься со мной. Давай посидим и поговорим. А потом я помогу.

Мы сели. Я старался дышать глубоко, задерживая дыхание.

– Ну и в убогое же место нас отправили, – заметила она.

– Может быть, в номерах лучше? – предположил я.

– Думаешь?

– Теперь мы – семья Грей, – сказал я.

– Ты – Бад.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне надо было придумать тебе имя, – пояснила она. – Я выбрала Бад. Мистер и миссис Бад Грей.

– Почему Бад?

– Не знаю, – ответила она.

– Где ты его откопала?

– Просто пришло на ум. Показалось, что оно тебе подходит.

– Я не хочу быть Бадом! – возмутился я. – Они не назовут меня Бадом.

– Конечно, – отозвалась она.

– Я – не Бад, – настаивал я.

– О, я не знаю, – ответила она.

Наш номер на четвертом этаже «Бонсекур» оказался душным и тесным. Не было ни кондиционера, ни занавесок на окнах, кроме опускающихся ночных штор. Телевизор, слишком большой для комнаты, был привинчен к комоду светлого дерева. В номере стояли потертое мягкое кресло и две кровати с мягкими спинками, разделенные тумбочкой. Над каждой кроватью имелся ночник. Покрывала выглядели старыми и изношенными. Пахло сигаретным дымом. В дальнем углу номера, у окна, с потолка свисала лампа с абажуром. Она освещала пустое место, где, по-видимому, когда-то располагались стол и стул. Я с облегчением увидел, что в номере есть ванная, без ванны, но с приличной душевой кабиной и довольно чистыми полотенцами.

– Сколько мы заплатили? – спросил я.

– Чертовски дорого, – сказала Анна. – Ну и дыра.

(Весь следующий год, когда мы с клоном – Оливер и Джейн Грей со взрослым сыном Аланом – переехали на запад Канады, нам предоставляли жилье получше. Это были скромные, чистые, минимально обставленные квартирки, арендованные на месяц.)

Когда мы распаковали сумки и устроились, было пять часов. Нам быстро стало неловко сидеть вдвоем в тесном неудобном номере и ничего не делать. Мы обрадовались тому, что уже пять, и заговорили про ужин. Анна видела вьетнамский ресторанчик почти по соседству с «Бонсекур». Она предложила поесть там. Я не был голоден, но мне хотелось выйти из номера туда, где больше места и народу. Ресторан оказался неплохим. В этот ранний час мы были единственными клиентами. Не могу припомнить, что мы ели, но Анна заказала нечто пряное с овощами и кока-колу. (Повсюду, где мы бывали в Канаде, Анна заказывала колу «и много льда».) Я получил какое-то блюдо без специй с курицей и воду с газом. Анна уверенно орудовала палочками, я использовал нож и вилку. Когда официант протянул счет, я вынул бумажник.

– Не надо, – сказала Анна.

– Нет. Позволь мне.

– У меня есть деньги, – настаивала она.

– Все в порядке.

– Ты уверен?

– Уверен, – кивнул я.

– У тебя есть наличные?

В бумажнике у меня лежало триста американских долларов.

– Да, – сказал я.

Мы решили немного прогуляться по улице Сен-Поль. Пройдя четыре квартала, – я знал, что Анна ради меня замедляла шаг – я начал задыхаться и с ужасом подумал о предстоящих мне четырех лестничных маршах.

– Мне нужно вернуться, – сказал я. – Извини. Если хочешь еще погулять, иди. Я могу дойти один.

– Я тоже устала, – ответила Анна. – Послушай, почему бы нам просто не подняться в номер? Можно посмотреть телевизор и пораньше лечь спать.

Было половина седьмого.

Я сидел на кровати, той, что ближе к двери, – я выбрал эту кровать в соответствии с правилами хорошего тона, которые, как мне казалось, я еще помнил, а может, и сам выдумал – и смотрел телевизор, пока Анна принимала душ. Она вышла из ванной в халате в цветочек и длинной ночной рубашке, босиком. Я в первый раз видел ее ступни. Ногти были покрыты лаком цвета сливы. Ее ступни не показались мне красивыми. (Я еще смягчил краски. Эти были ступни женщины под семьдесят. Мои ноги тоже не отличались красотой, на больших пальцах были мозоли, но я не выставлял их на всеобщее обозрение.) Ее лицо разрумянилось, волосы были влажными. Как я уже писал, волосы у Анны были седые и коротко стриженные. Когда они намокали, как в этот раз, под ними виднелась кожа черепа.

– Хороший душ, – сказала она. – Там есть новое мыло. И шампунь.

– Твой? – спросил я.

– Не стесняйся, – сказала она и принялась вытирать волосы полотенцем.

– Сядь, – предложил я. – Хочу тебе кое-что показать.

Она опустила штору на окне и включила лампу с абажуром, которая зажглась желтым тусклым светом. Потом присела на другую кровать, ближе к окну. Как будто догадавшись, о чем я думал, она поджала ноги.

– Что именно? – спросила она.

– Подожди.

Я открыл верхний ящик своей половины комода и вынул три носка. Вытащил из одного стопку банкнот и бросил ей на кровать.

– Что это? – удивилась Анна.

– Деньги.

– Где ты их взял?

– В банке, – ответил я. – Они мои.

– Рэй, – проговорила она.

Разумеется, на самом деле она называла меня не Рэем. И не Оливером, и не Бадом. Она произносила мое настоящее имя, всегда.

– Я ведь говорила тебе, что не надо этого делать.

– Я помню, что говорила, – сказал я. – Я не доверяю твоей организации. Я хотел, чтобы у нас были средства для жизни здесь.

– Напрасно, Рэй, – продолжала Анна. – У нас все будет хорошо.

– Я так не думаю, – возразил я. – Так или иначе, дело сделано. Вряд ли это имеет какое-то значение.

– Это может иметь огромное значение. Это неудобно.

– Для кого?

– Сколько здесь? – спросила она.

– Шестьдесят тысяч.

– Правда? – изумилась она.

– Двадцать тысяч в каждом носке.

– Ты с ума сошел.

– Опять, – вздохнул я. – Вовсе нет.

– Да, – сказала она. – Мы должны быть осторожны, Рэй.

– Это твое мнение.

– Должны, – повторила она и посмотрела на деньги. – Вытащи все.

Я вытряхнул на кровать деньги из оставшихся двух носков.

– Я никогда не видела столько денег так близко, – проговорила Анна. Она засмеялась, но нерадостно. – Во всяком случае, мы богаты.

– Очень богаты, – подтвердил я.

Эта ночь стала первой из многих ночей в Канаде – почти целый год, – когда нам с Анной приходилось делить кров. Мы никогда не спали в одной кровати, но всегда были рядом. После того, как к нам в Оттаве присоединился клон, за исключением единственной ночи в мотеле Тандер-Бея, Анна спала в одной комнате, а мы с клоном – в другой. Это было неудобно. Для всех нас, но в особенности, думаю, для меня. (Откровенно говоря, я не знаю, что чувствовал при этом клон. Он никогда не говорил.) Я был более осторожным, чем Анна, более чопорным, более скованным. Она не раз говорила мне, что благодарна за то, каким скромным и ненавязчивым я был тогда, когда нас вдвоем держали в этом тесном номере.

– Позволь сказать, – говорила она так, что это походило на восхищение, – что мой муж не был деликатным человеком.

Для Анны шарада нашей совместной жизни, то, что мы притворялись мужем и женой, отцом и матерью клона, была составной частью задания, выполнение которого давалось ей недешево. Но я подозреваю, что задание ее еще и забавляло. Для меня же это была пародия, неудобство, которое я переносил с трудом.

Первую ночь я почти не спал, каждой клеткой ощущая Анну в соседней кровати, и это меня тревожило. Я очень давно ни с кем не ночевал в одной комнате. Анна спала тихо, и в ту ночь, и потом. Не ворочалась, почти не шевелилась, не храпела. (Я храпел «как морж», сказала Анна.) Но ее присутствие в одной комнате со мной не давало мне уснуть. В ту первую ночь в Монреале я тосковал по дому и прогонял от себя сон, потому что боялся во сне произвести непристойные звуки. За последние несколько лет моя простата ощутимо увеличилась, и мне приходилось вставать по два-три раза за ночь, чтобы помочиться. Это тоже смущало меня, и я беспокоился, что разбужу Анну. Я не подумал взять с собой пижаму; дома я спал в трусах и футболке. Я стеснялся своего тела, своей общей слабости, недомоганий и бледности.

В субботу, в наш второй день в Монреале, мы оба обрадовались медленно наступающему утру. В комнате было темно, когда я встал в половине седьмого, как обычно, чтобы сходить в туалет. Я позаботился о том, чтобы поднять сиденье, а когда закончил, снова его опустил. Я с тревогой задумался о том, стоит ли спускать в туалете воду, но выбрал меньшую неделикатность и спустил. Выйдя, я рассчитывал снова лечь, но Анна уже не спала.

– Я слышала, как ты встал, – сказала она. – Который час?

– Половина седьмого, – ответил я. – Извини.

– Нет. Я рада, что проснулась. Пожалуйста, подними шторы. Пусть войдет немного света.

Я поднял шторы наполовину.

– Как на улице? – спросила она.

– Не могу сказать.

– Подними их совсем, – попросила она. – Мы уже проснулись.

Я выполнил ее просьбу. Солнце поднялось совсем невысоко. Комната наполнилась прохладным серебристым светом.

– Похоже, будет прекрасный день.

– Длинная выдалась ночь, – проговорила она.

– Я тебе мешал?

Она улыбнулась.

– Ты так храпел.

– Громко?

– Ужасно громко, – подтвердила она.

– Я не знал, что храплю, – сказал я.

– Я привыкну, – пообещала она. – Или убью тебя. Ну что, может, встанем и пойдем отсюда?

– Ладно, – согласился я. – Хочешь позавтракать?

– Хочу. Умираю от голода. Ты угощаешь, мистер Денежный Мешок.

– С удовольствием, – ответил я. – Что, правда так громко?

– Храпел?

– Да.

– Я уже сказала. Громко.

– Что же делать?

– Мы справимся, – сказала она. – Все будет хорошо.

– Извини.

– Стой, – сказала она. – Я первая пойду в ванную. Ты уже был.

– Не возражаю, – согласился я.

– Ты поднимал сиденье?

– А как же, – ответил я. – Конечно, поднимал.

Закончив, Анна появилась в халате и ночной рубашке. Я принял душ и побрился, оставаясь в ванной до тех пор, пока полностью не завершил свой туалет и не оделся.

Недалеко от гостиницы, недалеко от рю Сен-Поль, мы обнаружили кафе. Анна спросила, помню ли я название магазина канцтоваров и на какой улице он расположен. Я помнил название – «Кентавр», но улицу забыл.

– Рю де ла Монтань, – напомнила Анна.

– Я и не пытался запомнить, – оправдался я. – Я знал, что ты запомнишь. Ты такая ответственная.

– Да, ответственная, – подтвердила она.

Мы взяли такси до рю де ла Монтань, длинной улицы, идущей с севера на юг. Адреса у нас не было, и водителю понадобилось время, чтобы найти это место. Когда мы вышли из такси, было девять часов. Согласно расписанию, магазин «Кентавр» по субботам открывался в десять. Назначенная встреча должна была состояться только в одиннадцать. День еще был свежим, и хотя я почти не спал, чувствовал себя довольно бодрым. Мы решили пойти пешком по рю де ла Монтань на север, прочь от вокзала, в ту сторону, откуда мы приехали на такси. После моих предыдущих визитов в этот город, последний из которых состоялся больше тридцати пяти лет назад, я считал, что у меня сохранилось некое необъяснимое знание Монреаля. Но в этот третий раз город показался мне совсем незнакомым, словно я никогда здесь не был. Потому что я был здесь с Анной.

Мы поравнялись с букинистическим магазином, часть товаров которого уже была выставлена на стеллажах на тротуаре для распродажи. Анна захотела войти внутрь.

– Надо купить кое-какие книги, – сказала она.

Магазин был переполнен книгами, загроможден ими так, что было трудно двигаться по невозможно узким проходам, особенно если там кто-то стоял. Книги высились от пола до потолка, не поместившиеся на полках экземпляры лежали на полу стопками высотой по колено. В воздухе было полно пыли, и, судя по запаху, некоторые тома начали плесневеть. Каких бы принципов организации не придерживался магазин, в нем невозможно было находиться долго. Повсюду слышалась французская речь. Проведя внутри минуту, мне захотелось выйти. Анна же казалась возбужденной и исчезла в лабиринте. Даже если бы я захотел, то не смог бы ее там отыскать. Я встал рядом с входной дверью, на свежем воздухе, чтобы ни у кого не путаться под ногами. Через десять минут я понял, что Анна не собирается уходить. Все протискивались мимо меня, толкались, и, чтобы занять себя, я наклонился и поднял ближайшую книгу, взяв ее с вершины стопки, громоздившейся на полу прямо у входа.

Это был толстый тяжелый том в черном переплете, с золотым обрезом. На корешке золотыми буквами было написано название – «Святая Библия», под ним – «Официальный вариант короля Иакова», в самом низу – «Издательство „Микеланджело“». На передней обложке, в самом центре, помещалась грубоватая гравюра, сделанная золотом: ягненок, стоящий в профиль, почти кокетливо оглядывался через плечо, опустив копытце в какую-то лужицу – воду, молоко, кровь, – зажав согнутой передней правой ножкой крест. Теперь я знаю, что этот экземпляр был издан более ста лет назад, в 1965 году. Из надписи на обороте передней обложки я узнал, что родители Брюс и Сьюзен Колберг подарили эту книгу Лайзе Сюзанне Колберг по случаю ее рождения 15 января 1969 года в больнице Сен-Джозеф в городе Сен-Пол, Миннесота. Меня не так-то легко растрогать, но эта надпись, довольно банальная, тронула меня. Новорожденная Лайза Сюзанна Колберг давно уже умерла. Я надеялся, что она прожила хорошую жизнь. Я много лет не покупал книг. Я купил Библию и вынес ее на улицу. (Я провез ее с собой по всей Канаде. Она до сих пор со мной.)

Выйдя из магазина, я снова открыл Библию. Она была довольно большой, и мне приходилось прижимать ее к груди. В моих руках она раскрылась посередине (Вторая Книга царств, как оказалось), на глянцевой цветной картинке во всю страницу; издание, за которое я заплатил одиннадцать долларов, включало в себя больше ста таких картинок, и все очень красивые. Это была фреска с потолка Сикстинской часовни, изображающая разрушение статуи Ваала. Наверное, я был похож на одного из обиженных богом старых чудаков, которые стоят на тротуаре и призывают конец света.

Анна вышла из магазина, волоча сумку, набитую книгами. Я закрыл Библию. Я был рад ее видеть.

– Что купила? – поинтересовался я.

Я держал перед собой Библию, словно скрижаль с десятью заповедями.

– Смотри.

– Очень впечатляюще, – кивнула она. – С чего это вдруг?

– Мне показалось, надо что-нибудь купить. Это замечательная книга. Потом посмотришь.

– Посмотрю, – сказала она. – Я купила книги для клона. Отличный магазин. Я могла бы все утро из него не выходить. Давай присядем куда-нибудь, и я все покажу.

Через два дома мы увидели зеленую металлическую скамью, свободную и достаточно большую для двоих. Она стояла на бульваре под благоухающим деревом с густой листвой.

– Как здесь хорошо, – восхитилась Анна.

Она положила сумку с книгами между нами на скамейку.

– Чувствуешь запах? – спросила она. – Чудесный город. Если бы я жила неподалеку от тебя, я часто приезжала бы сюда.

– Я бы тоже, – сказал я.

– Давай покажу, – предложила она и стала одну за другой доставать купленные книги, хваля каждую из них.

(Анна тщательно подсчитывала все расходы, произведенные из денег, которые дала ей организация.)

Книги, которые она купила, она собиралась читать клону, а возможно, вместе с ним, хотела использовать их для его обучения. (Она понимала, что, помимо заботы о том, чтобы клон был жив и здоров, его обучение составляло очень важную часть ее задания.) Все книги были старые: те, которые она любила в детстве, которые ей читала мать и которые ее мать сама читала, будучи ребенком. В детстве и юности Анна часто перечитывала их. Потом те же издания, с любовью сбереженные, она уже читала своим сыновьям и дочери, как до нее делали ее мать и бабушка. Это были «Питер Пэн», «Дети вод», «Оливер Твист», «Большие надежды», «Приключения Алисы в Стране чудес», «Ветер в ивах», «Винни-Пух», «Пиноккио», «Принц и нищий», «Адам Бид», «Истории Длинноногого Дядюшки», «Мышонок и его отец», том сказок Ганса-Христиана Андерсена, первые два выпуска «Детей из товарного вагона», «Тайный сад», «Джеймс и гигантский персик», «Приключения везучего щенка». Я привык видеть эти книги в различных квартирах, которые мы снимали. Большинство из них я не читал. Анна уверила меня, что все это «великие книги». Она сказала, что с их помощью собирается научить клона читать (если его придется этому учить) и помочь ему овладеть языком, если это необходимо. (Анна слишком осторожничала и не упомянула о долгосрочных намерениях ее организации относительно клона: он должен был стать представителем пропаганды анти-клонирования. Она видела, как и я – а в конце концов это увидит и клон, радикальную жестокость подобной эксплуатации. Жестоко было просить его, заставлять высказываться против собственного существования.)

Когда Анна показала мне купленные книги, я спросил, какую пользу они принесут клону, ведь он уже не ребенок. Даже если предположить, что он когда-нибудь сможет понять язык, на котором они написаны. Больше всего ему нужны реальные знания об окружающем мире, а не те, что описаны в этих устарелых фантазиях. Нам и ему, сказал я, необходимы книги, схематично объясняющие окружающий мир и помогающие в нем разобраться. Для овладения языком и навыками чтения существуют специальные пособия с короткими повторяющимися текстами и большим количеством иллюстраций. Чтобы клон узнал названия незнакомых ему предметов и существ, я предложил купить словари с картинками – на каждой странице таких словарей напечатаны изображения предметов с подписями, а также школьный словарь английского языка. Я предположил, что нам понадобятся обычные учебники начальной школы по арифметике, естествознанию и общественным наукам. Полезным оказался бы подробный атлас мира и энциклопедии с цветными иллюстрациями по анатомии и физиологии. Мне казалось, что клону больше пригодятся книги поясняющие, растолковывающие, то есть обучающие. Я не настаивал – я ведь практически ничего не знал о клонах, но оказался прав.

Когда клон присоединился к нам в Оттаве, он знал лишь минимальное количество английских слов, из которых мог составить несколько коротких простых предложений – повествовательных, вопросительных и, реже, повелительных: «Я хочу есть», «Когда можно поесть?», «Покорми меня». (Честно говоря, я не могу себе представить, чтобы он произнес последнее предложение. Он любил поесть, но всегда терпеливо ждал, когда наступит время приема пищи.) Мы не знали, научили его этим предложениям в Отчужденных землях или же он научился им сам, за короткое время своего побега. В любом случае было ясно, что правительство использовало кое-какие средства, чтобы предотвратить или, по крайней мере, остановить развитие языка среди клонов. Возможно, им постоянно давали седативные средства. Клон не умел читать, и ему никогда не читали. Он не имел никакого понятия о чтении и о книгах. За год, проведенный с нами, он очень быстро научился понимать наш язык. Немного медленнее, но все же достаточно быстро он овладевал лексикой, грамматикой и синтаксисом. (Описывая способности клона, я невольно начинаю хвастаться.) Несмотря на все усилия Анны – я видел, что она опытный и умелый преподаватель, – он все еще читал не лучше пятилетнего ребенка. Он безуспешно пытался научиться писать (как и я) – ни одна наша просьба не злила его так, как эта, – и Анна была счастлива, когда он сумел написать свое имя.

В одиннадцать часов мы вошли в магазин канцтоваров «Кентавр». Первому встретившемуся сотруднику Анна представила нас в качестве Бада и Джейн Грей. Похоже, он все понял и незамедлительно повел нас в конец магазина, где другой человек, стоявший в закутке за занавеской, сделал мою фотографию. Когда Анна предложила заплатить, они по-английски заверили ее, что им уже заплатили. Я уже чувствовал усталость. Мы приехали на такси обратно в «Бонсекур» и быстро перекусили в кафетерии напротив отеля. После обеда я поднялся в номер, чтобы вздремнуть. Анна пошла со мной, приняла душ, немного отдохнула и отправилась осматривать город.

Я еще спал, когда около пяти часов Анна вернулась в номер. Я опустил шторы, и в комнате было душно и темно. Я не хотел просыпаться, но Анна резко подняла штору и открыла окно, впуская воздух и уличный шум.

Я не обрадовался такой побудке.

– Что происходит? Что ты делаешь?

– Я вернулась, – сказала она.

– Я так и понял.

– Потому что хочу поговорить.

– Я сплю.

– Мне надо поговорить с тобой, Рэй, пожалуйста. У меня есть только ты.

– Хорошо. Отпустишь меня в туалет? Я быстро.

– Давай, – сказала она и села на свою кровать, чтобы подождать меня.

Сделав свои дела в туалете, я вернулся, уселся на край своей кровати и посмотрел на нее.

– Кое-какие дела уже даются мне с большим трудом, – усмехнулся я.

– Понимаю.

– Ладно. Говори.

– Не надо так, – попросила она.

– Извини. Я имел в виду, давай поговорим. О чем ты хотела мне сказать?

Она встала и подошла к мягкому креслу, где оставила сумку, прежде чем уйти гулять. Вынула оттуда несколько книг.

– Это замечательные книги, Рэй. Их читала мне мама. – Анна назвала книги, которые держала в руке. – А маме их читала ее мама. И я читала их своим детям.

– Да, ты говорила.

– Я помню. Просто послушай. Я не хочу читать их клону. Он – не тот, кому мне хотелось бы их читать. Я хочу читать их своим внукам. Я ждала того времени, когда смогу читать эти книги внукам. Мечтала об этом. Ты даже не представляешь, как я об этом мечтала.

– Не представляю, – кивнул я. – Ты права.

– Я не хотела тебя обидеть. Рэй. Хорошо? Ведь речь может идти не о тебе?

– Может.

– Я скучаю по детям, – сказала она. – Скучаю по их детям. Милые малыши. Я хочу к ним. Хочу читать им эти книги.

– Не сомневаюсь, – сказал я, изо всех сил стараясь изобразить сочувствие.

– Увижу ли я их снова?

– Не знаю, – ответил я. – В смысле, откуда мне знать? Я ничего не знаю. Кроме того, что ты рассказывала. Ты мне скажи. Ты увидишь их снова?

– Не знаю, – проговорила Анна. Она помолчала, потом сунула книги обратно в сумку. – Может быть, да.

– Мне очень жаль, – сказал я.

Мне действительно было жаль.

Она снова села на кровать.

– Что я здесь делаю? – спросила она. – Что я делаю?

– Не знаю, Анна, – сказал я. – Если ты этого не знаешь, то я и подавно. Давай вернемся домой?

Какое-то время она раздумывала над моим предложением. Потом ответила:

– Нет. Нам нельзя ехать домой.

– Нельзя? Или мы не поедем?

– И то, и другое, – ответила она. – Пожалей меня, Рэй. Мне грустно. Я разрушена.

– Что я могу сделать? – спросил я. – Я не знаю, что делать.

– Просто помолчи минутку. Дай мне посидеть молча.

Я был рад сделать это.

После паузы она сказала:

– Мы не можем вернуться домой.

– Я тебе верю, – сказал я, хотя поверил не до конца.

Может она или нет, но я полагал, что я могу вернуться домой, и если точка невозврата существует, я ее пока не перешел.

В тот вечер за ужином Анна сказала мне:

– Меня выследят скорее, чем тебя. Меня знают. Знают, что я против их программы, знают, что я вхожу в организацию диссидентов, что живу на границе Отчужденных земель. Они обнаружат мою связь с клоном, прежде чем допустят саму возможность того, что ты можешь быть вместе со мной. От того, когда меня найдут, зависит твоя возможность спастись и продолжить наше дело.

– С клоном, в одиночку?

– Если все обернется именно так, – ответила она. – Да.

– Не думаю, Анна, что я на это способен. Не думаю, что я сделаю.

– Придется. У тебя не будет выбора.

– Я могу его отпустить.

– Ты не можешь этого сделать, Рэй.

Когда я говорил это, я еще не видел клона.

– Послушай, – сказал я. – Я могу сделать вот что: пригласить тебя на ужин. Не возражаешь?

Она улыбнулась.

– Это замечательно, Рэй. Давай пойдем в какое-нибудь красивое место?

С дешевой и легкой галантностью, уже думая о том, как после ужина вернусь в номер и усну, я сказал:

– Куда захочешь. Но если это далеко, то не пешком.

– Давай наденем что-нибудь нарядное? – попросила она.

– Посмотрю, что у меня есть.

Гуляя после обеда, Анна присмотрела ресторан в старой части Монреаля. Ей показалось, что он очень неплохой.

– Значит, пойдем туда, – решил я.

– Я видела меню, выставленное в окне. Там жутко дорого.

– Ничего, – сказал я.

Был субботний вечер, но мы явились достаточно рано, чтобы получить столик без предварительного заказа. Место было эффектное – двухсотпятидесятилетняя бывшая конюшня, которую с помощью денег, вкуса и внимания к деталям превратили в элегантный и очень дорогой ресторан: открытые балки темного дерева, накрахмаленные белые скатерти, прекрасный фарфор, серебро и хрусталь. Свечи. Вышколенные официанты. Ресторан был большим, но столы тщательно расставлены в соответствии с акустикой, поэтому, хотя большинство мест были заняты, в зале ресторана было уютно и спокойно. Анна надела льняной сарафан в вертикальную бело-зеленую полоску, в котором она казалась выше ростом. (Этот сарафан вызвал во мне особые воспоминания. Когда-то я купил очень похожий для Сары.) Анна сделала макияж – помада, карандаш для глаз и прочее. Если она и красилась раньше, я этого не замечал. Я был в рубашке-шотландке с короткими рукавами и брюках цветах хаки. Я всегда одеваюсь так, как одевался мой отец. Я привез с собой в Канаду две спортивные куртки, обе шерстяные, одну – в шотландскую клетку, другую – в морском стиле. Теперь куртка была перекинута у меня через руку.

Когда мы уселись, я сказал:

– У тебя прекрасный французский.

– Я изучала его в школе, – сказала она. – Делаю много ошибок.

– Похоже, они тебя понимают.

– Да, потому что они все говорят по-английски.

Во время ужина в основном говорила Анна. Может быть, думал я, она так много говорит (и сейчас, и вообще), чтобы не думать о своем горе и отчаянии? В тот вечер она была даже разговорчивее, чем обычно.

– Восхитительное место, – сказал она. – Я никогда не бывала в таких великолепных ресторанах. А ты?

– Может, раз или два.

– С Сарой?

– Да, должно быть, с Сарой.

– Здесь чудесно, – проговорила она. – Чувствую себя гламурной и богатой. Спасибо, что пригласил меня.

Она снова заговорила о муже и о поездках, которые они совершали вдвоем. Было видно, что она не хочет говорить о детях. Я понимал, что она пыталась избежать боли, которую могли вызвать подобные разговоры. В какой-то момент Анна стала серьезной и мрачной. Она взглянула на меня через стол.

– В машине, вчера, – сказала она, – ты не ответил, когда я призналась, что именно сделала для клона.

Я об этом не думал.

– Я не знал, как ответить, – проговорил я. – Когда читал твои записи, я предполагал, что это может быть.

– Я совершила ошибку, – сказала она. – Я знаю.

– Ты ведь слышала о медсестрах, которые делают подобное пациентам, инвалидам, умирающим. Ангелы милосердия.

– Это совсем другое. Я не должна была этого делать. Не знаю, зачем сделала. Бедный мальчик даже не понял, что с ним произошло.

– Ты доставила ему немного удовольствия, – сказал я. – Немного расслабила его.

– Я не знаю, что я сделала, – повторила она. – Надеюсь, ты не будешь судить меня слишком строго.

– Я тебя вовсе не сужу.

– Что это значит? – спросила она.

– Это значит, я рад быть вместе с тобой.

– Ведь я виновата в том, что ты здесь.

– Верно. Но, раз уж я здесь, я рад, что ты вместе со мной.

– Это нелепо, – сказала она.

– Я серьезно.

– Как бы то ни было, – улыбнулась она с явным облегчением, – даже не мечтай.

– Ты уже второй раз говоришь мне об этом.

– Я кое о чем вспомнила, – проговорила она. – Хочу тебе сказать одну вещь. Когда я узнала, что вы с Сарой поженились…

– Как ты узнала?

– Сара сказала. Она мне писала.

– Я не знал, – сказал я. – Хорошо. Хорошо, что она это сделала.

– Так вот, – продолжала она. – Узнав об этом, я расстроилась. Хотя ты мне нравился, Рэй, и ты знаешь это, я чувствовала, что Сара могла найти кого-нибудь получше.

– Могла, – согласился я. – Без сомнений. Я согласен.

– Я говорю это не для того, чтобы оскорбить тебя, – сказала она. – Я просто удивляюсь, как могла чувствовать по отношению к тебе такое и в то же время мечтать о тебе. Я ужасно хотела тебя, даже не могу описать, как. Но я была рада за вас обоих, ребята. К тому времени я вышла замуж. Даже если бы не вышла, все равно была бы за вас рада. Вам следовало меня пригласить. Хотя вряд ли я бы приехала… Не знаю. А может, все же приехала бы.