Текст книги "Отчет Брэдбери"

Автор книги: Стивен Полански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Следующей ночью я проснулся в час. Я заранее так решил. Я должен был разобраться. Как пуританин. Возможно, мне не следовало ему мешать. Я не был ему отцом, я был – так точнее всего охарактеризовать наши отношения – его хранителем. Помощником хранителя. Какой бы я ни считал свою роль, в нее, разумеется, не входили слежка и вмешательство. Уже третью ночь подряд я не находил Алана в кровати. Я заглянул в гостиную. Он был там, поглощенный своим занятием. Я постарался не выдать себя. Сходил в туалет и вернулся в кровать. Через некоторое время я услышал, как он бродит по кухне. Похоже, делал себе сандвич – он любил сандвичи с арахисовым маслом и желе. Когда он вернулся в постель, я еще не спал. Я решил утром поговорить с Анной.

Пока Алан был увлечен одним из шоу, которые обычно смотрел перед завтраком – какой-то фарс про семью роботов, похожих на людей, – я рассказал Анне о том, что видел. Она разъярилась, сначала на него, а потом и на меня.

– Уйди с дороги, – велела она.

Мы стояли на кухне. Она была в ночной рубашке и халате. Ее отраставшие волосы находились в непокорной промежуточной стадии, по утрам она выглядела мертвенно-бледной и взъерошенной.

– Я хочу с ним поговорить.

– Давай сначала поговорим мы с тобой, – предложил я.

– И ты так запросто позволил ему заниматься этим?

– Что значит «позволил»?

– Ты ему ничего не сказал?

– Мне и не пришлось. Он остановился, едва увидел меня. Выключил телевизор. Собрал все. Пошел спать.

– Что он сказал?

– Ничего.

– Он понял, что ты все видел?

– Да.

– Все так плохо?

– Думаю, очень плохо, – сказал я. – Я не знаю, как это расценивать.

– Да уж, – проговорила она. – Мне надо с ним поговорить.

– Что ты скажешь?

– Понятия не имею. Я этого не ожидала. А ты ожидал?

– Я и представить себе не мог, – ответил я. – Ведь ты воспитывала мальчиков.

– Они такого не делали.

– Не мастурбировали?

– Не смотрели порнографию, – пояснила она. – Дай-ка мне подумать.

Анна открыла шкафчик, взяла стакан, достала из холодильника апельсиновый сок и налила в стакан. Сделав глоток, она скривилась.

– Ну и кислятина, – сказала она и поставила стакан на стол. – У нас никогда не было такой проблемы. – Анна покачала головой. – Прости меня. Я зря на тебя набросилась. Это не твоя вина.

– Понимаю, что не моя, – ответил я.

– Что ты об этом думаешь?

– Не знаю, что думать, – пожал я плечами. – Ужасно неловко.

– Ты это делал?

– Что делал?

– Смотрел порнографию?

– Меня это никогда не интересовало, – ответил я.

Она поставила пакет с соком обратно в холодильник и вылила сок из стакана в раковину.

– Жуткая гадость, – сказала она. – Больше такой не покупай.

Она ополоснула стакан под краном и поставила его в сушилку.

– Наверное, это моя вина.

– Как это? – не понял я.

– Ну, то, что я ему сделала.

– А! – отмахнулся я. – Я так не думаю.

Мне вдруг пришло в голову, что наш разговор похож на разговор родителей.

– В этом нет ничьей вины, Анна.

– Сомневаюсь, – сказала она. – Что мне ему сказать?

– Не знаю. Объясни, почему ты считаешь это неприятным. Расскажи, что ты чувствуешь, узнав о том, что он это смотрит.

– Может, тебе с ним поговорить? – предложила она. Я еще ни разу не видел, что она отступает. – Ты ведь мужчина.

– Думаю, твои слова произведут на него гораздо более сильное впечатление.

Это была не просто отговорка. Я действительно так думал.

Я видел, как она собирается с силами. Анна выпрямила спину, напрягла челюсть.

– Пойду, приведу себя в порядок, – сказала она, – оденусь. Потом поговорю с ним.

– Хочешь, чтобы я присутствовал?

– Как тебе угодно, – ответила она.

Анна вновь появилась, когда мы с Аланом сидели за столом и завтракали. Я сварил овсянку. Алан положил в свою кашу изюм и коричневый сахар, а я любил добавлять немного молока. Анна приняла душ, припудрилась тальком со свежим запахом. От нее пахло чистотой. Она причесалась, накрасила губы. На ней была юбка в цветочек, длиной по колено, которую она при мне еще ни разу не надевала, и белая хлопковая рубашка в мужском стиле, с короткими рукавами и расстегнутым воротом. Ноги без чулок. Была самая середина виннипегской зимы, а она была одета как весной в Вирджинии. Конечно, она не собиралась идти в таком виде на улицу. Она прекрасно выглядела. Думаю, она выглядела так же хорошо, как в дни нашего давнего знакомства.

Мне показалось, что реакция Анны на недолгий эксперимент Алана с порнографией (опыт был действительно коротким: после разговора с Анной он больше не смотрел эти каналы) отчасти объяснялась ее некогда задетыми чувствами. Самым разумным объяснением остается то, что она долгое время оставалась для Алана единственной женщиной, причем, что очень существенно, единственной женщиной, с которой у него был секс, пусть и неполноценный. (Подозреваю, что для Анны этот случай был гораздо важнее, чем для него.) Но сейчас, шесть месяцев спустя, если не в детском сердце Алана, то в его взрослом воображении Анну затмили (или оттеснили в сторону), во-первых, молодые женщины из телепрограмм до и после полуночи, а во-вторых, те, которых он видел на улицах Оттавы и Виннипега. Они затмили ее своей красотой, юностью и сексапильностью. Я не знал, что чувствовала в такой ситуации Анна. Никогда ее не спрашивал, а она никогда не говорила об этом.

Когда посуда после завтрака была вымыта, вытерта и расставлена по местам, Анна попросила Алана сесть с ней в гостиной. В то утро она не стала завтракать.

– Зачем? – спросил он без тени раздражения.

– Я хочу с тобой поговорить.

– Ладно, – согласился он.

Алан сел в центр дивана, на свое обычное место, глядя на выключенный экран телевизора. Анна устроилась рядом, повернувшись к нему лицом. Он продолжал смотреть прямо перед собой, не желая, я в этом вполне уверен, быть грубым. Я опустился в кресло, которое стояло в простенке между окнами. Я собирался помочь Анне, если понадобится (но это не понадобилось), а пока сидел тихо, стараясь быть незаметным.

– Алан, – сказала Анна. – Я хочу поговорить с тобой кое о чем, от чего мне грустно.

– Тебе грустно? – спросил он.

– Да, – кивнула она. – Но я не сержусь. Я хочу, чтобы ты знал это. Я не сержусь на тебя.

– Ладно, – сказал он.

Он по-прежнему сохранял абсолютное спокойствие.

– Мне не нравится то, что ты смотришь по телевизору, – сказала она.

Мне показалось, что по его лицу пробежала тень растерянности.

– Я имею в виду то, что ты смотришь по ночам.

На лице Алана не отразилось никаких признаков того, что он понимает, о чем она говорит.

– То, что ты смотришь, когда мы спим.

Он улыбнулся. Заинтересовался.

– Мне не нравится, что ты это смотришь.

– Я хочу трахнуть девушку, – сказал он.

– Так, подожди, – сказала Анна и приблизила к нему свое лицо. – Во-первых, мы так не говорим. Мы с тобой уже договорились. Я уверена, что ты помнишь об этом. Ведь помнишь?

– Да, – кивнул он.

– Значит, ты должен прекратить это. Сейчас же. Больше так не говори.

– А как вы это называете? – Он обратился к нам обоим.

– Я это никак не называю, – ответил я.

– Очень хороший вопрос, – сказала Анна, словно дала понять, что мой ответ был совершенно никчемным. – Когда-нибудь, а может быть, очень скоро, ты встретишь девушку.

Мне показалось, что изначально она приберегала это на самый конец разговора, в качестве заключительного радостного аккорда.

– Вы с ней познакомитесь. Ты полюбишь ее, а она полюбит тебя. Если ты будешь добрым, нежным и внимательным, а я знаю, что ты таким будешь, и если тебе повезет, она тебя полюбит. У тебя всегда есть возможность быть любимым. Если ты ее будешь любить и если через какое-то время она захочет того же, что и ты, вы это сделаете. То, чем вы оба займетесь, будет замечательно, хорошо, чудесно. Когда мы говорим об этом, мы называем это «заниматься любовью».

– И это совсем не то, что ты видел по телевизору, – добавил я.

Алан не обратил на меня внимания. Он пытался осмыслить слова Анны. К тому времени Алан прекрасно понимал, что такое любовь – думаю, он по-своему любил Анну, – но мысль о том, что ею можно «заниматься», сбила его с толку.

Наконец он в отчаянии сказал (это было накопившееся отчаяние):

– Я хочу трахнуть девушку. – Это прозвучало с таким чувством, что на него было невозможно сердиться. – Почему мне этого нельзя?

Анна слегка смягчилась.

– У тебя будет девушка, – заверила она. – В один прекрасный день она появится. Обещаю. И давай больше не употреблять таких слов. Ладно?

– Да, – сказал он.

Анна стала излагать моральные и политические аргументы против порнографии. Этого термина Алан прежде не слышал, а она не настаивала, чтобы он понимал. Все аргументы были известны – овеществление, расчеловечивание женщин, поощрение насилия по отношению к ним, девальвация секса, физической и эмоциональной близости, горе и печаль вокруг, и прочее. В своей речи Анна изо всех сил старалась изъясняться простым и ясным языком. Правда, несмотря на простоту и ясность, я не считал эти аргументы убедительными. Но на Алана, несмотря на мое мнение, они мгновенно произвели желаемый эффект. Меня удивило и сильнее всего поразило то, что в качестве примера Анна привела своего первого приятеля, с которым она встречалась в колледже, психопата и страстного любителя порнографии по имени Уилф. Не вдаваясь в детали, она рассказывала о его жестоком обхождении с ней, а еще, с долей сочувствия, о пустоте и трагичности его жизни. (Когда мы остались одни, я спросил у Анны, знает ли она, что стало с Уилфом после колледжа. Она ответила, что не знает и не хочет знать.)

Когда стало ясно, что Анна сказала все, что собиралась сообщить Алану, я проговорил:

– Хорошо. Ты молодец.

– Спасибо, – ответила она. – Надеюсь. Я не уверена.

– Напрасно, – сказал я. – Ты все сделала мастерски.

– Я говорила понятно?

– По-моему, да. Абсолютно понятно.

– А ты что думаешь? – обратилась она к Алану. – Может быть, ты чего-то не понял? У тебя есть вопросы?

По его виду было трудно что-либо уяснить. Он слушал вежливо и внимательно, но не выражал никаких эмоций.

– Ты понял, о чем я говорила? – спросила Анна.

– Да, – ответил он.

Скорее всего, так и было. Потом, взглянув Анне в глаза, он сказал:

– Им это нравится.

– Кому? – удивилась она.

– Девушкам. Им нравится заниматься любовью.

– Откуда ты знаешь? – спросила она.

– Они улыбаются, – ответил он. – Они все улыбаются.

Прежде чем мы переехали из Оттавы в Виннипег – дорога была долгой, и мы провели ночь в мотеле Тандер-Бея, – Высокий забрал у нас зеленую китайскую машину, жестянку, ставшую совсем неприглядной, и взамен нее пригнал относительно новый и красивый фургон «Тагор». В конце нашего пребывания в Виннипеге он заменил фургон, который нам было ужасно жалко терять, на «олдсмобиль ридьюкс», громоздкий старый седан. На нем мы отправились из Виннипега в Риджайну. Анна вела машину, Алан спал на заднем сиденье. В начале марта было еще очень холодно. День выдался сухим и солнечным, но дороги покрывал снег, принесенный ветром с полей, в воздухе поблескивал иней. Для моего просвещения и чтобы убить время, Анна рассказывала мне о том, что могло бы случиться – и едва не случилось, по ее утверждению, – если бы правительство не забрало клонирование из рук корпоративных врачей и юристов. Коммерциализация клонирования, изготовление детей-клонов на продажу.

– Возьмем гипотетический случай, – говорила она, – который гипотетически не произойдет еще долго. Бесплодная пара, приличные, цивилизованные люди после множества неудачных попыток зачатия решают клонировать ребенка. Они печальны, расстроены, они отчаялись. Им нельзя не посочувствовать.

– Нельзя, – согласился я.

– Хорошо, – сказала она. – Отлично. Они идут к врачу, который специализируется в клонировании. Этот шаг больше не является чем-то экстремальным и находится в рамках закона. Они знакомятся с несколькими парами, сделавшими то же самое, хотя, по мнению нашей пары, это крайний выход. Врач выслушивает их историю. Он слышал подобное много раз. Он предлагает им рассмотреть возможность клонирования ребенка из клетки донора, не имеющего отношения ни к ним, ни к кому-либо из их родственников.

– В их случае, – заметил я, – это явное улучшение.

– Ты шутишь, но так и есть, – сказала она. – В общем, пара соглашается. Врач говорит, что ребенок, которого они выберут, станет лучше и красивее, чем мог бы получиться их собственный ребенок. Они не возражают против такого предложения.

– Почему?

– А почему нет? – пожала плечами Анна. – Если это возможно и безопасно, почему бы им не захотеть ребенка лучше и совершеннее того, которого они, даже если бы им очень повезло, могли бы зачать сами? Нашим ребятам не приходит в голову, что врач может предложить это любой паре. Даже тем, у кого нет проблем с зачатием. Да и почему им это должно прийти в голову? Они не понимают, почему бы им не выбрать улучшенного ребенка. Им нравится мысль о прекрасном младенце. Она утешает их и внушает гордость.

– Но это будет не их ребенок, – заметил я.

– С одной стороны, да. С другой – женщина будет вынашивать его. Рожать. Нянчить. Они будут его воспитывать. Любить.

– Но все же…

– Все же, – кивнула она. – Итак, врач показывает им каталог имеющихся доноров. Можно прочесть их биографии, рассмотреть цветные фотографии анфас и в профиль. В клинике имеются замороженные образцы тканей каждого подходящего ребенка. Нашей паре называют цены. Они выбирают самого лучшего ребенка из имеющихся или же лучшего их тех, кого они могут себе позволить. Скажем, они богаты, деньги для них не проблема, а красота – главное достоинство. И они хотят клонировать в качестве своего ребенка Клариссу Харлоу.

– Клариссу Харлоу?

– Что бы ты ни говорил о ее поступках, она считалась самой красивой женщиной своего поколения.

– Она была героиновой наркоманкой, – сказал я.

– Неважно. Предположим, нам действительно нравится эта пара, и мы хотим, чтобы они были счастливы. И мы считаем, что они заслуживают своего счастья.

– Ее обезглавили.

– Неважно. Она была красавицей. Наша пара хочет иметь дочь, и в первую очередь им нужно, чтобы дочь была красавицей.

– Они хотят, чтобы их дочь была Клариссой Харлоу?

– Да, – ответила Анна. – И они верят, что, когда ребенок родится, у них будет своя собственная Кларисса Харлоу. Теперь представь себе, что все, или хотя бы один процент тех, кому хочется красивую дочку, выбирают для клонирования Клариссу Харлоу.

– Ты нарочно преувеличиваешь, – не поверил я.

– Нет, – возразила она. – Но даже если не учитывать ужасные обстоятельства появления на свет этих детей, представь, что каждую секунду по всей стране прихорашиваются тысячи Кларисс Харлоу, молодых и старых, по сотне в каждом городе. Вполне возможно, что несколько этих красавиц столкнутся друг с другом на улице. А что будет с нашими представлениями о красоты? О таланте? Об индивидуальности? О личности? Клонирование становится деспотизмом, когда те, кто им занимается, перестают контролировать количество клонов. Один этот пример показывает, что клонирование не дает нам естественной возможности следовать собственным путем, гасит желание иметь своих детей, от своей плоти и крови. Возможность клонирования неизбежно изменит цивилизованное представление о том, что все дети, независимо от того, какие они, желанны: оно превратится в убеждение, что стоит иметь только таких детей, в ком воплощаются наши желания и потребности.

И вот о чем я подумал, немного отклонясь от темы, сидя на пассажирском месте нашего автомобиля. Если бы Алан был моим сыном, точнее, если он был клоном моего умершего взрослого сына, и мне пришлось бы заменить им сына, я бы еще больше тосковал о своем потерянном ребенке.

Мы провели в Риджайне несколько недель, обжившись в таунхаусе на Сен-Джон-стрит (после шести месяцев, проведенных в довольно тесных квартирах, мы с Аланом были счастливы получить по отдельной спальне), когда мне вдруг пришло в голову тайком отвести Алана в бордель в один из вечеров, когда Анна уснет.

Мне было жаль парня. Желая успокоить Анну, он выполнил то, о чем она просила: с момента их разговора в Виннипеге не смотрел порнографию и, как мне казалось, перестал заниматься мастурбацией. В занятиях с Анной он делал фантастические успехи. (Во время ежемесячных визитов Высокого Алан по-прежнему отказывался что-нибудь делать и лишь молча сидел на диване.) Недавно Анна начала читать ему «Большие надежды». С ее помощью Алан разбирался в языке и в сюжете, и книга, похоже, ему нравилась. (Анна говорила мне, что он считает реалистических персонажей романа – Пипа, Джо и миссис Джо, Эстеллу – не менее вымышленными и фантастическими, чем очевидный гротеск.) Его речь была еще слегка замедленна, он часто повторял и переспрашивал слова и стеснялся этого. Но когда он расслаблялся, когда у него все ладилось, когда он был в настроении, он разговаривал содержательно и понятно, а временами даже отличался красноречием. Кроме тех случаев, когда он бывал расстроен или испуган, он вел себя довольно уравновешенно и сдержанно. Ничто в его поведении не отличало его от многих других здравомыслящих юношей его возраста, он хорошо вел себя и наедине с нами, и в общественных местах, хотя мы пока никуда не отпускали его одного. Он упорно трудился, чтобы стать – меня смущает это слово – нормальным. В его усердии было нечто печальное: никто не мог оценить его усилия и результаты, кроме Анны и меня, а наша реакция его не интересовала. Уединение вкупе с полным воздержанием и абсолютной неприхотливостью – такую жизнь я избрал сам себе и прожил так сорок лет. Но Алан, все свое время, кроме последних семи месяцев, проведший взаперти вместе с другими клонами (добавьте сюда шутку об американском государстве), был молод, силен и, как оказалось, отчаянно гетеросексуален. Если моя жизнь после смерти Сары была похожа на жизнь мисс Хэвишем [12]12
  Персонаж романа Ч. Диккенса «Большие надежды».


[Закрыть]– а это именно так, хотя я могу гордиться тем, что не мстил никому, кроме себя, – то Алану не оставили никакого выбора, кроме как жить с нами жизнью Рапунцель. [13]13
  Рапунцель– персонаж сказки братьев Гримм, затворница, заточенная в башне.


[Закрыть]По моему мнению, теперь, когда он узнал то, что знает каждый, когда увидел, что можно делать и что могут делать с ним, ему настоятельно требовалась девушка. Девушка-профессионалка, которая хорошо его обслужит и с которой он будет в безопасности.

Я никогда не был в борделе. Никогда не видел проститутку и, наверное, узнал бы ее только в том случае, если бы она подошла и лизнула меня в ухо. В тех редчайших случаях, когда мне приходило в голову поискать утешения в борделе, я чувствовал лишь вину, ужас и отвращение. Но в данном случае я собирался выступить в качестве сводника и заплатить за опыт Алана. В Риджайне легальные бордели, женские и мужские, тесно сгрудились в райончике под неофициальным названием Чистилище. Это были два квартала развлекательных заведений – казино, интернет-кафе, бары, клубы, ретро-кафе, залы игровых автоматов, многозальные кинотеатры, виртуальный «Мир Диснея» для детей, а также «Глобус», единственный профессиональный театр Риджайны. Я знал, где находится Чистилище – надо было пройти примерно полмили от нашего дома до Скарс-стрит. Мы ходили этим маршрутом несколько раз в день – вскоре после нашего приезда в Риджайну мы повели Алана в кино, на какой-то оглушительный, безумный фантастический фильм, который ему не понравился и мы не досмотрели до конца. Однако там не было никаких признаков, указывающих на особое предназначение этого места: ни фонарей, ни клиентов, ни девушек.

Мы с Аланом сидели в гостиной и смотрели новости о засухе на северо-западе Канады, где уже несколько зим подряд почти не было снега. Я сидел на диванчике, Алан – в небольшом мягком кресле, положив ноги на оттоманку. Был двенадцатый час ночи, вечер буднего дня середины марта, в Риджайне еще стояла настоящая зима. Анна рано легла спать. Нам обоим надоело шоу. Алан был неспокоен.

– У меня есть идея, – сказал я. – Давай выключим телевизор?

– Мне все равно, – ответил он.

– Если тебе интересно, я не буду выключать.

– Нет, мне неинтересно, – сказал он.

– Знаешь, – проговорил я, – у меня есть идея.

– Какая идея?

– Давай погуляем? Ты и я. Как тебе предложение?

– Как мне предложение?

– Да, – кивнул я.

– Я не знаю, как мне предложение, – отозвался он. – А она пойдет с нами?

Под словом «она» Алан всегда подразумевал Анну.

– Она спит, – сказал я. – Пусть спит. Она устала.

– Она устала, – повторил он. Вы можете подумать, что это прозвучало враждебно, но это не так. – А ты устал?

– Нет, – ответил я. – Поэтому я предлагаю тебе прогуляться.

– Со мной?

– Да.

– Без Анны?

– Да. С тобой. Если хочешь. Ты хочешь?

– Я не знаю, хочу ли, – проговорил он. – Она спит крепко?

– Думаю, да, – ответил я.

– Уже пора спать?

– Ну да. Уже пора спать. Поэтому мы можем лечь спать. Если ты устал. Если ты не устал, мы можем погулять. Если хочешь.

– Я не знаю, хочу ли. Я и ты?

– Да, – подтвердил я. – Мы вдвоем.

– Мы никогда раньше не гуляли вдвоем.

– Верно. Не гуляли.

– Темно.

– Темно.

Мне было трудно не уподобляться в разговоре ему. У Анны с этим не было проблем.

– Холодно.

– Послушай, Алан, нам необязательно идти.

– Ладно, – сказал он.

– Это значит ты не хочешь идти?

– Это не значит, что я не хочу идти, – ответил он. – Куда мы пойдем?

– Ну, у меня есть идея.

– Какая идея? – спросил он, и мы вернулись к тому, с чего начали, что очень часто получалось в наших разговорах.

– Что скажешь насчет того, чтобы прогуляться до места, где ты можешь побыть с девушкой?

– Скажу, что мне хочется побыть с девушкой, – сказал он.

– Я так и думал.

– Ты так и думал. С какой девушкой?

– С красивой девушкой.

– Она мне понравится. Как ее зовут?

– Я с ней пока не знаком, – ответил я.

– Я с ней тоже не знаком, – повторил он.

– Мы с ней познакомимся, и она скажет тебе свое имя.

– Когда я с ней познакомлюсь?

– Когда мы придем туда, куда собираемся, – сказал я.

– Куда мы собираемся?

– Мы собираемся в такое место, где для тебя есть девушка.

– Красивая девушка, – уточнил он.

– Правильно.

– Для меня.

Ночь была холодной – Алан настоял на том, чтобы надеть бейсболку «Джетс», – но почти безветренной, воздух был сухим и прозрачным. Когда мы вышли из дома, уже миновала полночь. Не привыкший выходить на улицу так поздно, да еще без Анны, всегда сопровождавшей его, Алан нервничал и держался ближе ко мне, хотя между нами оставалось расстояние, чтобы наши тела не соприкасались. Около таунхауса на улицах было тихо, и это его успокоило. Мы прошли с четверть мили, не говоря ни слова. Впереди уже показались огни Скарс-стрит и развлекательной зоны, огни Чистилища, когда у меня в голове внезапно прояснилось – редкий момент! – и я абсолютно четко осознал, что на самом деле идея взять Алана в бордель – дурная затея, что это совершенно неприемлемое и безответственное действие, что последствия такого поступка могут быть очень печальными для всех нас. Алан, возможно, испытает эфемерное сексуальное удовлетворение, но плата за это окажется высокой: крушение иллюзий, тоска и печаль, смущение, растерянность. (Слава богу, он пока не научился ненавидеть самого себя.) Если ему захочется еще, следующий раз выдастся очень не скоро, он будет расстраиваться, злиться и, вполне вероятно, снова вернется, уже с большей настойчивостью, к порнографии. Не говоря уже о том, как это скажется на его чувствах к женщинам вообще и к Анне в частности. Как он станет к ней относиться? Анна рассердится, ей будет больно. Она разгневается и справедливо обвинит во всем меня. Доверие, установившееся между нами, будет безнадежно разрушено. То, что в моих мотивах не было личного интереса (ни унции мудрости или смысла), вовсе меня не оправдывало. Она захочет от меня избавиться, чтобы я больше не имел с Аланом ничего общего. Алан, разумеется, ни в чем не виноват, но сумеет ли Анна простить ему предательство (мне казалось, она расценит все именно так), хотя его проступок сводится лишь к одному – к удовлетворению желания?

Мы подошли к ночному кафе в самом начале развлекательной зоны. Было видно, что внутри у стойки сидят двое мужчин. С того места, где мы стояли, кабинки вдоль витрины казались пустыми.

– Давай зайдем туда на минутку, – предложил я.

– Девушка там? – спросил Алан.

– Нет, – ответил я.

– Она вышла на минутку?

– Нет, Алан. Боюсь, в этом месте девушек нет.

– Боюсь, что я не хочу туда идти.

– Всего на минутку. Погреемся. Перекусим. – Я постарался, чтобы мой голос звучал интригующе. – Ночной ужин.

– Нет, спасибо. Я не хочу есть. Где то место?

– Далеко отсюда. Я точно не знаю, где.

– Ты точно не знаешь.

– Я там никогда не был.

– Я тоже там никогда не был, – сказал он.

– Я знаю. Давай войдем. Я хочу с тобой поговорить.

– Ты хочешь поговорить со мной про девушку?

– Да.

– Ты знаешь, где она?

– Нет, – ответил я.

– Она далеко?

– Думаю, да.

– Я хочу пойти далеко, – сказал он.

– Подожди минутку, Алан. Я хочу поговорить. Пожалуйста, идем со мной.

– Хорошо, – согласился он. – На минутку.

Мы сели друг против друга у окна в одной из кабинок. Пластиковые столики были окаймлены алюминием, сиденья и спинки покрыты красной искусственной кожей. Из-за стойки, где разговаривали двое мужчин, вышла официантка и подошла к нам. Она была средних лет, усталая, в сером платье с белым воротничком. К нагрудному карману был прицеплен белый пластиковый бейджик с именем «Джози». Я не сомневался, что это не ее настоящее имя, а часть общей игры. Руки у нее были красные и потрескавшиеся.

– У вас есть какой-нибудь торт? – спросил я.

– Увы, почти все съели, – сказала она. Она оказалась гораздо приветливее, чем я ожидал. – Есть несколько кусков яблочного, немного вишневого. По-моему, остался кусок с банановым кремом.

– Хочешь торт? – спросил я Алана.

Он рассматривал свое отражение в окне и не ответил.

– Дайте нам два куска яблочного, – попросил я.

– Подать с мороженым? – спросила она. – Или со взбитыми сливками?

– У вас есть взбитые сливки? – удивился я.

– Да, мы их сами делаем. Хотите взбитые сливки?

– Да, – кивнул я. – И принесите нам две колы.

– Пожалуйста, – добавил Алан.

Когда официантка ушла выполнять наш заказ, в кафе вошли две пары, впустив струю холодного воздуха. Мужчины выглядели постарше Алана, им было лет под тридцать; их девушки были моложе, не больше восемнадцати или девятнадцати. Алан сидел спиной к двери и сразу их не увидел. Мужчины были хорошо одеты – темные шерстяные пальто, шарфы и кожаные перчатки. Они не надели шапок, и уши их стали ярко-красными. Девушки были в ярких, неоновой расцветки лыжных куртках на меху с капюшонами, отделанными мехом, в толстых шерстяных рукавицах и высоких, закрывающих голень ботинках с оторочкой из овечьей шерсти. Под низко надвинутыми капюшонами я не мог рассмотреть их лица. Они вошли очень шумно, смеясь и болтая. Похоже, что они неплохо повеселились и выпили не одну рюмку. Одна из девушек цеплялась за мужчину, с которым пришла, и прижималась губами к его шее. Они прошли мимо нас, обдав холодным воздухом, и остановились прямо возле нашей кабинки, у моего плеча, не глядя на нас и никак не показывая, что знают о нашем присутствии. Одна из девушек положила руку в рукавичке мне на плечо, чтобы удержаться на ногах. Они сняли верхнюю одежду. Теперь Алан их видел. Мужчины были в деловых костюмах, девушки – в вечерних платьях, провокационно обнажавших тела (шеи, плечи, руки, ноги), что выглядело довольно нелепо, учитывая погоду. Девушки оказались хорошенькими. Обе немедленно взбили волосы. Они сели в кабинке рядом с нашей, за моей спиной.

Я пожалел, что они пришли. Их присутствие усложняло или вообще делало невозможным мой разговор с Аланом.

– Алан, – позвал я.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты меня выслушал.

Он улыбался.

– Они мне нравятся.

Он сказал это негромко. Во всяком случае, те люди не обратили на нас внимания.

– Потому что они красивые, – сказал я.

– Они красивые.

– И глупые.

– Почему? – спросил он.

– То, как они себя ведут, – пояснил я. – Очень глупо.

Он озадаченно взглянул на меня. Почесал голову. Я сам не был уверен в том, что имею право говорить ему это, и не вполне понимал, что я хочу сказать.

– Им следует вести себя разумнее.

– Разумнее? – спросил он.

– Да.

– Они – молодые девушки, – сказал он. Он хотел описать их, а не оправдать.

– Верно.

– Им холодно?

– Могу спорить, что да.

– Могу спорить, что да, – повторил он. – Их руки.

– Алан. Послушаешь, что я скажу?

– Да.

– Я хочу, чтобы ты знал: я передумал.

– Передумал?

– Я ошибся, – сказал я. – Это плохая идея.

– Плохая идея быть здесь?

– Нет. Не быть здесь. Здесь хорошо. Я рад побыть здесь с тобой.

– Я тоже рад побыть здесь.

– Очень хорошо. Я ошибся в другом. Плохая идея – привести тебя к девушке.

– Это хорошая идея, – сказал Алан. – Ты не ошибся.

– Я был неправ. Могу тебе сказать, Анне это не понравится.

– Могу тебе сказать, мне это понравится.

– Не думаю, что понравится, – возразил я. – В любом случае это неправильно. Это должно произойти не так.

Алана притягивали звуки, доносившиеся из соседней кабинки. Я обрадовался, когда он спросил:

– А как?

– Не знаю, – ответил я. – Помнишь, Анна говорила, что это случится тогда, когда случится.

Тавтология была неутешительной – Анна говорила не совсем так – и Алан не ответил.

– Ты встретишь девушку. Не могу сказать, когда. Но ты ее встретишь. Но сегодня – это плохая идея.

– Это хорошая идея, – ответил он.

– Нет. Мне не следовало этого предлагать.

– Это моя идея, – сказал он.

– Я должен сказать «нет». Прости. Мы не можем.

Мгновение он думал, потом отвернулся. Он сказал все, что хотел, и я тоже. Никто из нас не был удовлетворен, но я обрадовался, что все закончилось. Меня удивило, что он сдался так легко. Официантка принесла колу и торт. Алан ел быстро, не поднимая глаз.

Торт был вкусный, такой, каким я его помнил.

– Как тебе торт? – поинтересовался я.

– Отличный, спасибо, – сказал он.

Мы вернулись в таунхаус во втором часу ночи. Прогулка и холод утомили меня. День был долгий, а в конце его я чуть не натворил дел. Мы тихо вошли в квартиру, но Анна не спала. Она ждала нас, сидя в полутьме – в кухне горел свет – на диване в гостиной. Она была в халате, босиком. Перед ней на низком стеклянном столике стояла чашка чая.

– Привет, – сказал я. – Прости, если разбудили. Мы старались не шуметь. Включить свет?

– Пожалуйста, не надо, – ответила она.

Алан сел на диван рядом с ней. Она прижалась к нему. Положила руку ему на макушку и поцеловала в щеку.

– Вы что-то поздновато, мистер.

– Я хочу спать, – сказал он.

– Тогда иди, – разрешила она. – Почисти зубы.

– Спокойной ночи, – сказал он ей.

– Спокойной ночи, – ответила она. – Сладких снов.

– Спокойной ночи, – пожелал я Алану.

Он вышел из комнаты.

– Где вы были, ребята? – спокойно спросила Анна.