Текст книги "Властелин страны кошмаров"

Автор книги: Стивен Галлахер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Джим-то знал, где Стивен находится на самом деле.

Тело его, возможно, пошло на корм рыбам, но его душа присоединится к другим, ему подобным душам, что теперь навсегда остались в этом городишке. Она полетит в башню над морем, где всю ночь длится карнавал душ, где никогда не смолкает музыка и раздаются аплодисменты оркестру из пяти музыкантов, который живым услышать не дано.

Но Джим услышит эту музыку. Она приплывет к нему поздно ночью, в самые холода подступающей зимы, приглашая присоединиться к веселью и теплу. Дирижер этого оркестра будет время от времени оборачиваться, чтобы взглянуть, прибыл ли Джим, и он будет внимательно осматривать зал пустыми глазницами, прежде чем даст знак продолжать веселье.

Слепому некуда спешить, он может подождать.

Джиму это хорошо известно.

Глава 9

Предварительное дознание состоялось спустя неделю в комнате над «Залом дружеских встреч» библиотеки. Джим явился туда в костюме с чужого плеча. Показания он давал, стоя рядом с отцом Стивена Федака, который молча сидел в одиночестве. Вся процедура заняла не больше пятнадцати минут, это сильно разочаровало трех пожилых леди. Они заняли места в заднем ряду в надежде получить бесплатное развлечение.

Линду на дознание не пригласили, и в зале Джим ее не видел. Он столкнулся с ней в коридоре, когда все уже кончилось. Кругом пахло штукатуркой и воском. Линда стояла в толпе и искала его глазами.

– Джим, ты ужасно выглядишь! – были ее первые слова.

– Я знаю, – согласился Джим, отходя в сторону, чтобы не мешать другим. – Надо было послушаться совета. В результате я провалялся в постели почти всю неделю.

– В том доме? Это плохо кончится.

– Похоже, я становлюсь выносливее. Уже почти все прошло.

Собственные слова показались ему неубедительными. Дело в том, что последние ночи были самыми ужасными со времени его возвращения в Англию. Но он больше не был одинок. Он знал, что кое-кто придет на помощь, если он позовет.

Линда и сама выглядела неважно.

– Я думала, ты меня избегаешь.

– У тебя, наверняка, были дела и поважнее, – сказал Джим, но она покачала головой, словно он говорил ерунду.

– Слушай, мне надо сказать тебе что-то важное.

– Я весь внимание. О чем речь?

Худенький парнишка лет семнадцати, репортер местной газеты, прошмыгнул мимо, на ходу завязывая пояс пальто. Линда потянула Джима в сторону:

– Здесь я не могу говорить. Куда мы можем пойти?

– Тогда давай отложим на потом. Фургон уже отремонтировали, и я обещал Терри помочь погрузить его оборудование.

– Ты совсем не в том состоянии, чтобы работать, Джим.

В ее голосе прозвучало искреннее беспокойство. Джим начат было ее разуверять, но слова его звучали не слишком убедительно:

– Со мной все в порядке, честно. Я всегда выгляжу как побитая собака, даже когда я в порядке.

В ее взгляде сквозило сомнение, и Джим поспешил добавить:

– Похоже, ему нужен не столько грузчик, сколько слушатель.

Линда с минуту помолчала, словно обдумывала, как лучше изложить то, что она собиралась сказать.

– Мне нужно кое-что тебе сообщить. Я не должна была, но… – Она оглянулась и беспомощно пожала плечами. – Эта смерть все изменила.

– Давай встретимся сегодня вечером, – предложил Джим.

У нее на губах появилась жалкая улыбка.

– После этого разговора ты вряд ли будешь ко мне хорошо относиться.

– Не думаю, что это возможно.

Линда хотела еще что-то добавить, но не смогла. Она резко повернулась и вышла.

Костюм, в котором Джим был на дознании, изначально принадлежал старшему брату Терри Сакса. Потом он перешел к Терри, и Терри собирался отдать его переделывать, потому что сам он из костюма буквально выпадал. Терри пришел в Дом на Скалах в среду перед дознанием и отдал его Джиму. Для Джима это был один из самых тяжелых дней. У него создалось впечатление, что Терри хочет поговорить с ним о чем-то другом, а погрузка оборудования служит только предлогом.

Жест был трогательный, и Джим надеялся, что сумел выразить всю свою признательность. Линда считает, что он выглядит не слишком здорово. Видела бы она его тогда!

В тот день он достал со дна чемодана пакет с таблетками и вновь начал принимать их в том порядке, который предписал ему доктор Фрэнкс. Может быть, он сам виноват в том, что вернулись кошмары? Если бы он аккуратно принимал таблетки и не пытался быть умнее других, он, возможно, не оказался бы так быстро в столь плачевном состоянии. Правда, он почувствовал улучшение, но до исцеления было еще далеко.

Бог мой, как же болела временами спина!

Около двух часов к дому подъехал Терри на своем фургоне. Судя по всему, в последний момент он что-то спешно мастерил: и ногти, и руки у него были черного цвета. Жил он у родителей в комнате над гаражом, фургон и оборудование держал внизу. Сейчас его средства производства стояли у последнего заказчика. Чтобы их оттуда вывезти, нужны были двое.

Терри не стал выключать двигатель. Джим сел в машину и положил на сиденье рядом костюм, завернутый в полиэтилен. Они тронулись в путь.

Поначалу они разговаривали мало. Проехали мимо пролома в ограждении над морем, отмеченного теперь сигнальными флажками. Именно здесь Стивен Федак съехал с дороги, ведущей к маяку. Они почти спустились на берег, когда Джим спросил:

– Ты будешь и дальше заниматься этим делом?

– Формально половинная доля принадлежит предкам Стивена, но я не смог заговорить с ними об этом. И вообще, от этого бизнеса одни убытки. – В голосе Терри не слышалось энтузиазма.

– Ты хочешь сказать, что он не окупается?

– Может, и окупается, но не с нашим отношением к делу. Мы не проявляли должного рвения и не слишком придерживались своих обязательств. И душа к нему не лежала. К тому же Стив разрабатывал идеи, налаживал коммерческие связи. Я не представляю, как справлюсь с этим один.

– Что же будет?

Терри только пожал плечами.

Они направлялись к большому отелю, расположенному на набережной. Джим уже проезжал мимо него, когда только приехал в город. Шестиэтажная махина, в которой обои переклеивали три года назад, а водопровод не меняли уже лет восемьдесят. Терри подъехал к заднему крыльцу и поставил фургон под стеклянным навесом, предназначенным явно не для публики. Здесь же громоздились старые трубки дневного света и поломанная мебель. Выйдя из машины, Джим спугнул бродячего кота, который слонялся поблизости.

Старик с обезьяньим личиком в голубом жакете нес какой-то хлам. Он узнал Терри и впустил их в гостиницу. У Джима создалось впечатление, что больше в здании никого нет. Чтобы попасть в помещения кухни, им пришлось совершить целое путешествие по коридорам, мимо некрашеных дверей запасных выходов. Кухня походила на вычищенную операционную, отделанную бежевым кафелем и нержавеющей сталью. Средства производства Терри – тележка, по виду и размерам напоминавшая небольшой генератор, несколько свернутых шлангов и пять больших пластиковых канистр с растворителем – стояли посредине комнаты. Сначала они вывезли тележку. На это ушло минут двадцать из-за многочисленных дверей и порогов, через которые приходилось укладывать мостки. Потом они вынесли пустые баки и рабочие халаты и решили сделать перерыв. О том, что пора прерваться, стало ясно в тот момент, когда Терри сломался. Матерясь, он зашвырнул в фургон связку шлангов для распылителя, даже не взглянув, куда они приземлятся. После этого он потопал обратно в гостиницу. Джим догнал его уже на кухне.

Терри плюхнул чайник на конфорку. На такой огромной плите чайник казался игрушкой. В одной из коробок, которую они не успели вынести, нашлись пакетики с чаем, сухое молоко и две щербатые кружки.

– Ты гость, бери ту, что с ручкой, – сказал Терри.

Споласкивая чайник, грохоча чашками, он топал и рычал, как маленький медведь. Джим молча ждал. Когда все приготовления были закончены, Терри в ожидании чайника принялся вышагивать по кухне из угла в угол, украдкой поглядывая на Джима. Он не умел сердиться, и потому его ярость была недолгой. Вид у него был виноватый, словно у собаки, которая заскочила в дом, чтобы попить из унитаза, а ее застукали.

Терри и сам это понимал. Гнев покинул его.

– Я не создан для этого. – Он уныло опустился на упаковочный ящик. – Если бы кто-нибудь сказал маленькому сыну миссис Сакс, что самым большим достижением его жизни будет уборка дерьма, дохлых мух, жирового налета в чужих кухнях, я думаю, он бы в ту же секунду повесился на оконной раме. Нам не удавалось даже покрыть расходы. Мы пали так низко, что сами стали приплачивать, лишь бы нас пригласили и мы могли называть это работой и держать голову высоко. Какое уж там человеческое достоинство?!

– Можешь не продолжать, мне это хорошо знакомо.

Джим взял другой ящик и сел рядом с Терри.

– Главное, я не обязан заниматься этим. Я запросто могу «сделать» банк, если захочу, и так, что никто никогда не узнает.

– Ты серьезно?

– Конечно, серьезно, – горько произнес Терри. – Я уже все продумал. Разве Стив не говорил тебе, что я самый настоящий гений по части компьютеров? Гений, у которого целая куча писем с отказами о приеме на работу; Я четко знаю, что и как надо сделать. Все основные данные, которые мне нужны, я могу получить прямо с экрана их компьютера, стоя на улице. Для этого мне понадобится только антенна для служебной радиосвязи и телемонитор с широким диапазоном. А потом я как-нибудь проберусь внутрь и на первый раз устрою в их компьютерной системе что-нибудь такое, над чем они поломают голову. Просто как предупреждение: если они не дадут мне работу, пусть не удивляются, что в одно прекрасное утро вся система накроется.

– Ты это здорово придумал. Почему не хочешь попробовать?

– Потому что у меня нет даже чертова компьютера. А без него начать трудновато.

В эту минуту закипел чайник.

Они сидели и разговаривали о «Троянском коне», взломщиках паролей, о компьютерных вирусах. «Мэгги», программа-вирус, которую сделал Терри, съедала память компьютера, а процессор автоматически начинал вычислять число «пи» до миллионных долей. Любой другой компьютер, подключенный к нему, тоже имел все шансы подцепить этот вирус. Еще Терри сказал, что чаще всего паролем служит само слово «пароль».

– Знаешь, когда ты так бушевал, я решил, что ты обиделся на меня, – сказал Джим.

Терри очень удивился:

– Почему?

– Из-за того, что произошло той ночью, когда погиб Стив.

– Но к тебе это не имело ни малейшего отношения.

– Я понимаю. Просто я не знал, как ты к этому относишься.

Но Терри покачал головой:

– Я знал его целую вечность и представляю себе, что он чувствовал. Неважно, сколько тебе лет. Когда ревнуешь, всегда ощущаешь себя пацаном лет пятнадцати и все вокруг опять теряет свой смысл. Жаль, что ты не был знаком с ним раньше. Хотя иногда он бывал не подарок.

– Расскажи о нем, – попросил Джим.

И Терри стал рассказывать, как они учились в школе, как ездили в Грецию на каникулы, как купили машину на общие сбережения, а она больше простаивала, чем ездила; про их поездку в Йорк, когда они опоздали на поезд и пришлось заночевать на станции; что творилось в городе, когда дела Макэндрю шли в гору и казалось, что нет ничего невозможного; и какая настала жизнь после его разорения. Хоть какой-то шанс предоставляли правительственные программы, но оказалось, что это только видимость работы, а не настоящее дело.

Он не смотрел на Джима. Присутствие Джима было необязательно, Терри говорил больше для себя.

Линда Маккей появилась на сцене всего несколько недель назад. Она сняла комнату в доме Ким Приор и никого тогда в городе не знала. Ким однажды привела ее в кафе «У Спенсера» и представила всем.

– Несколько недель – довольно короткий срок, чтобы так втюриться. Он действительно был знаком с ней всего несколько недель? – спросил Джим.

– В таком городишке, как наш, это целая вечность. Ты здесь пожил уже некоторое время. Что ты вспоминаешь о тех временах, когда тебя здесь еще не было?

– Все кажется таким далеким, – согласился Джим, но он имел в виду нечто другое.

– Вот видишь. Линда оказалась самой интересной особой в этих местах за долгие годы, неудивительно, что многие потеряли голову. Стив был не единственным. Но он один повел себя так по-дурацки и стал посмешищем, бедняга. Потому и случилась эта трагедия. Ты тут ни при чем. Ничего нельзя было поделать. Ну, что, снял камень с твоей души?

– Отчасти, – сказал Джим, вставая.

– Он сильно переживал из-за тебя, – добавил Терри. – Но потом он подавил в себе это чувство, особенно когда посмотрел на ваши отношения…

– Что ты имеешь в виду?

– Да ладно тебе, – сказал Терри, криво улыбнулся и взял кружку Джима, чтобы помыть.

Когда с кружкой было покончено, Терри предложил подвезти его домой. Но Джим отказался, сказав, что хочет немного прогуляться.

– Холодный воздух и разминка пойдут мне на пользу, – произнес Джим, разглядывая темнеющее небо через стеклянный навес.

– В этом городе ты можешь получить сколько угодно того и другого, – сказал Терри и добавил после неловкой паузы: – Будь здоров, Джим. Еще увидимся.

– И тебе всего хорошего, Терри.

– Ты знаешь, про банк я говорил несерьезно.

– Я понимаю.

– Это вовсе не значит, что я не смогу или что у меня сдадут нервы. Мне не хватит нахальства. Повсюду одно и то же. Во все времена акулы наедаются от пуза, а приличным людям остается только клевать по чуть-чуть.

С этими словами Терри уехал домой в фургоне, а Джим пешком отправился к Дому на Скалах.

Глава 10

Ранним влажным утром, когда Мишлен Бауэр еще пребывала в полубессознательном состоянии, которое здесь заменяло сон, сапожник снова вернулся и поставил свою палатку опять. Теперь он постукивал молотком, сидя на тротуаре, тремя этажами ниже. Эта дробь дятла вносила разнообразие в хаос уличных звуков – гудки машин, звонки велосипедов, напевные голоса людей на пыльной площади. Вчера один из кубинцев, проживающий этажом ниже, пожаловался на шум администратору гостиницы. В результате два коридорных вышли на улицу и устроили целое представление. Они наорали на сапожника и расшвыряли несколько пар обуви по тротуару. Сапожник свою роль исполнил не слишком удачно. Он молча кивал, улыбался и демонстрировал зубы, цветовая гамма которых напоминала различные породы дерева.

Ночная рубашка липла к телу. Она села в кровати и потрясла головой, чтобы окончательно проснуться. Проект европейской гостиницы, где она жила, возник, очевидно, в голове азиата, который сам в Европе никогда не бывал. Над умывальником красовались три гипсовых утки разной величины, а кнопка у кровати позволяла послушать надоевший музыкальный канал, по которому снова и снова крутили получасовую пленку Джонни Мэтиса. Мишлен была готова к тому, что ее способность быстро адаптироваться несколько притупится после тридцатичасового перелета, но предполагала все же, что сумеет приспособиться через несколько дней. Наступило уже четвертое утро, а она все никак не могла привыкнуть. Она встала с кровати и подошла к окну. Глядя на улицу сквозь сетку от насекомых, она надеялась увидеть хоть что-нибудь знакомое.

Ничего.

Южная сторона площади являла собой бурлящее море соломенных шляп среди рыночных лотков. На северной стороне перед зданием Колониальной администрации когда-то был разбит садик. Теперь стараниями босоногих мальчишек он превратился в голое футбольное поле. Пейзаж был по-прежнему чужим для нее. У Мишлен возникло странное ощущение, словно она впервые заглянула в свою старость: мир продолжает двигаться вперед, а она уже за ним не поспевает. Что случилось с этой самоуверенной крошкой, которая всегда была готова ехать в любое место, куда бы компания ее ни послала?

Ответ был очевиден. «Это все из-за Бруно», – подумала она, глядя вниз.

С течением времени горечь разочарования притупилась, но Мишлен до сих пор с удовольствием представляла, как она устраивает Бруно Вайнгартнеру небольшое хирургическое вмешательство с помощью раскаленного ножа. Это из-за Бруно англичанин умер в загоне для собак, а в результате Мишлен должна была наблюдать, как центр исследований закрыли, а персонал разбросали по обширной империи Ризингеров-Жено. Сама она оказалась на химическом заводе на северо-востоке Франции. Компания поглотила этот завод несколько лет назад, когда Ризингер женился на вдовой матери Рашель, получил контроль над группой предприятий Жено и потом эффектно лишил остальных членов семьи всех прав. Мишлен провела на заводе год, проводя серийные опыты с витаминами и глотая транквилизаторы, чтобы преодолеть депрессию. Иногда она задавалась вопросом, что компания сделала с Бруно. Она ни минуты не сомневалась, что его оставили где-то внутри империи, чтобы можно было заставить его молчать и, если надо, припугнуть. Может быть, ему оставили какую-нибудь надежду на отдаленное будущее, чтобы держать его в форме. Она от души надеялась, что ему совсем несладко там, где он сейчас.

Сама она была настроена вырваться наверх. Новое назначение, возможно, было не более перспективным, чем ее предыдущая работа, но все же это было какое-то перемещение. Она еще не получила инструкций, даже не знала, зачем ее сюда послали. Но она уже прибыла на место и твердо намеревалась заработать несколько очков и вернуться в высшую лигу.

Рикши, облокотясь на оглобли своих тележек, лениво смотрели, как мулы тянут повозки, груженные мешками. Рикши тоже знавали лучшие времена. Туристический бум так и не повторился, немногочисленные русские советники, похоже, сидели по домам. Но рикши все равно слонялись поблизости. Когда подворачивалось что-то, похожее на добычу, они начинали зазывать седоков на ломаном французском и английском. На голове у них были шапки-ушанки, свои зеленые жакеты они туго подпоясывали. В их понимании продолжалось холодное время года, хотя Мишлен казалось, что она находится в сауне.

Что-то привлекло их внимание: они вытянули шеи. На противоположной стороне Мишлен увидела потрепанный «Москвич»-такси, который с шумом и грохотом, немилосердно дымя, прокладывал себе дорогу сквозь толпу. Уже само по себе это было редкое зрелище. «Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки», – сказала себе Мишлен.

Такси подкатило к главному входу гостиницы. Значит, ей не удастся увидеть, кто приехал. Несмотря на это, она успела умыться и была почти одета, когда в дверь постучал племянник администратора. На поцарапанном латунном подносе он принес визитную карточку.

Она сразу все поняла, как только увидела логотип фирмы «Ризингер-Жено».

Он сидел в плетеном кресле в холле гостиницы и перелистывал номер газеты «Монд» недельной давности. Он встал, приветствуя ее. Она представляла его иначе. Почему-то она думала, что это будет побитый жизнью типичный представитель окраин империи в соломенной шляпе и не слишком чистом костюме. Но он оказался примерно ее возраста, высокий, слегка загорелый. Его светлые волосы выгорели на солнце. Брюки, рубашка, десантные ботинки были одного цвета – запыленного хаки. Открытый, энергичный взгляд.

– Вы Мишлен Бауэр? – спросил он, протягивая руку.

Он был англичанин, но его французский звучал более чем прилично.

– Да, это я.

– Меня зовут Питер Виверо. Не пропустить ли нам по стаканчику, пока мы будем обсуждать все, что предстоит сделать?

Было еще рано, и кроме них в баре никого не было. Но маленький бармен в бордовом пиджаке и черном галстуке уже поджидал посетителей. Когда они вошли, он вскочил со стула и включил кондиционер. Виверо прошел к стойке и заказал два пива «Тигр», а Мишлен прошла за столик под пластиковой люстрой. Она оправила платье на коленях и постаралась вспомнить, не была ли ее рука потной во время рукопожатия.

– Пиво здесь вечно теплое и вообще изрядная гадость, – произнес он, усаживаясь напротив, – но местную воду пить не стоит, а что-то пить надо. За проект «Октябрь».

– Простите, за что? – вежливо поинтересовалась Линда.

Поначалу Виверо улыбнулся, словно это была шутка. Потом он понял, что она не шутит, и опустил стакан.

– Вы не знаете, что такое проект «Октябрь»?

– Никогда о таком не слышала.

– А что же случилось с экспертом, которого мне обещали прислать? Мне сказали, что будет эксперт, который привлечен к этому делу с самого начала.

– Понятия не имею, – ответила Мишлен.

Виверо выглядел, словно актер, который выучил не тот текст и сейчас оглядывается по сторонам в поисках вдохновляющей идеи, чтобы дальше импровизировать.

– Черт побери! – произнес он, так ничего и не придумав. – В таком случае, прежде чем мы перейдем к инструктажу, я, пожалуй, пошлю телекс в Базель и выясню, что за игру они затеяли.

– Отлично, – заявила Мишлен, – значит, мне придется еще четыре дня торчать в гостинице в полном неведении?

– Я не вижу, что еще можно сделать, раз вы никогда не работали с ЭПЛ и не вступали в контакт с Харпером.

– С Харпером? – переспросила Мишлен, наконец начиная что-то понимать. – Вы имеете в виду англичанина, который умер?

– Я имею в виду первый объект опытов с ЭПЛ, который перенес повышенную дозу и после этого не стал полным маразматиком. Мы говорим об одном и том же человеке или нет?

Выяснилось, что они говорили об одном человеке, но их данные совпадали далеко не во всем. Насколько было известно Мишлен, Харпер умер и на этом все кончилось. Виверо же было сказано, что Харпер как доброволец участвовал в общеанглийской программе исследований, которую осуществлял врач какого-то маленького городка на спонсорские деньги компании. Он молча слушал, как Мишлен излагает свою версию происшедшего.

– Похоже, никто из работающих над этим проектом не обладает полной информацией, – сказал он, слабо улыбнувшись. – Возможно, поэтому мы так мало преуспели.

– Итак, мы установили, что я, сама того не ведая, была задействована в этом проекте с самого начала. Теперь я могу узнать, что я должна делать?

За беседой прошло около получаса, но в баре по-прежнему никого не было. Мишлен обратила внимание на двух кубинцев, которые стояли у самых дверей и тщетно пытались продемонстрировать, что не испытывают к ним никакого интереса. Оба невысокие, кряжистые, одеты в аккуратные летние костюмы, в руках держали «дипломаты». Возможно, они поджидали правительственный лимузин, который ежедневно забирал их в одиннадцать и привозил обратно ровно в шесть.

Виверо тоже обратил на них внимание.

– Днем мы поедем в одно место. Там я все и объясню, – сказал он.

Взглянув на кубинцев, он добавил:

– Ситуация очень щекотливая. А после того, что вы мне рассказали, она стала еще сложнее, чем я предполагал. Нужно соблюдать особую осторожность.

Кубинцы направились к машине, когда Мишлен и Виверо вышли в холл. Бармен выключил кондиционер. Когда кубинцы открыли дверь на улицу, с площади, где заводился автобус, в холл проникло едкое облако дыма.

– Вам стоит переодеться во что-нибудь попроще. Я заеду за вами через час.

Кивнув на прощание, он повернулся и вышел на улицу.

Появление Виверо совершенно изменило ее настроение.

Мишлен почти не выходила на улицу одна. Белый человек был большой редкостью, а уж белая женщина и подавно. Куда бы она ни пошла, за ней следовала толпа ребятишек-полукровок с бамбуковыми чашками для подаяния. Они расспрашивали о жизни на Западе. У большинства были отцы американцы, которых они никогда не видели. Правда, двое-трое носили с собой старые фотографии и показывали ей. Никто из них не просил денег, но в первые же полчаса она раздала все, что у нее было.

Через час, когда Виверо приехал за ней, как обещал, Мишлен уже ждала его в холле. Средством передвижения служил старый американский джип. Смуглый водитель в выцветшей гавайской рубахе был местный. Виверо объяснил, что он немного говорит по-французски и плохо слышит с тех пор, как в 14 лет попал под бомбежку.

Они поехали по широким центральным улицам, проложенным еще французами. Мишлен сидела на заднем сиденье открытого джипа, ухватившись за дугу безопасности. Мишлен сообразила, что скоро они окажутся на извилистых старинных улочках, которые, собственно, и составляли город. Каждый квартал здесь назывался по профессии ремесленников, которые в нем обитали.

Виверо повернулся к ней с переднего сиденья:

– Согласно вашим новым документам вы будете менеджером, представляющим фирму.

Машина обо что-то ударилась, и Мишлен покрепче ухватилась за перекладину.

– Значит, мне придется заниматься продажами?

– Нет, это только прикрытие. Наши люди на месте предупреждены, они все уладят, если возникнут какие-то проблемы. Сейчас мы сделаем небольшую остановку. Я хочу кое с кем вас познакомить.

Десять минут спустя они остановились у обочины дороги, идущей вдоль городского парка. Виверо вышел. Мишлен стала осматриваться. Они стояли перед розовой виллой со старинной колоннадой и балконами. Невысокая каменная ограда была надстроена новым забором высотой в человеческий рост. Виверо направился к открытым воротам и сделал знак, чтобы она следовала за ним. Навстречу им по ступенькам спустился человек, чья гостеприимная улыбка напоминала треснувший арбуз. Он схватил ладонь Виверо обеими руками и начал ее тискать так, словно обрел давно потерянного друга. После короткой церемонии знакомства на ломаном французском он проделал то же самое с рукой Мишлен. Потом он крикнул кому-то в доме, и на улицу выбежали и выстроились по порядку, словно приготовившись для представления, пятеро ребятишек. Старшей была девочка лет четырнадцати, младшему было лет пять. Только через четверть часа Виверо сумел вежливо откланяться и вернуться обратно в машину. Обитатели дома стояли в воротах и махали на прощание, пока машина трогалась с места.

– Что все это значит? – спросила Мишлен, когда они снова выехали на главную дорогу, ведущую из города.

– Это Хоан, – объяснил ей Виверо. – Он контролирует черный рынок наркотиков в этих местах.

– Он обращался с вами по-родственному.

– Непосредственно с ним я дела не веду, но поддерживать хорошие отношения не помешает. И потом я хотел, чтобы он взглянул на вас.

Увидев выражение ее лица, он добавил:

– В этих местах происходит много такого, о чем вы вряд ли прочтете в годовом отчете компании, Мишлен.

Джип был не самым комфортабельным средством передвижения, но никакая другая машина не смогла бы перемещаться по этим красным глинистым дорогам. Дорога шла на подъем, теперь ее с двух сторон теснили пальмы и мангровые заросли.

Когда позволяла дорога, Виверо рассказывал ей про велосипедные караваны через границу, которые везли товары в одном направлении и разнообразную валюту – в другом. В один конец этот путь занимал шесть дней, но прибыль была очень высока. Пока он ей все это рассказывал, они добрались до моста через ущелье, которым была отмечена граница. И тут джип остановили трое вооруженных солдат.

– Все будет в порядке, – успокоил ее Виверо.

Но когда он встал, чтобы поговорить с солдатами, Мишлен почувствовала, какое он испытывает напряжение.

Трое солдат казались совсем мальчишками, но Мишлен уже знала, что это впечатление обманчиво. Их возраст мог колебаться от 19 до 35. После 35 аборигены сразу становились стариками. Пока старший разговаривал с Виверо, они держали автоматы на изготовку, но дула направили в сторону.

Оказалось, солдат их отряда сломал ногу при падении, и нужно было отвезти его в местный госпиталь. Виверо как раз направлялся туда, так что возражать не имело смысла. Солдаты вынесли из джунглей раненого – нога у него была в лубке – и усадили его рядом с Мишлен. Он привалился к дверце и за все время путешествия не произнес ни слова.

Они находились в пути уже более пяти часов, когда наконец начался последний спуск в долину, где был расположен местный госпиталь. Виверо тронул водителя за руку и сделал ему знак остановиться. Джип затормозил на площадке, расчищенной среди густых кустов.

Остановка была сделана ради Мишлен. Рукотворная площадка, вымощенная камнем, позволяла с высоты осмотреть окрестности. Джип остановился посередине, и Виверо вылез, разминая затекшие ноги.

– Идите, взгляните сами, – позвал он.

Мишлен подошла к краю обрыва, откуда открывался прекрасный вид на зеленую холмистую долину. С двух сторон площадки стояли две головы с плоскими носами. Головы были высечены из камня, который уже начал крошиться от времени. Виверо смотрел вниз, на конечный пункт их путешествия.

– Сейчас там госпиталь, а раньше был храм, – объяснил он, когда Мишлен подошла ближе.

За спиной раздался лязг железа: водитель из канистры доливал бак джипа.

– Те, кто путешествовал по этой тропе, обычно останавливались здесь, чтобы произнести благодарственную молитву.

Уже вечерело, солнце клонилось к закату, разбрасывая вокруг золотые лучи. Мишлен посмотрела туда, где среди сплошной зелени на расстоянии двух-трех миль стоял храм, поврежденный взрывом. Длинное и низкое строение пагоды венчала изысканно украшенная крыша.

Благодаря прихотливой игре света и тени обгоревший, местами провалившийся купол производил впечатление… высохшего черепа?

– Программку, сэр? – произнес голос позади Джима Харпера.

– Пожалуйста, садитесь, представление вот-вот…

– Пойду поищу начальника госпиталя, – сказал Виверо, когда путешествие подошло к концу.

Госпиталь возник здесь лет пятнадцать назад как полевой пункт оказания первой помощи. Многое кругом до сих пор напоминало те далекие времена. В госпитале был всего один врач и несколько медсестер, которые кроме медицинских процедур занимались обучением деревенских фельдшеров. Кормить, купать, переворачивать лежачих больных, чтобы не было пролежней, приходилось родственникам больных, которые жили прямо под открытым небом, или под навесом пагоды, или во внутреннем дворике храма. Иногда целые семьи устраивались на соломенных циновках и свернутых постелях вокруг костров, на которых готовили еду. В вечерних сумерках костры горели, как рубины.

Поэтому в палатах госпиталя царила непринужденная атмосфера. В том отделении, куда попала Мишлен, все было совсем по-другому.

На окнах были тонкие занавески, дверь запиралась на замок. Никаких посетителей не было, только пациенты – двенадцать молодых людей, лежавших без движения. Большинство были под капельницами, несколько человек лежали скрючившись, в глубокой коме. Если верить их температурным листкам, у них не было даже имен.

Виверо не стал запирать дверь, он ушел и оставил Мишлен одну среди двенадцати полутрупов. Был еще пожилой санитар, который обретался в дальнем конце комнаты. Помещение освещал единственный фонарь-«молния», и Мишлен удивилась, как санитар ухитрялся передвигаться по комнате в этой полутьме. Когда он повернулся к ней лицом, она увидела его глаза – белые, как бельма, тусклые в своей слепоте, словно каждый зрачок был выжжен прикосновением раскаленной иглы.

Одна рядом с двенадцатью живыми трупами и их слепым смотрителем… Мишлен подумала, что причина, по которой Виверо оставил ее здесь, должна быть очень веской.