Текст книги "Завещание майя"

Автор книги: Стив Альтен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

1

8 сентября 2012 года

Майами, штат Флорида

Исследовательско-лечебный центр Южной Флориды располагался в семиэтажном здании из белого бетона за оградой из аккуратно подстриженного вечнозеленого кустарника. Здание находилось на выезде из этнического района к западу от города. Как и у большинства деловых строений, крыша этого здания была увенчана кольцами колючей проволоки. Но в данном случае она предназначалась не для того, чтобы удержать любопытствующих снаружи, а для того, чтобы не выпустить из здания его обитателей.

Доминика Вазкез, тридцати одного года от роду, громко ругаясь, лавировала в плотном потоке машин, чтобы вырулить на шоссе 441. Первый день ее интернатуры, а она уже опоздала. Увернувшись от подростка на мотоскейте, который вырулил не на ту полосу дороги, она загнала машину на парковку для гостей, заглушила мотор и поспешила к зданию, на ходу собирая угольно-черные, достающие до плеч волосы в пучок на затылке.

Двери на фотоэлементах распахнулись, пропуская ее в прохладный от работающих кондиционеров вестибюль.

За столом регистратуры сидела испанка, давно разменявшая пятый десяток, и читала утренние новости с тоненького монитора размером с папку для бумаг. Не поднимая глаз, она поинтересовалась:

– Я могу вам чем-то помочь?

– Да. У меня назначена встреча с Маргарет Рейнке.

– Назначена она явно не сегодня и не на сегодня. Доктор Рейнке здесь больше не работает. – Женщина нажала кнопку прокрутки, выводя на монитор следующую порцию новостей.

– Я не понимаю. Я говорила с доктором Рейнке две недели назад.

Служащая наконец подняла глаза от монитора.

– А кто вы?

– Вазкез, Доминика Вазкез. Я из Университета Флориды, прибыла для прохождения годичной последипломной интернатуры. Доктор Рейнке должна быть моим куратором.

Служащая сняла телефонную трубку и набрала внутренний номер.

– Доктор Фолетта, здесь девушка по имени Домино Васс…

– Вазкез. Доминика Вазкез.

– Прошу прощения. Доминика Вазкез. Нет, сэр, она внизу, в вестибюле, утверждает, что она – интерн доктора Рейнке. Да, сэр. – И повесила трубку. – Можете присесть вон там. Доктор Фолетта спустится через несколько минут и поговорит с вами. – Женщина повернулась спиной к Доминике, снова уткнувшись в новостной дайджест.

Прошло десять минут, прежде чем в коридоре появился крепко сбитый мужчина на вид лет шестидесяти.

Энтони Фолетта выглядел так, будто ему самим Провидением отведено место тренера или вратаря на футбольном поле, но никак не в коридоре штатного приюта для невменяемых преступников. Густые седые волосы были зачесаны на затылок огромной головы, которая, казалось, росла прямо из плеч – такой короткой была его шея. Голубые глаза мигали из крошечных щелей между опухшими веками и пухлыми щеками. Несмотря на лишний вес, он был скорее накачанным, чем толстым, а живот лишь слегка выдавался под расстегнутым белым халатом.

Ей достались натянутая улыбка и протянутая толстая ладонь.

– Энтони Фолетта, новый шеф отделения психиатрии. – Голос у него оказался глубоким и скрипучим, как старая газонокосилка.

– Что случилось с доктором Рейнке?

– Личные обстоятельства. По слухам, у ее мужа обнаружили скоротечную форму рака. Думаю, она решила пораньше уйти на пенсию. Рейнке говорила мне о вашем приезде. Если у вас нет никаких возражений, я буду вашим куратором.

– Никаких возражений.

– Хорошо. – Он развернулся и зашагал по коридору обратно, Доминика догнала его и пристроилась рядом.

– Доктор Фолетта, как давно вы работаете в этом центре?

– Десять дней. Я перевелся сюда из клиники в Массачусетсе. – Они приблизились к дежурному на первом посту внутренней охраны. – Передайте охраннику ваши водительские права.

Доминика порылась в сумочке и протянула мужчине ламинированную карточку, взамен которой тот выдал ей временный пропуск.

– Пока что воспользуйтесь этим, – сказал Фолетта. – В конце дня, перед уходом, отдадите его обратно. Ваш значок интерна будет готов к концу этой недели.

Она прикрепила пропуск к лацкану блузки и последовала за доктором к лифту.

Фолетта показал три пальца камере слежения, вмонтированной над его головой. Дверь закрылась.

– Вы бывали здесь раньше? Знаете планировку?

– Нет. Мы с доктором Рейнке общались только по телефону.

– Здесь семь этажей. Администрация и главный пост охраны располагаются на первом. Главный пост контролирует передвижение персонала и внутренние лифты для пациентов. На втором этаже расположен небольшой медицинский пункт для престарелых и хронических больных. На третьем этаже вас ждут столовая и комнаты отдыха. Кроме того, там же есть переходы в бельэтаж, во двор и палаты пациентов. На четвертом, пятом, шестом и седьмом квартируют наши постоянные обитатели. – Фолетта хохотнул. – Доктор Блэквелл называет их «клиентами». Интересный эвфемизм, не находите, учитывая, что сюда они прибывают в наручниках?

Они вышли из лифта и миновали пост охраны, аналогичный тому, что встретил их на первом этаже. Фолетта махнул рукой, и они проследовали по короткому коридору в его кабинет, заставленный картонными коробками, в которые были свалены документы, оправленные в рамки дипломы и личные вещи.

– Прошу прощения за беспорядок, я все еще обустраиваюсь. – Фолетта убрал со стула принтер, жестом пригласил Доминику садиться и, неуклюже пробравшись сквозь завалы к кожаному креслу, расположился в нем, откинувшись на спинку, чтобы дать простор своему выдающемуся животу.

Он открыл ее личное дело.

– Хм. Понятно, получили докторскую степень во Флориде. Много футбольных матчей посетили?

– Не очень. – Пользуйся возможностью! – Похоже, вы раньше и сами играли в футбол.

Фраза прозвучала как отличный пароль: пухлое лицо Фолетты словно засветилось изнутри.

– «Файтинг блю хенс» [1]1
  «Fighting Blue Hens» – «Синие бойцовские курицы» ( англ.).


[Закрыть]из Делавэра, выпуск семьдесят девятого года. Начинал атакующим таклом. [2]2
  Такл – блокирующий полузащитник (в американском футболе).


[Закрыть]Рейтинг 1-АА. Мне светило место в нижнем круге Национальной футбольной лиги, если бы я не повредил колено об Лехая.

– А что вас привело в судебную психиатрию?

– Мой старший брат страдал навязчивыми идеями. И всегда был в конфликте с законом. Его психотерапевт, который в свое время окончил Делавэр, был большим любителем футбола. Он часто приходил к нам в раздевалку после матчей. Когда я повредил колено, он воспользовался своими связями и помог мне поступить в высшую школу. – Фолетта подался вперед, положив личное дело Доминики на стол. – Но давайте поговорим о вас. Меня кое-что интересует. Вы из Университета Флориды. Существует множество учреждений, которые расположены гораздо ближе к месту вашей учебы. Что привело вас именно сюда?

Доминика прочистила горло.

– Мои родители живут на Санибеле. Это всего в двух часах езды от Майами. Но я не часто бываю дома.

Фолетта вел толстым пальцем по строчкам ее личного дела.

– Здесь сказано, что вы родом из Гватемалы.

– Да.

– И как вы оказались во Флориде?

– Мои родители – мои настоящие родители – умерли, когда мне было шесть. И меня с двоюродным братом отправили в Тампу.

– Но ненадолго?

– Это важно?

Фолетта поднял на нее глаза. Они больше не казались сонными.

– Я не особо люблю сюрпризы, интерн Вазкез. Прежде чем разбираться со здешними обитателями, я хотел бы разобраться с психологией собственно персонала. Большинство здешних резидентов не создают особых проблем, тем не менее, важно помнить, что иногда мы имеем дело с крайне жестокими индивидуумами. Для меня безопасность превыше всего. Что с вами произошло в Тампе? Каким образом вы оказались в детском приюте?

– Достаточно сказать, что с моим двоюродным братом правила безопасности не сработали.

– Он изнасиловал вас?

Доминика решила ответить прямотой на прямоту:

– Если вам так важно это знать, то да. Мне тогда было всего десять.

– Вы наблюдались у психиатра?

Она уставилась на него. Держи себя в руках, он проверяет тебя.

– Да, до семнадцати лет.

– Вам неприятно об этом говорить?

– Это случилось. Это в прошлом. Да, я уверена, что это повлияло на выбор карьеры, если вы к этому клоните.

– И на ваши интересы тоже. Здесь сказано, что у вас черный пояс второй степени по тхэквондо. Случалось пользоваться достижениями на практике?

– Только на соревнованиях.

Его веки раздвинулись шире, голубые глаза впились в нее изучающим взглядом.

– Скажите, интерн Вазкез, вы представляли себе лицо своего двоюродного брата, когда били своих соперников?

– Иногда. – Она убрала с глаз упавшую прядь волос. – А кого представляли вы, когда играли в футбол в составе этих ваших «Файтинг блю хенс»?

–  Туше. —Он снова уставился в личное дело. – Часто бегаете на свидания?

– Моя личная жизнь вас тоже интересует?

Фолетта выпрямился в кресле.

– Травмирующий сексуальный опыт, подобный вашему, часто приводит к расстройствам на сексуальной почве. А я, как уже говорил, хочу узнать, с кем мне придется работать.

– У меня нет отвращения к сексу, если вы спрашиваете об этом. Но у меня естьвполне здоровая подозрительность к сексуально озабоченным мужчинам.

– Это не «дом на полпути», [3]3
  Учреждение для реабилитации отбывших наказание заключенных, вылечившихся наркоманов, алкоголиков, психически больных.


[Закрыть]интерн Вазкез. Вам понадобится по-настоящему дубленая шкура вместо нежной кожицы, если вы собираетесь работать с психически неуравновешенными преступниками. Для таких, как они, прелестные выпускницы колледжа являются лакомым кусочком, на котором можно заработать определенную репутацию. Вы приехали из Флориды и, думаю, должны быть благодарны за такое предупреждение.

Доминика глубоко вздохнула, расслабляя закаменевшие от напряжения мускулы. Черт тебя дери, засунь свое эго подальше и прислушайся к его словам.

– Вы правы, доктор. Прошу прощения.

Фолетта закрыл папку с документами.

– Дело в том, что я запланировал для вас специальное задание, но мне нужно было удостовериться в том, что вы справитесь с ним.

Доминика снова приободрилась.

– Испытайте меня.

Фолетта достал из ящика стола толстую коричневую папку.

– Как вам уже известно, на этом государственном объекте работа построена на вере в мультидисциплинарный командный подход. Каждый резидент находится под наблюдением отдельного психиатра, клинического психолога, социального работника, сиделки и ответственного за реабилитацию терапевта. Первой моей реакцией, когда я только прибыл сюда, было ощущение, что все это как-то чересчур, но с результатами их работы не поспоришь, особенно когда дело касается таких вещей, как жестокое обращение с пациентами и подготовка их к участию в последующих судебных разбирательствах.

– Но не в этом деле?

– Нет. Я хочу, чтобы этого резидента вы рассматривали как моего пациента из больницы, в которой я работал штатным психологом.

– Я не понимаю. Вы привезли его с собой?

– Шесть месяцев назад наша клиника лишилась финансирования. Он определенно не может вернуться в общество, поэтому его нужно было куда-то перевести. Я знаю историю его болезни как никто другой и поэтому подумал, что для всех заинтересованных лиц меньшим из зол будет оставить его под моей опекой.

– Кто он такой?

– Вы когда-нибудь слышали о профессоре Юлиусе Гэбриэле?

– Гэбриэл? – Это имя показалось ей знакомым. – Подождите-ка, это не тот археолог, который несколько лет назад неожиданно скончался прямо посреди лекции в Гарварде?

– Двенадцать лет назад, – улыбнулся Фолетта. – После трех десятков грантов на проведение исследовательских работ Юлиус Гэбриэл вернулся в Штаты и заявил своим коллегам, что древние египтяне и майя построили свои пирамиды с помощью инопланетян и что все эти постройки предназначены для спасения человечества от тотального уничтожения. Можете себе представить? Смехом аудитории его сдуло со сцены. Возможно, он умер от унижения. – Щеки Фолетты тряслись, когда он хихикал. – Юлиус Гэбриэл просто просится на плакат с подписью «параноидальная шизофрения».

– Так кто такой этот пациент?

– Его сын. – Фолетта открыл папку с документами. – Майкл Гэбриэл, тридцать шесть лет. Предпочитает, чтобы его называли Мик. Первые двадцать пять лет жизни провел, работая бок о бок с родителями на археологических раскопках, чего, по-моему, любому ребенку будет достаточно для нарушения психики.

– За что его взяли под стражу?

– Мик сломался во время отцовской лекции. Суд выявил у него параноидальную шизофрению и приговорил к пребыванию в приюте для умалишенных штата Массачусетс, где я стал его клиническим психиатром, каковым и оставался даже после того, как в две тысячи шестом стал там директором.

– У него то же расстройство, что было у его отца?

– Конечно. Сын, как и отец, уверен в том, что какая-то ужасная катастрофа сотрет человечество с лица земли. Кроме того, у Мика стандартная для параноиков мания преследования, в основном порожденная смертью отца и его собственным заключением. Он жалуется, что секретные правительственные службы держат его под замком столько лет. По уверениям Мика Гэбриэла, он является искупительной жертвой, невинным человеком, который призван спасти наш мир, в чем ему мешают безнравственные амбиции самовлюбленных политиканов.

– Простите, но смысл последней фразы от меня ускользнул.

Фолетта пролистал документы, вытащив пачку поляроидных снимков из коричневого конверта.

– Вот тот человек, на которого он напал. Хорошенько рассмотрите эти фотографии, интерн. Убедитесь, что при случае он не пробьет вашу защиту.

На снимках было запечатлено лицо зверски избитого человека. Правую глазницу залила кровь.

– Мик сорвал со сцены микрофон и избил им жертву до потери сознания. В результате бедняга потерял глаз. Думаю, имя жертвы вам знакомо. Пьер Борджия.

– Борджия? Вы шутите? Государственный секретарь?

– Это случилось примерно одиннадцать лет назад, до того как Борджия стал делегатом Объединенных Наций. В то время он претендовал на пост сенатора. Это нападение определенным образом сыграло ему на руку на выборах. До того как политическая машина вытолкнула его наверх, Пьер был довольно неплохим ученым. Вместе с Юлиусом Гэбриэлом он проходил докторантуру в Кембридже. Хотите верьте хотите нет, но эти двое начали работать бок о бок сразу после выпуска из университета и до той крупной ссоры пять или шесть лет вместе исследовали древние руины. В конце концов семья Борджия заставила его вернуться в Штаты и заняться политикой, однако давняя вражда так и не остыла.

Судя по всему, именно Борджия заявил Юлиуса в качестве главного докладчика в тот день. Должно быть, Пьер сказал что-то, чего не должен был говорить, и это заранее настроило публику. У Юлиуса Гэбриэла было больное сердце. После того как он свалился за сценой с инфарктом, Мик сорвался. Понадобилось шесть полицейских, чтобы скрутить его. Все это есть в документах.

– Но это похоже на внезапный нервный срыв, спровоцированный…

– Интерн, такую ярость можно накопить только за долгие годы. Майкл Гэбриэл был вулканом, ждущим извержения. Мы имеем дело с ребенком, которого двое выдающихся археологов растили в самых безлюдных областях планеты. Он никогда не ходил в школу, у него не было возможности социализироваться в общении с другими детьми, что в результате привело к крайней степени антисоциализации личности. Черт, да у Мика наверняка не было ни одного нормального свидания. Все, чему он научился в жизни, было передано ему его единственными спутниками – родителями, из которых по крайней мере один был невменяемым.

Фолетта протянул ей папку.

– А что случилось с его матерью?

– Умерла от рака поджелудочной железы, когда их семья жила в Перу. По какой-то непонятной причине мысли о ее смерти до сих пор преследуют его. Пару раз в месяц он просыпается с криками. По ночам его мучат жуткие кошмары.

– А сколько лет было Мику, когда она умерла?

– Двенадцать.

– Как вы думаете, почему ее смерть до сих пор так травмирует его?

– Не знаю. Мик отказывается говорить об этом. – Фолетта поерзал, но при его габаритах устроиться с комфортом на таком маленьком кресле было непросто. – По правде говоря, интерн Вазкез, Майкл Гэбриэл не особо меня любит.

– Невроз переноса? [4]4
  Невроз переноса – ситуация, когда в ходе лечения психоанализом у больного развивается всепоглощающий интерес к аналитику.


[Закрыть]

– Нет. У нас с Миком никогда не было стандартных отношений врача и пациента. Я с самого начала превратился для него в тюремщика, в часть его паранойи. Наверняка такое отношение связано с тем, как прошли первые несколько лет его пребывания в клинике. Мик очень тяжело привыкал к заключению. На шестом месяце пребывания здесь он сорвался на одного из охранников, сломал ему обе руки и намеренно отбил мошонку. Яички несчастному пришлось удалять хирургическим путем. Где-то в папке есть фотографии, если желаете…

– Нет, спасибо.

– В качестве наказания за это нападение Мик провел почти все десять лет в одиночном заключении.

– Это немного жестоко, вы не находите?

– Не там, откуда мы прибыли. Мик гораздо умнее тех людей, которых мы наняли для его охраны. Для всех заинтересованных будет лучше, если он останется в изоляции.

– А ему позволят участвовать в сеансах групповой терапии?

– Здесь очень строгие правила для большинства пациентов, но в данном случае ответ – нет.

Доминика снова взглянула на поляроидные снимки.

– И насколько мне следует беспокоиться о том, что он может на меня напасть?

– В нашем деле, интерн, вам всегда следует быть настороже. Есть ли вероятность, что Мик Гэбриэл на вас нападет? Есть всегда. Думаю ли я, что он обязательно это сделает? Сомневаюсь. Последние десять лет нелегко ему дались.

– А у него есть шанс когда-нибудь вернуться в общество?

Фолетта покачал головой.

– Никогда. Это последняя остановка на жизненном пути Мика Гэбриэла. Он никогда не сможет приспособиться к жизни в обществе. Мик боится.

– Чего боится?

– Своей собственной шизофрении. Мик утверждает, что чувствует чье-то присутствие, которое становится сильнее, подпитываясь человеческой ненавистью и жестокостью. Его фобия выходит на новый виток каждый раз, когда очередной злобный подросток хватает папин пистолет и устраивает в школе стрельбу. Такие вещи действительно выбивают его из колеи.

– Меня тоже.

– Но не до такой степени. Мик становится настоящим зверем.

– Его держат на препаратах?

– Мы даем ему «зипрексу» [5]5
  «Зипрекса» – антипсихотический препарат (атипичный антипсихотик) с широким фармакологическим спектром влияния на ряд рецепторных систем.


[Закрыть]дважды в день. Это значительно снижает его агрессию.

– И каких действий вы ожидаете от меня?

– Закон штата требует, чтобы его лечили. Пользуйтесь возможностью получить немного опыта.

Он что-то скрывает.

– Я благодарна вам за предоставленную возможность, доктор. Но почему именно я?

Фолетта оттолкнулся от стола и встал, мебель заскрипела от его веса.

– Поскольку я директор этой клиники, я прекрасно понимаю, что может возникнуть конфликт интересов, если пациента буду вести только я.

– Но почему не собрать команду…

– Нет. – Похоже, Фолетта начал терять терпение. – Майкл Гэбриэл остается моим пациентом, и я решаю, какой вид терапии лучше всего подходит ему, – я, а не совет попечителей. Скоро вам самой выпадет шанс убедиться, что Мик хитрит, – он очень умный, он хорошо соображает и тонко чувствует многие вещи. Его IQ около 160.

– Довольно необычно для шизофреника, вы не находите?

– Необычно, не невероятно. Я считаю, что он просто играет с социальным работником и реабилитационным терапевтом. И нужен кто-то с вашим уровнем подготовки, чтобы оценить его уловки.

– Так когда я смогу его увидеть?

– Прямо сейчас. Его поместили в изолированную камеру, где я смогу наблюдать за вашей первой встречей. Сегодня утром я рассказал ему о вас. И он ждет возможности с вами поговорить. Просто будьте осторожны.

* * *

На каждом из четырех верхних этажей клиники, которые персонал называл отделениями Исследовательско-лечебного центра, содержалось по сорок восемь резидентов. Каждое отделение имело северное и южное крыло, в каждом крыле располагалось по три подотдела – маленькие комнаты отдыха с диванами и телевизорами. Вокруг каждой такой комнаты располагалось по восемь одиночных палат. На всех этажах находились посты охраны и медицинского персонала. Окон на этажах не было.

Фолетта и Доминика воспользовались лифтом для персонала, чтобы попасть на седьмой этаж. Охранник-афроамериканец разговаривал с одной из сиделок на главном посту медперсонала. Одиночная палата, в которую они направлялись, находилась по левую руку от охранника.

Директор поздоровался с охранником и представил ему нового интерна. Марвису Джонсу уже минуло сорок, и в его добрых карих глазах светилась уверенность, которую мог дать лишь богатый опыт. Доминика заметила, что охранник не вооружен. Фолетта объяснил, что ношение оружия на верхних этажах клиники запрещено.

Марвис отвел их через центральный пост охраны в изолированную камеру, одна из стен которой почти полностью состояла из защитного стекла, прозрачного только с одной стороны.

Майкл Гэбриэл сидел на полу лицом к затененному стеклу, прислонившись к дальней стене камеры. На нем была белая футболка и такие же штаны. Он оказался на удивление хорошо сложен: с пропорционально развитым мускулистым телом, ростом под два метра весил он чуть больше девяноста килограмм. Темно-каштановые волосы спадали до плеч, завиваясь на концах. Лицо пациента оказалось привлекательным и чисто выбритым, лишь по правой щеке шел шестисантиметровый шрам от подбородка и вдоль челюсти до уха. Глаз он не поднимал.

– А он симпатичный.

– Как и Тед Банди, [6]6
  Теодор Роберт Банди – известный американский серийный убийца.


[Закрыть]– парировал Фолетта. – Я буду наблюдать за вами отсюда. Уверен, что Мик будет самим очарованием, пытаясь произвести на вас впечатление. Когда я решу, что достаточно, я пришлю сюда сиделку с его дозой медикаментов на сегодня.

– Хорошо. – Ее голос дрогнул. Расслабься, черт тебя подери.

Фолетта улыбнулся.

– Вы нервничаете?

– Нет, просто немного волнуюсь.

Она вышла из комнаты наблюдения, сделав знак Марвису, что камеру можно открывать. Дверь распахнулась, и ей показалось, словно десяток бабочек испуганно вспорхнули в ее животе. Она медлила, но ровно столько, сколько понадобилось, чтобы успокоиться; затем вошла внутрь и, услышав двойной щелчок закрывшейся за спиной двери, вздрогнула.

В камере два на три метра прямо перед ней оказалась привинченная к полу и стене железная кровать, накрытая тонким матрасом из мягкого материала, а рядом с ней один стул, также привинченный к полу. Затемненное стекло, сквозь которое за комнатой наблюдали, находилось за ее спиной – его ничто не прикрывало и не загораживало. В комнате витал запах лекарств.

Мик Гэбриэл стоял, слегка наклонив голову, поэтому Доминика не могла видеть его глаз. Она с натянутой улыбкой протянула ему руку.

– Доминика Вазкез.

Мик поднял на нее глаза – немного дикие и настолько темные, что невозможно было различить, где заканчивается радужка и начинается зрачок.

– Доминика Вазкез. Доминика Вазкез. – Каждый слог он произносил очень отчетливо, словно стараясь впечатать их в память. – Очень приятно с вами…

Внезапно улыбка исчезла с его лица.

В ушах Доминики загрохотал пульс. Сохраняй спокойствие. Не двигайся.

Мик прикрыл глаза. С ним что-то происходило. Доминика видела, как заиграли желваки, четче проступил шрам, ноздри раздулись, словно у животного, вынюхивающего добычу.

– Разрешите подойти к вам поближе? – Он произнес эти слова очень тихо, практически прошептал, но ей передалась буря эмоций, скрытая за этим нарочито спокойным тоном.

Доминика поборола желание броситься к затемненному стеклу.

Он снова открыл глаза.

– Клянусь душой своей матери, я не причиню вам вреда.

Следи за его руками. Будь готова ударить коленом, если он бросится.

– Можете подойти, только не делайте резких движений, хорошо? Доктор Фолетта наблюдает за нами.

Мик сделал два шага вперед и остановился перед ней чуть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, затем наклонился, приблизив лицо, закрыл глаза и втянул носом воздух – так, словно она была бутылкой коллекционного вина.

От близости этого мужчины тонкие волоски на ее руках встали дыбом. Заметив, как расслабляются его мускулы, она поняла, что сейчас его сознание где-то далеко от этой комнаты. Глаза Мика увлажнились, и слезы, пробившись из-под прикрытых век, потекли по щекам.

Проснувшийся вдруг материнский инстинкт чуть было не заставил ее позабыть об осторожности. Неужели это игра на публику?Ее мускулы напряглись.

Мик открыл глаза, теперь казавшиеся темными озерами. От отрешенности во взгляде не осталось и следа.

– Благодарю вас. Думаю, моя мать пользовалась тем же парфюмом, что и вы.

Она отступила на шаг.

– Это . «Кельвин Кляйн».Этот запах разбудил приятные воспоминания?

– И плохие тоже.

Очарование момента ушло. Мик жестом указал на койку.

– Предпочитаете стул или кровать?

– Стул подойдет.

Он подождал, пока она сядет, затем устроился на койке, прислонившись к стене. Мик двигался как атлет.

– Похоже, вам удается поддерживать форму.

– Жизнь в одиночке дает такую возможность любому здравомыслящему человеку. Я ежедневно делаю по тысяче приседаний и отжиманий. – Она почувствовала, как его взгляд скользнул по ее телу. – А вы, видимо, тоже уделяете этому немало внимания.

– Пытаюсь.

– Вазкез. Фамилия пишется с буквой «с» или буквой «з»?

– «З».

– Пуэрто-Рико?

– Да. Мой… биологический отец вырос в Аресибо.

– Там находится самый большой в мире радиотелескоп. Но ваш акцент больше характерен для Гватемалы.

– Там я выросла. – Он контролирует наш разговор. – Как я поняла, вы выросли в Центральной Америке?

– Я бывал во многих местах. – Мик скрестил ноги, сев в позу лотоса. – Значит, вы выросли в Гватемале. А как вы оказались в нашей Стране великих возможностей?

– Мои родители умерли, когда я была еще ребенком, и меня отправили к кузену во Флориду. А теперь давайте поговорим о вас.

– Вы сказали – ваш биологический отец. Значит, ощущаете потребность отделить его от себя данным понятием. Кого, в таком случае, вы считаете своим настоящим отцом?

– Изадора Акслера. Он и его жена удочерили меня. Я провела некоторое время в детском приюте после того, как уехала от двоюродного брата. Из и Эдит Акслер прекрасные люди. Они морские биологи, работают на станции SOSUS на острове Санибел.

– SOSUS?

– Это подводная система звуковых локаторов, глобальная сеть подводных морских микрофонов. Во времена холодной войны ее создал военно-морской флот, чтобы отслеживать вражеские подводные лодки. А теперь ею пользуются биологи для прослушивания жизни морских глубин. Чувствительность микрофонов позволяет слышать пение китов на расстоянии в сотни миль…

Его пронизывающий взгляд заставил Доминику замолчать.

– Почему вы уехали от своего кузена? С вами должно было произойти нечто ужасное, если вы оказались в сиротском приюте.

Он еще хуже Фолетты.

– Мик, я здесь для того, чтобы поговорить о вас.

– Да, но есть вероятность, что в моем детстве тоже произошло нечто травмирующее. Возможно, ваша история поможет мне его переосмыслить.

– Сомневаюсь. Все закончилось как нельзя лучше. Акслеры вернули мне мое детство, и я…

– Но не вернули невинность.

Доминика почувствовала, как от лица отхлынула кровь.

– Ладно, я поняла, что вы быстро соображаете. Давайте теперь посмотрим, сможете ли вы применить свой удивительный IQ к собственной персоне.

– То есть вы все же попытаетесь мне помочь?

– Давайте попытаемся помочь друг другу.

– Вы еще не читали материалов моего дела, не так ли?

– Еще нет.

– Вы знаете, почему доктор Фолетта поручил меня вам?

– Почему бы вам не просветить меня?

Мик уставился на свои ладони, явно обдумывая ответ.

– Там есть заключение Розенхана. Вы его не читали?

– Нет.

– Но вы прочитаете его перед нашей новой встречей? Я уверен, доктор Фолетта сохранил копию в одной из своих картонных коробок, которые называет личным архивом.

Она улыбнулась.

– Если это для вас так важно, я прочитаю.

– Благодарю вас. – Он подался вперед. – Вы мне нравитесь, Доминика. Знаете, почему вы мне нравитесь?

– Нет. – Свет флуоресцентных ламп отражался в его глазах лунным отблеском.

– Вы нравитесь мне потому, что вас еще не загнали в рамки клинических правил. Вы словно чистый лист, а это для меня важно, поскольку я действительно хотел бы довериться вам, но не могу. По крайней мере, не здесь – под наблюдением Фолетты. К тому же я считаю, что вы могли бы помочь мне с некоторыми моими проблемами. Я о многом хотел бы поговорить с вами, о многих важных вещах. Как вы думаете, сможем ли мы в следующий раз поговорить наедине? Возможно, во дворе?

– Я спрошу у доктора Фолетты.

– Когда будете спрашивать, напомните ему о правилах этой клиники. И попросите у него дневник моего отца. Если вы станете моим лечащим врачом, то думаю, вам будет просто необходимо его прочитать. Вы не против оказать мне эту услугу?

– Я с удовольствием его прочту.

– Благодарю вас. Будете читать его на днях, возможно, в выходные? Я бы не нагружал вас домашними заданиями, тем более в первый день, если бы это не было жизненно необходимо. Ознакомьтесь с записями моего отца.

Открылась дверь, и в комнате появилась санитарка. Охранник ждал снаружи, наблюдая за дверью.

– Время принимать лекарства, мистер Гэбриэл. – Она протянула ему бумажный стаканчик с водой и белую таблетку.

– Мик, мне пора идти. Было приятно с вами познакомиться. Я постараюсь закончить свое домашнее задание к понедельнику, хорошо? – Она встала и повернулась к выходу.

Мик смотрел на таблетку.

– Доминика, ваши родственники по материнской линии… Они принадлежали к киче, народности майя, не так ли?

– Майя? Я… Я не знаю.  – А он знает, что ты лжешь. – То есть это вполне возможно. Мои родители умерли, когда мне было всего…

Он пристально посмотрел на нее, и Доминика осеклась.

– Четыре Ахау три Канкин. Вы ведь знаете, что это за дата, правда, Доминика?

Ох, черт…

– Я… Я прощаюсь с вами до следующей встречи. – Доминика выскочила из комнаты мимо охранника.

Майкл Гэбриэл аккуратно положил таблетку в рот, запил ее водой и смял бумажный стаканчик в левом кулаке. Он открыл рот, позволяя санитарке при помощи шпателя для отодвигания языка и карандашного фонарика убедиться, что он проглотил лекарство.

– Благодарю, мистер Гэбриэл. Через несколько минут охранник проводит вас в вашу палату.

Мик неподвижно сидел на койке, ожидая, когда за санитаркой закроется дверь. Затем встал, отвернулся к стене, спиной к окну. Указательным пальцем левой руки он словно случайно скользнул по смятому бумажному стаканчику, вытаскивая из него белую таблетку и пряча ее в кулаке, и снова сел на пол в позу лотоса, бросив смятый стаканчик на кровать и незаметно спрятав в ботинок белую таблетку.

В своей камере он отправит хваленую «зипрексу» в унитаз.