Текст книги "Воспоминания"

Автор книги: Степан Тимошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Гостиница оказалась мне знакомой. Я ее посещал, когда был еще студентом практикантом на Севастопольской железной дороге. Все осталось по старому, только вывеску переменили. Прошли в отведенную мне комнату и тут начались разговоры. Мой отец и мать переселились к дочери, когда я покидал Россию. Мать скоро умерла. Отец остался у дочери. И дочь, и зять, инженер технолог, оба служили, но, как лица не пролетарского происхождения, испытали много трудностей. Было время, когда их лишили квартиры. Пришлось жить зимой в товарном вагоне. Все вынесли и холод, и голод.

Теперь моя сестра жила в полном одиночестве. Ее отец и муж давно умерли. Детей ее, сына и дочь, забрали во время войны на работы в Германию и в Россию они не вернулись. Она уже не служит, получает ничтожную пенсию, иногда имеет частные уроки. Живет впроголодь. Так проговорили до обеда. После обеда решили посмотреть город, а потом отправиться к сопровождавшей нас родственнице, у которой моя сестра могла переночевать.

В Харькове, как и в Киеве, большая часть разрушений во время войны была произведена коммунистами. Теперь шла перестройка мостов, постройка новых зданий. Везде была грязь, строительный мусор – ничего похожего на прежнюю красивую Сумскую улицу. Так дошли до квартиры родственницы. Она служила секретаршей в Технологическом Институте и имела комнату вблизи Института. Тут наши разговоры продолжались. Родственница видимо боялась, что нас подслушивают. Просила говорить тихо, осматривала двери и окна. Настал вечер. Условились на следующий день встретиться у родственницы и там вместе пообедать. Распрощались и я отправился в свой отель. На Сумской улице, несмотря на разруху и поздний час, было много гуляющих.

На следующее утро проснулся рано, покончил с завтраком и в ожидании представителя Интуриста, сидел у окна, смотрел на знакомую мне Екатеринославскую улицу и на берег харьковской речки. Большие перемены. Вдоль речки уже нет больше красивых цветников. На противоположном нагорном берегу уже не высится красивая колокольня Харьковского Собора. У меня под окном раскопана улица, вытаскивают старые канализационные трубы. Тяжелые земляные работы выполняются женщинами. В прежние времена на таких работах женщин не было. Все это достижения коммунистического режима.

В девять часов появился представитель Интуриста и мы отправились в Технологический Институт. Тут, видимо, деловая жизнь начинается раньше, чем в Киевском Политехникуме. Директор меня сразу принял. В его кабинете уже были профессора теоретической механики и сопротивления материалов. Директор преподает детали машин и, видимо, в курсе всего учебного дела Института. Он без всяких посторонних разговоров сразу приступил к делу, ознакомил с положением дел Института, указал на увеличение числа студентов, на тесноту помещений, оставшихся без существенных перемен. Программы теоретических курсов остались примерно те же, что были в дореволюционное время, но практические занятии студентов значительно расширились. Так как все заводы сейчас в руках правительства, то занятия студентов можно организовать так, что каждый из них проходит на заводе практику, соответствующую выбранной им специальности. После общего доклада директора профессора механики и сопротивления материалов более подробно рассказали о преподавании их предметов и показали свои лаборатории.

После осмотра Технологического Института мой гид предложил посетить одну из средних школ. Я согласился и позже был очень доволен, что это сделал. Заехали в одну из школ. Обычных занятий там не было – шли экзамены. Нас встретил директор школы. Начали с осмотра классов, в которых преподается физика и химия. Классы эти были прекрасно оборудованы нужными приборами для демонстрации опытов. В мое время таких классов не было. Да и теперь, может быть, эта школа представляет исключение и служит для показа иностранным посетителям.

Разговорился с директором, еще молодым человеком лет сорока. Оказалось, что помимо административной работы, он преподает русскую литературу и интересуется этим предметом. Он пригласил меня в свой кабинет и показал учебники, по которым идет преподавание. По сравнению с моим временем, преподавание литературы теперь значительно расширилось и продолжается в трех последних классах средней школы. Учебник по литературе состоит из трех томов, каждый примерно в четыреста страниц. Первый том начинается с былин, дальше Слово о Полку Игореве и кончается литературой восемнадцатого века. В третьем томе излагается новейшая литература, начиная с Горького. Я впоследствии купил и прочел эти три тома. Первые два тома представляют ту историю, которую мы когда‑то изучали, но написанную интереснее и с большими подробностями. Что касается третьего тома, то эта книга совсем другого характера. Она наполнена пропагандой коммунизма и никакого литературного интереса не представляет. Директор произвел на меня очень приятное впечатление. Может быть он и коммунист, но безусловно человек, знающий свой предмет и любящий преподавание.

Покончив с осмотром школы, я отправился к родственнице, где меня ожидала сестра. Условился с ней, что буду хлопотать в Москве о ее выезде ко мне в Америку. Оставил ей денег на выезд и после этого мы все вместе отправились на вокзал.

Московский поезд уходил вечером и я до Тулы проспал. Тула видимо разрослась, обратилась в большой промышленный центр. Кругом шли постройки новых заводских зданий. Во главе нашего поезда был электровоз, начиналась электрофицированная часть железнодорожной сети и расстояние от Тулы до Москвы мы проехали очень быстро. Вообще переезд Харьков-Москва занял пятнадцать часов. В прежнее время на это требовались сутки – большое ускорение движения. Но эта линия особенная, по ней ездит вся коммунистическая знать на Черноморское побережье и на Кавказские Минеральные Воды. Перед Москвой, обслуживающая вагон женщина, разносила стаканы полухолодного чая, но к чаю ничего, даже куска хлеба получить было нельзя. Вагон-ресторанов видимо не существовало.

На вокзале в Москве меня встретил представитель Интуриста и доставил меня в знакомый отель Метрополь. Мне отвели поместительный номер, состоявший из большой приемной и спальни. Вымывшись и переодевшись, я отправился вниз в ресторан. Чуть‑ли не одновременно туда явились трое русских профессоров, которым видимо было поручено меня встретить. Двух из них, В. З. Власова и В. В. Соколовского, я знал еще по Конгрессу Механики в Брюсселе. Третий, Г. К. Михайлов, оказался секретарем Общества Русских Инженеров. Про себя я решил, что он должно быть был представителем коммунистической партии. Профессора предложили начать день завтраком, а потом заняться осмотром Москвы и ее окрестностей. Завтрак был, конечно, не такой как в былые времена, но все же голод можно было утолить.

Для поездки по Москве решили воспользоваться автомобилем Власова, который был недавно им получен после нескольких лет ожидания в очереди. Власов, видимо, был горд своим приобретением, но как следует управлять автомобилем еще не научился. Впрочем, этого и не требовалось. Улицы были совсем пустые и автомобилей мы почти не встречали. Проехали по Тверской и выехали за город. Исторические места.

«Кутузовская изба», воспроизводящая ту, в которой происходил Военный Совет в Филях. Поехали дальше. Начался совсем деревенский вид. Кругом поля, небольшие березовые перелески. Власов решил показать мне свою дачу. Это был небольшой домик. Власову принадлежит только половина – три комнаты и кухня. Хотя уже был июнь, но в Москве иногда бывает холодно и семья на дачу еще не переехала. Обстановка самая жалкая. Раскладные железные кровати, какие я знал еще по студенческим временам. Постели закрыты одеялами из толстого грубого сукна. Видимо, известный русский академик живет теперь совсем по-студенчески. В дореволюционное время академики жили с большим комфортом. Осмотрев дачу, отправились назад в Москву.

По дороге показали дачу академика Капицы. Он, видимо, пользуется в России большой известностью, но его дача – самый обыкновенный деревянный домик, оставшийся от старого времени. Новых дач я не видал. Остановились на короткое время у нового здания Московского Университета. Полюбовались чудным видом на Москву. Осмотр Университета был намечен на один из последующих дней и мы, не задерживаясь, возвратились в мой отель. Тут условились встретиться на следующее утро и заняться осмотром Института Механики Академии Наук. Так закончился первый день моего пребывания в Москве.

На следующее утро опять явились те же профессора и мы отправились осматривать Институт Механики. Тут нас уже поджидали. В приемном зале собрались главные сотрудники Института во главе с директором, академиком А. А. Ильюшиным. Уселись за длинный стол. Начались расспросы об Америке и об американских лабораториях. После этих разговоров общего характера, занялись осмотром лаборатории. Машины мне знакомые, немецкого и швейцарского образца. Удивляла теснота расположения машин. К некоторым машинам трудно подойти, трудно установить измерительные приборы, а ведь деятельность лаборатории только начинается. Дальнейшее расширение лаборатории, видимо, не предусмотрено. Показали приборы для испытания стали при высоких температурах. Приборы такие же, как в Америке – ничего нового я не увидел.

Из Института Механики отправились в Институт Прикладной Механики и Машиностроения. Во главе Института стоит академик А. А. Благонравов, мой бывший ученик по Петербургскому Политехническому Институту. В те времена, он состоял в группе неуспевающих студентов, а теперь заведует крупнейшей лабораторией прикладной механики. В лаборатории я оставался недолго. Заведывавший моими передвижениями Г. К. Михайлов сообщил, что со мной желает встретиться вице-президент Академии Наук академик А. В. Топчиев и мы отправились в главное здание Академии. В кабинете Топчиева я застал группу ученых сотрудников. Все интересовались узнать, какое впечатление производит на меня Россия после сорокалетнего отсутствия. Говорили и о положении высшего технического образования, которым я специально интересовался. Топчиев намекнул также, что если бы я пожелал вернуться в Россию, то мог бы работать в одном из исследовательских институтов Академии. Вернулся я в свой отель, когда уже вечерело.

Следующий день, воскресенье, решил посвятить осмотру Кремля. Обошел его со всех сторон. Посмотрел на длинную очередь у мавзолея Ленина. Зашел в Кремль. Там уже было немало публики, главным образом школьников под присмотром учителей. Осмотрел Грановитую палату. Посетил Кремлевские церкви – все они обращены в музеи. Никаких церковных служб в них не происходит. Все церкви отремонтированы. Древняя живопись восстановлена под руководством специалистов. Кремлевский двор содержится в образцовом порядке. Осмотр Кремля занял все утро.

После обеда решил пойти в театр. Получить билет в Большой или Художественный театры не было никакой возможности – все распродано заранее. Зашел в какой‑то незнакомый мне небольшой оперный театр на Тверской. Шел Севильский Цирульник. И певцы и оркестр были очень хорошие. В антрактах публика вела себя чинно, но одежда у всех была довольно жалкая. В былые времена даже на галерке люди были лучше одеты. Теперь дамы в первых рядах партера одеты в самодельные ситцевые платья, мужчины являются в каких‑то парусиновых блузах, у всех плохая обувь. После театра пошел бродить по московским улицам. Поражало полное безлюдье. На улицах еще совсем светло, а в центре города почти нет прохожих. Вернулся в свой отель рано.

На следующее утро решил заняться делом моей сестры. Отправился в Министерство Внутренних Дел, в отделение, ведающее выездами за границу. Принял меня господин в военной форме, которому я изложил мою просьбу. Он попросил написать соответствующее прошение и обещал свое содействие. Прошение это, как позже выяснилось, не имело никаких последствий и сестра моя, прождав два года, умерла, не получив разрешения на выезд из России.

После завтрака за мной заехал Власов и мы отправились осматривать лабораторию Академии Строительства и Архитектуры. Эта совсем новая лаборатория, расположенная за городом, приспособлена, главным образом, для испытания железо-бетонных конструкций. Тут я встретил нескольких моих учеников еще по Институту Инженеров Путей Сообщения в Петербурге. Встретил В. П. Николаева, оставленного мною при Институте в качестве стипендиата. Встретил К. С. Завриева, бывшего моим ассистентом по курсу сопротивления материалов. Встретил ученика, перешедшего еще в мое время на службу в Московский Институт Инженеров Путей Сообщения. С ним произошла большая перемена. Я его знал молодым человеком, а теперь передо мной стоял с трудом двигавшийся глубокий старик. Позже узнал, что он пострадал еще в первые годы коммунистическаго режима. Он принимал участие в работе по испытанию железнодорожных мостов. После революции были большие трудности при восстановлении нормального железнодорожного сообщения. Исследования показывали, что в некоторых мостах при усиленных нагрузках получаются очень высокие напряжения и исследовательская комиссия рекомендовала понижать в таких случаях скорость движения. Политическая полиция решила, что это саботаж и моему ученику пришлось провести несколько лет в концентрационном лагере.

Лаборатория Академии Строительства оказалась очень интересной. Особенно интересны были опыты с доведением конструкций до полного разрушения. На основании таких опытов лаборатория устанавливает нормы допускаемых напряжений в архитектурных конструкциях.

На следующий день я с утра отправился в Московское Техническое Училище имени Баумана. Встретился с профессором С. Д. Пономаревым и его ближайшими сотрудниками. В последние годы эта группа людей была занята изготовлением руководства по расчетам прочности машин. Еще недавно прочные размеры машинных частей определялись на основании эмпирических формул. Теперь вопросы прочности разрешались на основании возможно более полного исследования напряжений, возникающих при работе машин. Для определения напряжений в различных частных случаях приходится пользоваться всеми известными решениями математической теории упругости. Так получилось трехтомное сочинение: «Расчеты на Прочность в Машиностроении», представляющее собой наиболее полное исследование в этой области. Группа Пономарева производила впечатление людей, преданных своему делу и пользующихся всеми средствами математического анализа для разрешения поставленной ими практической задачи.

Из Технического Училища я отправился в новое здание Московского Университета. Это огромное здание по внешнему виду совсем непохоже на учебное заведение. В нем располагаются факультеты математических, физических и естественных наук. Меня встретил декан Механико-Математического факультета Н. А. Слезкин. В его роскошном кабинете собралась группа профессоров механики с заведующим отделением механики А. Ю. Ишлинским во главе. Декан кратко рассказал об организации этого отделения. Оно имеет пятилетнюю программу. Последний год затрачивается на более детальное изучение какой‑либо определенной группы предметов. Имеется шесть программ специализации: 1) Теоретическая механика, 2) Прикладная механика, 3) Гидро– и Аэродинамика, 4) Теория упругости, 5) Теория пластичности, 6) Волновая механика. В программу специализации по теории упругости входят, например, такие предметы, как а) сопротивление материалов, б) статика и динамика сооружений, в) теория пластинок и оболочек, г) теория упругости, д) устойчивость упругих систем, е) вибрации упругих систем.

Лучшие из оканчивающих студентов стремятся, конечно, остаться при университете и готовиться к получению ученых степеней. Остальные либо идут на службу в один из исследовательских институтов Академии Наук, либо идут в преподаватели математики средних школ. После этого общего обсуждения задач отделения механики занялись осмотром здания, а потом отправились в одну из университетских столовых. Мне сказали, что это студенческая столовая, но завтрак, вероятно, был лучше того, что обычно получают студенты. За столом сидели не только сопровождавшие меня профессора, но также мой гид и, что меня удивило, шофер. Я подумал, что может быть он не только шофер, но и наблюдатель по политической части.

После завтрака отправились в здание физики, где располагается лаборатория для испытания механических свойств строительных материалов. Лаборатория не имеет прямого выхода во двор и совершенно неприспособлена для испытания громоздких строительных частей. Испытательные машины опять расположены черезчур густо и доступ к ним и расположение измерительных приборов весьма затруднены. Совершенно непонятно почему была допущена такая теснота и такие неудобства в совершенно новой лаборатории. Лаборатория не произвела впечатления интенсивно работающего учреждения.

Профессор Власов показал мне собранную им интересную коллекцию моделей различных пространственных конструкций, которой он пользуется на лекциях по статике сооружений. Профессор Работнов показал идущие под его руководством испытания стали при высоких температурах. Для этих испытаний он применяет такие же приборы, какие можно видеть в американских и английских лабораториях. После осмотра лаборатории я отправился в свой отель. Нужно было уложить вещи, выполнить некоторые формальности с документами и уехать на вокзал. Я ехал ночным поездом в Ленинград.

Мои сборы были прерваны совершенно неожиданным посещением. Явился профессор Ильюшин с женой и двумя ассистентами. Явился и Михайлов, сопровождавший меня во всех передвижениях по Москве. Явились они не с пустыми руками, а притащили бутыль кавказского вина и шоколадный торт. Появились стаканы и началась выпивка и разговоры. Публика, видимо, не боялась подслушивания и говорила гораздо свободнее, чем во время официальных лабораторных посещений. Говорили долго и в конце концов оставили мне на сборы очень мало времени. Только благодаря энергичной помощи Михайлова, мне удалось во-время явиться на вокзал. На этот раз я получил отдельное купэ и проспал без перерыва до Ленинграда.

На вокзале в Ленинграде меня встретил гид Интуриста. Николаевский вокзал остался без всяких изменений. К отелю, бывшая Астория, ехали вдоль Невского Проспекта и Большой Морской. В былое время, это были самые парадные улицы с богатыми магазинами, ресторанами, кафе. Теперь ничего этого нет. Дома остались прежними, но стоят без ремонта и имеют жалкий вид. Магазины исчезли. Зеркальные окна забиты досками. Появились лавки для покупки подержанных вещей, какие‑то склады с забитыми досками окнами, конторы юридической помощи. От прежней жизни ничего не осталось. Отель Астория сохранился. Мне отвели комнату с видом на площадь. Исаакиевский Собор окружен лесами – идет ремонт мраморной облицовки.

Через несколько минут после моего прибытия, появился профессор Н. Н. Давиденков, один из немногих моих товарищей по Путейскому Институту, оставшихся в живых. Я ему ничего не писал о моей поездке в Россию, но, очевидно, кто‑то знает о всех моих передвижениях и знает, с кем я был знаком сорок лет тому назад. Поразительная осведомленность! Давиденков, несмотря на восьмидесятилетний возраст, продолжает служить и работать в Ленинградском Политехникуме на Механико-Математическом факультете, программы которого я когда‑то разрабатывал. Давиденков мне сообщил, что на день моего приезда назначено посещение Политехнического Института и мы, не задерживаясь, туда отправились.

Ехали вдоль Набережной, потом – Троицкий мост, Каменноостровский Проспект, а дальше Сосновка и Политехнический Институт. Проезжали по лучшим частям города. Опять передо мной была Нева, чудесный вид на Петропавловскую крепость. Дворцы содержатся в полном порядке. Зимний Дворец перекрасили в пестрые цвета. В нем теперь помещается музей. Красив, как и прежде, Каменноостровский проспект. Никаких разрушений во время войны, как видно, ни тут, ни вообще в знакомом мне бывшем старом Петербурге не произошло.

В Лесном и Сосновке большие перемены. В мое время это были дачные поселки – маленькие деревянные домики, масса зелени, а кругом – сосновые леса. Теперь все изменилось. Леса и сады вырублены, деревянные постройки разобраны, строятся кирпичные дома в пять-шесть этажей с массой мелких квартир. От былой дачной жизни ничего не осталось.

В Политехникуме нас поджидали. В профессорской комнате собралась значительная преподавательская группа с директором Института во главе. Все новые люди, среди них только двое осталось от прежней знакомой мне преподавательской группы. Прошло пятьдесят пять лет со времени моей лаборантской службы в Политехническом Институте и мои знакомые обратились из начинающих преподавателей в глубоких стариков.

Попросили рассказать об организации американских инженерных школ. Для них было совершенно непонятно с какими жалкими познаниями американская молодежь выходит из средних школ и как их в высших школах нужно обучать грамоте, как в рабфаке.

После общих разговоров, перешли к осмотру здания. Вошли в актовый зал, посетили библиотеку. Тут большая перемена. В мое время студенты в главную библиотеку не заходили, бывали там только немногие преподаватели. Теперь читальный зал был заполнен студентами. Даже антресоли заняты читающей публикой. Библиотека оказывает большую помощь в научной работе. Довольно назвать область науки, в которой вы в данное время работаете и вы еженедельно будете получать список новых работ, появившихся за педелю в этой области.

Служащие библиотеки не только знают важнейшие иностранные языки, но знают, каждый в определенной области, существенную литературу предмета. Невольно вспоминаются служащие американских библиотек, которые не могут прочесть даже заглавия тех книг, которые они выдают.

Осмотрев главное здание, я отправился в лабораторию по испытанию строительных материалов, устройством которой я когда‑то так интересовался. Машинный зал остался без изменений, но в него опять‑таки втиснули несколько новых машин, захваченных после войны в Германии. Создалась теснота, затрудняющая пользование машинами. Самодельные приборы, которыми я когда‑то пользовался при опытах, связанных с моей диссертацией, сохраняются и мне их показали. Вспомнились давние времена, когда работа казалась такой интересной и такой важной. Установленное тогда дифференциальное уравнение для кручения двутавровых балок нашло впоследствии широкое применение при исследовании устойчивости тонкостенных конструкций.

Покончив с лабораторией, я занялся осмотром Механико-Математического отделения, программы которого разрабатывал когда‑то совместно с профессором Иоффе. Отделение это располагается в здании бывшего студенческого общежития. Здание не приспособлено для лабораторных занятий и работать приходится в большой тесноте. Программа отделения расчитана на пять с половиной лет и имеет шесть специальностей. Каждый год принимается 150 студентов – по 25 студентов на каждую специальность. Первые три года они имеют общую программу, главным образом по математике и механике. Дальше идет специализация, половина студентов занимается механикой, а другая половина – физикой твердого тела. В группе механики имеются три специальности: а) теория упругости и пластичность, б) гидромеханика и аэромеханика, в) нелинейная механика. Студенты, занимающиеся теорией упругости, работают под руководством известного специалиста А. Лурье и делают у него не только теоретические, но и экспериментальные работы. В группе физики твердого тела я познакомился с лабораторией Н. Н. Давиденкова, изучающего механические свойства металлов.

На следующий день я с утра отправился в Институт Инженеров Путей Сообщения. Пошел пешком, чтобы увидеть все перемены, происшедшие за сорок лет. Но перемен почти не было. Даже памятник Николаю Первому остался на месте.

Прошел Демидов переулок. Вышел на Садовую. Сенной рынок убрали – стало чище. Наконец, я на Забалканском Проспекте перед зданием Института. Тут перемена – надстроили один этаж. Входная дверь осталась прежняя. Вошел в вестибюль. Швейцаров нет – пальто нужно отдавать пожилой женщине-служащей. От нее узнаю, что помещения администрации располагаются в присоединенном к Институту здании на Фонтанке. Иду туда.

Меня поджидают. Встречает директор и группа профессоров – все новые незнакомые люди. Усаживаемся за стол и директор рассказывает о переменах, происшедших в Институте со времени революции. В Институте теперь изучаются только сухопутные сообщения. Водные сообщения и вся гидротехника преподаются теперь в особом Гидротехническом Институте. Число студентов значительно возросло и достигает шести тысяч. В России теперь имеется около десятка путейских институтов и на путейцев имеется большой спрос.

В Америке совсем нет инженеров на железных дорогах и при моих работах по прочности пути у берегов Тихого океана, специалиста, знающего кое‑что о напряжениях, приходилось вызывать из Чикаго. Такой порядок мог существовать и можно было ограничиваться грубым эмпиризмом пока условия движения изменялись медленно. Когда же начали вводить электрические и нефтяные локомотивы и резко увеличились нагрузки, то, конечно, и в Америке пришлось обратиться к образованным инженерам.

После общих разговоров приступили к осмотру Института. Соединительными коридорами прошли в старое знакомое мне здание Института и начали с осмотра Механической Лаборатории, в которой пятьдесят шесть лет тому назад (1902) я начал мою лаборантскую службу. Машинный зал остался прежним, но после войны в него втиснули несколько новых машин, захваченных у немцев. И машины, и измерительные приборы были знакомого мне образца. Ничего нового, оригинального я не заметил.

После лаборатории посетили другие помещения. Мне особенно хотелось видеть библиотеку. Ведь в первую треть девятнадцатого века ряд профессоров Института были французами. Тут начинали свою научную карьеру знаменитые Ламэ и Клапейрон и я надеялся повидать их ранние труды. Но мои надежды не осуществились. Помещение библиотеки ремонтировалось и все было закрыто. После осмотра, директор пригласил всех к завтраку, организованному в одной из комнат лаборатории. Появились два новых лица. Я их узнал. В мое время это были молодые начинающие преподаватели – теперь седые старики.

После завтрака директор предложил посмотреть студенческие работы. Приближались выпускные экзамены и студенты были заняты заканчиванием дипломных проектов. В Институте теперь студенты подразделяются на несколько специальностей. Мы зашли в чертежную студентов специализирующихся по мостам. Чертежной им служит теперь бывший актовый зал Института. В мое время зал был украшен портретами Императора Александра I, основателя Института и Николая II. По другой стене располагались портреты министров путей сообщения, непосредственных начальников Института. К третьей стене был прикреплен ряд мраморных досок, на которых были вырезаны имена студентов, окончивших Институт первыми по успехам. Ничего этого теперь здесь не было. Портреты были убраны. Мраморные доски сорваны со стены и места прикреплявших их крючков были грубо замазаны цементом. Революционные власти не любят никаких отличий, полученных при старом режиме.

Теперь актовый зал заполнен чертежными столами и развешенными законченными чертежами. Директор предложил мне проэкзаменовать нескольких студентов, что я и сделал. Оказалось, что проект моста разрабатывается теперь полнее, чем в наше время. Мы получали задание выполнить проект моста заданного типа и заданного пролета. Это задача строительной механики. Теперь студент получает более сложную задачу. Ему дается план реки и чертежи в горизонталях той местности, где должен быть построен мост, и он должен выбрать наиболее выгодное место для пересечения реки и наиболее экономный тип моста. Для этого, конечно, приходится рассматривать целый ряд вариантов и решений этой задачи. Только после утверждения выбранного варианта руководителем проекта студент переходит к расчету и конструированию моста. Когда проект готов, студент должен составить подробную записку о производстве работ по сооружению опор и по сборке моста. Конечно, все это более поучительная задача, чем то, что делалось в наше время.

Из ответов студентов я убедился, что они ясно понимают выполненную ими задачу и обладают хорошими познаниями в области мостов. Безусловно они лучше подготовлены к решению практических задач, чем в наше время были мы. После этого директор попросил меня сказать несколько слов студентам. Я отметил прекрасную подготовку, которую они получили в области мостов и пожелал им успеха в будущей практической деятельности. Отметил также, что в наше время, женщин в Институт не принимали, а вот теперь среди оканчивающих примерно треть – барышни. Слово «барышни» произвело неожиданный эффект – все громко рассмеялись. Оказалось, что это слово теперь не употребляется. Нужно было сказать «девушки».

После осмотра Института, предстояло в этот день еще два дела. Но телефону мне сообщили, что в Институте по изучению полупроводников меня ждет А. Ф. Иоффе, мой товарищ по Роменскому реальному училищу, а вечером намечалась встреча с группой профессоров в «Доме Ученых». Отправился к Иоффе. Его Институт устроился в одном из дворцов на набережной Невы. Иоффе имел квартиру при Институте и, так как Институтом я не интересовался, мы отправились в его квартиру. В последний раз я видел Иоффе в 1926 году. За тридцать два года он сильно изменился и из полного сил энергичного человека обратился в дряхлого старика. О своей жизни и о положении дел в России он, видимо, говорить не хотел. Говорил о работе Института и о планах своей дальнейшей научной работы. Для меня было ясно, что выполнить эти планы он уже не сможет. Я у него долго не оставался – это был уже не тот Иоффе, которого я когда‑то знал.

Отправился в свой отель, где меня уже поджидал Давиденков, чтобы вместе пойти в Дом Ученых. Это учреждение, организованное при содействии Максима Горького в первые годы революции, тоже устроилось в одном из дворцов на берегу Невы. Чудесное здание содержится в полном порядке. Мы поднялись по красивой лестнице в приемный зал. И лестница, и зал украшены картинами известных художников. Видно великим князьям хорошо жилось в Царской России.

Постепенно собрались и приглашенные ученые. Среди них встретился и один из старых знакомых – морской инженер, с которым приходилось встречаться еще во времена моей консультационной работы на заводах русского флота. Ему, очевидно, царская военная служба не помешала наладить хорошие отношения с революционной властью и сейчас он состоит членом Русской Академии Наук.