Текст книги "Воспоминания"

Автор книги: Степан Тимошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Чтобы расширить круг лиц, заинтересованных в получении докторских степеней, я воспользовался связью с Компанией Вестингауз и наладил комбинацию, при которой некоторые инженеры, после окончания заводской школы, поступали в Мичиганский университет и работали под моим руководством. Позже, из‑за дальности расстояния, Мичиганский университет был заменен Питсбургским. При моем участии были выработаны правила, которые давали возможность вестингаузовским инженерам слушать в Питсбурге некоторые университетские курсы, сдавать докторские экзамены и представлять, в качестве диссертаций, научные работы, выполненные в Исследовательском Институте Компании. Это сотрудничество университетов с техническими компаниями в деле подготовки докторов инженерных наук нашло в Америке широкое распространение. Например, в Станфордском университете большое число кандидатов на докторскую степень в инженерных науках являются в то же время инженерами различных Исследовательских Институтов, расположенных вблизи университета.

Летняя школа механики

В деле привлечения кандидатов на докторскую степень большую роль сыграла организация при Мичиганском университете летней школы механики. Некоторые летние занятия существовали в университете и раньше, главным образом для студентов, по какой‑либо причине отставших и желавших догнать своих товарищей. Я предложил организовать летние лекции по разным отделам механики и математики, которые могли бы заинтересовать лиц, желающих получить докторскую степень по механике. Расчет был на то, что молодые преподаватели других американских университетов пожелают использовать летние каникулы для прослушания курсов, обычно требуемых на докторских экзаменах. Предложение было принято. Несколько профессоров согласились читать курсы для докторантов. Объявление об этом начинании и программы предполагаемых курсов были разосланы по всем американским университетам.

Успех этого предприятия был совершенно неожиданный. К началу летних занятий собралась группа преподавателей около пятидесяти человек со всех концов Америки, желавших прослушать летние курсы. Я прочел курсы «Теории Вибраций» и «Избранные Задачи по Сопротивлению Материалов». Теоретические лекции сопровождались примерами и задачами из моей заводской практики: Лекции видимо заинтересовали слушателей и они охотно выполняли задаваемые им домашние задачи. По окончании курса некоторые из слушателей заявили, что будут стараться получить годовой отпуск и возвратятся в Анн Арбор для писания докторской диссертации. И действительно, начиная с летней школы механики 1929 года, число докторантов, занимающихся механикой, начало быстро возрастать в Мичиганском университете.

Для объединения слушателей докторантских курсов были организованы еженедельные доклады, читавшиеся сторонними лекторами, известными профессорами и инженерами. Профессор Вестергаард доложил о своих работах по теории упругости. Доктор Надай рассказал о своих исследованиях по пластичности. Представитель Всеобщей Электрической Компании доложил о способах уравновешивания электрических машин, практикуемых его Компанией.

В дальнейшем, дело привлечения сторонних лекторов в нашу школу значительно расширилось. Вспоминаю случай привлечения в нашу летнюю школу известного английского профессора Соусвелля. Для этого понадобилось больше средств, чем то было в бюджете нашей школы и я обратился за финансовой поддержкой к одному из представителей автомобильной промышленности, бывшему воспитаннику Мичиганского университета. Он отнесся к нашему плану благосклонно и деньги, нужные для приглашения Соусвелля, были получены. Позже я узнал, что при проведении этого дела в правлении автомобильной компании кто‑то обратил внимание на непонятное ему слово «симпозиум», употребленное в моей записке. Обратились к энциклопедическому словарю и установили, что это слово означает что‑то вроде сообщества для выпивок. Несмотря на такое толкование иностранного слова, деньги для приглашения Соусвелля были университетом получены.

Возвращаюсь к лету 1929 года. По окончании занятий в летней школе, я решил провести остаток лета в каком либо Американском курорте. До этого времени я совершал по Америке только деловые поездки и об американских местах отдыха не имел никакого представления. Знакомый американец, преподаватель математики, посоветовал мне отель вблизи Eastes Park недалеко от большего города Денвер. Он сам каждое лето ездил в эти места и делал там горные прогулки. По рассказам место показалось интересным и мы туда отправились. От ближайшей железнодорожной станции до Истес Парк пришлось ехать довольно долго на лошадях и мы туда добрались только к вечеру. Рекомендованная нам для ночевки гостиница оказалась весьма неказистой. Зал был наполнен рабочим людом. Они здесь отдыхали после рабочего дня. Сидели в шапках, пили, ели и курили отвратительный табак.

Одним словом, не было ничего похожего на отель в швейцарском курорте. Мы наскоро поужинали и отправились в отведенную нам для ночевки комнату.

Утром мы в Истес Парке не засиживались и отправились дальше, в рекомендованный нам отель, расположенный на высоте 9. 000 футов, у подножия самых высоких гор тех мест. Отель оказался еще примитивнее того, в котором мы ночевали. Он состоял из одного небольшого здания постоянного характера и группы шалашей. В здании имелись две комнаты, приемная, где гости проводили вечера, и столовая. Спали гости в шалашах, постройках временного характера. Один из таких шалашей отвели и нам. В нем были две кровати, умывальник весьма примитивного характера, небольшой столик и два табурета. Воду приносили из источника и очень ею дорожили. Кормили в отеле не плохо. Прислуживали в столовой студентки из соседнего университета. Кругом ничего, кроме выжженой травы и кое-где росшей ольхи, не было. Вид довольно унылый. Первые дни гуляли и даже взбирались на небольшие горы, не выше 12.000 футов. Так как отель стоял на высоте 9.000 футов, то на такой подъем требовалось всего три часа. Но и на таком подъеме уже чувствовалась высота, начиналось головокружение. Взбираться на более высокие горы мы не решились. Пока была хорошая погода, мы много гуляли по окрестностям и не скучали. Но в начале сентября, погода резко изменилась. В одну ночь подул северный ветер и выпал глубокий снег. О прогулках не могло быть и речи. По расчищенной дорожке можно было добраться от шалаша до главного здания и там погреться и поесть.

Через несколько дней снег стаял и опять можно было начать наши прогулки, но мы почувствовали, что достаточно пожили в первобытных условиях горного отеля и решили спуститься в Истес Парк и оттуда ехать к ближайшей железнодорожной станции. В Истес Парк остановились в прежней гостинице, которую так критиковали три недели тому назад. Теперь, после опыта в горном отеле, она казалась нам комфортабельной. Особенно приятно было взять теплую ванну. Все относительно в этом мире!

Следующей остановкой в нашем путешествии был Иеллостонский парк. О нем мы кое‑что читали и многого ожидали. В парке мы выполнили установленную четырехдневную поездку. Какого‑либо первобытного крупного леса мы там не видели. Если он когда‑либо там и был, то очевидно его давно уничтожили. Нам попадались леса из мелких деревьев. Интересно было иногда видеть диких животных, которые обычно прячутся от людей. Особенно часто встречались медведи, которые людей не боялись и на остановках подходили к экипажам и вели себя как профессиональные нищие. Матери ставили своих детенышей в позы попрошаек и те пользовались у туристов особым успехом. Их задаривали сахаром и апельсинами. На остановках по вечерам нам рассказывали о различных научных работах, ведущихся при парке. Показывали кормление медведей. В общем поездка нам понравилась.

Отсюда жена поехала домой, а я двинулся по делам на Запад. У городка Ваначи работали инженеры Вестингауза. Компания поставляла железной дороге тяжелые электровозы и теперь шли измерения напряжений, вызываемых этими электровозами. Предполагалось, что результаты измерений будут доложены в моем присутствии представителям железной дороги. Вблизи не нашлось подходящего представителя, знающего что‑либо о напряжениях. Такого специалиста нашли только в Чикаго на расстоянии 3.000 километров от места работ. Это не Россия, где на каждом участке в 70-80 километров имелся инженер путей сообщения.

В ближайшее воскресенье наши инженеры показали мне интересную ярмарку – продажу яблок нового урожая в Ваначи. Я не знал, что Ваначи, крупный центр по торговле яблоками, но еще подъезжая к городу заметил, что на площадках вагонов и на платформах товарных поездов толпятся какие‑то оборванцы. Позже мне объяснили, что это бродяги, не имеющие определенных занятий. В сентябре они съезжаются сюда для заработка, так как для сборки яблок требуется немало рабочих рук. Приезжают сюда и торговцы фруктами. Они вагонами закупают яблоки и отправляют их в крупные города на востоке. Показали мне инженеры еще одну местную достопримечательность – мертвый город, расположенный в лесных зарослях, недалеко от места их работы. Когда‑то тут был вековой лес, но явились предприниматели, собрали рабочих, устроили для них дома, срубили и распилили деревья, вывезли дерево и дома больше никому не нужны.

Покончив с работами наших инженеров, я решил проехать в Сиаттл, расположенный на берегу Тихого океана. Приехав в этот город, прошелся по нескольким улицам. Нашел, что здания, и вывески, и плакаты, и стульчики на высоких ножках в ресторанах, все было совершенно такое же, как где‑либо в Питсбурге или Филадельфии. Ничего местного, характерного. И люди, пришедшие сюда из разных стран, говорили на одном и том же языке, были одинаково одеты, имели одни и те же интересы. Скучно жить в такой стране!

На другой день, осмотрев университет и побывав на электрической станции, где велись исследования вибраций крупных машин, я отправился скорым поездом домой. Шестьдесят часов пути. Достаточно времени для размышлений!

Приехал домой к началу осеннего семестра 1929-1930 учебного года. Группа лиц, желавших заняться докторскими диссертациями, возрастала и я решил прочесть им курс Теории Упругости. Читал примерно то же, что являлось общеобязательным курсом для наших петербургских студентов кораблестроителей. Но тут выяснилось, что изложение курса нужно вести медленнее, чем я это делал в Петербургском Политехникуме. Американские докторанты в математике были значительно слабее наших студентов третьего курса.

В том же году, для объединения докторантов и преподавателей, ранее прослушавших мои курсы, я решил организовать семинар по Строительной Механике, на котором могли бы делаться доклады по разным отделам механики упругого тела. Предметом семинара, для начала, была взята Статика Сооружений. В ней были особенно заинтересованы преподаватели строительного отделения. Они были знакомы с английской литературой по этому предмету, но труды немецких инженеров, таких как Мор и Мюллер-Бреслау были им мало известны. При разборе метода Мора вычисления прогиба балок выяснилось с полной очевидностью, что посвященная тому же вопросу статья одного из бывших профессоров Мичиганского университета является плагиатом. Это, конечно, смутило американских преподавателей. В одном из последующих семестров был доложен метод Гарди Кросса расчета рамных конструкций. С работой Гарди Кросса я раньше знаком не был, но тут сразу заметил, что его метод совпадает с хорошо известным мне методом Чалышева, опубликованным чуть ли не на десять лет раньше в Загребе. О плагиате здесь не могло быть и речи, но под сомнение ставился вопрос приоритета.

Метод Гарди Кросса нашел в Америке широкое распространение. Можно сказать даже черезчур широкое – чуть ли не вся теория статически неопределимых конструкций сводится в Америке к этому методу. Конечно, студент должен получать упражнения в применении этого метода, но этого недостаточно. Он должен понимать, почему метод дает нужные результаты. Должен знать, что это есть метод решения системы линейных уравнений путем последовательных приближений. Но в американских школах обучают, главным образом тому – «как сделать расчет», а не – «почему предлагаемый расчет дает нужные результаты». Практикуют только письменные экзамены и интересуются, главным образом, окончательным ответом, а не порядком рассуждений студента. Является к вам студент – не может решить заданной ему задачи. Он не интересуется решением задачи, а спрашивает только, в какое из приведенных в книге уравнений он должен подставить данные ему числовые значения, чтобы получить нужный ответ.

Дальнейшая деятельность в мичиганском университете

Темы для докторских диссертаций, которые я до сих пор давал, были теоретического характера и для их выполнения лаборатории не требовалось. Но, конечно, было желательно давать задания также и экспериментального характера. Учебная лаборатория сопротивления материалов для научных работ не подходила. Она располагалась в очень тесном помещении и часто была заполнена студентами, делавшими работы, относившиеся к элементарному курсу сопротивления материалов. Требовалось новое помещение. Декан сочувствовал моему плану и помещение нашлось. Были ассигнованы средства для покупки нужного оборудования. Приборы приобретались постепенно в связи с новыми темами докторских работ. Так было приобретено оборудование для изучения распределения напряжений оптическим путем. Были построены приборы для изучения роста деформаций со временем при высоких температурах. При финансовой поддержке со стороны машиностроительной индустрии был построен целый ряд машин для испытания металлов на усталость. Особенно нас тогда интересовал вопрос о влиянии размеров образца на получаемые результаты. Для докторантов были устроены отдельные комнаты. Было и общее помещение, где мы собирались для чая. Я обычно каждый день приходил в лабораторию, беседовал с отдельными студентами о ходе их работы, а потом мы собирались вместе для чаепития и тут обсуждали самые разнообразные вопросы, не только вопросы механики. Беседы эти были видимо интересны для студентов. Были они поучительны и для меня – я знакомился с молодежью новой для меня страны.

По вечерам я занимался дома. Для занятий с докторантами подходящих книг не было и я занялся писанием таких книг. В 1930 году я закончил курс сопротивления материалов. Курс вышел в двух томах, первый – для начинающих студентов, второй – для докторантов и инженеров. Курс нашел значительное распространение в Америке и позже был переведен на несколько иностранных языков. После этого я приступил к составлению курса теории упругости. У меня был такой курс на русском языке, но я задумал его расширить, включив в него все то, что могло бы представить интерес для технических приложений.

Весной 1930 года я получил от Центрального Комитета Интернациональных Конгрессов Механики приглашение сделать на ближайшем Конгрессе, имевшем быть осенью в Стокгольме, реферативный доклад о работах по устойчивости упругих стержней и пластинок. В то же время меня уведомляли, что я избран членом этого Комитета. Конечно, было приятно видеть, что мои труды в области механики упругих тел находят признание. Составление желаемого реферата для меня особого затруднения не представляло, так как вопросом устойчивости деформаций я всегда интересовался и следил за соответствующей литературой.

По моей рекомендации занятия в летней школе механики взял на себя доктор Надай, а я с женой отправился на все лето в Европу с тем, чтобы в августе сделать доклад в Стокгольме. После коротких остановок в Лондоне и Париже мы поехали в Швейцарию, чтобы там основательно отдохнуть после моей интенсивной зимней работы. Пробыли некоторое время на Женевском озере, а потом на весь июль и начало августа осели на моем любимом Тунском озере. В августе двинулись на север. Остановились в Берлине. Тут теперь жила наша старшая дочь. Еще в феврале она покинула Америку, вернулась в Германию и вышла замуж за своего бывшего товарища по архитектурной школе Берлинского Политехникума. Сейчас они оба работали в Берлине, как архитектора. Тут мы долго не задерживались и двинулись дальше через Копенгаген в Стокгольм. Копенгаген – чудесный город. Мы два дня ходили по его улицам и паркам. Посещали музеи. Оттуда поехали в Стокгольм. Этот город поразил нас схожестью его архитектуры с архитектурой нашего Петербурга.

В организации Конгресса на этот раз принимали участие не только ученые, но и представители промышленности. Средств было достаточно и все было организовано на широкую ногу. Заседания происходили в здании парламента. Заключительный банкет был устроен в недавно законченном чудесном здании ратуши. Все остались довольны Конгрессом. Труды его были напечатаны в трех больших томах и вышли без замедления.

Несмотря на близость Стокгольма к Петербургу из России явились на Конгресс всего несколько человек. Среди них был мой старый товарищ по Петербургскому Политехникуму профессор Е. Л. Николаи. Он рассказал мне с какими трудностями теперь связано получение командировок заграницу Он начал хлопоты чуть ли не за год до Конгресса. Отправил в Москву все требуемые документы и несколько раз запрашивал Министерство о судьбе его просьбы, но до дня открытия Конгресса никакого ответа не получил. Тогда он решил использовать остаток каникул для поездки в Крым. В Москве нужно было ждать крымский поезд несколько часов. Он воспользовался этим временем и зашел в Министерство. Тут ему сказали, что командировка разрешена и выдали нужные для поездки документы. Николаи вернулся в Петербург и с опозданием на два дня явился на Конгресс. Трудно было русским профессорам получать разрешения на научные поездки. Николаи рассказывал, что в русских высших школах занятия постепенно налаживаются, условия жизни улучшаются. Он советовал мне бросить Америку и вернуться в Петербург, где я смогу занять любую кафедру. Он тогда себе не представлял, что их мучения в России только начались и что в дальнейшем их ждут еще большие испытания.

В Берлин я вернулся к началу сентября. До отплытия моего парохода оставалось около трех недель и я надумал поехать в Луцк, куда переселился мой брат из Чехословакии. Его неудовлетворяла жизнь в Чехословакии и работа в Сельскохозяйственной Академии. Ему хотелось быть ближе к родным местам. По дороге в Луцк остановился на день в Варшаве. Десять лет прошло с тех пор, как я проезжал ее по пути в Югославию. Город видимо расцветал. Построили ряд больших зданий, центральный вокзал, мосты через Вислу. На вокзале меня встретил Р. Б. Куровский, мой бывший лаборант. Теперь он работал в Варшавском Политехникуме, налаживал там механическую лабораторию. Кафедру Сопротивления Материалов занимал профессор Губер, перешедший сюда из Львова. Составленный Губером польский перевод моего курса служил здесь учебником. Куровский вел практические занятия в лаборатории по программе, которую мы когда‑то разработали. Петербургские, методы преподавания были полностью перенесены в Варшаву.

Куровский рассказывал, как ему удалось выехать из Петербурга. Нужно сказать, что Куровский был одним из первых стрелков в России и известным охотником. Во время царского режима это сближало его с самыми высокопоставленными лицами. Когда явилась новая власть, появилась и новая знать, а среди нее и любители охоты. Куровский, как знаменитый стрелок и охотник оказался нужным новой аристократии и в общем жил неплохо при новом режиме. Все же большевистский режим действовал на него угнетающе и он поспешил покинуть Россию и переселиться в родную Польшу. При помощи новых знакомых он получил разрешение на поездку в Польшу, якобы для улаживания дела с наследственным имением. Поездка предполагалась быть кратковременной и чтобы не вызвать подозрений, он принужден был выехать налегке, с одним ручным чемоданчиком. Все имущество, накопленное за долгие годы, надо было бросить. Особенно трудно было расстаться с картинами, собранными им за последние годы. Но он все бросил и теперь начинал жизнь в Варшаве в положении лаборанта.

Из Варшавы вечерним скорым поездом я поехал дальше, утром был уже в Луцке. На вокзале меня встретил брат и с ним мы отправились в его новое жилище. Жить приходилось в большой тесноте. Со времени революции осталось в городе немало беженцев. Кроме того Луцк сделался теперь губернским городом и сюда наехало много представителей польской власти. Служба брата была связана с проведением земельной реформы. Крупные имения отбирались у прежних владельцев и разделялись между крестьянами. Для новых владельцев устроились небольшие поселения, хутора – брат заведывал планировкой и устройством этих хуторов. В связи с этой деятельностью приходилось много разъезжать в самых примитивных условиях. Было тяжело, но брат был увлечен этой работой для родного украинского народа. Впоследствии, крестьяне оценили эту работу и выбрали брата в польский парламент представителем украинского населения.

Вернувшись из Луцка в Берлин, мы с женой отправились смотреть Саксонскую Швейцарию. Поселились недалеко от Дрездена вверх по Эльбе. После Швейцарии, Саксонская Швейцария не поражает – и горы ея и скалы кажутся маленькими. Сделали несколько экскурсий, но большую часть времени проводили дома. Наслаждались деревенской тишиной. В последние дни нашего там пребывания, тишина была резко нарушена. Начались демонстрации. Молодежь национал-социалистов в военном строе маршировала вдоль улиц. Говорили речи. Играла военная музыка. Из газет мы узнали, что на выборах в Рейхстаг национал-социалисты одержали большую победу. Большинство населения видимо демонстрантам сочувствовало.

Настало время посадки на океанский пароход. Покидали мы и Германию, и Францию без особого сожаления. Мы порядочно устали от постоянных переездов. Хотелось домой, отдохнуть.

Начался 1930-1931 учебный год. Лекции и работы докторантов шли попрежнему. Вечерами я писал курс теории упругости. В семье произошли перемены – весной 1931 года младшая дочь вышла замуж и переселилась в Канаду. Еще зимой сын закончил учение в Компании Вестингауза, но получить там постоянное место он не смог. Он въехал по студенческой визе и ему разрешалось только учиться, но не служить. Сын решил поступить в Мичиганский университет и получить там докторскую степень. Предполагалось, что за три года докторанства, ему удастся как‑нибудь получить постоянную визу. И действительно, года через два, ему удалось это сделать. Для этого ему пришлось временно выехать в Канаду, получить там постоянную визу и с ней вернуться обратно.

Летняя школа механики в 1931 году прошла с значительным успехом. Кроме меня участвовал в преподавании профессор Вестергаард. Мы имели достаточно докторантов. Пятеро из них получили в это лето докторские степени.

В 1931-1932 учебном году занятия шли по старому. Я закончил писание курса теории упругости, но найти издателя для такой книги теоретического характера было в то время трудно. В стране был экономический кризис. О кризисах в Америке я прежде только читал, а теперь увидел на практике, что это значит. Во время поездок в Питсбург к Вестингаузу я иногда бывал единственным пассажиром в спальном вагоне. По закону поезда должны были ходить, хотя пассажиров и не было. В большом нью-йоркском отеле подъемники не ходили непрерывно, как обычно раньше, и в каждом случае подъемник надо было вызывать звонком. Почти все комнаты пустовали. В университете сократили жалование преподавательского персонала, а позже и совсем прекратили выдачу жалования. Когда‑то в молодости я читал, что в Турции бывали случаи, когда правительство прекращало уплату жалования своим служащим. Теперь то же самое происходило в богатейшей в мире стране. В этом кризисе было много непонятного. Знающий служащий компании Вестингауза говорил мне, что цена акций Компании непонятно низка. Он указывал, что если пренебречь имуществом Компании и разделить имеющиеся у нее в данный момент наличные деньги на число акций, то получится величина большая, чем стоимость акции на бирже. Банки закрылись. Президент Хувер предлагал вновь избранному президенту Рузвельту встретиться и обсудить вместе финансовое положение страны, но тот отказался. Получалось впечатление, что Рузвельт желал дальнейшего развития кризиса, чтобы, вступая в должность президента, эффектно открыть банки и пустить в ход экономическую жизнь страны.

Зимой я получил приглашение от Международного Союза Инженеров-Строителей сделать доклад на предстоящем Конгрессе Союза. Конгресс должен был состояться в Париже во второй половине мая. Время учебное, но декан согласился на мой отпуск и я занялся приготовлением доклада. В то время входили в моду мосты большого пролета со сплошной стенкой. Вопрос устойчивости сравнительно тонкой стенки и вопрос жесткости подкрепляющих ребер имели большое практическое значение. Этим вопросам и был посвящен мой доклад. На Конгрессе собралось большое количество инженеров со всех концов мира. Это был первый международный конгресс такого рода. Торжественное открытие Конгресса состоялось в актовом зале Сорбонны. Первая рабочая сессия Конгресса была посвящена теории висячих мостов. Я был избран председателем этой сессии. По прежнему опыту я знал, что председатель я плохой, но отказаться было невозможно. Повторилась прежняя история – я прерывал докладчиков, вмешивался в прения и совершенно забывал об обязанностях председателя. Все же при помощи секретаря, сессия кое как сошла и я мог вздохнуть свободнее. На следующий день сессия была посвящена вопросам устойчивости деформаций – мой доклад. Время для доклада было ограничено, говорить мне пришлось недолго и все сошло благополучно. На доклад пришел престарелый профессор и академик Мэнаже (Mesnager). Я давно с ним переписывался, но никогда его не встречал. Он мне много помог при публикации французских переводов некоторых моих работ. Хотел с ним побеседовать, поблагодарить за содействие, но он не знал ни английского, ни немецкого языков, а мои познания во французском языке были весьма ограничены и наша беседа скоро закончилась.

Очень я тогда пожалел, что не знаю как следует французского языка.

Конгресс как обычно, сопровождался рядом экскурсий и я смог посетить несколько интересных мест в окрестностях Парижа.

После Конгресса мы с женой отправились на юг Франции. По дороге остановились на несколько дней в Авиньоне. Посетили Папский дворец времен Авиньонского Пленения, осматривали остатки моста через Рону. Заехали в Ним и осмотрели тамошние остатки римских построек. Видели знаменитый каменный мост времен Римской Империи, который и до сих пор исполняет свое назначение. Все было очень интересно.

Из Авиньона двинулись в Сан Рафаель. Ривьера встретила нас очень неприветливо. Дул невероятной силы ветер. Трудно было на ногах устоять. Пришлось сидеть в гостинице. На утро все утихло. Была чудная погода и мы занялись розысками подходящего жилья. Было 1‑е июня, до. начала купального сезона оставалось полтора месяца. Многие отели в это время закрыты. Устроились в небольшом курорте Сан Максим. Местность пустынная. Был небольшой кусок леса, дорога к маяку – вот и все прогулки. От нечего делать ездили автобусом в Канн и Ниццу. Там в июне тоже было мало интересного. От скуки занялся составлением плана новой книги – Устойчивость Упругих Систем. Иногда разговаривал с хозяином. Он рассказал, что в его отеле проводил когда-то лето большевистский посланник в Париже – В. Красин» Описывал, какое это было милое, интересное семейство. Это описание совершенно не вязалось с моим представлением о большевиках. В начале июля начали съезжаться курортные гости. В гостинице становилось шумнее. Пора было уезжать в Швейцарию.

Чтобы ознакомиться со страной, решили ехать автобусом. Ехали по той дороге, по которой проходил Наполеон со своими приверженцами, когда бежал с острова Эльба. Все было очень интересно, но стояла страшная жара и к месту ночевки, Бриансон, мы приехали утомленными. На следующий день было прохладнее. В полдень мы были в Гренобле – там завтракали. Дальше дорога шла чудными лесами. Мы подъезжали к знаменитому монастырю Шартрез. Тут была остановка.

Посетили монастырь. Нам показывали монашеские кельи, хозяйственные постройки, знаменитые винные погреба. Везде было пусто. В студенческое время мы читали о закрытии католических конгрегаций во Франции, о выселении монахов. Мы все были на стороне Клемансо, проводившего в парламенте этот закон. Теперь мы видели некоторые результаты этого закона. На месте былого хозяйственного процветания была пустыня.

Ночевали в Шамбери. Знаменитые целебные воды – шумный курорт. Утром отправились дальше в маленький французский курорт – Межев, недалеко от Швейцарской границы. Тут зимой процветает лыжный спорт, а сейчас отели были почти пустые. Мы остановились здесь на несколько дней, пожили с нашими давними русскими знакомыми. Вспоминали с ними и Россию, и Принцевы Острова, и Загреб. Теперь они, как и многие русские беженцы, бедствовали во Франции. Наговорившись, направились в Швейцарию на любимое нами Тунское озеро. Поселились в Мерлигене, где мы и раньше несколько раз бывали. Тут мы условились встретиться с нашей старшей дочерью, которая должна была приехать с мужем из Берлина. Первого августа они явились. Их поселили в той комнате, которую мы занимали в 1905 году. Они являлись обладателями того большого балкона, на котором я тогда писал диссертацию. Время их отпуска было использовано весьма интенсивно. Мы сделали много пеших прогулок, плавали по озеру, ездили по железной дороге, подымались зубчаткой на Малый Шейдег. Время двухнедельного отпуска быстро пролетело. Дочь с мужем уехали и мы остались в Мерлигене одни. Экономический кризис в Европе продолжался и отель был полупустой.

В начале сентября мы оставили Мерлиген и отправились на Международный Конгресс Математиков в Цюрихе. Доклада у меня не было, поехал главным образом для того, чтобы встретиться с русскими математиками. На предыдущем Конгрессе их была значительная группа. На этот раз из России никого не было. Очевидно Сталин решил прекратить общение русских ученых с Западом. Из Парижа приехал математик Савич, мой бывший учитель по Путейскому Институту. Он сильно постарел. Трудно было узнать в сгорбленном седом старике живого энергичного профессора, прекрасного лектора. Теперь он на все смотрел пессимистически, не ожидал скорого освобождения России от большевиков. Встретил нескольких немецких математиков, евреев. Они еще не верили, что Гитлер восторжествует и что им скоро придется искать пристанища в других странах.