Текст книги "Воспоминания"

Автор книги: Степан Тимошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Роменское реальное училище

В конце мая 1889 года мы приехали с учителем в Ромны держать вступительный экзамен. Все было ново для меня. Двухэтажное здание училища казалось огромным. Особенно поразили меня учителя в вицмундирах. Это было Деляновское время – царствовала формалистика. Вызвали меня, Степан Тимошенко, говорили на Вы, – это было необычно. Я был хорошо подготовлен. Выдержал экзамены без всяких затруднений, но боялся ужасно.

После экзаменов наступили наши первые каникулы. До 15 августа мы совершенно свободны! Никаких занятий и мы использовали это время полностью. К нам приехал младший брат нашего учителя, Саша Коваленко, и это вносило разнообразие в наши затеи. Большая часть нашей жизни проходила в саду, на прудах. Позже не раз Саша приезжал к нам на каникулы и мы с ним очень сдружились. Теперь, через 75 лет, когда вспоминаешь дни окончания экзаменов и приезда на каникулы домой, сознаешь, какое это было счастливое время и целых два с половиной месяца таких дней!

15 августа нужно было ехать в Ромны. Отец нанял для нас квартиру и мы должны были там жить с приехавшей к нам бабушкой. Жизнь вне родного дома казалась нам очень скучной. Мы считали дни, когда настанет Рождество и опять сможем, хоть две недели, побыть дома. Но были в городе и интересные вещи: большие дома, церкви, лавки, а за городом над речкой «Сухой Ромен» – рощи по крутому берегу. Теперь, когда вспоминаю Ромны, то рощи и речка кажутся особенно замечательными. О них сохранилось ясное воспоминание. И речка, и крутые берега были для меня вещами новыми. В Базиловке – равнина и этого не было. Были в Ромнах и товарищи. Гуляли в рощах целой компанией. Хотелось, конечно, пройти и на вокзал – посмотреть железную дорогу, но реалистам это было запрещено.

В реальном училище тоже все было необычно. Классные комнаты казались большими и огромный актовый зал, в котором нас по утрам выстраивали на молитву, казался очень красивым.

Классные занятия мне никогда не нравились. Дома я мог работать с удовольствием, но в классе под наблюдением было неприятно. Был постоянный страх, что вот учитель вызовет. Уроки всегда приготовлял хорошо, но страх быть вызванным оставался. Я скоро выяснил, что для меня сидение 5 часов каждый день совершенно потерянное время. Благодаря хорошей подготовке, школьные уроки никакого затруднения для меня не представляли и объяснения учителя были ненужны. А слушать, как ученики отвечают уроки и бояться, что вот сейчас вызовут и меня, ужасно действовало на мои нервы. Думаю, что это утомляло меня больше всякой работы. Весной перед экзаменами я имел возможность вполне убедиться в бесполезности посещения классов. Я заболел корью. Болезнь была легкая. Пролежал с высокой температурой дня 4-5 и скоро поправился. Но чтобы не заразить товарищей, я не должен был являться в класс. Мне сообщали какие уроки задавались. Я их готовил дома. Для этого требовалось немного времени. А затем – я свободен! Какое чудное время это было! Май месяц в Ромнах всегда хорош. Свежие листья на деревьях. Кусты в цвету. Распускается и пахнет белая акация. Тепло и можно купаться. Рощи в это время года особенно притягательны. И четыре недели совершенной свободы от классов! Могу гулять целые дни! Это был замечательный май. Я его и до сих пор хорошо помню.

Возвращаюсь к моим занятиям и трудностям, которые представлял для меня русский язык. Дело в том, что с детства я не слыхал правильного русского языка. Дома говорили на какой‑то смеси русского и украинского. Прислуга и крестьяне говорили пo-украински. Мое произношение никогда не было чисто русским и я делал ошибки, сам того не замечая. Грамматика и изучение наизусть стихов – трудности не представляли, но были мне неинтересны. Чтение же книг меня занимало. Я обычно с нетерпением ждал субботы, когда нам выдавали на дом книги из школьной библиотеки. Читал их запоем. В субботу по возвращении из класса, садился за чтение и иногда читал пока не кончу книгу. Помню три тома Жюль Верна «Таинственный Остров». Я не мог оторваться от чтения. В понедельник еще не все было кончено. Я сказал бабушке, что болен. Лежал в постели и дочитывал «Таинственный Остров». А дальше – Майн Рид, Фенимор Купер! Все это было перечитано. Конечно, Америка нам казалась тогда замечательной страной.

Были в первом классе два предмета, которые мне правились: география и уроки рисования. Географию преподавал нам инспектор Владимир Иванович Тимофеев. Когда я вспоминаю теперь его уроки, то вижу, что это был настоящий прирожденный учитель. Как инспектор он должен был строго с нами обращаться, исполнять разные формальности, устанавливать наказания. Но в классе этот человек преображался и мы забывали, что он наш инспектор. Он старался нам объяснить урок, сделать его интересным. Он не пытался, как другие, поймать кого‑либо из учеников на незнании урока. Вызывал обычно только одного ученика и почти не давал ему говорить, а говорил и объяснял за него сам. Поэтому его уроки дома мы не готовили, но после часа разъяснений Тимофеева мы прекрасно знали урок. В старших классах Тимофеев преподавал естествознание и мы у него этот предмет хорошо изучили. И до сих пор я помню некоторые из его объяснений.

Рисование мне всегда нравилось, хотя рисовальщик я был неважный. Начиная со второго класса я так увлекся рисованием, что тратил дома немало времени на копирование рисунков из иллюстрированных журналов и под конец школы рисовал неплохо.

Вообще я учился хорошо и обыкновенно был первым учеником в классе. Работал усердно, не потому что ученье мне нравилось или я хотел отличиться, а, как теперь припоминаю, по следующим двум причинам. С детства я слышал, что приглашение учителя, а после содержание нас в Ромнах, стоит очень дорого и что для отца и матери не легко дать нам образование. Поэтому считал своим долгом выполнять все школьные обязанности. Мне было, кроме того, ужасно стыдно, неловко, если не мог ответить на вопрос учителя. Я боялся, что учитель подумает, что я как следует не приготовился и хотел от занятий увильнуть. Не скажу, что мне было неприятно быть первым учеником, но я не делал никаких усилий, чтобы выскочить вперед и показать свои знания учителю. Выскочкой я никогда не был. Товарищи меня любили.

В старших классах главными предметами были алгебра, геометрия, а потом тригонометрия. Вначале почему‑то алгебра меня затруднила, я даже получил тройку в одну четверть, что для первого ученика было совсем плохо. Этот предмет преподавал нам Лев Львович Ижицкий, человек нервный, но преподаватель прекрасный. Мне казалось, что он ко мне придирается, что он старается показать, что я в математике не так уж хорош. Может это так и было. Но это заставило меня обратить на математику большое внимание и заняться ею более серьезно. Я это сделал и под копец года, это было в третьем классе, уже заинтересовался алгеброй, особенно составлением и решением уравнений. Я должен быть благодарен Ижицкому, что, повысив требования ко мне, он в конце концов пробудил во мне интерес к математике. С этих нор я занялся математикой с удовольствием. Добывал разные задачники и решал задачи для развлечения, а не потому, что они были заданы.

В старших классах, когда мы стали обдумывать, что будем делать по окончании реального училища, вопрос математики сделался для меня особенно важным. Я мечтал теперь вполне определенно сделаться инженером путей сообщения. Но в России для инженеров путей сообщения была только одна школа – в Петербурге. Прием в эту школу ограничен. Кроме того при приеме дается преимущество сыновьям инженеров путей сообщения. Прием производится на основании конкурсного экзамена. Экзаменующихся гораздо больше, чем вакансий. Принимают лишь наилучше выдержавших экзамен.

В последние годы в Ромнах вопрос конкурсных экзаменов занимал всех нас, кто хотел поступить в высшее учебное заведение. Помню появился сборник задач, предлагавшихся на конкурсных экзаменах. Мы, мечтавшие быть инженерами, заинтересовались задачником. Я тратил все свободное время на эти задачи и не успокоился, пока не перерешил их все.

Позднее много раз слышал, что конкурсный экзамен вещь совершенно бесполезная, что его можно заменить жребием. Я с этим никогда не соглашался. И меня и моих товарищей по училищу мысль о конкурсном экзамене заставила более серьезно отнестись к занятиям по математике и мы элементарную математику прекрасно изучили.

Математика была главным предметом в старших классах реального училища. Большая часть нашей энергии уходила на математику, но далеко не все. имели нужные для этого способности. Некоторым требовалась посторонняя помощь. Мне не только правилось заниматься математикой, но мне правилось также объяснять другим математические доказательства. Я рано отправлялся в школу, чтобы иметь время для объяснений моим товарищам, которым математика давалась труднее. Для меня давать объяснения, повторять доказательства теорем – было настоящим наслаждением. Думаю, что мне суждено было быть учителем. Если я успел это сделать в жизни, то потому, что занимался тем, что мне нравилось, к чему меня тянуло.

Летние каникулы.

Я вспоминал о школе, но в памяти осталось больше воспоминаний о времени, когда я был свободен от школы.

Как мы всегда ждали каникул! Как все было интересно, когда, наконец, после последнего экзамена нас везли домой в Базиловку! Приезжали домой вечером и настоящие каникулы мы считали от следующего утра, когда вставали раньше обычного, чтобы поскорее осмотреть, какие перемены произошли в нашем отсутствии.

Главное в нашей летней жизни был наш большой сад. Возле дома в тени кленов – большой стол, на котором летом завтракали и обедали. Дальше качели и трапеция. Потом чугунная печка, на которой летом часто варилось варенье. Дальше шли поляны. Трава еще не скошена. Масса цветов! Позднее я видел такую массу цветов только в Швейцарии на Альпийских лугах в июне месяце. Дальше был пруд. Немало нашего времени проходило возле купальни, где была лодка, где постоянно мокли какие‑то бочки и бадьи, с которыми можно было производить различные опыты.

Прудами сад разделялся на две части. За прудами была более дикая и запущенная часть сада. Там шалаш садового сторожа, а возле него всегда костер. Можно печь картошку, яблоки, груши, варить компот. На той стороне, на берегу, рыба ловилась лучше, было тихо. Здесь проводили мы большую часть времени.

Для осмотра полей нужно было попроситься к тату (отцу) на беговые дрожки. Он постоянно объезжал поля, осматривал состояние хлебов, наблюдал за работами. Все работы мне были хорошо знакомы и я знал приблизительно сколько каждая работа требовала времени. Меня особенно занимала уборка хлеба. Мне нравилось работать косой и когда я был постарше, то тратил на это немало времени. Когда мне было лет 16-17 я пробовал проводить в поле целые дни. Выходил на работу с восходом солнца. Завтрак и обед мне приносили в поле. Конечно, я страшно уставал. После обеда – час отдыха. Спал на земле как убитый. Вечером прямо валился в постель от усталости. Как болели руки и спина первые дни! Потом втягивался и уже не чувствовал такой усталости. Это было время, когда я уже читал Толстого и повторял опыт Левина.

Помню лето, когда я перешел в четвертый класс, отец купил жнею, началась уборка хлебов машиной. Машина самая примитивная. Срезанный хлеб сбрасывался с платформы рабочим. Это требовало некоторого умения. Этому я научился и работа меня очень занимала.

По особенно интересна молотьба. Мы уже заранее знали, когда к нам привезут паровую молотилку от соседнего помещика. Эта перевозка была большим событием в нашей жизни. При наших скверных грунтовых дорогах приходилось запрягать и в молотилку и в паровик по 5 пар быков. Особенно трудно было переехать порядочный овраг, «Попив Яр», верстах в двух от нашего дома. Мы туда обычно выходили навстречу и наблюдали все трудности переезда. Нужно было пересечь ручей на дне оврага. Там машина или паровик часто загрязали, а потом нужно было вытаскивать их на крутую гору. Далеко тогда были слышны крики погонщиков и команда распоряжавшегося приказчика и машиниста. Машина работала у нас обычно недели три и я почти не отходил от нее, так все было интересно. Особенно меня занимал десятисильный локомобиль. Позже отец купил собственную молотилку, конную. Сборка и установка этой молотилки меня тоже очень увлекала и каждое лето я немало времени проводил на молотьбе.

При простом трехпольном хозяйстве не требовалось особых агрономических познаний. Успех зависел главным образом от организации и порядка. Это было у нас всегда на высоте. Все работы всегда были хорошо и во-время выполнены – хозяйство велось образцово. Имелось достаточное количество лошадей и быков. Были нужные сельскохозяйственные машины. Нанималось каждый год достаточно рабочих и большая часть земли обрабатывалась этими средствами. Сравнительно небольшая часть сдавалась крестьянам для обработки за половину урожая. Это был весьма распространенный способ ведения хозяйства. Маловыгодный для помещика, но освобождавший его от большей части хлопот. Благодаря плохим орудиям, крестьянская обработка была неудовлетворительной и урожайность на их участках всегда была ниже той, которая получалась у помещиков.

Благодаря успешному хозяйству, отцу удалось собрать некоторую сумму денег и с помощью банка купить имение Шпотовку, бывшее Кандыбовское имение.

Шпотовка – всего в пяти верстах от Базиловки, а между земельными границами расстояние было всего 2 версты. В продолжение трех лет хозяйство велось одновременно в двух имениях – в Базиловке и Шпотовке и отец много времени проводил в переездах на беговых дрожках из одного имения в другое. Я часто ездил с ним. Меня очень занимали постройки, которые пришлось произвести в Шпотовке, чтобы перенести хозяйство с «испольной» крестьянской обработки на более совершенную систему помещичьей обработки. Нужны были сараи для рабочего скота, жилые постройки для рабочих. Помещичий дом был, но старый и нужно было думать о постройке нового дома. Эта последняя постройка меня особенно заинтересовала. Куплена Шпотовка была в 1892 году. Мне было около четырнадцати лет. В реальном училище я уже научился и чертить и рисовать. Отец предложил мне участвовать и в проектировании и в постройке дома. Это меня очень заняло.

Проектирование было так интересно, что я готов был изменить давнишним мечтам и сделаться в будущем архитектором, а не путейцем. Строить дом в деревне в то время в России было сложным делом. Все нужно было организовать самому и потому постройка была для меня особенно поучительной.

Уже в 1892 году было выбрано место для дома. Отец составил план. Я должен был изготовить чертежи фасада. Все чертежи домов, которые мне удавалось находить, дома в последних имениях, дома в Ромнах – все это приобрело для меня новый огромный интерес. До того, что иногда на уроках, когда шли скучные спрашивания и ответы, я все рисовал будущие оконные украшения для дома, проектировал колонки для крыльца и для балкона. В конце концов даже склеил из картона модель будущего дома.

В 1893 году был построен кирпичный завод. Нужно было заготовить кирпичи для фундамента. Производство кирпича меня увлекло и я проводил немало времени на заводе, – в конце концов знал работы по выделке кирпича очень хорошо. Со временем все это мне пригодилось, когда в качестве студента практиканта я строил хозяйственным способом железнодорожные здания на Волчанск-Купянской железной дороге.

Осенью 1893 года был заложен фундамент дома, было заказано также нужное для постройки дерево. Дом строился основательный из распиленных пополам шестивершковых сосновых бревен. Нолы и потолки – из полуторавершковых досок. Лето 1894 года почти целиком ушло на постройку стен и крыши. С утра я приезжал с отцом на постройку и оставался там до вечера. Обедал только вечером. Не думаю, что это было хорошо для моего здоровья, но я многому научился и начал понимать качество плотничной работы. Как все это пригодилось впоследствии! Благодаря этому опыту я потом в Институте, при проектировании домов, имел большое преимущество перед моими товарищами и позже, на железнодорожной практике, мог уже строить самостоятельно, хозяйственным способом. Заказывал лес, покупал кирпич, договаривался с подрядчиками. Без моего опыта с домом в Шпотовке, конечно, не смог бы столь успешно работать практикантом на железной дороге. На следующее лето шла столярная работа, а также постройка печей и штукатурка. Осенью 1895 года семья могла переселиться и на Рождество мы переехали из Ромен уже в новый дом. Вышел он на славу! Удобный, поместительный и теплый. Припоминаю, как всех радовало – жить в собственном имении в собственном доме!

Окончание реального училища

1895-96 г. был моим последним годом в реальном училище. Реалисты не имели права на поступление в университет и тот, кто хотел получить высшее образование, поступал в одно из высших технических учебных заведений или в Агрономический Институт.

Желающих поступить в эти школы было гораздо больше, чем число свободных вакансий, и нужно было выдержать конкурсный экзамен. Далеко не всем это удавалось. А нам – из глухой провинции, приехавшим в столицу в первый раз, все казалось еще труднее. Ясно поэтому, что вопрос конкурсных экзаменов очень влиял на всю нашу работу в последнем «дополнительном» классе училища. В первый класс нас поступило в 1889 г. 32 ученика, а в дополнительном осталось всего семь. Это были те, которые решили испробовать счастье на конкурсных экзаменах. Главный предмет этих экзаменов – математика и математике мы отдавали немало времени. У нас, конечно, были задачники и учебники, рекомендованные для конкурсных экзаменов. От старших товарищей, уже прошедших эти экзамены, мы разузнавали о требованиях на экзаменах, о наиболее важных вопросах.

Наш учитель математики Л. Л. Ижицкий тоже принимал во всем этом участие. Он, конечно, был заинтересован, чтобы его ученики оказались успешными на конкурсе.

Вспоминаю, что часто работал по математике с товарищем Гутенбергом, который впоследствии приобрел известность, как революционер, а еще позже сделался видным сионистским деятелем и посвятил свою жизнь и энергию на электрофикацию Палестины. В последний раз я виделся с ним в Тель Авиве весной 1934 года, через 45 лет после нашего поступления в Роменское реальное училище. Говорили о прошлом, удивлялись, как неожиданно сложилась судьба: из двух Роменских реалистов один оказался лидером сионистов, а другой – американским профессором!

На конкурсных экзаменах кроме математики требовалось сочинение по русскому языку. Я был уверен, что выдержу экзамен по математике, но сочинения побаивался. Я никогда не был силен в русском языке, а с сочинениями мне было особенно трудно. Если сочинение требовало знаний по литературе или истории – я мог писать, потому что знания у меня имелись, но если требовалось художественное описание, какая‑либо поэзия, то тут я был совершенно беспомощен. В последнем классе я довольно много времени уделял русскому языку. В этом классе изучалась древняя русско-славянская литература. Мы имели хорошего учителя, который сумел нас заинтересовать такими предметами, как русские былины, Слово о Полку Игореве, Жития Святых. Он рекомендовал книги вне программы и я довольно много из них прочел.

Новая русская литература – Гоголь, Пушкин, Тургенев, Гончаров, Толстой, Достоевский – тоже была мною перечитана. Некоторых из этих книг нам в училище не давали, например, «Новь» Тургенева, большую часть Достоевского. Такие книги Рутенберг доставал мне из городской библиотеки. Особенно нас занимала тогда литературная критика. На меня большое впечатление произвели работы Писарева. Его «Реалисты» были перечитаны несколько раз. Читал Белинского и Добролюбова, но они особого впечатления не произвели. Из толстых журналов читал «Мир Божий» и «Неделя».

Между нашими выпускными экзаменами, в середине мая, состоялись торжества по случаю коронации Государя Николая II-го. На устроенном параде мы все исправно кричали ура.

«Политикой» в нашем классе никто особенно не интересовался. А между тем в Ромнах за 12-15 лет до нашего выпуска существовал революционный кружок, имевший связи с партией «Народная Воля». Происходили аресты и ссылки. За время царствования Александра III все это исчезло. Мой отец был либеральных взглядов. Он высказывался против ограничения земств, особенно в деле народного образования. Был против вводившихся тогда институтов земских начальников, против сословных ограничений и искусственного поддержания дворянского землевладения при помощи дворянского банка. В то же время он не раз мне говорил при поездках на беговых дрожках по полям, что была сделана большая ошибка революционерами, убившими Александра II. Ему казалось, что продолжение реформ Александра II могло бы вывести Россию на более счастливый путь.

В начале июня 1896 года выпускные экзамены кончились. Мы снялись группой с нашими преподавателями и разъехались по домам. С тех пор я никогда больше не был в здании училища и никогда больше не видал большинства моих преподавателей. Но в 17 лет о таких вещах не думают и мы покидали училище с легким сердцем.

На два месяца я приехал в Шпотовку на каникулы, но то были уже не те каникулы, что прежде. Отчасти они были испорчены ожиданием конкурсных экзаменов, необходимостью хоть немного подготовиться к ним. Но главное – явились другие интересы и сидеть в деревне уже было скучно.