Текст книги "Код Атлантиды"

Автор книги: Стэл Павлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Одни и те же символы. Почему? А если…

Переведя взгляд на лингвиста, Джек Балджер с изумлением обнаружил, что тот смотрит на него без всякого страха.

Пришло время проверить догадку.

– Священное слово, – сказал Скотт, – у тебя на лбу. На древнееврейском – Эммет. «Эм» переводится как «истина». «Мет» означает «смерть». Истина и смерть.

– И что? – Балджер пожал плечами. – Почему бы тебе не выйти сюда, чтобы мы могли уладить спор, как подобает мужчинам. Хотя мужчина – только ты. Я – творение Создателя.

– Тогда почему бы тебе не пройти сюда?

Балджер нахмурился.

Скотт улыбнулся.

– Не можешь, да? Ты физически не в состоянии пройти через ворота. В этом-то и кроется самый большой изъян големов. Вы воспринимаете приказы слишком буквально. Вас создали как стражей, поставили задачу охранять священную территорию и препятствовать проникновению чужаков. Но теперь мы внутри, и ваша миссия завершена. Вы не справились и должны быть деактивированы. Боишься умереть?

Балджер направил пистолет на ученого.

– Кто же не боится?

– Для того чтобы вас деактивировать, – продолжал Скотт, – мне нужно перевести то слово, что у вас на лбу. Перевести его на язык, понятный телу.

– Невозможно.

Скотт поднял свой мини-компьютер.

– А вот и возможно. Я уже расшифровал один из шестидесяти базовых языков. – Балджер насторожился. – Но чтобы определить, что именно написано у тебя на лбу, Джек, мне не надо даже заглядывать в записи.

– Что вы собираетесь делать, док? – негромко спросил Гэнт.

– В шумерском языке «уш» и «нам-уш» означают «смерть». А «нанам» переводится как «истина».

Балджер снисходительно усмехнулся.

Скотт тоже ухмыльнулся в ответ и продолжил:

– Однако «уг» означает также «смерть». Во множественном числе это слово принимает форму «мару», производное от «хамту», имеющего значение «повторенный». «Зи» или «зид» также переводится как «смерть». Но при этом может переводиться и как «истина».

Лицо Балджера потемнело.

– Вспомни легенду о фениксе, умирающем и возрождающемся. В смерти воскрешение, повторение, редупликация. В истине – вера. Если соединить два этих слова, Джек, то получится – «зихамту».

Произнося последнее слово, Скотт знал, что акустическое устройство сработает. Как знал и то, что Балджер выстрелит. Сам голем мог и не проникнуть за ворота, а как насчет пули?

В тот же миг, когда Балджер выстрелил, из звукового прибора в руке лингвиста вырвалась видимая ударная волна. Оба – и человек, и голем – прыгнули в сторону, и тогда же волна нашла цель, ударив в нанодвойника Янь Нинь.

Голем содрогнулся в конвульсиях, как будто сунул палец в электрическую розетку. На миг взгляд кристаллического создания встретился с взглядом ученого, а потом произошло то, что, как гласит миф, случилось с его предшественником: существо распалось, исчезло в густом, тяжелом облаке пыли. Миллиарды наночастиц превратились в туман, как только связь между ними оборвалась.

Прочие големы отступили от ворот, которые наконец захлопнулись с оглушающим грохотом.

Люди все еще с недоверием смотрели на двери. Они были спасены.

– Как вы угадали? – заорал Гэнт, хватая Скотта за воротник и тряся так, словно намеревался вытряхнуть из него душу.

Лингвист захрипел от боли и, скрипнув зубами, схватился за раненую ногу.

– Я не угадывал, – запротестовал он. – Я знал.

– Знал! Черта с два! Вы должны были перевести то, что написано у них на лбу, а не угадывать! Вы едва не погубили всех нас!

– Успокойтесь, приятель, – вмешался Мейтсон. – Все получилось, нам ничто не угрожает.

– Компьютер мне просто был не нужен, – добавил Скотт, убирая руку с ноги. На пальцах осталась кровь. – Черт, похоже, рана открылась…

Новэмбер поспешила на помощь лингвисту, тогда как другие занялись Сарой и ее раной в плече.

– Ух!

Скотт моргнул от боли, когда пальцы девушки нащупали что-то под кожей.

– Ваша старая рана в порядке, доктор Скотт, она не открылась. Просто он вас подстрелил.

– Попал в то же место?

– Боюсь, что да. И на мой взгляд, сделал это намеренно.

– Я не смогу ходить.

– Я заставлю вас ходить, – пообещал Гэнт. – В следующий раз будете внимательнее. Надо же было думать, какой язык понимают эти твари.

– Все зависит от языка, – сказал Скотт, пытаясь сесть. – Что бы вы делали, если бы они понимали только язык тела?

Гэнт сделал неприличный жест.

Ученый посмотрел на возносящиеся вверх величественные стены, испещренные символами, непрерывная спираль которых покрывала каждый квадратный дюйм необъятной площади.

– Не позволяйте никому, кроме математиков, читать мои труды, – пробормотал он.

– Глубокомысленное замечание.

– Не мое – Леонардо да Винчи. Он пользовался языком цифр. – Скотт взглянул на майора. – Дело не в этом языке. И вообще не в каком-либо языке в общепринятом смысле слова. Я говорю о языке мифологии, религии и суеверий. Все дело в фольклоре, в расшифровке мифов, легенд, сказаний, которые передаются из поколения в поколение на протяжении тысяч лет. Все это надо собрать вместе, а потом выбрать общие факторы.

Майор закатил глаза.

– Он бредит. Заштопайте его поскорее, пока я не дал ему тумака.

– Общий фактор, например, упоминание льва, – продолжал Скотт, но Гэнт уже не слушал. – В своей четвертой инкарнации индуистский бог Вишну принял облик человека-льва.

– Ну и что?

– Сфинкс тоже имел форму льва, и оба символа ассоциировались с эпохой Льва. Эти две культуры едва соприкасались, и тем не менее в их мифах много общего. В южноамериканских мифах тоже есть сходство с индийскими. Почему?

– Почему с индийскими?

– Нет! – раздраженно бросил Скотт. – Почему сходство? – Теперь к нему прислушивались и другие. – К размышлениям меня подтолкнул Джон, когда сказал, что при вращении Земли ее ось смещается и это явление называется прецессией. Тогда-то я и вспомнил об одной любопытной детали, которую, насколько мне известно, никто так и не смог объяснить удовлетворительно. Почему зодиакальные эпохи, в которых мы живем, имеют такое поразительное сходство с доминирующими в наше время религиями?

– Что вы имеете в виду? – спросил Пирс, пытавшийся стянуть с Сары парку, чтобы заняться ее раной.

– Он прав, – согласился Хаккетт. Даже явно расстроенный случившимся китаец прислушался к разговору. – Представьте Солнце в фиксированном положении в центре страницы. Нарисуем вокруг него круг, который обозначает орбиту Земли. И еще один, на котором обозначены созвездия. Единственный движущийся предмет на этой схеме – Земля, верно? – Все согласились. – Хорошо. Если утром, перед рассветом, вы смотрите на восток, то заметите, что каждый месяц в этой части неба появляется новое созвездие. У нас есть «Плейбой», а у неба Скорпион, Лев, Весы и так далее. Про Солнце говорят, что оно находится в том или ином созвездии. Дело в том, что Земля еще и вращается вокруг своей оси против часовой стрелки. Медленное конусообразное движение земной оси, вызванное гравитационным влиянием Луны и Солнца на нашу планету, приводит к перемещению точки весеннего равноденствия по эклиптике к западу. Это явление называют прецессией, то есть предварением равноденствия. В результате прецессии за несколько тысячелетий заметно изменилось положение земного и связанного с ним небесного экватора относительно неподвижных звезд; поэтому изменился годичный ход созвездий по небу. Точка весеннего равноденствия за прошедшие с античных времен два тысячелетия переместилась из созвездия Тельца через Овен в Рыбы. Это привело к кажущемуся смещению всего зодиакального ряда созвездий на два положения. На повседневную жизнь такое движение почти не влияет, но если наметить в движении созвездий некий исходный пункт, как это делали древние, то положение созвездий меняется. Каждый временной период принято называть эрой. Сейчас мы находимся в самом начале эры Водолея. Но во времена потопа была эра Льва.

– А что взято за исходный пункт? – спросил Мейтсон.

– Весеннее равноденствие. Когда день равен ночи. Сейчас в день весеннего равноденствия первое созвездие, которое мы видим перед рассветом, это созвездие Водолея. За ним поочередно, меняясь через каждый месяц, идут остальные. Но из-за того, что земная ось постепенно смещается, через две тысячи двести лет на небе в день весеннего равноденствия появится другое созвездие. Не помню, какое именно.

– Козерог, – превозмогая боль, подсказал Скотт.

– Неважно.

– Интересно то, – заключил Скотт, – что религии неким образом совпадают с этими эрами. Так, в эру Льва был построен сфинкс и появились соответствующие боги. В эпоху вызванных солнечной активностью потрясений цивилизация была еще слаба, но тем не менее мы располагаем археологическими свидетельствами существования культа краба и еще более очевидными – культов богов-близнецов, что и неудивительно для эры Близнецов. Во времена Тельца цивилизация охвачена жаждой мести. В Египте поклоняются богу Апису, на Крите возникает культ быка и миф о Минотавре. Корова становится священным животным в Индии и Ассирии. Приходит эра Овена, и мы читаем в Ветхом Завете о жертвоприношениях в виде овец, а в Египте люди поклоняются Амону. Следующие на очереди Рыбы. И что же? Здесь мы обнаруживаем человека, который ходит по воде, кормит голодных хлебом и рыбой, называет себя «ловцом человеков». Многие секты первых христиан использовали рыбу в качестве символа своей веры наряду с крестом и гало, представляющим Солнце.

Остальные, ошеломленные, молчали.

– Сейчас у нас эра Водолея. Символ воды. И наша главная проблема – потоп. Почему? Созвездия – всего лишь картинки, полученные из произвольно проведенных между светящимися точками линий. И ничего больше. Никакого другого значения в них нет. Наша проблема с потопом – результат идущей к Земле гравитационной волны. Что же тогда? Простое совпадение? Думаю, нет. Заглянуть в будущее с помощью магии невозможно. Но предвидеть будущее посредством науки – да. И передать предупреждение через века тоже можно. Надо лишь вплести информацию в живую ткань общества. Как? С помощью мифов. А еще надежнее – с помощью религии. Все, что нам нужно знать, было подготовлено заранее и переходило через наши же собственные тексты и писания из поколение в поколение. Люди, создавшие это удивительное место, лучше нас понимали, как работает человеческий ум. Они знали, как сохранить идею, как не дать ей умереть, и надеялись, что нам хватит сообразительности отыскать скрытое послание. Так что, как видите, дело не в языке. Мы не могли расшифровать текст, пока не расшифровали миф. А к тому времени, когда расшифровали, уже поняли, что нам надо знать. Конечно, надписи на этих стенах позволят заполнить все пробелы, дадут необходимую научную информацию. Я уверен. Но главное, то, что нас спасет, мы уже знаем.

– Ну, что вы думаете, майор? – спросил Пирс.

Гэнт не ответил – он изучал высящиеся вокруг строения.

Они все расположились на полу, прозрачном, как стекло, и твердом, как мрамор. Напротив стояли еще одни массивные ворота, примерно такие же, как первые, но по обе стороны от них располагались винтовые лестницы, ведущие на другие, более высокие уровни, где виднелось еще множество дверей и коридоров. Сейчас Гэнта больше всего заботило это.

Надо быть очень внимательными и осторожными, чтобы не заблудиться.

Майор внимательно осмотрел свое акустическое устройство.

– Куда нам надо попасть в этом городе?

Скотт пожал плечами.

– Не знаю. Думаю, в центр.

– Тогда нам нужен самый короткий маршрут. – Гэнт протянул руку. – Полагаю, придется пройти через вторые двери.

Лингвист кивнул – вполне разумное предложение.

Майор показал на прибор.

– Как пользоваться этой штукой? Я смогу?

Скотт рассказал все, что знал сам. Как правильно произносить шумерские слова, необходимые, чтобы открыть и закрыть двери. Как избавляться от големов.

Спеша проверить свои способности, майор направился к кристаллическим воротам, тогда как Хиллман, найдя все необходимое, занялся плечом Сары.

Первым делом он достал острый как бритва складной нож. Настоящий швейцарский. Осторожно разрезал толстый слой одежды. Тем временем остальные напичкали Сару и Скотта болеутоляющими. Морпех сделал крестообразный надрез и, отвернув края, тщательно закрепил их серебристой клейкой лентой.

Прежде всего нужно было убрать кровь, но Хиллман, ловко управляясь с ножом, оказался не так ловок с тампоном. Он просто слишком нервничал. Так что его место занял Мейтсон.

– Все будет хорошо, – несколько раз повторил он.

– Надеюсь, – пробормотала Сара. – Эта рука для тенниса.

– Ты играешь в теннис?

– Нет. Но если бы играла, то именно этой рукой.

Мейтсон улыбнулся, вытирая засохшую кровь, которой было почему-то удивительно мало. Заинтригованный этим любопытным обстоятельством, он переглянулся с теми, кто стоял рядом. Почему так мало крови?

Пирс подался вперед.

– Нам надо немного тут поковыряться. Посмотреть, можно ли найти пулю.

Сара покачала головой.

– Зашивайте поскорее, – твердо сказала она. – Разберемся потом, когда вернемся. Не хочу, чтобы вы задели артерию.

– Это займет всего пару секунд.

– Вы хоть понимаете, что делаете?

Пирс не ответил, но взял фонарик и осторожно развел края раны. И вот тогда, сняв мизинцем засохшую корку, почувствовал это. Пуля засела глубоко и была твердой на ощупь. Он приподнял фонарик и заглянул в рану.

И почти сразу же пожалел о том, что сделал.

– Нашли пулю? – выдохнула Сара. Пирс прикрыл ладонью рот и кивнул. – Я же говорила, что она вошла глубоко. Я это чувствую.

Но впечатление на Пирса произвело другое. Он передал фонарик кому-то рядом и, с трудом сдерживая дрожь, отвернулся.

– Что такое? В чем дело? – слабым голосом спросила Сара и, повернув голову, перехватила встревоженный взгляд, которым Новэмбер, обрабатывавшая рану на ноге Скотта, обменялась с другими.

Скотт тоже склонился над лингвистом, чтобы посмотреть получше.

– То же самое, – хмуро сказал он.

Скотт резко выпрямился, оттолкнув руку Новэмбер.

– Что? Что то же самое? – спросил он, сгибая ногу, чтобы увидеть рану самому. И тут же воскликнул: – О господи! Что с моей ногой?

Законный вопрос. Как и у Сары, рана перестала кровоточить, и кристаллическая пуля вошла слишком глубоко, чтобы ее можно было удалить. Мало того, она уже успела срастись с прилегающей тканью, будто пересаженная кожа.

Два опухолевидных комка углерода-60 стали частью и Скотта, и Сары. И они разрастались. Как рак.

Защитные механизмы

У Сары не получалось рассмотреть рану. Как ни выгибала она шею, застрявший в плече кристалл в поле зрения не попадал.

Запаниковав, Сара схватила Пирса за руку.

– Воспользуйтесь той трубкой! Скажите в нее, что надо. Деактивируйте эту дрянь в моем плече!

Сара понимала, что пуля из углерода-60 на самом деле представляет собой скопление наночастиц, размножающихся за счет ее плоти, но ей недоставало смелости думать об этом.

Рука Пирса дрожала. Он попытался сделать то, о чем просила Сара, но не мог произнести слова правильно. На помощь Скотта рассчитывать не приходилось – лингвист колдовал с собственной ногой.

Ничего не получалось. Акустическое устройство не срабатывало. Оно деактивировало голема, но не могло остановить другую программу.

Сара посмотрела на Хаккетта.

– Сколько мне осталось? – дрожащим голосом спросила она.

Хаккетт отвел глаза.

– Я бы сказал… меньше суток. Потом… это съест вас заживо.

Сара сделала глубокий вдох, пытаясь осмыслить услышанное. И откуда-то из глубины души поднялась холодная решимость. Она повернулась к Хиллману.

– Режьте.

– Вы что, рехнулись?

– Возьмите свой нож и вырежьте эту дрянь из моего плеча. Прямо сейчас.

– Нет. Я могу так вырезать, что вы потеряете руку.

– Пусть потеряю. Дайте мне нож! Дайте его мне! Я сама вырежу! Не хочу стать такой, как те!..

Хиллман перевел дыхание. Наклонил голову. Выпрямился.

– Ладно. Но будет больно.

Она уже не думала о боли.

Нож, выбранный морпехом для операции, отличался от того, которым он разрезал ее одежду. Это был большой охотничий нож, один вид которого нагонял страх.

Хиллман протянул ей кусок толстой веревки с висевшего у него на поясе мотка. Сара сжала его зубами. Несколько человек взяли ее за руки.

Морпех еще раз осмотрел рану, определяя, с чего начать, и решительно воткнул лезвие в покрасневшую плоть вокруг углеродной наномассы.

Сара закричала от боли, но Хиллман, стиснув зубы, продолжал кромсать ее плечо. Она изо всей силы сжала челюсти и вдруг почувствовала слабую вибрацию. Как будто рой наночастиц атаковал клетки на молекулярном уровне.

Конвульсии сотрясли ее тело, и Сара с опозданием осознала, что чужеродное вещество внутри нее впитывает энергию из соседних структур, что она служит ему чем-то вроде конденсатора. Сара открыла глаза, чтобы предупредить Хиллмана, попросить его остановиться, однако веревка во рту не позволяла говорить.

Хуже того, весь мир, как и само время, как будто замедлил свой ход. Сара чувствовала приближающуюся опасность и свою полную беспомощность противопоставить что-то надвигающейся катастрофе.

Оранжевое пламя катилось по внутренним стенам Атлантиды. Пламя это, словно живое, наделенное сознанием существо, соединялось с огромной сверкающей сферой, которая как будто взорвалась внутри себя, ощутив присутствие Сары, и сконцентрировалось на кристаллической пуле, вплавленной в ее плечо.

Она снова содрогнулась, и в этот момент нарастающая сила сферы преобразовалась в обжигающее копье энергии, которая вырвалась из пули, с треском промчалась по лезвию охотничьего ножа и ударила морпеха с такой силой, что он отлетел футов на сорок в сторону.

Операция была невозможна. Ничто на свете не могло вырвать нанообразования ни из плеча Сары, ни из ноги Скотта. Теперь это было ясно всем.

Мейтсон склонился над морпехом и увидел, что одежда на нем обгорела и еще дымится.

– Чтоб меня!.. – прохрипел Хиллман.

– Это не вариант, – произнес Гэнт.

Все посмотрели на него. Майор уже открыл вторые ворота и стоял перед плотной, непроходимой стеной слежавшегося снега и льда.

Потом Гэнт повернулся к своему отряду, похоже, так и не поняв, что произошло, и опустил в карман акустическое устройство.

– Надо искать другой путь.

Процедура вторжения

Болело так сильно, что не оставалось сил бороться. Тем не менее Скотт шел, точнее, тащился вместе с остальными по высокой кристаллической лестнице, на вершине которой они заметили свет.

Он заклеил дыру в комбинезоне серебристой лентой, но это не помогло – в ноге пульсировала боль. Каждый раз, делая очередной шаг, лингвист ощущал в бедре сдвиг постоянно увеличивающегося твердого комка, его давление на мышцы и нервную ткань.

Залы внутренней части города поражали величием. Высоченные арки и колонны поддерживались громадными балками и тяжелыми потолками, которые не обрушивались, казалось, только чудом.

Архитектурный стиль отличался многообразием. Здесь можно было заметить и что-то византийское, и что-то готическое. Некоторые детали заставляли вспомнить орнаменты майя, в других прослеживалось влияние ольмеков. Отчетливо проступали черты греческой и египетской культур. Но главное, архитектура города представлялась доведенной до совершенства, причем в таком масштабе, о котором нынешним строителям можно было только мечтать и который свидетельствовал о способности обрабатывать самые прочные материалы.

Создатели города определенно знали, что их творению суждено быть погребенным под двухмильной толщей льда и снега, и рассчитали все так, чтобы оно выдержало будущие испытания. Мало того, как указала Сара, материал, выбранный ими для строительства, углерод-60, был одним из немногих известных науке, которые со временем не изнашиваются, а, напротив, становятся прочнее.

Молекулы углерода-60, как известно, прочнее алмаза. Но фуллерен, чистая желтовато-коричневая кристаллизованная форма С-60, сам по себе довольно мягок. Тем не менее в условиях постоянного и невероятного давления он трансформировался, достигнув прочности, недоступной даже алмазу.

Атлантиду спроектировали так, чтобы со временем она только крепчала.

Скотт взглянул на часы. Они добрались до самого верха и теперь стояли перед темным, уходящим в неизвестность коридором. По расчетам Хаккетта, в запасе оставалось шесть часов. Шесть часов до того момента, когда Солнце достигнет высшей и последней фазы активности и выбросит такой поток энергии, который обернется для планеты Земля неслыханными разрушениями, после чего оно снова погрузится в спячку на ближайшие двенадцать тысяч лет.

– Жаль, что так мало времени, – с грустью заметил он. – Хотелось бы изучить это место как следует.

Свет, проникавший, похоже, через невидимые вентиляционные отверстия, представлял собой необычную смесь красновато-оранжевого и зеленого. Судя по всему, где-то вверху были свободные ото льда и снега окна, которые и позволяли рассматривать город.

Вступая в следующий зал, одни взяли на изготовку автоматы, другие сжали акустические устройства.

Пол раскрывшего перед ними помещения украшали сложные, переливающиеся светом узоры. Прыгающие вспышки заключенной в глубине решетчатой инфраструктуры кристалла энергии позволяли увидеть самые разные геометрические формы, начиная от простых, вроде квадратов и окружностей, и заканчивая невероятно замысловатыми.

Сара потерла плечо. Тупая боль не стихала, но, продолжая пульсировать, проникала все глубже в нервную систему. Она скрипнула зубами и переглянулась со Скоттом. В какой-то момент показалось, что каждый винит в случившемся другого.

Прежде чем пройти вперед, подчиняясь приказу майора, Хиллман проверил магазин. Свой акустический прибор он отдал кому-то, потому что, говоря откровенно, не мог считать его оружием, не готов был на него положиться.

Морпех осторожно двинулся вперед. За ним, с интервалом в несколько шагов, последовал Гэнт.

Ничего…

Звук шагов эхом отскочил от твердых стен и запрыгал по коридору.

Хиллман повесил автомат на плечо. Прислушался.

Ничего.

Он пожал плечами и повернулся к командиру.

– Чисто.

Струящийся сверху свет, чередующиеся светлые, теплые, и темные, холодные, уходящие в бесконечность промежутки вызывали захватывающее дух ощущение перспективы и глубины.

По закруглению зала Хаккетт и Мейтсон рассчитали длину окружности внешней стены Атлантиды и получили результат – примерно семьдесят пять миль при условии, что стена идет одной непрерывной линией.

– Ни хрена себе стена!.. – восхищенно присвистнул Хаккетт.

Они шли по громадному залу, придавленные его величием, чувствуя себя карликами под высоченным потолком. Под ногами вспыхивали зигзагами мечущиеся и исчезающие бесследно молнии.

– Невероятно… невероятно… – беспрестанно повторял Пирс.

– Вы это видели? – спросил Хаккетт, имея в виду те сеансы «дальновидения», которые Пирс устраивал для ЦРУ.

– Не совсем. Это лучше.

Однако Мейтсон, везде и в любых условиях остающийся прежде всего инженером, заметил кое-что, не поддающееся объяснению. В нишах и под арками, устроенными по всей стене, стояли непонятного предназначения трубчатые конструкции и еще какие-то предметы, более всего напоминающие бутыли. Никакой конструктивной нагрузки они не несли и походили на сосуды, содержащие и, возможно, испускающие что-то.

– А это что еще такое? – вслух спросил он.

Остановиться и изучить загадочные сосуды не позволил Гэнт, напомнивший о необходимости спешить.

– Где-то должен быть спуск в город. Не может быть, чтобы его не было. Надо найти дверь.

Но странные предметы уже привлекли всеобщий интерес, а Скотт и Сара просто сгорали от любопытства.

Они остановились.

– Да, ты права, – сказал вдруг Скотт, отвечая на какое-то замечание. – В этом несомненно есть смысл.

Со стороны казалось, что он разговаривает с невидимкой.

– Э-э… Ричард? – Хаккетт тронул лингвиста за рукав. – Не хотелось бы вмешиваться, но вы всех нас чертовски пугаете. – Скотт непонимающе уставился на него. – С кем вы разговариваете?

Профессор махнул рукой, как будто ответ на вопрос был очевиден. Он даже взглянул на Сару, словно желая получить от нее подтверждение, и она согласно кивнула.

– А разве вы их не слышите? – спросил он.

Гэнт поднял руку, призывая всех остановиться.

– Слышим? Кого?

Скотт пожал плечами.

– Голоса.

Наверное, говорить об этом не следовало.

– Нет, Ричард, – с легкой иронией ответил Хаккетт. – Голосов мы не слышим.

Вар

Порыв холодного ветра пронесся по залу, и Гэнт с поразительной быстротой выхватил акустическое устройство. Они уже успели привыкнуть к тому, что любое движение воздуха в громадном кристаллическом дворце служит прелюдией к какой-то неприятности.

На сей раз майора остановила Сара. Сделав шаг вперед, она мягко коснулась его плеча.

– Не беспокойтесь, все в порядке. Они просто пытаются связаться с нами.

– Кто? – тут же поинтересовался Хаккетт. – Кто пытается с нами связаться? Вы можете объяснить?

– О боже… – пробормотал Пирс. – Смотрите.

Посмотреть было на что – весь огромный пол вдруг осветился, превратившись в калейдоскоп оживших образов.

Они как будто оказались на стеклянной палубе, под которой, хаотично кружась и мелькая, открылся другой мир. Картинка была не плоской, двумерной, как в телевизоре, но объемной, четкой и кристально ясной. Казалось, если бы где-то рядом находилась скрытая дверца и ее удалось открыть, то можно было бы спуститься туда или даже подать руку и помочь людям выйти.

Потому что именно это они там видели. Людей. Бесконечный океан лиц, теснящихся, старающихся пробиться поближе и заглянуть за стекло, разделяющее два мира. Прижатые, слегка приплюснутые носы и щеки тех, кто оказался впереди. Внимательные глаза других, предпочитающих смотреть издалека. Все они молча наблюдали за стоящей над ними маленькой группой.

Большинство немного напоминали призраков. Бледные. Как будто на их лица падал отсвет голубоватого кристаллического пола. Но мелькали и лица более живых тонов, с яркими глазами и сияющими волосами. Мужчины и женщины. Старые и молодые. Дети и матери. Отцы и деды. И все открывали рты и шевелили губами, словно разговаривали с пришельцами. Их голоса отозвались сначала слабой вибрацией стен, потом дуновением ветра, который все крепчал по мере усиления вибрации.

И затем, как только отдаленный рокот прокатился эхом по залу, множество голосов слились в мощнейший гул, напоминающий рев моря, волну за волной бросающего на прибрежные камни.

Хаккетт недоверчиво покачал головой и протер глаза, словно не мог поверить самому себе.

– Вот вам и духи машины, – прохрипел он.

Не все отреагировали так же. Мейтсон, с застывшим на лице выражением детского восторга, опустился на колени и прижался к прозрачной преграде, как будто стремясь прикоснуться к прошлому. Новэмбер, стоя на месте, поворачивалась во все стороны, с изумлением наблюдая за прибывающими со всех сторон зрителями того мира, вслушиваясь в неясный шум тысяч, миллионов голосов.

Юнь просто дрожал, без конца повторяя на своем родном языке:

– Я же вас предупреждал! Я предупреждал! Вот чего я боялся! Видите? Это духи умерших. Они вернулись, чтобы покарать нас!

Скотт попросил его успокоиться, но молодой солдат оставался безутешным.

– Ричард, что здесь происходит? – спросил Пирс, не дождавшись ответа от Сары.

Лингвист с широкой улыбкой повернулся к церэушнику.

– Познакомьтесь с прежним населением Атлантиды.

Но едва профессор произнес эти слова, как улыбка сползла с его лица.

Что-то было не так.

Началось все в тот момент, когда он услышал смех ребенка, маленькой девочки. Уши уловили звук ее шагов – девочка бежала к ним через зал. Но вокруг никого не было. Девочка снова хихикнула, словно знала, что смутит его своим внезапным появлением, а потом шепнула на ухо.

Когда Скотт оглянулся и увидел, что никого рядом нет, он инстинктивно понял, что если что-то и слышит, то только в своей голове.

Проходя с остальными по залу, лингвист все более отчетливо сознавал, что само помещение представляет собой сложнейшую и совершеннейшую из всех известных акустических систем. Каждый голос, каждый звук передавался в любой кубический дюйм пространства, сохраняя все свои характеристики.

Более того, каждый его шаг словно вызывал к жизни новые и новые голоса. Они накладывались друг на друга, и вскоре Скотт как будто стоял посреди заполненного до отказа стадиона, но при этом совершенно четко слышал каждого отдельного человека.

Одного этого вполне хватило бы, чтобы свести кого угодно с ума. Скотт почти физически ощущал, как его мозг переполняется, грозя вот-вот взорваться от перегрузки. Углерод-60 соединился с его нервной системой, врос в нее, подключив ученого к Древу знаний Атлантиды, и он ничего не мог с этим поделать.

И все же больше всего беспокоил отчаянный хор слившихся воедино голосов. Их окаменевшие воспоминания и полуоформленные слова, большей части которых Скотт просто не понимал, казалось, проникали в душу напрямик, на некоем столь глубоком уровне, где сами слова уже ничего не значили, потому что куда более значимым был ужас того, что пытались донести до него люди Атлантиды.

Все это заняло долю секунды. Шквал информации, чувств и эмоций. Сумасшедший призыв. Безжалостный штурм его мозга.

И все же главное было ясно: Атлантида подверглась нападению со стороны тех, кого сама создала. Сам смысл ее существования оказался под угрозой.

Хаккетт и остальные бросились вперед, потому что Скотт свалился на пол, содрогаясь всем телом, как будто у него начался эпилептический приступ. Изо рта и носа потекла смешанная со слизью кровь. Лингвиста трясло так, что некоторые из его спутников остановились поодаль.

– Они знают, что мы здесь, – сбивчиво объясняла Сара, опускаясь рядом с ним на колени. – Они слышат его и слышат меня.

– Что такое они делают с ним, чего не делают с вами? – озабоченно спросил Хаккетт.

– Они слышат нас обоих, но только он один может говорить на их языке. Меня они игнорируют. Не замечают. – Она добавила, что попавший в плечо углерод-60 сросся с нервной системой и, используя волны низкой частоты, установил связь с залом. – На самом деле их не существует, – продолжала Сара. – Все эти люди – только оживленные воспоминания о реальных людях. Компьютерная программа.

Новэмбер погладила ее по голове.

– Сделай так, чтобы они остановились. Ему же больно.

В ее глазах блеснули слезы.

Гэнт махнул рукой.

– Но как их остановить?

Обдумав услышанное, Хаккетт решил посоветоваться с Мейтсоном и Пирсом.

– Что вы об этом думаете? Чтобы закодировать одного только человека, потребуется немыслимый запас компьютерной памяти. А сколько же ее надо для хранения информации о целом обществе?

– Эти люди научились управлять молекулами, – напомнил Мейтсон, не сводя глаз со стонущего профессора.

Хаккетт согласно кивнул. На определенном этапе миниатюризация электронных компонентов создала серьезную проблему. Хаотично движущиеся электроны забили провода, как холестериновые бляшки – артерии. Транзисторы едва функционировали. Чтобы справляться с возрастающим потоком информации, требовался переход на новый тип схем, основанных на использовании эффектов квантовой механики. В компьютерах следующего поколения следовало применять либо световые переключатели, либо решетчатые структуры кристаллов, либо химические реакции, близкие к тем, которые происходят в мозгу человека.