Текст книги "Садовник"

Автор книги: Стефани Бодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

– Как? – Я посмотрел на него и снова на фото. – Где это?

– В Эфиопии. Моя родина, деревня Волло. Там был массовый голод.

Что тут скажешь? Мои предки – во всяком случае, половина – родом из Африки!.. Я не удержался и взглянул на свои смуглые руки – цвет смешения темной кожи отца и маминой бледной. Многое теперь становилось ясным.

– Вся семья умерла, – продолжил он. – Моя мать – твоя бабушка – отдавала мне всю еду, которую удавалось добыть, а сама умирала от голода. Можешь представить, каково было пятилетнему ребенку, когда на глазах один за другим умирали его родные?

От удивления у меня вытянулось лицо. Мальчик на фото выглядел года на два, не больше. Глаза заволокло туманом.

– Разумеется, моя жизнь вскоре изменилась к лучшему, – сказал Соломон. – Я был счастливчиком. Эту фотографию напечатали на первых страницах почти всех газет в Америке, и посыпались предложения о помощи. Один американский врач увез меня и еще нескольких детей в Штаты, и с того времени я не испытывал голода. Как раз наоборот. Я вырос в роскоши. – Он задумался. – Но никогда не забывал… – Соломон сосредоточился и вновь посмотрел на меня: – Мейсон, ты слышал когда-нибудь о четырех всадниках Апокалипсиса?

Я потер глаза.

– Конечно. Ну, то есть типа того. – И мотнул головой в сторону первой комнаты. – Роспись на стене.

Он кивнул:

– Четыре всадника. Обратил внимание на черного коня? Наездника с весами?

– Да.

– Третий всадник Апокалипсиса – голод. Голод, ведущий к концу света.

– Вы верите в библейские пророчества? Вы же ученый!

Соломон поднял брови:

– Я верю в то, что вижу сам. Я знаю голод, я испытал его на себе – тебе такое и не приснится… Разве что по телевизору видел, а?

Я кивнул.

– А войны?

Я снова кивнул.

– Пока что они не привели к концу света. Но настанет день…

Все это казалось мне слишком оторванным от действительности.

– Наверняка к тому времени изобретут средство для борьбы с голодом! Вроде еды для космонавтов. А перебраться жить можно на Марс или еще куда.

Соломон развел руками:

– Оглядись! Арктические льды тают. С каждым днем увеличиваются выбросы углекислого газа, грядет глобальное потепление. Как ты думаешь, сколько еще продержится мир? Успеем мы сделать из Марса новую Землю? – Он опустил руки и покачал головой. – Решение нужно найти раньше. Гораздо раньше.

Несмотря на недобрые чувства к этому человеку, я понимал, откуда берет начало его желание создать автотрофный человеческий организм.

Впрочем, идея все равно казалась мне бредовой.

– Как люди – те, что живут сейчас, – смогут развить эти способности?

– Никак.

– Тогда зачем все это, если вы не поможете живущим сейчас?

– Именно такова эгоистическая позиция большинства мировых лидеров. «Как это повлияет на нас?», «Что делать нам?»… и так далее, и так далее, и так далее. Дело не в живущих здесь и сейчас. Никто не думает о будущем, о тех, кто будет жить позже. Как они смогут позаботиться о том, что достанется им от нас. – Соломон покачал головой. – А при таком раскладе мы не оставим им… тебе и твоему поколению… ничего.

– И каков же ваш план? – Мне не терпелось узнать самое важное. – Кого вы спасаете?

– «Спасаете» – интересное слово. Разве мы что-то спасаем? Возможно, мы сохраняем жизнь, чтобы после того, как мы угаснем, тут остались люди.

– Но… если планета обречена, может, нам просто смириться?

Соломон рассмеялся:

– Слишком фаталистично. Зачем покоряться природе, если в наших силах изменить ход событий? – Он постучал пальцами по столу. – Мейсон, что бы ты выбрал: прожить на земле некоторое количество лет, а затем умереть, словно тебя и не было, или жить вечно?

– Такого не бывает.

– Ответь на вопрос!

Интересно, какого ответа он ждет от меня? Разве не все мечтают жить вечно?

– Думаю, вечно, – сказал я.

Он улыбнулся:

– Вот именно.

– Но люди не могут жить вечно.

– Не могут. – Соломон указал рукой на полку с DVD. – Внизу, третий диск слева. Поставь его.

Я ожидал снова увидеть футбол, но на экране была саванна, два взрослых льва – самец и самка – с детенышами. Лев напал на одного из детенышей, раздавил зубами его череп. Некоторое время я увлеченно следил за жуткими кадрами, потом оторвал взгляд от монитора и остановил запись:

– Зачем он это сделал?

– Когда самец становится главой прайда, он убивает детенышей предыдущего лидера, чтобы самки воспитывали только его собственных отпрысков. И чтобы только его гены имели продолжение.

У меня глаза полезли на лоб.

– Нет, нет, нет. – Соломон поднял руку и помахал ею в воздухе. – Не волнуйся, ничего такого здесь не происходит. Я лишь пытаюсь показать, что каждый из нас хочет продолжиться в своих потомках.

– Так и будет в любом случае.

Он покачал головой:

– Не будет, если мы не справимся с голодом, эпидемиями и войнами. Мы умрем, и все шансы потомков умрут вместе с нами. Если… – Он замолчал.

Хотел, чтобы я сам домыслил? А затем неожиданно до меня дошло. Я понял, почему ученые отдали своих детей, как кроликов, на опыт по созданию автотрофного человека. Потому что, если мир не изменится, люди погибнут. Останутся лишь те, кому не страшен голод. Люди, которые смогут выжить, чтобы вновь заселить этот мир. Потомки ученых – человеческие существа, измененные методами генной инженерии, – будут жить дальше. Как и генофонд этих ученых. Вот что обещали «Тро-Дин» и мой отец – Садовник.

– Они пожертвовали детьми ради бессмертия.

Соломон ответил не сразу:

– Мне не нравится слово «пожертвовали». Дети хорошо развиваются и станут полезными членами общества, проживут плодотворную жизнь здесь, в «Тро-Дин». Их жизни сыграют важную роль для будущего нашей планеты.

– А вы сами не хотели сохранить свои гены навсегда? – спросил я.

Что-то пугающее мелькнуло в его глазах.

– Если бы твоя мать согласилась, ты, конечно, стал бы частью эксперимента. Ты тоже участвовал бы во всем этом.

Спасибо, мамочка!

Я ничего не ответил – просто не знал, что сказать.

– Еще не поздно принять участие. Я мог бы отправить тебя в лучшие учебные заведения, и, вернувшись, ты бы стал помогать мне во всем.

– И моя жизнь была бы устроена.

Он кивнул:

– Тебе не пришлось бы ни о чем волноваться.

Почему-то его слова не доставили мне той радости, которую испытал Чарли Бакет, когда Вилли Вонка предложил ему шоколадную фабрику.

– А как же мама?

Соломон улыбнулся:

– Да, ей… тяжело. Я знаю ее лучше, чем ты. У нее блестящий ум, и я буду счастлив, если она вернется. В конце концов, она ушла только из-за тебя.

Внезапно хлопнула дверь, и я подпрыгнул от неожиданности.

С перекошенным от злости лицом в комнату влетела Ева:

– Пытаешься завлечь его?

– Я просил оставить нас одних! – рявкнул Соломон.

– Что я и сделала. Похоже, слишком надолго. – Она указала на меня: – Может быть, он твой сын, но ты о нем практически ничего не знаешь. А ей вообще нельзя доверять. Как ты можешь предлагать всё, всех нас, ему?

Как она узнала?.. Затем я взглянул на зашторенное окно позади стола. Наверное, сидела в комнате с книгами и подслушивала. И винила во всем мою маму.

Я встал.

– Послушайте, я не хочу иметь ничего общего с этим местом.

– Это ты сейчас так говоришь. – Ева обернулась ко мне, руки в боки. – Подожди. Как только начнется все то, о чем он тебе рассказал – войны, эпидемии, голод, – ты станешь ломиться сюда… – Она махнула рукой в сторону стола: – А он встретит тебя с распростертыми объятиями.

Ева принялась расхаживать по комнате, разговаривая то ли сама с собой, то ли с нами.

– Я знала, что это возможно, всегда знала. – Она остановилась и посмотрела на отца. – О первом этапе ты ему не рассказал, так? – Это было скорее утверждение, не вопрос.

– Что за первый этап? – спросил я.

Ева скрестила руки на груди:

– Рассказывай, или расскажу я.

Соломон выглядел взбешенным.

– Какая сейчас разница?

Она едва не рассмеялась:

– Хочешь передать ему все, не рассказав о первом этапе?

– Что за первый этап? – повторил я.

Внезапно Соломон подался вперед, словно от боли.

Ева подошла к столу:

– Соломон? Тебе плохо?

Он кивнул.

Женщина взяла коричневый флакон и вытряхнула несколько таблеток.

– Вот, возьми.

Он отмахнулся.

– Возьми!

Вздохнув, он принял таблетки и начал рассказ:

– В основе первого этапа лежала идея, что мы можем сделать из человека автотрофа, не затрагивая генетики. Понимаешь, сначала я действительно думал, что человек способен развить способности автотрофа с помощью собственных ресурсов.

– Как становятся автотрофами голожаберные моллюски?

Соломон кивнул, в глазах мелькнула гордость. Я почти порадовался, что произвел на него впечатление.

– Итак, – продолжал он, – примерно десять лет мы пробовали всевозможные лекарства и мази местного действия – считали, что все зависит от кожи, самого большого органа.

– Но это не сработало, – предположил я.

– Да. – Соломон поднес руку к глазам и принялся тереть их. – Мы поняли, что нужно идти дальше, работать с системой кровообращения. Изменить сам образ жизни.

– Это было до… – Я не знал, как произнести это слово. – До теплицы?

Он кивнул.

– В то время ставить опыты приходилось только на себе. Просить кого-то другого я не мог, так что…

Он вытянул руки вверх, и стало видно татуировку.

Я подошел ближе:

– Голубянка Карнера?

Нахмурившись, Соломон посмотрел на свою руку:

– Откуда ты знаешь?

– Доктор Эмерсон сказала, что такие татуировки были только у автотрофов. – У меня затряслись руки, сердце стало учащенно биться.

Он кивнул.

– Если это правда, значит…

Я заставил себя подойти к столу сбоку.

Из отверстия в полу под подиумом шел пучок серебряных проводов. Вместо нижней части тела у Соломона была масса таких же перекрученных проводов и трубочек с зеленой жидкостью, которые начинались там, где заканчивалось туловище.

Открыв от изумления рот, я отпрянул назад и вытянул руку, ища, за что схватиться.

– Да, Мейсон. – Он указал на себя. – Перед тобой первый в мире автотрофный человеческий организм, полученный методом генной инженерии.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

– Хочешь знать, как это случилось? – спросила Ева.

В ответ я смог только кивнуть.

– Мы начали замещать часть его крови веществами, усиливающими фотосинтетическую активность, – органическими, полученными из растений. Постепенно организм привыкал, и мы увеличивали долю этих веществ, пока их не стало больше, чем самой крови.

– Однако мы допустили ошибку, – перебил ее Соломон. – Мы не учли, что органические материалы распадаются. Да, я был способен фотосинтезировать, но на это уходили все силы. Поэтому мы перешли ко второму этапу – приучали детей обходиться все меньшим и меньшим количеством пищи, чтобы проверить, достигнем ли мы цели до того, как ввести им органические вещества.

– Получилось? – спросил я.

Он покачал головой:

– Органические вещества все равно распадались, мы оказались бессильны. И попробовали отменить первый этап: избавили мой организм от фотосинтетических веществ. Система кровообращения привыкла к ним и больше не могла функционировать самостоятельно, циркуляция крови в ногах нарушилась. – В голосе Соломона не было слышно и тени волнения. – Началась гангрена. Теперь я навсегда подключен к аппарату, поставляющему свежие органические вещества на замену старым.

– И принимаете лекарства? – Я посмотрел на флакон, который Ева все еще держала в руке.

Она заметила мой взгляд:

– В последнее время он плохо себя чувствует. Таблетки помогают. – Ее слова прозвучали почти как оправдание.

Соломона, похоже, не волновало, чем этот эксперимент закончился лично для него. Он потерял ноги. И сына. С другой стороны, возьмем, к примеру, мой шрам – мне тоже легче держать чувства при себе.

– Мама тогда еще работала здесь?

Ева злобно фыркнула, но Соломон не обратил на нее внимания:

– Да. Это произошло незадолго до того, как ты родился. – Он указал на трубочки под собой. – Она тоже принимала участие в разработке. Смотреть на меня такого… было слишком тяжело. Особенно если учесть, что она ждала ребенка. К сожалению, мне пришлось стать затворником. Я не покидаю «Тро-Дин» вот уже шестнадцать лет.

– А что со вторым этапом?

– У нас получилось устранить недостатки и улучшить органические вещества. – Ева опять встряла в разговор. – Использовать их для Соломона мы не могли – его организм их отвергал. А детям эти вещества вводили постепенно, и, видимо благодаря своему юному возрасту, они не испытывали проблем, с которыми пришлось столкнуться Соломону. Тем не менее, когда они стали подростками, мы поняли, что одни органические вещества не в силах вызвать изменений на клеточном уровне, а значит, необходимо применить технический элемент. На сегодняшний день второй этап эксперимента в действии. – Помолчав секунду, Ева с гордостью добавила: – Мы имеем полноценно функционирующие автотрофы.

Как можно этим гордиться? Что они сотворили с детьми?

– Почему болеет Лейла?

Ева помотала головой:

– Она не болеет. Мы отправляем детей небольшими группами в «Тихую гавань», чтобы проверить, как они среагируют на среду, отличную от идеального микроклимата теплицы. Разумеется, мы вводим их в состояние полусна, чтобы экономить силы, и рядом должен находиться по меньшей мере один автотроф, ведь они черпают энергию друг у друга. Поэтому, когда она осталась одна…

– Она ни на миг не оставалась одна, – перебил я. – Она была со мной.

– Прошу прощения. – Ева закатила глаза. – Когда рядом с Лейлой не осталось автотрофа, она начала слабеть.

«Особенно когда бродила по Портленду», – подумал я.

– Над этим мы в настоящее время работаем, – добавила Ева.

– Где она сейчас? – поинтересовался я.

– С ней все в порядке. Пока Лейла останется здесь.

Сэндвич с куриным салатом, который, как мне казалось ранее, полностью переварился, стал искать пути назад.

– Где она?

Ева уставилась на меня:

– Ты разве ее не видел? Она там, где ей и следует быть.

Закрыв ладонью рот, я пытался сдержать рвоту. Лейла снова была в теплице, в этом жутком, полном уродцев доме.

– Отведите меня к ней!

– Не знаю, чем это поможет…

– Тогда я пойду сам.

В три шага я оказался у двери и выскочил в коридор. Там, пытаясь вспомнить, куда идти, я услышал, как ругаются Ева и Соломон. Решил пойти налево, однако не успел сделать и двух шагов, как взревела и засверкала белым светом сигнализация.

Я бежал по коридору, проверяя все двери подряд. Одна из них оказалась не заперта, я открыл ее. С лязгом грохнулась на пол швабра. Кладовая.

Я побежал дальше, свернул направо в следующий коридор, затем еще раз и прижался спиной к стене. Секундой позже раздались торопливые шаги в первом коридоре, открылась какая-то дверь, затем захлопнулась. «Кладовая», – мелькнуло в голове. Шаги не утихали, но человек шел явно в другом направлении. По-видимому, система безопасности в здании была настроена на обнаружение людей в запретных зонах, а значит, чтобы не засветиться, мне нельзя покидать зоны, куда вход не воспрещен. Я побежал назад, в кладовую – надеялся, что дважды проверять не станут.

В двери было небольшое окошко, и, услышав шаги, я спрятался, переждал, а затем выглянул посмотреть, в какую сторону направились люди. Должно быть, Ева включила сигнализацию и рассказала всем и каждому, что я побежал в теплицу. Мне оставалось только пойти за своими же преследователями.

Мимо прошли еще двое, и я заметил, что одеты они в зеленые комбинезоны, не в костюмы из белых рубашек и защитного цвета брюк. Значит, вызвали «тяжелую артиллерию».

Я огляделся. Нужно было найти что-то заметное только мне, на что другие не обратили бы внимания. А если и обратили, то не придали бы этому значения. Рядом стояла банка с оранжевым порошком – такой используют для дезинфекции у нас в школе. Хоть от запаха меня чуть не стошнило, я насыпал немного в ладонь.

В коридоре я пошел на звук шагов и на каждом повороте бросал на пол чуточку порошка. Жаль, что на мне были не кеды: в огромных ботинках бежать трудно, к тому же они громко стучали. Время от времени приходилось замирать и прислушиваться.

Перед одним из поворотов я ждал, когда идущие впереди пройдут дальше, чтобы повернуть направо, когда вдруг услышал шаги за спиной. Не раздумывая, я перебежал в другой коридор в надежде, что человек – кто бы он ни был – пройдет туда же, куда шли остальные, и не заметит меня.

Шаги приближались – спокойные, неторопливые, – и я скрестил пальцы. Отойдя дальше, я увидел, как человек повернул направо, даже не посмотрев в мою сторону.

Ева! Лицо красное, волосы растрепаны.

Я прижался к стене. Поверни она голову, непременно увидела бы меня.

Дождавшись, пока она скроется из виду, я припустил за ней, задерживаясь на каждом углу, чтоб просыпать немного порошка и убедиться, что она не останавливается. Под конец мне пришлось замедлить шаг. Она явно никуда не спешила, а значит, была уверена, что зеленые костюмы справились со своей работой – поймали меня.

Я уже собирался было повернуть направо, как вдруг услышал голоса.

Опустившись на корточки, я выглянул из-за угла. Ева и трое в зеленых костюмах стояли спинами ко мне перед двойной дверью. Теплица!

Я стряхнул с рук остатки порошка, пытаясь сообразить, как действовать дальше. Конечно, ростом я больше любого из зеленых и, пожалуй, сильнее, но каждый из них вполне мог быть вооружен электрошокером. Лучше всего появиться неожиданно, выхватить электрошокер у одного из них, а потом – в теплицу за Лейлой.

А вот от Евы можно было ожидать чего угодно. Подсознательно я понимал – не стоит ее недооценивать.

Я прислушался.

«Говорили о… выбрать момент… отвлечь…» – это Ева.

Один из зеленых – мужчина: «Не уверен…»

Голос второго, тоже мужчины, звучал злобно, и расслышать его было легче: «Давайте быстрее…»

О чем это они?

Ева заговорила снова, возбужденно и громко: «Мы уже у цели! Как только Садовник уйдет, выбора у них не останется – придется стать на нашу сторону!»

Как Соломон в его положении мог куда-то уйти? Я сглотнул. Эту женщину я знал совсем недолго, но чувствовал исходящее от нее зло. Неужели она собралась от него избавиться?

Я подкрался ближе, стараясь не высовываться и в то же время расслышать, о чем они говорят. «Нам некогда ждать мальчишку, – раздраженно произнесла Ева. – Он сорвет весь план. Вы двое, обыщите другие места. Он ничего тут не знает, может забрести куда угодно. А ты оставайся здесь. Как только появится, электрошокером его!»

Шаги удалились, и я высунулся из-за угла. Зеленый стоял спиной ко мне. Ступая как можно мягче, я подобрался к нему сзади. В последнюю секунду он обернулся, но я успел обхватить рукой его шею и вырвать электрошокер. Зеленый что есть сил сопротивлялся, пытаясь ударить меня, однако без своего оружия он был мне не соперник. Конечно, я сознавал, что это рискованно, но все-таки сильнее сдавил ему шею, пока он не перестал брыкаться, а затем отпустил хватку. Трясущейся рукой проверил пульс и с облегчением убедился, что не нанес ему серьезной травмы – он просто потерял сознание.

Оглянувшись по сторонам, я толкнул тяжелую дверь. Как и в прошлый раз, в лицо ударил теплый влажный воздух. Появилось ощущение, что я оглох, потому что сигнализации было уже не слышно. Сердце забилось сильнее, дыхание участилось.

Свет не горел.

Я заставил себя сделать несколько шагов и присмотрелся. Темнота не кромешная, однако увидеть что-либо трудно. Вскоре глаза привыкли, и я разглядел головы – бесконечные ряды голов. Подходить ближе не хотелось, но что делать – мне нужны их лица.

Они сидели с закрытыми глазами.

Я стал прохаживаться вдоль рядов, тщетно пытаясь отыскать Лейлу: бледные, светящиеся лица казались одинаковыми. В такой темноте можно искать вечно.

И я, набрав в грудь воздуха, позвал громким шепотом:

– Лейла?

Тишина. Никто даже не пошевелился.

– Лейла?

Тишина.

– Лейла? – На это раз я произнес имя чуть громче.

А затем сказал своим обычным голосом:

– Лейла.

И услышал слабый отклик:

– Мейсон?

Откуда он исходил, я определить не мог, и позвал еще громче:

– Лейла?

– Мейсон.

Явно где-то далеко в глубине.

Я сделал шаг и чуть не упал, а выпрямляясь, задел чью-то холодную и влажную руку.

– А! – Я отпрыгнул назад.

Надо собраться. Снова шагнув в глубину теплицы, я крикнул:

– Лейла!

И услышал, как сзади кто-то тихо произнес:

– Мейсон…

– Мейсон… – На этот раз слева.

– Мейсон. – Я резко повернул голову в другую сторону, откуда шел звук.

Что за черт…

Наклонившись к ближайшему ряду, я позвал:

– Лейла?

Все глаза в ряду моментально открылись и заблестели. То тут, то там, словно подбрасываемые один за другим мячики, слышалось невнятное бормотание моего имени.

Высокий голос впереди:

– Мейсон…

Справа тихий голос:

– Мейсон…

Девичий слева:

– Мейсон…

Сзади мальчишечий:

– Мейсон…

Голоса неслись отовсюду, громкие и тихие, мальчишечьи и девчоночьи, пока наконец не слились в одно монотонное «Мейсон, Мейсон, Мейсон, Мейсон…».

– Да прекратите же! – Закрыв уши руками, я подался назад, как можно дальше от горящих глаз. – Замолчите!

Они говорили все вместе, думали все вместе.

Как тут угадаешь, где Лейла, если им известно все, о чем знает она? Они словно единое целое, растительная версия расы боргов из «Звездного пути», их не отличить друг от друга…

Я замер, вспомнив о словах Соломон.

Все-таки между ними была некая разница. И я надеялся, Лейла узнает то, что относится к ней.