Текст книги "Садовник"

Автор книги: Стефани Бодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Застонав, я схватился за висок и заморгал глазами, пытаясь сфокусировать взгляд. Пару раз я видел полицейские реалити-шоу, так что понял – на мне испытали электрошокер. Очевидно, я упал – с правой стороны на голове вскочила шишка, зато одежда и обувь на месте.

Приподнявшись, я огляделся. Ярко освещенная комната, на стенах деревянные панели. Я лежал на кровати с мягким белым одеялом. Рядом письменный стол со стулом и маленький телевизор, перед ним – глубокое синее кресло.

Щелкнул замок, и я подвинулся к краю кровати.

Вошла мать Лейлы:

– Очнулся?

– Где Лейла?

– С ней все хорошо.

Лейла у них. Они получили, что хотели.

– Почему я все еще здесь?

– Я тут ни при чем. По мне, катись ты со своей матерью куда подальше.

– Так в чем же дело?

– С тобой хочет встретиться Садовник.

– Я думал, Садовник – это вы, – изумленно произнес я.

– Я? О нет. Я – Ева. – Придерживая дверь, она мотнула головой: – Пойдем, Мейсон. Тебе все объяснят…

Ева подождала, пока я доковыляю до двери, и вывела меня в коридор:

– Сюда.

Она пошла вперед, я – за ней. А что мне оставалось делать?

На низких потолках были закреплены флуоресцентные лампы, и стены, выкрашенные белой краской, слегка мерцали. Мы прошли добрую сотню ярдов по кафельному полу, прежде чем остановились у одной из дверей. Женщина открыла ее, и я вошел внутрь. В комнате с зелеными стенами стояли диван и множество полок, снизу доверху уставленных книгами.

– Ты, наверное, голоден?

– Очень, – вырвалось у меня.

– Хорошо. Некоторые из нас едят на работе. Что тебе заказать? Сэндвич?

– Да, если можно.

– С чем? С тунцом, копченой колбасой, салатом из курицы?

– С салатом.

– Хлеб пшеничный? Белый? Ржаной?

Мы что, в ресторан пришли?

– Пшеничный.

Она ушла, и я подергал ручку двери. Заперто.

Оглядевшись по сторонам, я принялся изучать содержимое полок. Здесь были «Книга джунглей», трилогия «Властелин колец», «Паутина Шарлотты», «Оливер Твист» и вся серия о стране Оз. И даже серия «Пять маленьких перцев» – мамина любимая. Я посмотрел вокруг и попытался прикинуть, сколько в комнате книг. Масса.

– У меня много книг.

Я обернулся, но никого не увидел.

– Испугал?.. Прости.

Голос звучал как из бочки, с эхом, почти без эмоций, и я не мог определить, мужчине он принадлежит или женщине. Подойдя на звук к окну, я увидел, что это вовсе не окно, а зеркало – с моей стороны.

– У тебя, наверное, полно вопросов. С удовольствием отвечу на них.

Я прикоснулся ладонью к стеклу:

– Кто вы?

– Некоторые называют меня Садовником.

Изо всех сил стараясь не показать, что боюсь, я, сглотнув, спросил:

– Почему я вас не вижу?

– Увидишь, увидишь… Пока я предпочитаю общаться так. Скоро вернется моя ассистентка.

– Ева?

– Да.

Мне показалось, что это сама Ева морочит мне голову, и я решил отплатить ей тем же:

– Она ужасная.

– Да. – Человек хмыкнул. – Впрочем, не беспокойся, она моя подчиненная. Проведет для тебя экскурсию, а после встретимся. И я все объясню.

Неужели кто-то может пролить свет? Ева или тот человек за стеклом?

– Почему? Почему вы хотите, чтобы я все узнал?

– Скажи, тебя когда-нибудь перестанут терзать вопросы о девочке?

Ответ был очевиден:

– Нет.

– Значит, мне остается предположить, что ты не перестанешь добиваться правды. Ищущие люди опасны. А теперь мне нужно идти.

– Эй! Вы здесь? – Я стукнул кулаком по стеклу, но не получил ответа.

Дверь открылась, человек в брюках защитного цвета и белой рубашке поставил на стол поднос и тут же скрылся.

Я сел и подвинул еду к себе. На белой тарелке возвышался огромный сэндвич с куриным салатом, рядом – большой стакан с молоком. В животе заурчало. Я понимал – следует быть осторожным: вдруг мне что-нибудь подсыпали? Но зачем? У них была куча возможностей от меня избавиться, если это входило в их планы.

Протянув руку, я немного – лишь секунду – поколебался, схватил сэндвич и с жадностью откусил. Восхитительно!.. Я съел все до крошки, выпил молоко и дочиста вылизал тарелку, а в желудке оставалось место еще как минимум для трех таких сэндвичей. Впрочем, я взял себя в руки и отодвинул поднос как раз в то мгновение, когда вернулась Ева и жестом велела мне следовать за ней.

– Сейчас самое время.

Я был почти уверен, что из-за стекла со мной разговаривала она, но решил сделать вид, что ничего не понял.

Хорошо бы запомнить, где мы сворачиваем налево, а где направо. Впрочем, что толку – это поможет лишь вернуться в зеленую комнату. А как выбираться оттуда, я понятия не имел.

Ева шагала быстро. Когда наконец мы дошли до огромной двойной двери – достаточной широкой, чтобы через нее мог проехать автомобиль средних размеров, – я услышал усиливающийся глухой шум. Обеими руками Ева взялась за серебристую перекладину и уже собралась было открыть дверь, но остановилась. Повернувшись ко мне в профиль, спросила:

– Тебя легко напугать?

Такой вопрос мне задали впервые в жизни.

– Нет, – ответил я, хотя пришлось постараться, чтобы голос не дрогнул.

– Отлично. – Она толкнула дверь и сделала шаг вперед. – Держись как можно ближе ко мне.

Глухой шум перерос в гудение. В лицо ударил теплый влажный воздух, яркий, ослепляющий свет и запах цветов. Прикрывая глаза рукой, я вошел внутрь. Мягкий пол под ногами слегка пружинил. Прищурившись, я смог разглядеть потолок высотой футов двадцать из пузырчатого стекла. Когда глаза привыкли к свету, я увидел, что помещение было огромным – не меньше футбольного поля. Но замереть меня заставили не размеры помещения. А его обитатели.

Заслонившись ладонью от света, я моргал и старался понять, действительно ли я это вижу. Передо мной простирались ряды – бесконечные ряды – детей, моего возраста и младше. Все они сидели на полу с закрытыми глазами, запрокинув головы и подставив лица к свету. Напротив каждого стоял маленький монитор, испускающий бриллиантовые голубые лучи. Зеленые костюмы в обтяжку закрывали почти всю поверхность тел, однако ткань была тонкой, едва ли не прозрачной.

Люди ли это?

Ева шагнула к первому ряду, подав знак идти за ней. У ближайшего ко мне ребенка лицо, хотя и бледное, светилось и почти блестело, не выражая ничего, кроме умиротворения. Лица сидящих вокруг тоже несли отпечаток безмятежности, наслаждения – и больше никаких эмоций. Я снова посмотрел на первого мальчика, на грудь, руки, скрещенные ноги…

И только тогда заметил: каждый ребенок сидел на небольшом возвышении, около шести дюймов от пола, с проемом внизу. Из проема шли прозрачные, блестящие трубочки с зеленой жидкостью, каждая из которых подсоединялась к задней поверхности ног в отверстия того же диаметра, что и ужасные шрамы на ногах Лейлы.

Я оказался в саду. В саду, где выращивали людей.

Наверное, я ахнул. Ева крепко вцепилась мне в руку и зашикала. Но я не смог сдержаться и почти крикнул:

– Что вы наделали!

Медленно, все как один, дети повернули лица в мою сторону; их глаза казались черными даже в ярком свете. Гудение становилось все громче и громче, и, пятясь назад к двери, я закрыл ладонями уши. Прозвучал повторившийся эхом щелчок, и свет погас. Множество глаз безотрывно смотрели на меня, сверкая в темноте. Кожа детей отражала достаточно света, чтобы я заметил, как все они – одновременно – потянули ко мне руки.

Что-то коснулось моей лодыжки, и я взвизгнул, как девчонка.

От гудения чуть не трескалась голова.

Впившись ногтями в руку, Ева потащила меня к выходу:

– Да заткнись же ты!

Я удержался и не произнес ни звука, пока мы не вышли в коридор. Гудение снова превратилось в умеренный шум.

Отдышавшись, она повернулась ко мне:

– Разве я не просила тебя молчать?

– Нет, не просили! – У меня дрожали руки, и, чтобы не упасть, мне пришлось опереться о стену. – Вы спрашивали: легко ли меня напугать? Лучше бы предупредили, прежде чем показывать такое…

Трясущимся пальцем я указал в сторону двери, боясь, что она откроется и оттуда, протягивая ко мне руки, станут один за другим выскакивать дети.

– Это место… Черт возьми, что это за место?

– Теплица.

Теплица. Не здесь ли Лейла жила до «Тихой гавани», не отсюда ли обрывки ее воспоминаний?

Колени подогнулись, я сполз по стенке вниз и уронил голову на руки. Представив ее там, среди детей, я не мог ни дышать, ни думать. Но мне нужно было знать. Знать все.

– Кто они?

Взмахнув руками, Ева ответила:

– Будущее рода человеческого. По сути, они спасают мир.

– Как вы можете говорить такое? – Вспомнились разом повернувшиеся в мою сторону лица, темные, пустые и одновременно злобные глаза. – Они не люди.

Не могли они быть людьми.

– Они такие же люди, как и мы. Но, в отличие от нас, усовершенствованные. Это поможет им справиться с катастрофами, в которых от нас с тобой останется лишь пыль.

– Как вы посмели сделать такое с Лейлой? Она же ваша дочь! Как вы посмели?

– Посмела что? Сделать все возможное, чтобы она выжила в условиях, при которых погибнет все человечество?

– Нет. – Я схватился за виски и зажмурил глаза, пытаясь сформулировать мысль. – Как вы заставили ее пройти через такое?

Ева покачала головой:

– Ты не понимаешь. – И, махнув рукой на закрытую дверь, добавила: – Это лишь внешняя сторона. Ты понятия не имеешь, что происходит на самом деле.

– Вот именно, понятия не имею. – Я встал. – Возможно и так, я не понимаю, что происходит, но выглядит это полным кошмаром. Сколько там детей?

– Прибереги свои вопросы для Садовника.

– Да ладно! Садовник – это вы. Поэтому Лейла так напугалась, услышав историю про зайчонка. Ее собственная мать и есть Садовник.

Ева потерла шею и взглянула на меня. Выражение ее лица стало другим: она больше не оправдывалась.

– Я не Садовник.

– Так докажите!

– Отлично. – Она пошла было обратно, но я стоял как вкопанный. Не оглядываясь, она произнесла: – Пойдем, сам увидишь.

Взглянув на двойную дверь, я содрогнулся и побежал догонять Еву. На обратном пути к зеленой комнате она неожиданно свернула налево там, где, по моим расчетам, нужно было идти направо, и я запутался в ориентирах.

– Что за освещение в теплице?

– В точности воссозданный солнечный свет.

– Лица как будто сверкали.

Ева остановилась перед дверью:

– Одежда закрывает все, кроме лиц и кистей рук, для них мы используем защитный экран из кристаллов карбоната кальция. Ультрафиолетовые и инфракрасные лучи преломляются, остальные – те, что необходимы для фотосинтеза, – нет. Похожие экраны применяют в Австралии для плодовых культур, которые портятся от прямого воздействия солнца. Если они пройдут испытания в США, то станут для «Тро-Дин» хорошо продаваемым товаром.

Мило! Прежде чем использовать оборудование для растений, ставят опыты на людях.

– Смекалки вам не занимать.

Она взялась за серебристую дверную ручку:

– Вот мы и пришли. Садовник тебя ждет.

Возможно, я ошибался в своих прежних догадках и Ева была лишь тем, кем представилась. Ассистенткой. Но к тому времени мне надоели хождения вокруг да около. Я хотел получить ответы, какими бы ужасающими они ни были.

– Он опять будет за зеркалом?

– Нет, ты встретишься с ним лицом к лицу. – Ева слегка наклонила голову. – Лично я считаю, что ты пока не готов. Однако решать не мне. – И, быстро повернув ручку, она открыла дверь.

Пусть сердце мое и колотилось как бешеное, вздернув подбородок, я решительно вошел в комнату, ничем не примечательную, похожую на обычную приемную. У одной стены стоял красный диван, другую стену сверху донизу покрывала роспись. В комнате была еще одна дверь, но я не знал, нужно ли мне идти дальше.

Решив дождаться указаний, я принялся рассматривать стенную роспись.

На белом коне с дикими глазами и растрепанной гривой сидел всадник с золотой короной, держа лук с натянутой тетивой. Второй всадник – с мечом – сидел на таком же необъезженном коне, только рыжем. Третий скакун был вороной – голова опущена, ноздри раздуты, – а всадник держал нечто похожее на весы. Последний конь – бледный, с зеленоватым оттенком, – в отличие от своих разъяренных собратьев, казался спокойным, и восседал на нем седок в белом саване с обыкновенной палкой.

Но взволновала меня не эта часть картины.

Под конскими копытами были изображены горы тел. Некоторые люди, еще живые, тянули вверх руки: отгоняли лошадей или просили о помощи – точно не скажу. На лицах всадников читалось: помощи никто не дождется. За их спинами восходило зловещее красное солнце.

Прозвенел звонок, и от неожиданности я подпрыгнул.

Автоматическая дверь неспешно открылась. Я понял, что мне туда. Еще раз взглянув на расписанную стену, я подошел к двери и на мгновение придержал ее. Рука дрожала, сердце учащенно билось.

Как бы мне ни хотелось получить ответы, пришлось собраться с духом, чтобы перешагнуть через порог.

Первое, что бросилось в глаза, – подиум, высотой фута два, во всю ширину комнаты. На нем массивный письменный стол, за столом – мужчина в белой рубашке. Его кожа была темнее моей, как и коротко стриженные волосы. Виски слегка тронула седина. Большие выразительные глаза и тонкие черты лица делали его красивым.

Занавешенное окно у него за спиной, скорее всего, выходило в зеленую комнату с книгами – я был почти уверен в этом.

Сидящий за столом мужчина смотрел на меня. Не просто смотрел, а разглядывал, изучал; его глаза были так напряжены, что на лбу образовались морщинки. Он словно старался запомнить меня.

Мне показалось, он разглядывает шрам, и я невольно прикрыл щеку рукой.

– Добро пожаловать. Меня зовут Соломон.

Соломон. Незнакомое имя.

– У тебя шрам. Беспокоит?

А голос как раз знакомый…

– Больше нет. Не беспокоит. – Я сглотнул. – Успел привыкнуть.

– Он – часть тебя.

– Да.

Где я слышал этот голос?

И тут до меня дошло.

Отшатнувшись, я схватился за стул.

Впервые я услышал его, когда мне было пять, а затем слушал сотни раз. Он читал книжку «Как зайчонок убегал».

Соломон – мой отец.

Значит, мой отец – Садовник.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Пораженный догадкой, я буквально рухнул в мягкое зеленое кресло у основания подиума и неотрывно смотрел на улыбающегося человека.

– Рад встрече с тобой, – произнес он.

Я словно онемел. Да и что тут скажешь?

– Понимаю, ты удивлен. – Он озадаченно потер подбородок. Наверное, подумал, что я лишился дара речи.

Я выпрямил спину и попытался собраться с мыслями. Хоть вопрос и крутился у меня на языке, задать его в лоб я не мог…

– Хочешь спросить, правда ли, что я твой отец?

Я кивнул.

– Это так, – улыбнулся Соломон, – тут уж ничего не поделаешь.

Из ящика стола он вынул пачку фотографий, выбрал одну и показал мне. На снимке был я в шестом классе. Он показал еще несколько моих школьных фоток:

– Их присылала твоя мать.

– Но как…

– Она была моей сотрудницей. А на работе люди порой влюбляются друг в друга. Потом она исчезла. К счастью, мы нашли ее и вернули.

– Почему? – спросил я.

– Почему исчезла? У нее должен был родиться ребенок – ты, – и она не хотела, чтобы кто-нибудь об этом узнал.

Ко мне вернулся голос:

– Не хотела, чтобы меня забрали в проект?

– Она думала, что я ее заставлю.

– Вы пытались?

Он сдвинул брови:

– Конечно нет. Думаешь, вы жили бы так, как живете сейчас?

Я покачал головой.

– Я любил твою маму и уважал ее желания. Лишь попросил не уезжать из Мелби-Фоллз.

– Попросили? Или потребовали?

– Я не чудовище. – Соломон набрал полную грудь воздуха и выдохнул. – Устроил ее на работу в «Тихую гавань». И назначил ежемесячное пособие.

Те самые сбережения, о которых говорила мама. Все-таки она не лгала.

– Но вы перестали его выплачивать. Я читал уведомление.

Он нахмурился, затем быстро написал что-то на листке бумаги.

– Странно. Скажу Еве, пусть разберется. – И он снова стал рассказывать о маме: – У нее была возможность продолжать участвовать в проекте и воспитывать тебя, как она считала нужным. К тому же я знал, что не смог бы стать для тебя хорошим отцом, который завтракает вместе с семьей, уходит на работу, а вечером возвращается и играет с сыном в мяч во дворе.

Подумать только, именно это я всегда себе и представлял. Сколько раз я спрашивал маму, почему у всех есть папы, а у меня нет…

– Почему? Почему не смогли бы?

Он вытянул вперед руку ладонью вверх:

– Потому что полностью посвятил себя работе. Моя работа – здесь.

– С автотрофами?

Он кивнул:

– Я не мог допустить, чтобы семья отвлекала меня от столь важного дела. Но мне необходимо было знать, что вы рядом… – Соломон указал на полку, уставленную DVD-дисками: – Возьми любой. Вот компьютер.

Пробежав пальцами по футлярам, я выбрал диск, вставил в компьютер и нажал воспроизведение. Из динамиков тотчас понеслись аплодисменты и крики. На экране я в зеленой форме с номером 45 толкал игрока в черном, чтобы дать нападающему возможность занести решающий мяч за линию розыгрыша. Прошлогодний матч против команды Вудленда.

– Вы смотрели, как я играл?

– Конечно. Все до единого матчи. У тебя неплохо получается.

На экране запасные игроки выбежали на поле, окружили меня и нападающего, мы радостно прыгали и орали, празднуя победу. Я не мог сдержать улыбку.

Монитор погас, и я снова сел в кресло:

– У меня тоже есть ваша запись.

Интересно, помнит ли он?

– Мне не стоило делать этого. – Длинные пальцы постучали по столу. – Наверное, я действовал как эгоист. Хотел, чтобы ты знал обо мне.

– Там даже нет вашего лица.

– Ты о чем?

– О записи. Снято только ниже шеи.

– Так. Никогда не разбирался в этих вещах. – Он посмотрел на свои руки. – Снял все сам, быстро. Когда меня одолела тоска. Даже кассету отправлять не хотел. Честно говоря, удивлен, что мама тебе ее показала…

Она бы и не показала, если б не соседский пес. Я медленно покачал головой, пытаясь сосредоточиться. Какой простой ответ на все вопросы, мучившие меня всю жизнь.

«Мам, почему у меня нет папы?» – «Что тут скажешь, малыш… Он хотел сделать из тебя подопытного кролика, но я не разрешила».

Вот она – нелепица, полностью объясняющая мою жизнь.

В голове не укладывается.

Я пробежал рукой по ряду дисков, читая подписи. Не пропущено ни единого футбольного матча, ни единого праздника в школе… Вся моя жизнь. Отец видел все. И все обо мне знал.

Плечи мои поникли, я закрыл лицо руками.

Хуже того, маме было известно, что он знает меня. Как можно скрывать такое от ребенка? Особенно если он достаточно взрослый, чтобы понять.

Возможно, это и есть вся тайна. А может, правда еще страшнее.

Стоило ли удивляться, что мама пьет.

– Прости, Мейсон.

– Прекратите! – крикнул я, все еще закрывая лицо. Затем убрал руки и произнес, тыча в него пальцем: – Не надо разговаривать так, словно вы меня знаете. Вы знакомы со мной не больше, чем тот… кто снимал это с улицы. – Я прижал ладонь к груди. – Вы не знаете обо мне главного.

– Хочу узнать, – отозвался он тихим голосом.

Я пристально посмотрел на него:

– Не поздновато? – И отвернулся.

Я злился. На маму – за то, что не рассказала мне всего, как только я повзрослел. Впрочем, ее можно понять. В отличие от отца, она знала меня. Скажи она, что он живет в двух милях от нас, вряд ли я бы ответил: «Круто! А что у нас на обед?» Я бы стал докапываться. А деньги? Если бы я узнал о деньгах, я бы вытряс из нее правду, убедил бы, что мне – хоть лопни – нужно познакомиться с отцом.

Но у него-то какие оправдания? Выбора ей он не оставил. Не уволься она из «Тро-Дин», меня забрали бы на опыты.

Вот так перспективка – дух захватывает!

Я мысленно поблагодарил маму за то, что вовремя смоталась отсюда, пусть даже у меня теперь уйдет больше времени, чтобы разоблачить все тайны.

– Почему вы не разрешили ей уехать? Зачем заставили жить в Мелби-Фоллз? Присылать диски можно откуда угодно.

Он пожал плечами:

– Я надеялся…

– Что она пригласит вас на семейный ужин?

– Нет. – Он покачал головой. – Наделся, что наступит день, и ты придешь.

Я развел руками:

– И вот я здесь.

Соломон начал было что-то говорить, но мне надоело переливать из пустого в порожнее. Никакие отговорки не помогут мне понять его.

– Почему Лейла проснулась, когда услышала сказку про зайчонка?

Мой вопрос, казалось, застал отца врасплох. Неужели он думал, что мне достаточно будет узнать о нем и о маме? И о себе? Держал меня за дурачка?

– Когда она и остальные дети в ее группе были маленькими, нам приходилось решать те же проблемы, с которыми сталкиваются все родители. Например, укладывать спать. Чтобы обеспечить систематический контроль, всем детям нужен одинаковый режим дня. И мы запрограммировали их с помощью гипноза: на каких-то словах они засыпали, на других – просыпались.

Мне вспомнились ребята, которые сидели вместе с Лейлой на диване, когда я впервые увидел ее.

– А почему тогда другие дети не проснулись вместе с ней?

– «Как зайчонок убегал» – не их книжка. – Наверное, отец заметил удивление на моем лице, потому что тут же принялся объяснять: – Ученые, отдавшие своих детей для участия в программе, хотели, чтобы они оставались личностями, а не частью большой группы. В раннем детстве родители читали им перед тихим часом и ночным сном. У каждого ребенка была своя сказка, от которой он засыпал и просыпался.

– Значит, «Как зайчонок убегал» – Лейлина сказка?

Он кивнул.

Я не сдержал изумления:

– А те книги, что я видел в комнате…

– Каждая связана с ребенком, участвующим в программе.

– Но их там так много!

Соломон еле заметно передернул плечами и потер руки.

Казалось, в той комнате книг куда больше, чем детей в теплице.

– Сколько ребят живет здесь?

Встретившись со мной взглядом, он ответил:

– Много. Да, много.

– И у всех родители – здешние ученые?

– Здешние, да, и…

– Что «и»?

– И не только. – Он отвернулся. – Не каждый, кто искренне озабочен этой проблемой, работает научным сотрудником в «Тро-Дин».

Я не понял:

– Как же вам удалось заставить этих людей пожертвовать своими детьми?

Он вытаращил глаза:

– Ты серьезно?

– Да. Не понимаю, как они решились на такое. – Я почесал затылок.

Слегка качая головой, Соломон наклонился вперед. Заскрипел стул.

– За тем, что происходит здесь и сейчас, ты не видишь общей картины. Слышал когда-нибудь о Конфедерации ирокезов?

Кроме того что ирокезы – коренные американцы, я не мог вспомнить ничего и помотал головой.

– Это лига коренных народов Америки, которая вначале включала пять наций, а затем шесть. Старейшая в мире демократическая организация. По некоторым данным, она существовала уже в двенадцатом веке, когда нога европейцев еще не ступала на наш континент.

До меня никак не доходило, с какого боку тут «Тро-Дин».

– В конфедерации считали, что, принимая любое решение, нужно думать, как оно отразится на седьмом поколении.

Седьмое поколение… Я принялся считать. В то время женщины, наверное, рожали в более раннем возрасте, чем сейчас, – лет в четырнадцать.

– Даже если по четырнадцать лет на поколение, это будет…

– Девяносто восемь. Они не принимали решение без учета того, как оно повлияет на людей, которые будут жить почти через сто лет!

– Но сейчас-то между поколениями гораздо больший разрыв. Некоторые заводят семью, когда им стукнет сорок, так что на семь поколений придется лет триста.

– Вот именно. – Отец в упор смотрел на меня. – Ответь мне на один вопрос. Как ты считаешь, о скольких поколениях печется теперешнее правительство – не только наше, но и любой другой страны, – когда принимает решения?

На мгновение я задумался о том, что волнует меня сейчас или будет волновать в ближайшем будущем. Цены на газ – вряд ли в скором времени они упадут. Глобальное потепление. С этим ситуация только ухудшится. По-моему, правительства едва ли думают даже об одном поколении, чего уж там говорить о семи.

– Ты когда-нибудь размышлял над тем, каким будет мир к тому времени, когда тебе исполнится, скажем, сорок?

Да, размышлял. И много. Но говорить это ему я не стал, а спросил:

– А при чем тут Лейла? И проект?

Соломон указал на что-то позади меня:

– Посмотри туда.

На стене висело большое фото плачущего, одетого в лохмотья ребенка. Слезы блестели на щеках и скатывались в открытый рот. Ручки и ножки тонкие, словно палочки, огромный вздувшийся живот, кожу облепили мухи. Я почти слышал его крик – если у него вообще были силы издать хоть какой-то звук.

– Боюсь, это часть твоего наследства.

– В каком смысле?

Прокашлявшись, Соломон кивнул на плакат:

– Этот ребенок – я.