355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стефан Кларк » Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами » Текст книги (страница 7)
Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 03:02

Текст книги "Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами"


Автор книги: Стефан Кларк



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Я не был единственным, кому Элоди демонстрировала модели по сбыту наличествующих у нее ценностей, но меня это не особо волновало. Даже когда сон не шел исключительно из-за ритмичных стонов, доносившихся из-за стены.

И слава богу, что мне не принадлежали эксклюзивные права на пользование! Однажды субботним утром, пока я изнемогал в ожидании эспрессо, медленно сочившегося из кофе-машины, в кухню вошел – кто бы вы думали? – Жан-Мари.

Не то чтобы я был раздет: буквально минуту назад натянул джинсы, но еще не успел их застегнуть. Нетрудно было предугадать вопрос, пронесшийся в мозгу шефа: где и с кем я спал?

Минутой позже в кухню вплыла Элоди, чью девственную чистоту нарушали лишь следы помады на губах и мужская рубашка, накинутая на голое тело. Не самый удачный момент…

– Доброе утро, папа. – Она поцеловала его.

– Доброе утро, Пол. – Меня она поцеловала тоже, чего обычно не случалось по утрам. Прищурившись, Жан-Мари взглянул на меня недобро.

– Папа, Пол, познакомьтесь, это Чико.

И тут явилось мое спасение в облике высоченного ангела: двухметровый латиноамериканский мачо типично модельной внешности: высокие скулы, волосы тщательно уложены гелем. Чико стоял абсолютно голый, с гордостью демонстрируя результат обрезания.

Было совершенно очевидно, кто кого только что поимел.

– Чико, дорогой, это мой папа. Почему бы тебе не пойти поискать что-нибудь из одежды?

Еще раз убедившись, что все имели счастье разглядеть его безупречный загар, Чико неторопливо удалился. Голову готов дать на отсечение, что он выбривал себе поросль между ягодиц.

– Пол, надеюсь, мы с Чико не очень потревожили твой сон?

– Чем бы это? – Я кинул взгляд на шефа, давая понять, что страдаю не меньше его. Тут мы заодно, шеф!

– Могу я… – На этом речь Жан-Мари прервалась. Он перешел на французский: – Нам надо поговорить, Элоди.

Десятилитровая кружка эспрессо уже томилась в ожидании меня. Добавив немного сахара, глоток за глотком, я приводил свое тело в движение, пока дочь с отцом шикали друг на друга, удалившись в коридор. Чико почему-то не вернулся. Может, столкнулся с неразрешимыми сложностями при выборе одежды?

Я пытался подслушать ссору, предвкушая открыть для себя несколько новых словечек, способных передать унижение, постигшее отца. Но, судя по всему, предметом ссоры послужил le dressing.

«Это что, своеобразный эвфемизм?» – терялся в догадках я.

«Чересчур много парней знают содержимое твоего гардероба» – в этом он упрекал свою дочь?

Она велела ему не совать нос в пространство ее гардероба – это все, что я понял. Вполне вероятно, ресурсы кредитной карты понесли существенный урон, и Жан-Мари желал получить обратно сумму, затраченную на пять новых пар кроссовок от Готье, сверкающих золоченой подошвой.

– У меня есть ключ, – сказал он.

Так, может, все, что он хотел, – разрешение заходить время от времени и примерять платья дочери?!

О чем бы ни шла речь, после непродолжительного обмена запугиваниями и протестами Жан-Мари удалился, а взвинченная Элоди вернулась на кухню, бурча под нос непонятные мне ругательства на французском.

Задолго до этого визита я и сам обратил внимание на ее dressing. Однажды, проснувшись среди ночи в ее кровати, я заметил неяркий свет из-под двери. Я встал, чтобы выключить его, но дверь оказалась заперта.

«Странно, – подумал я, – она что, думает, я претендую на ее нижнее белье?»

Но у меня не было ни единой мысли корить за это свою хозяйку. Я больше чем уверен, что таких роскошных условий большинство съемщиков и во сне не видели.

Я не мог больше сопротивляться искушению отправиться в кафе к Джейку и похвастаться тем, как удачно разрешился мой квартирный вопрос.

Джейк был впечатлен. Не столько тем, что я переехал жить к девушке, сколько тем, что она пересдала мне в аренду квартиру в муниципальном доме, оставив не у дел парижский истеблишмент.

В ту субботу занятия у Джейка заканчивались рано, и он вызвался показать мне «один из лучших магазинов Парижа». «Почему бы и нет?» – подумал я, рисуя в воображении магазин с самыми низкими ценами, где бесплатно подают пиво, а дресскод кассирш обязывает их быть топлес.

А в итоге это оказался замшелый книжный магазин, торгующий букинистикой.

Располагался он в средневековом доме с деревянным каркасом, прямо напротив Нотр-Дам. Внутри было довольно уютно: витала атмосфера чего-то старомодного, воздух наполнял запах старых книг, которые смотрели на тебя со всех сторон. Фолианты занимали практически все свободное пространство пола, карабкались вдоль стен и свисали с потолка, словно ссохшиеся летучие мыши. Все – исключительно на английском.

Джейк поприветствовал юную блондинку за кассой, которая почему-то показалась мне слегка обкуренной, и потащил меня в глубь магазина. Мы поднялись по узкой лесенке, всюду увешанной и уставленной все теми же книгами, служившими прямой угрозой здоровью, стоило чуть ослабить внимание за тем, куда ставишь ногу.

– Здесь не бывает много народу, – сказал Джейк. И я вполне понимал почему. Кто пойдет сюда, если только у посетителей нет намерения размозжить себе череп летящим на них четвертым томом запылившегося фолианта «За пределами истории: создание американской империи с мета-философской точки зрения».

Мы добрались до второго этажа, но ничто не предвещало снижения масштабов книжного нашествия. В ярко освещенной комнате с низким потолком пять человек сидели, взгромоздившись кто на подоконники, кто на стопки из энциклопедий.

Джейк представил мне этих людей как пишущую группу. Трое были из США, и по одному представителю от Великобритании и Австралии; двое мужчин и три женщины являли собой некую смесь эстетствующих клонов Джейка. Возраст присутствующих колебался от двадцати до тридцати пяти. Я был единственным, кто не держал в руках папку-скоросшиватель. Это бросилось в глаза всем, когда Джейк представлял меня своим товарищам.

Я уселся на «Кретинизм Вельзевула»и стал внимательно слушать даму, рассказывающую о романе, над которым она сейчас работает. Что-то о двух девушках, которые нашли себя, занимаясь мастурбацией. Я был бы не против сходить на такой фильм, но книжка – это было что-то. Дама прочла нам пару страниц, которые едва не вызвали у меня отвращение к сексу раз и навсегда. Согласно установленному ритуалу, мы должны были поделиться мнениями.

– Отличная идея, – сказал я, когда очередь дошла до меня. – Теперь все сходят с ума от этих модных романов для молодых женщин, да?

С поникшей головой писательница в отчаянии проговорила:

–  Это не литература для молоденьких дамочек, это роман для женщин. Литература для молодых женщин – это всего лишь бессмысленная фраза, выдуманная маркетологами.

Слово «маркетологи» она произнесла с такой же ненавистью, какая, возможно, слышалась в голосе Саддама, когда он произносил имя Джорджа Буша.

– И тем не менее разумный шаг, – вставил я. – Женщины читают гораздо больше мужчин. Потребительский рынок будет шире.

Комната наполнилась коллективным стоном, все удрученно склонили головы.

Следующим папку из сумки достал Джейк и зачитал нам несколько стихотворений о встречавшихся на его жизненном пути вагинах. Все они, эти писатели, с увлечением рассказывали друг другу о собственных моделях сексуального поведения. Но, по моему скромному мнению, собравшиеся в последнюю очередь могли показаться сексуальными среди тех, кого я встречал в Париже. Во всяком случае, среди тех, кто не стоит в очереди за супом Армии спасения.

Творчество Джейка сводилось к набору поэм, описывающих акты его совокупления с женщинами самых разных национальностей, проживающих в столице Франции. На наш суд была выставлена одна из последних его работ – ода длиной в пятьдесят строк, повествующая о трудностях в общении с албанкой, – похоже, без злобных сутенеров не обошлось.

– Почему бы просто не заплатить девушке за труд и получить желаемое? – недоумевал я.

– Нет, не в моих принципах. Я никогда не плачу. Иначе в чем тогда будет заключаться поэзия?

– Тогда как насчет: «Петтинг будет вам наградой, заплатить чуть-чуть лишь надо»?

– Точно.

– Или: «За ее абдоминопластику, будь добр, выложи…»

– Пол, похоже, тебе самому несладко приходится. Не пойму, что за чушь ты несешь!

И тут Джейк рассказал всем, где я живу. Не только о месторасположении и оплате, но и о сексе как обязательном условии моего проживания.

Мастурбирующая женщина была повергнута в шок. Или ее охватила зависть.

– Это же спекуляция! Тебе известно, для кого предназначены эти дома?

Все присутствующие кинулись исступленно рассказывать о своих протекающих крышах, загаженных лестничных площадках, тараканах, ворах и никчемных зарплатах. В итоге я был выставлен чудовищем.

– Держу пари, отопление уже включено в арендную плату, да? – спросила австралийка.

– Понятия не имею, – признался я, пожав плечами в манере, свойственной парижанам.

Это-то их и довело. Еще только собираясь вздернуть плечи вверх, я уже знал, что это вызовет несравнимо большее раздражение, чем мои неловкие попытки раскритиковать их писательские способности.

Сначала меня вежливо попросили покинуть помещение. Затем послали по-взрослому.

Я благополучно добрался до первого этажа, не раскроив себе череп, и… чуть было не сбил с ног Алексу, когда открывал дверь магазина.

– Алекса…

Какая-то необъяснимая сила, как всегда, наделяла ее достойной восхищения красотой. Слегка зардевшись, она сдержанно чмокнула меня в щеку:

– Пол! Как ты?

– Что ты здесь делаешь?

– Ну, я ведь умею читать.

Я согласно закивал головой, не зная, что говорить дальше. Или, точнее, я знал, но никак не мог осмелиться.

Мы пошли в ближайшее кафе – в одно из тех, где грабят туристов, завышая цены, – и разговор завязался.

У Алексы все было в порядке. В этом она заверяла меня все десять раз, когда я подряд задавал один и тот же вопрос.

А как папа? Папа по-прежнему гей с разбитым сердцем, спасибо.

– Понятно. Господи, Алекса… в ту ночь…

– Это уже не имеет значения.

– А для меня имеет. Послушай. На мой взгляд, объяснения типа «я был пьян» служат достаточным поводом для оправдания. А что, если я скажу: «Я пребывал в состоянии комы»?

Алекса добродушно одарила меня улыбкой.

– Та женщина, должно быть, утащила меня домой под мышкой. Я совершенно не знаком с ней. И с тех пор ни разу ее не видел. Понятия не имею, чем мы занимались. Мне известно одно – я проснулся, а презерватив болтался у меня на…

– Презерватив? Так вы…

– Полагаю, что да. Но, честно говоря, наверняка знать не могу. Ходил к гипнотизеру, но он сказал, что не может отыскать даже подсознательных воспоминаний.

Еще одна честно заслуженная улыбка Алексы.

– Об этом лучше забыть, будто и вовсе ничего не было. Просто катастрофа.

– Хм-м… – Алекса решила сменить тему, спросив, где я сейчас живу.

И я поведал ей чудесную историю, приключившуюся со мной. Хотя мог бы и умолчать об Элоди.

– Ты получил эту квартиру в муниципальном доме благодаря своему коррумпированному шефу? – рассмеявшись от всего сердца, спросила она. – О, перестав наступать на собачьи какашки, ты стал настоящим парижанином!

Дразнящие искорки снова заплясали в ее глазах.

Еще один кофе, и вот мы уже мчимся на такси к ней. Густо поросший деревьями внутренний дворик, просторная квартира, под которую отдали весь верхний этаж в прошлом индустриального здания. Солнечный свет лился сквозь стену, сплошь состоящую из окон.

– Еще до развода здесь жили мои родители. Это была первая фотостудия моего отца.

– Ах ты, черт! Что же он здесь фотографировал, круизные лайнеры?

Однако мы не стали топтаться внизу, сравнивая площади наших квартир, а поднялись по металлической лестнице прямо в спальню Алексы. И тут я наконец увидел Алексу во всей красе. Обзор открывался отовсюду – стены были увешаны автопортретами, на которых она была изображена нагой.

Алекса скинула одежду, и перед моим взором предстала живая версия. Все, что рисовало мое воображение, было теперь перед глазами, подслащенное ароматами и нежностью и – наконец – чувствами.

Нам предстояло узнать самые незначительные особенности друг друга, провести, целуясь, бесконечно долгое время, даря друг другу с каждым выдохом последние глотки воздуха…

Алекса была из тех, кто с удовольствием дарит прелести своего тела, нежели требует благоговения со стороны мужчины. Она шептала мне всякую всячину на французском, в то время как Элоди на безупречном английском отдавала приказы.

– Да-a, вот та-а-ак… – Напеваючи, она подсказывала мне, что доставляет ей наибольшее удовольствие.

– Оооооо… – вздыхал я, словно ощутив на себе действие рекламируемых массажеров для ступней.

Обычно, когда уже все расслаблены и молчат, мне казалось, надо как-то пошутить, но в этот раз я не мог произнести и слова.

Мы молча лежали на ее пуховом одеяле и истекали потом. Кстати сказать, одеяло не было ослепительно-белого цвета, а ближе к светло-оранжевому, и мне от этого стало по-домашнему уютно.

– Пол? – Алекса нарушила тишину лишь спустя две-три минуты. – Что ты думаешь, если…

Да, она хочет предложить мне переехать! Я ни секунды не буду терять и сразу же соглашусь. Кроме того, соглашусь выполнять и кое-какую работу по дому.

Хм! Может, я смогу еще раз пересдать свою комнату в квартире Элоди? – возникла у меня идея. Тогда это уже будет субсубаренда…

«Требуется жилец мужского пола для заселения в квартиру, где проживает дама, и в вагину этой самой дамы. Центральное отопление, великолепное месторасположение (квартира тоже неплоха, к слову)».

Теперь все, что мне оставалось сделать, – отыскать аббревиатуры для составления объявления на французском.

ДЕКАБРЬ: Да хранит Господь французскую кухню!

Привыкнув к французской кухне, я изо всех сил пытаюсь скучать по английской еде

Во французском языке слово «self» [97]97
  Self– собственная личность, собственное «я» ( англ.).


[Закрыть]
обозначает «ресторан самообслуживания». На самом деле забавно, что один человек отождествляется с дешевым кафе, в то время как французы считают, что вся Франция – это один большой ресторан изысканной кухни.

Однако, несмотря ни на что, все вышесказанное вполне соответствует действительности, потому как хоть французы и не хотят, чтобы о них так думали, но они любят рестораны быстрого обслуживания. Они твердят всему миру, что питаются исключительно фуа-гра и трюфелями, но огромный процент жителей Франции проводят выходные и время, отведенное на ланч, впившись зубами в гамбургер.

А все оттого, что в ресторанах быстрого обслуживания персонал ведет себя именно так, как этого хочется французам: служащие одеты в униформу, повторяют набор вежливых приветствий, аккуратно укладывают салфетку на ваш поднос, что как нельзя лучше сочетается с любовью французов к церемониям. Нравится вам или нет, а поход в такое заведение – это целое кулинарное событие.

Любовь французов к подобным событиям настолько велика, что они превращаются в настоящих безумцев, когда отправляются в boulangerie [98]98
  Boulangerie– булочная.


[Закрыть]
купить хлеб. Boulangerie– единственное место в целом мире, находясь в котором француз готов безропотно отстоять в очереди. Нет, я ошибаюсь: терпеливо стоять в очереди французы еще могут, желая купить сигареты в tabac. [99]99
  Tabac– табачный магазин.


[Закрыть]
Но это только лишь из-за страха быть порванным на кусочки, если вдруг рядом окажется кто-то, страдающий никотиновой ломкой.

Каждый визит в мою boulangerieпоистине был событием. Обычно работали сразу три-четыре женщины, вернее, не работали, а выпихивали друг друга из-за тесного прилавка. Они все разом мчались исполнять мой заказ, а потом сами же создавали очередь, только чтобы сообщить той, что на кассе, владелице магазина, сколько я должен заплатить. Каждый раз, когда я приходил за багетом, тот, кто меня обслуживал, и сама владелица имели исключительное право придавить багет посередине, как будто у них была наркотическая зависимость от того хруста, который при этом раздавался. Если же я покупал пирог, то мог прождать целых пять минут, пока коробку с особой осторожностью и любовью перевяжут упаковочной лентой. Иногда из своей рабочей каморки выглядывал пекарь посмотреть на этот ритуал, но из-за прилавка его тут же выдворяла жена, чтобы, не дай бог, он не насыпал муки ей на кассу. Среди всего этого хаоса люди почтительно ждали и неспешно продвигались вперед, несмотря на то что порой очередь растягивалась на многие метры. Казалось, парижане таким образом выражают глубокое уважение существующей системе просто потому, что это было частью ритуала, связанного с едой.

Судя по всему, я не выказывал должного уважения подобным ритуалам.

– Тебя на самом деле не особо интересует еда, ведь так? – Как будто с целью убедиться, что я расслышал вопрос, обнаженная женская грудь уткнулась мне в ухо. – Я тут готовлю чудесный raclette, [100]100
  Raclette– блюдо из картофеля и плавленого сыра. Название твердого сорта сыра, а также блюда из хлеба или картофеля, запеченные под сырной «шапкой».


[Закрыть]
а ты совершенно безразличен.

Эти разглагольствования принадлежали Элоди, решившей привнести свой колорит в церемонию приготовления французских блюд, – обнаженная, она нацепила лишь трусики танга и ослепительную улыбку. Несмотря на то что за окном стоял ранний декабрь, ни единой мурашки на ее теле не проглядывалось, хотя само тело очень даже проглядывалось. Оказывается, центральное отопление все-таки было включено в арендную плату, потому-то Элоди и оставляла его постоянно включенным – при такой температуре хождение по квартире голым было единственным способом избежать теплового удара.

Я сидел в благопристойном одеянии – на мне были шорты и футболка, – со стаканчиком охлажденного apremont, бодрящего белого вина родом из горного района Савойи, которое отлично сочетается с любыми сырными блюдами. Это был уже третий бокал, возможно, именно поэтому все валилось у меня из рук при каждой попытке собрать агрегат, необходимый для приготовления «чудесного raclette».

Grand magasin(универмаг), располагавшийся неподалеку от дома Элоди, мог похвастаться богатым ассортиментом самых причудливых кухонных принадлежностей во всем Западном полушарии. Там продавались наборы éclade [101]101
  Éclade– жаровня для выпечки мидий.


[Закрыть]
с помощью которых можно было готовить мидии вертикально (да-да, вертикально) и без единой капли воды, как это принято на западном побережье Франции. Имелись также мини-наборы для raclette, представляющие собой решетки с маленькими сковородками, на которых плавился сыр раклет. (Потом этим сыром необходимо было покрыть слой отваренного картофеля.) Были и большие по размеру наборы, которые могли растопить огромный кусок сырной головки, предварительно нарезанной на тонкие кусочки чем-то вроде лезвия гильотины. Неудивительно, что во Франции инженеры получают отличное образование: чтобы приготовить элементарный ужин, ты должен иметь диплом в области промышленного дизайна!

Я всячески пытался понять принцип работы этого устройства, изо всех сил стараясь уберечь собственные пальцы. (Элоди купила ломоть сыра величиной с половину колеса микролитражки.)

– Ты больше хочешь арахисовое масло, а?

Арахисовое масло? Если я не поддержал собственное государство, то только потому, что только что прошелся по руке острыми зубцами, предназначенными совершенно для другого – удерживать сыр в нужном положении. Теперь я с ужасом разглядывал собственные пальцы, теряясь в догадках, какой из них отвалится первым.

– Или, может, открыть банку консервированного лосося?

– Нет. Элоди, слушай, я и правда небезразличен к тому, что у нас выйдет на ужин. Но сомневаюсь, что рецепт предполагает наличие ампутированных пальцев или отварной груди. Почему бы тебе не заняться этим капканом для медведя, пока я пригляжу за картофелем?

Мысль об ошпаренной Элоди показалась мне куда хуже той боли, что пульсировала сейчас у меня в пальцах. Я уже видел, как втираю крем в покрытую волдырями кожу девушки. И я знал, к чему это приведет.

– Да уж, это единственное, на что вы, англичане, способны на кухне. Ведь вы варите все, что попадется под руку.

– Ничего подобного! Это предрассудок из прошлого. С тех пор английская кухня ушла далеко вперед.

–  Английская кухня? И что же в ней изменилось за последнее время?

– Мы больше не варим продукты, мы готовим их в микроволновке.

И все же мы поменялись с Элоди ролями. Она сидела за столом, а я проверял готовность картошки.

Безусловно, готовить ужин в компании девушки, прикрытой лишь двумя сантиметрами ткани, было крайне приятно, но я бы предпочел, чтобы этой девушкой была не Элоди. Я бы даже получил большее удовольствие, будь Элоди одета. Но загвоздка состояла в том, что Алекса не предложила мне перебраться к ней.

Вопрос, столь взволновавший ее в ту минуту, был не о нашем совместном проживании. Ее интересовала моя точка зрения на вопрос: «Способны ли люди, разговаривающие на разных языках, найти понимание?» А я подумал: «В интеллектуальном плане или…?»

Наткнувшись в ответ на мое ошеломленное, приправленное разочарованием молчание, Алекса, возможно, стала еще больше сомневаться в том, что ее волновало.

Однако теперь мы более-менее официально стали парой, хотя и жили раздельно. Я же изо всех сил изворачивался, отказываясь от приглашений Элоди заглянуть к ней в комнату. Объявив, что встречаюсь с девушкой, я раззадорил ее еще больше: она продолжала предлагать мне постельную аэробику, а по квартире расхаживала в том же, что оказывается на девушке в примерочной кабинке магазина белья. Она искусно изображала ярость при каждом моем категорическом отказе, но сомневаюсь, что это заботило ее на самом деле. Не уверенность в своих силах – это не про нее. Элоди продолжала приводить парней, вид которых ввел бы в экстаз поклонниц журнала «Vogue».

–  Merde!

Похоже, ее постигли те же трудности в общении с этим замысловатым устройством, что и меня, с той единственной разницей, что ампутация угрожала не моим пальцам, а ее груди.

– Почему бы тебе не пойти и одеться, пока я не закончу с этим.

– Чертов аппарат! – Дав волю эмоциям, Элоди отшвырнула полусобранное приспособление и осушила мой бокал вина. Похоже, смена гардероба в ее планах не значилась, и это было досадно, принимая во внимание скорый визит Алексы. Могу предположить ее удивление, когда в лице моего арендодателя она увидит сексапильную нудистку, а не занудную студентку, как я ей описал.

– Я пойду и принесу тебе что-нибудь, да? Только скажи, что ты хочешь надеть.

– Что? О! Нет-нет, все в порядке. Я сама оденусь.

Я быстренько проверил все остальное, что значилось у нас в меню. Листья салата – свежего, а не из пакета – уже вымыты и лежат в холодильнике, завернутые в бумажное полотенце. Их нужно рвать руками – ни в коем случае не резать! – на такие кусочки, чтобы было удобно положить в рот, не прибегая к ухищрениям с ножом. Во Франции резать салат, когда он уже оказался у вас на тарелке, смерти подобно.

Потом я принялся за заправку, глядя в рецепт Элоди: одна столовая ложка уксуса, в котором должна раствориться соль, чайная ложка горчицы, три столовые ложки оливкового масла. Но готовить по ее рецепту было невозможно, ведь она прибегала к физическому нападению, стоило мне чуть отклониться от написанного.

– Нет, соль должна быть в уксусе. Соль в уксус! – Элоди с силой сжала мою руку. – Подожди, пока не растворится. Подожди! – На кухне она была такой же властной, как и в постели.

Две дюжины тончайших ломтиков ветчины были уложены в форме веера на огромной тарелке, словно карты в покере. Они были темно-красного цвета, местами почти черные. Уверен, что в местном супермаркете у себя в Лондоне я бы не увидел такую ветчину на прилавке. Ее уже давно выкинули бы, посчитав, что она вот-вот сгниет, но Элоди уверяла меня, что ветчина превосходная, а мне ой как не хотелось перечить ей. На кухне еще была сырная тарелка, которую я, проявив неразумность, пытался поставить на время в холодильник.

– В холодильник? Мы не кладем сыр в холодильник! Это убьет его!

Сомнений нет: Элоди была убеждена, что бактерии имеют право на собственную жизнь и размножение.

Единственное, что меня и правда волновало, был десерт. Это был мой typiquement anglais [102]102
  Typiquement anglais– типично английский.


[Закрыть]
вклад в меню, но я все еще сомневался, будет ли он иметь успех, хотя мне стоило большого труда раздобыть все ингредиенты.

Да… Если горка рождественского пудинга не является частью семейной истории, то главный кулинарный вклад англичанина в рождественские праздники в Париже будет выглядеть как маслянистое пятно.

А если оно дымится и украшено листьями редиса? (Найти остролист я не смог.)

– Да ладно, девчонки, вы принимаете все слишком близко к сердцу.

Алекса и Элоди в ужасе отпрянули, как будто пудинг вот-вот взорвется или заговорит с ними на неизвестном языке.

В общем-то вечер прошел именно так, как мне и хотелось. Вопреки всем моим страхам, девушки нашли общий язык и сплотились. Сплотились против меня и всего английского.

– А эточто такое? – простонала Алекса, когда я наливал в розетку сладкий крем, однородную структуру которого нарушали маленькие комочки.

– Это кровь англичанина, – мрачно объявила Элоди, – коагулированная и обесцвеченная.

– Ты только попробуй, тебе понравится. – Я достал бутылку виски и зажигалку, чтобы полить пудинг алкоголем и поджечь его.

– Ты прав. Лучше сжечь его дотла, пока дело не дошло до жертв, – сказала Алекса.

Они отказались даже попробовать мою стряпню, так что под натиском задетой мужской гордости, чувства патриотизма и генетической глупости я был вынужден единолично поглотить пудинг и пол-литра крема к нему.

А девушки, не умолкая, продолжали комментировать английскую кухню.

– Я слышала, что английский сыр служит сырьем для изготовления баскетбольных мячей…

– А сосиски в Англии делают из старых носков…

В ответ на эти и тому подобные провокации я молча ронял капли крема на скатерть.

– Рыба с картофелем во фритюре… Как вам только в голову пришло – запихивать превосходную рыбу в тесто?

– И что это за мятное желе, что вы едите с мясом? Разве не лучше подавать его к тостам на завтрак?

– Ну уж нет, достаточно! – Я икнул, моя пищеварительная система была готова разразиться пудинговой лавой. – Мятный соус к мясу – одно из лучших сочетаний, придуманных англичанами!

Мои дифирамбы английской гастрономии были напрочь испорчены вырвавшейся громкой икотой.

– Мне известно, что англичанам вечно становится дурно в самый неподходящий момент, так что, будь добр, высунься в форточку, если почувствуешь рвотные позывы, – предупредила меня Элоди.

Далеко за полночь она решила, что ей пора спать, и отправилась к себе – в одиночестве, слава богу.

К этому времени вся тяжесть от пудинга улетучилась, так что я был бодр и весел, предвкушая, что Алекса останется.

– Не переживайте, подслушивать не буду, – успокоила Элоди, вышагивая по коридору из кухни уже почти раздетая.

Тем самым, естественно, все наши шансы на секс были сведены к нулю.

В свете истории с пудингом я решил, что нелишним будет преподать моему коллективу урок на тему аутентичности.

– Французы пьют чай совсем не так, как это делают англичане, – заявил я.

– Ооо! – пронесся удивленный возглас собравшихся.

Мы все сидели в маленьком ресторанчике. Столики с мраморным верхом были расставлены у окон, а для приватных посиделок в глубине зала имелись скрытые от посторонних глаз кабинки, отделанные кожзаменителем апельсинового цвета. Время было четыре часа дня, как раз затишье между наплывом посетителей в полдень и толпой, что потянется после работы пропустить стаканчик-другой аперитива. За барной стойкой сидел мужчина с редеющими седенькими волосами и попивал красное вино. Судя по внешнему виду, он был художником. У окна в одиночестве расположился посетитель с типичной внешностью коммивояжера, одетый в строгий костюм серого цвета. Просматривая спортивную газету «Лекип», он разрезал только что поданную ему свиную ножку. Подцепив зубцами вилки огромный кусок жилистого розового мяса, он отправлял его в рот. Жир стекал по подбородку и капал на газету.

Пятеро подозреваемых в незнании основ истинного английского чаепития плотно набились в одну из кабинок: мужчины сидели по правую сторону стола, женщины – по левую. В моих планах такой способ рассадки вовсе не значился, просто так сложилось. Я подсел к женщинам и теперь, чувствуя рядом бедро Николь, смотрел в упор на Марка, который всем своим видом показывал, что ему здесь скучно, – примерно так же, как подростку на семинаре, посвященном негативному воздействию мобильных телефонов на человеческий мозг. Бернар же, казалось, получал огромное удовольствие, совершенно не задумываясь, а от чего, собственно, он его получает.

Жан-Мари тоже был среди присутствующих. Совершенно не пытаясь скрыть нарастающее раздражение, он пялился по сторонам. Более раздраженной была только Стефани, чьи глаза сейчас казались такими же угольно-черными, как и ее кашемировый свитер.

– Посмотрите. – Я указал на улики, красующиеся на столе.

Каждый устремил взгляд вперед.

На столе стояло два бокала пива, два кофе с молоком и два маленьких светло-коричневых заварочных чайника рядом с двумя солидными по размеру, но еще пустыми белыми чашками. На дне одной из них лежал тонкий ломтик лимона, рядом со второй стоял кувшинчик с теплым молоком.

– Ну и на что смотреть? – недовольно буркнула Стефани.

– Для начала посмотрите, где располагаются чайные пакетики.

Теперь взгляд каждого был прикован к чайным пакетикам. Они лежали на блюдцах, недалеко от заварочных чайников, десятисантиметровую веревочку каждого венчал маленький квадратик ярлычка.

– Струя горячей воды – кипящей воды – должна попадать прямо на пакетик, уложенный в чайник. Чем ниже температура воды, тем меньший вкус отдаст чай.

Стефани и Николь приподняли крышки чайников и, удерживая ярлычок, опустили чай в воду.

Пакетики тут же всплыли, постепенно окрашивая воду в светло-коричневый цвет.

– А теперь обратите внимание, где стоят заварочные чайники.

Я заметил, как Марк и Стефани обменялись взглядом. Anglais [103]103
  Anglais – здесь: англичанин.


[Закрыть]
спятил.

– Так где они, Марк?

– Ежу понятно! – Это выраженьице он, видимо, подхватил в Джорджии. – На столе, где же еще?

Не удержавшись, Стефани и Бернар прыснули. Стефани при этом намеренно смотрела мне в глаза.

– Да, как ты верно подметил, Марк, и ежу понятно. – Эти компьютерщики повсюду одинаковы – думают, что все, кроме них, тупицы. А еще считают, что рабочий бейджик, прицепленный на ремень очень узких джинсов, – это круто. – Так все же где?

– У женщин! – сказала Николь.

– О, точно! – Жан-Мари вроде как воспрянул духом. – Только женщины заказали чай. Отлично, Николь. – Он с сияющей улыбкой посмотрел на нее, а Стефани смерила соперницу убийственным взглядом.

Раньше я попросил каждого заказать то, что он хочет. В этом и была вся задумка. («Заумка?» – переспросил Бернар.) Марк и Бернар заказали пиво, Жан-Мари и я – кофе. Что и требовалось доказать.

– А в Англии чай пьют все, – сказал я, – ну разве что кроме поклонников латте. В Англии не было бы возведено ни одного здания, если бы строители не получали свою ежедневную порцию чая. Мы и Вторую мировую выиграли потому, что нашим войскам в избытке доставляли чай.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю