Текст книги "Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами"
Автор книги: Стефан Кларк
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
– Свой салон? – переспросил парень.
Так, теперь он думает, что я один из этих голубых стилистов, что обычно живут по двое. Совсем плохи дела.
– Вы хотел бы одну спальню и одну комнату отдельнн? – предпринял еще одну попытку агент. – Салон – это гостиная. Гостиная комната.
– Ах! Да! Именно так. Спальню и гостиную. – Чтобы подбодрить его, я утвердительно закивал головой.
– Хорошо. У нас ест.
Агент достал папку и начал бегло листать ее пластиковые странички. Распластав папку передо мной, так чтобы я мог видеть схему квартиры, он принялся перечислять: «Chambre, séjour; cuisine, SdB», что расшифровывалось как salle de bains– ванная комната.
– A SdE, – продолжал объяснять он, – это salle d’eau– душевая комната.
– Где находится эта квартира? – спросил я.
– Улица Обаре… комф, – ответил он.
– Отлично.
– Вы знаете таку улицу?
– О, да! – Я изобразил, как пью пиво, а потом падаю со стола.
– О’кей. Хотите позмотрет сейчас?
– Хочу.
– Ест гара… тийные письма?
– Нет.
– О! (Огорчение в глазах.) Ах! (Задумался.) О! (Обреченность во взгляде/смиренное выражение лица.) Не проблем!
Спустя шесть часов после общения с ним мне все еще не удалось избавиться от ощущения, что меня унизили.
Сначала меня притащили на романтичную мансарду, с которой, как описал агент, «открывался чудесный вид на крыши». Он не обманывал – взору открывалось множество крыш. И такое же множество дырок в крыше над моей головой.
– Починят очен быстро, – уверял он.
Это так разыгралось мое воображение или заголовок одной из газет, которыми были заклепаны дыры, действительно гласил:
Бесспорно, квартира была удачно расположена с точки зрения завсегдатаев баров – прямо внизу располагался один. Водопроводные трубы тоже ощущали его наличие, содрогаясь от оглушительной музыки в стиле техно.
Еще одной незначительной проблемой было то, что жители еще восьми таких, как этот, романтичных чердаков пользовались одним туалетом. Туалет же представлял собой не что иное, как дыру в полу. И если я правильно понял, один из потенциальных соседей – ослепший мужчина, страдающий дизентерией, у которого частенько случается жидкий стул.
– Консьержка, она не мыть еще сегодня, – пояснил агент.
Возможно, так оно и было. Но даже если закрыть глаза на шум музыки и отвратительный туалет, этому чердаку никогда не стать домом моей мечты по той единственной причине, что у него неимоверно низкие потолки. Я не мог выпрямиться во весь рост, находясь там. Ну, не совсем верно. Выпрямившись, я мог стоять в дверном проеме, но стоило мне сделать шаг вперед, я тут же бился лбом об потолок. Это была треугольная призма, передвигаться по которой ты сможешь, лишь согнувшись пополам. Иначе не избежать перелома черепа.
– Это не дора… гой вариант, – сказал агент.
– Этот вариант не квартира, – ответил я. – Это чулан для хранения треугольных упаковок конфет «Тоблерон».
Следующей к ознакомлению была представлена пещера. Строго говоря, то, что по-английски «пещера», на французский переводится как «подвал». Но поверьте мне, то, что я увидел, было именно пещерой.
С улицы мы зашли в деревянную дверь внушительных размеров и оказались во внутреннем дворике, мощенном булыжниками, – смотрелось очень живописно. Окружавшие нас высоченные стены были испещрены трещинами и украшены вьющимся багряным плющом – весьма необычно. В углу дворика виднелась еще одна старая деревянная дверь, намного уступавшая по размерам той, первой. Десятисантиметровый ключ нырнул в замочную скважину – захватывающее зрелище. Дверь со скрипом открылась, и агент потянулся к выключателю. Я расслышал щелчок, но света не увидел.
– Его должны по… чиить, – вглядываясь в темноту, сообщил агент. – Скоро здесь удет больше электричества.
– Да, мне кажется, сюда требуется куда больше.
Шагнув внутрь, я почувствовал землю под ногами. Землю, в которую можно посадить картофель.
– Скоро здесь будет отличный пол, – сказал агент, – и окно, и вообще все.
Во мраке, обволакивающем помещение, я все-таки разглядел голые кирпичные стены и груду ящиков, которые, с большой долей вероятности, могли оказаться гробами. «Может, последним обитателем этого подвала был некий месье Дракула?» – призадумался я.
– Сейчас подписывает договор, а когда будет переезжать, здесь уже все будет.
– Подписываю договор сейчас, только если я окончательно выжил из ума!
– В третий случай все уже ест, – заверил меня агент. – Пол, окна, электричество и большой ванная.
Он не врал. Ванная и правда была большая. Очень большая. Снабженная кроватью, газовой плитой, двумя деревянными стульями, стоящими один на другом в углу, и коротенькой, но широкой доской. Ах да, чуть не забыл огромную, двухметровую эмалированную ванну, занимавшую почти половину всего пространства. Ей-богу, я с трудом сдерживал рвавшиеся наружу смех и слезы.
– А доска-то зачем? – поинтересовался я.
Агент положил доску поперек ванной, а стул поставил напротив, затащив его в саму ванну, и сказал:
– Обеденный стол.
Я сделал глубокий, медленный выдох.
– Вы видите вот это? – спросил я, указывая на лейбл собственной рубашки. – Вот это видите? – Я развернулся, дабы продемонстрировать ему ярлычок на джинсах. – А это… – Тут я запнулся, чуть было не показав на северокорейские кроссовки с изображением Гарри Поттера азиатской наружности – совсем забыл, что нацепил их сегодня. – Жизнь не вынуждает меня жить в пещерах или ванных комнатах, – пояснил я ему. – Я могу позволить себе нормальную квартиру. Вы сказали, что покажете мне таковую – со спальней, гостиной и ванной комнатой.
В ответ на мою тираду агент, как истинный француз, пожал плечами, демонстрируя полное отсутствие какого-либо чувства вины или неловкости.
– Но ведь вы сами сказали, что гарантийных писем у вас нет. Без них вам ничего не остается, как жить в ванной. Так вы берете эту или нет?
«Нет, но в любом случае, mersi», – мысленно ответил я ему.
Первое, что я сделал в понедельник утром, – отправился к Жан-Мари. Он сказал, что, вероятнее всего, сможет мне помочь в поиске квартиры.
– Сегодня утром его не будет, – сказала мне Кристин, – у него встреча с министром сельского хозяйства.
– По какому поводу?
Наверняка получит нагоняй за ввоз английской говядины.
– Он награжден медалью за вклад в развитие французского сельскохозяйственного производства. – Кристин сияла так, словно награды удостоили ее родного отца.
– Награжден медалью? – Я с трудом заглушил нотки недоверия, но ирония переполняла меня.
Жан-Мари вернулся в офис после обеда и продемонстрировал нам свою медаль. Он открыл голубой кожаный футлярчик, украшенный гербом Французской Республики. Внутри на белом шелке покоилась круглая бронзовая штучка, на которой чеканка изображала разный скот и кормовые культуры. Прилагавшийся диплом провозглашал Жан-Мари «chevalier de la culture bovine».
Пока Кристин с трепетом разглядывала медаль, я спросил Жана-Мари, что конкретно обозначает «chevalier de la culture bovine».
– Кавалер ордена культуры крупнорогатого скота.
– Культура скота?
Так его наградили за вклад в развитие кинотеатров для коровок?
– Вижу, ты несколько в замешательстве. – На секунду лицо моего шефа покинуло самодовольное выражение. – Во французском у слова «культура» два значения. Мы говорим «la culture du thé»и имеем в виду выращивание чая. Понимаешь, за этим словом может стоять культура творчества, литературный вымысел, а может и сельскохозяйственная деятельность.
Все ясно. Несомненно, тот, кто рассматривает заявления Франции на получение субсидий от Евросоюза, знает, что в умах французов порой стирается разница между выдумкой и сельским хозяйством.
– Да, понял, понял. Тебя наградили званием рыцаря за вклад в развитие мясной промышленности Франции.
– Да, полагаю, теперь я сэр Жан-Мари. – Он рассмеялся, и напыщенность вернулась.
Изумительный человек. Ни тени смущения, ни намека на лицемерие. Сдаюсь, вынужден признать, он отличный парень!
Когда Кристин ушла и мы остались вдвоем, я рассказал Жан-Мари о неудачной попытке найти жилье.
– Сейчас не время обсуждать это, – сказал он и пригласил меня к себе на ужин в следующую субботу.
– Жена сказала, что я не уделил тебе должного внимания. Ты уже больше месяца в Париже, а я все еще не пригласил тебя на ужин. Безусловно, она права. С моей стороны негостеприимно. Приношу свои извинения.
Положив руку мне на плечо, Жан-Мари попросил моего позволения устранить это недоразумение.
На самом деле, я думаю, он прав. Во Франции пренебрежение этикетом – куда более чудовищный грех, чем предательство.
Мне повезло, что Жан-Мари выбрал для меня отель неподалеку от собственного места проживания. Ведь именно в ту субботу началась забастовка парижских работников транспорта.
И что же за повод для забастовки? Снижение зарплаты? Ухудшение безопасности транспорта? Нет!
Профсоюзы были в бешенстве от ползущих по городу слухов, что правительство допускает ничтожную вероятность того, что, возможно, на одном из заседаний придется рассмотреть чисто теоретическое положение, что однажды (не сейчас, а скажем, лет через восемьдесят) в стране будет меньше финансов для обеспечения пенсии транспортным работникам по достижении ими пятидесяти лет.
«Ого! – сказал я сам себе. – Надо бы сию же минуту отправиться в управление транспортной компании и попросить у них анкету. Вдруг они рассмотрят меня в качестве кандидата на какую-нибудь должность?» Черт возьми, но как же я доберусь туда, ведь забастовка в разгаре?
Так или иначе, в ту субботу стачка работников транспорта не грозила мне особыми неудобствами. Прогулочным шагом я мог добраться до сэраЖан-Мари максимум за пятнадцать минут. Единственным препятствием на моем пути служила авеню Великой Армии. И станция метро, и пригородная линия того же направления были закрыты. Посему главная трасса, по которой автомобили с западных пригородов могли попасть в центр, превратилась в огромную пробку. Восемь полос обездвиженных автомобилей – по четыре в каждом направлении… Водители беспрестанно выражали недовольство, включая сигнал, отчего казалось, что на дороге собралась внушительная стая китов, подающих ободряющий знак себе подобным: «Мы не одиноки в этом бескрайнем океане из бетона, ребята».
Однако стоило мне перейти дорогу и откашляться от выхлопных газов, я словно очутился на иной планете. Тихие зеленые улочки… Вместо привычных парижских шестиэтажных домов – огромные особняки, окруженные садами…
Пройдя чуть меньше трехсот метров, я подошел к широкой, роскошно застроенной авеню. Не все дома отличались удачной архитектурой – встречались и безвкусные варианты в стиле семидесятых, с длинными цветными балконными перилами. Но попадались и очень элегантные особняки, напоминавшие о позапрошлом веке. Глядя на них, рисовался образ короля Эдуарда VII, пожелавшего приобрести землю под поместье неподалеку от ипподрома Лонгшамп для воскресной прогулки на лошадях.
Да… Чтобы располагать средствами на такое жилье, надо продать несколько триллионов чашек чая. Но, судя по всему, и бургеры шли неплохо…
А вот и дом Жан-Мари.
Его особняк являл собой полную противоположность тому, что я осматривал с агентом. Штукатурка нигде не отходит, древесина не гниет. Возможно даже, что сейчас здание было в лучшем состоянии, чем в день окончания строительства. Глядя на кремовые стены, казалось, что консьержка, начищая их каждый день, не жалеет ни воды, ни ткани собственного передника.
Окна выходили на Булонский лес, восхитительный парк, раскинувшийся на сотни гектаров, в котором джентльмены совершают конные прогулки, а бразильцы зарабатывают деньги на операцию по смене пола. Наверное, этот район считается одним из самых элитных во всем Париже.
Двери гостеприимно открывались для тех, кто владел шестизначным кодом. Набрав его, я оказался в холле, где мраморный пол был устлан коврами, стены поражали безупречной белизной, а потолок был украшен изящной лепниной. В воздухе витал запах роскоши и чистящих средств для полировки всего этого великолепия.
В вестибюле была еще одна стеклянная дверь, возле которой висел домофон. Всего десять имен на табличке – могу себе представить размеры апартаментов каждого из этих счастливчиков. Разве что некоторые из проживающих были настолько известны, что предпочли хотя бы здесь не афишировать свои имена.
Я нажал на кнопку звонка и, глядя в видеокамеру, сообщил о своем приходе.
– Montez, c’est au cinquième, [93]93
Поднимайтесь, это пятый этаж.
[Закрыть]– прозвучал приятный женский голос. Судя по всему, это была мадам.
Наружная дверь лифта напоминала массивные металлические ворота, а внутренняя, из лакированного орехового дерева, была украшена витражом. Лифт медленно и со скрипом полз вверх, прямо в сердце здания. На минуту мне показалось, что я совершаю экскурсию по антикварному магазину, декорированному в стиле Людовика XV.
Наверху меня уже ждал Жан-Мари, расплывшийся в широкой приветственной улыбке.
– Входи, входи! А, да ты еще и с цветами, моя жена будет в восторге! – Он указал на малюсенький букет, что я купил за баснословную сумму в ближайшем от гостиницы флористическом магазинчике. Надежда была на одно – должно быть, в композиции не обошлось без редкостных, особо ценных видов.
Жан-Мари проводил меня в гостиную, размером не меньше чем футбольное поле. Множество антикварных вещиц в интерьере удачно сочетались со сдержанным стилем модерн, также присутствующим в оформлении. Наряду с украшенными вышивкой креслами с позолоченными подлокотниками здесь был диван, обтянутый черной кожей. Украшавшая стену картина с изображением коровы, написанная масляными красками, отлично сочеталась с гравюрой в серых тонах с каким-то абстрактным рисунком.
В центре гостиной стояла женщина. Ее облик, олицетворявший собой шик и роскошь, служил венцом всему ранее увиденному. Белокурые, средней длины волосы, жемчуг невообразимых размеров в ушах и на шее… Кардиган из последней коллекции Dior накинут поверх безупречно скромного платья из льна, подчеркивающего фигуру, выточенную лучшим пластическим хирургом Европы…
Она подошла ко мне чуть ближе и протянула руку жестом, без сомнения предписанным правилами Французской Академии. После короткого пожатия руки (здесь даже больше подходит глагол «стиснуть») она сказала «enchantée» [94]94
Enchantée– очень приятно.
[Закрыть]и приняла мой мини-букет, практически ничем не выдав мыслей о том, что этот цветочный карлик не особо потрясает воображение.
Затем она пригласила меня присесть на диван, пока сама отлучится за вазой, а мужу велела немедленно предложить гостю аперитив.
За внешней обворожительной любезностью этой леди чувствовалась бескомпромиссность, вооружившись которой она в любой момент кинется защищать собственное реноме с бейсбольной битой от Lui Vuitton.
Хозяйка вернулась с фарфоровой вещичкой в стиле арт-деко, которая на Портобелло-роуд ушла бы по стоимости автомобиля, и с парочкой ребят, которые, очевидно, приходились ей детьми.
Парень был студентом: босые ноги, потертые джинсы; дороговизну балахонистой футболки выдавал логотип; длина волос уже почти тянула на дреды. Юноша, представленный Жан-Мари как Бенуа, поприветствовал меня вялым рукопожатием.
Девушка по имени Элоди оказалась более интересной. Она походила на мать цветом волос, но биты в ее арсенале, скорее всего, не было. Судя по выбору одежды, дочка частенько обращалась к маме за кредиткой, но не за советами по составлению гардероба в классическом стиле. Фигурку Элоди облепили тряпочки с дизайнерскими лейблами, из-под которых затейливо выглядывало нижнее белье: кружевные лямочки черного бюстика и, как я заметил позже, с гордостью выставленные напоказ стринги. Она являла собой именно тот тип женщины, от которых Крис, мой друг, всегда меня предостерегал. Ням! Элоди с таким порывом сжала мою протянутую руку, что та чуть не онемела.
– Элоди учится в Эшерсэй, – объявил Жан-Мари.
«Наверное, какой-нибудь скромный университет в английской глубинке», – подумал я. Когда присутствующие с недоумением отметили, что я несильно впечатлен, мне объяснили, что это Высшая коммерческая школа, самая дорогая во Франции. При этих словах я продемонстрировал ожидаемую реакцию и с восхищением посмотрел на девчонку, за что и был вознагражден довольной улыбкой.
– А Бенуа изучает медицину, – сказал Жан-Мари таким голосом, будто зачитывал приговор.
– Нет, папа. – Усмехнувшись, Бенуа сообщил отцу, что сменил факультет на биологический.
– Биологический!
Это заявление несколько удивило главу семейства, и, пока мы не спеша наслаждались шампанским и птифурами, семейная ссора набирала обороты. Поводом послужил вопрос: когда же их сын (которому предположительно было около двадцати пяти) определится окончательно? Чем он хочет заниматься в этой жизн? Время от времени Жан-Мари переключался на английский и спрашивал меня что-то вроде: «А чем ты занимался в двадцать пять?» – после чего снова пускался в наставление своего отпрыска.
Дочь, похоже, находила эту ситуацию забавной: она не переставала улыбаться мне, говоря глазами: «Не переживай, это вполне стандартная ситуация». Она с каким-то особым изяществом поглощала птифуры. Деликатно, но ненасытно.
Думаю, что за ужином я не уронил себя в глазах хозяев, используя для каждого блюда предписанные ему столовым этикетом приборы. Ну разве что для устриц мне не требовалось ничего дополнительного. Я просто последовал примеру остальных и выжал лимонный сок в открытые ракушки (еще живые устрицы вздрагивали от неожиданных прикосновений), прежде чем отправить их в рот. Процесс доставлял определенное удовольствие. По вкусу устрицы слегка напоминали солоноватую бронхиальную слизь с кислинкой лимона.
Когда подали практически сырой стейк из говядины, я принялся орудовать зазубренным ножом, – говядина была приобретена, по словам мадам, у ее «изумительного мясника» из местных. Я искренне надеялся, что ее мясник закупал мясо не у Жан-Мари.
Покончив с кровоточащим мясом, я вытер салфеткой оставшийся на губах сок и перешел к овощам. Подали gratin dauphinois, [95]95
Gratin dauphinois– запеканка Дофина.
[Закрыть]являвший собой картофель под сырной корочкой, запеченный в орехово-молочном соусе, и стручковую фасоль, обильно приправленную маслом.
Дабы не попасть впросак в приличном обществе, я предпочел не надрезать камамбер или бри закругленным кончиком своего ножа и сразу же перешел к сыру под названием канталь, который отличался превосходным острым привкусом. Он чем-то напоминал полутвердый чеддер и лишь слегка отдавал запашком, так характерным для потных ног атлета.
И вот очередь дошла до десертных ложки и вилки из дорогого серебра: на столе красовался gâteau mi-cuit au chocolat– шоколадный бисквитный пудинг. Так же как и мясо, он оказался слегка непропеченным. Ощущения схожи с оральным сексом, но во рту, кроме всего прочего, еще и какао-масло…
Помимо того, что я должен был расточать восторженные отзывы о блюдах, мне приходилось отвечать на вполне банальные вопросы об Англии.
– Неужели ваша мама и правда готовит рождественский пудинг за полгода? – Это был вопрос мадам.
– А во всех английских пабах танцуют стриптизерши? – Тут лежала сфера интересов Бенуа.
– А легко ли молодому человеку, который с трудом находит в себе силы окончить университет, отыскать работу в Англии? – Провокационный вопрос прозвучал, как вы понимаете, из уст моего шефа.
– Англичане боятся женщин? – Еще более провокационный – со стороны Элоди.
Мы сидели на диване и обсуждали мои затруднения с поиском жилья. Элоди хихикала, пока я рассказывал о своих злоключениях с агентом по недвижимости, а потом вдруг выдала тут же созревшую идею:
– Он же может спать со мной!
Я чуть было не опрокинул свой кофе на причинное место. Одного взгляда на мадам было достаточно, чтобы понять – она целится туда же.
Конечно, Элоди была намереннодерзкой.
– У меня в квартире одна комната свободна. Пол мог бы занять ее, – предложила она на безупречном английском.
– Но твоя квартира не настолько дорога в обслуживании, чтобы ты приглашала кого-то с целью сократить собственные затраты, – возразила ей мадам, прибегнув к родному французскому.
Видимо, в качестве гостя я ее устраивал, но не вызывал доверия как потенциальный сожитель ее дочери, претендующий на пару полок в общем холодильнике.
– Да, мам, квартира и вправду стоит копейки, следовательно, Полу она будет стоить ровно половину этих копеек.
– Квартира принадлежит тебе? – спросил я Жан-Мари, пытаясь дать ему шанс вмешаться и высказать свое строгое «нет».
– Нет, она принадлежит государству, – тут же пояснила Элоди. – Я бедная, лишенная средств к существованию студентка, поэтому и живу в дешевой, ничем не примечательной квартирке. Это что-то вроде… как их называют в Бронксе? В обычном многоквартирном доме.
О! Еле перебивающаяся принцесса! Я уже рисовал в мозгу картинку: крыши нет, вместо туалета вонючая дыра, земляной пол. Нет уж, спасибо, плавали – знаем!
– Элоди, я очень благодарен, но…
– Я покажу тебе. Когда тебе удобно прийти взглянуть? Скажи мне свой номер телефона!
Похоже, значительную часть учебного времени в бизнес-школе, где училась Элоди, отводили урокам, на которых прививали настойчивость и деловую хватку.
Я вежливо отказался от ее предложения подбросить меня до дома. Конечно, распрощаться со словами «созвонимся» – старомодно, но я не готов к спонтанному сексу с дочерью шефа. В любом случае, не заниматься же этим посередине дороге, застряв в пробке.
Однако, когда Элоди позвонила мне на следующий день, я принял приглашение и пообещал заглянуть, как только закончится забастовка транспортников.
А пока любая попытка добраться куда-либо за пределы шаговой доступности была абсурдной идеей. Потраченное впустую время – ну, если только вы не обладатель железного терпения, свойственного участникам голодовки, или агрессивного нрава американского футболиста, которого при всех назвали котиком.
Поехать на машине? Забудьте об этом! Жан-Мари предложил забирать меня по дороге на работу, но он стартовал из дома в шесть, дабы избежать пробок.
Велосипед или ролики – неплохое подспорье, но только до тех пор, пока тротуары не заполонены пешеходами, которых тебе неизбежно хочется придушить.
Автобус и метро – исключительно для гладиаторов. Изощренным коварством этой забастовки был факт, что в ней участвовали не все работники транспортной сферы. Члены некоторых союзов продолжали выходить на линию. А это означало, что толпы пассажиров – обладателей месячных проездных – штурмовали немногочисленные автобусы. Нетрудно представить, что творилось в салонах!
Парижские пассажиры воспринимают хорошую работу общественного транспорта как должное. Поэтому, если автобус или поезд метро двигается с меньшей скоростью, чем обычно, парижан это раздражает. Или если, к примеру, автобус вынужден на каждой остановке стоять по десять минут, пока все желающие выйдут или зайдут, а над оставшимися в салоне нависает угроза выколоть друг другу глаза собственными же зонтами, привычной доброжелательности это тоже не добавляло.
Что мне оставалось делать? Я выработал маршрут, далекий от оживленных улиц, забитых загрязняющими воздух машинами, проверял заряд батарейки от плеера и отправлялся в долгий путь. Энергично шагая по Булонскому лесу, я, словно с приятелями, здоровался с такими же пешеходами. И что удивительно, они отвечали тем же, позабыв о привычном отстраненном выражении лица. Это радовало, но тут забастовка закончилась. И одним прекрасным утром все мы снова превратились в молчаливых, погруженных в себя пассажиров.
Думаю, это было неким сигналом, что мне пора наведаться к Элоди и посмотреть ее жилище.
Назвать ее дом жильем социального найма было все равно что сравнивать аромат Chanel № 5 с «эманациями», исходящими от носков бегуна.
Начнем с того, что дочь моего шефа жила в оживленном районе, в самом центре квартала Марэ, который являл из себя не болото, как ранее подсказал мне мой словарь, а супермодный центр города застройки Средних веков. Этот район наводнен различными кафешками и магазинами, торгующими одеждой и всякой всячиной, применение которым способны отыскать исключительно геи. На каждый квадратный метр площади здесь было свое агентство недвижимости, а вокруг него толпы глазеющих клиентов, истекающих слюной. И тут вдруг я, которому не составляло особого труда найти себе местечко под солнцем.
Само здание смотрелось вполне современно – думаю, постройки тридцатых годов (светло-оранжевый, безукоризненно обработанный кирпич). Высокие окна украшали металлические ставни, выкрашенные в белый, переливающийся на солнце цвет. По всему периметру фасада разбросаны миниатюрные балкончики. Кованые перила балконов, выполненные в стиле арт-деко, венчало нечто похожее на огромный сперматозоид, но, видимо, это все же были цветы. Были и живые цветы – красными бутонами они свисали из цветочных ящиков, установленных снаружи некоторых окон.
– Не может быть, чтобы так выглядело социальное жилье, – сказал я.
– Да нет же, это оно и есть. – Элоди получала удовольствие, видя, в каком оцепенении я пребываю. Еще бы, она не приглашала меня спать в компании арендодателей и изгоев общества. – Это H. L. М., – пояснила она.
– А кто это?
Почему-то мне пришло в голову, что тут живут приверженцы какой-то восточной культуры. «О нет, только не это, только не йога в шесть часов утра!» – взмолился я про себя.
– H. L. М. По-французски – Habitation à Loyer Modéré. Дешевое жилье. – Элоди рассмеялась. – Несмотря на то что все жители этого дома – юристы, доктора и тому подобное. Или сыновья и дочери, или друзья разных политиков. Папа выпросил эту квартиру для меня у своего друга из Hôtel de Ville. Ну, из… как это по-английски? Городского муниципалитета?
– Дешевое жилье выделяется для тех, кто по жизни неизменно пользуется привилегиями?
– Если хочешь, можешь жить в той пещере.
– Нет, нет, моя цель по жизни – войти в группу избранных, кто неизменно пользуется всяческими благами.
Мы вошли в забетонированный внутренний дворик, благоухающий чистотой, и тут же наткнулись на мусорный бак.
Из-за зеленого передвижного контейнера показалась темноволосая голова невысокой, полноватой женщины. Женщина обрушилась на Элоди с ругательствами на языке, который можно было бы принять за испанский в исполнении голландца, после чего с недовольным видом исчезла за дверью с надписью «CONCIERGE».
– Она сделала тебе выговор, что нельзя приводить мужчину в дом даже в качестве гостя, да? – поинтересовался я.
Элоди чуть не описалась со смеху, услышав мое предположение. Из чего я сделал вывод, что нет, женщина ругалась по другому поводу.
Если бы консьержка и возражала против приглашенных Элоди мужчин, то она тратила бы свое время впустую. Стоило нам закрыть за собой дверь, как Элоди впилась в мои губы, будто они манили ее, как помада в витрине магазина.
Видимо, она со всей серьезностью подошла к получению степени магистра экономики. Секс был для нее сродни модели построения бизнеса.
Мы быстро прошли стадию вывода активов, хотя и произвели всё с положенной тщательностью, затем миновали предписанный инструкцией этап исследования и развития рынка, после чего я получил предложение о размещении своего продукта в ее рыночной нише.
Я изо всех сил старался не ударить в грязь лицом и соответствовать высоким требованиям партнерши, для чего мне пришлось продемонстрировать весь свой потенциал. Вторжение на рынок в итоге привело к резким колебаниям, повлекшим за собой крах дутого предприятия, и мы, истощив ресурс в области продаж, сдали позиции.
– Я покажу тебе комнату, – сказала она, спустя секунд десять после того, как рынок обрушился.
Вот ведь как можно поубавить жару парню, только что воодушевленному оргазмом! Но я вынужден признать, Элоди вела себя куда более гостеприимно, чем тот агент по недвижимости.
И я таки поймал удачу за хвост! В моем распоряжении дешевая комната с окнами на юг, в самом центре города. Никакой уборки не требуется, потому как у Элоди договор с отцом, что подобные обязанности ложатся на плечи приходящей уборщицы. И у меня собственная кухня, что вселяло оптимизм, – уже давненько я никого не угощал своим фирменным блюдом «паста с сюрпризом» (сюрприз заключался в том, что я забывал посолить воду).
И вдобавок ко всему при малейших признаках утомления теоретическими науками Элоди приглашала меня к себе для ревизии ее программы расчетов.
La belle vie à Paris! [96]96
La belle vie à Paris! – Вот это жизнь в Париже!
[Закрыть]– или как там?
Даже консьержка внесла свою лепту в мою новую, избавленную от многих трудностей жизнь. Оказывается, в тот день она ругалась на португальском. Те времена, что описаны в рассказах о комиссаре Мегрэ, когда в консьержи брали исключительно французов, давно уже канули в небытие. Теперь место смотрителей заняли люди попроще, эмигрирующие семьями из Португалии, дабы заработать денег на строительство дома на родине.
Мадам да Кошта с определенных пор не говорила с Элоди на французском, потому что, как и все остальные богатенькие жильцы, девушка не обращала на нее внимания. У Элоди была дурная привычка – выставлять вечером мешки с мусором на лестничную клетку. И когда по каким-либо причинам под ними образовывалась лужа, именно консьержке приходилось все это убирать.
Продуктивность мадам да Кошта на этой должности поражала воображение – со своей второй работы, где она трудилась в качестве уборщицы, консьержка бесплатно приносила чистящие средства. И раз в неделю – в ночь с воскресенья на понедельник – она с мужем и сыном устраивала настоящую клининговую атаку на холл и центральную лестницу, смывая с отштукатуренных стен всю скопившуюся грязищу. В результате холл с утра благоухал так, словно это был не жилой дом, а фабрика по производству лимонного сока.
Но это не мешало милейшей даме все остальное время вытравлять жильцов терпким душком, облаком выплывающим из ее каморки, где она жарила рыбу. Эта вонь просачивалась в каждую трещинку кирпичного дома, заползала в любой дверной проем. Ты сидишь в гостиной и смотришь телевизор, как вдруг тебе начинает казаться, что твою голову медленно погружают в ведро с теплым рыбьим жиром.
Я завладел симпатией консьержки потому, что говорил ей «бонжур», и делал это искренне. А еще потому, что я, как и она, не парижанин, даже не француз. Она очень внимательно следила за тем, чтобы вся почта, адресованная из-за рубежа, доходила до меня. А заодно и зарубежная почта, адресованная другим жильцам. Если на конверте красовалась иностранная марка, это письмо неизменно попадало мне в руки. Безусловно, я и не думал перечить. Обычно я потихоньку выползал из квартиры поздно ночью и осторожно распределял по квартирам почту, не предназначенную мне. Оно того стоило, чтобы быть у мадам да Кошта на хорошем счету.
