Текст книги "Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами"

Автор книги: Стефан Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Все смотрели на меня, переполняемые любопытством: как же я отреагирую на такой сокрушительный удар? Не француз? Смертельное оскорбление!

Я принял ситуацию мужественно:

– О’кей. Отлично, Жан-Мари. Ты лучше меня знаешь свою страну. И ты босс. Но если ты позволишь, я замечу, что со стороны такой поступок, увы, не выглядит как поступок профессионала: не сказать руководителю проекта о важном решении, касающемся данного проекта, – это неправильно. Не так управляют командой, претендующей на успех. Думаю, впереди у нас немало трудностей, если и дальше мы будем продолжать в том же духе…

Апофеозом разыгрываемой трагедии было пожатие плечами, выполненное по всем канонам французского стиля. «Если вы сеете путаницу, то это ваш недогляд. – Я нес им эту мысль всеми возможными невербальными средствами. – Вы принимаете меня не за того. Мне эта ситуация по барабану».

Как ни странно, это сработало. Пять физиономий напротив меня выражали что угодно, но только не триумф от предвкушаемого унижения – моего. Они беспомощно пытались представить свое будущее, напуганные теми ловушками, что ждут их впереди.

Что касается повседневной жизни, то тут главное – не замарать туфли на тротуарах Парижа. Идя по улице, ты уже подсознательно сканируешь бегущий впереди асфальт. Спустя какое-то время ты нарабатываешь навык – замечать мельчайший бугорок на горизонте и обходить его. Спросите парижан, как, наперекор всему, им удается сохранять чистоту обуви. Они понятия не имеют. Это природное чутье, свойственное исключительно парижанам. Те шестьсот пятьдесят человек в год, что попадают в больницу после того, как поскользнулись на дерьме, – держу пари – это туристы, или провинциалы, или пожилые и немощные люди, утратившие интуицию.

Мой же «нюх» только начинал набирать обороты, перед тем как заработать во всю мощь.

Вечером меня ожидало свидание с Алексой, а пока я решил задержаться в офисе и просмотреть информацию о самых успешных брендах Франции в пищевой индустрии. Время было что-то около семи тридцати. Прошло часа два, как я в тишине сидел за рабочим столом, освещаемым одной-единственной лампой. Из-за двери соседнего кабинета до меня доносились еле слышные голоса. Это был кабинет Жан-Мари. Ничего особенного в этом не было, и я не придал значения. Первое, что все-таки показалось мне особенным и привлекло внимание, – был чей-то всхлип. Как будто человеку только что предъявили счет на изрядную сумму в дорогущем ресторане. Или… если бы этот человек вот-вот готов был достигнуть самого захватывающего момента в ходе некоего процесса…

Я уставился в стену, разделявшую наши кабинеты, будто рассчитывал, что так смогу расслышать лучше. Да, оттуда доносился едва уловимый, но регулярно повторяющийся скрип. Может, это был скрип рабочего кресла, которое кто-то оседлал? Или стола, подрагивающего под напором чьих-то тел?

Снова вздох. А после женский голос, умоляющий о продолжении. Кто же его любовница, так тщательно скрываемая от посторонних глаз? Надеюсь, не Кристин. И уж конечно не Марк – не думаю, чтобы он стонал фальцетом…

Еще какое-то время до меня доносились вздохи – раз, может, два, – и мебельный скрип застих. Все это могло бы показаться крайне возбуждающим, если бы не поднимавшаяся во мне неприязнь от мысли увидеть шефа полуобнаженным. У меня на самом деле не было ни малейшего желания заглянуть в соседний кабинет.

Громкость голосов постепенно стала нарастать. Пришло время вспомнить о пуговицах и «молниях». Очевидно, они думали, что одни в офисе, потому как кто-то из них вдруг распахнул дверь, и женский голос стал более отчетливым.

Офигеть!.. Это была Стефани. Похоже, в этот час моя коллега занималась вопросами снабжения сверх нормы, предписанной ее должностной инструкцией.

Я не мог разобрать всего из сказанного ею, но она упомянула что-то о vache folle– коровьем бешенстве. И о importer du boeuf anglais– импорте мяса из Англии, ввоз которого до сих пор находился под запретом. Судя по реплике Жан-Мари, что «это никогда не вскроется», он не слишком-то был обеспокоен. Потом мой шеф попросил ее замолчать, и я услышал стук закрывающейся двери. Но это ничего не меняло, поскольку они говорили на повышенных тонах. Жан-Мари брюзжал что-то о «бю-же» – бюджете. На что Стефани ответила: «Что за дерьмо! А как же наш имидж?»

Моих весьма ограниченных познаний во французском хватило, чтобы понять: из русла добродушного трепа, подогреваемого эйфорией от хорошего секса, разговор устремился в куда более опасном направлении. Похоже, сейчас разовьется полноценная ссора между главой отдела «зукоупки» и ее боссом. А предметом этого спора было нелегальное приобретение дешевого английского мяса!

По десятибалльной шкале это дерьмо весило на все одиннадцать. Думаю, лопоухий приятель Бернара не изображал бы наивысшую степень блаженства, знай он истинную начинку гамбургера.

Оставив настольную лампу включенной, а дверь в кабинет приоткрытой, я на цыпочках прокрался к лестнице. Меня ждала Алекса.

На этот раз Алекса выбрала одиннадцатый округ, район Оберкампф. Взявшись за руки, мы неторопливо прогуливались по одноименной улице. Этот район считается модным, благодаря расположенным тут барам, объяснила Алекса. Ну что ж, тем более прогулка окажется забавной. Те, кто приезжал сюда днем только потому, что район считался модным, уже уехали, и поэтому у нас был огромнейший выбор мест и способов провести вечер.

Мы решили заглянуть в бар, оформленный наподобие южноамериканских джунглей – слава богу, снабженных кондиционером, – и заказали по бокалу чудовищно дорогого мексиканского пива. Бар был заставлен длинными диванами, уютно устроившись на которых можно было перемежать разговоры глотками пива и многими другими, куда более увлекательными занятиями.

– У меня одна просьба, – сказала Алекса, отбиваясь от мексиканца местного разлива, пытающегося нацепить на голову каждому огромное сомбреро, – давай не будем сегодня затрагивать твою любимую тему. О’кей, мистер Зацикленный Англичанин?

– Без проблем. Но не думай, что это наша национальная философия. Я начал обращать внимание на это, лишь оказавшись здесь.

– Помешанность на собачьих какашках ты называешь философией? – прыснула Алекса. Она пила уже второй бокал, закусывая исключительно кукурузными чипсами. Мимо снова прошел «мексиканец», но она увернулась от него, явно не желая видеть на своей голове соломенную шляпу размером с Мексику.

– А знаешь, пожалуй, я сделал для себя несколько выводов о французской философии жизни. Вы всегда думаете только о себе. И вместо того чтобы общими усилиями бороться с этим безобразием на улицах Парижа, вы просто приспосабливаетесь, находя способы не влипнуть в собачье дерьмо. – С этими словами я взял у парня шляпу, просто чтобы наконец избавиться от него.

– Хорошо, хорошо. Прекрати сейчас же, прошу тебя!

–  iÁndale! [82]82
  iÁndale! – Пошел ты! ( испанск.)


[Закрыть]– С возгласом победителя лже-представитель страны любителей текилы пустился в пляс под мексиканские ритмы и натянул-таки сомбреро на голову Алексе.

Выйдя на улицу, мы запустили головные уборы в сторону возвышающейся груды мусора и двинулись в поисках другого бара.

Следующий ресторанчик был тускло освещен, из-за двери доносилась заунывная музычка, а угрюмые официанты подавали коктейли по ценам, наводившим на грустные размышления о вторичной ипотеке. Мы прошлись вниз по улице, минуя еще пару подобных заведений, и отыскали более дешевую кафешку, переполненную людьми, звуками диско и дымом сигарет.

Сквозь столпотворение на танцплощадке я прорвался к бару, чтобы заказать пиво. Алекса ждала в уголке – относительно тихом благодаря тому, что его отделяли полтора метра от орущих колонок и, по крайней мере, еще метр от подвыпившего тусовщика, приплясывавшего не в такт музыке.

Было слишком накурено, чтобы можно было дышать, и чересчур шумно, чтобы можно было разговаривать. Так что мы делали абсолютно то же, что и все вокруг: выпивали, наблюдали за людьми, танцевали, покрывались потом, снова выпивали, целовались и хохотали.

Танцы являли собой странное действо. Все дрыгались вполне нормально под музыку в стиле диско, но временами диджей включал какую-то ерунду.

Я решил выйти подышать воздухом, как вдруг оказался в атмосфере фильма с участием Элвиса. Джо Страммер [83]83
  Британский рок-музыкант, лидер группы «The Clash».


[Закрыть]неистово орал о бунте, а все французы танцевали свинг. Алекса развернула меня, потянув за руку, и объяснила, что они называют это le rockи танцуют его под любую быструю музыку. Я решил, что идея неплохая. В Англии единственное прикосновение, грозящее тебе от партнера во время звучания панк-рока, – это удар кулаком по почкам.

В какой-то момент мы договорились с Алексой завязать с алкоголем, пока оба не напились в стельку. Но действие этой договоренности было сродни решению заклепать пробоину в речном трамвайчике в то время, когда пассажиры уже по горло находились в воде. Я помню, как кричал кому-то в ухо – не Алексе – какую-то чушь, которая едва ли имела для меня значение (я догадывался об этом даже после такого количества спиртного)… и, возможно, имела еще меньшее значение для той темнокожей француженки, которой я все это сообщил.

После этого Алекса, кажется, просила меня слезть со стола, и бритоголовый бармен осторожными, но решительными – скорее, все-таки решительными – действиями способствовал претворению ее просьбы в жизнь.

Мне припоминается также соленый вкус крови во рту и куча танцующих ног. На этом мой вечер закончился…

На следующее утро меня разбудил мобильник. «Voulez-vous coucher avec moi», [84]84
  Voulez-vous coucher avec moi? – Хотите переспать со мной? (Название популярной песни.)


[Закрыть]– орал он как полоумный. Сия игривая запись – хмельное наследие моих гулянок в Лондоне, и слово «хмельное» здесь ключевое.

Открыв глаза, я тут же зажмурился: белый свет, белый шум, белый потолок. Либо я в снегу, почему-то теплом, либо я в чужой квартире. (Мой номер в отеле был выкрашен в грязно-бежевый цвет.)

Ах да, я вспомнил. После бара мы пошли к ней. Так значит, она сейчас рядом, лежит, укутавшись ослепительно-белым одеялом, и по-прежнему прячет свою красоту.

Восхитительно! Кроме головной боли и обжигающей сухости во рту, главное, что заставило меня вновь ощутить себя живым, было осязание чего-то влажного в самой значимой части тела. Хотя бы последствия ощутить, если мозг ничего не помнит.

Телефон все еще раздражающе пищал. Я дотянулся до пола и ухитрился выудить этот шумный предмет из кармана пиджака.

– Привет, это Алекса.

Я горько рассмеялся:

– Очень остроумно!

– Что?

Я глянул на другую сторону кровати и погладил одеяло там, где пряталась ее голова.

– Алекса, – сказал я в трубку и в одеяло, – если ты хотела разбудить меня, нужно было попросту протянуть руку и пощекотать меня. Беспроигрышный вариант.

– Что ты сказал? Пощекотать тебя?

– Угу.

Из-под одеяла раздался стон, и показалась обнаженная женская рука.

– Погоди-ка, – сказал я и слегка задрал край.

Хоть я и припоминал с трудом события прошлой ночи, но мог поклясться, что рука Алексы точно не была темного цвета, когда я видел ее последний раз…

– Пол? Ты у телефона? Ты где вообще? – звенел ее голос из телефона.

О! Вот так дерьмо!

НОЯБРЬ: Располагайся Chez Moi [85]85
  Chez Moi – у меня.


[Закрыть]

Поиск квартиры. Сказка о мансарде: общий туалет, являющий из себя дыру в полу, – это романтично?

Это случайно не Эдит Пиаф пела «Я не жалею ни о чем»? Так вот, не надо говорить за других, глупышка.

В моей жизни был человек, остроумный и в то же время рассудительный, с которым я нашел общий язык, и вдобавок ко всему – с эротичными коленями, что редкость. И я разрушил все это, и премного сожалел о содеянном.

У меня не было ни малейшего желания дожидаться, пока эта чернокожая девица проснется. Успев кое-что увидеть, пока она дрыхла, я сделал вывод, что она намного сильнее меня. Плечи самого настоящего пловца!

Мужские плечи?

Я быстренько заглянул под одеяло еще раз, чтобы убедиться наверняка. Она (или он, или оно) лежала вниз лицом, но я не увидел ни намека на наличие пениса между ног.

Фух!

Позже я испытал неимоверное облегчение, обнаружив, что был осторожен. Нечто длинное, розовое и сморщенное, свисавшее с моего пениса, оказалось не натянутой крайней плотью, а использованным презервативом, прилипшим к тому же месту, куда один из нас (?) натянул его несколькими часами ранее.

Когда две минуты спустя я оказался на улице, я снова зажмурился – такой яркий свет бил в лицо. Потребовалось приличное количество времени, чтобы до меня наконец дошло: лето тут ни при чем, оно не влезло вперед зимы и весны. Улица была залита светом, отражавшимся от сырого, блестящего асфальта. Горы мусора исчезли. Небоскребы из зловонных коробок убраны. Вооруженная дивизия мусороуборочных машин сметала все на своем ходу на улицах Парижа, пока я спал. Забастовке конец!

Мне хотелось поделиться этой радостью с Алексой, но было слишком поздно. Оставив не меньше десяти самых смиренных извинений на ее автоответчике, я не получил ответа ни на одно из них.

В конце концов – видимо, в попытке спасти свой автоответчик от перезагрузки – она снизошла до того, чтобы написать мне прощальное ( au revoir) письмо по электронной почте. В нем она говорила, что я для нее человек, «приносящий печаль», и она не желает нести ответственность за мое «хрупкое счастье». Все ее глупости про tristesseи joieдали о себе знать.

Я решил найти утешение, посвятив ноябрь поиску жилья. В соответствии с договоренностью Жан-Мари оплачивал номер в гостинице три месяца, так что настало время призадуматься о собственной независимости. А теперь, когда забастовка дворников подошла к концу, самый подходящий момент. Кристин рассказала, что дворники отказались от своих требований и согласились на прибавку к зарплате. К тому же каждому из них пообещали раз в неделю дать возможность поработать на одной из уборочных машин.

В первую субботу месяца я сидел на террасе кафе (мне начинало казаться, что теперь я предпочитаю предаваться раздумьям, исключительно сидя на террасах кафешек) и искал в путеводителе советы по поиску жилья.

В нем говорилось:

«В Париже удобней всего жить неподалеку от пересадочных станций метро».

В Лондоне дело обстоит так же. И тем не менее заявить, что ты хочешь жить вблизи самой удобной ветки, все равно что выразить свое желание жениться на верблюде, у которого будет свежайшее дыхание.

Читаю дальше:

«Не везде метро в отличном состоянии. Однако по сравнению с лондонским парижский метрополитен – это мечта. Начнем с того, что оно дешевле, a carte orange [86]86
  Carte orange– «оранжевая карта», проездной билет на городской и пригородный транспорт Парижа в пределах определенной зоны. – Примеч. пер.


[Закрыть] предоставляет вам право на неограниченное количество поездок на наземном и подземном транспорте в течение месяца. По цене это равно стоимости проездного в лондонском метро, действительного приблизительно в течение часа. И обратите особое внимание: если вы работаете в Париже, ваш работодатель оплачивает половину стоимости проезда».

Что действительно не мешало бы указать в путеводителе, так это то, что обычно станции метро переполнены… плакатами с полуголыми дамами. Взять, например, станцию у моего отеля. Когда я спустился туда в первый раз, наткнулся на плакат, где была изображена девушка с внушительным объемом груди, рекламирующая бюстгальтеры. Девушка в разорванной футболке рекламировала диски с фильмами. Несколько девчонок, чье тело прикрывали только узкие полоски каких-то там лент, рекламировали еще бог знает что. Напиток? Парфюм? Пылесосы? Да какая разница! Груди у них были огромные. Стены платформы буквально увешаны плакатами с обнаженными телами. Как сделать пассажиров счастливыми, пока они скучают в ожидании поезда? По крайней мере, пассажиров мужского пола или с лесбийскими наклонностями…

И все же, по моим наблюдениям, ежедневные поездки в парижском метро не были колоссальным источником стресса, как в Лондоне. Для начала нужно отметить, что в часы пик поезда двигаются с интервалом в минуту. Да, напомню, во французской минуте те же шестьдесят секунд. И если ты опоздал на поезд, все, что нужно, – подождать следующего несколько секунд. И никакого запаха пота. Кстати, что касается пота, вопреки распространенному мифу, от французов не несет так, будто они натерли подмышки чесноком. Все, что различал мой английский нос, были запахи духов и лосьона после бритья. Но в парижской подземке наблюдаешь более отстраненные лица, чем в лондонской, и практически никто не читает газет. Не говоря уже о главном отличии: если уж тебе и пришлось стоять, то ты именно стоишь, а не складываешься пополам, как это происходит в Лондоне. Меня всегда интересовал вопрос: почему создается ощущение, будто английские инженеры проектировали метро, находясь под хмельком? Они что, рассчитывали, что в метро будут ездить только хоббиты?

Одним словом, общественный транспорт в Париже поистине изобретен для комфортнойперевозки людей, а не для того, чтобы они, вконец отчаявшись, пересели на машины.

«Вблизи какой бы станции метро вы ни поселились, – информировал путеводитель, – нелишним будет знать, что квартиры в Париже просторностью не отличаются. Плотность застройки домов тоже достаточно высока. Вывод напрашивается сам собой – соседей у вас будет много. Они будут вокруг, над вами, под вами – в общем, с каждой стороны, включая дома напротив. Количество семейств, чьи разговоры и запахи будут вливаться в вашу форточку, порой может достигать десяти, а то и больше».

Запахи? Они что, собираются всем домом готовить свинячью задницу, а непастеризованный сыр использовать в качестве клея для обоев?

«Самое надежное, – советовал мой путеводитель, – побывать в предполагаемом районе проживания в разное время дня. Понаблюдать за ночной жизнью выбранного квартала (она может быть бурной и шумной, а может, наоборот, способствовать крепкому сну). Попробуйте выяснить, кто будет жить над вами? А вдруг соседями сверху окажется семья отъевшихся баскетболистов, танцующих на досуге фламенко? Всмотритесь в окна соседнего дома, что напротив вас (это называется vis-à-vis). Может, вы заметите выдающие любопытство ваших соседей бинокли или случайно мелькнувшие в окне напротив гениталии…

Но с другой стороны, все эти предосторожности могут оказаться бесполезными, потому как, встретив людей, которые на самом деле будут готовы сдавать вам жилье, вы будете рыдать от счастья и благодарности. Ведь чтобы обогнать толпы желающих снять более-менее достойную квартиру, вам потребуется предстать перед хозяевами жилья, вооруженными копиями страниц журнала „Кто есть кто“, где – не исключено – упомянуты члены вашей семьи, равно как и гарантией из швейцарского банка, подтверждающей, что вы – обладатель несметного количества нацистского золота. Если учесть, что единицам действительно удается раздобыть все это, лучше подготовить себя к мысли, что сначала вы будете жить в какой-нибудь лачуге».

– Пессимистично, – сказал я. – Merci.

Последнее слово было обращено не к автору книги, а к официанту, подававшему мне в эту минуту кофе. Ну-у-у… не то чтобы это можно было назвать кофе. Скорее, он принес чашу для смешивания пунша, наполненную жижей грязно-серого цвета. Мое merciвышло угрюмым.

Я заказывал café au lait, а мне принесли годовой объем урожая кофе с колумбийских полей, смешанный с надоем коров Нормандии. Я взглянул на счет – вау! Цена включала плату за провоз этих самых коров в железнодорожных вагонах первого класса.

Это был шок, давно позабытый со времен победы над говнолексией.

Начну с начала. Вознамерившись отпраздновать маленькую победу – теперь я мог перемещаться по Парижу и не утопать в собачьих испражнениях, – я выпорхнул из отеля и уютно расположился в brasserieнеподалеку от Триумфальной арки. Как обычно, я сидел на уличной веранде под роскошным навесом цвета зелени и золота, а официант порхал мимо в беспощадно накрахмаленном фартуке. Грабеж здесь неизбежен. Мог бы и раньше догадаться о надвигающейся буре, но теперь уже слишком поздно.

Предварительно я захватил две рекламные газетки с мелко набранными объявлениями о сдаче жилья в аренду. Администратор в отеле рекомендовал мне «Figaro»– ежедневник, в котором куча объявлений о продаже и аренде, и «De Particulier à Particulier», толстый еженедельный журнал, предлагающий жилье в любой точке Франции. Оба источника ценной для меня информации изобиловали заманчивыми предложениями. Если бы я только мог разобрать, что в них понаписано…

«11E Oberkampf»– таков был текст одного объявления из «Figaro». Ладно, на данный момент понятно, что это одиннадцатый округ Парижа, квартал Оберкампф. Читаем дальше: «2/ЗР 2è ét, séj au mezz, 1 ch, SdE, parquet».

O-O! Помогите!

Я достал словарик и посмотрел значение единственного слова, имевшегося в этом объявлении. «Parquet»означало «половая доска». Великолепно, значит, пол в наличии. Что, черт побери, значило все остальное?

Другое объявление гласило: «11è proche Marais». [87]87
  Marais– квартал Парижа, сохранивший средневековую архитектуру; болото. – Примеч. пер.


[Закрыть]Возможно, это местечко располагалось неподалеку от болота? Судя по запрашиваемой стоимости, болото было золотым.

Я принялся читать дальше: «ЗР RdC s/cour, SdB/WC, dressing».

«Cour»– это внутренний двор, WC– предположительно туалет, но что могло бы значить «dressing» [88]88
  Dressing ( англ.) – заправка для салатов.


[Закрыть]Квартиру предполагается использовать как соус? Очень изысканно!

Ах нет, словарь внес ясность: «dressing»означало «гардеробная».

Был еще вариант в районе Бастилии, который, надо полагать, в наши дни более безопасен, раз людей больше не отправляют на гильотину. Предлагалась beau 2 pièces– прекрасная двухкомнатная квартира. Также упоминались Sе étage(«Ага, пятый этаж», – подумал я, сочетание «ét»стало понятным), ascenseur(лифт, слава богу), gde chambre(большая спальня), balcon(личный balcon, великолепно!) и SàM avec cuis amér(вот дерьмо!).

Словарь подсказывал, что, вероятнее всего, жилье предназначалось для садомазохиста с горькими ( amer) бедрами ( cuisses). Но я подозревал, что перевод не совсем точный. И правильно – на самом деле эти слова значили столовая ( salle à manger) с кухней свободной планировки ( cuisine américaine).

Вполне нормально, что мне нелегко дается чтение объявлений, подбадривал себя я. В конце концов, рекламные объявления в Англии так же непонятны для иностранцев. Все эти требования: «Только Н/Ш»– незнающие могут подумать, что им предлагают заманчивое соседство с приезжими из Новой Шотландии!

Я потянулся за чашкой кофе и чуть не вывихнул запястья от обрушившейся на них тяжести. Официант пронесся мимо, спеша обслужить мужчину, сидевшего через пару столиков от меня. И похоже – о да, так оно и было, – ему подали чашку café au laitнормального размера.

–  Merci, – поблагодарил посетитель, в интонации которого я мог различить сильный американский акцент. В довершение всего, мужчина читал «Геральд Трибьюн».

– Извините, – обратился я, чуть подавшись вперед. Оторвавшись от газеты, американец поднял глаза на меня. – Как вам это удалось?

– Удалось? Что?

Мужчине было чуть за тридцать, длинные волосы в духе Курта Кобейна свисали с плеч; завершал его образ потертый черный пиджак, надетый поверх выцветшей толстовки с логотипом нью-йоркского университета – да… желанный объект для грабителей.

Я снова с трудом приподнял лохань, скорее напоминавшую чашу озера, чем кофейную чашку, и уточнил:

– Как вам удалось заполучить обычную чашку кофе?

Американец от души расхохотался хрипловатым смехом курильщика. Прихватив с собой чашку, счет и газету, он пересел за мой столик.

– Я – Джейк, – представился он, протягивая руку.

– Пол. – Мы обменялись рукопожатием.

– Решил посмотреть Париж? – спросил Джейк, с интересом уставившись на мою чашу.

– Нет, живу уже два месяца. А ты?

– О да, живу здесь. – Джейк рассмеялся так, будто только что искрометно пошутил.

– Что? Здесь? – спросил я, охватив жестом близлежащее пространство. Если это кафе было привычным местом обитания Джейка, любые нападки со стороны официантов были бы бесполезны.

– Нет, время от времени я работаю неподалеку. В банке, вон там. – Джейк махнул газетой в сторону величественного здания в конце улицы. Украшенное изогнутыми рисунками окон, оно выдавалось из общего ряда, словно нос корабля. Судя по фасаду, небритые гитаристы – поклонники стиля грандж [89]89
  Грандж – одно из направлений рок-музыки конца 80-х годов прошлого века.


[Закрыть]в штате не числились. Разве что в качестве персонала ночной смены, чьи обязанности сводятся к использованию пылесоса.

– Ты работаешь там? – Скепсис в моем тоне был слышен за версту.

– Ну да. Раз в неделю языковая школа, в которой я преподаю, командирует меня обучать банкиров английскому.

– По субботам?

– Ну да. Во Франции некоторые банки работают и по субботам.

– И они не требуют, чтобы ты одевался несколько… ну… как сказать…

– Нет. Ты сам, что ли, из банка? – Обвинительным жестом он тыкнул газетой в мою сторону.

– Нет, я работаю в сфере пищевой индустрии.

Джейк многозначительным взглядом окинул мою модную рубашку и дизайнерские джинсы:

– И тебе даже по выходным нравится выглядеть на миллион франков?

– Нравится что?

– Выглядеть на миллион франков. Надевать самое лучшее, что есть в твоем гардеробе. Разве мы так не говорим? Черт подери!

В его смехе чувствовалось раздражение. Он переспросил, чем именно я занимаюсь в Париже. На мой подробный ответ единственной его репликой было:

– Можно подумать, Париж страдает от нехватки кафе.

«Charming», [90]90
  Charmant– прелестно.


[Закрыть]– подумал про себя я.

– Ищешь квартиру? – Джейк щелкнул по открытой странице «Figaro». – А где бы ты хотел жить?

– Даже и не знаю. А где бы ты посоветовал?

– Я живу в пятнадцатом округе.

«Где это у нас? – Я попытался воссоздать улиточный домик в уме. – В нижнем левом углу, если меня не подводит память».

– Буржуазный дальше некуда, – с досадой констатировал Джейк. – Невозможно спокойно пройтись по тротуару, не наткнувшись на детскую коляску. Толпы белокожих католиков, которые и делают статистику: на каждую из этих семеек приходится по три целых шесть десятых ребенка.

– А!

– Девятнадцатый более посредственный.

– Более что?

– Ну, дешевый. Более приемлемый по средствам. – Джейк постукивал по крышке стола, словно пытался отпечатать в мозгу позабытое слово.

– Это недалеко от Бютт? – Алекса говорила, что девятнадцатый округ становится все более популярным в качестве места жительства. Неподалеку огромный городской парк с искусственной возвышенностью в центре, имя которой начиналось как раз на «бютт».

– Бютт Шомон? Нет, там невозможно жить. До метро добраться нереально. И если честно, это не что иное, как место воскресных прогулок.

Я с недоумением слушал его.

– Ох уж эти воскресные прогуливающиеся… – тут же пояснил он. – Толпы выстроившихся в очереди ради того, чтобы их чадо прокатилось на какой-нибудь жалкой карусельке…

– А! Не подходит, ты считаешь?

– Нет. – Джейк на минуту задумался. – Конечно, с точки зрения удобства транспорта идеален Монпарнас. Но раз ты не лорд, вряд ли ты сможешь позволить себе престижную квартиру. И еще там слегка…

Джейк, надо заметить, общался на своеобразном английском. Я уже начал задумываться, не был ли он каджуном [91]91
  Cajun ( англ.) – эклектическое смешение различных музыкальных направлений – кантри, рока, блюза.


[Закрыть]или что-то в этом роде, говорящем на американском английском вперемешку с французским.

– …липко. Имею в виду, туристам там как медом намазано.

– О! А что насчет Шателе? – Это был самый центр города и удобная станция метро.

– Шателе? – Джейк чуть не подавился, услышав это название. – Забудьоб этом, парень. Слишком близко к Лез Аль, который с легкостью мог бы стать Гринвич-Вилледж Парижа, если бы не так называемые архитекторы, изуродовавшие местечко старомодным стилем семидесятых и превратившие его в туалет для наркоторговцев.

Да этот парень все видит в черном свете!

– Джейк, что-то не чувствуется, что ты в восторге от Парижа. Но почему тогда ты до сих пор здесь?

– Дела нужно делать.

Он задумчиво опустил кофейную чашку на блюдце и с характерным для французов отстраненным взглядом посмотрел на меня.

– Черт! – Он снова глянул на меня. – Перерыв закончился. Пора бежать на следующий урок. – Свернутая вдвое газета перекочевала в карман пиджака. – Увидимся. Я здесь каждую неделю, в одно и то же время.

– Да, конечно.

В следующий раз? Я буду близок к суициду!

Джейк был уже у выхода, как вдруг ему в голову пришла мысль:

– Знаешь лучший способ найти жилье?

– И какой же?

– Найди себе подружку из француженок и переезжай к ней.

– Точно.

– Я на полном серьезе. Большинство так и делают.

– Да, да. Я уже прошел через это. Нашел подходящую девушку, но по пути перепутал адрес.

Ну, раз я не смог стать сожителем Алексы, может, у меня получится стать ее соседом?

Я решил миновать стадию унижения, неизбежного при телефонном общении с владельцами квартир, и спустился в метро.

Поднявшись по эскалатору в районе Оберкампф, я осмотрелся вокруг в поисках агентства по недвижимости. На улице стоял полдень, а посему скопище машин протискивалось сквозь заторы вдоль широченного бульвара.

Двигаясь в сторону улицы Оберкампф, я вскоре наткнулся на яркую витрину фирмы под названием «Иммоланд». В окне были вывешены фотографии домов, выставленных на продажу, в сопровождении уже знакомых, но от того не ставших более понятными надписей на местном сленге. «Triplex RdC s/cour», «SdB + SdE». В маленьком окошке у двери был вывешен список, озаглавленный «Сдаются площади». Теперь мне уже было известно, что это не предложения для режиссеров, планирующих съемки на природе, а квартиры, которые агентство сдает в аренду.

–  Bonjour, – поздоровался я с парнем, сидевшим за компьютером.

– Здравствуйте, чем могу быт полезин? – спросил он на английском.

Интересно, что меня выдало? Акцент или беспомощный вид?

Я объяснил, что по крайней мере до конца августа следующего года мне нужна съемная квартира.

– Пожалуйстт, присаживайтэсь, – улыбаясь, предложил парень.

На вид ему было около тридцати. Светлые волосы зализаны назад. Постоянный посетитель солярия. Коричневый костюм, казалось, ему маловат. Встретив его на улице, я бы решил, что он, скорее, продавец женских сумочек, но никак не недвижимости. (Не подумайте, что я страдаю гомофобией.)

Агент спросил, какой я вижу свою будущую квартиру. Все-таки между нами возникло определенное недопонимание. Он имел в виду площадь квартиры, а я подумал, его интересует, какие стены для меня предпочтительней: выкрашенные или оклеенные.

Но, к сожалению, понимание сути вопроса не способствовало его разрешению. Квадратные метры не укладывались у меня в голове. Нет, я, конечно, знал, что такое квадратный метр, но каков на самом деле размер квартиры в тридцать или сорок квадратов?

– С одной спальней? – отважился я спросить у агента.

– Хотите жить отдельно? – уточнил он.

– Да, сейчас я живу один, – ответил я, хотя совершенно не понимал, какое его дело. Судя по тому, как парень прищурил один глаз и начал почесывать авторучкой за ухом, я мог с точностью сказать: канал приема и передачи связи между нами снова нарушен.