Текст книги "Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами"

Автор книги: Стефан Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Зациклен? Может быть. Я не видел, чтобы кто-то еще оттирал свою обувь. Вот ты когда-нибудь видела?

– Редко. – Алекса задумалась. По крайней мере, создавалось впечатление, что она всерьез отнеслась к моей проблеме. Если бы я изложил подобные абстрактные выводы моей английской девушке, Рут, то тут же услышал бы обвинение, что докучаю ей с целью расстаться. За исключением подрастающего поколения, большинство британцев – приверженцы психотерапевтического принципа: «Ради бога, прекрати ныть».

– И ты уверен, что это не объясняется тем, что вы, англичане, такие напыщенные и ходите высоко задрав нос?

– Ты имеешь в виду, что мы воротим нос от всех этих иностранцев у себя дома?

Алекса казалась довольной тем, что четко направила мою мысль в нужное русло. Она взяла еще один инжир и принялась очищать его более бережно, чем проделывала это с предыдущим.

– Тебе просто не повезло: ты оказался в Париже не в лучшие времена, – сказала она с едва уловимой искоркой насмешки в глазах.

– Не в лучшие времена?

– Да, из-за забастовки.

– Забастовки?

– Да… Как это по-вашему? Ну, люди, что убирают улицы.

– Дворники?

– Да. Они объявили забастовку. В понедельник начнется.

– Завтра?

– Да.

– О нет…

– Да!

Алекса с интересом наблюдала за моей реакцией. Сколько я находился в кататоническом ступоре, мне неизвестно.

– А почему они бастуют? – Я изо всех сил старался сдержать наворачивающиеся слезы.

– Из-за их… ну, ты понимаешь… – Она пыталась изобразить, что машет метлой. – Из-за веников.

– Из-за мётел.

– Да, они требуют, чтобы им обновили инвентарь.

Надо признать, что мётлы парижских дворников представляют собой современную версию летающей метлы, на которых обычно изображают ведьм. Длинная алюминиевая палка, к которой прикреплен пучок зеленых пластиковых прутьев – вместо привычных веток.

Алекса объяснила, что дворники требуют замены мётел автоматическим устройством, напоминающим огромную зубную щетку, которое можно носить на ремне через плечо. Городские власти отвергли предложение, и дворники решили объявить забастовку. А пока будут идти переговоры по поводу сравнительной стоимости пластиковых прутьев и электрических «зубных щеток», фекалии будут скапливаться на улицах.

Я подумал, что вскоре с огромной долей вероятности окажусь в машине «скорой помощи», совершив непроизвольное сальто.

Мои размышления прервал заливистый смех Алексы.

– Что такое?

– Не могу не смеяться, глядя на тебя, англичанин! Ты такой… очень похож на Хью Гранта.

– Хью Грант? – При этих словах передо мной возник фантом моего необузданного желания овладеть Кристин. Наружность фантома сочетала в себе черты всех английских актеров, которые так и не смогли отделаться от своих экранных образов.

– Ну да… его выражение лица… как у маленького милого мальчика. Это так… так трогательно.

– Трогательно.

– Да, будто… как это по-английски? Щенок.

– Щенок?

Ну вот я и трансформировался в какую-то бродячую собаку. Лучше всего изолировать меня от общества прямо сейчас и вколоть смертельную дозу какой-то отравы…

– У тебя есть какие-нибудь планы на вечер? – спросил я, расплатившись по счету.

– А почему ты спрашиваешь? – В глазах Алексы снова промелькнул тот насмешливый огонек. Да она любительница подразнить, как выясняется…

– Я подумал, может быть, мы могли бы…

Вообще-то я понимал: не самое подходящее время, чтобы закончить фразу словами «заняться сексом». Пришлось напрячь всю свою фантазию, чтобы предложить что-нибудь более безобидное.

– …поискать интересные места для фотосъемок. – Кивком головы, я указал на ее фотоаппарат. – Прогуливаясь, можно встретить фотогеничных людей и удачные планы, ты не находишь?

– Обычно я не ищу специально сюжеты для фотографий. Все как-то получается само собой.

– А! – разочарованно выдохнул я. За то время, что мы провели вместе, видимо, ничего особенного, что можно было бы запечатлеть, не произошло.

– В любом случае, я должна навестить отца.

– Ну что ж, понятно.

В хит-параде самых нелепых отговорок хуже этой был только следующий вариант: «Я должна остаться дома: мне нужно выщипать волосы вокруг соска».

– Может, мы могли бы еще раз встретиться…

– Если хочешь.

– Отлично. Тогда, может, сегодня вечером? Мы могли бы заняться чем-нибудь более забавным.

Алекса рассмеялась:

– Нет, извини, но никак не могу сегодня.

Вот и все. Мимолетное соприкосновение щек на прощание и «Чао!». Она даже не сказала мне «Au revoir». [67]67
  Au revoir– до свидания.


[Закрыть]Но я не винил ее. Как могла уважающая себя парижанка заинтересоваться типом, способным разглагольствовать на одну-единственную тему: «Собачье дерьмо».

На следующее утро я проснулся в пять и осознал, что за окном царит тишина. Ну, относительная тишина. Безусловно, до меня долетал отдаленный гул машин, несущихся по автостраде. Чего я не слышал, так это утреннего хора рассекающих воздух метелок и жужжания уборочных машин. В Париже имелась целая армия машин для мытья улиц – грузовики с водой, тачки с метлами и торчащими спереди распылительными насадками, баки на колесах с пучком шлангов, способных разогнать бунт на площади Тяньаньмэнь. [68]68
  Тяньаньмэнь – центральная площадь Пекина, печально известная как место кровавого разгона студентов в июне 1989 г.


[Закрыть]К тому же у дворников было еще одно секретное оружие – ключ, открывающий вентиль на перекрестке. Вода, бившая из этого клапана, вымывала из канав богатый ночной урожай из пивных банок, окурков, пакетов из ресторанов быстрого питания и… алкашей. Все это богатство (кроме алкашей) оказывалось в водостоке на следующем углу улицы. На многих перекрестках Парижа вы увидите в канавах скрученные свертки. Сначала я думал, что это импровизированные подушки, принадлежащие бродягам, но на самом деле это хитроумная система, выдуманная дворниками для управления потоками воды. И вот теперь этой системе предстояло сохнуть, пока забастовка не подойдет к концу.

По дороге на работу мне пришлось выделывать балетные па, несмотря на то что ботинки были защищены двумя слоями пакетов.

Видимо, мусорщики решили начать забастовку из солидарности с дворниками. Тротуары были заставлены забитыми корзинами, которые консьержи, не предвидя ничего дурного, выставили на улицы, рассчитывая позже забрать пустыми. Повсюду было такое количество мусора, что я был неприятно удивлен. Такого в Париже я еще не видел ни разу. У ресторана раскорячилось кресло, державшееся всего на трех ножках, у входа в булочную лежала куча черствых багетов…

По пути я остановился у банкомата, но он выплюнул мою карточку, будто она, как черствый багет гурману, не понравилась автомату на вкус. «Отказ в операции», – сообщил банкомат. Тогда я запросил баланс счета и понял почему. Мне не перечислили зарплату.

Кто-то решил взбаламутить говнецо, и если они хотели, чтобы я в ответ разразился дерьмом, то их задумка непременно должна была сбыться.

Добравшись до офиса, я сразу же направился к Марианне.

– Не перечислена? – вторила мне она. – Тогда зайди ко мне в одиннадцать.

В данный момент Марианна исполняла обязанности администратора. Очевидно, неотложные вопросы о задержке зарплаты могли подождать, пока она вновь не займет пост кадровика.

– Может, я могу сейчас обратиться к кому-нибудь из…

Я не знал, как по-французски будет «бухгалтерия». Я пришел за деньгами, а не за демагогией.

– Из?..

– Из финансового отдела.

– Зайди ко мне в одиннадцать, – повторила Марианна особенным тоном, каким обычно разговаривают со слабоумными. – Всего доброго.

Сказала как отрезала.

В одиннадцать я был у ее кабинета. Девушка заявилась в одиннадцать пятнадцать с кофе в руках. Мы зашли в кабинет; Марианна нашла подставку под кружку, повесила кардиган на спинку кресла, приоткрыла окно, чтобы проветрить помещение, и, проявив чудеса сообразительности, нашла кнопку включения компьютера, – проделав все это, она и принялась щелкать мышкой, невольно демонстрируя сломанный ноготь указательного пальца.

– А, теперь понимаю…

Интересно, она улыбнулась или распахнула рот для демонстрации желтых зубов?! В любом случае эта гримаса была адресована мне. Я стоял, с угрожающим видом – надеюсь! – нависая над рабочим столом Марианны. На нем красовался цветок, в ядовитых свойствах которого не было сомнений.

– У тебя нет carte de séjour, [69]69
  Carte de séjour– удостоверение личности иностранца, дающее право проживания во Франции более трех месяцев.


[Закрыть]– констатировала Марианна и вновь улыбнулась, будто ждала от меня благодарности за свое потраченное драгоценное время на такой бестолковый вопрос.

–  Carte de séjour?

– Да.

– А это что? – спросил я, обойдя грамматически правильную модель и уложив все в малюсенький вопрос. Раздраженная моим невежеством, Марианна с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза к потолку.

– Не могу точно сказать. У нас до этого не работали иностранцы.

Я знал, что «carte»обозначало «удостоверение».

– Это удостоверение личности?

– Думаю, да.

Марианна производила приятное впечатление человека, которому до лампочки любые необъяснимые загадки природы.

– Где я… могу достать carte de séjour?

– Не знаю. – С этими словами Марианна пожала плечами, задействовав каждую мышцу тела. Недовольство на ее лице означало полнейшее безразличие. – Знаю одно, что бухгалтерия не может перечислить деньги, пока у тебя нет удостоверения.

– И ты мне об этом не сказала? – Самое хреновое было, что мы обращались друг к другу на «tu», словно были лучшими приятельницами, которые делятся секретами макияжа в женском туалете.

– А что, они тебя не предупредили? – спросила Марианна, вне себя от ярости за такую безалаберность со стороны коллег.

– Нет, не предупредили, – ответил я и тут же перешел на французский: – J'ai besoin argent. [70]70
  J’ai besoin argent. – Мне нужны деньги (искаж. фр.).


[Закрыть]– Я изъяснился хоть и грамматически некорректно, но вполне доступно для понимания. – Maintenant. [71]71
  Maintenant– сейчас.


[Закрыть]

–  Tu veux une avance? [72]72
  Tu veux une avance? – Хочешь получить аванс?


[Закрыть]

Аванс? О каком авансе идет речь, если я не получил зарплату за прошедший месяц? Но сейчас было не время пускаться в дебаты с представительницей французского стиля мышления.

– Да, аванс, – ответил я.

– Сейчас все улажу по телефону. – С каждой последующей кнопкой на телефонном аппарате Марианна, казалось, потихоньку расставалась с мрачной гримасой. Она вдруг осознала, что проблема рассасывается; даже несмотря на то, что проблема не касалась ее лично, дело происходило в ее кабинете, и все это вызывало практически такое же раздражение, как если бы это была ее личная проблема. Но сейчас, похоже, все разрешится и ее оставят в покое!

– Они занесут тебе чек сегодня утром, – сказала Марианна после непродолжительного разговора с бухгалтерией. – У тебя есть какое-нибудь удостоверение личности? Паспорт? Carte de…

Неожиданно в моем воображении заплясали жестокие сцены, доставляющие мне неимоверное удовольствие: работники кадровой службы умирают от удушья, подавившись собачьими фекалиями и ростками горшечного растения.

Кристин села на телефон в поисках способов заполучить для меня злополучную carte de séjour.

В прекрасном настроении я ошивался в кабинете Кристин не менее получаса, постепенно пьянея от тонкого аромата ее волос, пока она преодолевала бюрократическую череду телефонных переключений на пути к нужному департаменту.

В конце концов в руках у нее оказался длинный список необходимых мне адресов и документов.

Мне, как гражданину Евросоюза, нужно было явиться в préfecture– главное управление полиции, располагавшееся за цветочным рынком на острове Сите, на противоположном от собора Нотр-Дам берегу Сены. Слушая описание маршрута из уст Кристин, создавалось впечатление, что места там очень живописные!

Все, что требовалось от меня, – взять с собой паспорт, трудовой договор, три фотографии, последний счет за оплату электричества, а также свидетельства о браке всех хомячков, которые у меня были с 1995 года. Для каждого из документов должны быть предоставлены копии, отпечатанные на средневековом пергаменте. Нет problème.

Приятная новость, сообщенная Кристин, состояла в том, что компания предоставляет мне один выходной на разрешение всей этой бюрократической проволочки. «Как цивилизованно», – подумал я.

– Прекрати смотреть на меня так ( comme ça), – сказала она, перехватив мой взгляд, полный благодарности, которую она приняла за вожделение. Отчасти, надо признаться, так оно и было.

–  Comme quoi? [73]73
  Comme quoi? – Как так?


[Закрыть]

–  Comme ça! [74]74
  Comme ça! – Вот так!


[Закрыть]– Кристин рассмеялась и оттолкнула меня.

–  Va travailler! [75]75
  Va travailler! – Иди работай!


[Закрыть]

Как это француженкам удается уклоняться от сексуальных домогательств, не прекращая при этом флиртовать? Господи! До чего же они сексуальные! Даже когда посылают тебя!

Новый день и новый урок о принципах французской жизни: начальство дает тебе один выходной, зная, что тебе понадобятся как минимум три.

Следующим утром я шел в préfecture, прокладывая путь сквозь завалы длинных коробок из-под цветов, разбросанных вокруг неубранного рынка.

Меня вместе с сумкой просветили рентгеном, проверили металлоискателем и отправили в очередь. И все это ради того, чтобы женщина в пуленепробиваемой кабинке, полчаса обслуживавшая нескольких человек, что были передо мной, вернула мне документы, унизительным тоном объяснив, что я не представил копии всех необходимых им страниц и что нельзя улыбаться на фотографиях, сдаваемых в подобные учреждения.

На следующий день она обнаружила, что я не принес счет за электричество, необходимый в качестве подтверждения места моего проживания. Я объяснил ей, что счета нет, так как живу в гостинице. В таком случае, сказала она, требуется справка от работодателя, подтверждающая достоверность информации. Нет, факс, который готовы прислать из моей компании сейчас же, пока я жду в соседнем кабинете, не подходит. Ей требуется оригинал с «живой» подписью. И в любом случае мне никто не позволит сидеть в комнате ожидания, раз у меня нет всех необходимых документов. «А не могли бы вы сообщить мне об этом вчера?» Нет, она пожала плечами: очевидно, не могла.

Наконец-то, уже на третий день, преодолев взмывшую вверх, словно гора, кучу размякших цветочных коробок, раздавленных луковиц, скрежещущих под ногами металлических банок и взметавшихся в воздух газет, я почувствовал прилив гордости за качество и количество собранных документов. Мне позволили войти в заветную дверь и оказаться в мрачной комнате ожидания.

Вдоль стен стояли кабинки с низкими перегородками. Напротив кабинок выстроились ряды стульев, часть которых была занята изможденного вида гражданами – претендентами на carte de séjour. Кто-то из них походил на меня – они пришли в офисных костюмах. Остальные – тоже относительная версия меня, только в юбках. Глядя на них, я призадумался, в какую сумму обойдутся нашим работодателям выходные дни, если суммировать затраченное всеми присутствующими время.

Здесь же была группа людей, которым явно не на что было надеяться. Они, видимо, оказались в этом департаменте лишь для того, чтобы убедить чиновников: Евросоюз уже признал около пятнадцати новых стран-участниц. Может, от моих слов и веет расизмом, но, если принять во внимание аргументы, доносившиеся из шестой кабинки, я был недалек от истины.

–  C’est l’Europe, non? [76]76
  C’est l’Europe, non? – Это ведь Европа?


[Закрыть]– кричал мужчина с черными, словно смоль, усами. – Je suis européen, moi! [77]77
  Je suis européen, moi! – Я европеец!


[Закрыть]

Женщина, сидевшая по другую сторону кабинки, недоуменно смотрела на него. Дамы из пятой и седьмой кабинок на какое-то время приостановили обслуживание клиентов и перегнулись за разделительные перегородки, дабы в случае чего поддержать коллегу.

Из-за стекла доносился шквал односложных слов:

– Эй! Эй!

– Ого!

– Нет, я европеец! Вот дерьмо!

Судьбоносное слово возымело неописуемый эффект!

– О! – Так раздражавшая черноусого женщина сунула документы в пластиковый скоросшиватель.

Мужчина тут же принялся громко кричать о правах человека и тому подобных нелепостях, что ни в коей мере не повлияло на абсолютно безразличное выражение лица его мучительницы. Дамы из пятой и седьмой кабинок вновь вернулись за свою часть перегородки, выпалив в сторону просителя еще парочку восклицаний. Мужчина заявил, что отказывается уходить. В итоге на пороге появился полицейский и с уставшим видом указал ему на дверь. В надежде найти поддержку черноусый обвел комнату глазами, но каждый из присутствующих уперся взглядом в пол. В комнате ожидания госучреждения не место защите гражданских прав.

Буквально через двадцать четыре часа или близко к этому подошла моя очередь. Кабинка номер шесть. Кабина смерти. Я поприветствовал даму бодрым «bonjour»(но без чрезмерной улыбчивости), стараясь произвести впечатление человека, принадлежащего к европейской нации, и, шепча про себя молитву, молча протянул ей папку с документами.

Женщина пометила галочкой наличие соответствующих бумаг в квадратиках с внутренней стороны скоросшивателя, но, добравшись до фото, недовольно поджав губы, сказала:

– Фотографии должны быть разрезанными.

– А! – вырвалось у меня (про себя я подумал: «Merde!»). – Я не знал.

По моему голосу легко можно было догадаться, что я буду неописуемо счастлив не только вырезать фото требуемого размера, но и помассажировать этой даме ступни, с любым ароматическим маслом по ее выбору, позволь она мне тотчас же опуститься на колени.

– Ничего страшного. – Женщина достала ножницы и уверенной рукой ловко отрезала четыре квадратика фотографий. Возвращая одну, она сказала: – Нам нужно только три.

– А себе оставить не хотите?

Этой фразой я надеялся хоть чуть ослабить накопившееся напряжение официальной обстановки, но дама застыла и пристально посмотрела на меня.

Я уже видел заголовки газет:

«АНГЛИЧАНИН ДЕПОРТИРОВАН ИЗ ФРАНЦИИ ЗА СЕКСУАЛЬНЫЕ ДОМОГАТЕЛЬСТВА В ОТНОШЕНИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖАЩЕЙ». «Британия должна выйти из Евросоюза, – требует президент, – это мы, французы, обычно настойчиво проявляем свой сексуальный интерес, а не вы…»

Глядя в ее глаза – карие, но потухшие за годы работы с теми, кто презирает ее за то, что вынужден так бездарно тратить свое время, – я понял, что в этом и кроется основная разгадка. Тот парень с усами неверно истолковал ее взгляд. А я не должен промахнуться.

Взяв фотографию со словами «Я очень triste(расстроен). Это фото не самое удачное» и кинув на снимок злобный взгляд, я быстро убрал его в сумку.

Женщина кивнула и почти – почти– улыбнулась.

– На фотографиях interdit(запрещено) улыбаться, – сказал я. – Непорядок, каждый мог бы быть чуть меньше triste.

– Да, было бы приятно хоть иногда видеть улыбки. – Уголки ее губ сделали микроскопическое усилие над собой и побежали вверх, пока она твердой рукой прикрепила одно из моих фото к розовому скоросшивателю. – Вот ваша временная carte de séjour. А когда будет готова постоянная, вас известят почтовым уведомлением.

– Спасибо большое.

– Всего хорошего.

– До свидания.

Счастливый, я выскочил оттуда, готовый расцеловать мое только что полученное розовенькое удостоверение. 1:0 в пользу меня в моей борьбе с Францией! Ну наконец-то, хотя бы сегодня!

Послеобеденный счет зависел от Алексы – да, от нее. Я позвонил, и мы отлично поболтали. Алекса смеялась над моими рассказами о волоките с документами и в разговоре обронила, что Хью Грант très sexy(ну очень сексуален) в романтической комедии «Ноттинг Хилл». Я принялся судорожно вспоминать – затащил он Джулию Робертс в постель или нет? Спрашивать об этом Алексу по телефону казалось мне невежливым, поэтому я пригласил ее на ланч и стал надеяться на лучшее.

Она удивила меня: предложила пообедать на речном трамвайчике – это такие небольшие теплоходы, переполненные туристами, идущие по Сене от Эйфелевой башни до собора Нотр-Дам и обратно. Вот как? – ведь именно ей не понравилась шаблонная картинка. Может, этот выбор был чем-то сродни уступке? Или это значило, что, по ее мнению, я если и разбираюсь в чем-то, то только в шаблонах и клише.

Я вышел на станции метро «Мост Альма», недалеко от туннеля, в котором погибла принцесса Диана. Немногочисленная группка туристов – большинству из них было чуть за двадцать – стояла посередине моста и любовалась золотистой копией факела статуи Свободы, превращенного в памятник в честь погибшей Дианы. Две монашки в белых одеждах переходили мост по кольцевой развязке, трясясь от страха и рискуя покинуть этот мир очень схожим с принцессой способом.

Река стремительно несла свои зеленые воды, но не доставала даже до ног статуи зуава, колониального солдата, установленной на одной из опор моста. Я слышал, что в особо дождливые времена вода поднимается так, что скрывает его сапоги. А уж если она замаячит ближе к его гениталиям, парижанам пора наполнять мешки песком.

У пристани стояли два речных трамвайчика, похожих на жилые дома из стекла. Алекса сидела на скамейке и, прищурившись, вглядывалась в тусклое солнце. На ней была кожаная куртка, но на сей раз в комбинации с юбкой – мешковатая джинсовая макси, за которой прятались коленки, зато выглядывали гладкие – нежно телесного цвета – икры. Казалось, девушка дюйм за дюймом приоткрывала свое тело.

Наклонившись, я поцеловал ее в щечку.

– Удивлен моим выбором? – спросила она.

Взглянув на ужасного вида махину, я кивнул.

– Я выбрала специально для тебя. Посреди реки мы уж точно не встретим собак.

Теплоходик с прозрачными боками из стекла плыл по Сене. Ощущения были далеки от тех, что испытываешь, находясь на воде. Судно не давало крен, не качалось на волнах, хотя течение было сильным и под мостами частенько закручивалось небольшими водоворотами. Казалось, мы движемся по рельсам.

Сидя на открытой палубе под лучами осеннего солнца, обдуваемый легким бризом, я любовался городом, не отвлекаясь на разбросанный повсюду мусор.

Алекса достала завернутые в фольгу сэндвичи, и тут же раздался приятный хлопок, сопровождающий открытие бутылочек охлажденного пива. А из динамиков тем временем лилась полезная для туристов информация – сначала на французском, затем на английском, немецком, испанском и наконец на языке, напоминающем русский или японский.

Как я понял, кораблик держал курс к центру города и собору Нотр-Дам.

–  A votre droite, – вещал записанный на пленку женский голос, – lʼHôtel des Invalides, la tombe de lʼEmpereur Napoléon Bonaparte.

– По правую сторону от вас, – прорезался оживленный голос американского диктора. – Дом Инвалидов, могила…

По тому, как люди поворачивали голову в тот или иной момент, можно было определить их национальную принадлежность. Одни болгары производили впечатление людей, задавшихся целью все путешествие держать взгляд ровно по курсу.

– Что внутри? – Я начал разворачивать фольгу, облеплявшую сэндвич длиною почти в половину багета.

– Нормандская сосиска – andouille de Vire. [78]78
  Свиные домашние колбаски, которые коптятся в течение месяца, а затем варятся. Отличительная черта – почти черный цвет фарша в готовом продукте.


[Закрыть]

Едва японский диктор успел сказать о Доме Инвалидов, как француз сменил его с просьбой посмотреть налево и пустился в короткие объяснения, что обелиск на площади Согласия является подарком египетского султана…

Вернемся к сэндвичу: половинка багета была начинена кусочками навевающей подозрения серокоричневой субстанции.

– Сосиска? – Скептическая интонация парила в воздухе вместе с речью немецкого диктора о «der Concorde-Platz».

– Да.

Я откусил кусочек и тут же выплюнул его обратно в фольгу.

– У нее вкус… у нее запах… дерьма!

Алексе это показалось весьма забавным, и, рассмеявшись, она сказала:

– Ну, пожалуйста, чур, без твоей любимой темы! Это классический вкус andouille.

Она рассказала мне все о процессе приготовления сосисок. Я потянулся к пиву, желая перебить оставшийся во рту вкус. У меня было ощущение, что я только что впился зубами в жирную задницу свиньи.

– Могла бы выбрать что-нибудь с менее выраженным классическим вкусом.

– Ах ты, англичашка! Можно подумать, у вас не фермы, а заводы, на которых продукты вырастают, уже запакованные в стерильные пакеты. Попробуй тогда другой.

– А с чем остальные? С запахом навоза?

Алекса снова расхохоталась:

– Да ты боишься Францию! Разве нет?

– Боюсь? Я? Открывай сейчас же этот сэндвич!

Алекса принялась разворачивать фольгу. Сэндвич оказался с плавленым желтым сыром, и у него был такой же отвратительный запах. Я не смог сдержаться и отвернулся – как оказалось, в унисон с туристами из Азии, уставившимися на дерево на берегу: японский диктор как раз говорил о площади Согласия.

– Это реблошон, [79]79
  Реблошон – мягкий сладковатый сыр с шафранножелтой корочкой, производится в Савойе.


[Закрыть]– размахивая сэндвичем у меня под носом, сказала Алекса.

Должно быть, решил я, это одна из разновидностей непастеризованного сыра, запрещенного в Великобритании. Судя по запаху, наводящему на мысль об экскрементах, эти сыры делали на скотном дворе.

– Он вкусный. Попробуй!

– О’кей, без проблем. – В этот момент я изо всех сил старался быть похожим на отважного Брюса Уиллиса, но никак не на Хью Гранта. Но Алекса все равно продолжала смеяться.

– Честное слово, он не такой уж и пахучий! Ты еще не пробовал эпуас [80]80
  Эпуас – мягкий бургундский сыр со вкусом, в котором присутствует нотка алкоголя.


[Закрыть]или мюнстер. [81]81
  Мюнстер – мягкий коровий сыр с пикантным запахом.


[Закрыть]Вот у них запах так запах. Нам они очень по душе.

– Что правда, то правда: я и Франция несовместимы.

Алекса ободряюще сжала мою руку и, выдохнув запах только что съеденного сыра мне в лицо, нежно проворковала:

– Ты привыкнешь.

Откинувшись на спинку скамейки, я задумался над этим.

Теплоходик миновал Лувр и теперь проплывал мимо двух барж с песком. Американский диктор, комментируя их назначение, сообщил:

– Здесь – легендарный дом Моны Лизы.

Похоже, в альбомах туристов из Арканзаса будет некое расхождение между снимками и подписями к ним.

– Так, – сказала Алекса, – ты должен заставить себя мириться с запахом, если твоя девушка, прежде чем поцеловать тебя, полакомится реблошоном…

– Может, мне заткнуть нос?

Она пихнула меня в бок, но позволила попробовать на вкус свои губы. Я растворился в удовольствии. Почему-то мысль о том, что я, возможно, являю собой шаблонную картинку – поцелуй во время прогулки на речном трамвайчике вдоль берегов Сены, какая безвкусица, не так ли? – совершенно меня не трогала.

Обхватив Алексу за талию и нежно опустив ее голову себе на плечо, я горделиво подумал: «Ну, ты и везунчик!» Моя манера флиртовать в общем не блистала оригинальностью: на ум вечно приходили только самые отстойные варианты, и все же я определенно нравился Алексе!

Мы так и сидели обнявшись, пока над нами не выросли мощные готические контуры собора Нотр-Дам.

– Что ты делаешь во второй половине дня? – поинтересовался я.

– О! Еду к отцу.

– К отцу? Снова? Я имею в виду…

– Да, у него кое-какие проблемы.

– Какого рода проблемы?

Самые что ни на есть глобальные, подумал я. Банкротство или простатит, как минимум.

– Сердечные проблемы. Родители развелись из-за того, что однажды отец осознал, что он гей. А теперь друг кинул его.

– И ты должна ездить и успокаивать его?

– Да, с его стороны было бы нечестно обратиться за помощью к маме. И в любом случае, она сейчас в Москве, снимает документальный фильм о мафии. Одному Богу известно, когда она вернется в Париж.

– Понятно.

Я подумал, что это не лишено удовольствия – иногда почувствовать себя скучным представителем британского среднего класса.

Мы проплывали мимо построенного в стиле модерн здания Института арабского мира, в то время как группа немецких туристов скептически посматривала на здание с фасадом из стекла, которое, если верить их диктору, являлось «gothische Kathedral».

– Но мы можем увидеться завтра, – предложила Алекса, – найдем чем еще заняться, кроме как чревоугодием.

Я захотел еще раз попробовать сыр не первой свежести. Мы проплывали под мостом, и ребенок, смотревший на нас сверху, присвистнул. Мы не показались ему шаблонной картинкой.

На работе дела тоже более-менее налаживались.

До определенного времени меня крайне раздражало, что мы никак не могли принять какие-то решения. Каждую неделю коллектив собирался на совет (любая встреча называлась советом), для которого я готовил список вопросов, чтобы мои коллеги имели представление, что именно мы будем обсуждать.

На каждом совете кто-нибудь да заводил речь о том, что пришло ему в голову, пока он принимал утренний душ. «Почему бы не одеть всех официантов в килты?» Или: «Я был в ирландском пабе, и у них на стенке висит старый велик – почему бы и нам так не сделать?»

На одном из советов Марк предложил всех официантов нарядить в шляпы-котелки и каждому вручить по зонтику, как у «месье Стида» в фильме «Шляпа-веторок и козаные комбинешоны». ( «Chapeau melon et bottes de cuir»– так, видимо, по-французски звучало название фильма «Мстители».) Не прошло и трех секунд, как все пустились в бесконечную дискуссию, куда официанты будут девать зонтик, когда им придется нести целый поднос сэндвичей с лососем. Стефани даже встала со стула, чтобы изобразить с помощью линейки вступительные титры к длинному, как я полагаю, сериалу. На ней были узкие брюки, подчеркивающие – совсем не в духе мстительницы – бугорки целлюлита на внешней поверхности бедер.

Еще месяц назад меня бы разбирало желание сходить за зонтом и показать им всем, куда я хочу его засунуть. Но сейчас я чувствовал, что совершенно спокойно могу расслабиться, откинувшись на спинку стула, и позволить им наслаждаться этой милой забавой: пусть говорят.

Жан-Мари тоже не проявил ни малейшего беспокойства из-за пустой траты времени. Он даже подыграл своим протеже, когда они перешли на французский. В итоге разговор завершился полнейшим удовлетворением собравшихся, от которого веяло некой эротичностью. Я подумал, что только французы способны достичь оргазма, слушая самих себя.Это был некий акт орального секса, минет под названием «сделай сам».

– Бернар, скажи, есть ли точная дата, когда будут готовы данные о наиболее удачных названиях сети чайных? – не меняя добродушного тона нашего совета, поинтересовался я.

– О! А! – Мне показалось или светлые усы Бернара действительно покраснели? Однозначно, его охватило волнение.

– В какой cabinet d’étudesты обратился? – таков был мой следующий вопрос. Я заранее узнал у Кристин, как будет по-французски «компания по изучению рынка».

– Ну… – Бернар бросил молящий о помощи взгляд в сторону Жан-Мари.

– Тут дело во мне, – объяснил шеф. На его лице читалось значительно меньше удовольствия, чем пару минут назад, когда казалось, что вибратор у него там, где надо. – Это я попросил Бернара прекратить поиски новых вариантов названия. Мне очень жаль, Пол. Нужно было сказать тебе раньше. Но…

– Ты думал, я обижусь? Да нет же, совсем нет! Я англичанин. Мы с должным хладнокровием смотрим в глаза поражению.

Французы ничего не знают о нас, англичанах. Слава богу, смотрят новости на наших региональных телеканалах, когда футбольные фанаты рыдают, стоит их команде вылететь из турнира. А чего стоят записи скрытых камер наблюдения на улицах моей родной Британии, когда ожесточенные драки случаются из-за того, что кто-то без очереди прошмыгнул на парковку перед супермаркетом…

– Так это ты заказал те визитки со слоганом «Мой чай богат»?

В эту минуту все, но только не я, чувствовали себя неловко. Каждый из них был причастен к этому обману.

– Да, именно так и есть, – признался Жан-Мари. – Но ты отлично продвигаешься в других направлениях, и я решил, что название не столь существенная вещь. Понимаешь ли, Пол, слоган «Мой чай богат» – изначально моя идея. И во Франции это название действительно найдет отклик. На твой взгляд, в нем нет ничего забавного или типично английского, но ведь ты не француз.