Текст книги "Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами"

Автор книги: Стефан Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Однажды я решил познакомиться с представителем нашего кадрового отдела, полагая, что именно с ним разрешу вопрос о печати новых визиток (Кристин сказала, что заказ визиток вне сферы ее деятельности, это прерогатива исключительно кадровиков). Я по-прежнему желал видеть свое имя именно в том варианте, в каком его писали еще мои деды и прадеды. К тому же пора было заменить логотип компании, ассоциирующийся с половыми недугами, на более приемлемый вариант – «Время чаепития».

Отыскав кабинет, я постучал в дверь. Вставка из матового стекла была закрыта жалюзи.

– Войдите, – простонал женский голосок.

Оказавшись внутри, я увидел Марианну, ту самую девушку-администратора с топорщащимися во все стороны волосами. Она сидела за столом, на котором не было ничего, кроме компьютера и горшочка с чем-то напоминающим сонную дурь, но, может, это все-таки была фиалка.

–  Oh, vous êtes human resources aussi? [56]56
  Oh, vous êtes human resources aussi? – О! Вы еще и в кадрах работаете?


[Закрыть]– спросил я по-французски.

– Non.

Марианна пустилась в долгие рассуждения, суть которых, кажется, сводилась к тому, что в качестве администратора она работает с девяти до одиннадцати утра и еще какое-то время после обеда. Слушая ее, я стоял и думал о том, что специалист по кадрам не должен в принудительном порядке выполнять еще и дополнительную работу. Но была ли Марианна специалистом по кадрам? Выслушав первый поток жалоб, я уже не утруждал свой мозг переводом. Девушка выражала недовольство чьим-то возмутительным поведением, и казалось, что этому не будет конца. «Почему бы тебе не найти компанию, нуждающуюся в сварливой, вечно ноющей особе? Устройся на полный рабочий день, и никто тебя не будет дергать», – хотел сказать я, но, подозревая, что это не ускорит процесс оформления визиток, благоразумно промолчал.

Пока она говорила, я взял листок и разборчиво, печатными буквами, написал новое название: «Время чаепития».

– Хорошо, вы сможете получить их только в конце следующей недели, – сказала Марианна.

– На следующей неделе? – простонал я.

– В конце следующей недели, – уточнила она.

– Хорошо, я приду за ними в пятницу.

– Лучше в понедельник, так чтобы уж наверняка, – посоветовала Марианна, гордясь своей работоспособностью.

Ну, хотя бы частичный успех. Через десять дней у меня будет материальное подтверждение того, что я не намерен сдаваться в этой войне за логотип. С нами, бриттами, шутки плохи!

Следующим пунктом моей программы под названием «Уважение к начальству» значилась Кристин.

Утром я прибыл на работу достаточно рано, Кристин, как мне было известно, всегда приходила задолго до начала рабочего дня. Зайдя в кабинет, я поставил кофе на стол и небрежно коснулся ее губ – это было как обязательная программа соревнований. Однако, целуя ее, я чувствовал, что бужу в ней Франкенштейна. Движения языка Кристин, скользившего вдоль моего нёба, напоминали работу дантиста, изучающего ротовую полость пациента. Это был поистине французский поцелуй!

Задыхаясь от страсти, девушка выдохнула:

– Идем, – и увлекла меня за собой в дамскую комнату.

Едва успев закрыть дверь изнутри, она прильнула ко мне, и нас накрыло безумство. Мы целовались взасос, бурно лаская друг друга.

Но только в моей голове успела пронестись мысль: «Черт, почему ты не носишь с собой презервативы?» – как Кристин, только что стонавшая:

– О-о! – вдруг отпрянула. Ее милое личико исказила гримаса глубокого сожаления.

«О чем такая скорбь? – изумился я про себя. – Ведь мы еще не наделали глупостей».

– Что случилось? – произнес я вслух.

– Нам надо остановиться.

– Почему?

–  J’ ai un petit ami, – ответила Кристин.

Маленький друг? Что она имеет в виду? Или это иносказательное выражение для «миниатюрное влагалище»?

Видя, что я в замешательстве, она добавила:

–  Un fiancé. [57]57
  Fiancé—жених.


[Закрыть]

«Нет проблем, – хотел сказать я, – я не ревнив. Мы уладим этот вопрос».

Но как сказать все это по-французски? Решив не ломать голову, я просто шагнул к ней ближе.

–  Non, ça ne va pas, [58]58
  Non, ça ne va pas. – Нет, так не пойдет.


[Закрыть]– произнесла Кристин, глядя на меня с неописуемым сожалением; при этом она вытянула руки вперед, словно собиралась оттолкнуть меня.

Произошедшее было помешательством, как она попыталась объяснить мне. Ей двадцать пять, и она хочет замуж. Хочет детей. Ее жених отличный парень, и она не готова потерять его из-за романа с англичанином, всего на год приехавшим в Париж.

– Но… – Я пытался найти доводы более убедительные, чем: «Уверяю тебя, секс с англичанином, всего на год приехавшим в Париж, никоим образом не разрушит ваши отношения» или «Не переживай, я ничего не скажу ему».

– Но почему? – в итоге выдавил я на французском, глупо размахивая руками у своих искусанных губ. Я не мог оставаться равнодушным, глядя на ее милое личико.

– Это было моей ошибкой, – сказала Кристин. – Ужасная ошибка… – Она хотела, чтобы я простил ее. – И спасибо, – добавила она.

– За что спасибо? – Я не был настолько самолюбив, чтобы вообразить, будто одним-единственным поцелуем способен довести девушку до оргазма.

– Спасибо, что ты так по-английски вел себя. Ты – настоящий джентльмен. Позволил мне поцеловать тебя без…

«Да нет же! Я не имею никакого отношения к этому чертовому английскому джентльмену», – чуть не вырвалось у меня. Если под джентльменом она имела в виду мужика, который не мечтал бы переспать с ней сию же секунду, то таких джентльменов я знаю только в лице не достигших половой зрелости юнцов, ждущих, когда у них на лобке завьется поросль. Кристин, очевидно, не догадывалась, что мы, бритты, далеко ушли в своем развитии со времен, описываемых в романах Джейн Остин. Только ее героини могли быть уверены, что застрахованы от соития, случись им дать положительный ответ на приглашение прогуляться в лесу. И даже леди Ди занималась этим, спрятавшись за дерево со своим инструктором по верховой езде, не так ли? Здесь, в кабинке женского туалета, моими поступками не руководила ни одна «джентльменская» мысль!

– Извини меня, мой англичанин, – нежно проворковала Кристин и ушла, оставив меня один на один с эрегированным дружком.

«Да пошел ты, мистер Дарси, а заодно и ты с ним, Хью Грант! [59]59
  Мистер Дарси – герой книги Хелен Филдинг «Дневник Бриджит Джонс» и одноименного фильма, где в роли Дарси снялся Колин Фирт, а Хью Грант исполнил роль Дэниэла Кливера.


[Закрыть]Как, по-вашему, должен совокупляться представитель нашей нации, если вы – такие популярные – являете собой образец вежливости?!» – с горечью подумал я.

Что ж, забастовка официантов, по крайней мере, привнесла в мою жизнь и некоторые приятные моменты.

После того сумасшедшего дня, когда во всем царил хаос, владельцы кафе сбились с ног, собственноручно обслуживая клиентов, – под ударом, по сути, оказались все шикарные рестораны, – и в конце концов многие объявили набор нового персонала.

Неожиданно посетителей стали обслуживать ужасно медлительные, но симпатичные студенты. Некоторые из них раньше работали в зловонных ресторанах быстрого обслуживания, получая за свой труд мизерную оплату. Теперь же у них появилась перспектива заработать чаевые и избавиться от бейсболок, обязательных на прежнем месте.

Приятно обедать, будучи обласканным улыбкой Амели Пулен [60]60
  Амели Пулен – героиня фильма «Амели» в исполнении Одри Тоту.


[Закрыть]или начинающего героя-любовника!

Эти ребята понятия не имели об ингредиентах блюд, у них валились из рук тарелки, путались счета… А у меня создавалось ощущение, что я снова в Англии, где к профессии официанта относятся как к временной работе, не требующей особых навыков.

Во всем этом был свой кайф, сродни тому, как если бы ты всю свою сознательную жизнь смотрел исключительно интеллектуальные фильмы Ингмара Бергмана, а потом вдруг открыл для себя комиков из группы «Монти Пайтон».

Многие из этих ребят были счастливы поговорить на английском, услышав, как я коверкаю слова на французском. А я был счастлив, что общение со мной доставляло им удовольствие (несмотря на то что процесс моего лингвистического обучения от этого только страдал). Мне даже удалось заполучить парочку телефонных номеров. От девушек, конечно!

Понаблюдав недельку за молодежью, бодро занявшей их места, официанты начали созревать для мысли, что могут остаться не у дел. В один прекрасный день, так же неожиданно, как и исчезли, «черные жилеты» вернулись на свои места. Надписи на стикерах (о дежурном блюде) стали еще более неразборчивыми, а время пребывания официанта у вашего столика побило прежний рекорд по краткосрочности. Как это всегда и случается в Париже, казалось, что жизнь вернулась на круги своя. Ничто, даже забастовка в жизнеобеспечивающей для Франции сфере – общепите, – не могло надолго отклонить курс каждодневной суеты от заданной траектории.

Мне пришлось снова привыкать к ненависти со стороны официантов.

Последней каплей оказалась история с визитками.

Сентябрь подходил к концу, когда вечно раздраженная Марианна принесла мне визитки.

Сквозь прозрачную упаковку я видел, что мое имя было исправлено. Отлично!

Но вместо «ВД» был представлен новый слоган – «Мой чай богат».

«Мой чай богат»? Вот уроды!

Марианна не спешила, очевидно, ожидая материала для сплетен по поводу моей реакции.

–  Merci, – сказал я с невозмутимым видом английского офицера, которому только что протянули револьвер, чтобы он исполнил намерение, вышибить себе мозги. Полагаю, это лучше, чем позорно признать собственное поражение.

Убедившись, что Марианна по-прежнему наблюдает за мной, я выбросил всю упаковку с визитками в корзину для мусора, даже не потрудившись распаковать ее.

ОКТЯБРЬ: Одной ногой в дерьме

В какой бы точке Парижа я ни оказался – в местах скопления туристов или обычном жилом квартале, – я вечно вляпываюсь в собачье дерьмо, в буквальном и переносном смысле слова

Как нам всем известно, французы обожают улиток. На их языке это звучит так: escargots. Один из излюбленных способов приготовления улиток сводится к тому, чтобы просто запечь их на гриле, живыми. Прежде чем приступить к готовке, улиток нужно посолить, что равнозначно обработке кислотным раствором, из-за чего несчастные создания избавляются от скопившейся слизи, пытаясь таким образом защититься. Иными словами, люди просто вынуждают улиток испражняться, с целью очистить внутренности от грязи. Даже французы не едят улиток с дерьмом.

Принимая во внимание – такую жестокость, уверения французов в любви к этому существу могут показаться странными. Однако не только редкие представители французской нации, но и более редкие экземпляры улиток все же осознают, что Франция воздает приносимым в жертву брюхоногим моллюскам наивысшую честь: ведь ее столица, по сути, является гигантской улиткой.

Я и сам не подозревал об этом до определенного времени. Открытие свершилось в первую субботу октября.

Утро выдалось мрачным, таким, когда ты первый раз после лета с большой неохотой натягиваешь свитер. Казалось, парижане стали передвигаться по улицам еще более стремительно, как будто они до смерти были напуганы мыслью, что товары в магазинах закончатся, прежде чем до них доберутся.

Я сидел на открытой веранде кафе и с выражением блаженства на лице смотрел перед собой. Не на женщин, хотя они, как всегда, радовали глаз. Я любовался яркой палитрой осенних красок. Напротив кафе стоял прилавок с фруктами и овощами, какого я не видел еще ни разу. Все только свежее, и ни миллиметра пищевой пленки. Пышные пучки редиса с листьями… До меня дошло, что никогда прежде я осознанно не вглядывался в листья редиски. На прилавке была масса абсолютно незнакомых мне продуктов. Большие белые луковицы. Надпись на ценнике гласила: Fenouil. Пришлось заглянуть в словарь: фенхель. Ах да, я пробовал его в каком-то рыбном ресторане, но только в виде кусочков, приготовленных на гриле. Эти штуки были твердыми и огромными, как человеческое сердце, а рассеченные зеленые артерии выходили прямо из макушки… Рядом с прилавком стояла огромная корзина с бобовыми стручками, разу крашенными природой в белые и красные крапинки. Ценник говорил: Ecosser. «Шотландец» – такой вариант предложил мне словарь. Нет. Шотландец покрывается красными пятнами, когда его назначают тренером футбольной команды, а содержимое корзины все же больше похоже на бобы. Рядом – захватывающие дух груды свежих фиолетовых плодов инжира и гроздья мелкого сочного винограда. Забрызганные грязью, гроздья казались настоящими, будто и правда только что сняты с лозы, – ничего общего с блестящим подобием винограда, знакомого мне по английским супермаркетам.

Пока я наблюдал за всем этим, глотая слюнки, один из торговцев, перегнувшись через прилавок, запустил пятерню в груду лесных грибов и захватил полную горсть шероховатых, с коричневыми шляпками белых; ножки грибов были в земле. Это смотрелось так эротично! Особенно если ты сам, как этот гриб, всегда готов предстать в своем истинном обличье.

С трудом оторвав взгляд от гастрономического царства, я сосредоточился на карте Парижа в моем путеводителе. Каждый из двадцати городских округов был отмечен на ней определенным цветом. И вот тут-то я впервые обратил внимание, что они расположены в виде спирали, отправной точкой которой служит маленький прямоугольник, первый административный округ. Второй изображался чуть большим прямоугольником, нависшим над первым. По диагонали направо шел третий, а ниже четвертый, а еще ниже, на левом берегу реки, – пятый. И так далее: двигаясь по спирали из цифр, ты добирался до двадцатого округа, в дальнем краю, на северо-востоке кольцеобразного мегаполиса.

Подобное расположение городских округов делало город похожим на панцирь улитки. Саму же улитку, вероятно, съели давным-давно.

Я пробежался взглядом по карте еще раз, теперь уже на предмет достопримечательностей. В первом округе – Лувр. А во втором? Видимо, ничего. Хотя… Одно-единственное серое пятнышко, за которым, похоже, скрывается что-то интересное. «Bourse»– гласила надпись. Я обратился к словарю: «Кошелек; фондовая биржа; мошонка (разг.)». А-а-а-а, знаменитый квартал Биржи.

Третий округ – это центр Помпиду. Четвертый связан с площадью Вогезов. В моем путеводителе о Place des Vosgesговорится как о «площади с изысканной архитектурой XVII века». Во времена «правления королей она служила местом проведения турниров. Именно на ней французский король Генрих II был смертельно ранен случайно обломившимся копьем соперника, графа Монтгомери, в рыцарском поединке» – как видите, еще одна причина ненависти французов по отношению к британцам.

В пятом округе находился Пантеон, «крупное сооружение, выполненное в классическом стиле, служащее усыпальницей для величайших деятелей Франции». Несколько жестоко по отношению к ним, решил я, собрать всех в одном месте, только из-за того, что природа наградила их выдающимся умом!

Улитка продолжала шириться, с каждым новым витком своего панциря открывая моему мысленному взору памятники культуры и архитектурные шедевры, с которыми я еще не был знаком.

Вплоть до сегодняшнего дня город, приютивший меня на время, был обделен моим вниманием в силу овладевшей мною хронической лени. Нет, проявив должное почтение, я, конечно, совершил ознакомительный тур по основным достопримечательностям: Лувр, безусловно Нотр-Дам, Национальный центр искусства и культуры имени Жоржа Помпиду – все это я видел, прогуливаясь по французской столице, но большую часть времени в истекшем месяце я все-таки провел за работой или… сидя без дела и пытаясь насытить кровь кофеином и алкоголем.

Если вы, как и я, считаете, что бокал пива и футбольный матч, транслируемый в прямом эфире, способны сделать вас, хоть и ненадолго, счастливым человеком, тогда вы будете с удовольствием проводить вечера и уик-энды, просто зайдя в один из многочисленных «английских» пабов в Париже. Вы делаете заказ в баре, нисколько не опасаясь оскорблений со стороны гнусного типа в жилетке, на английском – легкая передышка от унижений. Все, что остается после, – наслаждаться закуской типа chicken tikka masala(хрустящие кусочки курицы под густым томатным соусом со специями), чей вкус уносит вас в настоящиеанглийские пивные.

Единственным оправданием тому, что я до сих пор не обрыскал весь Париж в поисках новых культурных открытий, служила моя болезнь. За многовековую историю нашей цивилизации встречалось множество недугов, способных ввести в ступор светил в области медицины. Некоторые болезни столетиями не признавались как клинические. Например, в Средние века эпилептический припадок лечили путем сжигания старой овдовевшей женщины, которая, на свою беду, завела черную кошку и была к тому же изуродована бородавкой на носу. Перебравшись в Париж, я наблюдал у себя симптомы, которые не упоминались ни в одном из медицинских справочников. Я не мог быть уверен наверняка, но мне казалось, что у меня вот-вот начнется приступ… Но об этом следует рассказать поподробнее.

После того как я выпил кофе и закончил созерцать пучки редиса, я отправился на пешеходную улицу Монторгей. Вымощенная белой плиткой, она являла собой средоточие многочисленных кафе и продуктовых магазинов, от которых, на мой взгляд, определенно веяло эротизмом. Я шел посмотреть Bourse [61]61
  Bourse – биржа.


[Закрыть]– не нечто розовое и волосистое, а замысловатое сооружение из камня, напоминающее античный храм. В прошлом здесь совершались биржевые сделки, как следовало из перевода, приведенного в моем словаре.

Движение на примыкавших к Бирже улицах было более чем оживленным: полно машин с нервными водителями и полно юрких скутеров. Пятничным вечером в Париже, находясь в самом центре его деловой активности, глупо надеяться, что встреча с двуногими представителями рода Homo sapience, пусть и за рулем, исключена. Нет, их вовсе не сносит, словно ветром, из района офисов и бизнес-центров только потому, что рабочая неделя подошла к концу.

Неожиданно для себя, двигаясь на восток, я оказался на улице Сен-Дени… Признаться, я давно не видел столь отвязных проституток, как те, что наводнили этот известный квартал. Наверное, со времен Бангкока, где мне однажды пришлось пулей вылететь из местного бара, когда не достигшие половой зрелости девчонки, усевшиеся мне на колени, стали спрашивать наперебой: «Не желаете ли минет, мистер?»

Эти, парижские, девицы были, конечно, не так молоды. Наоборот, готовые по первому зову выпрыгнуть из трусиков и зазывно расстегнутых блузок, они напоминали, скорее, спелый инжир. Брови выщипаны в тонкие ниточки, губы накрашены до умопомрачения. Выбор – на любой вкус и цвет: темнокожие, азиатки, белые, похожие на подростков, те, кому под тридцать, под пятьдесят…

Крутившиеся вокруг мужчины с интересом рассматривали ассортимент, узнавали цену и – очень часто – входили в заведение.

В отличие от Амстердама здесь не было витрин, и все происходящее казалось мне чрезмерно вызывающим. Эти дамочки, выстроившиеся вдоль тротуара, делали все, чтобы завести мужиков. И если бы не мой панический страх заразиться СПИДом, то не исключено, что и я бы нырнул в этот волнительный океан секса…

Свернув в переулок, я почувствовал облегчение (не поддаться соблазну все-таки стоило трудов), и в ту же самую секунду поскользнулся на куче собачьего дерьма. Оно расползлось прямо посередине вымощенной улицы и как будто бросало вызов моим потерявшим всякую силу половым желаниям: «А вот и я!»

Как же я мог его не заметить?

Где-то поблизости раздался смех. В дверном проеме в нескольких метрах от меня стояла проститутка. Ей было за пятьдесят, и она напоминала восковую фигуру Мэрилин Монро, оплывшую из-за сбоя в работе кондиционеров в музее мадам Тюссо.

–  La merde, – прохрипела она прокуренным голосом, – qu’on voit danser le long des golfes clairs. [62]62
  La merde… qu’on voit danser le long des golfes clairs. – Дерьмо… которое видим танцующим вдоль ясных заливов.


[Закрыть]

Я понял только «la merde», a по поводу остального мне показалось, что она напела какой-то типично французский гимн о назначении тела. И только месяцы спустя я узнал, что на самом деле дама остроумно пошутила, перепев старенькую песню под названием «La Mer», что в переводе – море. Только во Франции может быть интеллектуально развитая проститутка!

Вот она, моя болезнь – уникальная способность моих ног находить тепленькое местечко в ближайшей по ходу движения куче дерьма. И чем больше я стремился открыть для себя Париж, тем больший ущерб наносил своей обуви.

Если верить статье, на которую однажды наткнулся в Интернете, я был не одинок – ежегодно шестьсот пятьдесят парижан оказываются в больнице, проделав сальто возле одной из куч. А в целом на улицах Парижа собиралось до пятнадцати тонн дерьма, оставленного двумястами тысячами собак. «Двести тысяч, – подумал я, – это ведь превышает численность армии Чингисхана!»

Подгоняемый этой мыслью, я решил принять меры.

Отправившись в магазин уцененных товаров, я запасся огромным количеством до смешного дешевых северокорейских тряпочных кед для пеших прогулок. Неприхотливую обувку я изгваздывал в собачьем дерьме за один выходной, а возвращаясь в отель, просто выбрасывал кеды в ближайшую урну. Экология в городе от этого не выигрывала, но вот ковры в отеле – да! Консьерж проявлял чудеса деликатности, каждый раз делая вид, будто не замечает, что я дефилирую мимо него в одних носках.

Для рабочих дней у меня был иной вариант: я пополнил запасы своих защитных средств десятками мусорных мешков с фиксирующей резинкой по краю, которые натягивал на обувь подобно галошам. Да, конечно, люди в метро пялились на меня, и мне нужно было быть начеку, чтобы не забыть снять мешки прежде, чем попадусь на глаза сплетнице Марианне. Но оно того стоило!

Однако это было исключительно воздействие на симптомы, а не излечение болезни, как таковой. Кроме того, я вышел на новую стадию своего недуга: начал вляпываться в дерьмо не только в прямом, но и в переносном смысле этого слова.

Например, на работе. В один из дней я отправился к Бернару начистоту поговорить о визитках. Ведь очевидно, что это дело рук Бернара, – разве нет? «Мой чай богат» – его произведение, которое я пытался убить в зародыше.

– Ия? Ия? – округлял он глаза, в очередной раз демонстрируя свой талант в произношении односложных слов.

В такие моменты мне казалось, что я наблюдаю французскую версию мультфильма о Дорожном Бегуне, скрывающемся от Хитрого Койота: [63]63
  Дорожный Бегун и Хитрый Койот – герои популярного мультсериала «Звезды космического Джема» режиссера Чака Джоунса.


[Закрыть]«Нет. Ия не делаю эйти визитки».

С трудом сдерживая ликующую улыбку, Бернар выдавал себя усами: они подергивались. Он выглядел очень довольным, что смог пресечь мои обвинения. Таким довольным, что даже не пытался спрятать спортивный журнал, который читал до моего прихода.

– Если ты читаешь это, у меня есть повод думать, что ты уже прочел мои доклады? – язвительно произнес я.

– Эсо? О, йя смотрю эсо, потому что там мы в большой рекламе.

Бернар открыл журнал на развороте, где действительно красовалась реклама высококачественной мясной продукции Жан-Мари. Лицо знаменитого лопоухого игрока французской сборной по регби выражало высшую степень блаженства, очевидно, вызванного непропеченным гамбургером.

– Супер, да? Эсос спортсмен делает эсо для нас, потому что он дружить со мной. – Бернар излучал едва ли меньшее, чем его друг на фото, удовольствие: ведь я оказался в неловком положении, вляпавшись по полной в… подстроенную им ловушку.

За пределами офиса ситуация повторялась. Созвонившись с одной из официанток, чей телефончик удалось заполучить во время забастовки сердитых жилеток, я пригласил ее пообедать в воскресенье. Однако еще до нашей встречи она прислала мне леденящее душу письмо по электронной почте с вложением под названием «Очень важное для меня».

Я открыл вложение и из всего, что мне удалось понять, заключил: речь идет о каком-то духе, навещающем девушку и объясняющем ей, что суть tristesse(печали) в joie(радости), и наоборот.

«О боже, – пронеслось у меня в голове, – выбирайся-ка поскорее из этого дерьма!»

«Нет, нет, дружок, – тут же раздался голос из моего паха, – измажься по полной».

Высокая блондинка, еще студентка, прятавшая от чужих взоров то, что обещало быть роскошным телом, под мешковатого вида одеждой… У нее была очень светлая кожа, курносый носик, который так и хотелось нежно прикусить, и малюсенькая родинка на левой щеке, словно специально созданная для поцелуев… Лицо, такое чистое и естественное в своей красоте, не было испорчено макияжем… И мне безумно нравилось то, что девушка была из тех, кто не придает значения своей красоте…

Алекса, так ее звали, прекрасно говорила по-английски. Она обучалась искусству фотографии… О, это лучший предлог для девушки, предлагающей вам раздеться!

Итак, вместо того чтобы удалить ее письмо из почты, а ее саму из моей жизни, я написал в ответ какую-то нелепицу: мол, встреча с ней будет для меня сплошной joie, не омраченной ни каплей tristesse(да, тяжелый вздох, мне жаль). И дальше я только и делал, что фантазировал насчет грядущей фотосессии.

Я предложил встретиться на Монмартре, располагавшемся в восемнадцатом округе, в том месте, откуда друг Амели Пулен смотрит на нее в телескоп.

Я заказал прогулку на ультрамодном фуникулере – вагончики, бегущие вверх, доставляли всех желающих к самой вершине Монмартра, к белоснежной, словно свадебный торт, базилике Сакре-Кёр.

Я был на месте на пять минут позже назначенного времени, но, к счастью, Алекса опоздала на четверть часа, что в общем-то свойственно всем парижанкам.

Встретившись, мы обменялись приветствиями и целомудренными поцелуями в щеку. Девушка источала неимоверную сексуальность, хотя и запрятанную под потертую кожаную куртку, мешковатый свитер и джинсы с прорехой на колене. Это обнаженное колено смотрелось сногсшибательно! За плечом у Алексы болтался фотоаппарат.

От меня тоже исходили потоки невостребованной сексуальности, и, несмотря на то что наверху было довольно ветрено, я оставил ворот рубашки расстегнутым. Мне хотелось продемонстрировать наличие исключительно мужского достоинства – растительности на груди – в надежде, что Алекса найдет это фотогеничным. (Не то чтобы волосы отличались особой густотой, но все, чем я располагал, было открыто ее взору.)

– Рад видеть тебя вновь, – сказал я.

– Ага, – бросила она в ответ, очевидно, мысленно оценивая меня на предмет светочувствительности.

Оставив за спиной перуанских флейтистов, развлекавших толпы фотографирующихся туристов, мы отправились любоваться многообразием парижских крыш.

Во времена Ван Гога Монмартр был загородным местечком, куда художники приезжали в поисках вдохновения, свежего воздуха и дешевой выпивки. Теперь же Монмартр безраздельно поглощен городом. Но здесь все же витает особое настроение, возможно, благодаря тому, что ты оказываешься надгородом. Отсюда можно вглядываться в запутанный лабиринт серых крыш, которые, вероятно, мало изменили свой облик с прошлого столетия. Справа от нас пряталась за золотыми каштанами Эйфелева башня; высотки, случайно затесавшиеся в ряды нарядных домов, казались чужеродными, хотя постепенно взгляд добирался и до современных строений на окраинах города. Присмотревшись, я разглядел бело-голубые конструкции центра Помпиду и конечно же башню Монпарнас, [64]64
  Самое высокое здание в Париже (59 этажей, 210 метров).


[Закрыть]пронзающую сердце Парижа, словно черный стеклянный кинжал… И снова крыши, крыши, крыши… Париж казался мне скопищем полных романтики чердаков, забравшись на которые подрастающие бодлеры, должно быть, заполняют свои блокноты стихами… При этой мысли я не мог сдержать улыбки.

– Эта картинка так шаблонна, – с досадой констатировала Алекса.

«Что это, – задумался я, – то, что для меня joieдля нее tristesse?»

– Для меня это не шаблон, я здесь впервые.

– Хм… – раздалось в ответ.

Я развернулся спиной к «шаблонной картинке» Парижа. «Давай, поддержи разговор, – подталкивал я сам себя. – Спроси, а что нравится ей».

– Тебе понравился фильм «Амели»? – С этими словами я изобразил, будто направляю подзорную трубу на улицу, что лежит внизу, на расстоянии около тридцати метров.

– Ну… – пожала плечами Алекса. – Жене – отличный режиссер, но мне ближе по духу фильм «Деликатесы». [65]65
  «Черная комедия» Жан-Пьера Жене и Марка Каро, получившая многочисленные награды. По сюжету мясник, отец девушки Жюли, готовит деликатесы из ее возлюбленных.


[Закрыть]Ты смотрел?

– Нет. О чем он?

– О чем?

Она задумчиво хлопала ресницами. Видимо, фильм был чересчур хорош, чтобы содержать какую-то сюжетную линию. «Еще одна оплошность», – подумал я.

– Там полно крупных планов. – В голосе Алексы чувствовалось раздражение. – Практически половину фильма на экране только глаза Одри Тоту.

– Почему бы нет? Красивые глаза, – попытался пошутить я, догадавшись, что она говорит про «Амели».

– Вот именно, – снова раздался возмущенный голос Алексы.

На мгновение меня охватила паника. Я подумал: «Может быть, Алекса решила, что я пригласил ее с целью прочитать мне лекцию на тему „Эстетика современной Франции“? Но это не сблизит, а разобщит нас, прежде чем дело дойдет до главного!»

К счастью, разговор перешел в более спокойное русло, когда мы направились к палаткам, торгующим худшими из когда-либо встречавшихся мне копиями Ренуара. Я рассказал, как оказался в Париже, Алекса поделилась впечатлениями об Англии (в Лондоне она жила целый год, работая ассистентом фотографа), и только вскользь мы коснулись ее мнения о будущем современной французской эстетики (видимо, эстетику ждет что-то в духе фильмов Уолта Диснея).

Со временем я понял, что Алекса не настроена враждебно, а просто честна. Она прятала свою привлекательность за мешковатым свитером, а мягкость своей натуры – за откровенными высказываниями, которые, вполне возможно, отпугивали мужчин (за что я благодарен Богу.)

Ближе к Мулен Руж я все же ухитрился влететь в засохшую субстанцию, оставленную нашими четвероногими друзьями; она напоминала вонючую марку какао-порошка. Как следствие, мне пришлось исполнить канкан, стуча о дерево башмаками в попытке сбить приставшие экскременты. И надо же быть таким придурком, чтобы надеть сегодня приличные кроссовки, а не корейские кеды!

Надо признать, Алекса прекрасно справилась с ситуацией. Сначала она просто стояла, не нарушая потока извергаемых мною ругательств. Потом, не выдержав, указала на сточную канаву, где я смог отмыть в луже налипшую грязь. Казалось, ее нисколько не смущало это происшествие, как и потоки брани из моих уст. Ну что же, все не так плохо, старина, подумал я, твое умение вляпываться в дерьмо хоть как-то разрядило атмосферу…

Мы зашли в кафе. Вдохновленный вкусом свежевыжатого апельсинового сока, спелыми инжирами и омлетом, украшенным ломтиками копченого лосося, я решился на предложенный Алексой разговор о моем недуге.

– Причиной всему моя внутренняя психологическая проблема, которая никак не проявлялась, пока я не столкнулся со спецификой тротуаров Парижа… Это что-то вроде дислексии. [66]66
  Дислексия – неспособность к обучению и восприятию устной и письменной речи.


[Закрыть]Ты слышала о таком заболевании?

– Да, – кивнула Алекса. То, как она очищала сочный фиолетовый инжир, показалось мне символичным.

– Так вот, я в своем роде дислексик. Или дальтоник. Кто-то не чувствует разницы между значениями слов, кто-то не видит разницы в цвете, а я не распознаю собачьи экскременты. Я – говнолексик.

– Ты слегка зациклен на этом, нет? – Алекса вывернула шкурку плода и с наслаждением вонзила в мякоть острые зубки.