Текст книги "Искатель, 2000 №7"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Виталий Витальевич, выпейте кофе, – сказала соседка.

Чашку он глотал торопливо, словно стеснялся покойницы. Живой, кофе пьет.

… Ирина умерла. Не смерть страшна, а весть о ней, вид покойной, прощание, похороны, опустевшая квартира. И ожидание еще чего-то более страшного…

– Виталий Витальевич, надо ее в морг, машину вызывать.

Соседка протянула бумажку с номером телефона конторы, которая увозила трупы.

– Я давно звонила, а не едут.

Лузгин набрал номер и долго объяснял, что нужен санитарный транспорт. То ли от горя говорил нескладно, то ли работник был пьян, но разговор вышел, как теперь выражаются, упертый. Наконец работник оборвал беседу одним словом:

– Приедем.

– Когда?

– Откуда я знаю?

– Ведь она лежит. – Лузгину вдруг показалось, что он вызывает врача к больной жене.

– Мужик, у нас работы по самые… До пупа, короче.

– Хотя бы примерное время…

– В течение ночи.

– Но сейчас семь вечера.

– Мужик, у тебя один труп, а у нас шесть заявок при одной труповозной бригаде.

Лузгин вернулся на свое место – к изголовью жены.

… Ирина умерла. Она хотела жить, как и все. Психоаналитики утверждают, что есть инстинкт смерти. Глупость. Инстинкта смерти нет и быть не может, как и инстинкта быть голодным, битым, бедным, несчастным. Все инстинкты живого направлены на жизнь…

– Виталий Витальевич, поберегли бы силы для похорон, – посоветовала соседка.

Звонил телефон. Лузгин взял трубку.

– Слушаю.

– Вы сейчас вызывали санитарный транспорт? – спросил молодой энергичный голос.

– Да.

– И когда пообещали забрать труп?

– В течение ночи.

– Я представляю тоже похоронную службу, но коммерческую. Мы готовы приехать через полчаса.

– Берете плату?

– Конечно, но вполне умеренную.

– А это… официально?

– Предъявим лицензию и выпишем квитанцию.

– Приезжайте.

Он назвал адрес. Соседка напомнила, что завтра утром надо ехать в аэропорт встречать дочку, и велела выпить еще чашку кофе. Опять звонили с работы, предлагая помощь. Завлаб звонил уже в третий раз. Но Лузгину хотелось одного: сидеть в изголовье жены.

…Ирина умерла. Марк Аврелий говорил, что умерший либо ничего не чувствует, либо чувствует иначе. В первом случае человеку все равно, во втором случае он жив. Ирина ничего не чувствует, ей все равно…

И в Лузгина, верящего в логику и науку, прострельно впилась мысль: Богом наказана не Ирина, Богом наказан он за измену жене, за равнодушие к ней и за то, что дело ставил выше отношений с Ириной. Лузгин вскинул голову:

– Как тихо…

Он подошел к проигрывателю, сунул кассету и зафиксировал слабенький звук: концерт для арфы и флейты Моцарта. И стало еще тяжелее, потому что музыка потянула душу прямо-таки физически, как бесконечно ноющая струна; стало как в крематории.

Но приехала коммерческая похоронная фирма. Деловые молодые люди с новенькими белыми носилками и мешком-пакетом черного пластика. Они заполнили какие-то бумаги, получили деньги, выписали квитанцию. И начали творить страшное – они уносили Ирину. Лузгин сделал инстинктивное движение, чтобы им помешать…

Умереть – это навсегда покинуть родной дом.

К концу рабочего дня уплотнялся смог за окном, уплотнялся воздух в кабинете и, казалось, уплотнились мозги в голове. Смог за окном – из-за автомобилей, воздух в кабинете – из-за малой кубатуры, мозги в голове – из-за нудного перемалывания мыслей о смерти Лузгиной и украденного осмия. Задача для сыщика вроде Шерлока Холмса. Но Шерлок Холмс был не сыщиком, а психоаналитиком.

Леденцов пришел оттуда, от автомобилей и смога. Куртка из какого-то брезента нараспашку, короткие волосы – рыжеватым дыбом.

– Сергей Георгиевич, рабочий день кончился час назад. Предлагаю освежиться пивком.

– Где?

– В баре напротив; там тихо, прохладно и нет мордатобритых…

Майор оказался прав – ни шума, ни новых русских. Они сели в полутемный угол за столик на двоих. Музыка звучала ненавязчиво и неизвестно откуда.

– Сергей Георгиевич, я пришел с версией.

– Версией чего?

– Кражи осмия и убийства Лузгиной.

– В убийстве не сомневаешься?

– Хорошо продуманное и труднодоказуемое.

Леденцов насчет бара схитрил. Да, тихо и прохладно, но его тут знали: заказ нужно было принести самому – их же обслуживал лично бармен. Два бокала и две бутылки пива. Рябинин смотрел на темное запотевшее стекло с сомнением: от пива у него тяжелела и без того тяжелая голова.

– Боря, а если я вместо пива выпью бокал сухого и чашку кофе?

Леденцов кивнул. Бармен спросил Рябинина:

– «Тбилисури», «Цинандали» или «Ахашени»?

– На ваше усмотрение.

– А кофе у нас «Лефбергс Лила».

Рябинин никак не выказал понимания, а бармен объяснил:

– Эта фирма поставляет кофе шведскому королевскому двору.

Майор понимающее высказал:

– Миша, забери-ка свое пиво и неси бутылку вина плюс кофе со шведского двора.

– У меня будет изжога, – вспомнил Рябинин.

– Да и кто пьет сухое с кофе? – удивился майор. – Миша, неси по рюмке коньяка и кофе…

Коньяк оказался хорошим, с внутренним трепетом. Кофе сохраняло аромат; у порошкового его хватало на те секунды, пока заливался кипяток. Когда потеплело в душе, Рябинин предложил:

– Выкладывай версию.

– Сергей Георгиевич, осмий и любовь. Следите за моей мыслью. Согласны, что Лузгина была убита?

– А ты в этом не сомневаешься?

– Ни на миллиметр. Лузгиной, видимо, был ночной звонок с советом глянуть в окно, глянула, а там лицо погибшего мужа, больное сердце, инфаркт, смерть. Согласны?

– Да.

– В чьих интересах эта смерть? Женщины, которая ухлестывает за Лузгиным.

– Эльга?

– Именно, больше некому.

– Хочешь сказать, что она держала ночью нитку с шариком?

– Почему… Могла нанять, кого-то попросить…

– Боря, пробельчик. Где Эльга могла взять фотографию первого мужа Лузгиной?

– А тут выйдем на осмий. Фотографию дал сам Лузгин.

– Думаешь, он хотел избавиться от жены?

– Да. И осмий взял он. Отменная упаковка: жены нет, красивая девица есть, богатство, то бишь осмий, есть. Думаю, в ближайшее время они намылятся за рубеж.

Рябинин допил коньяк. И впервые мысленно ополчился на информацию – хлеб следователя. Информация губит интуицию. Для последней достаточно намека, для информации подавай факты. Леденцов ошибался, потому что был завален ими, фактами. И Рябинин сказал:

– Боря, твоя версия неустойчива, как клиент вытрезвителя. Укажу на некоторые неувязки. Похож Лузгин на вора? Разве Лузгину нельзя было избавиться от жены более простым способом? Разве Лузгин не понимает, что его уход из института вызовет подозрение, уж не говоря про заграницу?

Майор пил кофе из маленькой чашечки, но фыркал так, словно плыл. Не понравились ему слова следователя. Он, конечно, знал, что версия обсуждаема, что версия всего лишь наметка… И все-таки фыркал. Где он для этого столько жидкости нашел?

– Сергей Георгиевич, у вас есть другая версия?

– Нет.

– Критиковать-то легко…

– Версии нет, потому что она мне ни к чему.

– Ну да, вы сразу, при помощи интуиции…

– Ага.

– Что «ага»?

– Я знаю, кто украл осмий.

Майор допил кофе, фыркнул в последний раз и неодобрительно уставился на следователя нагловатым взглядом. Ждал. Но Рябинин кофе не допил, поэтому молчал. Леденцов не выдержал:

– Я использовал факты, а вы, небось, интуицию?

– Нет, логику.

– И кто украл осмий?

– Аржанников.

– Этот недотепа? – не поверил майор.

Рябинин промолчал, давая информации время уложиться в сознании Леденцова. Она уложилась мгновенно.

– Он оставил отпечатки пальцев?

– Как раз он не оставил отпечатков пальцев.

– Ну и что?

– Все оставили, а он нет.

Рябинин тихонько ликовал, майор тихонько злился. Но они слишком долго знали друг друга, чтобы тихая злость перешла в шумную. Рябинин согнал с лица самодовольную улыбку и перестал томить оперативника:

– Площадь для отпечатков достаточная: два крупных ключа, две бирки, ручка дверцы сейфа, сама дверца… В сейф ходили все по несколько раз. Чудесные отпечатки завлаба и Лузгина. Даже отпечатки Эльги, которая ходила единожды за папкой. Нет отпечатков Аржанникова. Почему?

– Стер?

– Стирая свои, он стер бы и все остальные.

– Как же?

– Смазал пальцы специальной пастой, которая нивелирует папиллярные линии.

Майор долго и молча смотрел на следователя; размышлял ли он о логичности ума Рябинина, или о судьбе Аржанникова, или о жизненности самой версии, или о причастности осмия к смерти Лузгиной? Оказалось, ни о чем подобном Леденцов не думал. Улыбнувшись хитро, майор сказал:

– Сергей Георгиевич, бармен нас не поймет, если мы не закажем по второй рюмке.

«Замначальника отдела уголовного розыска РУВД майору Леденцову Б. Т. Оперативная справка.

Аржанников Игорь Иосифович, 33 года, не женат, проживает один, недавно потерял мать.

Среднего роста, полноват, ходит неспешно, вперевалочку. Вокруг глаз характерные морщинки-бороздки. За модой не следит, одевается равнодушно и подчас неряшливо. Малоразговорчив. Лицо обиженного юноши. Любит повиноваться. Активных действий избегает. Имеет комплекс неполноценности.

Работает в научно-исследовательском институте «Кремень», числится в должности младшего научного сотрудника в лаборатории. Сделать карьеру не стремится, в делах инертен, утром опаздывает. Однако пишет диссертацию, и уже не первый год. Есть информация, что в настоящее время Аржанников нанял дописывать диссертацию спившегося доктора наук не бесплатно – бутылка водки за страницу текста.

В годы, когда институт не финансировался, пробовал заняться разнообразным модным бизнесом. Делал кукол Барби, но они не покупались, потому что смахивали на матрешек. Затем основал фирму по производству снаряжения для поисков кладов; фирма развалилась, как нерентабельная. Также пробовал зарабатывать модными наколками на теле клиентов классических картин, соборов, церквей и тому подобное, но вынужден был прекратить после того, как у одной клиентки произошло заражение крови. Теперь Аржанников не верит ни в капитализм, ни в СМИ, ни государственным деятелям. Ругает коммунистов и советскую власть за то, что сделали его честным и не научили воровать: когда все воруют, ему трудно жить.

Однако мечтает разбогатеть и жить по-американски. В одной из комнат двухкомнатной квартиры делает второй туалет и вторую ванну в форме гигантского унитаза.

О больной матери заботился до самой ее смерти: приезжал к ней в свой обеденный перерыв, снабжал фруктами и соками, пригласил для лечения известную целительницу Ираиду.

Выпивает бессистемно, редко, но может напиться до потери обуви. Два года назад, оставшись после работы в помещении лаборатории вместе с охранником и выпив на двоих 3 (три) семисотграммовых бутылки водки, жарил шашлыки в муфельной печи. Возникший пожар потушил дистиллированной водой.

Аржанников три года сожительствовал с аспиранткой экономического факультета университета, которая один сезон была объявлена «Мисс города». Чтобы сойтись с ней, Аржанников выдал себя за доктора физико-математических наук. Поскольку умерший отец оставил ему крупную сумму денег, то Аржанников для поддержания вида хорошо обеспеченного ученого шиковал вплоть до посещения с аспиранткой стрип-бара, где заказывал обнаженный танец на своем столике за двести долларов. Эта связь кончилась, когда иссякло отцово наследство.

Затем Аржанников сожительствовал с продавщицей ларька «Горячие беляши», называя ее «женщиной с тонкими лодыжками». Разошелся, когда установил, что у нее силиконовая грудь.

Влюблен в секретаршу Эльгу Вольпе, систематически пьет кофе в ее приемной, но без взаимности. Эльга положила глаз на старшего научного сотрудника Лузгина».

Следователь Рябинин прижал трубку к уху, вслушиваясь в слова прокурора. Слов-то несколько, как в телеграмме, – труп на Троицком кладбище. А если сказать прокурору, что по местам происшествий уместнее гонять молодых следователей, а не пятидесятилетних? Но прокурор сообщил, что машина ждет. Оставалось взять следственный портфель да плащ на случай дождя.

Не физические нагрузки и не суета пугали Рябинина – оперативную работу не любил с молодости. Ему положено думать, распутывать, догадываться. Уголовное дело без тайны – что книга без смысла. Он не читал и не смотрел триллеры с боевиками, выбирая психологические детективы.

Водитель подъехал к церквушке. Ему объяснили, что к месту происшествия прямой автомобильной дороги нет и лучше кладбище обогнуть со стороны пустыря. Со стороны пустыря искать не пришлось: у ограды стояли люди и машина «скорой помощи». Главное, у ограды стоял майор Леденцов, который распахнул высокую калитку, видимо, обычно запертую на цепь.

– Разве не труп? – удивился Рябинин «скорой помощи», которая у мертвых тел обычно не задерживалась.

– Сейчас узнаем, – спокойно отозвался Леденцов.

Чего там узнавать, если тело женщины боком втиснуто в просевшую щель меж двух могильных плит, словно его хотели похоронить? Криминалист сфотографировал позу и окрестные места.

– Труп придется вытащить, – предложил судмедэксперт.

Это было не просто, поскольку голова с половиной туловища оказались в темном провале под плитой. Пошли за рабочими и ломами. Кривые кресты, ямы вместо надгробий, могильные холмики. Почему у бандитов проблемы с телами убитых? Вези труп сюда и прячь. Хоть в пустоту под памятник засунь, хоть подзахорони в любую старую могилку, хоть попроси этого длинного рабочего выкопать яму. Искать на этом запущенном куске кладбища никто не догадается.

Подошел молодой и не по годам вальяжный человек, с которым следователю встречаться приходилось – директор кладбища. Улыбнулся он почти извиняюще:

– Какое-то недоразумение…

– Ага, труп, – поддакнул Рябинин.

– Не пойму, в чем дело.

– Господин директор, у меня философский вопрос.

– Да-да, слушаю.

– Умершие люди – спокойные?

– Естественно, – удивился директор.

– Почему в тихом месте, где одни покойники, столько безобразий? Похоронная мафия, пьянство, вандализм с памятниками, бомжи…

– Убийства у нас давно не было, – оправдался директор.

– А это? – Леденцов кивнул на торчащие женские ноги.

Подальше, у южных ворот, темнела похоронная процессия. Рябинина удивил автобус, чем-то похожий на муравьиное жилище: в одну дверь люди входили, из другой выходили. Беспрерывно. Он спросил у директора:

– Что это?

– Автобус-буфет.

– Торгует?

– Поминки.

– Не понял…

– Поминающих много, в квартире не соберешь. Придумана такая форма: человек входит в автобус, принимает сто граммов с бутербродом и выходит.

– А если захочет двести граммов?

– Идет вторично.

– Скоро поминать станут прямо в моргах, – решил следователь.

Труп высвободили. Женщина. Что-то нестандартное и необычное было в ее одежде. И прежде чем мозг превратил увиденное в информацию, Рябинин глянул в лицо покойной. Великоватый нос, заостренный смертью…

– Визуально никаких ран и никакой крови, – сказал судмедэксперт, приготовившись их искать.

– Она умерла от сердечной недостаточности, – тихо подсказал Рябинин.

– Самонадеянное заявление, – удивился судмедэксперт, привыкший к скромности следователя.

– Сергей Георгиевич, мистика! – вскрикнул майор.

– Может быть, вы скажете и время смерти? – все-таки обиделся судмедэксперт за легкомысленное вторжение следователя в область медицины.

– Я вам даже скажу ее имя: Ирина Владимировна Лузгина.

К моргу подъехало такси. Из него вышла женщина, на которую прохожие оглянулись. Вроде бы ничего особенного: девицы одеваются экстравагантнее. Непонятно каким образом, но ее одежда и фигура казались производными от этого мрачного заведения.

Тускло-матовые щеки. Чернота глаз, бровей, ресниц и подглазья сливались в иконную суровость. Темные очки-банки выпирали с лица как фары. Черная плоская шляпа, из-под которой торчали светло-пепельные кудряшки. Длинный темно-синий пиджак и брюки. Кто она, прилетела с обратной стороны Луны? Или агент по страхованию трупов?

Женщина прошла к секционному залу. Прежде чем открыть дверь, она достала из сумки платок, смочила его духами, приложила к носу и вошла.

Слишком ярко для такого заведения. Наверное, от белого кафеля стен и лежаков. Два трупа. На одного она еще взглянула; от второго, кроваво-растерзанного, поспешно отвела глаза.

В конце зала, у столика ее ждал высокий крепкий парень в зеленом халате. Они улыбнулись друг другу.

– Наконец заглянула, – прогудел санитар.

– По делу.

– Ты без дела шагу не ступишь.

– Зато получила лицензию. Теперь я директор.

– Обмоем?

– Ты водочки уже вдел…

– Я водку не пью.

– А факел изо рта?

– Принял пять бутылок пива. Угостил бы тебя кофе, да комната патологоанатомов занята.

– Врачами?

– Черепом. Приготовлен экспертами для совмещения с фотографией погибшего.

Женщина подергала носом. В морге витал сладковатый запах лекарств и несвежего мяса, который не заглушил бы никакой кофе. Парень пододвинул ей стул, но она осталась стоять: ей казалось, что покойники не только лежат на топчанах, но и, при случае, сидят на стульях.

– Покойников глянешь? – спросил он.

– Что в них интересного?

– Вон баба лежит, изглоданная маньяком. Сосок откушен.

– А тот, развороченный?

– Взрывпакет в парадном.

Женщина выждала паузу. Он догадался, что за молчанием последует что-то важное. Она вздохнула:

– Ноздря, дело приобретает крутизну.

– Почему?

– Потому что в чистом виде идеи не реализуются.

– Идеи для слабаков, для сильных власть.

Он довольно ухмыльнулся, и женщина заметила, что при улыбке у него не только раздвигаются губы, а и слегка расширяются полувывернутые ноздри.

– Товар взят.

– Клево, – обрадовался Ноздря.

– Но есть проблема.

– Со сбытом?

– Нет, клиент товар не отдает.

– Почему?

– Задумал сам разжиреть.

Ноздря присвистнул. Его лицо переменилось, но в нем было не желание действовать, не раздумье и не обида – жестокость застыла, как серая грязь от мороза. Он задышал тяжело, приоткрыв рот. Женщина увидела щели меж его зубов и только теперь приметила бородавку, как раз на подбородке.

– Дай его адрес.

Она протянула заготовленную бумажку.

– Только, думаю, товар он дома не держит.

– Я из него душу вытрясу, – заверил Ноздря.

Они постояли молча. Ноздря ухмыльнулся.

– А плата?

– Потом.

– Аванс получу сейчас…

Он сунул руку под ее пиджак и от нащупанного чмокнул губами.

– Ноздря, люди зайдут…

– Сюда живые люди не ходят.

Одним скорым движением он скинул халат и набросил на топчан. Вторым движением сдернул ее брюки, обнажив женские бедра, которые оказались белее кафеля.

– Не рви трусики, – шепнула она, уже поднятая и распластанная на лежаке.

Через топчан лежал труп дамы с откусанным соском; ее голова, повернутая к ним, смотрела на пульсирующую пару с потусторонним интересом.

История с трупом Лузгиной ошарашила: такого в практике следователя еще не случалось. И мучил не сам факт, а две версии, обе невероятные и поэтому неприемлемые: жену выбросил муж либо труп выкрали из морга? Но зачем? После беседы с Лузгиным Рябинин нащупал версию третью: работала частная фирма. То ли у них транспорт сломался, то ли богатый клиент подвернулся… Оставленные фирмой документы были безлики: ни телефонов, ни адресов. Майор обещал их найти и всех перестрелять…

Лузгин сидел перед следователем скованно, вернее, безучастно. Рябинин спросил:

– Похоронили?

– Да.

– Чувство утраты, – забормотал Рябинин, не зная, как выразить соболезнование.

– Хуже.

– Что «хуже»?

– Кроме чувства утраты – тяжелейший гнет вины.

– Вас же не было в городе…

– Знаете выражение «ушел в науку»? От кого ушел? От детей, от жены, от близких? Я ушел в науку, а теперь она ушла от меня.

Дело ли допрашивать человека в горе? А надо подойти к причине смерти не испугав и не заронив подозрений.

– Виталий Витальевич, у вашей жены были враги?

– А при чем здесь враги? Ее же не застрелили.

– Обычный дежурный вопрос, – выкрутился следователь.

– У домохозяек врагов не бывает.

Рано с ним говорить об убийстве, да еще не совсем ясном. Эти вопросы на потом. На прокуратуре висит не глухое убийство Лузгиной, а глухое хищение осмия.

– Виталий Витальевич, в краже кого-нибудь подозреваете?

– Нет.

– Например, завлаба…

– Знаете, какая у него кличка?

– Какая?

– Барин. Для серьезной кражи он слишком ленив.

– Секретарь Эльга Вольпе…

– Она в этот день открывала сейф всего один раз.

– Могла взять.

– Как вы себе это представляете? В одной руке синяя папка, в другой десять металлических капсул? И куда их? С зарубежьем изредка контактируют только завлаб да я.

Рябинину хотелось обозначить прекрасный вариант, если включить в него любовь: капсулы секретарша передает ему, Лузгину, как человеку, в которого влюблена и который изредка контачит с зарубежьем. Но и для этого вопроса время еще не приспело.

– Виталий Витальевич, а Игоря Аржанникова подозреваете?

Лузгин молчал, видимо, подбирая слова. Он даже поискал дело для рук: задумчиво пошевелил пальцами прическу.

– Подозреваете, – обрадовался Рябинин совпадению своего вывода с мыслями ученого.

– Нет.

– Почему же замялись?

– Игорь – неординарный человек.

– Говорят, что инертен, неумеха…

– Сергей Георгиевич, иногда мне кажется, что неумехи – это гении. Не стал бы Господь или Природа создавать человека, ничем не наделив! Должна же энергия появиться. Он не может делать то, что делают все, но, возможно, он умеет делать то, что не умеет никто?

– Ваше руководство о нем иного мнения.

– Я говорю о нем не как о работнике, а как о хорошем человеке.

– Хороший… Значит, какой?

Рябинин спохватился: ему следовало унять свою прыть. Он знал за собой слабость: вместо поиска улик – изучать человека и жизнь. Что хорошо для ученого, то не годится для следователя.

– При совместной выпивке хороший человек стремится заплатить первым, плохой – вообще не платить, – улыбнулся Лузгин.

– Принято, а еще?

– Чтобы подзаработать, Игорь устроился охранником в музей. В выходные дни музей не работал, а люди приехали, даже с других городов. Аржанников отключил сигнализацию, запустил народ, и два дня музей работал бесплатно. В понедельник его уволили.

– Да, это поступок.

– Когда проматывал отцовы деньги… Однажды стоял в очереди, чтобы купить копченых колбас, балыков, икры… А впереди старушки брали по двести-триста граммов докторской. Подошла очередь – он взял триста граммов докторской. Его дама решила, что Игорь спятил. А он постеснялся кичиться своей сытостью.

Когда человек характеризует другого человека, то он прежде всего характеризует себя. Но Лузгин не только характеризовал. Взгляд ученого не был ни пронзительным, ни упорным. Рябинин поправил очки: взгляд Лузгина неприятный… Но чем, почему? Спокойные серые глаза. Подтянут и корректен, как образцовый офицер. Гордыня: нет, не у Лузгина, а у него, у следователя – изучать человека он считал своей прерогативой. Но серые глаза изучали его, Рябинина.

– Виталий Витальевич, вы рассказали об Аржанникове как о человеке. А что он за работник?

– Нет плохих работников.

– Да ну? – удивился Рябинин, не ожидая такой глупости от ученого.

– Нет плохих работников – есть люди, которым неинтересно жить, – уточнил Лузгин.

Рябинин еще раз удивился, теперь глубине сказанного. И смотрел на ученого, требуя продолжения мысли. Оно последовало:

– Человек, которому интересно жить, всегда самодостаточен. Он находит мир интересным. С ним и людям интересно.

– Виталий Витальевич, а интерес к жизни от чего зависит?

– От ума.

– Дураки несчастны?

– Разумеется, потому что их интерес дальше денег, секса и водки не простирается.

– Выходит, все ученые счастливы?

– С чего вы решили?

– Ученые, умные…

– У многих ученых вместо ума так называемый интеллектуальный потенциал.

– Для России он и нужен…

– В России нужны прежде всего два учреждения, или два центра, или два министерства – антихамское и антидурацкое.

Рябинин понял, что сейчас он сорвется и ринется в беседу, как жаждущий воды к отысканному источнику. Ему надоели разговоры о статьях Уголовного кодекса и уликах, о мафии и криминальных авторитетах, об отпечатках пальцев и следах спермы… Еще сильнее, прямо-таки набили оскомину люди, презиравшие все то, что не имело конкретики и не приносило пользы. А тут – об уме, о котором у следователя было вопросов больше, чем страниц в деле о хищения осмия.

Звонил телефон. Правильно звонил, потому что зарплату Рябинин получал не за разговоры об уме, а за расследование кражи осмия. Скорее всего, звонил капитан Оладько, который по поручению следователя делал обыск у Аржанникова.

Но звонил майор. Рябинин его предупредил:

– Боря, если у тебя хохма насчет трупа, то звони прокурору и скажи, что Рябинин ехать не может из-за приступа старческого маразма.

– Сергей Георгиевич, нет у меня трупа.

– Боря, если надо ехать на место происшествия, то скажи прокурору, что Рябинин заболел.

– Нет для вас места происшествия.

– Тогда чего звонишь?

– Сообщить, что вы первоклассный следователь.

– Нашли осмий?

– Нет.

– В чем же моя первоклассность?

– Аржанников сбежал.

Обменять полусотенную долларовую купюру Ацетон попросил незнакомую девицу: их бы с Колей Большим могли заподозрить в нехорошем. Да и заказчик у этой дамочки, дерьма ей в мякоть, был в виду фокуса.

Они с Коляном сидели на краю свежевырытой могилы, которая использовалась ими вместо холодильника: там, на дне, лежала сетка с водкой и закуской, поднимаемая при помощи веревки. Пить пока не хотелось.

– Привидение привиделось, – сообщил Ацетон.

– Во сне? – усомнился Колян, потому что ночь они провели вместе, оттягиваясь неторопливо.

– Зачем во сне. Шагало с плиты на крест, с креста на плиту.

– И какое оно?

– Чучелоподобное.

– Небось от страха присел?

– Прогнал.

– Как? – не поверил Колян.

– Обозвал привидение козлом. Оно обиделось и ускакало.

Утро разгоралось. На кустах просохла роса. Ацетон не мог сообразить, чего ему хочется. Не водки – ночью пили, не колбасы – ночью жевали. Чего-то легкого, освежающего, но с алкоголем. И он вспомнил мудрую телевизионную рекламу, которая советовала молодежи начинать день с бутылочки пива. Он уже хотел поделиться мыслью с другом, когда увидел…

– Колян, вот оно!

– Кто?

– Чучелоподобное.

Оно смотрело на них из-за куста. Скорее, гномоподобное. Приземистая полноватая фигура в стеганой куртке, русских сапогах, с рюкзаком в руке и вязаной шапочке с кисточкой. Крупный гном не уходил, разглядывая их круглыми испуганными глазами. Колян не утерпел:

– Чего вылупился?

Гном хлопнул глазами и подошел к ним, став молча и как-то вопросительно. Ацетон догадался: мужик собирает бутылки, в которых они сами теперь не нуждались. Он показал ему на пустые посудины, опорожненные ими за ночь.

– Бери.

– Мне не нужны, – тихо отказался гном.

– А чего тебе нужно?

– К вам.

– Выпить, что ли, хочешь?

– Нет.

– Тогда какого хрена?

– К вам.

Бомжи переглянулись. Мужик сбежал из психушки. Впрочем, сильно они не удивились: на кладбище какого только народу не бывает. Прошлым летом жил парень, сбежавший от алиментов; баба одна пряталась от мужа пару недель; бизнесмен от кредиторов хоронился; какой-то депутат ночевал в ацетоновском склепе, хоронясь от киллеров… Колян спросил гнома по существу:

– В лес, что ли, собрался?

– Нет.

– На Крайний Север?

– Нет.

– Куда же?

– К вам.

Бомжи вновь переглянулись. Ацетон стал закипать:

– Ты, мать твою в досочку, или говори, или отваливай.

– Бомжевать хочу, – признался гном.

Его слова вызвали задумчивое молчание. В бомжи не вступают – это не школа, не курсы и даже не институт. Бомжом добровольно не становятся, бомжом делают обстоятельства.

– Почему к нам? – спросил Ацетон.

– А куда еще?

– Допустим, на свалку.

– Там отбросы калорийные, – поддержал Колян.

– Что отбросы, – не согласился Ацетон. – Туда однажды свалили целую фуру паленой водки.

– Лучше к вам, – печально подтвердил гном.

Опять вышло задумчивое молчание. После ночной выпивки бомжи пришли в себя, а на трезвую голову разговор у них не получался. Колян ткнул носком рюкзак гнома:

– Что в нем?

– Одежда… И пиво.

– С пива бы и начинал, – укорил Ацетон.

Гостя усадили рядом, на край могилы. Шесть бутылок, на каждого по две, холодное, видимо, только что купленное. Гном сдернул шапочку и гномистый вид потерял, открыл белесую щетку волос. Круглые глаза поглядывали на дно могилы с опаской. Запив тоску души первой бутылкой, Ацетон заговорил о главном:

– Ну, за какое место жизнь тебя укусила?

– Бомбу я взорвал, – не очень уверенно признался гость.

– Где?

– Под столом своего начальника.

– И что за контора?

– Всякая химия.

– Убил?

– Не знаю, я сбежал.

– Алхимик, куртку-то сними, печет, – посоветовал Ацетон.

Гость послушался, оказавшись в потертом светло-зеленом свитере. Выпили по второй бутылке пива.

– Где же ты бомбу взял? – усомнился Коля Большой.

– Сам сделал.

– Не гони пургу. Сам…

– Не настоящую. Взял банку из-под кофе, насыпал в нее пороху из охотничьих патронов, наскреб туда спичечных головок, запаковал и поджег фитиль, пропитанный бензином. Пыхнуло на всю контору.

– Ну, а начальник?

– Заорал, а я смылся.

– Начальник-то чем тебе насолил?

Резким жестом, а потом и словами этот вопрос Ацетон отвел как глупый. Все начальники делают подчиненным гадости, все начальники достойны своей бомбы. Пиво промыло мозги, и наконец-то Ацетон начал мыслить здраво: потянул за веревку. Сетка с бутылками показалась из могилы, как трал с рыбой. Колян разлил водку, и, когда выпили, Ацетон разрешил:

– Алхимик, можешь с нами кантоваться.

Тонкие морщинки-бороздки вокруг глаз алхимика задрожали довольной рябью. Первую бутылку выпили быстро, вторую бутылку выпили весело, а после третьей бутылки Коля Большой свалился в могилу, но до дна не долетел, потому что большой – застрял поперек. Из-за этого происшествия четвертую бутылку решили не начинать, а послали Алхимика, как молодого и вновь прибывшего, за пивом. Когда он скрылся на кладбищенских дорожках, Ацетон спросил:

– Колян, а не подосланный ли это мент?

– С чего ты взял?

– Водку халявную жрет и не поперхнется.

В кладбищенской бухгалтерии по заданию милиции работала бригада из контрольно-ревизионного управления. Леденцов решал с ними кое-какие вопросы, и уж коли здесь оказался, то грех было не пройтись по кладбищу, которое досаждало РУВД. Они с Оладько двинулись по самому печальному для людей месту.

– Обыск у Аржанникова ничего не дал? – спросил Леденцов.

– Пусто.

– Родственники у него есть?

– Никого.

– Куда же он побежит?

– Думаю, товарищ майор, с таким товаром, как осмий, двинет ближе к границе.

Они шли по старой территории, где могилы чуть ли не касались друг друга. Леденцов удивлялся, как это кладбищенское начальство разрешает подзахоранивать? Как… За взятки. Тут, кроме директора, есть и начальники участков, и бригадир землекопов, и смотрители… Да и правила резиновые: чтобы подзахоронить, нужна двадцатилетняя давность покойного и санитарная норма не менее двух метров.

– Товарищ майор, расчлените л я-то мы взяли здесь…