Текст книги "Искатель, 2000 №7"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Но законная жена…

– Ты не понял? Любовь не подчиняется ни законам, ни морали. Чувство свободы – как зверь в лесу.

Ее зеленые глаза блеснули заметной искрой. Откуда в светлом – ведь зеленые светлее карих и черных – берется металлический блеск? Или электрический? Игорь притих, не зная, как возразить. Да и что? В ответ она сошлется на классику – на Алеко, Ромео, Отелло; сошлется на ежедневную криминальную хронику убийств жен мужьями и мужей женами. Сглаживая сказанное, Эльга заметила почти беззаботно:

– Ах, махнем за границу.

– Для заграницы деньжат научного работника не хватит.

– Придумаем какой-нибудь ход.

Игорю почему-то вообразилась кровавая развязка, где жертвой окажется жена Лузгина. Его подсознание без ведома сознания поискало выход. Он вспомнил:

– Мою мамашу лечит одна крутая экстрасенсиха. Всякие сглазы, привороты, отвороты…

– Теперь таких навалом.

– Эта признана за рубежом. Кое-что поражает.

– Например?

– У женщины пропал ребенок. Милиция пожимает плечами. Ясновидящая сообщает матери: твой сын похищен снежным человеком. Участковый колдунью отматерил. А через час звонок: ее мальчишка в зоопарке полез на ограду и упал к белому медведю. Шланги, крючья, шесты… Медведя отогнали, и мальчишку спасли. Впечатляет?

– Еще бы.

– Другой случай. Девица родила, мужик ребенка не признает. А соблазнил он девицу в своем «мерседесе». Колдунья сделала так, что этот предприниматель не мог ездить в легковых автомобилях: ни в своем, ни в чужих. Как сядет– так с ним обморок. Хоть на велосипед лезь. Представляешь, прилетает в зарубежный аэропорт, его встречают, а он просит подогнать трамвай…

– Как звать колдунью?

– Простенько: Ираида.

– Дай адрес.

Теперь руку в почтовый ящик Ирина Владимировна просовывала с трусливым напряжением, как в осиное гнездо. Боялась второй повестки в кожно-венерологический диспансер. Странно устроены честные люди: напраслина их ранит сильнее правды. Или тут дело в том, что с правдой смиряешься, а с напраслиной – никогда?

Ирина Владимировна пошарила в почтовом ящике. Что-то лежало. Рука дрогнула преждевременно – не повестка, а конверт. Письмо, скорее всего, от дочери из Хабаровска. Эти дорогие для нее письма на ходу она не читала.

Поднявшись в квартиру и освободившись от сумки с овощами, Ирина Владимировна села в кресло и взяла конверт…

Странно: ни марок, ни штампелей, ни обратного адреса. Конверт из плотной белой бумаги без всякой маркировки. Да ей ли письмо? Ей. Лузгиной. На машинке печатано.

Она вынула небольшой листок такой же плотной бумаги и прочла первое слово, тоже машинописное и как бы укрепленное двумя восклицательными знаками:

«Корова!!»

Руки опустились на колени. Глупая слабость: ведь не ей письмо. «Корова». Еще раз глянула на конверт – Лузгиной Ирине Владимировне. Она с жадным отвращением, с каким иногда смотрела на экране сцены насилия, впилась в текст.

«Корова!!»

Делаешь мужу паровые котлетки, жаришь картофель фри, варишь суп с шампиньонами, пиво холодное подаешь… Нет, дорогуша, не удержалась за гриву, за хвост не удержишься. Неужели в свои сорок восемь лет ты не поняла, чем удерживают мужчину? Не котлетками с шампиньонами, а сексом, в котором ты разбираешься, как заяц в компьютере. Неужели не настораживает, что твой Виталий занимается с тобой сексом лишь раз в две недели?»

Ирине Владимировне захотелось скомкать пакостную бумажку и швырнуть в приоткрытое окно. Но пакостная бумажка оказалась сильней и притягивала к себе.

«Ты даже прекраснейший фильм «Эммануэль» не досмотрела, обозвав его порнухой. Носишь аляповатые лифчики и грубые трусы, не понимая, что эфемерное нижнее белье делает женщину эротичной. Хотя бы сделала себе силиконовую грудь! Ты не знаешь ни одной сексуальной позиции, а ведь их десятки. «Камасутра» называет 64 позы. Ты устарела, как ситцевая занавеска. Бреешь подмышки, а это вышло из моды, потому что волосы мужчин возбуждают: теперь даже на купальниках пришиваются искусственные подмышки из меха горного барана. Зачем ты удерживаешь Виталия? Неужели не заметила, что он занимается с тобой сексом, только когда выпьет? И не чувствуешь, что он живет с другой женщиной? Не забывай, что ты старше Виталия. Отпусти его. А сама походи на лекции «Секс для пожилых». Подай объявление в службу знакомств, что женщина сорока восьми ищет мужчину для совместного просмотра латиноамериканских телесериалов».

Без подписи.

Дочитав, Ирина Владимировна встала и прошлась по комнате походкой человека, отсидевшего обе ноги. Здравый смысл подсказывал: надо что-то делать, но что – здравый смысл не подсказал. Ирина Владимировна ткнула кнопку приемника. В комнату, наполненную светом радостного мая, хлынули звуки романса «Жалобно стонет ветер осенний»…

Ошарашило не само письмо, не тон, не наглость – поразило знание подробностей интимных, которые никто не знал, кроме мужа. О нижнем белье, о сексе, о еде, о подмышках… Неужели Виталий их жизнью с кем-то делился? С кем-то… С женщиной, своей любовницей, стиль письма дамский…

Самые ненужные истины – истины очевидные. Ее сознание эту очевидную истину – с любовницей – отвергло с порога. В наш век техники, когда видят и слышат сквозь стены, все– можно подсмотреть. В конце концов, Виталий по доверчивости мог поделиться с другом, грех небольшой, а от друга пошло дальше, до какой-нибудь кляузницы или завистницы, севшей за пишущую машинку.

А ведь появление этого письма или чего-то подобного Ирина Владимировна предчувствовала. Она не знала, как и чем, но в часы, когда Виталий опаздывал с работы или был в командировке, ее душа – нет, не сердце, а именно душа – начинала дрожать такими мелкими колебаниями, что их не засек бы никакой сейсмограф.

Последнее воскресенье вообще испугало. Когда Ирина Владимировна утром открыла глаза, Виталий стоял перед кроватью с подносом. Подал кофе в постель, чего никогда не делал и к чему она не привыкла. С тех пор ее грыз противный и бессмысленный вопрос: какую вину муж хотел искупить этим красивым и забытым в России жестом?

Ответ пришел в конверте…

Раздумывая, словно решая в уме задачу, Ирина Владимировна взяла трубку и набрала номер. Ответила, как всегда, лаборатория, и, как всегда, за мужем куда-то сходили.

– Виталий, это я…

– Что случилось? – насторожился он, но не от звонка, а от голоса жены.

– Виталий, где можно купить мех горного барана?

– Что?

– Спрашиваю, когда придешь домой?

– Вероятно, в семь. А почему звонишь?

– Атмосферное давление перепадает.

– Мне показалось, ты сказала про какую-то шерсть…

– Да, шерсть горного барана.

– Ирина, ничего не понимаю.

– Потому что я выпила бокал сухого вина.

– Одна?

– С горным бараном. Пока!

Ирина Владимировна положила трубку и разодрала письмо.

Вечерние сумерки слились с наплывшими сухими тучами. Вся тьма земли легла на кладбище – креста было не разглядеть. Лишь стволы берез да редкие белые памятники светлели кое-где как привидения. И Коле Большому никак было не взять в толк, как в этой слепоте Ацетон умудряется наливать в майонезные баночки водку поровну. Но спросил о другом:

– Где достал-то?

– При царском режиме богатеи памятники ставили, чтобы себя показать.

– Памятник продал?

– Малую часть.

– Голову, что ли, спилил?

– Я не отморозок; длинную палку взял.

– У кого?

– На западных воротах статуя торчит…

– Минерва, – вставил Коля Большой, любивший читать надписи.

– У нее и оторвал.

– Копье?

– Бронзовое. На бутылку в пункте приема дали.

– Грязно следишь, – не одобрил Коля. – Можно кладбища лишиться, а оно место хлебное.

– Дерьма тебе в мякоть, – обругал его Ацетон. – Теперь целые трансформаторные будки сдают в цветные металлы. Слыхал? Тепловоз отправили в ремонт, потом признали для ремонта якобы негодным и продали как железо.

Ацетон хотел было разразиться длинной речью насчет того, что умные люди не медные копья Минерв продают, а заводы и месторождения прихватывают. Но жидкость по организму растекалась. Ничего приятнее этого Ацетон не знал. Поэтому тянуло на разговор обстоятельный. Требовался зачин. И он спросил, хотя историю приятеля знал:

– Коля, жена тебя за что выгнала?

– Говорил же… Работы нет, денег не приносил.

– Не за это, Коля.

– Ну, бабенку я завел…

– И даже не за бабенку. А за то, что бабенку посещал, а ужинать приходил к жене. Если бы жрал у бабенки, то числился бы в женатых до сих пор.

В темноте приятно звякнуло горлышко бутылки о край майонезной баночки. Ацетон экономил, наливая граммов по пятьдесят. Кто такой «дурак»? Это человек, который не умеет растягивать удовольствие. Они выпили и даже чокнулись. Загадки физики: баночек не видно, но не промахнулись. Земное притяжение жидкости.

– К чему мою жену приплел? – вспомнил Коля.

– Хорошо, что выгнала.

– Чего хорошего-то?

– Подойди к вопросу по-государственному. Демократы рекомендуют хапать деньги и собственность. Коля, а что есть демократия?

– Хрен ее знает.

– Свобода личности! А с имуществом какая свобода? У нас с тобой ни жилья, ни сбережений, ни автомобиля, ни супруги, ни вилки с ложкой. У меня и полотенца нет. Полная свобода. Коля, мы с тобой и есть демократы, в натуре.

То ли ветерок слетел с церковного купола, то ли земля под каким-то надгробием просела, то ли птица взгромоздилась на березу, но непонятный звук их разговор остановил. Они прислушались: хоть и выпили, а все-таки кладбище.

– Собака, – решил Коля.

– Или хозяйка бродит с проверочкой.

– Какая хозяйка?

– Не знаешь? – удивился Ацетон. – Есть директор кладбища, а есть хозяйка как бы внезаконная. Зовется Ираидой. А кто из них сильней – вопрос.

– Деньги берет?

– Берет, да только не за ритуальные услуги, а за всякое потустороннее.

– Это за что же?

Ацетон счел необходимым сперва выпить. Под влиянием нервного разговора налил не по пятьдесят, а по семьдесят пять граммов. На ощупь. Опрокинули скоро, потому что ни тостов, ни закуски не было: бутылка, майонезные баночки да стол, на котором они и сидели, поскольку роль стола выполняла та самая гранитная плита, прикрывавшая Ацетонов склеп.

– Она, Колян, своею мыслью может часы остановить. Или сделать так, что телевизор будет показывать весь вечер одну херню.

Поскольку от телеэкрана оба поотвыкли и не знали, какие теперь идут передачи, то Ацетон привел другой пример:

– Ираида одну бабу высушила до состояния мумии.

– В печке? – удивился Колян.

– Зачем… При помощи магии. А как ясновидит? На фотографию человека глянет, и тот как на ладони: сколько детей, какая зарплата, когда умрет и что в настоящий момент у него понос.

– Фуфель, – не согласился Колян.

Они водку допили. Ветерок с полей шевельнул облачность и просек в ней небольшие зеленоватые полыньи. На кладбище посветлело, а заодно у бомжей повеселело на душе, оттеснив мрачность мистики. Но Ацетон рассказал не все:

– Сам не видел, но говорят, Ираида покойников оживляет.

– Туфта первый сорт, – почти возмутился Колян.

– Конечно, не умерших, а самоубийц. Их души какое-то время бродят по земле без дела – тот свет не принимает.

Коля Большой шумно зевнул от двух причин: недостаточности водки и никчемности разговора. К кладбищам липли небылицы. Неверие приятеля Ацетона задело:

– Ираида предсказывает с точностью до часа.

– Что предсказывает?

– К примеру, что примешь ты сегодня литр и провалишься в обрушенную могилу, мать твою в доску. И провалишься. А скажет, что ни капли не примешь, но все равно провалишься, только уже не в могилу.

– А куда?

– Допустим, в люк.

За их спинами скрипнуло, как стеклом по камню. Они обернулись. Почти летняя ночь пробилась светом сквозь по-тоньшавшие облака. За каменным крестом, побелевшим от этого самого света, что-то чернело. Как медведь на четырех лапах. Медведь распрямился…

Коля Большой схватил майонезную баночку, чтобы запустить. Ацетон его руку прижал к столу-надгробию.

Темная высокая старуха глянула на них, чем-то блеснула и поплелась меж могил в сторону церкви.

– Ираида? – прошептал Колян.

– Ираида пешком не ходит, – усмехнулся Ацетон.

– Летает?

– Ездит на личном «мерседесе».

– А это кто же?

– Нищенка. Днем у церкви милостыню просит, а ночью собирает пустые бутылки.

В длинном коридоре Эльга замешкалась среди множества дверей. Она выбрала первую. Радушная девица с мягкой силой повела клиентку в кресло, спросив деловито:

– На руках или ногах?

– Что на руках-ногах?

– Будете наращивать ногти.

– Я пришла к экстрасенсу, – удивилась Эльга.

– A-а, к Ираиде…

С силой, уже не столь мягкой, девушка вывела клиентку в коридор и показала на последнюю дверь в торце, обшитую темным деревом с углистым блеском, словно доски побывали в пожаре. Ни номера, ни звонка – один глазок. Эльга хотела постучать, но дверь приоткрылась. Она вошла и оказалась в странной комнате.

Стол, стулья, полки были сделаны из того же углистого дерева. Такими же дощечками были обшиты и стены. Люстра, собранная из углистых реек, светила пыльно и растопырилась, как огромный подвешенный паук. Ираида сидела за столом и молча разглядывала клиентку. Та непроизвольно, словно защищаясь от каких-то лучей, поглубже надвинула шляпку, прикрывая глаза. Ираида усмехнулась:

– Мне даже имя твое не нужно.

– А я и не скажу.

– Не скажешь, зачем и пришла?

– Если моя просьба вам под силу…

– Беру дорого, – предупредила Ираида скорее для того, чтобы сбить спесь с клиентки.

– Дело не в деньгах.

– Тогда садись.

Если клиентка взгляд прятала, то колдунья наоборот – пялилась напорно. В пыльном свете белело ее лицо да чернели глаза. И не видно прически, по самый лоб прижатой темной, тускло мерцавшей тканью, похожей на углистое дерево, мягкое.

– Насчет моей силы, дорогая… Я не пользуюсь тибетской медициной, не составляю супергороскопов и не прибегаю к созерцательной магии. Я работаю в области кармы.

– А конкретно?

– Могу поставить человека на якорь удачи.

– У меня другая проблема.

Колдунья осмотрела женщину взглядом, в который добавила проницательности. Клиентка была в коже: брюки из лайки, куртка из замши, сумка из крокодила. Да и шляпка, похоже, сплетена из тонких лайковых ремешков.

– Дорогая, наверное, нуждаешься в бизнес-прогнозе?

– Нет.

– Хочешь избежать коммерческого риска?

– Нет.

– Тогда дыши откровенно.

– Нужно отвадить мужчину.

– От чего?

– От женщины.

Колдунья хохотнула с прерывистым шипеньем, отчего показалось, что звук вылетел из крана, в котором только что отключили воду. Клиентка не отозвалась.

– Дорогая, отвадить в силах любой ворожеи.

– А вам?

– Пустяк, но, как я уже говорила, у меня высокий прейскурант. Беру в долларах.

– Нужен аванс?

Клиентка оказалась серьезной, поэтому брать деньги вперед колдунья поостереглась до тех пор, пока не узнает подноготную заказа. Случались клиенты скандальные – в милицию бегали. Осторожность подсказала вопрос:

– Дорогая, а как на меня вышла? Рекламой я не пользуюсь.

– По слухам, – избежала Эльга прямого ответа.

– По каким? – Колдунья тоном намекнула, что без ответа на этот вопрос разговора не будет.

– Подсказали в шестнадцатом отделении милиции, – соврала Эльга, вспомнив рассказ Игоря.

Колдунья улыбнулась довольно, отчего повязка на голове чуточку приподнялась, открыв прядь седеющих волос. Милицейским делом она гордилась: в пригороде и близлежащих поселках на протяжении двух лет возникали систематические самовозгорания. Милиция с просьбой не обращалась, Ираида сама установила причину и указала виновного. Милиция посмеялась: да, слесарь Кучеренко работал на всех горевших предприятиях, но у него всегда было алиби. Ираида позвонила на фабрику «Игрушка» и предупредила, чтобы слесаря Кучеренко ни в коем случае не увольняли. А его уволили по сокращению штатов. На следующий день запылал склад готовой продукции. В милиции опять посмеялись: у Кучеренко было почти нотариально заверенное алиби – он ночевал в вытрезвителе. Ираида им объяснила, что обиженный Кучеренко поджигает своим концентрированным и направленным биополем. Милиционеры пообещали Кучеренко из вытрезвителя вообще не выпускать.

– Итак, дорогая, от кого надо мужика отвадить?

– От жены, которая его бешено любит.

– Подробнее о жене.

– Брюнетка, глаза карие, родилась в июле…

– Сколько ей лет?

– Сорок восемь.

– А ему?

– Сорок.

– Так, форм отвращения от жен много… Могу сделать, что он замкнется в себе, или не сможет ее видеть, или не сможет есть пищу из ее рук, или начнет ее бить, или признается, что заразился СПИДом…

– Это только полдела, – перебила Эльга.

– А что дело?

– Отсушить от жены и присушить ко мне.

– Понятно, – усмехнулась колдунья.

– И это еще не все.

Может быть, только теперь колдунья осознала, что сидящая перед ней женщина – особа необычная. За помощью, как правило, шли бабы простые, у которых пили мужья; девицы, хотевшие выйти замуж; молодые люди, жаждущие успеха в бизнесе. Женщина в коже хотела чего-то иного. Ираида спросила нетерпеливо:

– Что же, милочка, хочешь?

– Чтобы он со мной уехал.

– Куда?

– В США или в Канаду.

Колдунье потребовалось время на обдумывание. Необычные желания клиентов случались. В последние выборы ее просили провести гражданина Гвоздюка в губернаторы. Но просьба этой клиентки была связана с перемещением в пространстве. Впрочем, перемещать будет самолет.

– Дорогая, даже в магазине товары в один пакет не кладут.

– В каком смысле?

– У тебя три заказа: отсушить от жены, присушить к тебе и заставить его поехать с тобой в Америку. Я что, джинн из бутылки?

– Про вас говорили…

– По частям, дорогая, по частям.

Ираида обдумывала степень податливости клиентки. Хватит ли простого внушения, потребуется ли гипноз или придется дожимать до психологического шока? Последнего бы не хотелось. На прошлой неделе Ираида расшифровала сон одной экзальтированной дамы, сделав это с долей поэзии, предсказав, что дама погибнет в объятиях любимого существа, имея в виду любовника. Дама же решила, что ее загрызет любимый бультерьер. Пришлось вызывать «скорую».

– Америку пока оставим, – решила колдунья.

– Почему? – Эльга блеснула зеленью глаз.

– Сперва его бабу отвадим и тебя привадим.

– Как? – нетерпеливо вырвалось у Эльги.

– Своего любовника ты должна незаметно окропить приворотной водой.

– Что за вода?

– Которой обмоют покойника.

– Какого?

– Любого.

Эльга была готова к невероятному и даже чему-то потустороннему, но лежащему в русле моды. Заговоры, улавливание звуков, тени на фотографии, черная аура, в конце концов, кофейная гуща… Приворотная вода ее смутила.

– Эту воду дадите? – спросила Эльга.

– Нет, сама добудешь.

Помолчав, Эльга выдавила идиотский вопрос:

– Где же я возьму… покойника?

– Поезжай в морг Ипатьевской больницы.

– А дадут?

– Купи у санитара, он там один.

– Сколько воды нужно?

– Немного, баночку.

Прием окончился. Но Эльга ждала чего-то еще. Предложенный способ колдовства показался ей примитивным, слишком экзотичным. Спросила с надеждой:

– И поможет?

– Давай аванс, – грубо потребовала колдунья.

После суточной беготни без сна, отдыха и еды – пара бутербродов с пепси не в счет – Леденцов знал, что его глаза порыжели, как и шевелюра. Можно идти отсыпаться, но он сел за стол: была такая работа, на которую тратить оперативное время и свежую голову просто-таки жалко. Разборка накопившихся бумаг. Поедет домой на часик позже…

Он взял папку. Такое впечатление, что сует туда листок всяк входящий. Да нет, не всяк входящий – на каждой бумажке имелась пометка начальника уголовного розыска, либо начальника РУВД, либо его замов.

«Муж бьет меня почти ежедневно, то есть систематически, но на первый раз я ему прощаю, и мое заявление прошу не считать».

Майор знал, чем кончаются эти прощания: сперва она заберет свою жалобу, а потом «скорая помощь» заберет ее с пробитой головой.

«Сцапали меня якобы за странное поведение. В какой век мы живем? Во времена инквизиции могли арестовать, если человек мешал суп против движения солнца…»

Из приложенного рапорта милиционера следовало, что жалобщик не суп мешал против движения солнца, а в столовой тарелку супа вылил на голову собутыльника.

«Находясь в изоляторе временного содержания как подозреваемый по статье 161 часть 3, прошу, пока не отправили в СИЗО, отпустить меня на сутки домой, поскольку хочу дать совет детям, как жить честно и по совести».

Хорошее, но запоздалое желание: статья 161 – это грабеж, по которой он судим уже трижды, включая все ее отягчающие пункты.

«Господа милиция! Как понимать беспрерывные амнистии? Тогда уж лучше не сажать вовсе. Наши правители ведут себя как Иван Грозный: когда выбрал себе в жены боярышню Анастасию Захарьину, то выпустил всех заключенных».

Под этим письмом майор подписался бы двумя руками: лучше совсем не сажать, чем посадить да выпустить. Профанация борьбы с преступностью.

«В нашем городе орудуют бандитские группировки – тамбовская, солнцевская, уральская, казанская, ростовская… Что, сколько городов в России, столько в городе и бандитских шаек?»

Именно!

«Хочу подать сигнал, что стоящие у ворот Троицкого кладбища нищие, не нищие, а лженищие…»

Не все же там лженищие. Тогда это не сигнал, а лже-сигнал.

«Почему милиция не обращает внимания на открытые сборища мафиозных бандитов? Шестого мая церквушку, что на Троицком кладбище, вдруг окружили импортные автомобили, здоровенные парни в кожаных куртках и девицы панельного вида. Православный народ отпрянул, крестясь…»

Все правильно: мафия крестила ребенка своего авторитета. Не запретишь. Правда, непонятно, зачем бандитам церковь и Бог? С ними же Сатана.

«Сообщаю уголовному розыску про случай на похоронах старушки Авдониной. Ведь страшно говорить. Люди осеняли себя крестным знамением. Могила разверзлась! Хоронить на Троицком кладбище своих близких народ остерегается…»

Леденцов позвонил по местному капитану Оладько:

– Виктор, Троицкое кладбище опекаешь?

– Да.

– Что там случилось?

– А что там случилось? – удивился Оладько.

– Могила разверзлась?

– Ну, разверзлась, – признался капитан с неохотой.

– В каком смысле?

– Работяги халтурят.

– Обвалилась, что ли?

– Наоборот.

Леденцов помолчал, накапливая злость:

– Виктор, ты мне за ухом не щекочи. Скажи прямо, что хочешь криминал скрыть от учета.

– Отнюдь, товарищ майор. Гроб с бабушкой зарыли, цветы положили, постояли и уже хотели расходиться. А могильный холмик вдруг возьми и зашевелись. Ну, народ и струхнул.

– Почему же холмик зашевелился?

– Она лезла оттуда, задыхаясь…

– Бабушка? – перебил Леденцов.

– Ее собака, товарищ майор. Небольшая, мельче таксы. И тоже желтенькая, под цвет земли. За хозяйкой полезла. Не пойму, как работяги ее не заметили. Ацетон распоряжался…

– Молодец.

– Ацетон?

– Собака. Как же не задохнулась?

– Ацетон, лодырь, могилу вырыл неглубокую.

Они знали, что говорят не о главном: собирался, буквально копился материал на директора кладбища, берущего взятки за могильные места, за право на подхоронку к родственникам, за землю песчаную или глинистую, за оградки и гробы… Кладбищенская мафия. На горе делались большие деньги. Не зря бандиты крестили ребенка в кладбищенской церкви – друзья директора.

– Распустил ты их, – вздохнул Леденцов.

– Кого?

– Усопших.

И как довесок к собаке, вылезшей из могилы, майор прочел выдержки из рапортов и донесений. Оладько хмыкнул:

– Обычная кладбищенская кутерьма.

– Неужели обычная?

– Товарищ майор, в еженедельнике напечатана история покруче. В Перу мумия изнасиловала женщину.

– Нетрезвая?

– Кто, мумия?

– Нет, женщина.

– Статья называется «Разбуженная страсть вождя инков». Женщина, археолог, открыла гробницу… Мумия сзади и прыгнула. Археолог упала, на нее навалились кости, запах тлена, содрали одежду. Чувствует, что насилуют. И потеряла сознание. Очнулась седой.

– И что? – заинтересовался Леденцов.

– Женщину обследовал психиатр – норма. Обследовал гинеколог: не только факт полового контакта, но и беременность.

– Ну, тогда Троицкое кладбище – райское местечко, – заключил Леденцов.

Приемная начальника отдела специсследований никого не принимала – ученые не шли. Главным образом, из-за отсутствия ассигнований. Впрочем, одного принимала постоянно – младшего научного сотрудника Игоря Аржанни-кова. Он вошел своей походкой вразвалочку: казалось, вот-вот повалится то на один бок, то на другой, да вовремя подставлял ноги. Эльга поморщилась:

– Игорь, ты родился в деревне.

– Я родился в нашем городе.

– В деревне ты бы прижился.

– Это почему же?

– У тебя походка кулацкая.

– Эльга, я демократ.

– С какого же боку?

– Меня еще на первом курсе исключили из комсомола.

– Рисуешься? Ты делал товарищам курсовки за деньги, тебя сперва излупили, а потом исключили из комсомола.

– Я внедрял рыночные отношения, – упрямо повторил Аржанников и насыпал перед ней холмик шоколадных конфет.

– Придется сделать кофе, – вздохнула Эльга.

Они перешли в часть комнаты с плетеной мебелью. Игорь одернул свитер цвета преющего салата – радушие секретарши его удивило. Кофе именно для него? Не из-за конфет же.

– Эльга, когда я разбогатею, подарю тебе букет гладиолусов с кофейным запахом.

– Разве такие есть?

– Вывели в Молдавии.

– И когда ты разбогатеешь?

– Мне кажется, что в этом году.

– Почему именно в этом?

– Год выглядит, как денежная сумма – 2000.

Эльга знала, что Игорю не разбогатеть, как, скажем, ее записной книжке не стать компьютером. С такими-то круглыми и глупыми глазами, в таком свитере, выуженном из болота… Ему в прошлом году выпала редкая удача поехать на стажировку в Париж – молодежь разбежалась, и послать было некого. Игорь отказался, занявшись продажей какой-то бронзовой чеканки. Воробей в руке для него оказался дороже синицы в небе.

– Игорь, дело не только в деньгах.

– А в прошлый раз ты держала речь о дорогих ресторанах, иномарках и загрантурах.

– Разве я влюбилась в Лузгина за деньги?

– За сексапильность? – усмехнулся Игорь.

– Понимаешь… Он выделяется из стада.

– Внешностью.

– Нет, перспективой.

– Ему сорок. Открытия делаются в молодом возрасте. В Германии профессора после пятидесяти гонят на пенсию.

– Лауреаты Нобелевских премий – мальчики?

– Лузгину до Нобелевской далеко.

– Игорь, мужчина не бывает молодой или старый, хороший или плохой. Мужчина или сильный, или слабый.

Эльга распахнула окно, впустив в приемную весну, точнее, уже лето – первое июня. Аржанников смотрел на девушку, на ловкость рук, заваривавших кофе; на светлые волосы, пушившиеся по-летнему согласно первому июня; на зеленые глаза, спокойные, без электрической искры… Но больше смотрел на разрез юбки, в который нет-нет да и выглянет нога выше колена. Тогда по телу Игоря тоже пробегали электрические искры. Какие там искры – киловатты шарахали в голову.

– Игорь, как твоя мама?

– Слабеет.

– А Ираида?

– Без колдуньи давно бы умерла.

Эльга придвинулась и посмотрела, как ему показалось, жалостливо. И спросила почти томно, от чего он еле удержался от движения бросить руку на приоткрывшееся колено:

– Игорь, ты мне друг?

– Больше чем.

– Тогда выполни просьбу.

– Любую!

– Достань одну жидкость.

– Реактив?

– Нет.

– Скажи формулу.

– Аш два О.

– Вода?

– Да, приворотная вода.

Аржанникову показалось, что он не расслышал. Или ее любимый Лузгин затеял серию каких-нибудь выпендрежных опытов с какой-то особой водой? Все-таки он переспросил:

– «Тяжелую» воду?

– Нет, приворотную.

– И что она к чему приворачивает?

– Человека к человеку.

– Побывала у Ираиды? – догадался он.

Эльга кивнула. Игорь понял, кого к кому хочет она приворотить. Отвечать отказом не хотелось:

– Эльга, эта вода продается в церкви?

– Нет.

– Где же ее берут?

– Приворотная вода – это вода, которой обмыли покойника.

– Да она еще жива! – возмутился Аржанников.

– Кто? – удивилась Эльга.

– Моя мама…

– Дурак, разве я прошу воду из-под твоей мамы?

– А из-под кого же?

– Из-под любого покойника.

– У меня нет знакомого покойника.

Концентрические бороздки вокруг его глаз разбежались, отчего глаза заметно вылупились. Он залпом выпил кофе, протестуя против такого разговора.

– Друг? – усмехнулась Эльга, и ее радужку пронзила мимолетная вспышка.

– Ну где я возьму эту воду, где? Идти на Троицкое кладбище и в часовне искупать труп?

– Сходи в морг и выпроси у теток, обмывающих усопших.

– Так они и дали!

– Заплати.

– Меня отправят в психушку.

Говорят, что любовь выражается в словах, взглядах, поступках… Эльга считала, что любовь выражается только одним – прикосновением. И она прикоснулась губами к худо выбритой щеке младшего научного сотрудника – его прошибло что-то вроде судороги. Осипшим голосом он пообещал:

– Сделаю. Но, по-моему, это уже черная магия.

В жалобах граждан обязан разбираться прокурор района со своими помощниками, коих несколько. Дело следователя – расследовать уголовные преступления, а не расшифровывать строчки или, чаще всего, старушек. Но Рябинин входил в ситуацию: нет опытных кадров. Работают студенты-заочники, пенсионеры, домохозяйки, когда-то учившиеся на правоведов. Прокурора по общему надзору, которому и следовало бы рассматривать эту жалобу на колдунью, привел сюда путь зигзагистый: после юридического факультета окончил Высшую партийную школу, в перестройку начал преподавать в каком-то лицее Закон Божий, объяснив этот перепад просто – у Ленина тоже было христианское учение. И прокурор района счел нужным передать жалобу самому опытному – читай, самому старому – следователю.

Рябинин думал: что колдунья с первого раза не явится. Она вошла в его до неприличия маленький кабинетик минута в минуту и положила на стол паспорт с вложенной в него повесткой. Взяв чистый лист бумаги – не допрос, – Рябинин записал анкетные данные, удивившись ее возрасту: тридцать шесть. Маловато для колдуньи. Или паспорт подделала, или омолодила себя колдовством.

Начал он издалека:

– Ираида Афанасьевна, на вас систематически поступают жалобы от граждан. Пачка заявлений. Например, соседка сообщает, что вы звоните ей по телефону и того… шипите.

– Шиплю?

– А потом приходит счет на большую сумму за междугородный разговор.

– О счете пусть поспрашивает сынка.

На лице вызванной не дрогнула ни единая клетка. Гладкая кожа почти с глянцевым блеском. Сколько же положила всяких кремов и белил?

– Ираида Афанасьевна, гражданка Коковина утверждает, что вы отсасываете у нее энергию…

– Из электросети?

– Из организма. После чего чувствуете себя хорошо.

– Следователь, вы этому верите?

– Люди видели, как Коковина без энергии даже упала…

– Споткнулась.

Глаза прорицательницы были так черны, что Рябинину показалось, что она их тоже намазала каким-нибудь антрацитовым кремом. Сочетание черни глаз и белизны кожи делали лицо нереальным, словно у отретушированного робота.

– Люди говорят, что ночью к вам приходит умерший муж…

– А в Уголовном кодексе есть статья, запрещающая приходить покойному мужу?

– Все-таки приходит? – с интересом спросил Рябинин.