Текст книги "Искатель, 2000 №7"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Эльга, деньги-то кому-то привалили, а вот счастье??

– Счастье всегда ходит в обнимку с деньгами.

– Не уверен. Смотрю на свою маму… Разве ей деньги нужны? Деньги и все остальное в жизни производно от здоровья. Для любви нужны не деньги, а здоровье.

Последние слова Эльгу оживили непонятным образом. Она вскочила, подошла к двери и, прильнув к ней ухом, долго прислушивалась. То же самое проделала и с другой дверью – в кабинет завлаба. Она осмотрела окна. Взяв стул, села рядом с Аржанниковым, плотно, касаясь его плечом, и спросила вполголоса:

– «Жучков» здесь нет?

– Кому надо тебя подслушивать?..

– Игорь, тайну хранить умеешь?

Он лишь кивнул, удивленный ее вопросом и приготовлениями; ее зеленоватым блеском глаз и волосами, упавшими на лоб и дрожавшими лимонным отливом; ее голосом, сникшим до шепота.

– Игорь, я знаю, кто взял осмий.

– Кто? – Он отпрянул, словно боялся это узнать.

– Колдунья.

– Ираида?

– Да. Она меня подбивала украсть.

– Украсть… и зачем?

– Принести ей, за доллары.

Теперь Аржанников походил на испуганную птицу. Белесые короткие волосы, казалось, не встали, а вскочили; бороздки вокруг глаз дрожали; глаза не моргали и выглядели остекленевшими.

– Эльга не имеет отношения к институту…

– Не имеет, а про осмий знала.

– Как она проникла в лабораторию, как открыла сейф?..

– Ты забываешь про ее мистические способности.

– По воздуху капсулы перенесла?

– Могла зомби подослать.

Они умолкли, потому что в недрах лаборатории возник непонятный сдержанный шумок. И он вроде бы бежал по коридору какой-то нервной волной. Топот, хлопанье, нервные слова… Эльга приоткрыла дверь. Из коридора долетали далекие слова:

– Нашли?

– Да-да!

– Осмий нашли, – догадалась Эльга.

Аржанников встал и подошел к ней. Они ждали того, кто бежал по коридору. Это оказалась лаборантка. Приблизившись, она перевела дыхание и крикнула через плечо:

– Он здесь!

– Кто? – не поняла Эльга.

– Аржанников…

И лаборантка замолчала, словно забыла, зачем пришла. Непонятную паузу с каким-то роковым оттенком никто не нарушал. Лаборантка давно отдышалась. Она даже губами шевелила, готовя слова. Эльга не вытерпела:

– Да что случилось?

– Звонила соседка Аржанникова. Игорь, твоя мать умерла…

«Замначальника отдела уголовного розыска РУВД майору Леденцову Б. Т. Справка на гражданку Кулибич Ираиду Афанасьевну, составленную по судебным, следственным и оперативным данным.

Тридцать шесть лет, не замужем, детей не имеет, проживает одна в трехкомнатной квартире.

Образование. Среднее плюс различные курсы. Окончила школу при «Имидж-центре» (бывшая парикмахерская) по курсу «педикюр»; узкая специализация – уход за ступнями. Училась на курсах гипноза, о чем имеет свидетельство. По этому поводу была задержана милицией, когда ей удалось внушить мужчине продать ей свой автомобиль за один рубль. В возбуждении уголовного дела отказано, поскольку гражданка Кулибич объяснила, что корыстной цели не было, а проверяла свои способности. Также окончила курсы мануальной терапии и массажа.

Трудовая деятельность. Работала в нескольких местах по два-три месяца. Более-менее длительно служила в лицее «Синди», где вела курс для девочек «Как любить себя так, чтобы любили тебя». Лицей главным образом готовил девушек для замужества за иностранцев. Отсюда и программа. Вот примерный перечень изучаемых предметов: модные курорты мира, где есть эксклюзивные аква-стрип-шоу; как жить в мире элегантности; приготовление для мужа отпадного блюда, скажем, рагу из прирученного зайца; выбор такого автомобиля, который вызывал бы сексуальность; быть сладострастной; как по внешнему виду мужчины вычислить коэффициент его сексуальности и т. д.

В настоящее время гражданка Кулибич Ираида Афанасьевна занимается ворожбой, колдовством и ясновидением, для чего арендует помещение. Есть сигнал, что она еще где-то прирабатывает (требуется проверка).

Судимости.

В трехкомнатной квартире, в которой проживает гражданка Кулибич, жила также пара немолодых людей, занимая две десятиметровые комнаты. Сперва умирает жена, пятидесяти лет. Причина смерти: лучевая болезнь. Через три месяца скончался ее муж. Причина смерти: лучевая болезнь. Супруги работали в разных организациях, не имеющих никаких радиоактивных веществ. В квартире провели тщательный обыск, и в спальне супругов, в стене был обнаружен замаскированный (вделанный) поверхностно-глубинный радиоизотопный плотномер с цезием-137. Поскольку в смерти пожилой пары была заинтересована только гражданка Кулибич – завладение всей квартирой, то против нее возбудили уголовное дело по статье убийство из корыстных побуждений. Однако в суде дело развалилось: адвокат выдвинул версию, что радиоактивный источник мог подложить супруг, отчего и сам пострадал. Главным аргументом было то обстоятельство, что именно жена ложилась спать у стенки.

Второй раз гражданку Кулибич судили за содержание притона для занятия проституцией.

Оказавшись хозяйкой трехкомнатной квартиры, она превратила ее в бордель высокого разряда. Работая в тот момент в лицее «Синди», Кулибич вербовала клиентуру среди девочек. В одной комнате пришедшая парочка выпивала рюмку и чашечку кофе; во второй комнате шел сексуальный процесс, на который давался ровно час. В третьей же комнате был специальный глазок для наблюдения за процессом: место у глазка тоже продавалось, главным образом пожилым мужчинам. Бордель функционировал в течение девяти месяцев.

За это преступление гражданка Кулибич И. А. была осуждена на два года условно (копия приговора прилагается).

Ее психологический портрет, составленный как со слов граждан, так и оперативным путем.

Характер имеет мужской, даже, по словам соседей, мужицкий. Энергична, но энергия со знаком минус, поскольку направлена главным образом на криминальные цели и аморальные поступки: колдовство, обман, обогащение. Еще в школе стремилась не к знаниям, а к экономической свободе. Груба, свободно матерится. Депутата Законодательного собрания обложила такой нецензурной бранью, что ей, депутату, сделалось дурно. Порвала удостоверение участкового инспектора, заявив, что оно якобы фальшивое. Рестораны и увеселительные учреждения не посещает, ведет замкнутый образ жизни. Иногда нанимает автомобиль с шофером. Связи с мужчинами не установлены. Одна из комнат ее квартиры превращена в гимнастический зал: есть подозрения, что, делая упражнения, Кулибич испытывает оргазм. Настолько скрыта, что после разговора с ней кажется, что информации не прибыло, а убыло. Транспорту дорогу не уступает…»

Допросы бывают приятные и неприятные. Это зависит не от внешности, не от возраста и не от социального положения вызванного, а от того, как вызванный относится к правде. Следователю приятно, когда говорят правду.

– Вот мы и опять встретились, – выразил Рябинин радость, чтобы скрыть неприязнь.

– Я к вам не рвалась, – ответила колдунья голосом ничего не выражавшим, кроме затаенного шипящего звука.

– Ираида Афанасьевна, я возбудил против вас уголовное дело и сейчас допрошу в качестве подозреваемой. Адвоката будете приглашать?

– Он мне не понадобится.

– Да? Вы подозреваетесь в убийстве двух человек.

– За что же я их?

– Мотив всех преступлений стандартный – корысть.

– И других мотивов нет?

– Ну, в России есть еще один – по пьянке. Но вы, гражданка Кулибич, убивали из-за денег.

– Следователь, вы на компьютере работаете?

– Нет, – насупился Рябинин.

– Вы работаете на этой пишущей машинке… Такое же у вас и мышление. Если бы я совершила преступление – подчеркиваю, если бы, – то сделала бы это только потому, что жить скучно.

В прошлый приход голова колдуньи была стянута косынкой темно-синей, теперь седые волосы и часть лба закрывала повязка стального цвета. Такого же цвета длинное свободное платье.

– Значит, не из-за денег, – усмехнулся Рябинин и достал из материалов дела листок. – Вот заключение эксперта-психолога, сделанное во время второй вашей судимости, по притону. «Отклонение в эмоционально-волевой сфере, что выражается в болезненном стремлении к богатству любым путем, то есть искажение ценностных ориентаций личности».

– Следователь, неужели вы не понимаете, что это заключение надо выбросить, как кожуру с ободранного банана?

– Почему же?

– В стране рыночные отношения, создается средний класс, СМИ с утра до вечера призывают обогащаться. А прокуратура несогласна и называет это болезненным стремлением к богатству. Не боитесь, что я сообщу в газету?

Злость прошлась по душе. Надо работать по делу о хищении осмия; Леденцов и спецмилиция бегают, да и на контроле оно у прокурора города. А он тут разводит споры с колдуньей. Нет, не поэтому прошлась злость по душе, а из-за правды в ее словах. Рябинин уже не раз спотыкался: перед ворами и всякого рода хапугами он был морально обезоружен. Получалось так, что государство выступало за них, не очень беспокоясь, каким способом человек разбогатеет.

– Ираида Афанасьевна, вы знакомы с гражданкой Змеющенко Зинаидой Матвеевной?

– У меня клиентов много.

– Что же, делать опознание и очную ставку? – сблефовал Рябинин, потому что Змеющенко была в больнице.

– Знакомства не отрицаю.

– Признаете, что научили ее применять «дьявольскую воду»?

– Признаю.

– Признаете, что научили ее способу получения этой воды – обмыть некрещеного утопленного младенца?

– Признаю.

Рябинин онемел. Он ждал крика, ругани и каких-нибудь мистических выкрутасов; ждал какого-нибудь обморока с вызовом «скорой помощи» или ее бега к прокурору… Колдунья призналась.

– Гражданка Кулибич, значит, вы не отрицаете, что подстрекали гражданку Змеющенко топить ребенка?

– С чего вы так решили?

– Вы же научили взять некрещеного…

– Я много чему учу. А если вам посоветую залезть на крышу и прыгнуть? Прыгнете?

– Тогда какой же смысл в ваших советах?

– Очень большой: совет невыполним и человек успокаивается. Известный в психиатрии метод.

– Вы знали, что Змеющенко состоит на психучете?

– Откуда же?

– Она последовала вашему совету: украла ребенка и утопила.

– За дураков не отвечаю.

– Все-таки я вас привлеку за подстрекательство к убийству, – заверил Рябинин неуверенно.

Юридические вузы, школы и академии напекли тысячи адвокатов, которые буквально рыскали по городу в поисках работы. За хорошие деньги брались развалить любое дело. Недавно присяжные оправдали под чистую человека, который облил жену бензином и сжег. Адвокаты доказали, что жена не стоила доброго слова. Как корчилась в муках погибшая, присяжные не видели – они видели в суде плачущего мужа. Его и пожалели.

– Перейдем ко второму эпизоду: вы уморили Аржанникову.

– Глупости.

– Гражданка Кулибич, вы лечили, то есть незаконно занимались частной медицинской практикой, что повлекло смерть Аржанниковой.

– Я уже вам говорила, что не лечу, а облегчаю страдания.

– И не допускали к ней врача.

– Что, силой?

– Да, психической.

Она улыбнулась своей насекомной, или несекомистой, или насекомоядной улыбкой и спросила вкрадчиво:

– А от чего умерла старушка?

– У меня еще нет акта вскрытия.

– И не будет.

– Это почему же?

– Ее похоронили.

– Без вскрытия?

– Да, сын запретил тревожить тело восьмидесятилетней женщины.

Этого Рябинин не ожидал. Производить эксгумацию трупа? Но сын может и ее запретить. Оба криминальных эпизода делались нечеткими и какими-то приблизительными.

Ираида смотрела на следователя с откровенным превосходством. Он не мог бы описать ее лицо – не запоминается. Впрочем, смог бы: черные прожигающие глаза да улыбка насекомого. Сейчас ему хотелось не так привлечь ее к уголовной ответственности, как сбить с нее спесь.

– Ираида Афанасьевна, почему все прорицатели так комично серьезны?

– Потому что их дело серьезное.

– Почему у них совсем нет скромности и свои достижения они преувеличивают до мировых? Одна из ваших, массажистка, зовется теперь профессором…

– Мне нет нужды преувеличивать.

– Почему все вы делаете вид, что владеете тайнами, которыми обычные смертные не владеют?

– Мы ими действительно владеем.

– Я тоже одной владею. Хотите узнать на прощание?

– Очень.

– Ираида Афанасьевна, вы любите деньги. Деньги придуманы для удобства, а не для счастья.

Ацетон бетонировал основание креста. Обещали триста рублей. Ранняя майская жара работе способствовала: хорошо сох цемент. Иметь дело с камнем да бетоном бомж не любил. Иное дело сосна: податлива, пахуча, глаз радует смолистой желтизной. На кладбище должно пахнуть сосной и цветами. И легонько водочкой, поскольку горе тут витает…

Ацетон отер пот и сел покурить. Невесть откуда протянутая длинная рука Коли Большого поддела сигарету из его пачки. И как бы расплачиваясь за угощение, Коля поделился:

– Баба черная по кладбищу бродит.

– Сейчас?

– Ночью.

– То-то каменную плиту над моей головой иногда потряхивает, – догадался Ацетон.

– Может, выпивает кто?

– Нет, шаги.

– И что, по-твоему, за баба?

– Ведьма.

– Тебя страх не берет?

– Я двести грамм с вечера вдену, и пущай хоть танцует над головой.

Они помолчали. Жара разговору не способствовала, только. что распустившиеся деревья тень давали какую-то сетчатую. От сохнувшего бетона шел кислый запах.

– А может, и не ведьма, – решил Коля Большой.

– На Морской улице мужик жену насмерть убил – ведьмой оказалась.

– Как же он ее расшифровал?

– Это проще щепки: ведьмы не плачут.

– Совсем?

– Хочет, а слеза не идет.

Коля Большой встал и попрощался:

– До вечера.

В конце дня встреча неминуема, поскольку Ацетон получит деньги за работу. Фестиваль обещал пройти на высоком уровне.

Но до вечера долгонько и внутри организма все может сгореть. Ацетон вынул из кармана пузырек натуральный, с этикеткой, которая уведомляла, что в нем настой боярышника. Разумеется, на спирту. Количество жидкости этикетка не сообщала, но Ацетон определил это на глаз: граммов семьдесят пять. Он зажмурился, высосал – худо текло, – вытер губы сорванными березовыми листиками, теплыми и липкими. После всей процедуры вздохнул и глаза открыл широко…

Она, черная колдунья, стояла рядом и душила его каким-то приторным запахом, более сильным, чем тройной одеколон. Бомж вскочил:

– Чего?

Колдунья молчала. А может, и не колдунья, потому что волосы под шляпкой светлели, сама шляпка чернела, темные очки закрывали половину лица, и хрен его знает, что под стеклами.

– Ну? – еще раз спросил Ацетон.

– Ты блеял?

Он не понял, чего испугался. Ее молчания, ее черных очков или того, что под ними не просматривались глаза?

– Где я блеял?

– У ограды.

Выпитый боярышник смелости капнул.

– Ну, я блеял.

– Зачем?

– Кладбище для покоя усопших, а не для траханья.

– Ты сторож?

– Живу здесь.

– Иди сюда, – приказала женщина, ступив в чужую оградку и усаживаясь на крохотную скамейку.

Ацетон послушался и сел прямо на острые штакетники заборчика. Ему было бы удобнее, сними она очки. Поэтому попробовал высмотреть что-нибудь в ее одежде: длинный френч с металлическими пуговицами, туфли на толстом каблуке. А губы-то черные и разлепляются с трудом.

– Так зачем блеял?

– Дамочка, объявления о знакомстве я не подавал и тампаксами не торгую.

– Грубишь, Ацетон.

Она знала кличку. И его осенило поздненько, потому что боярышник отбил сообразительность: дело у нее к нему кладбищенское.

– Хотите могилку вырыть?

– Нет.

– Оградку починить, крест подправить?..

– Нет.

– Гробик индивидуальный?..

– Нет, – уже зло оборвала она. – Сперва ответь, зачем блеял, тогда и заказ будет.

– Чтобы пугнуть! – разозлился и Ацетон.

– Бесплатно?

– Что «бесплатно»?

– Блеял.

Это боярышник отбил сообразительность. Не могла же эта прилично одетая дама спрашивать, бесплатно ли он блеял. И Ацетон ответил народной мудростью, сказанной к месту и ни к чему его не обязывающей:

– Бесплатный сыр только в мышеловке.

– Думаю, теперь и в мышеловках сыр платный.

– Это к чему?

– Блеять надо тоже за плату.

– Дамочка, кто же станет платить за козье блеяние?

– Я.

Ацетон помолчал. Видать, пила она что-то покруче шампанского. Или похоронила здесь родственника и теперь не в себе. На кладбищах всегда водились блаженные. Ацетон вдаваться не стал.

– Мадам, я вам бесплатно поблею.

– Мне надо пугнуть одного человека.

– Блеянием?

– Блеянием ты уже пугал.

– Пугнуть того… у изгороди?

– Нет.

Ацетон хмуро улыбался, принимая разговор за трепотню. Но женщина раскрыла сумку, достала купюру и протянула. Ацетон взял. Мама в досочку – пятьдесят долларов! Женщина предупредила:

– Аванс. Испугаешь, еще три таких дам.

– Как пугать-то?

– До смерти.

– Берите ваши деньги, дамочка, я не киллер.

– Ты не киллер, ты дурак. Тебя просят не замочить, а пугнуть покруче.

Женщина встала, и Ацетону показалось, что злой блеск ее глаз пробил черноту стекол. Она намеревалась уйти – заказ уплывал. Ацетон козлиным скачком преградил ей дорогу:

– Зачем пугать-то?

– Много будешь знать – плешь вспучит.

– Чем пугать? – поставил он вопрос правильно.

– Другой разговор…

Они вновь сели. Дамочка достала из кармана своего френча блокнот, ручку и минуты три что-то писала и рисовала. Затем этот листок долго держала перед глазами Ацетона.

– Запомни где.

– Все до заковыки.

Она спрятала блокнот, извлекла крохотный пакетик, вручила Ацетону и сказала, что надо сделать. Он удивился:

– Дамочка, детский сад…

– Возьми с собой своего приятеля, – сказала она, не обратив внимания на его удивление. – Длинный рост пригодится.

Ацетон сидел, словно упал с часовни. Пугает не страшное – пугает непонятное. Киллерское дело хуже некуда, но понятно. А тут, в сущности, за детские игрушки платили доллары. И чтобы он не сомневался в серьезности дела, дама предупредила:

– Язык держи за зубами, а то задохнешься в своем склепе.

Ирину Владимировну тянуло на дачу, но ездить одной Виталий запретил. Опасался за ее здоровье. А уже черемуха отцвела. Яблони стояли с набухшими почками: пропустить их цветение, что пропустить чудо. Жаль, что Виталий признавал чудеса только в науке и технике.

Звонил телефон. Теперь она боялась его настойчивого зова – даже днем. Трубку пришлось взять, потому что мог звонить Виталий. Голос подруги, как всегда энергичный, походил на газированную воду, кипевшую в стакане:

– Иринушка, как здоровье?

– Спасибо, все в порядке. Только ты одна и заботишься.

– Ну-ну, Виталий муж чуткий.

– Люда, не волнуйся из-за меня.

– После того случая ты у меня из головы не выходишь. А тут еще всякие слухи. В булочной услышала, в парикмахерской говорят, соседка рассказала…

– Какие слухи?

– Ерунда, а до тебя дойдет, ты же сразу за сердце схватишься. Решила предупредить, чтобы ты пропустила их мимо ушей.

– Да какие слухи-то?

– Женщина заплатила колдунье большие деньги, чтобы та вызвала дух умершего мужа. Дух появился. А колдунья то ли заболела, то ли забыла свои рецепты, но вернуть дух обратно в загробный мир не может. Он и остался на земле.

– У жены?

– Говорят, ходит ночью по квартирам, женщин пугает. Иринушка, услышишь эту глупость – внимания не обращай. Пока, на работу бегу.

Ирина Владимировна положила трубку. Людмила всегда бежала, всегда спешила и всегда было непонятно, где она работает. Пять часов вечера – какая работа? Ирина Владимировна хотела улыбнуться, но стояла перед зеркалом и вовремя сдержалась: вышла бы не улыбка, а гримаса. Все-таки почему улыбка? Надо засмеяться, посмеяться над собой: давно ли тоже была энергична и беззаботна не хуже Людки. Время все съело. Точнее, болезнь.

Ирина Владимировна заметила, что радостная и положительная информация ее теперь не задевает, проносясь сквозь тело как элементарная частица. Вот мрачное, опасное, худое… Даже глупое – было бы почернее. Людмила предостерегла от какой-то дури, а она, дурь, давно осела в душе, липко, вроде горьковатой кофейной гущи на дне чашки.

В семь часов Ирина Владимировна вспомнила, что Виталий ночевать дома не будет. Не заходя домой, с дипломатом в руке – на вокзал, на московский поезд. Странные командировки: вечером уедет и завтра вечером вернется. И так раза два в месяц.

В груди заныло, потом заболело. Сердечная боль растекалась по ребрам и левой руке. Не сильно, можно обойтись корвалолом. Ирина Владимировна знала исток этой боли: Людмилина информация о ходячем духе соединилась с мыслью о ночном отсутствии мужа. Неосознанный страх, ставший вдруг осознанным. Но если осознала, то страх обязан улетучиться, как дымок под ветром?

Вечер она спланировала так, чтобы загрузить голову, а не руки. Беседовала по телефону с политизированной соседкой, умевшей своим накалом вытеснить у человека любые мысли; посмотрела по телевизору старую комедию, бездумную и добрую; написала письмо дочке, тщательно маскируя свое нездоровье; уже в постели почитала газеты. Приняв полтаблетки снотворного, уснула.

Проснулась ни с того ни с сего – два часа ночи. Половинки таблетки до утра не хватило. Ирина Владимировна включила ночник. От неловкого движения в грудь опять вклинилась остренькая боль, перебившая дыхание. Пришлось подняться и съесть таблетку атенолола.

Днем о смерти не думалось. А ночью…

Она согласна умереть, но почему именно она? Согласна умереть, но как же без нее Виталий? Согласна умереть, поскольку умирают все, но с одним условием – не теперь, не сейчас…

Телефонный звонок раскатился в полутьме комнаты. Ирина Владимировна не испугалась – Виталий. Но, подбежав к аппарату, замерла: два часа ночи, Виталий сейчас в поезде… Рука не подчинилась ее воли и трубку сняла. Охрипшим голосом Ирина Владимировна сказала:

– Да?

– Иринушка…

Полузабытый знакомый голос был слаб и далеко. Она задрожала так, что трубка могла заклацать о зубы полуоткрытого рта. Не хватало воздуха и не держали ноги.

– Иринушка, почему меня боишься?

– Виктор, ты же давно умер…

– Мой дух жив.

– И он бродит по городу?

– Иринушка, я прихожу только к тебе.

– Виктор, дверь больше не открою.

В телефонной вязкой тишине что-то легонько треснуло. Что-то легонько прошуршало. Что-то скрипнуло… Все, разговор окончен. Но из вязкой тишины донеслось:

– Иринушка, открой окно.

– И окно не открою.

– Хотя подойди к стеклу и глянь…

Она бросила трубку. И смотрела на нее: казалось, что трубка, заряженная дрожью руки, продолжала вздрагивать и на аппарате. Ирина Владимировна включила верхний свет. Чего она боится? Квартира на третьем этаже.

Подойдя к окну, она отдернула занавеску и хотела глянуть вниз на цветочный газон и детскую площадку…

За окном, почти прижавшись к стеклу губами, улыбался Виктор: молодой, прежний, не тронутый временем…

Ее ударили под левую лопатку. Не он, не Виктор – сзади. Боль перешла на грудь, словно тело пропитывалось ею. Если дойдет до головы…

Ирина Владимировна легла на подоконник и медленно осела на пол.

В девять часов Рябинин вошел в свой кабинетик и выполнил, как говорится, первое следственное действие: врубил кофеварку.

Потом придвинул телефон. Завлаб вызван на десять часов, но пусть приезжает сейчас, поскольку допрос предстоял длительный. Следователь хотел было набрать номер лаборатории. Телефон опередил, зазвонив со свежей утренней силой. Таким же свежим был и голос Леденцова:

– Сергей Георгиевич, труп в квартире…

– С признаками насильственной смерти?

– Нет.

– Тогда чего звонишь?

– Очень странная поза…

– Следователь прокуратуры выезжает не на позы, а на факт преступления.

– Сергей Георгиевич, есть нюанс…

– Боря, вся наша жизнь соткана из нюансов.

– Труп женщины…

– Все равно не поеду, – перебил Рябинин.

– Труп жены Лузгина.

Рябинин не отозвался. Вода в закипающем кофейнике так шумела, что, наверное, слышал и майор. Следователь выдернул вилку из сети, вздохнул и буркнул:

– Присылай тачку…

В квартире был весь необходимый набор: участковый, оперативник, криминалист, судмедэксперт и две соседки понятые. Тело лежало на диване, ничем не прикрытое – одна ночная сорочка.

– В чем же странность позы? – спросил Рябинин у майора.

– Ирина Владимировна Лузгина договорилась созвониться утром с соседкой. На телефонный звонок не ответила, на дверной звонок не вышла… Заподозрив неладное, соседка сообщила участковому. Тот сломал дверь и вызвал врача. Констатировал смерть.

– Ну, а поза-то?

– Говорят, она стояла на коленях, положив голову на подоконник.

– Никаких телесных повреждений, – добавил судмедэксперт.

– Она болела?

– Да, сердечница.

– А где муж?

– В Москве, в командировке, – объяснил Леденцов.

– Я же запретил уезжать.

– На один день, вечером приедет.

Естественная смерть. Ни милиции, ни прокуратуре здесь делать нечего, если бы женщина не была супругой Лузгина. В сознании Рябинина крутились вопросы: случайна ли эта смерть, почему она произошла именно в отсутствие мужа, имеет ли смерть отношение к хищению осмия?.. Он спросил участкового:

– Занавеску вы отдернули?

– Так и было.

Получалось, что Лузгина глянула в окно и умерла. Что она могла там увидеть, в скверике и на детской площадке? Впрочем, сердечники умирают и без внешнего раздражителя, например, во сне. Он махнул рукой, увлекая опергруппу за собой. Выйдя из парадного, спросил участкового:

– Так где окна?

– Вон те два, на третьем этаже.

Рябинин шагнул в скверик, под окна. Гладкая монолитная стена без выступов, ниш и балконов. По ней не заберешься. Тогда он стал разглядывать малоутоптанную землю с раздавленными цветами.

– Ищете следы лестницы? – догадался криминалист.

– Любые следы.

– Отпечатки обуви один на одном. И детские, и дамские каблучки…

Отпечатки обуви отпадали. Кого, десятиметрового человека? Рябинин осматривал сквер, следуя логике: если была причина испуга, то она вне квартиры, потому что замки невредимы и двери были закрыты. Да и положение трупа…

– А это что?

Рябинин поднял белесый клок, лежавший поверх травки, как будто только что упал. Не бумага, не картон, не тряпка… Тончайшая резиновая пленка.

– Презерватив, – подсказал Леденцов.

– Вот еще, – участковый протянул кусок уже покрупней.

– Великовато для презерватива, – буркнул Рябинин.

– Очень большой презерватив, – усмехнулся майор.

– Да их тут много, – сообщил криминалист, доставая фотоаппарат.

Отщелкав, он принялся собирать кусочки пленки, еще не поняв интереса к ним следователя. Леденцов понял: работа на всякий случай. Бывает, что делать, вроде бы не имеющая отношения к преступлению улика позже становится чуть ли не главной. А на месте происшествия ее не зафиксировали. И все-таки майор пыл следователя решил охладить:

– Сергей Георгиевич, это лопнувший воздушный шар.

– Да? – якобы удивился следователь. – Лопнувший шар рвется на мелкие части, как от заложенной бомбы?

– Дети баловались.

– А что за потеки?

– Грязь.

– Засохший клей. А белые полосы и пятна?

– Мало ли что налипло…

– Верно, налипло. По-моему, шар не рвали, а отдирали то, что налипло.

Собрав все клочки, криминалист спросил следователя:

– Запаковать?

Рябинин отрицательно качнул головой. Дотоптав оставшиеся цветы, группа вернулась в квартиру. Оперативники полагали, что теперь следователь, после скрупулезного-то сбора остатков шарика, начнет осматривать труп и писать протокол. Но Рябинин провел их во вторую комнату, видимо, кабинет Лузгина. Высыпав резиновые лоскуты на стол, следователь предложил:

– Если их собрать?

А сам принялся разглядывать письменный стол хозяина кабинета. Электронные настольные часы, показывающие не только минуты-секунды, но также температуру, давление и еще пять каких-то параметров; лампа, способная передвигаться по столу на колесиках; модель какого-то механизма, скорее всего, робота с одним глазом; стопка чистой бумаги; бокал обожженной красной глины, в котором стояло до полусотни авторучек; рукопись, видимо, в работе, придавленная ромбом темного блестящего металла… Уж не сплав ли с осмием? Если подходить к делу строго, то он обязан у всех подозреваемых сделать обыски… Но каково человеку невиновному, у которого роются в постели и в шкафах?

– Не складывается, – заметил участковый.

– Липнут, – подтвердил криминалист. – Видимо, была наклеена большая фотография. Вот след остался…

И он протянул резиновую пленку, которая скаталась в тонюсенькую трубочку, но только до наклеенного кусочка фотографии, размером с пару марок. На ней что-то просматривалось… Часть тонкого, изогнутого и непонятного…

– Край вазы, – предположил участковый.

– Нет, подсвечник, – заверил криминалист.

Рябинин глянул на Леденцова, с которым что-то происходило: рыжеватые брови взметнулись высоко, чуть ли не до рыжевато-палевого ерша прически. И нахальная улыбка взметнулась.

– Что?

– Смирно! – приказал майор негромко и пошел.

Все двинулись за ним. Он подвел к простенку между окон и показал на фотопортрет, на котором улыбался молодой мужчина. Майор ткнул пальцем в угол фотографии – за спиной мужчины, видимо на телевизоре, стоял подсвечник. Наклеенный клочок, без сомнения, был от идентичной фотографии. Рябинин спросил:

– Кто это?

– Первый муж Лузгиной, давно погиб, – объяснил участковый.

Ситуация менялась. Не было смерти насильственной, но была смерть непонятная. Значит, было и место происшествия, которое требовало процессуального осмотра.

– Как же до стекла третьего этажа? – не понял участковый.

– Шарик внизу держали за нитку, – объяснил Рябинин.

– Боря, надо срочно отозвать Лузгина.

– Он поздно вечером приедет.

– Пусть на самолете, всего час лету.

И Рябинин глянул на лицо умершей женщины. В глаза бросился лишь великоватый заострившийся нос. Таким он был при жизни или его смерть заострила?

Лузгин прилетел днем. Он сидел в изголовье жены оцепенело, не меняя позы и не двигаясь. В квартире шуршала какая-то жизнь, которой руководила соседка. Звонил телефон, приходили сослуживцы, принесли телеграмму от дочери, заглядывали какие-то люди… Лузгин отвечал на вопросы тихо и не сразу. Мысль единственная сцепила его сознание, и она, эта мысль металась в голове, как больной в сильном жару…

… Ирина умерла. Все люди знают, что умрут, но ни один человек не знает, что уже умер. Знает ли Ирина, что умерла?..

– Виталий Витальевич, во что ее оденем? – спросила соседка.

Он молча показал на шкаф с бельем. Разве одежда имеет для покойной значение?..

… Ирина умерла. Ее зароют в землю. Но это же частный случай, потому что и могила со временем зарастет, да и сама наша земля временна.

Пришла Людмила. Она долго стояла в ногах покойной, и оттого, что не плакала, ее лицо исказила болезненная гримаса. Кожа щек, не смоченная слезами, подрагивала. Людмила этой муки не вытерпела, поцеловала подругу и выбежала из квартиры.

… Ирина умерла. Она боялась смерти. Есть люди, которые не верят в свою смерть и намереваются жить вечно. Глупцы. Но они счастливы…

– Виталий Витальевич, отпевать ее будете? – спросила соседка.

– Она и в церковь не ходила.

…Ирина умерла. Он, тоже атеист, собственную смерть втайне представлял не исчезновением, а переходом в другое состояние. Концом одного и началом другого. Он, как и Ирина, материален, а материя не пропадает…