Текст книги "Глубокие мотивы: повести"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Станислав Родионов

― ШЕСТАЯ ЖЕНЩИНА ―

Пилотка чудом держалась на вершине замысловатой причёски. Стюардесса коснулась её тыльной стороной ладони, словно убеждаясь, тут ли она ещё, достала из сумки зеркальце и рассеянно глянула в него – косметика и волосы были безупречны. Спрятав зеркало, она взяла двумя пальцами чашку кофе и отщипнула ложечкой кусочек торта. Она уже знала, что парень, который смотрел на неё в очереди, сядет за этот столик.

– Свободно?

Стюардесса кивнула. Он тоже взял кофе и торт. Она скосила глаза: как он будет есть? Чайной ложечкой он тоже отщипнул кусочек.

– Я ещё в очереди заметил, что у вас немигающий взгляд.

– Оригинально вы знакомитесь.

– Оригинальность на женщин действует безотказно.

– Хочу вас разочаровать: тут она откажет, – усмехнулась стюардесса.

– Только если вы замужем, – уточнил он.

Ей показалось, что где-то она слышала этот мужской голос с заметным грудным рокотанием. Ну, конечно, у диктора телевидения.

– Мне такие знакомства в воздухе надоели.

– Я буду особый знакомый.

– Чем же?

– Ну, хотя бы тем, что я психолог. По призванию, разумеется. Например, могу угадать, как вас зовут. Тамара, не правда ли?

– С чего вы взяли?

– А я заметил, что сухощавых и чёрных женщин часто зовут Тамарами.

– Плохой вы психолог. Меня зовут Марина.

– Видите! Буква «р» всё-таки есть. Значит, мою теорию нужно уточнить: в именах сухощавых и чёрных женщин обязательно должна присутствовать буква «р». А я – Миша.

– У меня тоже есть теория, – улыбнулась стюардессе, – В именах всех нахальных мужчин обязательно присутствует буква «ш».

– Молодец! – обрадовался он. – Такой остроумной вы мне нравитесь ещё больше. Но можете и грубить. Я понимаю: каждый день высота десять тысяч метров, каждый день за бортом минус сорок, еда наспех, сон урывками…

– Сегодня ночью вообще не спала.

– Отсюда и напряжённый, немигающий взгляд. Да ещё всю дорогу бестолковые пассажиры, которым всегда что-нибудь не так…

– На последнем рейсе старушка прямо измучила.

– …Приставание мужчин, которые считают, что хорошенькая стюардесса входит в стоимость билета…

– Сегодня один тип напился коньяку и лез с разговорами, пока не уснул.

– А после работы… Приятелей много, но эти летучие знакомства надоели. Был муж, оказался никчёмностью, пришлось разойтись. Это так, не спорьте.

– Я и не спорю, – вздохнула она.

– Мне это понятно. Потому что у меня аналогичная судьба.

Она взглянула на него внимательно. Широкоплечий. Тёмные короткие волосы, какие и должны быть у мужчин. Белая рубашка, чёрный строгий галстук, кожаная куртка с полосками молний. Загорелое суховатое лицо и тонкий нос с едва заметной горбинкой. Спокойный ироничный взгляд.

– Вы лётчик?

– Хуже. Я геолог.

– Почему хуже?

– К нам судьба ещё жёстче.

Кофе кончился. И кончилась первая стадия разговора, за которой должна идти следующая, уже иного значения. Но между ними всегда бывает пауза. Стюардесса опять вытащила зеркальце, неспешно посмотрелась и проверила, на месте ли пилотка. Он достал сигарету, приготовил зажигалку и выжидательно молчал. Встали почти одновременно. Геолог пропустил её вперёд и пошёл следом. На улице она остановилась, махнула рукой и неуверенно произнесла:

– Ну, мне туда.

– Марина, – немного грустно сказал он, – я бы мог заявить, что мне тоже туда. Сделаем иначе. Вы отдохнёте, а вечером встретимся. Вы мне нужны – я это чувствую. Может быть, и я вам тоже нужен…

* * *

В августе хороши тёплые вечера: мягкие, уже тёмные, какие-то усталые от летней жары и буйства зелени. Притихла на деревьях листва. Фонари выхватывают кроны своим нереально голубоватым сиянием, и те кажутся громадными водорослями, высвеченными где-нибудь на дне океана. Пахнет поздними цветами и скошенной травой.

Они бродили по бесконечному парку.

– Вы почти всё угадали. Муж попался неинтересный, себялюб и, как бы это сказать… без понимания женщины…

– Мужлан.

– Вот именно, мужлан. Прожили два года. Потом он полетел в одну сторону, а я в другую. Сейчас вроде всё есть: здоровье, молодость, специальность, деньги… А чего-то всё-таки не хватает.

– Я это состояние знаете как называю? Не с кем смотреть на звёзды. Да-да, не спорьте! Вам есть с кем пойти в кино, в театр, в ресторан. Вам наверняка есть за кого выйти замуж. Но вам не с кем смотреть на звёзды. Кто-то хорошо сказал, что все мы копаемся в грязи, но некоторые из нас смотрят на звёзды. Вам не хватает этого «некоторого». И всегда будет не хватать.

Она глянула на него чёрными блеснувшими глазами. Он держал её за руку, словно ничего особенного и не сказал. Под ногами хрустел песок. Голубые кусты и деревья стояли не шевелясь. Над ними горели фонари, заливая всё синевато-зелёным светом. А над фонарями свободно разметнулось чёрное августовское небо, куда она теперь подняла взгляд – там сгрудились крупные дрожащие звёзды.

– Как хорошо сказали.

– Только то, что вы думали.

Казалось, у парка нет конца. Или они ходили кругами. Сидели на безлюдных скамейках и попадали на заброшенные поляны. Он её не поцеловал, не обнял и даже не коснулся руки выше ладони. Только на узких тропинках пропускал вперёд, чтобы полюбоваться стройной фигуркой в коротком платье.

– Работаю старшим геологом в Приморском геологическом управлении. Живу в Хабаровске. Приехал в ваш город, в Геологический институт. Командировка на три месяца. Сижу в фондах, изучаю чужие отчёты. Живу в гостинице. Верите, в первый раз в жизни не поехал в поле. И не по себе. Я не могу, не привык жить летом в помещениях…

Он поднял руку и на ходу сорвал кленовый лист, как срезал сильными суховатыми пальцами.

– Вы ищете полезные ископаемые?

– Геолог не ищет полезные ископаемые, Мариночка. Это обывательское представление. Геолог изучает нашу матушку Землю.

– У вас интересная работа.

– Интересная. В поле чувствую себя прекрасно. Спишь в палатке с людьми, ешь с людьми, в маршрут идёшь с людьми… Но возвращаюсь в Хабаровск, прихожу в свою отдельную трёхкомнатную кооперативную – хоть «ау» кричи. А здесь у меня вообще нет ни одного знакомого человека…

Видимо, она оступилась, поэтому была вынуждена чуть прильнуть к его плечу. Он легко сжал её ладонь и добавил:

– Кроме вас.

Парк неожиданно кончился, и они вышли к главному входу, где городская вечерняя жизнь бросилась им в глаза рекламой, машинами и толпой.

– Нам пора ужинать, – весело объявил он.

– Я знаю за углом молочное кафе.

– Неужели вы думаете, что геологи ужинают в молочном кафе? Какой у вас в городе самый лучший ресторан? «Астория»? Не спорьте!

Она кивнула. Он повернулся к длинному ряду цветочниц и крикнул:

– Тётки, у кого самые лучшие цветы?

Те бросились к ним и окружили благоухающим кольцом. Он набрал громадный букет, который положил ей на руку, как пальто. Небрежно расплатившись, схватил Марину за локоть и потащил к стоянке такси.

– Тут можно и автобусом, – слабо возразила она.

– Я никогда не езжу на автобусах.

В такси она сидела, как невеста после дворца, – до плеч в цветах. Он смотрел на неё сбоку, мял пальцами сигарету и не решался закурить, чтобы не спугнуть благоухания.

– В ресторане я вам что-то сообщу, – пообещал он.

Через десять минут такси остановилось. Он выскочил первым и открыл ей дверцу. Швейцар сделал под козырёк. В вестибюле сидели две девушки с парнями и толпились какие-то иностранцы. Она сразу заметила, как женщины бросили внимательные взгляды на её спутника, который даже здесь выделялся.

Посреди вестибюля он остановился. Марина вопросительно глянула. Он положил руки на её плечи и вдруг сильно прижался, смяв все цветы. Она тут же почувствовала запах одеколона и его крепкие губы на своих губах…

Оторвавшись, он громко сказал на весь вестибюль:

– Марина, я делаю тебе предложение. При свидетелях.

Неожиданные свидетели улыбались.

* * *

От заведующего загсом он вышел минут через пять, улыбаясь сжатыми губами.

– Резолюция есть – через неделю.

– Чем ты его убедил?

– Романтической историей. Геолог и стюардесса. Он в лесах, она в небесах. Я ему сказал: и не спорьте!

Марина засмеялась. Он подхватил её под руку и увлёк на улицу, где остановил первое же такси. Она представила его в экспедиции, лезущего на скалы, сквозь какие-нибудь дебри, через потоки и пропасти. Люди его слушались. Вот и такси сразу остановилось. Видимо, с ним любили работать женщины, которые в наше время стосковались по истинным мужчинам.

Неуёмная радость заколотилась в груди быстрыми сердечными ударами. Марина положила руку ему на колено:

– Миша, кажется, я тебя люблю.

– Невеста и должна любить жениха, – деловито согласился он.

– А куда мы едем?

– На почту за деньгами. Должен быть перевод. Я запросил в бухгалтерии довольно-таки круглую сумму.

– Зачем круглую-то? – хозяйственно заметила она.

– Да ты что, Мариночка?! Во-первых, я замышляю две свадьбы. Одну здесь, для твоих друзей и родственников, а вторую – в Хабаровске. Кольца, платье и тому подобное. А в октябре свадебное путешествие на Кавказ, на бархатный сезон. И не спорь!

Таксист повертел зеркальце, рассматривая их. Его одолевало любопытство. Счастье не горе – всегда притягивает.

– Разреши закурить? – спросил Михаил.

Она запоздало кивнула. Этот вопрос вызывал замедленную реакцию – не привыкла. Он щёлкнул зажигалкой, откинулся на сиденье и мечтательно заговорил:

– Поедем в Хабаровск. Тебе в моей квартире понравится. Знаешь, чем угощу? Настойкой женьшеня…

– На спирту? – не выдержал шофёр.

– На портвейне, – строго ответил Михаил и подмигнул ей. – Товарищ, следите за дорогой.

Шофёр замолк до конца пути.

– Я угощу тебя диким виноградом. Кислятина отменная. Угощу настойкой из пантов. Напою чаем с лимонником. Вместе поймаем на Уссури черепаху и сварим суп. А знаешь, какая глыба хризопраза лежит на моём письменном столе?

Она не знала. Она и хризопраза никогда не видела.

– Это причудливое сплетение зелёного и белого кварца. Представляешь? Не спорь, ты представляешь!

Такси остановилось. Михаил расплатился, и они направились к почте.

– Я подожду на улице, – сказала она.

– Пойдём-пойдём. Привыкай всё делать вместе.

Он подошёл к окошку и спросил перевод. Но ему протянули телеграмму. Михаил глянул на неё, плотно сжал губы и уставился в плакат денежно-вещевой лотереи.

– Что-нибудь случилось? – спросила Марина.

Он протянул телеграмму: «Такую сумму можем выслать только октябре бухгалтер Скворцов».

– Не чертовщина ли, а? – Он скомкал телеграмму и швырнул в корзину.

Она впервые видела его таким: плечи провисли, глаза стали узкими и недобрыми, сухо стянулись загорелые щёки.

Миша, у меня ведь тоже есть деньги.

– Какие там у тебя деньги! – усмехнулся он.

– Тысяча рублей на книжке. Хватит?

Он внимательно посмотрел на неё, что-то прикидывая.

– Верно. На свадьбу здесь хватит. А поедем в Хабаровск, там получу на месте. Маленькая моя стюардесса выручает незадачливого жениха.

– Идём в сберкассу?

– Конечно идём. Времени до свадьбы почти не осталось.

В сберкассе она отдала ему деньги – как-то сразу и молчаливо решилось, что всё организовывать будет он.

Вечером Михаил переехал к ней.

* * *

Через двое суток Марина возвращалась из рейса. Михаил стоял в стороне от людей, прижимая к груди нежно-огненный букет гладиолусов. Самолёт где-то прокатился уже по земле и пропал. Затем выехал из-за ангара, жутко ревя двигателями. И сразу затих. Из тёмного его чрева спускались люди, везли багаж, галдели встречающие…

Когда чуть поутихло, от самолёта к зданию аэропорта двинулась компактная группа людей в синих костюмах с дорожными портфелями в руках. В центре рослых лётчиков легко шла Марина. Перед зданием аэровокзала молодой лётчик подержал её за руку и поцеловал в щёчку. И она побежала к Михаилу, цокая каблуками по бетонным плитам.

Ей показалось, что его губы твёрже обычного. В такси она испытующе ловила взгляд Михаила, но тот молчал, вперившись в затылок шофёра. Потом закурил, впервые не спросив разрешения. При водителе она спрашивать ни о чём не стала.

Как только вошли в квартиру, Марина бросила сумку на диван и положила руки ему на плечи:

– Миша, что-нибудь случилось?

– Ничего, – буркнул он, снимая её ладони.

– Я же вижу.

Он нервно прошёлся по комнате. Закурил вторую сигарету, раз пять безуспешно щёлкнув зажигалкой.

– Миша…

– Что Миша?! – крикнул он, подскакивая к ней. – Ты с одним целуешься или со всем экипажем?

Она облегчённо улыбнулась:

– Глупый, это же дружеский поцелуй. В щёчку.

– В щёчку?! – чуть не взревел он. – Это при всех в щёчку! А что там, наедине, в самолёте?

– Нельзя из пустяков делать выводы…

– Пустяк? Ах вот что – пустяк! – Он почти касался своим носом кончика её носа, глаза в глаза. – Мне ни к чему жена, которая целуется с каждым и всяким!

Она ещё не волновалась. Она даже обрадовалась: значит, любит. И ещё: до сих пор в нём не было недостатков. Это настораживало. Теперь один появился – милый, щекочущий самолюбие недостаточек, который делал Михаила понятнее и ближе.

– Ну какой ты ревнивец… – почти весело начала Марина.

Но он вдруг присел и вытащил из шкафа чемодан. Она безвольно опустилась в кресло. Игривая улыбка, не успев никуда деться, затвердела гримасой. Михаил сорвал с плечиков рубашку, сунул её в чемодан, туда же бросил галстук, щёлкнул замками и надел пиджак.

– Со свадьбой подождём, – зло сказал он и пошёл к двери.

– Миша! – крикнула она, вскакивая с кресла. – Опомнись!

Он уже щёлкал замком. Марина успела добежать и втиснуться между ним и дверью.

– Подумай о своей жизни, – посоветовал он и отстранил её сильной рукой.

Пилотка съехала со своей недосягаемой причёски и бесшумно упала на пол. Внизу хлопнула дверь парадной. Марина даже не успела заплакать.

* * *

Следователь прокуратуры Рябинин сидел в своём кабинете и писал обвинительное заключение. На ум неожиданно пришёл луг – скошенный, безбрежный, в стогах-островах. Рябинин удивился, потому что скошенные луга он считал видениями чистыми, а откуда оно, это чистое видение, когда он думал о преступлении. Он отринул его и стал описывать личность обвиняемого, складывая человеческие плюсы и минусы. Но теперь в мозгу вспыхнул солнечный день, берег песчаной речки, какой-то ивняк, охапка свежего сена… Он мотнул головой и продолжал писать – до следующей картины: мальчишкой бежит за телегой с сеном…

Рябинин удивлённо огляделся. Стол, два стула и металлический сейф. Что и откуда? И растерянно улыбнулся синей пластмассовой вазе, в которой засохли крупные августовские ромашки, источавшие запах сена, детства и внезапной грусти…

Он бросил ручку. Обвинительное заключение нужно писать утром, на свежую голову, – тогда никакие запахи не помешают. Рябинин снял очки и начал протирать медленно и устало, рассматривая на свет круто выгнутые стёкла. Бумажная пыль, настоящая макулатурная взвесь села на них за день – он различал те древесные ворсинки, которые бывают видны в листе плохой бумаги. Сегодня получалась какая-то бумажная работа. День на день не приходится. Завтра может быть происшествие. Оно может случиться и вечером, и через десять минут, и сейчас…

В дверь слегка постучали. Рябинин спокойно надел очки – это не вызов на происшествие. Тогда не стучат.

В кабинет вошла стюардесса.

– Можно с вами… посоветоваться? – негромко спросила она.

– Пожалуйста, – как-то оробело сказал Рябинин.

В воздухе он их боялся: красивых, уверенных, неприступных, впрямь неземных женщин. Впрочем, красивых Рябинин стеснялся и на земле.

Она опустилась на стул прямо, как опустилась бы женщина с корзиной на голове. Причёска, увенчанная пилоткой, даже не дрогнула.

– Я знаю, что пропавшего человека ищут через милицию. Но мне нужно посоветоваться…

Стюардесса замялась.

– Слушаю, – подбодрил её Рябинин.

– Он глупо приревновал. Я люблю. И он меня любит. А не могу его найти. Через милицию нельзя, он же не преступник. Скажите, можно его найти… незаметно?

– Расскажите подробнее. Не стесняйтесь.

Она не стеснялась. Рябинин слушал с интересом. Не только потому, что не хотелось писать обвинительное заключение, – он любил разные жизненные истории. Они все были ему интересны. Не назидательностью и хитросплетениями, а психологией.

Стюардесса кончила рассказывать и руками обтянула юбку на удивительно крупных и стройных бёдрах, которые, казалось, принадлежали другому, более объёмистому телу. И тут же скользнула каким-то касательным взглядом по следователю – заметил ли её ноги? Во время рассказа о геологе такого живого взгляда не было.

– Сколько дней вы провели вместе?

– Это не имеет значения. – Она вскинула подбородок, и причёска качнулась. – Бывает, знакомы годы, а через месяц разводятся.

– Бывает, – согласился он. – Давайте условимся: я говорю и спрашиваю вас, о чём считаю нужным. А вы ничего не утаиваете. Замужем были?

– Да.

Она посмотрела на угол стола, оторвавшись на миг от лица следователя, – не посмотрела, а как-то моргнула в ту сторону. Но на полированном углу ничего не было. Даже уголовный кодекс лежал не там. Что-то её сбило. Когда через миг она глянула на Рябинина, он улыбнулся – снисходительно, понимающе, иронично.

– Два раза, – призналась бортпроводница, и Рябинин понял, что теперь пойдёт откровенный разговор.

– Что же развелись?

– Неудачные попались, – сказала она, словно всё этим объяснила.

– Попались? – удивился Рябинин. – А вы их… не посмотрели?

– Я пришла за советом, а не за моралью, – вспыхнула она.

– А я вам и даю совет. Уверен, что в магазине вы не купите пальто без рукавов. Почему же связываете жизнь с первым попавшимся человеком? Муж – не банка консервов. Он не «попадается». Его выбирают. Сердцем.

– Я вам не верю. Михаил – исключительный человек. Я же рассказала о нём…

Рябинин улыбнулся. Она верила ему – он это видел.

– Вам тридцать лет. Объясните мне сцену в вестибюле. Зачем на людях целоваться и делать предложение?

– Ну, импульсивность, поддался настроению… Это и в кино показывают.

– Как вам могла понравиться такая безвкусная сцена?

Стюардесса задумалась. Рябинин не мог толком понять, красива ли она, – мешала яркая косметика.

– Может, нужно было сходить к сексологу? – неожиданно сказала она. – Говорят, совместимость очень много значит…

– Раньше дураки шли к знахарю, теперь к сексологу, – буркнул Рябинин.

– Что вы сказали?

– Так, пустяки.

Он всегда терял интерес к собеседнику, когда приходилось опускаться на другой уровень понимания. Зато теперь можно сообщить ей правду, потому что щадить было нечего и некого.

– Вы мне что-нибудь скажете? – нетерпеливо спросила она.

– Обязательно. Этот Миша вас не любил и не любит. Он мошенник. Выманил деньги. Инсценировал ревность.

– Вы о нём… уже знали?

– Я узнал только от вас.

– Неправда! – крикнула она низким повелительным голосом, как отдала команду. – Я этого не говорила. Он не жулик!

– Вы так крикнули, будто мы в воздухе и я собрался выпрыгнуть с самолёта, – улыбнулся Рябинин. – К сожалению, правда. Скажите, чем он брился?

– Электробритвой.

– Где она лежала?

– В ванной.

– Когда он брал чемодан, бритву из ванной взял?

– Нет.

– А она там?

– Нет.

– Значит, он её упаковал заранее. Все свои вещи упаковал. Получается, что вроде бы предвидел поцелуй в щёчку.

Она смотрела на следователя широко и неподвижно – так смотрят, когда не видят. Когда думают, отрешившись от всего.

– Зачем же он… ревность придумал? Мог и так деньги забрать.

– Тогда бы вы сразу заявили в милицию. А теперь попробуй докажи, что это мошенничество. Ревность, ссора. А деньги, мол, взыскивайте в гражданском порядке. Впрочем, он уверен, что в милицию вы не пойдёте.

– А я всё жду, – упавшим голосом выдохнула она.

Рябинину захотелось успокоить её. Сказать, что она его не любит, что мужа ещё найдёт, а деньги – дело наживное. Но стюардесса вдруг подобралась и сердито, словно они были в полёте и он не пристегнул ремни, приказала:

– Поймайте его!

Лирика кончилась. Начинались правоотношения – уголовные и гражданские.

– Попробую, – пообещал Рябинин. – Видимо, Михаил Самсонович Приходько – не настоящее имя. Скорее всего, подложный паспорт.

– Поймайте, – повторила стюардесса. – Я хочу глянуть ему в глаза.

Ради этого стоило ловить жулика. Рябинину тоже захотелось глянуть ему в глаза, потому что этот Миша, видимо, был неплохим психологом.

Она встала. С иронией, которой так богат жизненный опыт, она сказала уже от двери:

– Кстати, не каждому дана ваша возвышенная любовь.

– Да, тому остаётся только бракосочетание, – ответил ей в тон Рябинин и взялся за телефонную трубку – звонить инспектору уголовного розыска Петельникову.

* * *

Общественный транспорт Кира не любила. Даже метро, которое за минуты перебрасывало человека с одного конца города на другой, перестало быть удобным. Подключались новые районы, и под землёй стало тесно, как и на проспекте. А машины у отца не допросишься.

Кира выдернула зажатые толпой руки и скрестила их на груди – получалось что-то вроде щита. Видимо, рядом у парня был здоровый портфель, который упёрся ей в ногу, как бревно.

– Убрали бы свой чемодан, – сказала Кира, но её так сдавили, что воздуха для нормальных слов не хватило и она вроде бы прошипела. Ей никто не ответил: неизвестно, чей был портфель, да и убирать его было некуда.

Внезапно она почувствовала за спиной благодатную пустоту. Тут же приятный мужской голос сказал почти в ухо:

– Вставайте сюда.

Её моментально выдавили в кусочек вакуума, который мужчина образовал в углу, перегородив его сильной рукой. Она вздохнула и улыбнулась спасителю. Тот сдерживал напор спиной – она это чувствовала, потому что его кожаная куртка изредка прижималась к ней своими многочисленными молниями.

– В час «пик» ездит только человек, сдавший нормы ГТО[1]1
  Нормы ГТО – «Готов к Труду и Обороне» комплекс физкультурных дисциплин.


[Закрыть], – сказал он.

Кира засмеялась. Они стояли лицом к лицу, – Кира была высокого роста. Его глаза насмешливо щурились. Суховатые скулы поблёскивали загорелой кожей.

– Надеюсь, вы до кольца? – спросил он.

Она кивнула. Все ехали до кольца, в район новостроек.

– Не давите спиной, – сказала женщина у него за плечом.

– Мадам, это общественный транспорт, каждый давит друг друга, – ответил он и чуть прижался к Кире. – А вообще-то я знаю магазин, где продаются автомашины.

– Уж больно вы остроумный, – буркнула женщина.

– С машиной тоже много мороки, – заметила Кира.

Он скрипнул курткой, давая девушке больше простора.

– Да ничего, не беспокойтесь, – вежливо отозвалась она, дрогнув стрельчатыми ресницами.

– Вы работаете юным академиком? – предположил он.

Кира только улыбнулась.

– Тогда вундеркиндиха. Играете на скрипке?

– У вас прелестная фантазия.

Поезд встал на кольце. Двери облегчённо распахнулись, и толпа ринулась из вагона, заметно качая его с боку на бок.

Вышли они вместе и поднялись наверх. Он пошёл с ней естественно, словно это само собой разумелось, словно они жили в одном доме.

– Конечно, вы студентка. А машина – папина.

– Угадали.

– Подождите! Сейчас угадаю, на кого учитесь. У вас романтическая профессия. Не спорьте!

– Очень романтическая. На юридическом факультете.

Он замер, а потом в ужасе схватился руками за голову. Кира удивлённо обернулась.

– Женщина-следователь! Женщина-прокурор! Да вы представляете?!

– Я на первом курсе. Ещё и практики не было.

Они пошли дальше.

– Вы посмотрите на себя! Кстати, как вас зовут?

– Кира.

– Миша. Посмотрите на себя. У вас осиная талия, нежная кожа, тонкие кисти, чувственные губы, благородное лицо и наивный взгляд. А видели следователя-женщину? Старомодная кофта, кругозор продавщицы, жаргонные словечки, пошлые шутки, в зубах папироса…

Кира медленно открыла сумочку и достала пачку сигарет:

– Не хотите ли?

Она умело прижала сигарету уголком оранжевого рта. Михаил блеснул зажигалкой и закурил тоже.

– Впрочем, вам идёт курить. Но вам, видимо, всё идёт. Не спорьте! Я даже представляю вас в большом кабинете, в мундире, каким-нибудь следователем по особо важным делам.

– А жаргонные словечки и пошлые шутки? – улыбнулась Кира.

– Вам и они пойдут.

Впереди была канава, прорытая для газопровода. Лёгкая досочка повисла над ней, как над пропастью. Кира неуверенно поставила ногу. Подошва «платформы» казалась толще мостика.

Неожиданно её спутник прыгнул вниз, протянул ей руку и повёл, чавкая глиной.

– Да зачем? – слабо возразила она, заливаясь гордой краской: на них смотрели люди.

Он вылез из канавы, по колено вымазанный жидкой грязью.

– Разве так можно? – Кира расстроенно закусила губку и швырнула сигарету на рыхлую землю.

Михаил только усмехнулся.

– Мой дом. – Она махнула рукой на современного высотного красавца.

– Завтра увидимся? – уверенно спросил Михаил, погребая её маленькую руку в своих широких ладонях.

Она только сомкнула стрельчатые ресницы.

Кира и Михаил сидели в молодёжном кафе. Всю неделю они провели вместе – каждый вечер.

На нём был шоколадный костюм, кремовая рубашка и янтарный галстук. На пальце мерцал перстень с красным, словно ещё не остывшим камнем. Кира сидела, как ромашка: белый брючный костюм, жёлтые волосы занавесили плечи и спину, на груди полыхавшей дугой повисли крупные гранатовые бусы.

– На столах нет свежих цветов, громко проворчал Михаил. – Без них я не могу ни есть, ни пить.

Две пары за соседним столиком разом повернулись.

– А какие твои любимые? спросила Кира.

– Пожалуй, гладификусы.

Она звонко и свободно засмеялась. Он тоже улыбнулся, чуть дрогнув кожей на скулах.

– Ты хотел сказать – гладиолусы?

– Я хотел сказать, что в каждом человеке подразумеваю чувство юмора.

Она слегка порозовела, словно на лицо лёг отсвет гранатовых бус.

Подошла официантка.

– Сухое вино есть? – спросил он.

– Гамза, саперави, рислинг.

– Рислинг какого года?

– Не знаю. Нынешнего, наверное. Шампанское есть.

– Бутылку шампанского, рюмку коньяка…

– Коньяк только в граммах, перебила официантка.

– Слава богу, не в канистрах. Сто граммов. Плитку шоколада, апельсины, виноград, чёрный кофе. Всё.

Соседи теперь следили за ними непроизвольно, потому что всё необыкновенное притягивает.

Михаил взял Кирину руку, посмотрел в глаза и грустно сообщил:

– В прошлом полевом сезоне на Уссури перевернуло лодку. Меня вытащили в двух километрах ниже по течению.

– Бедняжка…

– Кирочка, я чуть не погиб. А осенью провалился в заброшенный шурф. Такая у меня жизнь. Поэтому я должен…

Она не поняла ни мысли, ни оборванности фразы, но больше всего не поняла этой внезапной грусти.

Принесли вино. Раздался глухой выстрел, и шампанское заметалось в бокалах, пробуя вознестись к потолку.

– Выпьем… за сокровенное! – громко сказал он и поцеловал ей руку.

Мальчики и девочки, которые только что выпили под тост «со свиданьицем», окончательно перестали заниматься собой – они учились жить.

Кира чувствовала, что горит её лицо. Краем глаза она видела, как все смотрят на них, – они сделались центром внимания всего кафе. Ей показалось, что Михаил хочет встать на колени, ей даже захотелось этого, и только жаль, что здесь не было всего первого курса юридического факультета.

– Миша, спросила она, пока он не встал на колени, – ты говорил об опасности. Что-то должен…

– Поэтому я должен спешить, – закончил он ту мысль.

– Куда спешить?

– К счастью. А это значит – к тебе, Кира! – звенящим голосом сказал он и поднялся.

Она тоже встала, заворожённо дрожа ресницами в предчувствии чего-то невероятного.

– Любимая, будьте моей женой!

Кира обвела взглядом мальчиков и девочек, как солнце обводит лучами невзрачные комочки-планеты.

* * *

Пузатая чашечка старинного фарфора синевато просвечивалась. Лидия Владимировна взяла её с лёгким костяным стуком – задела перстнями.

– Вы пьёте кофе с молоком? – спросила она.

– Чёрный, без сахара.

– С лимоном?

– Нет-нет. Аромат должен сохраниться первозданным.

Он принял чашку и легонько кивнул. Она поправила синеватые, как мартовский снег, волосы и мельком глянулась в поднос из нержавейки.

– Признаться, мы с мужем находимся в некотором затруднении. Вы знакомы с Кирой всего две недели…

– Да, мы уже давно знакомы, – вроде бы подтвердил гость.

Она вздёрнула тончайшие брови и недоуменно замерла. Он спокойно отпил кофе:

– Лидия Владимировна, вы встречались с теорией относительности?

– Разумеется, – ответила она так, словно встречалась не только с теорией, но и с самим Эйнштейном.

– У меня другой отсчёт времени, Лидия Владимировна. Для вас две недели, для меня – два года. Вы меня понимаете?

– В какой-то степени, – сказала она, не уточняя эту степень.

Будущий зять залпом выпил кофе, отставил чашку и вибрирующим баритоном произнёс, чуть приглушая голос:

– В июне прошлого полевого сезона наша лодка перевернулась на бурной и жёлтой речке Уссури.

– Вы… простудились?

– Простудился? Чуть не погиб! А в июне я загремел в шурф. Четырёхметровый.

– Загремели… куда?

– В яму такую. Весь, с головой.

– Это же опасно.

– Привык. Опасностей у меня бывало столько, что на три романа хватит. Знаете, что противно? Сидишь в мокрой земле, а сверху падают лягушки. Так: плюх-плюх-плюх…

Он растопырил ладонь и проскакал ею по столу до кофейника. Лидия Владимировна отпрянула. Её глаза стали широкими, как у Киры.

– А в августе, можете себе представить, меня скинула на землю кобыла.

– Кто скинул?

– Ну, лошадь женского пола, – уточнил гость.

– Откуда скинула?

– С себя, разумеется.

– Зачем же вы на неё забрались?

– Хотел ехать в маршрут. – Он помолчал и с чувством кончил: – Вот такая у меня жизнь, Лидия Владимировна. Судьба геолога.

Она всё смотрела на него, забыв про кофе. Перед ней сидел тот скромный герой, о котором она могла только слышать или читать.

– Я понимаю, – наконец сказала Лидия Владимировна, – вы жить торопитесь и чувствовать спешите. Но хотелось, чтобы вы узнали друг друга лучше.

Он вскочил и стал ходить по пушистому ковру. Его руки нервно вцепились в борта пиджака и забегали по ним, не зная, куда деться. С лица пропала любезность, словно высохла на задубевших скулах.

– Лидия Владимировна! Вы женщина, вы должны понять! Неужели не бывает любви с первого взгляда?! Как у Пушкина, как у Онегина… Или как у лейтенанта Шмидта. С первого взгляда и на всю жизнь. Разве такая любовь второго сорта? Я сам в неё не верил. Пока не встретил вашу дочь. Я могу ждать год, и два, и три. Но зачем? Я же взрослый человек. Вы отдадите Киру не мальчишке, не проходимцу, а мужчине и человеку. Если хотите, специалисту. Лидия Владимировна! Намного ли вы старше дочери? Вам ли не понять любви?

Она улыбнулась. Глаза сделались маленькими, потерявшимися в чернокрашеных жёстких ресницах, сделались вроде паучков, к которым улыбка погнала сетки длинных и тонких морщинок. И сразу стало видно, что она намного старше дочери.

Он подошёл, гибко склонился, взял её обмякшую руку и поцеловал.

– Вы, Миша, джентльмен, а их теперь так мало.

– Их не мало, Лидия Владимировна, – их вообще нет.