Текст книги "Зима стальных метелей (CИ)"

Автор книги: Станислав Лабунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Пока можно. На зимовку мы все уйдем в цитадель, на постоянную базу. Это не обсуждается. Как у тебя с документами?

– Потеряла в дороге или украли. Спохватилась, а их нет.

– Ладно, сделаем. Нет таких крепостей, что не взяли бы большевики. Итак. Дела на день. Первое – проверяем ход эвакуации. Грузим нашу четверку, раз обещали. Потом едем в артиллерийское училище, решаем вопрос с Еленой. У нее сейчас неявка на вечернюю поверку, самовольный уход из расположения части…

– Я в увольнительной на сутки! – говорит это безмозглое существо, и достает из кармана моего кителя свою книжку курсанта.

Оттуда извлекается увольнительная. С 18.00 18го сентября по 18.00 19го.

– Шикарно! Ты из рогатки «Юнкерс» сбила? – спрашиваю ошеломленно.

– Я лучше Машеньки? – спрашивает эта юная особа.

– Не могу сравнивать, ибо очень плохо знаю Машеньку. Я ее просто отвлекал, пока один из наших парней пытался очаровать ее старшую сестру. Мы с девушкой всего несколько раз поцеловались, – отчитался я о прошлом.

– Да?! Тогда все просто замечательно! Машка выходит замуж за комиссара курсов. Он майор, у него два ордена и три медали! У них любовь с первого взгляда! Ну и пусть. А у нас будет со второго. В первый раз я неважно выглядела, – смутилась Леночка, вспомнив обстоятельства нашего знакомства.

– Эй, – говорю, – девушки, это всех касается. Историю всегда пишут оставшиеся в живых. Это мы. И в нашей версии все и всегда будет отлично. Прошлое ушло, забудьте о нем. Помните вкус ягод, зелень травы и вечно голубое небо. Этого достаточно. Будущее зависит не только от нас, но мы за него сражаемся. А настоящее наше – просто замечательное! Ведь мы встретились и живем просто счастливо. Меркулов, налей еще по капельке, час на личное время, и поедем на причал, слово данное выполнять. Разойтись!

Этот час ни у кого зря не пропал, все использовали каждую минутку.

Вразнобой одетые девушки в нашей компании выглядели странно.

– Меняю маршрут. Первым делом – в управление пограничных войск. За одеждой и документами, – вношу дополнения, и мы отправились в путь.

В штабе было пусто. На месте оперативного дежурного сидел наш приятель, комендант внутренней тюрьмы Константинов Александр Сергеевич.

– Все уехали в Новую Ладогу, к указанному месту дислокации, – сообщил он. – Двое нас здесь осталось, я и Митрофанович из канцелярии.

– Гуляем! Кот из дома, мыши в пляс, – говорю довольно. – Мы сначала девушек переоденем, потом в канцелярию за документами, а после проведем осмотр здания, поищем, может, что полезное найдем.

Сюрпризы начались сразу. На одной из полок мы наткнулись на командирские рубашки цвета светлого хаки из натурального шелка. Все, не страшны нам больше вши, не живут они на шелке. Нашлись в запасах и парадные кителя, и комбинезоны разведчиков. Всего набрали, по размерам подогнали. Золотые эмблемы на петлицах сверкают. Любит товарищ Сталин сотрудников НКВД, не жалеет для них металла. Ни золота на петлицы и награды, ни свинца на пули в конце трудового пути. Последний чекист, кого из органов просто уволили, был Леонид Пантелеев. Закончилось все это шумной многодневной заварушкой, Ленечку все равно прикончили, а хлопот-то лишних было много. С тех пор чекистов просто расстреливают. Благо, повод всегда есть.

– Девушкам крепи знаки различия «младший лейтенант НКВД», – говорю Михееву. – Себе и Меркулову – «старший лейтенант НКВД».

Потом зашли в канцелярию к Якову Митрофановичу.

– Звания вижу, – улыбается старичок, а должности какие будем указывать?

– А на ваше усмотрение, – говорю, – но так, чтобы любой чин при виде их вздрогнул.

Потер дедушка руки в желтых морщинистых пятнах, с голубыми прожилками, кивнул довольно, и принялся творить. А мы пошли здание осматривать.

В буфете ничего не осталось, все вывезли, кроме плиты.

– При наличии неограниченного количества бумаги и стульев, мы здесь не замерзнем, – говорю я. – Тем более, плита стационарная, не кустарная «буржуйка».

В приемной замначальника нам остался самовар, отсюда его забыли забрать. А в подвале нашлась резервная автономная система отопления и две цистерны под воду по двадцать кубометров каждая.

– Умный человек это здание оборудовал, – высказываюсь искренне. – Здесь будем городскую базу делать, тем более, что Машенька уже не моя девушка, и никаких моральных прав на ее квартиру мы не имеем. Вечером все заберем и переселимся.

Возражений не последовало.

Вернулись в канцелярию. Взяли в руки документы. Сафьян красный, щит и меч золотом вдавлены. Капитан НКВД Синицын, член чрезвычайного военного трибунала НКВД по Северо-западному округу. Дата, 19 сентября 1941. Подпись – член ГКО маршал Советского Союза Берия. Использован экслибрис. Основание – шифрограмма наркомата….

Да, от такого документа многие вздрогнут.

Михеев и Меркулов тоже стали членами трибунала, а все девушки его сотрудницами.

– Я только больше на машинке печатать не буду, – высказалась бывшая машинистка. – Буду приговоры в исполнение приводить.

Ага, это тебя заводит, думаю про себя. Не ты одна такая. Поэт народный Сережа Есенин тоже любил со своим дружком Блюмкиным за расстрелами наблюдать. Знал Сереженька упоение чужой смертью, когда человек бредет безвольно в дальний конец коридора. Тут и кокаин не очень нужен, а уж если вдохнуть «дорожку», одну да другую, тут вдохновение поэта и охватит. И рванет он, сняв штаны, за комсомолом к Айседоре…

– Спасибо, – говорю искренне.

– Сочтемся, капитан. А что, сам не захотел полковником стать? Надумаешь, скажи, удостоверения еще есть. Станешь председателем трибунала, – предлагает змей-искуситель.

– Года мои еще не те, и глаза недостаточно мертвые, – отвечаю правдиво.

Посмотрел он на меня внимательно, без улыбочки, кивнул своим мыслям.

– Ты еще и умный. Заходи иногда, не забывай стариков.

– Мы вообще сюда вечером переселимся, здесь и печка, и цистерны для воды, – сообщает ему брюнетка Ира.

А девушку Меркулова зовут Катя, по фамилии она Никитина.

Порадовала Ира Якова Митрофановича. У нее фамилия совершенно непроизносимая, и записали мы ее Масловой. Спорить она не стала. И уже в новом качестве двинулись мы всем составом проверять ход эвакуации.

На канале все было отлично. Ладогу слегка штормило, так, балла на три, поэтому буксиры цепляли всего по две баржи, зато их было целых пять, и десятая баржа стояла практически пустая.

– Давайте по ближайшим домам. Всех, кто захочет – грузите. Чем больше вывезем, тем меньше зимой трупов хоронить, – говорю громко.

Это я зря. Сразу ко мне повернулась гладкая такая рожа.

– Что это за пораженческие разговоры? Кто такой?

– Военный трибунал, капитан НКВД Синицын. Теперь вы представьтесь, – вежливо предлагаю.

Сразу чувствую – не боится он меня. Ему капитан из трибунала, что блоха. Сдавить пальцами, и только мокрое место останется.

– И вообще, кто распорядился о начале эвакуации? – продолжает он.

А вот это, ты, дядя, зря. Сюда нырять не надо, здесь очень глубоко.

– Ты, что, сука, оглох?! – говорю, и пяткой сапога бью его в щиколотку.

Рухнул он на колени.

– Кому сказано, документы предъявить?

Сам вытаскиваю у него из нагрудного кармана френча пачку бумаг. Мать нашу, в смысле родину-мать, член Военного совета фронта.

Я уже отмечал – слаженность нашего маленького, но дерзкого коллектива давно уже достигла невероятных высот. Мы уже давно друг у друга мысли читаем. А сейчас еще и Ирина добавилась. Вот я попала…

Нож у меня сам в руке оказался, но в глаз генеральский всадил его я, однозначно. Вошел он с противным хлюпаньем, и потекла из комиссарского носа кровь. Капкан сопровождающего командира в переносицу бьет и прыгает к водителю. Тот в растерянности пару секунд потерял, вот и умер. Второго шофера Меркулов убил. Все как всегда – страшен внезапный удар, которого не ждешь. А мы все время нападаем неожиданно. Согласно заветам Железного Феликса, нашего приемного папы.

– Так, на пристани никого и ничего не оставляем! Машины и трупы в трюм! Баржу с морской пехотой на буксир! Нефтеналивной танкер тоже цепляем! Быстро! Работаем! Быстрота нужна на пожаре и при поносе, так давайте шевелиться так, будто у нас понос во время пожара! Жилую баржу от городской сети отключать аккуратно, провода сматываем! На буксире! Малый вперед!

За четыре минуты управились. Уже наш хвостовой танкер под мост полностью зашел, когда на пристань неспешно выехал отряд сопровождения. Вот, это похоже на свиту и охрану члена Военного совета фронта: два новеньких американских грузовика с автоматчиками, три «эмки» с прислугой и порученцами, тут же должна быть наложница, а то и маленький гарем из походно-полевых жен, сокращенно – «ППЖ». Вот так, скромно, по ленинским заветам, живут наши партийные руководители, педерасты гнойные. Как меня знакомство с Ивановой испортило, раньше-то я так не выражался.

– Откуда же он ехал, что охрану отпустил? – задаю риторический вопрос, потому что ответ понятен.

Чужую охрану не пустят только в штаб фронта или в Смольный.

Буксирчик пыхтит, но тянет. Выноси, родимый, нам даже не на Ладогу, нас только до цитадели дотащи. А там мы уже дома.

– Чего стоим? – говорю удивленно. – А машины за вас будет Пушкин обыскивать или Достоевский Федя? И с трупов все снять, оружие, документы, нагрудные знаки сложить в отдельный пакет. Все идет по плану.

– Предупреждать надо, – недовольно ворчит Михеев, с грохотом выдергивая патронный ящик из салона. – Они его гранатами набили, что ли?

– Золотом да бриллиантами, – шучу, а Капкан человек тяжелый, кадровый чекист, да еще с границы, чувство юмора у него и не было никогда, а намек на него в учебном полку выбили окончательно.

Выворачивает он крышку.

– Нет, тут зеленые камни, алмазы, значит, в других ящиках. Вон их тут сколько, обе машины битком, – докладывает.

– Извини, Олег, – говорю, – до последнего момента не верил, что выгорит у нас. Прости, брат Рекс.

– Да ладно, – отвечает тезка, – проехали.

– А в багажниках картины в рулонах. Тоже – под завязку.

– Расклад нам понятен, – подвожу итог. – Член военного совета груз у Руслановой взял. Там его загрузили, и он отъехал недалеко, чтобы свою свиту дождаться. Только мы это место раньше вычислили, и груз товарища Жукова, Руслановой и остальных членов банды мародеров и грабителей у них увели. То-то сейчас в городе суматоха, комендатура на ушах стоит. Они еще батальон разведывательного управления фронта на улицы выведут, наверняка.

– И? – это Меркулов опять.

– План «Перехват» результата не даст. У них специфика не та. Город весь перевернут, а про реку не вспомнят. Пехота – она царица полей, а тут надо мозгами шевелить, а не жопой. До цитадели дойдем – все приберем. Трупы будем в темноте скидывать со стороны немецкого берега.

– Могут стрельбу открыть, – возражает Капкан.

– Пусть. Зато их рапорты о дежурстве будет немецкая безопасность читать, а не наша, – отвечаю. – Да и тел у нас всего четыре. Будем их через километр сбрасывать, никто и не заметит.

Девушки в ящике роются. Изумруды тоже хороши, идут хоть брюнеткам, хоть шатенкам.

– Извините, но себе взять ничего нельзя, – говорю.

– Понятно, – Ирина соглашается. – За вещь из перечня похищенных драгоценностей армейская контрразведка всех чекистов на фронте вырежет. Лишь бы остальное добро найти. Тут ведь на десятки миллионов золотом?

– Если не на сотни, кто его знает, кто оценит? – отвечаю.

Потом суета началась, машины брезентом укрыли, лебедкой щит вытащили, съезд в трюм с пандусом закрыли. Хорошая баржа, продуманная. Трупы за борт. Каждому к ногам – груз. Всплывут, но не сразу.

– Как ты думаешь, – Михеев спрашивает, – на барже наш захват видели?

– Видели, да не поняли. А вот морячки видели, а когда их особый отдел начнет спрашивать, не видели ли они две шикарные машины, то тут морская пехота сообразит, кто к нам на борт заехал.

Посидели, помолчали.

– Что делать будем?

– А ничего. Промолчат матросики. Они советскую власть не больше нас любят. Просто попали мы все в колесо, вот и бежим, и сами при этом динамо-машину крутим, даем ток в слаборазвитые районы.

– Как у вас тут все сложно, – говорит девушка Ира.

Подкрались они за плеском волны и шум ветра.

– Человеком быть – вообще сложно, это дубли у нас простые, – пытаюсь шутить, только до этой шутки еще лет сорок осталось.

– Я люблю советскую власть, – говорит упрямо Катенька.

– Люби. Просто нашу группу люби больше. А слова твои я тебе напомню при случае, – обещаю.

Вздремнули в полглаза, надо было и за носовым тросом следить и за кормовым, Меркулов и Капкан, еще не понимали многого. Морская пехота уже пошла с нами. До конца и без всяких обязательств. А то бы они просто конец отдали, и поплыли по течению обратно в Ленинград. Дела значат гораздо больше слов.

Утром двадцатого сентября, в сером тумане, мы прибыли в цитадель. Баржу с беженцами подхватил новый буксир и потащил на восток, в порт Новой Ладоги. А наш золотой галеон и плавучую казарму морской пехоты пришвартовали к пирсам крепости. Цитадель была практически безлюдной. Георгию Жукову был нужен успех, причем любой ценой, и в ночь с девятнадцатого на двадцатое сентября он начал масштабные операции по захвату плацдармов на немецком берегу Невы. И генерал армии без малейших колебаний бросил вперед три ударных отряда.

Невскую оперативную группу возглавил генерал-лейтенант Пшенников.

Под его началом оказалась сборная солянка из 115ой стрелковой дивизии, 4ой бригады морской пехоты и отдельного батальона НКВД. Артиллерии и танков ему никто не дал. С флотом о поддержке огнем тоже не договорились. Части переправились на подручных средствах через реку в районе Московской Дубровки и сцепились с нашими старыми врагами, двадцатой мотопехотной дивизией и приданным ей пехотным полком. Немцы с закрытых позиций стали обстреливать наши части из минометов. Морская пехота пошла в атаку, простая пехота побежала к берегу, батальон НКВД начал закапываться в землю. Пехоту накрыла дальнобойная артиллерия, все помнят брошенные в Белоруссии гаубицы? Вот они, нашлись. Морячки вернулись, и злобно матерясь, стали штыками ковырять землю, им лопаток никто дать не подумал.

Еще никто, кроме меня, на всей земле не знал, что так началась кровавая и беспощадная битва на «Невском пятачке». Горе тебе, великая Троя, вижу твои стены в огне. Эх, Кассандра, мне бы твои заботы.

Остатки нашей дивизии тоже послали в ночной бой. Он и сейчас шел в пригородах Шлиссельбурга. Ладожская флотилия пыталась поддержать 1ую дивизию НКВД десантом, только у немцев артиллерия метко стреляет. Два десантных судна просто утопили. Кроме команд погибли 105 курсантов Военно-морского пограничного училища, курсы флотских водолазов и их караульная рота.

10ая стрелковая бригада полковника Федорова переправилась через Неву в районе Отрадного. И тоже попали под грамотно организованный артиллерийско-минометный огонь. Ну, они хотя бы могли в ответ пострелять. И умереть в бою, а не захлебнуться ледяной ладожской водой темной ночью. Есть в нашем руководстве педерасты гнойные. Часто вижу их фото в газетах…

Это я что-то отвлекся. В крепости остался комендантский взвод. Неполный. Приплыви вместо нас немцы, цитадель бы пала. Как Брест. Части в казармах, а укрепления пустые стоят. Без единого человека.

Но пока безлюдье нам на руку.

– Собирай всех в ленинской комнате, часовых тоже снимай, – командую я взводному.

Меня он не знает, но зато с Михеевым вместе гиревым спортом занимался. Это сейчас мне все мандаты и удостоверения заменяет.

– Меркулов, всех с буксира и баржи туда же. Даже вахтенных не оставляй. Десять минут.

– Двадцать.

– Там, на берегу, наше отделение разведки убивают, и остальных ребят.

И понеслось все в бешеном темпе. Народ в цитадель бежит, мы на барже трюм открываем, на машинах неспешно подъезжаем к нашему хранилищу ценностей, и начинаем разгрузку. Двадцать минут – все! Картины в футлярах, сверху брезент в два слоя. Машины опять на баржу. В трюм загонять не стали, тент набросили.

Вернулись в ленинскую комнату, там Ира из пацанов веревки вьет. А среди морской пехоты сидят три морских коровки в черных бушлатах. И их бычок тут же. Точно, они же эвакуации ждали, а мы их высадить на ушедшую баржу забыли. Я забыл, надо уметь признавать свои ошибки. Моя вина.

– Что решим по банно-прачечному отделению? – спрашиваю совета у народа.

А проститутки народ не робкий, та, что больше матом изъясняется, подружку толкнула. Говори.

– Гриша у нас в госпитале работал, мы санитарками будем, мать твою так и этак, и совсем затейливо, – говорит средняя коровка.

– Ладно, – легко соглашаюсь. – Тогда грузим все гранаты, что найдем, из цитадели их кидать не в кого, и в путь пора. Застава, в ружье!

Наших уже совсем добивали, когда мы вылетели сходу на набережную. На каждой машине стояло по три пулемета, один курсовой и два боковых. Крыши мы по дороге срезали, поэтому еще двое из каждой машины швыряли во все окна гранаты. Перед нами все бежало, после нас все горело. Тут вам не Франция, мы здесь всех ненавидим.

– Баржа прямо на набережной! Короткими перебежками туда! Мы прикроем! Астахов, ко мне! Показывай, как до площади добраться!

Снегирев мне большой палец показал, и начал раненых из подвала вытаскивать. А от корректировщиков огня нас еще туман укрывал. Иногда и нам должно везти. И мы вылетели на площадь и стали гонять по ней кругами. Не забывая строчить из пулеметов и кидать гранаты. Хорошо, у немцев еще фаустпатронов нет, гуляй, рванина!

Прижали мы их к земле плотно, пусть знают, есть еще рыцари в Шлиссельбурге.

– Последняя лента!

– Гранаты кончились!

И тут нам еще и колеса прострелили.

– Все прижимаются к Астахову, не отставать, бегом марш!

Бросили мы машину, пусть ее здесь разведка фронта найдет, номера на моторе сверит. Пулеметы на руках, огрызаемся на бегу короткими очередями, а пристань все ближе, и Капкан, стоя во весь рост, стреляет патронов не жалея, у него их всегда несчитано.

– Уходим! Малый вперед!

А под Отрадным погибли все. За ними никто баржу не привел. На Московскую Дубровку немцы бросили последние свои оставшиеся танки – восьмую дивизию. Остальные уже ушли под Вязьму. Но морская пехота и пограничники вцепились в свои восемьсот метров земли зубами, и не позволили себя в реку сбросить. А к вечеру их опять бросили в атаку. Прямо на пулеметы….

Пшенников пытался протестовать, но был снят с командования и заменен более покладистым генералом – Коньковым.

Нас это не касалось, как и утопление лидера «Минск» прямо у причала. Это были чужие беды, а мы отмечали встречу боевых друзей после долгой разлуки. На войне и день срок немалый.

Мы вывезли чуть больше двух сотен пограничников, половина раненных. Батя тоже поймал осколок, пальцы у него на правой руке не шевелились. Кажется, он свой срок отслужил. Мы быстренько всех уцелевших включили в состав заградительного отряда, и от первой дивизии НКВД остались номер, знамя и зам начальника штаба дивизии с печатью. И на этом ее короткая, но славная боевая история заканчивается. Еще почти год ее будут пытаться укомплектовать, только пограничников уже не будет, а из лагерного надзирателя бойца не сделаешь, слишком велика разница в менталитете. Поэтому в начале августа сорок второго года «единичку» передадут в РККА, и станет она костяком 46ой стрелковой дивизии, что пройдет всю Прибалтику, от Черной речки до самого Данцига. Только пограничников до него дойдет меньше сотни.

Так что пусть они лучше здесь, в цитадели, службу несут. Тут тоже на нашу долю войны хватит. Среди моряков нашелся акустик с «морского охотника». Слух у парня – исключительный. Доложил он, что в городе три устойчивых очага сопротивления, и группы по нему хаотично перемещаются. А в порту кто-то осторожно работает на причале. Вот как. Учтем.

Собрались на совещание. У нас в гарнизоне быстро установилась казацкая вольница – на каждом шагу не козыряли, перед старшими не тянулись, морячки чистыми анархистами стали, как в гражданскую войну. Вот мы у них на жилой барже и собрались. И весь гарнизон, кроме караула, туда же явился.

– Больше немцы на баржу к берегу подвести не дадут, это понятно. Расстреляют на подходе, или у берега накроют. План такой. Один буксир высаживает нас. Время – за час до рассвета. Мы на берегу уцелевших бойцов собираем, и даем сигнал – запускаем сигнальные ракеты. Две зеленых – ждем на пристани, две желтых – у ремонтного эллинга. Вы нас забираете. Все легко и просто. Буксир без баржи – мишень сложная, верткая и небольшая. Справитесь, братцы?

– Легко! Они к черту в зубы собрались, и все им пустяк! – возмутилась Екатерина, и вцепилась в своего Меркулова.

– Спокойно, мы с Пашей Астаховым пойдем, и от него ни на шаг. Так что, на берегу нам ничего не страшно, – успокаиваю я девушку.

– Товарищ капитан, вот вы шутите, а у меня с кителя все пуговицы на два раза срезали – на счастье воруют, – пожаловался комендант цитадели Астахов. – А ведь все комсомольцы и пограничники.

– Паша, так раздай им каждому по пуговице, даже коммунистам! Тебе что, трудно или трех сотен пуговиц со склада жалко? Ведь так просто сделать человека счастливым – просто дай ему!

– Если каждому давать, то сломается кровать, – пошутила специфически младший лейтенант Маслова.

Взглянули мы с Капканом на нее кротко, и замолкла она. Тоже мне, артистка разговорного жанра. Тут две сотни мужиков на шесть женщин, моя подружка Дарья где-то на берегу с нашими разведчиками петли выписывает. Тут такие коллизии могут возникнуть, Шекспиру и не снилось.

– Парни, – говорю, – у меня простая голова, а не дом советов. Напомните мне, надо сюда на зиму девушек завезти, а то из-за этих трех здесь своя война начнется.

– Я напомню, – обещает Ирочка. – Нам ведь тоже здесь зимовать, правильно понимаю?

Подтверждаю – здесь.

– И раз с Астаховым так безопасно, мы лучше с вами пойдем, а то тут от одних взглядов забеременеешь, – говорит Катенька.

Ну, от взглядов, это вряд ли, но эксцессы возможны, полковник в госпитале, крепость большая, люди немного озверели, тут всего можно ожидать.

– Ладно, с нами так с нами. В цитадели лучше не шуметь, но у нас есть своя баржа и время почти до рассвета…

Астахов на борт подниматься не стал, постучал в борт булыжником. Первым делом мы пошли в ленинскую комнату – вооружаться. Туда же нам и чай принесли.

Мы в прямое столкновение с противником лезть не собирались, но на войне, как на войне. Я свою шестерку вооружил однотипно. Винтовка со снайперским прицелом, и пистолет «Маузер» с обоймой под двенадцать патронов. Их много в кладовке конфискованного оружия лежало. «Комкору от Троцкого», «комбригу от Склянского», доказательства знакомства. Нет, их было за что убить, сам бы всех убил, не моргнув глазом, но причину-то можно было придумать лучше?

Но их всех убивали просто за то, что знали они товарища Троцкого. Да и хрен на них, они сами эту власть создавали. А маузеры нам достались.

– Это для ближнего боя, – говорю.

Взял Капкана в пару, показал, как надо в комнаты входить, держа все под прицелом и прикрывая напарника. Зря, что ли, пришлось столько детективов увидеть? Показал перекат, стрельбу в качении. Объяснил, а парни сразу освоили на практике качание «маятника». Гранаты, ножи, девчонкам по браунингу маленькому для рукопашной. И пошли на буксир. Морячки на обоих суденышках движки прогревали.

– Один нагло в порт пойдет, а вас малым ходом на старый причал высадим. А за шумом от него мы незаметно пройдем.

Молодцы, соображают. Инициативные бойцы, прирожденные убийцы. Астахов всем по пуговице лично вручил. Вот и шути здесь, где никто тебя не понимает.

Первый буксир рванул на полном ходу, выписывая кренделя и вензеля, ревя мотором. В городе стрельба стихла. Все прикидывали – что же происходит?

Наш кораблик на волне, под флажком на шесте, мы играем с темнотой, чуя смерть в глубине. Не спеши умирать, успевай убивать, может быть, кто-нибудь возвратится назад, чтоб узреть в небесах крыльев огненный взмах, то пришедший гонец в золотых облаках. Ангел смерти плывет…

Видно, у меня опять внутренний монолог вырвался. Даже ко всему привычный Капкан на меня странно смотрит, а уж про остальных и говорить нечего.

– Давайте я вам спою старую итальянскую песню, – предлагаю. – Под небом голубым есть город золотой…

А тут уже и берег, Нева не Нил, меньше будет. Нас выгрузилось восемь человек, взяли в прикрытие одного снайпера-профессионала. Пограничники все хорошо стреляли, но этот даже на их фоне выделялся. В это время совсем светло стало, и в дымке утреннего тумана, мы тихими призраками втянулись в недавно наш Город-Ключ, Шлиссельбург. Потеряли ключик, педерасты гнойные нам здесь укрепиться не дали. Вот и крадемся, даже самому противно.

– Всем стоять, – говорю. – В укрытие.

Выхожу на перекресток.

– Эй, отзовись, кто живой! Это я, Синицын!

– Докажи!

Со второго этажа справа. Я личность легендарная.

– Мне без Дарьи одиноко, в баню сходить не с кем, где она? – спрашиваю.

– Точно, Синицын. Она с разведчиками особой группы пошли орудия захватывать. Говорили, что немцы в парке батарею поставили.

Перестали мы прятаться, идем, всех по пути собираем. Астахова с десятком раненых и нашими девушками к ремонтному эллингу направили, мы тоже туда выходить будем. Нас уже человек семьдесят собралось, снайпер изредка стреляет, а так пока тихо. И в это время вдали мотор завыл. Нет у немцев здесь танков. Последние машины блокируют Невский пятачок, прикрывают саперов, те плацдарм минными полями ограждают, чтобы части фронта его расширить не могли.

Следовательно? Правильно, тягач типа «Комсомолец», советские пушки – самые лучшие пушки в мире, вес в тоннах измеряется, тут лошадки не помогут. Поэтому к трофейной пушке должен прилагаться такой же трофейный тягач. Нам туда. Двумя цепями мы двинулись к старому парку. Не Петергоф, но тоже ничего. А потом мы увидели тела на уже наполовину облетевших деревьях, и война неожиданно стала очень личным делом. Снайпера открыли беглый огонь, выбивая часовых и пулеметчиков, а мы перешли на бег. Первому артиллеристу я просто выстрелил из «Маузера» в живот, второй успел схватить карабин с примкнутым штыком, меня что-то страх обуял, что попадет он, и умрет герой обороны Ленинграда капитан Синицын, не успев сказать красивой фразы, а ведь она есть у меня, клянусь. Всю обойму сжег, стреляя на ходу, попасть не попал, но напугал его здорово. Кто-то из наших подскочил, и сбил его с ног ударом приклада в спину. Ну и ладно. Все это говно – рыцарство и благородство, заканчиваются с первым же выстрелом. Здесь не до них. Человек тридцать пленных согнали в кучку, посадили на корточки.

Парни тела наших разведчиков с деревьев сняли. Просто перерезали веревки, и те упали на землю. Мертвым не больно…

Непонятно мне было, как разведка исхитрилась так глупо влипнуть. И ведь ни у кого не спросишь. Посмотрел на трупы – никого живьем не взяли, уже мертвых вешали, для декорации. Ладно. Глянул на пленных.

– Это есть не мы, это есть команда СД, – сразу заговорил один из артиллеристов. – Тело девушки они забрали с собой, к ним приедет для изучения специалист из отдела расового департамента….

Да, у нас комиссары, партийные чиновники, советская власть, НКВД, суды и трибуналы, а у них еще и департамент по чистоте арийской расы. Тоже синекура. Как и мой трибунал. Кстати, где мне должны продуктовые карточки выдавать? Вот на таких незаметных мелочах люди и прокалываются. Надо будет со старичками в штабе поговорить, может быть и подскажут невзначай.

– Где они? – спрашиваю.

Получаю точный ответ, команда СД в составе взвода заняла отдельно стоящий двухэтажный особняк недалеко от рынка.

– Снайпера, занимайте позиции у базы спецкоманды. А ты помогай гаубицу привести в походное положение, и прицепить к тягачу. Повоюем, братья-смертники?

Не стали со мной спорить люди.

Вытащили мы орудие на прямую наводку. Открываю замок, смотрю прямо в ствол и кручу ручки наведения. У гаубицы траектория навесная, не настильная, только на дистанции шестьсот метров все эти тонкости никакого значения не имеют. Навел по центру первого этажа, Олег мне снаряд с зарядом установил, я ему наушники подал, сам тоже нацепил, выстрел. Сбило меня с ног толчком от отдачи, поэтому попадания не увидел. Только результат. Домика не стало, одна боковая левая стена осталась. Прощай, Дашенька.

А снайпера опять на беглый огонь перешли. Немцы поняли, что против гаубичных снарядов у них нет шансов, и начали отходить за площадь. Ее нам под пулеметным огнем не перейти. Пленных немцев без излишних жестокостей из трех пулеметов расстреляли. Половина из них умерла, даже не поняв, что их убивают. А куда нам их? У нас лишних людей даже на охрану нет.

– Пройдитесь по городу, оглядитесь. Морячки, снайпера, занимайте позиции, остальные – на охоту. Вперед, спецназ.

И сажусь дух перевести.

– Капкан, найди катер или лодку с мотором, и давай в цитадель. Пусть баржу тянут, надо гаубицы забирать, снаряды и другие трофеи. Бате и Снегиреву все доложи, пусть они решение принимают, я что-то неадекватен. Езжай, – говорю. – Езжай, тут без тебя нянек много, вытрут мне сопли, да и нет их у меня.

Накапал он мне из фляжки грамм сто двадцать коньяка, сижу, прихлебываю мелкими глоточками, словно чай. Кивнул Олег довольно и пошел в порт – лодку искать. Почти сразу Астахов с нашими девицами явился, они по дороге еще пятерых бойцов собрали. Ира сразу стала ко мне приставать.

– Будем в следующий раз тебе документы делать – запишем тебя Марией из Магдалы, – говорю. – Успокойся, это неважно, переспим мы или нет, тебя будем спасать от всего и всех всеми силами и возможностями.

– А все-таки давай при удобном случае, все-таки переспим. Так надежней будет. Ты даже не представляешь, на что способна взрослая женщина….

Вздыхает томно. Ну-ну, не видела ты, Ирочка, сетевых порносайтов….

Моторы гудят ровно, один буксир налегке причаливает, второй баржу тянет. Полковник, два подполковника и три майора на мою голову свалились. Я, правда, одного Снегирева здесь серьезно воспринимаю, остальные у меня идут наравне с бродячими собаками, только они об этом пока не знают.

– Решай, – предлагаю, – Батя, что делает народ джунглей – уходит на север, или принимает бой. Это будет славная охота, но для многих она станет последней.

– А ты, значит, неадекватен, – смотрит на меня полковник.

– Век свободы не видать, – вспоминаю я нашу старую, еще времен боев под Лугой шутку. – Устал что-то, боюсь ошибиться.

– А я ранен, – сообщает полковник.

Киваю молча на майора НКВД Снегирева. Есть у нас крайний, и званием вышел и здоровьем.

Снегирев, кстати, не дурак и не трус. Это уже много значит на войне. Дернул он себя за ухо, типа, включил форсаж.