Текст книги "Зима стальных метелей (CИ)"

Автор книги: Станислав Лабунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Всем стоять! Уезжаем. Будем масло со склада кооператоров забирать.

– Олег, ты чего? – инвалид разволновался.

– Не знаю, – говорю честно. – Просто верь мне. Я во время войны Прорыва ни одного человека в Черном замке не потерял. Знаешь как? Я в него не разу не заходил.

Он меня, конечно, не понял, но поверил.

Второй раз мы кораблик три дня грузили, выбирая все нужное – консервы, масло, сыры, мясопродукты. Заодно оружие собирали. Для себя. Иссякли наши запасы, а людей в нашей команде стало много. А вся лютая зима была еще впереди.

Правда, и от нас люди уходили в свободное плавание. Девушки с рынка на плацдарме были нарасхват. Санитарки в госпиталях, санинструкторы в частях, бойцы банно-прачечных отрядов – везде требовались аккуратные женские руки. Сотня оставленных на берегу нас не дождалась – все неплохо устроились. Наш опыт получил распространение, службы тыла полков и дивизий тоже стали выгребать бесхозное имущество. Мы не возражали – имеют право. Тем более, судно мы уже загрузили. В этот раз овощей взяли немного – по моему требованию. Как средство от цинги и авитаминоза. Большую часть груза составили крупы – гречка, горох, рис и перловка. Забрали все что нашли. Немецкие самолеты уже не летали – восьмой воздушный флот тоже уходил на юг, на новые поля сражений. Здесь они свою задачу выполнили – ударная группа тяжелых кораблей была либо утоплена, либо сильно повреждена. Угроза для «Тирпица» со стороны советского флота исчезла. Корабли Балтийского флота включались в план обороны города как плавучие батареи, а более шестидесяти тысяч моряков сходили на берег, пополняя ряды морской пехоты.

Весь флот собрался в Кронштадте и Неве, не выполнив ни одной боевой задачи и потеряв половину своих кораблей от мин и бомб противника.

И за это за все адмирал Трибуц получил высший морской орден Нахимова. А чтобы ему было не одиноко, наградили за компанию и политрука флота дивизионного комиссара Лебедева.

Я почему-то удивлен не был. Страна такая.

Двадцать шестого сентября мы все прибыли в Ленинград. Тут-то мои дурные предчувствия и сбылись. Маршал Кулик честно признал, что глубоко эшелонированную оборону немцев под станцией Мга прорвать нельзя. И его сразу с должности командующего армией сняли. Гайки закрутили, да и болт с ними, с гайками, но в результате всей возникшей нездоровой суеты шестая бригада морпехов получила приказ – вернуть всех в расположение части.

Это сколько коньяка роздано, сколько продуктов потрачено, и вот нас на ровном месте технично кидают через колено, прямо мордой на асфальт. Нехорошо, однако.

Прихожу в наше общежитие. Там тоже все с серьезными лицами хлопочут. Нахожу инвалида-гармониста, а ныне коменданта, и смотрю на него вопросительно.

– Все собираются на фронт. Была бы нога цела, я бы тоже пошел, – говорит этот патриот.

– Была бы нога цела, тебя уже давно бы в живых не было, – констатирую очевидный факт. – Давай докладывай с цифрами и фактами.

Массовый психоз на почве патриотизма штука страшная. Все обитатели института решили идти родину защищать. Триста с лишним мужчин и две сотни девиц разного возраста. В институте оставались три инвалида – безногий, безрукий и одноглазый. И полные подвалы, забитые продуктами. Их всему городу дня на два хватит. Тоже проблема – как продовольствие с толком использовать? Что-то добровольцы с собой заберут, морячков наших нагрузим напоследок, эх, напоследок.

Два батальона бригады поддерживают 6ую дивизию народного ополчения, центром сосредоточения бригады назначено Автово. Это значит – удерживать первую пехотную дивизию, что, уже победив целую армию, захватила Урицк, Петергоф, и сейчас рвется вдоль шоссе к Неве. Немцы от идеи захвата города уже отказались, но сократить линию фронта они никогда не против. И перерезать последнюю ниточку снабжения Ленинграда – через Ладогу.

Бригада должна сделать то, что не вышло у армии. Эпичненько.

– Ладно, – говорю, – занимайте круговую оборону, караульте институт. Из муки самогонку не гнать – расстреляю лично.

Посмотрел в глаза калекам, чтобы поняли они – не шучу, расстреляю. Ребята-инвалиды были не робкие, но от взгляда моего поежились. Вхожу в образ, становлюсь настоящим чекистом – суровым и беспощадным.

Пошел привычной дорогой в Кировский райком. Форма и оружие в обмен на продукты. И документы – отдельный батальон придается для усиления шестой бригаде морской пехоты. Отныне у них одна судьба. На всех. Это решение они приняли сами. Девиц забрали на пополнение медсанбата шестой добровольческой дивизии. Соседняя часть, все рядом.

В штаб прихожу – мой вещмешок стоит на столе, и еще три рядом. Хомячки меня на войну собрали, и сами приготовились. Нет, пусть мне скажут, куда катится этот мир? Я не хочу защищать товарища Жданова и Жукова от старичка фельдмаршала. Пусть сами от него отбиваются.

– Отставить, – говорю хомячкам. – Будете институт стеречь, там всего три калеки осталось. Здесь ваш фронт. Последняя линия обороны. И наших ветеранов будете защищать. Все.

Взял рюкзак и пошел в институт, до Автово еще добраться надо было, а сроки уже поджимали. На двери объявление приклеил: «Трибунал закрыт. Все ушли на фронт».

Батальон уже шел, когда я на ходу в колонну втиснулся. Вел нас комбат, старший лейтенант запаса из конторы по озеленению.

– Пеню запевай!

Мы как раз мимо райкома проходили, вышли люди на крыльцо помахать нам ручками. Ладно, вы хочете песен? Их есть у меня.

– Из последних сил я пришел с войны, привязал коня, сел я у жены. Часа не прошло, как комбед пришел, отвязал коня и жену увел. Ой, да и конь мой вороной, ой, да обрез стальной, ой, да густой туман, ой, да наш батька атаман! Спаса со стены под рубаху снял, хату подпалил и достал обрез, много нас таких уходило в лес.

– Ой, да и конь мой вороной, – грянуло уже хором, да с посвистом, только публика с крыльца уже таинственным образом исчезла.

Жаль, не рискнул комдив взять партийцев за их нежные яйца железной чекистской рукой – были бы у них яйца всмятку. И морячки бы остались живы. Эх, да ночной туман, эх, да наш батька атаман!

Зато в Автово было здорово. Герои боев в Шлиссельбурге из первой отдельной роты небрежно хвастались, как они полгорода за пять дней обобрали и вывезли. А немцы сидели тихо на своей половине и даже не стреляли. Пограничники тоже решили в стороне не оставаться, и это меня сильно напрягало.

Итак – что мы имеем на текущий момент?

Снегирев, Астахов, Михеев, Меркулов. Кто бы сомневался, что они заявятся. Все три красотки. Этого даже я не ожидал. Отделение снайперов. Это здорово. Изя уже капитан и начальник особого отдела бригады. Растут же люди, даже завидно…

И всяких авантюристов сводный взвод. Не сидится им в цитадели без женщин, вот и кинулись на поиски ласк и приключений. Ладно – эта ночь ваша.

Последняя домашняя заготовка. Вылетает из-за поворота черная «эмка». Выскакивает из машины лейтенант НКВД, оглядывается. Три полковника вокруг – командир бригады, начальник штаба и политрук. Рядом майор НКВД – знаки те же, а форма роднее, вот посыльный из управления по городу к Снегиреву и направился. Вручил пакет.

Майор расписался в получении, вскрыл, прочитал, передал командиру бригады. За это время посыльный уже уехал. А зря.

– Старшина первой статьи Васечкин! Вы, по личному запросу начальника управления НКВД командируетесь в его распоряжение, – сообщает полковник.

Вот, не уехала бы машина сразу, сейчас бы и Васечкина довезла. А так ему опять через весь город идти. Трамваи уже не ездят – провода осколками перебиты, а ремонтировать некому. Уже десять дивизий народного ополчения выставил город – все там, и ремонтники, и сантехники.

– Не волнуйся, Васечкин. Поймаешь очередного людоеда, и нас догонишь, – говорю ему. – Такое задание первому попавшемуся бойцу не доверишь, тут опыт нужен, и смекалка. Удачи тебе, братишка!

Хоть одного, а выдернул. И то хлеб.

Подхожу к своей команде.

– Вы что, – и начинаю зло ругаться, – совсем соображение потеряли? Что сейчас самое важное? А? Меркулов?

– Немца остановить, – отвечает он.

– Меркулов, что ты Гекубе, кто тебе Гекуба? Какое нам дело до немца, стоит он, или гуляет? Пусть его. А вот наш заветный блиндаж сторожить – это ваше самое главное дело всей жизни. А вы бросили пост. Ладно, прокатили девушек в город, погуляйте по набережным, раз уже здесь, и немедленно обратно. И осторожнее, обстрелы, в отличие от бомбежек, начинаются внезапно. Вопросы есть? Вопросов нет….

Михеев пограничник, он мою правоту понимает. Сказано стеречь – так стереги.

– А ты когда вернешься? – спрашивает одинокая девушка Лена.

– Недели через три, если не лягу с моряками в одну братскую могилу…

Что тоже вполне возможный вариант. Мне здесь легкой жизни никто не обещал, сам все у судьбы зубами выгрызаю.

Тут комиссар бригады явился.

– Вы что за песню пели, товарищ капитан?

Опять двадцать пять, и этот меня не хочет правильно называть.

– Олег, ты себя в зеркало давно не видел? У тебя на ногах ботинки флотские, сверху бушлат, одна фуражка – зеленая, пограничная, – веселится брюнетка Маслова. – Раз блиндаж так важен – поехали в крепость все вместе, прямо сейчас.

– Тогда их завтра всех к вечеру угробят. И даже не похоронят. Будут, как под Синявино, прямо по трупам наступать. Нет, надо дать им лишний шанс, – отвечаю.

А комиссар-то рядом стоял, наш разговор не весь понял, но что я из НКВД сообразил. И тихонечко в сторону уполз. Нет, ну не в парадной же форме мне на фронт было идти? А портянки наматывать я так и не научился…

У многих эти последние дни сентября были лучшими в их жизни. Еды было полно, девушки были милы и отзывчивы, и даже серое балтийское небо было слегка голубым. Наша команда вернулась в город, в здание управления пограничных войск. Мы там воплощали видения снов, так живут все, кто умрет все равно.

Я с Меркулова и Михеева взял слово, что они Ленку не бросят, если со мной что случится. Хомячки обиженно прятались в бескрайних коридорах, оставляя на столах еду и чай. Ладно, нельзя быть хорошим для всех, кто-то всегда будет недоволен. И утром первого октября на дежурной машине райкома капитан Синицын, в парадной форме НКВД и шинели из генеральского сукна выехал на фронт. На войну.

Документы меня вполне устраивали, много было в частях надзирателей и доглядчиков. Ну, в шестой бригаде будет одним больше. Двумя – командир заградительного отряда Снегирев тоже в бригаде остался. Он про золото не знает, ему мне на совесть давить нечем. Вот он и решил повоевать за компанию. Эх….

Представился командиру бригады по всей форме. Со Снегиревым договорился – сводный взвод – его, отделение снайперов – мое. А потом снял шинельку – жалко мне ее пачкать, больше такой уже нигде не достать, не пошить, раздел товарища майора до белья, наши мундиры парадные свернул, и с машиной в штаб отправил. Адрес водителю знакомый, а там люди добрые все приберут. Сами натянули брезентовые штаны, куртки с капюшонами, на ноги – сапоги обрезанные. Здесь война – выделываться не перед кем. Я свое отделение пристроил между первой и второй ротами ударного батальона ДНО.

И тут комиссар полез в кузов грузовика, ну, чисто Ленин на броневике, как это, блин, им всем в душу-то запало навсегда.

– Привет вам, братья-смертники. Немногие из нас вернуться с этих унылых равнин. Но смертью своей мы докажем истинное величие настоящей арийской крови, ибо мы – стража Севера, наследники викингов Гардарики. И любого чужака на нашей земле ждет только одно – смерть!

Это не комиссар говорит, я просто решил приколоться, а все ко мне развернулись, и слушают вполне серьезно. Изя на меня озабоченно косится. Я что, опять где-то допустил ошибку? Как тут все сложно…

– Мы не просим пощады и не даем ее! – резко сворачиваю свое выступление. – Ура!

– Ура!

Ну вот, митинг и провели. А потом нас построили в походную колонну, в ее хвосте пристроились три грузовичка, по приказу генерала Жукова к бригаде были прикомандированы два взвода стрелков из отдельного пулеметного батальона. Ликвидаторы, если кто не понял. Будут нам в спину стрелять при попытке отступления. Всего на фронте у Гоши таких пулеметчиков было целых семь батальонов. Чтобы помнили солдаты и матросы, что родину мало любить, ее иногда надо и защищать. А кто забудет – тому очередь из пулемета.

Что-то мне это не понравилось.

И пошли мы вперед. Тишина кругом, веселится морская пехота, делится впечатлениями. Я не буду, это моя личная жизнь, пусть она ей и останется. Но мне было очень хорошо. Что это за серебряный силуэт в облаках? «Рама», черт побери.

– Рассредоточиваемся, передай по цепи! Все в лес! Бегом!

Три батальона, два морской пехоты и ополченский успели команду выполнить, а головной с командирами и арьергард на грузовиках остались на дороге. Не берусь определить калибр и тип орудий, но через десять минут обстрела одним батальоном в бригаде стало меньше.

– По пулеметчикам – беглый огонь по готовности, – принимаю решение.

Снайпера – бойцы особенные. Цель указана – она в зоне видимости, значит, будет уничтожена. Защелкали выстрелы, залязгали затворы. Внутривидовая борьба – оно самая жестокая. Здесь нет места жалости. Убей ближнего, и не забудь о дальнем, ибо он приблизится, и убьет тебя….

Собрали оружие, документы погибших, тела сложили в штабель, хоронить времени не было. Где же наше воздушное прикрытие, где сталинские соколы? Ведь на одном только Балтийском флоте 280 самолетов, из них 160 истребителей, что же никто эту «Раму» не прогнал? Ее даже сбивать не нужно, просто не давай ей висеть над дорогой. А еще здесь болтается 7ой авиакорпус, еще 300 самолетов. Где? Глупых вопросов, типа, кто виноват – не задаю, сам ответ знаю – педерасты гнойные.

К вечеру дошагали и сразу получили боевую задачу – выбить немцев из первой траншеи. А почему не из всех? Почему бы нам не пойти маршем на Берлин? Нет препятствий для героев.

Первым делом всем ротным напомнил – не разгибаться. И не курить. Снайпера на позиции вышли. Пора.

– Сейчас мы пойдем в атаку, – говорю морпехам. – Атака будет ложной. После первого же выстрела – ложимся. Но обратно не отходим. Пусть по нам стреляют, посмотрим, как у них с патронами. Раз лежать будем долго, место выбирайте лучше, в лужу не падайте. Гранат берем много, если подползем близко, будет первой пехотной дивизии вермахта сюрприз.

Всем все ясно, встали дружно и рванули с места вперед. Была у меня слабенькая надежда, что прозевают немцы наш бросок, ворвемся сходу на их позиции, нет, не вышло. Сначала застучал пулемет на левом фланге, а потом одновременно в центре и на правом.

– Ложись!

Ротные и взводные повторяют. А горячие головы в азарте боя ничего не слышат, до чужих траншей рукой подать, зачем ложиться, еще немного…

Так и легло это отделение в сотне метров от вражеского бруствера. А пулеметы замолкают, один за другим. Что, не ждали, камрады? Заводы ЛОМО не хуже «Цейса» снайперские прицелы делают…

Ленинградское оптико-механическое объединение, если кто случайно не знает.

– Ползем, скрытно, но дружно! Вперед!

Колено подтянуть, руку вперед, задницу не высовывать, здесь не пнут, просто отстрелят на хрен, и хрен тоже отстрелят, немцы злые, нехорошие, отдали нам только Брест и Вильно, а Варшаву зажали, и Данциг тоже. А ведь как могли бы хорошо жить – они страну захватывают и отдают нам. Три четверти Франции не оккупированы, людей у Гитлера не хватает. В Марселе, значит, некому вина пить и сыры есть, а как идти в поход на деревню Гадюкино, так сразу откуда-то резервы нашлись. Ну, фюрер, погоди. Руку вперед!

Рванула граната, прошли осколки, визгом царапая сердце. Да мы же уже подползли на дистанцию броска!

– Гранаты к бою! Приготовились! Разом, по команде! Кидай!

Это ротные. Молодцы, не растерялись, еще раз, нет.

– Ура!

Тут и команды не нужны. Чем мне матросы нравятся – есть у них чувство локтя, как у нас, пограничников. Встали все разом.

– Полундра!

Надо немцам отдать должное – сдаваться недочеловекам, нам, то есть, никто не подумал. Встретили нас жестко, бились насмерть. Потом увидели, что не устоять, и уйти мы им уже не дадим, вызвали огонь на себя. Уже знакомые нам пушечки, видели мы их работу на дороге, вновь дали о себе знать. Рвутся снаряды прямо на позиции, только позиция-то немецкая. Всюду блиндажи, укрытия, пулеметные позиции, наблюдательные пункты – есть куда спрятаться. Прижались мы к земле, десяток случайно уцелевших таки тевтонов от нас утек. Да и болт им за щеку. Или якорь.

А морячки пошли трофеи собирать. И вся бригада подтянулась. Среди ополченцев в нашем батальоне строители имелись – начали позицию укреплять, ходы соединительные рыть, отхожие ровики делать, НП на юг выносить. Наблюдательный пункт так обычно называют сокращенно.

– Раненых в медсанбат, оттуда тяжелых заберут в госпиталь!

Ага, сейчас же. Все сидят, руки-ноги перевязывают, несколько голов бинтами обмотано, а в госпиталь всего двое – ранения в грудь и в живот. Удачи вам, парни. Прекрасно остаться в живых на войне, но выжить в больнице – прекрасней вдвойне. Старая солдатская песня, слова Игоря Иртеньева, музыка Давида Тухманова.

Сто двадцать три человека мы потеряли. Еще десяток таких атак и бригада исчезнет. Как сон, как утренний туман. Что-то надо делать. Вестовой примчался – командиров на совещание. Старший лейтенант из «Зеленстроя», наш комбат, три ротных ополченца, два капитан-лейтенанта, тоже ротные, ну и с ними за компанию. Пошли.

– Товарищи! – это комиссар. – С победой!

– ****ь, можно подумать, мы Рейхстаг штурмом взяли. Еще пара таких побед, и будет у нас отдельный батальон вместо бригады, – говорю я вполголоса Снегиреву, и заткнулся наш партийный соловей.

– Прошу прощения, за ненормативную лексику, что изредка у меня прорывается, – продолжаю, раз все молчат, – и ………..!

Высказался.

– А теперь конкретно. Нас тупо гонят на убой. До Урицка шесть километров и немцы сейчас их все перекапывают вдоль и поперек. И пристреливают. Выбирают ориентиры для флангового огня и отсечного. Где наши орудия для контрбатарейной борьбы? Танки где? Куда заявку на артподготовку отдать? Мне на завтра хоть десять минут огня, но надо. И по темноте надо отойти на пару километров назад, – предлагаю.

Тут они все взвились и комиссар, и командир, и начштаба, и три сторожа из политотдела армии. Стратеги гнойные.

– Я, как куратор батальона народного ополчения, принимаю решение – батальон и ударные роты поддержки на ночлег вывожу в село. Личному составу после боя нужен полноценный отдых. Где расписаться?

Начштаба бумажку быстро написал, я автограф ему оставил.

– Валим отсюда. Снегирев, принимай командование над сводным отрядом, я в город, – сообщаю всем на ходу, и заскакиваю на ходу в машину на север.

Мы, конечно, тоже умрем, но не задаром, нет, не задаром.

Водителю надо было только в Автово, но я его быстро уговорил меня в город отвезти. Обещаниям моим он, конечно, не поверил, но, получив удар в ухо, стал более послушным. Особенности национального менталитета. Русский характер…

Первым делом доехали до Литейного переулка, адрес все знают. Пропуск на машину выписали, мне без транспорта совсем беда. И заправили нас под пробку. Растерялся водитель, не знает, что и думать.

– Рули в Кировский райком, – говорю, – дела сделаем – есть поедем.

А над городом вой протяжный – первого октября нормы в очередной раз снизили. И голодные сумасшедшие, проглотив положенные им крошки, завыли. То ли добавки просили, то ли умирать не хотели. Не знаю. Только если все два миллиона жителей с ними вместе взвоют – фронт рухнет. Массовый психоз – страшная штука.

В райкоме – тихая паника. Заведующий отделом застрелился. Не секретарь, конечно, но и не рядовой инструктор. И на заводе два самоубийства. А убийств – целых пять. И доносы писать перестали – сил нет.

– Сколько человек в больнице? – спрашиваю.

– Четыре тысячи. Плюс, минус, – отвечает мой приятель зав отдела тяжелой промышленности.

– Готовь пятьдесят человек с оружием, и двадцать тысяч патронов. С тебя – четыре танка.

– А много не будет? – начинает торговаться.

– Завтра все на улицы выйдут, Смольный будет дивизии с фронта снимать. Войдут войска с оружием в город, как в семнадцатом году, помнишь, чем все обернулось? Пять танков. И водителей с завода, мастеров.

Понятна ему была моя правота, цену за работу я просил немалую, высшая мера социальной защиты глядела нам в глаза, подмигивала, только нас это не волновало. Мне нужны были танки, а ему – тишина.

– И фонды больницы на октябрь – пополам, – добавляю.

Пусть помнит – у чекистов холодная голова и жадные руки.

Вывел он мне роту партийного набора, получили мы винтовки и патроны. По дороге в психбольницу притормозили у штаба погранвойск, я водителя хомячкам оставил.

– Покормите его, – говорю, ему меня еще вечером на завод вести, пусть поспит.

Все, чистый паркет шофера добил. Интересно, чем его накормят? Мне-то есть не с руки. Перед акцией.

В больнице только один момент был сложным. В третьем корпусе пациенты палаты открыли и пытались выдавить решетку на выходе. Человек десять в давке погибло, а потом их что-то отвлекло, и у входа осталось человек сто. Вот их нам и пришлось расстреливать прямо на месте. Ума нет – страха тоже. Весь коридор в крови, дерьме, мозгах, вот сюда бы Катеньку, да спросить вечером – любит ли она советскую власть?

У нас трое застрелилось, двое стали стрелять во все подряд. Короче – минус одиннадцать. Зато танки мои.

Погрузили мы их на платформы, прицепили к тягачам, в управлении по городу и области взял конвой НКВД – специальная операция группы прямого подчинения ГКО, даешь секретность и безопасность. Хомячков записал старшими сержантами НКВД, армейскими младшими лейтенантами. Выпили за это дело.

Залезаю в кабину грузовика.

– Танки не потеряй, замыкай колонну. Ты едешь, я сплю. В Автово разбудишь, все.

Насчет оплаты не спрашиваю, знаю – рассчитались с ним парни честно. Сами на фронте вшей кормили – знают, что солдату надо. И пропуск на весь октябрь на машину выдан круглосуточный. Не пропадет водитель, повезло ему, когда я в его кузов прыгнул. И тут меня сморило напрочь.

– Автово!

– В медсанбат, и свободен! Эй, танкист, слетай к медикам, скажи, нам нужен проводник в шестую бригаду.

Водитель уехал в ночь, а от медсанбата поодиночке и группами санитарки бегут, санитарная рота ДНО. Добровольное народное ополчение, защитники Родины. Открываю люк, выползаю неуклюже на броню.

– В чем дело? – спрашиваю, хоть и догадываюсь – кому-то не повезло.

Плач, крики, слезы, сопли.

– Спокойно! – никто меня не слышит.

Включаю связь в танке.

– Осколочным заряжай! В сторону юга – огонь!

Гаубица рявкнула, и стало тихо. Или я просто оглох?

– А теперь старшина медицинской службы внятно расскажет мне, что тут у вас происходило, пока мы танки получали.

Нет, не оглох. Свой голос слышу, только как-то глухо. Зато медсестру я слышал четко. А рассказ ее был лишен оптимизма.

Как я и ожидал, немцы еще орудия подтянули, и ранним утром 2 октября открыли шквальный огонь по своим бывшим позициям. Из двух батальонов и отдельной пулеметной роты уцелело человек двести. Противотанковый дивизион выбило полностью. Ох, уж мне эти стратеги! Сборище уродов. А потом пришел приказ из штаба фронта – выделить две роты для десанта. И забрали наших родных морпехов, обе роты. Одна сразу в бой ушла и погибла под Петергофом, а вторую катера охраны водного района Ленинградской ВМБ сейчас должны высаживать под Стрельной.

Достал таки Гоша Жуков моих парней. Угробил. Слаб я оказался против генерала армии. Не сдюжил. Эх! Наступать на Урицк. Наступать на грабли, танцевать на граблях, танцевать на минном поле, наступать на Урицк через минные поля под непрерывным артиллерийским обстрелом. Пару километров мы, пожалуй, еще пройдем.

Нет, не бывать этому.

Оставил танкистов ночевать прямо у медсанбата – здесь им кипятка дадут, и еще может чего. Продуктов у нас хватало, а экономить смысла не было. Не рассчитывал я дожить до ноябрьского парада. Да и строевая подготовка у меня всегда хромала, не видел никогда смысла в церемониальном шаге. Иду в расположение сводного отряда, и вижу среди серых шинелей ополченцев черные бушлаты. Чуть на бег не сорвался, а потом понял – остатки бригады, хоть и с опозданием, вывели с известных немцам позиций.

– Пароль!

– Не знаю, разводящего зови.

– Проходите, товарищ капитан! Синицын вернулся!

Ну и ладно, но все равно приятно, что ждали.

Снегирев с пограничниками раньше ополченцев меня поймали. Всех дождались, сообщил о танках и продуктах у медсанбата. Дежурный взвод отправили на работу. Командир бригады свой осколок тоже получил, увезли его в госпиталь, состояние тяжелое. Начальник штаба погиб. Бригадой командует последний полковник – комиссар. Среди снайперов потерь нет, у пограничников – двое погибших, шальные осколки. У ополченцев потери больше, причина та же. Война.

– Строй бригаду.

Сколотили два батальона, по три роты в каждом.

Первый взвод везде – морская пехота. А два других из ополченцев. Пограничники стали взводом разведки. И наш бывший комбат из коммунальных служб стал начальником службы тыла и командиром хозяйственной роты. А больше у нас людей не было.

– По шоссе не пойдем, оно немцами пристреляно, на картах все отмечено, там все и ляжем. Попытаемся к Урицку через Ивановку пробиться. Там нас не ждут, танки у нас есть, а один КВ-2 десять героев заменяет, что на амбразуру грудью кидаются. С фланга зайдем.

На том и порешили.