Текст книги "Зима стальных метелей (CИ)"

Автор книги: Станислав Лабунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Снаряды надо загрузить, мы всю боеукладку расстреляли, – доложил Астахов. – Здравствуйте, – назвал он майора по имени отчеству.

Тот, увидев знакомое лицо, стал менее напряженным. А тут еще на дороге появились и обе наши полуторки, отделение разведки поехало на поиски своего броневичка. Радость наша была беспредельна.

– Мы бы вам и второй грузовик отдали, но он из городского штаба народного ополчения, – пояснил я нашу скупость. – Выделяйте группу связи для управления огнем, мы вам в штабе армии вырвали бронепоезд для поддержки, – добавил скромно.

Слегка ошеломленный командир полка еще обдумывал новую информацию, когда в прозрачном, чистом небе прямо над нами завис почти незаметный прямоугольник. И стало поздно пить нарзан, и быть дипломатом.

– Навались, братцы! Машины на дорогу! И, раз, взяли! И два, взяли! Все бегом вперед! В атаку! Нам уже свои траншеи не отрыть, будем немецкие захватывать! Ура!

Заскочили мы в нашу бронетехнику, у меня к пулемету тоже всего три ленты осталось, а потом будем всех колесами давить, пока бензин не кончится. Но сдаваться мы не будем. Русские – не сдаются.

Километр мы пробежали, когда над нашими головами провыли снаряды. Опять нас расстреливали из нашего же оружия. Узнаю знакомый звук советских гаубиц. И за нашей спиной разверзся ад. Земля встала на дыбы, мрак закрыл солнце, и ночь наступила среди белого дня. Трупы взлетали к небесам, и мертвые тела распадались на части. Все точно по тексту, только люди обошлись без ангелов небесных. Обычный артобстрел. И самолет разведчик корректирует огонь. А немецких траншей все нет. Бойцы не железные, пора передохнуть. Или нас летчик потерял, и тогда мы уже в безопасности, или он вносит поправки и скоро нас накроет прицельный залп. Тогда побежим дальше. Или просто разбежимся в разные стороны, лишая немцев притягательной мишени. Правда тогда вперед пойдут цепи пехоты, вылавливать одиночек и подавлять мелкие очаги сопротивления. Куда не кинь, везде клин. Где же наша авиация, где эти сталинские соколы? Я их за две недели войны ни разу не видел. Видимо – не везет.

– Стой! Ложись! Занимаем круговую оборону! Отделение разведки заградительного отряда – ко мне!

Колонна не распалась, никого не потеряли, все мои бойцы были на месте. Я – хороший командир, удачливый.

– Снаряды загружаем в боеукладку, разгружаемся и приступаем к приему пищи, – командую.

Майор подошел.

– А потом что?

– Спать ляжем, – говорю с легкой наглецой в голосе, ты хоть и старше по званию, но мне не начальник, и это мы тебе и твоей части помогаем, а не ты нам.

– Спокойно, капитан, не бренчи нервами, – говорит командир полка. – Да, мы немцев не знаем, да, ты и Астахов нас сильно выручили. Признаю. Что дальше делать?

Когда со мной вежливо говорят, я просто таю от умиления.

– «Рама» нас потеряла. А то бы уже по нам долбили из всех стволов. Что делать – не знаю. Тебе решать. Вернуться в Шлиссельбург ты не можешь, а жаль, это лучший вариант. Наступать на Мгу без артподготовки и танков нельзя – просто погубишь людей. Здесь занять оборону – расстреляют с дальней дистанции. Нет у нас приличных вариантов. Но рексы спецназа просто так не умирают. Поэтому мы до вечера отдохнем, а потом пойдем, по тылам прогуляемся. Дело привычное, и веселое.

– Да! – обрадовался Астахов. – Опять пушки захватим? А кто из них стрелять будет?

– Паша, – говорю ему, – ну какие проблемы-то? Там знаешь сколько пленных? Мы там не полк – дивизию создадим. Меня больше другое волнует.

И замолчал.

У Астахова выдержки совсем нет, словно и не пограничник.

– Товарищ капитан, а что?

– Кто на трофейном самолете к нашим полетит, когда мы аэродром захватим. Майор на нас косо глянул, но Астахов в своем щенячьем восторге был настолько искренен, что даже комполка убедил в реальности фантастического замысла.

Раскинули мы плащ-палатку по земле, распаковали рюкзачок с деликатесами из «Елисеевского», балычок, карбонат, колбасу палками, сыры головками, белый хлеб булками и два торта, прямо с витрины забрали.

– У нас фронтовое братство, товарищ майор, зовите своих, перекусим. Чем богаты, тем и рады. Коньяк у нас тоже хороший и его много, – предлагаю гостеприимно.

А Меркулов уже сидит, ножом своим колбасу на куски рубит, а хлеб все и так руками ломали. Вокруг импровизированного достархана расселось человек двадцать. Наша дюжина, считая Изю, остальные гости. Подмели все начисто, мы с ними коньяком поделились почти поровну, в нашем грузовике был еще ящик припрятан, лишним не будет. Разлили янтарный напиток по железным армейским кружкам и по колпачкам от мин, выпили резко. Не стали смаковать насыщенность вкуса и букет. Волна тепла прокатилась по жилам. Хорошо пошел коньячок марочный.

– Ну, что решили, товарищ майор? – интересуюсь.

– Назад нельзя – не поймут, оставаться в чистом поле тоже глупость, пойдем на станцию Мга, оценим силы противника, – поделился планами комполка.

Пограничники за это время трофеи подсчитали – полтора десятка пулеметов, шесть исправных минометов и два грузовика мин и патронов. Уже есть чем огрызнуться в бою.

– Значит, – говорю, – нам до аэродрома по пути. Выделите, пожалуйста, нам роту поддержки. Желательно из старослужащих, имеющих боевой опыт.

– Сам хотел предложить, только не роту, а сводный отряд, все бойцы отличники боевой и политической подготовки, а командир имеет опыт рейдов по тылам противника, – соловьем заливается майор, а у меня уже зубы сводит от мерзкого предчувствия беды. – Капитан Морозов! – представляет нам комполка нашего будущего напарника по захвату аэродрома.

Это закон жизни – если все идет очень хорошо, то ты скоро вляпаешься ногами прямо в дерьмо. Однозначно. Астахов по молодости лет подставы не понял, полез со старым товарищем обниматься, ну и мы ему подыграли. Опять вместе! Но не многие знают – в каком. Но майора мы запутали, он не такой сценки ожидал. Явно.

Ладно, война во все планы поправки вносит.

Глава 3

Километра за два от аэродрома заглушили моторы. Немцы – люди работящие, наверняка, не поленились – траншею выкопали, дорогу взяли под прицел, сожгут не первым, так вторым снарядом точно. Дальше пойдем ножками, так надежнее будет.

Противник наглый, светомаскировку не соблюдает. На КПП лампы горят, двор освещен, взлетная полоса подсвечена, в гаражах ворота открыты, железо лязгает. Все как на ладони. И сигарета сбоку алеет. Часовой у зенитных полуавтоматов. Дежурная смена отдыхает, служба оповещения тревогу поднимет, они места по боевому расписанию займут. Включат прожектора и начнут стрелять по заранее определенным секторам. Ордунг, что значит – порядок. Страшная вещь, кстати.

– Меркулов, Астахов, вперед.

– Да я и один справлюсь, Князь, чего со мной пацана отправлять, – шепчет из темноты Меркулов, и я случайно узнаю, какой у меня псевдоним.

Интересно – почему? Надо будет справки навести.

– Ура! – грянуло в ночи.

Сводный отряд пошел в атаку на пост охраны у ворот. А у тех был не пулемет за мешками с песком. А «зушка» тридцати семи миллиметровая. И они шарахнули из нее прямо в толпу. Бойцы даже не успели в цепь развернуться из походной колонны. Сразу замолчали, только это уже в их судьбе ничего не меняло.

– Вы, два куска мяса, бегом резать часового! Справитесь с установкой – сразу начинайте стрелять. Казармы, самолеты, склад ГСМ. И не иначе, склад поджигать в самом конце!

Порадовался я, что Изю оставил в тылу броневик охранять. А то бы еще он здесь под ногами путался. На полосе суматоха, по дорожке бегут красавцы, на бегу шлемофоны надевают.

– А это наши цели! Огонь! – командую.

И начали мы их отстреливать, как глухарей во время токования. Там у ворот наш отряд погибает, а здесь мы цвет авиации кладем. Астахову с сектором обстрела повезло, он, как только разобрался с подающим механизмом, сразу разнес позицию у ворот. Среди пограничников трусов нет, как только по ним стрелять перестали, опять поднялись парни в атаку, только уже молча, без лихости дурацкой. Кинулись убивать. С дороги шум мотора – Изя едет на войну. Извини, опоздал. А следом за ним основные силы полка подошли. Взяли аэродром.

У меня первые потери. Сразу трое. Расчет пулемета гранатой накрыли, и одного стрелка убили пулей в голову. Немцы давно воют, стрелять научились. Хорошо, они в темноте не сразу разобрались, что нас две группы.

– Разбежались, нам патроны нужны. У офицеров, как всегда – документы, награды, личные вещи. Потом все здесь собираемся – похороним ребят.

Определил отделению разведки задачи, а сам побрел к штабному домику.

А там Морозов перед комполка ходит гоголем, картами трофейными шелестит.

– Ну, что, сука, будешь пытаться ствол достать или так умрешь? – спрашиваю.

– Я вас не понимаю… – начинает он меня забалтывать, только здесь это не проходит.

Первую пулю я ему вогнал в колено.

– Крикни: «Ура!», бодро и весело – и останешься жив. Как перед атакой кричал, так же крикни, – предлагаю.

Хрипит, слюной исходит, завывает.

– Ну, вольному – воля, а спасенному – рай.

И всаживаю ему две пули из «ТТ» прямо в живот.

– Помучайся, гнида. За всех тобой убитых напрасно бойцов. И за моих рексов. Жаль, тебя нельзя вылечить, я бы тебя снова убил бы.

Глянул вокруг, комполка взгляд отвел, он этот атакующий крик тоже слышал, и результаты видел, ему ничего объяснять не надо.

Из открытого сейфа документы на стол выгребаю, раз мы разведка – будем работать. Ковать победу.

Морозов всхлипнул жалобно, и подох, наконец-то. По делам вору и мука. Астахов пришел, руки в крови, рюкзак на стол положил. Надо его отвлечь, думаю.

– Кстати, Паша, мы с тобой ошиблись. Раньше немцы возьмутся за город. Вот заявка на горючее на пятое сентября. Шестого они собирались на массовые вылеты. Надо наших предупредить. Бери Меркулова, Изю, двух бойцов и прорывайтесь на полуторке в Ленинград. Броневик мы вам отдать не можем – эта наша последняя козырная карта, жаль, что шестерка. Документы с собой возьми, пусть аналитики их в руках покрутят.

Приободрился паренек, не зря люди погибли. Есть результат.

– А вы тут как? – уже за нас волнуется.

– Без тебя трудно будет, но мы дождемся. Постарайтесь добыть двух радистов, не обязательно военных, можно любителей. Одного нам, другого на бронепоезд. И двух опытных артиллеристов для корректировки огня. Без поддержки они нас расстреляют, как в тире, легко и непринужденно. Постарайся уж, брат-храбрец, – и хлопаю его по плечу.

Пока.

На полуторку раненых погрузили, самых тяжелых. Не успел полк занять круговую оборону, как вся дивизия подошла. Остатки моего отделения, все три бойца, при мне в штабе сидят, с умным видом в орденах и нагрудных знаках копаются. При деле и на людях, и никто в безделье не обвинит. Забились мы в самый уголок, плитку включили, чаек кипятим, трофейным паштетом ржаной хлеб мажем. Эклектичненько.

Комдиву и его штабным работничкам немецкого супа принесли, на всю дивизию не хватит, а сытое начальство добрее голодного.

– Синицын, – говорит комдив недовольно, – вы что себе позволяете?

– Извините, – отвечаю понуро, – Сергей Иванович. Виноват, смалодушничал. Надо было его еще в Карелии расстрелять, рота бойцов в живых бы осталась. Простите, пожалуйста, больше не повторится. Готов ответить перед трибуналом по всей строгости военного времени.

– Как с вами Снегирев справляется, уму непостижимо. Какие данные у нас по противнику? – спрашивает.

– Данные у нас, как всегда – полные и достоверные. Станцию Мга занимает двадцатая мотодивизия вермахта, усиленная 424 пехотным полком. Имеют задачу броском на север достичь берега Ладоги, – докладываю внятно и понятно.

– Что им там надо? – довольно ехидно и недоверчиво спрашивает один из штабных.

– Коротко? Ключ к мировому господству, – отвечаю ему.

Даже комполка глаза вытаращил. Одни мои ребятки железками в углу бренчат, пирамидки складывают. Стоп – золотой партийный значок!

– Вот почему немцы по нам не стреляют. У нас здесь был один из ветеранов партии. Это как у нас член военного совета фронта – поясняю Донскому.

– Это хорошо, но ты не отвлекайся, давай про ключ, – требует комдив.

– Хотите проверить способность к анализу? Ладно. Что составляет силу и мощь СССР? Авиация, танковые войска и флот. Самолеты и танки нашим командованием потеряны в боях на границе. Последней ударной силой остается флот. Из Таллинна было два пути. На Ленинград или на Лондон. Там, на западе – незамерзающий океан. Оперативный простор – вся Атлантика, только воюй! Балтийский залив – ловушка для флота. Какие задачи здесь могут решать боевые корабли? В какой гавани зазимовать? Идиотизм. На что рассчитывал адмирал? Это понятно. Советская Родина полмиллиона врагов народа в землю закопала, но на их костях построила очередное чудо света – Беломорканал. А для чего? А для того, чтобы однажды Балтийский флот вышел в океан и нанес врагу сокрушительный удар. У немцев с кораблями плохо. Нельзя им было строить военные корабли по условиям версальского договора. Поэтому они до войны успели только два линкора сделать – «Тирпиц» и «Бисмарк». Англичане «Бисмарк» уже утопили. И только «Тирпиц» остается Флоту Открытого Моря для прикрытия десанта в Британию. Не станет последнего линкора – нечего будет бояться островитянам. А у нас в Кронштадте и Ленинграде два линкора, два крейсера и тринадцать эсминцев. Дойдут они до Норвегии, блокируют немецкий корабль, и сразу станет Советский Союз полноправным партнером антигитлеровской коалиции. Партнером, а не просителем с жалко протянутой рукой, подайте, господа, убогому на пропитание.… И рвутся немцы к Шлиссельбургу, чтобы отрезать советский флот от мирового океана. Блокада флота – ключевая точка битвы за Ленинград. И за Прибалтику в целом. Уже потеряно двадцать два боевых корабля, в том числе пять эсминцев, а на рейде неподвижный флот добьет авиация. И мы потеряем последний козырь. И станем в мировой войне обычным расходным материалом. Как индусы. Вот такие у нас перспективы, если корабли в Мурманск не уйдут. Сейчас нам надо не здесь сидеть, а за электростанции зубами цепляться, за Синявинские высоты, Шлиссельбург превращать в укрепрайон. Анализ ситуации закончил, предложения внес, – завершил я выступление.

В штабном домике стояла непривычная тишина. В дверях плотной группой стояли строевые командиры дивизии, ротные и батальонные. Все командиры полков сразу за столом сидели, с самого начала меня слушали.

Пробил я Донского.

– Мне-то что делать? – спрашивает.

– Дивизию оставлять на заместителя, – тыкаю пальцем в знакомого майора, – парень хват, таких командиров на всю армию раз-два и обчелся, а вам, Сергей Иванович дорога в Адмиралтейство. Там ситуацию знают, помогут. Ворошилов – значения флота не понимает, идите на прием к Молотову. Или сразу звоните Лаврентию Павловичу. Каждый должен умирать там, где от этого пользы больше. Мы здесь, ты – в Смольном. Все по-честному.

– Ты со мной уже попрощался, Синицын? – усмехнулся комдив.

– А то. Война.

– Приказываю – майора Некрасова назначить заместителем командира дивизии. Воюйте, я на Молотова время тратить не буду, сразу проеду в управление звонить наркому.

И вышел. Решение принято – надо действовать, а промедление смерти подобно. 22 июня это точно доказало.

Майор на меня смотрит.

– У нас саперы есть? Им и лопаты в руки. Закапываемся в землю, роем траншеи, щели, капониры для минометов и броневика, прячем зенитные установки, пулеметные и пушечные, строим блиндажи и доты из подручного материала. Ведем разведку местности, готовим пути отхода к цитадели или электростанциям. А то будет как с группой Астанина под Лугой – заблудимся в болотах. Госпиталь накрыть в пять-шесть накатов, два дизеля и запас солярки. Кухню и продукты в подвал клуба. Десяток разведгрупп выпустить в свободный поиск, болото взять под контроль и прицел. Мы здесь вермахту покажем, что такое настоящая война. Кровянкой-то умоются. И продукты с водой все собрать и сразу начинать экономить. Вот и все. Мы пойдем на КПП, оттуда могут преподнести сюрпризы. Нам две лопаты и пилу на полчаса, – сделал я заявку саперу.

Тот головой мотнул, бери, и свалили мы из штабного домика, подальше от суеты, мешающей нам спать.

Эта позиция была не случайно выбрана. Немцы – народ обстоятельный и работящий. Поэтому «Мерседес» лучше «Лады-Калины». У КПП уже была отрыта щель, два пулеметных гнезда, траншея с двумя зигзагами и отхожим ровиком. Мы только сверху бревна в два наката сделали. Для надежности. И битым кирпичом присыпали. Что ж, время раскалывать камни. Время сшивать полотно. Это не невозможно, ошибка лишь только одно – это наша судьба, быть не может иначе, здесь схвачено все. Вот незадача, и не хотелось – да видно везет. Самоубийцы пляшут на цыпочках с пальцем в носу, тетка с пустыми глазами несет за плечами косу. Жатва идет полным ходом. Да здравствует смелый, могучий народ, что сеет и жнет, не взирая на недород каждый год…

К нам на аэродром прибивались остатки потрепанной армии. Нельзя сказать – разбитой, серьезных боев и не было. Увидят немцы, что в рабочем поселке под очередным номером нет Красной Армии, они туда просачиваются, и сразу начинают окапываться. Узловой точкой их обороны стала электростанция, как в свое время предлагал я.

У танкистов из двадцать первой танковой дивизии закончилось горючее. Мы собрали все запасы солярки и залили три танка полностью, а пять – только для маневрирования на месте. Остальные машины пришлось бросить. Со всех были сняты зенитные пулеметы. Под Лугой дела обстояли еще хуже. Там немцам в виде трофеев досталось более ста танков и двухсот орудий разного калибра. Никто в нашей дивизии не мог понять – как такое возможно. Кроме меня. Но я предпочитал помалкивать. Слишком много вокруг стало посторонних, и все злые, чем-то недовольные. Того и гляди, донос напишут куда следует. То есть представителю заградительного отряда. Мне на меня. Забавненько. Надо вести себя осторожней, Снегирев расстроится, если ему придется старого товарища расстреливать…

А шестого сентября шутки кончились. С аэродромов Новгорода на северо-запад пошли самолеты. «Юнкерсы» и «Хейнкели», мессеры и фокеры, все промелькнули перед нами, все побывали тут. По дороге, прямо в лоб, на нас двинулись танки. Какой-то чешский металлолом, они что, нас совсем за людей не считают? Мы их сожгли двумя очередями зениток.

Тогда за нас взялись всерьез. Две батареи гаубиц стали долбить аэродром вдоль и поперек. Минут двадцать без перерыва. Высовываться из уютного и надежного блиндажа не хотелось, но пришлось. Немецкая цепь была уже метрах в трехстах.

– Не стрелять! Подпустить ближе! – командую, как самый старший по званию на позиции.

– Подпустить, – повторяют за мной ротные и взводные.

– Два залпа, и встаем в контратаку, предать по цепи. Задача – берем пленных. Чем больше, тем лучше.

– Раньше же не брали! – возмущаются пограничники.

– Не надо было, вот и не брали.

– А сейчас зачем?

– Новости узнать из Берлина. Огонь!

Ворчать – ворчали, но приказ выполнили точно. Дали два залпа, и кинулись из траншей. Простая пехота против тренированных кадровых старослужащих бойцов никуда не годилась. Только что на нас наступал пехотный батальон, и вот человек сто уже мертвы, а остальные с поднятыми руками стоят вокруг раненых.

– Кто-то говорит на русском? – спрашиваю.

– Я есть говорю, – один отвечает коряво, но понятно.

– Хорошо. Иди к вашему командиру, и сообщи наши условия. Тяжело раненых можете забрать. Для остальных вы должны обеспечить горячее питание и лечение на аэродроме. Ты должен вернуться, будешь переводчиком. Тела погибших тоже можете забрать. Без оружия. Свободен, – сообщаю ему требования. – Парни, чего стоим? Оружие и патроны, офицеров и унтер-офицеров от солдат отделить. Работаем! Наши потери после обстрела и боя?

Заместитель комдива появился.

– Что это такое?

– Пленные, товарищ майор. Больше обстрелов не будет, закрылись мы от них живым щитом, – поясняю очевидную мне мысль для плохо соображающих майоров. – С нашей стороны потерь нет.

– Что мы с ними будем делать? – спрашивает бедный Некрасов.

– Стеречь, что еще можно с пленными делать.

Все патроны для ручных пулеметов мы забрали себе, а то у нас уже кончались. Через полчаса немцы стали выносить своих подранков, и притащили две полевых кухни – первое и второе соответственно.

– Компот зажали, – говорю огорченно, повергая переводчика в волнение и страх.

Он уже знает, что их полк столкнулся с «зелеными дьяволами». Это не «черная смерть», это значительно хуже.

Еду поделили пополам – накормили из немецких котлов своих раненых и больных. Тут вопросов не возникло, даже Некрасов догадался – если есть с одной кухни, то не попытаются отравить. Своих солдат пожалеют…

Не всем так повезло при обстреле, в дивизии тридцать два человека погибли, около полусотни ранено. Убито четыре лошади, их служба тыла сразу разделала на мясо. На обед будет перловка с кониной. Некрасов выгреб у нас все заначки, кроме сигарет и коньяка. Половину мы сами сдали в госпиталь – как универсальное обезболивающее и дезинфицирующее средство. Там санитары им раны протирают. Коньяком марочным. Прикольненько.

Явился немец, подполковник, с нормальным переводчиком. Предложения у них были простые, как коровье мычание. Мы сдаем оружие, обещаем не шалить, и нас всех отпустят по домам, даже в плен брать не будут. А всех желающих запишут в немецкую армию с сохранением звания. Вот как.

В это время под нашими ногами явно качнулась земля. Все старались выглядеть невозмутимо, только я радостно захохотал.

– Привет нам от комдива и Балтийского флота! Главный калибр крейсера «Максим Горький» ведет огонь!

Сделал вид, что прислушиваюсь, и добавил:

– И еще эсминец! А потом подойдут оба линкора, и те из вас, кто останется жив, будет завидовать мертвым.

Запугал я их. Дрогнули. Спросили о наших условиях освобождения пленных.

– Перерыв на тридцать минут, надо запросить вышестоящее командование, – говорю им.

И мы уходим.

Собрали командиров на военный совет. Я попросил слово.

– Бомбардировка Ленинграда немцам удалась. Зенитная оборона не справилась с защитой города. Там массовые пожары и сгорели склады имени Бадаева. Город остался без стратегических запасов продовольствия. Но до конца навигации еще больше месяца, и если каждый день доставлять в Ленинград всего по десять барж с продуктами, то ничего страшного не произойдет. Народ и партия едины, обком примет меры. Тем не менее, я спрашиваю всех – куда нам лучше прорываться? В Ленинград или на восток?

Мой пассаж никого не обманул, народ был грамотный, все привыкли к декоративным оборотам речи: народ и партия едины, Сталин – вождь, советский народ – индейское племя вождя, молчаливое и послушное, с томагавками наизготовку….

Догадались люди – еда сгорела, будет голод. Тут многие хлебнули несытой жизни в начале тридцатых, опыт был. На Украине, житнице страны, с голода людей ели. Все армейцы хотели уходить на восток. Дорога им предстояла трудная, по болотистой местности до самого Волхова, до городка Глажево. Или Бережков. Договорились так – немцы их не преследуют, а мы отпускаем пленных. Первая дивизия НКВД, три с половиной тысячи человек, с тремя уцелевшими танками и разнообразной артиллерией пойдет к Шлиссельбургской крепости. Там наш заградительный отряд, на месте определимся – как жить дальше.

Представитель вермахта на наши условия неожиданно легко согласился, и даже предложил немецкое сопровождение до Шлиссельбурга, во избежание ненужных инцидентов, дипломатично высказался он. Понятно, если на нас нападут, мы можем что-нибудь важное отбить. Например, Синявинские высоты. Сейчас, пока немцы по уши в землю не закопались, это было еще возможно. А потом советские генералы положат там сто двадцать тысяч человек, абсолютно бездарно и напрасно, без всякого толка. Одна из кровавых пашен войны. Жатва идет полным ходом. Да здравствует этот народ….

Пехотинцы собрались быстро, за час. Мы им отдали всех уцелевших лошадей. Помахали им вслед, а тут немцы преподнесли нам сюрприз.

– Мы вам предлагаем интернирование в нейтральную страну – в Швецию. Шведское правительство не возражает. У них уже есть советские эмигранты, все они отличные работники, обзавелись семьями, – заливается соловьем немец.

– Вранье! – рубит Некрасов.

– Нет, это наши войска с острова Ханко, кого к шведскому берегу прибило, – уточняю, – история известная.

Мне-то другого варианта и не надо! Заберем золото, сплаваем в Ленинград, заберем девчонок, устроимся с комфортом в нормальной нейтральной стране. Мне можно сразу будет со шведским видом на жительство ехать в Карелию и выяснять – переход постоянно работает, или меня случайно в прошлое выкинуло? И никаких столкновений с почти родным НКВД.

– Крепость мы не сдадим. Кто захочет в ней остаться – тот останется, – говорю.

Переводчик головой кивает, согласен. Интересно, в каких он чинах, что так легко может решения прямо на месте принимать?

– И нам надо двое суток. Заберем членов семей из Ленинграда. И личное имущество, – уточняю.

Немец не возражает. Он нам козырнул, мы ему – идиллия, прямо как в 39 году, на совместном советско-немецком параде в Бресте, в честь победы над Польшей. Чешский броневичок с тевтонским крестом на боку перед нашей колонной катит, военные регулировщики всех встречных заранее по сторонам разгоняют – идет дивизия НКВД по дороге прямо к родной цитадели.

Мы с майором едем на дважды трофейном французском автомобиле марки «Рено». Сначала немцы его у хозяев увели, а сейчас и мы у немцев. За рулем один из моих бойцов, рядом с ним начальник штаба дивизии, тоже майор НКВД, и оба на меня навалились.

– Да какая Швеция! Да нас расстреляют!

– Вы никому не говорите – никто и не узнает.

– Да уже вся дивизия знает!

– В нашей дивизии доносчиков нет, – говорю уверенно, так, что даже они мне поверили.

Это у чекистов-то, где вечером сесть и написать рапорт, что делали твои товарищи в течении дня – норма жизни. С другой стороны – это же не донос? А информация к размышлению для начальства, а то оно, начальство, совсем размышлять перестанет. И закончится все это очередным кровавым безобразием.

– Соберемся все в крепости и определимся. Кто захочет уехать – пусть уезжает. Вопрос серьезный – каждый должен решать его сам. Взвесив все доводы «за» и «против». Только такой шанс – выскочить из войны – мало кому давался. Нам и французскому флоту. И то англичане сразу стали союзников сходу бомбить. А мы можем тихо исчезнуть, и никто об этом не узнает. Спишут нас в потери вместе со всей армией, и больше ни разу не вспомнят. С июля два миллиона человек погибло и в плен попало, и никому они на хрен не нужны, – огрызаюсь я на них.

И сейчас еще под Киевом грянет, а потом под Харьковом, а потом – Вязьма, и кадровая Красная Армия исчезнет. А воевать четыре года будут простые мобилизованные ополченцы, от пионеров до пенсионеров. Ну, и крестьяне, куда же без них. Других людей нет у товарища Сталина. Счастьеносца, по определению акына всех времен и народов Джамбула. Он еще не сказал своей знаменитой фразы: «Ленинградцы – дети мои!», но я уже отрекаюсь от подобного папы. Пусть меня лучше Донской усыновит, будем с ним вечерами по-семейному чай пить в Стокгольме.

В Шлиссельбурге прямо на ходу встретились с комендантом и заключили небольшое частное соглашение. Они не стреляют по нам, мы разрешаем им пользоваться портом и верфью. Если к нам прибудет начальство, мы поднимаем красный флаг. Немцы поступают так же. Пользуясь случаем, мы в немецком военном магазине на их деньги скупили весь сахар и табак. И все равно денег осталось почти рюкзак. Подумал я, и отдал их нашему переводчику – ему пригодятся, а нам ими только печку топить, в Швеции рейхсмарки, как и рубли, никому не нужны. Сначала переправили всю технику, к нам на марше окруженцы прибились, их мы вместе с артиллерией и зенитными пулеметами сразу через Неву в Петрокрепость переправили. Командование поинтересовалось – как дела в Шлиссельбурге? Мы начальству доложили – в городе немцы, цитадель наша, и так будет всегда. Цитадель не сдается.

Потом переправили на остров всех бойцов. Чуть больше трех тысяч нас осталось. На последней барже отправились и мы, майоры со штабом, рота разведки дивизии, связисты, мое отделение. Уходили с левого берега, и такая тоска была на душе, что и водкой не зальешь. Как так? Куда исчезла армия? Тысячи три ушло на восток, батальон – на наш берег Невы, мы к себе, а остальные-то где? Мы их в бою и не видели. Поднимите мне веки, покажите мне бесстрашных героев….

Гляжу, у всех настроение ниже плинтуса. Сошли на пристань, руку поднимаю – отделение, стройся! Первая четверка в колонне есть. За нами дивизионная разведка встает, встряхнулись, заместитель комдива в голову встает, знамя бы нам, да нет у нас его, один приказ о формировании и все.

– Песню запевай!

Это правильно. Мы хорошо бились, достойно. Как ребята Власова под Киевом. Как танкисты Катукова под Мценском. А мы здесь – под Шлиссельбургом.

И понимаю – а запевать-то мне. Приплыли, однако. Мой репертуар не строевой. Классика, выручай залетного.

– Эх, яблочко, куда ты котишься, попадешь в губчека, не воротишься!

– Эх, не воротишься! – грянуло за спиной.

– А я бедненький, да несчастненький, развалился я, да на частеньки! Развалился я, да на кусочечки, проночуй со мной – хоть полноченьки! Поночуй со мной, хоть согреюся, на тепло твое я надеюся! Эх, яблочко, да ты неспелое, приходи на сеновал, коли смелая!

И мы идем, печатая шаг. Пыль всех дорог скрипит под сапогами. Нет в цитадели ворот, просто вся дорога от причала простреливается двумя зенитными батареями. Чужие здесь не ходят. А хорошо бы сейчас – ворота настежь, и девушки платочками машут.

Кочумайте, россияне.

Стоит на входе комитет по встрече – полковник Донской, быстро люди на войне в званиях растут, если живыми остаются, майор Снегирев, два, нет, три лейтенанта НКВД – комсорг наш, Капкан и Меркулов. У всех на груди новенькие награды. И правильно – есть за что давать. Астахов, глупый щенок, чуть ли не подпрыгивает от радости, а командиры зубами скрежещут, сейчас будут на мне их остроту проверять. А мы, равнение направо, церемониальным, марш! Хорошо Некрасов нас в цитадель завел, все зенитчицы будут наши. Девки героев любят.

Меня сразу в штаб утащили. Одно хорошо – все мое отделение в полном составе в приемной засело во главе с Капканом. А у того пулемет привычно лежит на коленях, деталь экипировки. Кажется, он с нашими бывшими блатными нашел общий язык.

– Это что за разговоры об интернировании? – сразу взял быка за рога Снегирев.

– Обычная дезинформация с целью введения в заблуждение противника, – говорю спокойно. – Давайте у всех присутствующих возьмем стандартные подписки о неразглашении государственной тайны, и продолжим совещание.