Текст книги "Зима стальных метелей (CИ)"

Автор книги: Станислав Лабунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Станислав Лабунский
Зима стальных метелей.
Радуга Радуга-Крит

Глава 1

Никогда я себя бойцом не считал, привык за долгие годы жизни объективно оценивать реальность. Поэтому, ощутив легкий душевный трепет при виде Анзора, удивлен не был. И так моя фирма полгода лишних на свободе продержалась. Полиция думала, что мы с горцами работаем, а горцы считали, что нас служивые пасут и стригут. Все они ошибались, но до сегодняшнего дня это были их проблемы.

– Здравствуй, дорогой! – радостно выкрикнул я, словно увидел горячо любимого и давно потерянного брата. – Слушай, Анзор, мне компаньон нужен для расширения дела, ты подходишь, только тачку тебе надо поменять. Что ты в этот «Мерседес» вцепился? В Вене двадцать тысяч такси – и все «Мерседесы». Плебейство это.

Анзор опешил. Глаза его сверкнули.

– Приезжай в субботу в автосалон на Васильевской стрелке, возьмем тебе нормальный внедорожник «Ламборджини». А в понедельник поедем на переговоры с колумбийцами. Парней бери немного, но с опытом. Чтобы нам с переговоров живыми уехать. Извини, спешу! В субботу, в десять, сразу начинай покупку оформлять, могу задержаться, деньги в банке снимая. Пока, дружище!

Вот и сроки моей прежней жизни определились. За три дня надо от имущества избавиться, деньги на заграничные счета в надежные банки перевести и сделать Петербургу ручкой. Пусть здесь Анзоры резвятся, а нормальным, простым людям, здесь уже места не осталось. Как, впрочем, и во всей этой стране. Ладно, не до рассуждений, пора развивать кипучую деятельность.

Управился уже к пятнице. В нагрудном кармане – телефон, в нем – электронная подпись и номера счетов. Деловые связи прекращены – все предупреждены, что от дел устал, денег заработал, и намерен жить счастливо, в свое удовольствие. Буду как Лукулл, предаваться нехитрым радостям чревоугодия. Есть вкусно, и спать сладко. Купаться в море и бегать босиком по песку. Наперегонки со стайкой красоток в символических купальниках. Не очень большой. Блондинка, брюнетка и две рыженьких. Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ! К себе претензий не принимаю – это Тютчев сказал. Да и правда это.

Библиотека и фотоальбомы с любимыми фильмами, музыка и игры – все там же, в телефоне. Сижу перед полупустой сумкой, где кроме носков и трусов, лежат консервы, галеты и пара бутылок с водой.

В субботу, к обеду, Питер вздрогнет. Анзор поймет, что его поимели грубо и цинично, в извращенной форме. И начнет дергаться.

Сначала горцы проверят финскую границу. Потом Прибалтику и Калининград. В Белоруссии у них зацепок нет, там они никто. Батька Лукашенко таких к стенке ставит, и кончает, воплей не слушая. Только и мне там места нет, в стране картофельных драников. Нет там теплого моря…

И нигде меня не найдут. Потому что собрался я пожить пару недель на лоне дикой природы, в Карелии. Забьюсь в пещерку, буду пить ключевую воду, жечь костер до самого неба, слушать музыку и любоваться закатами. И отосплюсь, наконец, за все эти годы.

Анзор либо в горы вернется – баранов пасти, либо для сохранения авторитета начнет здесь метаться, и новые неизбежные проблемы отвлекут его от поисков коварного лжеца и подлого вора, оставившего славного кавказского паренька без шикарного внедорожника. Вот тогда-то я границу и перейду. Есть на этот случай паспорт глухонемого исландца. Десяток жестов мне известны. Путь мой к богатству был достаточно тернист – пора наслаждаться блеском звезд. Пора на площадь Восстания, там меня ждет автобус на Петрозаводск. И никаких паспортов при покупке билета. Закинул сумку на плечо, поправил бейсболку, мне тридцать лет, я богат, повезло мне и родом и племенем, нет границ, и есть много свободного времени.

Из автобуса выскочил на случайной остановке, прямо в ночь. Отошел на двести метров от дороги, и исчезла вся цивилизация. Вот он лес, вечный и загадочный, победивший снега ледникового периода и царящий над всем. Пилят, его пилят – на белую бумагу для ксероксов, на бесчисленные рулоны туалетной бумаги, на желтую упаковочную – а он все стоит. И если завтра все человечество исчезнет – местные муравьи об этом не узнают. И зверушки тоже слезами не обольются. Мы с ними как прямые в разных тетрадках – никогда не пересечемся.

Хоть серпик месяца и подсвечивал мне тропинку, но ночью в Карелии не погуляешь. Камни и корни под ноги лезут, подошвы по мокрой траве скользят. Обошел скопление валунов, протиснулся в неприметную щель, принюхался, в темноте это самый надежный способ разведки, и щелкнул зажигалкой. Фонарика не было, не взял – всего не предусмотришь. Зато было две коробки таблеток сухого спирта. На весь отпуск, так сказать, запасся. Запалил я целых три огонька, стало в моей пещерке светло, тепло и уютно. Мусор собрал у входа, и костерок разжег, как и мечтал. Сижу, на огонь смотрю и думаю – для такой жизни много денег не надо, а счастье – вот оно, рядом, руку протяни и потрогай его, тишина, покой и ни одного человека на три километра рядом, примерно настолько я от шоссе отошел. Если не заблудился, и не шлепал ему параллельно. Так и задремал, прямо у прогоревшего костра.

Утром организм потребовал необходимых процедур. А я еще ночью слышал журчание воды в глубине пещеры. Туда и зашагал на звук. Точно – солнечный свет через второй вход пробивается, над водой радуга переливается, паутинка золотом блестит, красота! Припал к нему, пью, и напиться не могу, протекает сквозь меня вода прямо в вечность, литра два выпил – не меньше. А противоположная проблема тоже требует решений. В родной пещере мне туалет устраивать было не корректно, поэтому двинулся я прямо на солнечный свет. Наступил на слой щебня, и поехал вниз, не хуже чем с ледяной горки. Раззява чертов, ублюдок, урод в жопе ноги, вот сломаю голень в типичном месте, поползу к асфальту на четвереньках.… Тут мой секундный полет закончился, и все надуманные неприятности стали невнятным лепетом перед настоящими.

Недооценил я горцев. Сосчитали они мой маршрут. Выслали ловцов. Трое их было, все с винтовками. Один из мелкого озерца воду в котелок набирал, второй с костром возился, а к ногам третьего свалился я, с грудой мелких камней и в облаке пыли. Парни из местных, простые наемники. Зеленое хаки, старые винтовки. Только что-то мне с Анзором встречаться не хочется, совершенно. И ударил я в броске ближнего противника ребром стопы прямо в бедро. По перекошенной роже сразу понял – отсушил я ему ногу качественно. Этот на пять минут отвоевался. Взял его винтовку в руки, затвором щелкнул, блестит патрон, на месте. Оставшаяся парочка стала прикидывать свои шансы на успешное сопротивление. Вскинул ствол на вытянутой руке, нажал на курок, и полетел простреленный котелок прямо в воду. Новый патрон из обоймы в ствол вгоняю, уже на свои карабины не смотрят. Поняли – не успеют.

Планы придется резко менять. Раз меня нашли в безлюдной глуши, надо среди людей прятаться. Буду к Ладоге выходить, там с туристическими группами на Валаам смешаюсь, и уйду от загонщиков и охотников. Собрал я у бойцов все патроны, у каждого по шестьдесят было, три гранаты, чему сильно удивился, три финских ножа и половину продуктов. Все мне было просто не утащить. И так трофейный рюкзак набил под завязку, туда же и свою сумку засунул. И тут ушибленный мной паренек глазками заморгал. Точно – телефонов у них не было, значит, не одни они здесь ползают. Обернулся резко, вот она – вторая группа. Выстрел в утреннем лесу хорошо слышно. Вот и явились, не запылились.

– Вы бы за мной не ходили, – посоветовал я своим новым приятелям. – Видели, как стреляю. Больше посуду портить не буду, положу всех. За патроны и оружие спасибо, милостивые государи.

И побежал трусцой прямо на юг, к Ладоге, на запад позже сверну, незачем им свои намерения демонстрировать. И так положение прямо скажем – неважное. Можно даже сказать – совсем плохое. Так ведь не в первый раз, ухмыльнулся про себя, выворачивался до этого, вывернусь и сейчас.

Иду по дивным местам, смотрю, в основном, под ноги. Потянешь связки – считай уже покойник. А о переломе лучше вообще не думать, не кличь беду – она мимо пройдет. Поэтому проселочная дорога появилась внезапно, только что по мху шел, и вот кювет, колея наезженная, и разбитая допотопная машина на обочине. Пахнет бензином и машинным маслом, трупным запахом и неприятностями.

Огляделся я по сторонам – слишком сложная постановка для розыгрыша. Взял карабин наизготовку и рванулся к машине. Не хотелось долго находиться на открытом месте. И с разбега влетел в лужу крови, что натекла из простреленного неоднократно грузного тела, одетого в древнюю форму Красной Армии. Расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вытащил командирскую книжку и командировочное предписание. Кто ты был? Начальник финотдела 461 стрелкового полка… Выполнение задания командования… Дата – 4 августа 1941 года… Выдача денежного довольствия отдельному батальону…

Прощай, Анзор, не увидимся, повезло тебе, педерасту гнойному. Я бы сейчас убегать не стал, просто всадил бы тебе вилку в глаз, и провернул бы раз несколько. Где-то кто-то опыты ставил, по единой теории поля или неделимости хронопотока, а меня в прошлое забросило. Да еще в такое время и место, где шансов выжить практически нет. Меня уже нет. Только стреляться все равно не буду. Не дождутся, гады.

Дальше уже действовал автоматически, доверяя инстинкту выживания. Мы с детства дружим втроем – я, он и интуиция. Развернул документы и шлепнул их в кровь. Разделся догола, натянул армейские галифе, куртку шофера накинул на голое тело, документы в карман, ТТ в кобуре на ремень, справа – как у покойного владельца было, хотя слева выхватывать удобнее. В кабине под ногами три мешка с деньгами. Беру. Часы на руке. Снимаю. Пока в карман, пусть там полежат, не могу сразу на себя надеть – противно. Водка – непременно взять. Сухари, бинт, чистые портянки и подштанники. Кисет с махоркой, портсигар с папиросами, винтовка Мосина с примкнутым штыком, две фляжки, солдатская книжка шофера без фотографии, тоже берем, вдруг пригодится…

Смерти нет, ребята. Это я вам как врач говорю. Или как очень опытный санитар.

Хотя, конечно, положение у меня просто катастрофическое…

Прикинем все плюсы и минусы ситуации.

Рассчитывать можно только на себя. Это плюс, это надежно. До весны здесь доживет только каждый четвертый. Все остальные – сдохнут. Загнутся, кони двинут, ласты склеят, умрут от голода, холода и жажды. Это минус. Пробиться поближе к руководству нельзя. Там все места заняты. А меня уже ждут оперативники и следователи НКВД, военная контрразведка, особые отделы трех фронтов и двадцати армий, военный трибунал и море стукачей, штатных и добровольных. Хорошо подготовилась советская власть к моему появлению. И все хотят или сразу меня убить, или на лесоповал отправить, чтобы я там умер, ворочая тяжеленные бревна.

За местного мне себя никак не выдать. У меня даже пластика и походка другая. И взгляд. И речь. Есть над чем поработать. Спрятал трофейные карабины, сбросил маршрут за последние сутки в память телефона, обеспечил себе возвращение к пещере, путь к истокам. Воду из бутылок перелил во фляжки, пластик сжег. Телефон в носок, кроссовки поверху портянками повязал, обмотки такой способ называется, винтовку на плечо, трофейный финский «Лахти» во внутренний карман куртки, ноги буду приволакивать и начну заикаться. Буду контуженого солдатика изображать. Но без перебора. А то, если решат, что симулирую, чтобы в тыл попасть, просто расстреляют – в назидание остальным. Перед каждой атакой в каждом полку трусов и задержанных дезертиров перед строем кончают, дают понять бойцам – здесь не шутят. А чтобы в плен не сдавались, у них всех родственников в заложники взяли. Попадет солдат в плен – а его родня сядет в лагерь. Согласно приказу номер двести семьдесят. Обидно будет просто лечь в общую братскую могилу для невезучих дурачков, постараемся такой участи избежать…

Вот и вышел к людям. Может быть, зря? Нет, здесь не отсидишься, в Карелии партизан не было. Финны их за неделю переловили, и больше, за всю войну, таких попыток не предпринималось.

По дороге брели люди в форме. Завывала мотором засевшая в яме машина. Вокруг нее метался сопровождающий, хватая проходящих мимо за рукава. Пойманные небрежно от него отмахивались. Пора мне было определяться, кто я, военный финансист или водитель? Капитаном быть лучше, чем рядовым. Но первая же ведомость приведет меня прямиком в особый отдел. Останусь лучше серой скотинкой, немного контуженым заикой. И слегка прихрамывая и шаркая ногами, я пошел прямо к машине.

– Глуши мотор, запорешь на хрен! – застучал по капоту, не забывая заикаться. – Лопата есть? – спросил у водителя.

Молодой сопляк весеннего призыва 41 года вытащил из кузова малую пехотную лопатку.

– Бери топор, иди в лес, жерди руби. Штук шесть, – занял я его, чтобы под ногами не путался.

А сам стал края промоины равнять, ссыпая землю под застрявшее колесо. Винтовку прислонил к дверце, а неподъемный рюкзак закинул в кузов, наполовину заставленный ящиками. Куртку туда же бросил, принимаю с голым торсом солнечные ванны под нежарким солнцем в месяце августе. Пот за ушами течет струйкой, камешки под лопатой скрежещут, а злые финны уже идут на Хийтолу, с коварным намерение утопить нас в Ладоге. А с чего финнам быть добрыми? Это же советские самолеты 25 июня Хельсинки бомбили, не думая, что придется однажды платить по счетам. Их вообще отучали думать, забывая простую народную мудрость – дурака и в церкви бьют…

Тут штатный водитель с жердями нарисовался. Подложили мы их в яму, проверили уровень масла в движке, воды долили, ремни подтянули, грязь смахнули ветошью. Наш командир только рот открыл, чтобы покрыть нас матом, словно апостолов, как я его опередил. Увидел четверых пограничников, и махнул им рукой. А в руке бутылка водки зажата.

– Т-т-толкайте, и поедем, – делаю им предложение, от которого невозможно отказаться русскому человеку, какую бы он форму не носил. – Я к-к-контуженый, в ухо кричите громче…

Надо было бы сначала взад сдать для разгона, только мне неизвестно было, как это чудо техники на задний ход переключается. Да и шесть человек такую машину с любым грузом из такой ямки на руках вынесут. Включил двигатель нежно, выноси родной, враг рядом, пора убегать! Застучал он довольно цилиндрами, и вылетела наша ласточка на ровное место.

– Давай за баранку, водила, блин из Нижнего Тагила! – кричу молодому солдатику, а сам запрыгиваю к бойцам НКВД в кузов, к своему рюкзаку и винтовке.

Задумка моя была правильной. За десять километров, что мы проехали, на дороге два поста стояло, но к машине с пограничниками никто интереса не проявлял. Как не крути, а НКВД это наследник ЧК, со всей ее жуткой славой. Да и своих подвигов за наркоматом было немало. Два состава политбюро чекисты сожрали подчистую. Правда, и у них кровь лилась рекой. Сначала старые кадры прибалты перестреляли. Потом Ягоду и его подельников Ежов зачистил. Педераста Ежова товарищ Берия к стенке прислонил.

Пять составов сменили за десять лет, после смерти Железного Дровосека. Феликса, то есть, Эдмундовича. И это правильно. Сотрудник органов простым работягой уже жить не сможет. Кто хоть раз прикоснулся к власти, ощутил пьянящее чувство превосходства над другим – тот уже иначе относится к жизни. И убить его надо просто из милосердия – чтоб не мучился. Товарищ Сталин так и поступал – нет человека, нет проблемы.

Только война нас и здесь достала. Встал на дороге ободранный в кровь дядя моих лет с волчьим взглядом исподлобья, и накрылась наша поездочка медным тазиком.

– Старший лейтенант НКВД Снегирев, – лязгнул он. – Следую к командованию с важными сведениями.

Наш сержант его оглядел внимательно, чуть не обнюхал и признал за своего.

– Садитесь, товарищ старший лейтенант. Только пункт назначения нам еще не известен, – доложил он.

И все вопросительно уставились на меня. Обстановку я приблизительно представлял.

– Пока едем по дороге, потом начнем пробиваться к Кексгольму, там сводный отряд полковника погранвойск Донцова в побережье вцепился. Сведения вчерашние, но других нет, – говорю ему. Минуты на три закатил миниатюрку с заиканиями и слезами на глазах.

После этого погранцы меня автоматически к своим причислили. И стали заботиться. Воды дали и печеньку.

– Сергей Иванович, это хорошо, это надежно, – забормотал старлей. – Только долго очень.

– По делу говори, – предлагаю.

Сверкнул он глазом, я в ответ оскалился и «ТТ» ему с кобурой протянул. Парни в вещмешках порылись и достали нам сменные гимнастерки и ремни. Успокоился наш командир.

– У Синьозера финские егеря пограничников собирают. Мы втроем выбирались, нашего командира заставы сразу застрелили, а Пашку Артемьева в плен взяли, упали с дерева и скрутили.

Я сразу постучал по кабине. Тормози, мол.

– Вылезай, приехали. Чем дольше едем, тем дальше дорога…

И уехал наш грузовичок по своим делам с непонятными ящиками, а шесть бойцов колонной по одному втянулись в темный лес. И оно мне было надо?

Ведь так хотел тихо прикинуться шофером…

К Синьозеру мы вышли к вечеру. Финны сделали маленький лагерь на базе отдельно стоящей сарайки. Заплели окна колючей проволокой, напротив ворот пулемет поставили, на случай внезапного массового рывка. А так их всего шестеро было и все, кроме пулеметчика сидели у костра, чайком баловались. Или чем покрепче, по случаю несомненно удачного дня.

– Кто у нас самый лучший стрелок? – спрашиваю.

– 98 из 100 на всех зачетах, и даже чистая сотня часто бывает, – ответил старлей.

Снял винтовку с плеча, протянул ему. Говорить нечего было, все уже стратегами стали, на войне это быстро, к концу первого дня – ты или стратег или покойник. Прицелился наш лейтенант, затаил дыхание и нажал на спуск. Готов пулеметчик. И сразу остальные винтовки затрещали. Троих егерей сразу свалили, прямо у огня, а двое вскочили. Только не было для них спасительной темноты, а до леса им никто добежать не дал. Одного точно Снегирев уложил, а последнего беглым винтовочным огнем достали.

– Вперед! Сержант! Берешь двоих наших, трофейный пулемет и перекрываешь дорогу к селу. Мы всех выведем и к тебе подойдем. Бегом! – скомандовал наш лейтенант.

Хотя чего это я его обижаю? Снегирев старший лейтенант НКВД, у них официально звания выше армейских на два. Значит – он общевойсковой майор, однако. Я с сержантом побежал, всю жизнь хотел из пулемета пострелять, как упустить такую возможность?

Залегли мы с ним на повороте, перед нами метров триста до леса – не позиция, а мечта пулеметчика, пусть хоть рота идет, всех положим. Так в первую мировую войну и произошло. Техника опередила тактику, и пулеметы на всех фронтах остановили наступление армий. Все солдаты закопались в землю с головой, да так и сидели до самого мира. Что сейчас мешало Красной Армии отрыть траншеи полного профиля и встать в глухую оборону, как те же финны на своей линии Маннергейма? Полгода советские бойцы на ней погибали, пока на помощь солдатам не пришла новая техника. Пришли на фронт тяжелые танки КВ-2, с орудием калибра 152 миллиметра, и раскатали своими гусеницами колючую проволоку и блиндажи противника. Посыпались на танкистов звезды золотые, геройские, так где же сейчас эти герои? А тут и Снегирев за нами пришел.

– Что делать будем? – спрашивает. – До поселка четыре километра, ветер от них, видно, не услышали они нашу стрельбу.

– Не будем на неприятности напрашиваться, своих выручили, уходить надо. К берегу. Приготовим сигнальные костры – увидим суда из Ладожской флотилии, зажжем. Они нас к Донцову и доставят в лучшем виде. Вода вся под нашим контролем, у финнов здесь вообще ничего нет. И самолетам сюда от Хельсинки далеко. Нечего нам здесь бояться, – бодро закончил я свое выступление.

– Что же драпаем, если все так хорошо? – заскрипел зубами сержант.

– Финны здесь у себя дома, вот и бьют нас обходами с флангов. Дойдем до своей земли, встанем на заранее подготовленных рубежах, зацепимся за укрепрайоны застав старой границы, и все, – успокоил его и всех остальных.

Мне-то было известно – Маннергейм не собирался переходить старую границу СССР. Ему чужого было не надо, он воевал за свои земли.

Все повеселели, даже Снегирев.

– Надо сразу договориться. Никто в плену не был. Все выходили к Синьозеру самостоятельно, объединились в отряд, и стали к своим пробиваться. А то затаскают. И их, и нас. Люди будут с врагом воевать, а мы объяснительные писать – как, блин, дошли до жизни такой….

– Командование обманывать? – возмутился сержант.

– Так ведь не для себя, – перебил я его. – Для пользы дела. Мы будем неделю сидеть на пустой баланде, без мяса и компота, следователи будут бумаги писать, конвойные тебя бить, ты в ответ сдачи дашь, тут и загремишь за сопротивление органам. И будешь до самой победы лес пилить…

Дал я им время подумать, увериться в точности нарисованной картинки, и добавил:

– Тут надо общее партийное собрание провести. Все должны дать слово молчать. Хоть один сын Иуды найдется, вложит нас – все сгорим синим пламенем. Как в старой песне – я форму важную и сапоги «со скрипом» да вдруг на лагерную робу поменял. За эти годы я немало горя видел, и не один на мне волосик полинял, – пропел дурашливо.

– А кто будет «против»? – Снегирев напрягся.

– Ты же, ****ь, старший офицер, что ты тут институткой прикидываешься? Значит, он до Ладоги не дойдет. Тут, как везде – наши жизни, нормальные жизни, с командирским пайком, наградами, девками и водочкой, против жизни одного идиота, который думает, что с ним будут по справедливости разбираться. У члена ГКО товарища Молотова жена сидит, так неужели их, бывших в плену, на свободе оставят? Сталин лично сказал: «У Советского Союза нет пленных, у нас есть только предатели». Правда, он тогда еще не знал, наверное, что и его сынок Яша уже в плен попал, – разозлился я.

Отвыкли наследники чекистов самостоятельно думать, вся жизнь по приказу, шаг влево, шаг вправо считаются побегом. Молчат наши рядовые, ждут командирского решения.

– Обо мне не беспокойся. Я шаг в сторону сделаю – и нет меня, как не было никогда. Не создам вам лишних проблем, – успокоил Снегирева.

– Нет, пограничники своих не бросают, – неожиданно высказался сержант, и протянул мне руку.

– Капкан, – представился он, и сразу стало ясно почему…

Это было простое дружеское рукопожатие, но было понятно – он может не особо напрягаясь, расплющить мне кисть всмятку. Или оторвать руку по локоть.

– Мне тоже на побывке туго пришлось, влез в драку – милиционера покалечил. Повезло, пошли Львов освобождать, в часть отправили, а документы в военный трибунал не стали посылать. Придумаем что-нибудь. Пока с нами будешь – никто к тебе и близко не подойдет. А подойдет – пожалеет. А отряду ты пригодишься…

Посмотрели мы друг на друга со Снегиревым, улыбками обменялись. Друга держи на виду, а врага еще ближе.… Будем следить за ближним своим, чтобы знать, какой гадости ждать от него. Кивнул я головой – согласен.

– Ладожская флотилия – одно название. Поставили по паре пулеметов на грунтовозные шаланды Спецгидростроя и буксиры. Но нам воевать не с кем и не надо, а перевозить они могут что угодно. Хоть людей, хоть грузы. Наша задача – удержать Ладогу…

Рассказал им оперативную обстановку. У меня в телефоне вся справочная литература, в том числе и финская история второй мировой войны. У наших-то историков и генералов точных цифр и анализа действий и в помине нет, одни лозунги и призывы. Макулатура вместо истории, и президент со своей левреткой и дворцовым карликовым медвежонком стоит на ее страже. Как бы кто туда цифры карандашиком не вписал…

– Парни, если меня убьют, докладывать Донскому будете вы. Слушайте и запоминайте. Второй корпус выходит на рубеж Вуокси, с целью захода с тыла Выборгской группировки. Седьмая пехотная дивизия полковника Свенсона идет на Сортавалу. Такие дела. Прижмут нас к берегу, подтянут артиллерию и расстреляют с закрытых позиций. И умрем мы со страшной бесполезностью. Надо удирать на старую границу.

Пригорюнился народ, а Снегирев что-то оживился, сделал какие-то выводы, и принялся командовать.

– Сержант Михеев, построить отряд!

Капкан бодро-весело метнулся к освобожденным.

– В две шеренги становись!

Все зашевелились, затолкались, но быстро с местами определились. Капкан их по стойке смирно поставил, о числе старлею доложил. Семьдесят три человека нас стало, включая шестерых раненых.

– Сводный отряд бойцов НКВД! Слушай приказ! Считать, что пребывания в плену не было. В связи с краткосрочностью контакта с противником. О данном факте докладывать запрещаю. Четыре часа отдыха. Затем выдвигаемся на Видлицу. Там и суда Ладожской флотилии и железная дорога. Разойтись!

Кто-то у костра стал бурчать, что таких приказов не бывает. Раздался глухой удар. Упало тело.

– Если кто хочет на гауптвахте посидеть, с нашими следователями особых отделов поговорить, и остальных за собой утащить, пусть такой говорун сразу в озере топится, другим жизнь не портя, – прокомментировал свои действия Михеев.

А звали его, как и меня Олегом. Тезки, значит.

С рассветом, прикончив на завтрак весь припас, от печенья и сухарей, до сахара и последней банки тушенки, вышли в путь. С двадцать первым веком меня связывали телефон, кроссовки и пара носков в рюкзаке. Аста ла виста.

Весь мусор, в том числе и бинты, обертки и другие отходы тщательно в костре сожгли. Не надо погоне лишних данных давать. У нас было одиннадцать винтовок, ручной пулемет, два пистолета и пять гранат на всех. Свой трофейный «Лахти» я скрыл, поэтому командир отдал мне обратно винтовку. Штык был отстегнут, и вручен побитому Капканом комсоргу. Чтоб хоть как-то его утешить. Ухо у него опухло, и стало красивого сине-зеленого цвета. Так ему, дураку и надо, тоже мне, приказы обсуждать во время войны….

Ходить здесь все умели, людей было много, у носилок с ранеными подменялись через каждые десять минут, прямо на марше. Головной дозор согласно уставу, арьергард с пулеметом, так и шли до самого озера, что на всех европейских картах обозначено Ладожским морем.

В поселковой временной комендатуре нас поджидали неожиданности с неприятностями. Этакая сладкая парочка. Они приняли облик майора НКВД и какого-то типа из замполитов. Батальонный комиссар или дивизионный, я мимо ушей пропустил. Майор сразу меня из нашей тройки выделил, и начал взглядом сверлить. Мать твою, я в налоговой инспекции не дрожал, так неужели здесь дрогну. Посмотрел я на него, оценивая, куда ему пулю вогнать – прямо в лоб, или в переносицу, и скис наследник ЧК, потупил взор.

А Снегирева в это время замполит в оборот взял, ставил нам задачу.

– Необходимо вывезти из отдельного лагерного пункта заключенных. Их там одна тысяча четыреста семьдесят шесть. Роты охраны вполне достаточно для поддержания порядка в условиях стационарного содержания, но для конвоирования охраны недостаточно. Я приказываю – принять участие в этапировании вашему сводному отряду, – распорядился комиссар.

Ага, размечтался.

– Пока мы будем с этапом вдоль берега тянуться, либо финны подойдут, либо среди заключенных лидер найдется и бунт поднимет. Или просто рванут все в лес, где бурелом гуще, и мы их места займем. Чушь это и непонимание текущего момента. Майор, подтвердите, пеший этап – затея глупая, – и взглядом на него давлю.

Он и кивнул головой. Даже и сам не понял, как старший командир пошел на поводу у непонятного типа в чужой гимнастерке без знаков различия…

– Или просто грузим их в вагоны, и там сил роты охраны хватит, или списываем их убытием по первой категории, – продолжаю.

У майора лицо почти человеческим стало. Признал меня за своего. Убытие по первой категории – такая вещь, о которой посторонний знать не может. Ликвидация заключенных.

– У нас четыре пулемета, – начал чекист, но я его прервал отмашкой руки.

– Только такие кретины, как Мухин, к расстрелам легко относятся. Массовую ликвидацию организовать очень трудно. Вывод на место исполнения, сама ликвидация, складирование тел в ямах, охрана основной массы, а они тоже интуицию имеют звериную, и смерть почуяв, рванут на прорыв, не спастись, так хоть жизнь подороже продать. А тут сплошь пятьдесят восьмая статья, троцкисты и командиры армейские, народ ловкий и жилистый, в лагере выживший, их пулеметы не остановят. Первые два ряда охрана положит, а потом в рукопашной их толпа разорвет. В прямом смысле. А потом и нас. Берем баржу, люки заделываем щитами или проволокой заплетаем. Грузим их на этап, выводим на глубину буксиром и затапливаем. Чисто, надежно и бесследно. Даже если финны сюда прорвутся – никаких скандалов, и урона достоинству СССР. А то вон, под Минском в Куропатах – немцы тела родственникам для захоронений выдают. И во Львовской тюрьме весь город побывал, посмотрели, как сотрудники НКВД подследственным глаза выкалывают, яйца отрезают и скальпы снимают. Вам что, тоже нужна международная известность? – усмехаюсь добродушно. – Только топить, если решим. За вами баржа и оформление документов, за нами ликвидация, и сразу на буксире пойдем в Ленинград. Пулеметы мы у вас заберем. А вы ждите указаний от руководства управления лагерями, куда вам следовать.

Так и договорились. Я от Снегирева до самой посадки на буксир не отходил, не давал майору возможности с ним наедине пообщаться. Помахали ему с палубы, натянулся канат, запыхтел наш буксир и потащил баржу с обреченными заключенными на гладь Ладоги.

Минут через пятнадцать капитан буксира, вылез с предупреждением, что возможен шквал, дело обычное, но все равно опасное. И надо решать, сколько еще баржу тянуть, потому что глубины уже достаточные.

– А у нас нет возможности затопить несамоходное судно, – отвечаю. – Нет подготовленной группы исполнителей. Поэтому идем спокойно на Шлиссельбург, там и будем разбираться.

Снегирев повеселел, да и Капкан тоже, а до остальных мне и дела не было. К вечеру слегка заштормило, пошла боковая волна, и мне стало сильно нехорошо. А ближе к полночи мы причалили к островной цитадели. Поставили на пирсе пулеметы и выпустили заключенных из трюма. Еды не было, да и где ее было взять среди ночи на полторы тысячи человек? Зато воды было вдоволь.

Проснулся с первыми лучами солнца. Отправил Снегирева к местному начальству решать вопросы с санитарной обработкой контингента. А сам двинул в военторг добывать продукты.

Мы с Михеевым и десятком бойцов вошли в магазинчик цитадели.

– Мы покупаем все, – сообщил я тетке в замызганном передничке. – Сколько с нас?

И мы вынесли все крупы, овощи, консервы, колбасы, пиво и лимонад, крабов, соль, табак, спички и бочонок паюсной икры.