Текст книги "Вариант "Новгород-1470" (СИ)"

Автор книги: Станислав Городков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7

… Дан присмотрелся. На дороге были одни московиты.

– Непонятненько, – сам себе сказал Дан. Он попал в ситуацию, в которой ни в коем случае не желал оказаться. То есть, перестал контролировать обстановку. А этого Дан боялся больше всего и всеми силами старался избегать. И потому что людей в его отряде было минимум, и он не хотел рисковать ими, и потому что это были его люди, которых он сам обучал и к которым он привык. А главное – потому что на кону стояло, и Дан это слишком хорошо понимал, будущее Новгорода.

– Хотев, – тихонько позвал Дан. Темноволосый обитатель берегов Ладоги со славянским именем «Хотев», в маскировочной накидке поверх брони и накинутом поверх шлема капюшоне, подполз к нему.

– Пройди вдоль дороги к деревне, – шепнул ему Дан. – посмотри, нет ли кого позади московитов.

Ладожанин разрядил уже готовый к бою арбалет, сунул болт в колчан и бесшумно исчез за елями.

Всадники быстро приближались.

– Черт, – мучительно думал Дан, – что делать? Грохнем сейчас все «болты», а татары следом беспрепятственно проскочат. А, если… Хотя, какой к дьяволу проскочат, им без проводника в лесу делать нечего… Ну, а, вдруг, это не просто татары? А подданные хана из приволжских лесов? Какие-нибудь предки чувашей или еще кто? Им лес – дом родной. Обойдут нас по кругу, да еще и ударят в спину… Хотя… Стоп, – одернул себя Дан, – что за мысли? С какого-такого бодуна им обходить нас сзади, вставать ни свет ни заря и красться по лесу? Им что, кто-то конкретно нашептал – в этом месте вас ждет засада..? Чушь какая-то… Блин, правда, все равно непонятно, какого черта татары и московиты разделились?

Подумав, Дан, на всякий случай, решил подстраховаться. Чуть приподнявшись на своем месте у корня большой разлапистой ели, он, подражая пернатому ночному охотнику с кисточками на ушах, громко заухал. Замолчал, подождал несколько секунд и повторил крик ушастого филина снова. По существующей в отряде системе условных знаков, крик днем ночного хищника означал только одно – Удвоенное внимание! Позади отряда могут находиться враги!

Дан понимал, что его люди, в сущности, являлись диверсионной группой, конкретной средневековой диверсионной группой. Успех же любой диверсионной группы, как объяснили Дану еще там, в той армии, зависит от согласованности ее действий. А также от возможности в нужный момент скорректировать свои действия. Что подразумевает наличие в отряде хорошо налаженной связи. Однако, поскольку электронных гаджетов, необходимых для решения данной задачи, в 15 веке просто не существовало, то Дан, по подсказке Домаша, рискнул использовать, в качестве таковых, древнюю воинскую придумку – звуки окружающей природы. Только слегка ее доработал. Уханье совы, волчий вой, далекая трещотка дятла… Ничего необычного и удивительного для княжества, значительная часть территории которого покрыта густыми лесами… Связь хорошо вписывалась в колорит местной фауны и не вызывала, не должна была вызывать, никакого подозрения у потенциальных врагов. В тоже время она была достаточно информативна и проста…

Морось все также неприятно обволакивала лесную дорогу и отливающую вдали тускло-серым воду озера.

Копыта коня пробили траву и всадник-московит в кожаной рубашке-поддевке и мягком подшлемнике на голове, с уложенными в скатку позади седла броней и шлемом, проехал-проплыл рядом со спрятавшимся Даном.

– Зря, – подумал Дан, – зря московиты решили, что в такую рань лесные дороги безопасны. И зря не стали утруждать свои телеса панцирями и бронями дощатыми. Очень зря!

Дан подождал, пока последний из наездников, воин на явно чужом, крестьянском коньке – свой, скорее всего, либо пал в ходе вчерашней стычки-засады, либо получил серьезную рану – пересечет некую незримую черту, после которой он, как цинично прикинул Дан, с вероятностью 90 процентов должен был стать трупом… Чавкала под копытами коней сырая, усыпанная хвоей, земля, оставляя следы на дороге… И тогда Дан коротко протявкал, подражая рыжей лисе-Патрикеевне – впрочем, Дан, до сих пор, еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в Новгороде называл лисицу Патрикеевной.

Короткие хлопки… и арбалетные болты, еще в тишине, сбросили с коней сразу с полдесятка всадников. После чего утро взорвалось… Вопли людей и ржание поднимаемых на дыбы лошадей, клацанье выдираемые из ножен клинков, гул от подхватываемых клевцов и чеканов. Но не успели всадники сообразить, что произошло, как металлический град из арбалетных стрел-болтов опять проредил их ряды и еще трое ратников упали с коней… Лесная дорога превратилась в бедлам. Стонали раненные, упавший с коня воин с плешивой, под сползшим подшлемником, головой и арбалетным болтом в боку, застрял ногой в стремени и волочился по траве за своим конем. Еще один московит, пожилой и усатый, на коленях стоял на земле, с торчащим из груди оперением болта и, хрипя, выплевывал кроваво-красные сгустки…

Сквозь крик, ржание, стоны раненных и глухие удары вонзающихся в плоть арбалетных болтов, Дан услышал далекий птичий посвист. Отправленный к деревне Хотев давал знать – все чисто. На дороге никого нет…

Оставшиеся в живых ратники московского князя попытались уйти из-под обстрела. Сообразив, что устроившие им «нежданную встречу» люди вовсе не торопятся, во мгле моросящего серого утра, скрестить с ними мечи, одни разворачивали коней обратно, рассчитывая вернуться назад, в деревню, другие, наоборот, понукая коней, рвались вперед. Прямо к перегораживающему лесную дорогу завалу. Двое московитов сорвались вместе с конями с обрыва… хотя, может, и сами, спасаясь от обстрела, прыгнули в озеро. А один, или самый тупоголовый или совершенно «безбашенный», заорав нечленораздельно, метнул в ельник, откуда летели стрелы-болты, свое копье и, затем, вытащив изогнутый татарский клинок, врубился в стену переплетенных хвойных веток и стволов. На очередном замахе клинком сразу два арбалетных болта, под разными углами, мерзко чавкнув, вошли ему в грудь. Но «безбашенный», заросший ярким рыжим волосом бугай, который, казалось, вытяни из стремян ноги, достанет ими до земли, снова приподнялся в седле и рубанул саблей по ельнику. На землю еще раз осыпалась куча еловых иголок и упали срубленные ветки. Бугай опять занес саблю, но… «сломавшись» опустил, вдруг, руку с саблей и молча привалился к шее коня.

Дан увидел несущихся почти прямо на него двух всадников. Дружиников-московитов, собирающихся вырваться из «капкана». Быстро потянув рычаг тетивы на себя… – Господи, лишь бы успеть… – он положил болт в направляющий паз и прицелился. Потом нажал пусковой крючок… Тяжелый болт с такой силой пробил грудь первого из наездников, что отбросил его назад, на круп лошади. Московит, скакавший следующим, тут же пригнулся к шее лошади, стремясь слиться с лошадью воедино… Еще чуть-чуть, и он бы мог стать счастливчиком, сумевшим обмануть судьбу, но вмешались старые, еще дославянские, хозяева этих мест, духи-лембои тверских лесов. И, то ли лошадь испугалась прогудевшего мимо болта, толи у всадника дернулась рука, однако вместо того, чтобы скакать в деревню, конь, неожиданно, заплясал на месте и следующий арбалетный болт вошел в спину «счастливчика».

Те, кто попытался прорваться вперед по дороге, тоже далеко не ушли. Застряли у завала из деревьев, сооруженного на повороте. Там их и перестреляли.

После уничтожения отряда московитов, Дан еще минуту сидел, прикрытый густыми лапами ельника, приходя в себя и прислушиваясь к звукам в лесу… До тех пор, пока не увидел, как на месте расстрелянного отряда появилась, вынырнула из-под покрова леса – только что не было и раз, возникла – фигура Лариона в маскировочной накидке. Это было одно из обязательных правил, неукоснительно выполнявшихся в его отряде, правило командира. Данное правило Дан активно продвигал и в сознание командующего новгородским ополчением, тысяцкого Василия, однако… Не очень, чтобы преуспел.

Правило командира, как его назвал Дан, гласило – отряд является полноценной боевой единицей лишь тогда, когда у него есть командир. Поэтому подвергать опасности жизнь командира попусту не следует, особенно, если можно этого избежать! – Данное правило было придумано, запущено в «оборот» Даном, не потому что, будучи командиром отряда, он сильно дрожал за собственную шкуру, а потому что в любом отряде, во все времена и у всех народов, командир является не только организующим началом, но еще и символом, знаменем, на которое ориентируется весь отряд. Дан знал слишком много примеров из истории, от античности до покинутого им 21 века, когда весть о смерти командира превращала солдат в неуправляемое стадо, а победу в поражение. А значит, и первым, на месте только что закончившегося побоища, во избежание разных всяких случайностей, всегда оказывался кто-нибудь из его «янычар», но не сам Дан. Сейчас таковым был Ларион. Остальные же 9 человек, оставаясь в засаде, внимательно наблюдали за ним и за лежащими на дороге, среди убитых или бьющихся в агонии раненных лошадей, воинами-московитами – а, вдруг, кто-нибудь из них только прикидывается мертвым… Это тоже было железным правилом в отряде – никогда всем сразу не выходить из засады. И ждать, пока вышедший первым не подаст знак.

Держа арбалет на взводе, Ларион, бывший тверичанин Ларион, осторожно прошел по дороге, между лежащими московитами. Ткнул носком поршня-башмака одно из неподвижных тел, приблизился к обрыву, с которого, вместе с лошадьми, сорвались в озеро двое московских ратников… И, внезапно, яростно вскрикнув, спустил тетиву арбалета. Тяжелый болт ушел вниз, к воде и, тут же, стон-вопль донесся из-под обрыва, а Ларион вскинул вверх руку с двумя поднятыми пальцами.

Дан выскочил из своего укрытия за корнями старой могучей ели… – садясь в засаду, каждый присматривал неподалеку еще, как минимум, одно место, куда можно было быстро переместиться после первых четырех – пяти выстрелов. Это тоже являлось обязательным к исполнению. Дабы стрелков не могли тупо вычислить и столь же тупо уничтожить… – и ринулся к обрыву над озером, но его опередили двое в маскировочных накидках – Янис и Рудый. Тетивы их арбалетов слитно щелкнули и вопль-стон внизу оборвался.

Под обрывом, на узкой полоске суши, между земляной, с выступающими, кое-где, узловатыми корнями деревьев, стеной и гладью озера, с двумя арбалетными болтами в спине и одним в бедре, уткнувшись лицом в песок лежал ратник-московит. Под ратником расплывалось кровавое пятно, а его руки, время от времени, судорожно дергались и царапали пальцами сырой песок. Неподалеку от него, на мелководье, наполовину залитый водой, придавленный своей лошадью, лежал второй московит. Он был уже мертв – вероятно, пострадал при падении, а потом не смог выбраться из-под лошади и захлебнулся – лошадь же его еще дышала и даже пыталась поднять голову из воды… Впрочем, переломанные ноги не оставляли ей никаких шансов на жизнь. Вода и здесь была окрашена в красный цвет. С такими же переломанными ногами, метрах в 10 от московита и его лошади, частично в воде, частично на песке лежала еще одна лошадь, первого московита. Она была мертва. Земля и вода здесь тоже были пропитаны кровью.

– Рудый, Янис, – сказал Дан двум «янычарам», – добейте лошадь, чтобы не мучилась. И этого, – указал он на лежащего под обрывом, дергающего рукой московита, – заодно…

Мертвых московских ратников стащили на дорогу. Дан насчитал ровно 12 трупов, не считая тех двоих, что лежали внизу, под обрывом. Их не стали поднимать наверх. Вторая часть московского отряда – татары, так и не появились. Остались они в деревне, вернулись назад или подевались куда, Дан так и не понял. Раненных московитов, к сожалению, не было и не у кого было узнать причину разделения московитов и татар. Во всяком случае, в лесу татар не было, а это главное. А куда они уж подевались… Возможно, после гибели в засаде боярина – командира отряда, московиты и татары рассорились. И татары решили не выходить из деревни и, вообще, вернуться назад… Или московиты их просто «забыли» в деревне.

Дану показалось, что один из его людей как-то не очень хорошо держит руку.

– Сашко, – подозвал Дан воина.

Скинувший пятнистый капюшон и шлем, держащий шлем в левой руке, кудрявый новгородец подошел к Дану.

– Что с рукой? – поинтересовался Дан, смотря на рванный разрез накидки на правой руке Сашко и некоторую бледность его лица.

– А-а, – дернул головой парень, стараясь не двигать рукой с разрезанным рукавом, – зацепил меня московский придурок… – Словом «придурок» обогатил лексикон новгородцев Дан. Средневековым «русинам» в его отряде оно понравилось, вернее, смысл его понравился… – Сашко показал здоровой рукой на труп «безбашенного» рыжего бугая с двумя торчащими в груди арбалетными болтами. – Под той елью, на которую он кинулся, моя засидка была. Рукав кольчужный не прорубил, но рука онемела.

Дан глянул на лежащего «бугая» и просеку – после «бугая» – в еловых зарослях и подумал – хорошо, что московит сначала срубил несколько толстых веток и лишь потом, погасив силу удара, зацепил Сашко.

– Кровь? – спросил Дан.

– Нет, нету, – с пренебрежением сказал Сашко. И добавил: – Если бы пошла, я бы заметил.

– Подними руку! – приказал Дан. Новгородец попробовал выполнить приказ, но, едва рука пошла вверх, как лицо его болезненно скривилось.

– Либо перелом, либо сильный ушиб, – сообразил Дан. – Отставить! – скомандовал он новгородцу. И продолжил: – Так, в «наведении порядка» ты не участвуешь… – Под «порядком» Дан имел, в первую очередь, в виду собирание арбалетных болтов, осмотр вражеских трупов на предмет различных малогабаритных ценностей – денег или других подобных вещей, изымание этих ценностей, а также сбор и захоронение в приметном месте более-менее приличного оружия и доспехов супостата… На будущее. Все остальное оставлялось, как есть. Уцелевших лошадей шугали в сторону ближайшего жилья, если таковое было поблизости. Ну, и иногда, ежели была необходимость, прятали трупы… – Сейчас приберемся, – продолжил Дан, – отскочим верст на 10 и сделаем привал. Там посмотрю твою руку. – Дан подозвал ближайшего из «спецназовцев»: – Гюргей, помоги ему снять броню!

Перескочив небольшой лесной ручей, Дан просочился через плотную стену раскидистых елей и оказался на уютной, полуусыпанной хвоей, поляне. Рядом «приполянились» и Хотев с русым Янисом.

– Все, привал, – прохрипел Дан, не в силах сразу отдышаться, после ускоренного марш-броска. Остановившись, Дан усиленно замахал руками, чтобы быстрее прийти в себя. И, едва оправившись, скомандовал: – Хотев, сигнал общего сбора!

Громкий треск и характерное – «чжэ-э» крика сойки далеко разнеслось по лесу. Через несколько минут крик сойки повторился…

До службы в армии, в своем 21 веке, Дан и не подозревал, что лесных птиц так много и они так разнообразны. В смысле – их голоса так разнообразны. До армии все птицы для него были на «одно лицо» и их пение тоже было одинаковым. Какое-то сплошное чириканье и свист. То есть, что называется – летает вверху всякая мелочь, глумится над тобой и другими людьми и скидывают на голову разный мусор. Нет, конечно, орел – это орел и его клекот всем известен. Ну, на то он и орел! А, вот, остальные… Которые не орлы… Разве что ворон-ворона с их карканьем узнаваемы. Правда отличить ворона от вороны, Дан бы точно не отличил. Слава богу, хоть знал – это разные птицы. Да, а еще он мог распознать стук дятла в лесу… Однако все это было до армии, служба в которой многое изменила. В армии ему, хочешь-не хочешь, пришлось пройти ускоренный курс орнитологии – научиться различать птиц и их голоса. Естественно, не всех, а только наиболее часто встречающихся. Этого требовала специфика его службы. В «его армии» умение выуживать нужную информацию из крика птиц, как и умение бесшумно двигаться по лесу, было необходимо. А, уж, в Новгороде, под руководством бывших охотников – молодого Хотева и обстоятельного Лариона, хорошо знавших лес и его обитателей, Дан продолжил свои занятия по орнитологии. И не только по орнитологии. Заодно пришлось изучить, пусть и чисто теоретически, повадки разных зверей. И те звуки, что эти звери издают – потому что создаваемая Даном система связи для отряда полностью основывалась на умении подражать крикам разных птиц и животных, а также умении различать эти крики. Кстати, вместе с Даном учились подражать крикам птиц и животных, а также различать их и те, кого Дан «навербовал» в свой спецотряд. И это, несмотря на то, что они родились в 15 веке и, вроде как, по идее, должны были быть ближе к природе. Но, тем не менее… Кое-кому из них пришлось даже тяжелее, чем Дану. Например, сугубо, как сказали бы в далеком 21 веке, городским Сашко и Олучу. Парни всю жизнь провели, не выходя за пределы Новгорода.

Отмахавшись руками и восстановив нормальное дыхание, Дан обратил внимание на вросшую в землю – на краю поляны – огромную каменюку. Здоровенную, выше, чем по пояс ему и оплетенную снизу травой. В общем-то, заметил он каменюку сразу, однако лишь сейчас увидел на валуне какие-то черточки. Дан подошел ближе к камню и понял, что линий, прочерченных на камне очень много. И все они, явно, сделаны человеком. Большинство из них были плохо различимы, особенно издалека. Но стоило подойти чуток поближе… Линии складывались в рисунок человеческого лица, усатого, бородатого и длинноволосого. И, конечно, примитивно изображенного… Дану, почему-то, непреодолимо захотелось провести пальцем по высеченному на камне лику, по бороде его и усам. Он поднял уже руку, однако свистящий, на одной высокой ноте, шепот: – Не надо, боярин! – заставил Дана настороженно замереть. Дан обернулся. Ларион, бывший охотник-тверичанин, даже потемнел лицом пытаясь предупредить Дана, и, в тоже время, стараясь не нарушить запрет-табу на громкий голос в лесу.

– Не надо, боярин, – прошелестел-повторил Ларион. И пояснил, в ответ на взгляд Дана: – Лесные духи очень мстительны. Не стоит тревожить его.

Дан опустил поднятую руку. И опять взглянул на высеченное лицо. Забытый бог забытых племен, когда-то живших здесь… Он смотрел на Дана с камня. Тут было его капище… вероятно, было. Сюда, на эту укрытую от чужих взглядов поляну, приходили люди, приносили ему жертвы – шкуры животных, куски мяса, оружие убитых врагов или самих врагов… Шаманы или жрецы проводили возле камня колдовские обряды, просили у бога удачу – для охотников и для воинов в битве, развешивали амулеты или клали их перед изображением – чтобы бог даровал амулетам частичку своей силы… Сколько лет прошло с тех пор..? Куда подевались эти люди..?

Дан отвел взгляд от камня и посмотрел на своих «янычар»: широкого, именно широкого, очень сильного физически, Клевца; рослого, почти с Дана, альбиноса Каупо; жилистого, неторопливого, с цепким взглядом охотника, Лариона; мощного, плечистого, чуть-чуть ниже Каупо, волосато-огненно-рыжего Рудого; столь же рослого и мощного, придерживающего руку, Сашко; еще двух новгородцев – удивительно гибкого, ясноглазого, любимца девушек Олуча и носатого, даже повыше Дана, оглоблю Носа, а еще спокойного, уравновешенного ладожанина Хотева; быстрого на ногу, получудина-полуславянина Гюргея и тонкого, как Олуч, больше похожего на девушку Яниса. На вид все, за исключением бывшего охотника Лариона, ровесники Дана… Однако, на деле…

– Янис и Олуч в дозор! – произнес Дан, выбрав двух, наиболее ровно дышавших, как ему показалось, «бойцов». И добавил: – Остальным привал. Перекусить и справить свои дела!

Дан проследил, чтобы после команды «вольно», его «спецназовцы», моментально расползшиеся по полянке, устраиваясь на траве, подкладывали под себя толстые, простеганные, предназначенные для ношения под доспехами – для смягчения сабельных, копейных и прочих ударов, кафтаны. Он старался отучить «бойцов» ложиться просто на землю. Воины, выходящие из строя из-за того, что лежали на голой земле и застудили себе грудь или спину Дану были не нужны… Кстати, эти кафтаны сейчас, «на марше», пока тепло, носили, в основном, накрутив на пояс под маскировочными накидками – которые, вообще, редко снимали – и надевали их лишь перед самым боем… Да, а еще каждый человек в отряде, помимо упомянутых кафтана и пятнистой матерчатой маскировки, носил рюкзак, плотный, кожаный, с жесткой основой… Личной, так сказать, разработки Дана. Защищенный от воды и разделенный на 2 части, чтобы тяжесть более равномерно ложилась на спину. Естественно, с лямками на плечи и завязками на груди – так рюкзак не бултыхался туда-сюда по спине, а лежал ровно и не мешал двигаться. В рюкзаке обычно хранилась необходимая воину в походе, если он передвигается пешком и не рассчитывает на телегу в обозе, амуниция – панцирь составной, из нескольких цельных каленных железных пластин, по типу готических немецких и итальянских панцирей – ужасно дорогая штука; такой же шлем – помесь рыцарского салада с шляпой-шапелье; и металлические, тоже каленные наплечники и наручи. Вся броня была черненная, чтобы не выдавать блеском металла своих владельцев… Ну, и, кроме того, хранилась в рюкзаке-мешке разная жизненно необходимая воинская мелочь – тетива запасная для арбалета, запасные «рога» для него же, точило-оселок, толстая шапка-подшлемник, больше похожая на шлем танкиста из будущего, железная игла с нитками и дратвой, ложка деревянная, соль, огниво и так далее. А поверх мешка-рюкзака, на спину еще пристраивался круглый металлический щит, диаметром около полуметра, называемый в немецкой, французской и прочих землях «рондаш». И последнее – каждый «боец» Дана, помимо личного оружия, имел в своем распоряжении небольшой топорик, парочку кинжалов, два арбалета конструкции Дана и два колчана с болтами, которые – болты – берег и, после каждой удачной засады, старательно выковыривал из тел мертвых, а затем чистил. А также вытаскивал их, болты, застрявшие во вражеских доспехах, щитах и искал улетевшие невесть куда. Общий вес носимого на себе снаряжения у «диверсантов» Дана достигал 20–22 килограмм, не считая «сухпайка» и кожаной фляги с водой – Дану привычнее было мерять все в килограммах и километрах-метрах, а не в новгородских иже древнерусских золотниках, пудах и локтях с пядями… Короче, никто, ведь, и не утверждал, что война – это легкая прогулка. Для того и отбирал Дан в свой отряд людей выносливых, без лишних комплексов и способных на многое…

Дан заметил, что расположились его люди, все же, подальше от каменного идола – в отличие от него, у них вера в способность истукана напакостить им была довольно сильной, намного сильней, чем у Дана, явившегося в «мрачное средневековье» из 21 века.

– Ну, и бог с ним, – подумал Дан. И позвал: – Сашко, подойди ко мне!