Текст книги "Вариант "Новгород-1470" (СИ)"

Автор книги: Станислав Городков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– В общем, смотрите сами, – сказал Дан, обращаясь к Якиму и Перхурию, – если вы не согласны или думаете, что не сумеете… – Дан специально говорил «не сумеете», а не «захотите», чтобы поддеть профессиональную гордость гончаров… – работать, как мы… Тогда, что ж, – Дан изобразил огорченный вид, – будем искать других мастеров. Ну, а если согласны, – Дан сделал паузу, солидную паузу, чтобы Перхурий и Яким сумели привести свои мысли в порядок и подумать, хотя думать особо здесь было нечего. Дело он им предлагал явно выгодное, – то по рукам. – И Дан, встав с завалинки и, едва не наступив на шмыгнувшую под ногой курицу, поставил свою кружку с квасом на стол-пень. А затем, слегка закатав рукав своей рубахи, подставил ладонь для удара по ней. В Новгороде именно так и заключалось большинство сделок, хлопком друг другу по раскрытой ладони. А уж потом, если была необходимость, все оформлялось письменно, с печатью города или кончанского старосты, со свидетелями.

– И-и-эх, – сидя на бревне, классически вздохнул Яким, Дан даже не ожидал от него подобного вздоха, – дело – то выгодное… А, кум?

Перхурий, видно, уже тоже сообразил, что дело выгодное и второй раз им такое никто не предложит, но колебался – смущало его, похоже, это «работать, как мы». Однако, минута – другая и он решился.

– По рукам, – произнес он и, встав с бревна и поставив кружку с квасом, с размаху хлопнул по ладони Дана своей ладонью. Следом за ним согласился работать на Дана и Домаша, и ударил по рукам Яким… – Совсем узкая ладонь, – подумал еще Дан, – но твердая… – После этого всю процедуру гончары повторили и с Домашем, ведь он тоже являлся заключающей договор стороной.

Из-за угла дома вышла, потягиваясь, небольшая серая кошка… – Опаньки, – подумал Дан, – у Якима даже кошка есть… Этих не столько домашних, сколько диких охотников на мышей, как Дан знал – как-то раз, когда шел с Вавулой на торжище в лавку Домаша, увидел мышастого небольшого кота на заборе богатой усадьбы, ну, и спросил Вавулу… – в городе обитало не так уж много. И далеко не каждый двор в Новгороде мог похвастаться их присутствием…

– Ну, раз мы договорились, не будем задерживаться, – произнес Дан, смотря на уже начавшее свой путь к закату солнце. И подумал: – Если бы сели за стол, возвращаться пришлось бы совсем в сумерках…

К сожалению, ходить в Новгороде в сумерках было чревато. В темноте часто пошаливал «криминальный элемент», особенно на выходах с города и в районе моста через Волхов. Кого-то просто грабили, а иногда находили и трупы. Впрочем, и Дан и Домаш могли постоять за себя…

Дан снова взял свою кружку и махом опустошил ее до дна. – На этой седмице, в пятый день, так же, как и сегодня, мы подойдем за вашим товаром. – Он поставил кружку на пенек, рядом с кружкой Домаша, тоже выпившего квас полностью. – Только будет небольшая просьба, – попросил Дан, – вы уж постарайтесь все снести на одно подворье, лучше всего сюда, к Якиму.

И уже продвигаясь вместе с Домашем, в сопровождении Якима и Перхурия, к выходу, обращаясь одновременно к обоим гончарам, Дан добавил: – Поверьте, научиться работать так, как мы, совсем не проблема…

Людин конец покинули через ворота церкви Святого Власия. Эта церковь являлась частью крепостной стены-вала, окружавшей весь Новгород – без посадов. Как раз теперь крепостная стена-вал активно восстанавливалась, а кое-где и возводилась по-новому, под руководством новгородского тысяцкого. На валу, несмотря на близящиеся сумерки, и сейчас копошились новгородцы, обязанные – по жребию – в этот день заниматься «общественными работами». Кстати, Домашу, Дану и половине их работников тоже предстояло «вкалывать» здесь, только на следующей неделе.

От ворот церкви в посад за Гончарным концом шла хорошо утоптанная, не раз хоженая дорожка. Однако Домаш и Дан чаще всего ходили к себе кратчайшим путем, для этого нужно было сразу за воротами церкви свернуть на небольшую тропинку, ведущую направо, в сторону Волхова…

День окончательно посерел, хотя до наступления темноты еще было, ой, как далеко.

Перейдя по мостику через оползающий и заросший травой, тянущийся, как и крепостная стена, вокруг всего Новгорода старый окольный ров, Домаш и Дан двинулись вдоль этого, наполовину заполненного затхлой и кое-где цветущей водой, рва.

К вечеру немного похолодало, и в рубашке было зябковато. Однако, до усадьбы Домаша оставалось всего ничего, каких-то метров 500. Домаш и Дан, в который раз, обсуждали перспективы своего сотрудничества с Якимом и Перхурием – пусть все уже и обсудили раньше, до встречи с гончарами – когда Дан заметил догоняющих их людей. Но особого значения этому не придал. Люди и люди. Ну, не тати же по светлому за ними идут. Так, глянул на них мимоходом и отвернулся… И, вдруг, нахлынуло. Ему показалось, что все это уже было и он уже видел этих типов – идущего первым худого, высокого и длиннолицего парня с развевающимися белобрысыми кудрями, двух коренастых мужичков за ним – внешне похожих, и последнего – коротышку, густо заросшего бородой и замыкавшего группу. И, как в видении, никого вокруг. А четверо сейчас догонят Домаша и Дана и коренастые бросятся на Мак… Домаша, а белобрысый и коротышка на него, Дана. И также, как в тот раз, в голову Дана полетит кулак с кастетом. Но тогда лысый, то есть, коротышка на долю секунды замешкался и Дан успел пригнуться. А сейчас… Дан даже, на всякий случай, притормозил, делая вид, будто поправляет пояс и надеясь, что Домаш уйдет вперед и он, Дан, чуть что, примет на себя первый удар. Все-таки, махать руками-ногами, будучи абсолютно безоружным, ему привычнее, чем напарнику. В свое время научили, кое-чему, в армии, хоть это и было давно… Четверо нагнали их, Дан посмотрел на их лица и понял, все то, что он принял за «дежа вю» – сейчас произойдет в реальности. Он резко пригнулся, краем глаза отмечая, как проскочившая мимо, схожая двоица бросилась на Домаша.

– Домаш! – крикнул Дан, предупреждая гончара об опасности. А затем время для Дана стало резиновым. Над его головой пролетел кулак коротышки, противник, как в тот раз, в Гомеле и, как показывало видении, метил в ухо Дана, но не рассчитал, что Дан пригнется. В следующий момент, Дан, не разгибаясь, с силой ткнул ногой в сапоге назад, куда-то попал, судя по вскрику, и уже выпрямляясь и поворачиваясь к бородатому коротышке, увидел летящий в лицо кулак белобрысого парня…

Домаш, предупрежденный Даном, среагировал мгновенно и, развернувшись к нападавшим, встретил того из них, кто бежал чуть впереди, ударом ноги – Дан все это фиксировал краем глаза. Но тот, в кого Домаш метил, как-то боком ушел от удара и прыгнул на Домаша. Домаш отпрянул и подался назад, увлекая нападавшего за собой в под… Дану, на мгновение, почудилось, что в подъезд. Конечно, никакого подъезда здесь быть не могло, но не дать противникам одновременно напасть на него, у Домаша не получалось…

Дан пропустил кулак мимо себя, затем перехватил руку длиннолицего и мягко подтолкнул вперед, в то же время нанося ногой удар ему в пах. Белобрысый громко ойкнул и, скорчившись, повалился лицом в траву. И, тут же, Дан увидел, как в кулаке заросшего густой медной бородой коротышки, скособочившегося – после столкновения с сапогом Дана – в шаге от него, блеснул каменный шарик-кистень.

– А, вот, это ты уже зря, – нехорошо подумал Дан, – это уже совсем не по-джентльменски. – И, подловив коротышку на замахе кистенем-гасило, пнул его в колено и уже падающему прямо на Дана, от всей души добавил в грудину. От удара бородатого отшвырнуло в обратную сторону и с головы его сползла суконная шапка-ушанка, прикрывавшая, как выяснилось, большую блестящую плешь. Коротышка выронил кистень, а затем медленно опустился на колени рядом со стонущим белобрысым. Дан почувствовал солоноватый вкус крови на губах и боль в слегка саднящей скуле. Коротышка, все-таки, зацепил его. Однако, сейчас не до саднящей скулы. Дан развернулся на 180 градусов и, как раз, вовремя. Сообразив, что у коротышки и белобрысого дела плохи, один из крепышей оставил Домаша и бросился к Дану. За те секунды, что тип летел к нему, Дан даже успел рассмотреть его. Смуглый и непривычно чернявый для Новгорода, и странно – удивительно спокойный.

– Опасен, – подумал Дан, – весьма опасен.

И, будто, воспоминанием о прошлом – будущем проскочило слово: – Киллер… – Дан сделал подсечку чернявому, не особо надеясь на успех. Чернявый легко перепрыгнул ногу Дана и, неожиданно, в прыжке, ударил невесть откуда появившимся в руке узким лезвием.

– Ого! – только и успел подумать Дан, уходя от удара. – Шустрый. – И показал смещение вправо, сам оставаясь на месте. Чернявый дернулся было вправо, на мгновение выпустив Дана из вида. В ту же секунду Дан подбил его и, заваливающемуся вниз, не давая ему опомниться, сильно пробил два раза кулаком в бок. Чернявый, со всего маха, грохнулся на землю. Дан хотел врезать, для надежности, ему еще пару раз ногой, но громкий всхлип, в котором, Дану показалось, он узнал голос Домаша, отвлек его. Дан повернул голову и… Сильный удар сзади заставил его поплыть… – Недооценил я противника, – подумал Дан… – В ушах невыносимо громко загудели колокола, он попытался обернуться, но лишь мягко опустился на землю, а затем и вовсе растянулся ничком.

– Какая трава громадная и зеленая, – мелькнуло еще в сознании Дана…

Глава 12

Сначала была полная темнота. Потом мысль: – Больно. – А за ней: – Второй раз по голове – и – меня тошнит… – А затем темнота посветлела.

– Я лежу… На земле, что ли… Что? Я лежу? Вставать, немедленно!

Дан попробовал встать, с первого раза ничего не получилось. Однако со второй попытки, неловко сгребясь и поднатужившись, он сумел сесть. Темнота окончательно рассеялась, и он увидел мелькающие вокруг ноги множества людей.

– Где я? – хотел спросить Дан у мельтешащих этих ног. Но, тут же, как-то вяло, сам вспомнил: – А-а, на нас же напали…

Он попытался, не торопясь, восстановить события.

– Меня, вроде, вырубили. Потом… – Однако мысли перескочили на другое: – Все-таки, что это за ноги вокруг меня..? Черт, – не сразу сообразил Дан, – это, должно быть, те, кто на стенах работал… Увидели, что на нас напали и прибежали на помощь.

Вдруг, кто-то, подхватил Дана под руки и поднял.

– Странно, а почему я ничего не слышу? – подумал Дан, даже не посчитав нужным возмутиться чьей-то бесцеремонностью – взяли и без спроса подняли с земли, абсолютно не интересуясь его мнением – и попробовал тряхнуть головой. Нестерпимая боль расколола голову надвое и чуть не лишила Дана опять сознания. Даже в глазах померкло.

– Ну, что, очухался? – звук ворвался в сознание Дана вместе с голосом Домаша. – Держись за меня. Вот, так, осторожно. – Дана шатало и в глазах все рябило.

– Идти можешь? – снова донесся из какой-то неведомой дали голос Домаша до сознания Дана. Дан попробовал сконцентрироваться на владельце голоса. Вид у Домаша был еще тот. На скуле явственно всплывал синяк, глаз опухал, а по щеке струилась кровь прямо на, дорогого сукна, рубашку.

Дан хотел было сказать, что не уверен в своей способности идти, но пересохшие губы не желали отрываться друг от друга. Тогда он попытался показать это рукой, однако, вместо этого, еле-еле пошевелил ладонью. Но Домаш его понял.

– Не можешь, – резюмировал он.

Что происходило дальше, Дан запомнил плохо. Кто-то куда-то тащил его и этот кто-то явно был не Домаш. По дороге Дана вырвало и ему, вроде как, стало легче, но лишь на время. Потом опять заболела голова и мир вокруг поплыл…

Следующее видение – он в окружении множества лиц и среди них Семен, Лавр, Вавула и Зинька. Его тошнит, его что-то заставляют выпить и, в очередной раз, его рвет. И последнее, он на лавке в сарае…

Очнулся Дан оттого, что страшно першило горло и очень хотелось пить. И болела голова. Да, и во рту, словно помои какие-то ел. А электронное табло часов на стене показывало 12 дня… Темнел экран телевизора… И рядом с кроватью, на журнальном столике, томился утюг с длинным проводом и висящим на ручке утюга кислотно-оранжевым, одним, носком. Дан был уверен – носок не его. Кроме того, на полу, под столиком, валялся заляпанный чем-то чехол от старого зонтика…

За полуоткрытым окном, на улице, чирикали воробьи и где-то невдалеке прогундосила машина. А еще слышались голоса людей.

В ногах было как-то неудобно, будто он лежал в обуви… Дан с трудом сполз с кровати, вспомнил, что джинсы он вчера сумел снять, а, вот, дальше… туго. Кажется, да, на туфли-мокасины его не хватило. Он попытался наклониться и взглянуть на свои ноги. Однако, силы его иссякли и он, грохнувшись, распластался на полу, снова отключившись…

Второй раз Дан очнулся от того, что надрывно звенел телефон. Дан, не открывая глаз и не поднимая голову, вслепую, нащупал рукой на столике рядом с кроватью подпрыгивающий от звонков мобильник, но в этот момент телефон замолчал. Дан, лежа, с закрытыми глазами, еще минуту подумал – что это было, а затем оставив трубку, попробовал нашарить на столике пакет сока, который, как ему мнилось, должен был стоять там. Еще с пятницы стоять… Что-то упало. Тяжело ворочая глазами, Дан попытался посмотреть – что именно. Попытка удалась. Это была компьютерная фоторамка. Сейчас на ней красовалось старое семейное фото – Дан, еще мальчишка, сестричка, младше Дана на пару лет, отец и мать. Дан хмыкнул мысленно и, перестав искать на придиванном столике сок, потянулся, чтобы поднять рамку. Однако, снова голова у него закружилась, половицы на полу и желтовато-золотистые обои на стене перемешались, где верх, где низ – непонятно, и Дан куда-то провалился…

В третий раз очухался Дан в полной тишине и некоем благостном сумраке. То бишь – почти в непроглядной тьме. Судя по всему, была ночь. Рядом кто-то нагло сопел и ворочался, и, непонятно где, еле слышно тявкала собака. Пахло глиной, старой одеждой и еще чем-то таким, квасным.

– Значит, почудилось, – подумал Дан, уставившись неподвижным взглядом в крышу сарая. – Часы на стене, шум машины, телефон и старая семейная фотография – все почудилось…

Дан уже, почитай, 3 месяца провел в средневековом Новгороде, а, вот, поди ж ты, сейчас вспомнил о своих родных…

С отцом Дан виделся не часто. Что там у них случилось с матерью, Дан не знал, но отец ушел от них, со скандалом ушел, когда Дан ещё учился в школе, в 6 классе. У отца теперь была другая семья и Дан, давно, перестал винить его в чем-нибудь. Дан иногда бывал в гостях у него, особых отношений не сложилось, но Дан видел, что отец рад ему.

С сестричкой Дан тоже виделся редко. Особенно в последние годы. Выйдя замуж, она оказалась довольно далеко от них. И сейчас, по идее, в том 21 веке, который оставил Дан и который теперь уже, наверное, параллелен этому, где история пошла по другому пути, сестра должна находиться с мужем в Чехии, куда ее мужа отправили в командировку. А, если параллельных миров не существует, тогда в том государстве, какое сейчас на месте Чехии… Связь с ней Дан обычно поддерживал при помощи редких общений в интернете, ибо болтать по телефону не он, ни сестра особенно не любили, только, если что срочное…

И мама… Замуж она, после ухода отца, второй раз так и не вышла, но через несколько лет, неожиданно, открыла в себе талант актрисы. После чего поступила в народный театр и с тех пор она гастролировала по городам и весям чаще, чем бывала дома. То есть, и ее, Дан, видел в последнее время довольно редко. По поводу же всех прочих родственников, Дан даже не заморачивался. Нет, они, конечно, были и где-то жили, но Дан видел их очень редко. Правда, теперь он их, вообще, никогда не увидит, ну, и бог с ними. Короче, отсутствие в этом мире отца, матери и сестры, а также прочих родственников и знакомых пока Дана не грызло, ведь, он привык быть один. Может потом… Позже… Захочется взглянуть им в глаза, сказать что-нибудь и услышать ответ… Обнять их… Хоть разочек.

Дан скрипнул зубами: – У-у, все-равно, ничего изменить нельзя!

От нахлынувших чувств Дан не сразу понял, что лежит, укрытый одеялом из шкур и, закинув-подложив одну руку под голову. И что эта рука у него давно занемела. Он высвободил руку и пару раз сжал и разжал кулак, дабы кровь живее заструилась по венам. Занемевшую руку сразу закололо множество маленьких иголочек.

Неожиданно сопение рядом прекратилось, в следующее мгновение из темноты появилось бородатое лицо Домаша. Почти тут же к Домашу присоединилась «варежка» Семена.

– Ты как? – почему-то тихо спросил Домаш, всматриваясь в Дана.

– Живой, – также шепотом, на всякий случай, отозвался Дан. И поинтересовался: – А что случилось? Почему шепотом?

– А-а, забудь… – уже нормальным голосом сказал Домаш. И спросил: – Голова не болит?

– Нет, – уронил Дан. – А что, должна?

Внезапно рядом с Домашем и Семеном материализовалось еще несколько физиономий. Притом из них Дан знал только Лаврина и Вавулу, остальные две, со спутанными длинными бородами и в темных, почти упирающихся в низкий свод сарая, клобуках на головах, были ему незнакомы.

Домаш наклонился ближе к Дану.

– Ты помнишь, что с тобой произошло? – медленно, с расстановкой, спросил Домаш.

– Помню, – ответил Дан, – не волнуйся. Я еще не сошел с ума. Нас с тобой подловили за воротами какие-то урки.

– Ты брось эти свои словечки, тати это были, по нашу душу.

– Да, – с интересом спросил Дан, – а чего же мы тогда живы?

– А я бы не сказал, что ты сильно жив, – с кривой ухмылкой уронил Домаш и выпрямился. – Ты два дня без памяти тут провалялся.

– Сколько? – даже приподнялся на лавке Дан.

Незнакомые суровые физиономии оттеснили Домаша.

– Молитвы владыки нашего Ионы услышал господь, – громко, густым басом, сказал обладатель одной из них, тот, что был весьма габаритен, – ожил раб божий Дан. – И также, как Домаш, посмотрел на Дана. Внимательно посмотрел. После чего, обращаясь к обладателю второй, обезображенным шрамом, физиономии, произнес: – Брат мой, мы больше здесь не нужны. Пойдем, пусть эти люди поговорят с ним. А мы дождемся утра и отнесем благую весть наставнику нашему. – С этими словами незнакомые лица исчезли. Дан услышал только небольшой шорох и звук опустившихся, неподалеку, на лавку тел.

– Кто это был? – слегка обалдело спросил Дан у вновь возникших на месте незнакомцев Домаша, Вавулы, Семена и Лаврина.

– Монахи полка архиепископа Ионы, – ответил за всех, по праву старшего, Домаш.

– Какие-какие монахи? Из какого полка? – не понял Дан. – Они-то здесь причем? И хватит всем на меня таращиться!

– Действительно, – согласился с Даном Домаш, – Лаврин, Семен, Вавула, идите досыпайте, вон, до утра уже всего ничего осталось.

– Как скажешь, хозяин, – от имени Вавулы, Лаврина и себя самого, произнес Семен, – но, если что зови.

– Идите, идите, – пробурчал Дан, – Нечего на меня смотреть, как на ожившего покойника.

– Живой, теперь точно знаю, что живой, – даже в темноте Дан ощутил, как радостно оскалился Семен и заулыбались все остальные, в том числе и Домаш… Ушли мужи новгородские, судя по звукам, не дальше, чем монахи и устроились досыпать тоже где-то неподалеку.

– Ну, и что это за светопреставление? – повторил вопрос Дан.

– Погодь, – сказал Домаш и, пошарив рукой в темноте, подтащил к себе небольшой табурет. Усевшись на него, он поправил одну из косичек в своей бороде и продолжил: – Скажем так, владыка новгородский Иона проявил некоторое беспокойство о тебе и прислал двух монахов ко мне на двор с наказом – охранять тебя и беречь. Беречь, как зеницу ока. Кстати, заодно владыка развил бурную деятельность в поисках татей, напавших на тебя и меня. Его монахи уже второй день обыскивают весь город и стоят на выходах с города. Кроме того, – добавил Домаш, – несмотря на то, что Иона немощен, он, аккурат в первый день твоего беспамятства, лично посетил боярыню Борецкую. И, думаю, не для того, чтобы просто повидаться с боярыней. Об этом сейчас весь торг судачит, – помолчав, произнес Домаш.

– Ясно, – пробормотал Дан. И попросил: – Помоги мне сесть… И скажи Вавуле или Семену, раз уж они все равно здесь… Кстати, а они почему тут? Неужели тоже из-за меня?

– Из-за тебя родимого, – с некоторой иронией и одновременно легкой завистью, проронил Домаш, – все тут из-за тебя. И Вавула, и Семен и остальные… были. Едва выпер их, – в сердцах добавил Домаш. – А еще монахи тут из-за тебя, и шум по Новгороду идет тоже из-за тебя. Скоро, – непонятно, толи в шутку, толи всерьез, пожаловался Домаш, – и меня из дома выселят, а здесь, как ты говорил, фи-ли-ал, – по слогам произнес мудрёное слово Домаш, – двора владыки устроят с обще-жи-тием. Так и кружат все вокруг… Ты что попросить хотел? – резко сменил тему Домаш, застав врасплох задумавшегося – от подобных известий – Дана.

– А, это, – очнулся от своих мыслей Дан, – пить хотел, чтобы принесли. Квасу какого или просто водицы.

– Вавула, – произнес Домаш, – ты еще не спишь? Принеси квасу для Дана.

Пока Вавула ходил за квасом, Домаш поделился с Даном хроникой событий за последние 2 дня, то есть за те 2 дня, что Дан провалялся в беспамятстве. И для начала сообщил о визите к нему, Домашу, бирича, как раз на следующий день после нападения татей на Дана и Домаша. Однако, не успел и след остыть ускакавшего с известием о беспамятстве Дана бирича, как на подворье, возникли, словно из воздуха вывалились, сам новгородский посадник на пару с новгородским же тысяцким. И тысяцкий, и посадник сходу озаботились здоровьем Дана, мгновенно откуда-то появилась пользующая саму боярыню Борецкую знахарка Велинишна, просидевшая возле, лежавшего пластом, Дана весь день… Следующим, как понял Дан со слов Домаша, кто серьезно озаботился здоровьем Дана, стал архиепископ новгородский, владыка Иона. Притом озаботился настолько серьезно, что на подворье Домаша тотчас же обосновались воины-монахи из так называемого «владычьего полка», подчиняющегося лично архиепископу, а по всему Новгороду начался розыск напавших на Домаша и Дана татей. И на всех, даже самых малозначительных, выходах из города, появились дюжие мужи с оружием и в темном монашеском одеянии – поверх панцирей и кольчуг.

– Ого, – чуть не присвистнул Дан, – это серьезно.

– Да, уж, – подтвердил Домаш, – серьезней некуда. Кстати, по словам монахов, Иона сильно заинтересован в твоем выздоровлении и жаждет личной встречи с татями, напавшими на нас. И почему-то мне кажется, что уже сегодня, как только монахи донесут ему, что ты очнулся, тебе последует приглашение посетить владыку. Да, чуть не забыл, – произнес Домаш, странно улыбаясь, – тут тебе кое-что принесли. Посыльный сказал – от вдовицы-молодицы.

– Дай сюда, – сказал Дан, – и перестань скалиться – что такое «скалиться» Домаш знал, все-таки не первый день с Даном общался.

– Наш молодец везде успел, – не преминул уколоть Домаш, передавая Дану затянутый шнуром небольшой кожаный мешочек. – Нравишься ты девицам…

Дан хмыкнул и взглянул на мешочек. Мешочек был не из дешевых, они сами – с Домашем – недавно заказывали подобные у кожевенников. Дан потянул за тоненькую полоску кожи, игравшую роль шнура, и достал из мешочка искусно вырезанную из моржовой кости, редкой в Новгороде, маленькую фигурку. И понял, почему ухмылялся Домаш. Фигурка была, хоть и вырезана из кости, но мастер явно ориентировался на фигурки-обереги православных святых и не только… – Учитывая окружающее Новгород население, не всегда славянское и не всегда христианское, а также обычаи самих новгородцев, хранящих в быту много языческого… – Короче, мастер ориентировался на христианские, а по сути языческие фигурки-обереги, изготавливаемые на продажу «фирмой Дана и Домаша» и имеющиеся в наличии в торговой лавке Домаша. Стоит заметить, что фигурки продавались на Торжище при полном непротивлении церкви – Дан сначала выпустил на рынок всего лишь с полдесятка таких оберегов, ожидая какая будет реакция местных духовных иерархов. И только после того, как новгородская церковь никак не отреагировала на керамических маленьких Илью-Пророка, Николая-Чудотворца и Святого Власия, Дан сделав, по договоренности с Домашем, значительный денежный вклад в старейший на Торжище и второй по значимости в Новгороде – Николо-Дворищенский собор, демонстративно сделав, запустил данные фигурки в массовое производство. И мешочек, который Дан держал сейчас в руках, был очень похож на те, что они с Домашем заказывали под подарочную – очередное озарение Дана – для богатых, упаковку этих фигурок. Однако, если Дан и Домаш делали фигурки из глины и никак не могли решиться делать их еще и из дерева, кости, застывшей смолы и всего прочего подходящего – рук на все просто не хватало – то этот оберег, отныне должный защищать жизнь Дана, фигурка святого Николая, был вырезан из кости.

– Интересно, – пробормотал Дан, – очень интересно. – И обратился к Домашу: – От кого, говоришь, мешочек?

– От вдовицы-молодицы, – повторил гончар. И ехидно добавил: – Видать, славная девица!

– Вдовица-молодица, – автоматически произнес за Домашем Дан и сразу вспомнил службу в церкви 3 недели тому назад. Он, Семен, Вавула с семейством и стоящая с девочкой статная новгородка. Новгородка с невероятно сине-зелеными глазами – озерами… Он, Дан, спрашивает у Семена, кто она. И пытается снова увидеть ее глаза. А потом, к концу службы, Дана отвлекают и когда он снова поворачивается, новгородки уже нет.

Встреча с владыкой новгородским произошла в палатах Софиевского собора, на территории городского детинца. Именно здесь находилась резиденция Ионы, чуть ли не самого влиятельного чиновника Господина Великого Новгорода.

… Дверь у входа преградил мощный крепкий человек в темном.

– К владыке, – прошелестел, сопровождающий Дана монах. Человек отступил в сторону.

Рослый худой мужчина… – Нет, стариком, Дан бы поостерегся его назвать… – лежал на узком ложе. Возле ложа, на простых деревянных табуретах, сидели двое служителей церкви. Лежащий и церковники о чем-то беседовали. При виде Дана слуги божьи, судя по одеянию – из церковных сановников, тут же прекратили разговор, встали и, молча поклонившись лежащему, вышли из помещения-кельи. Дан лишь скользнул по ним взглядом и зафиксировал их внешний вид – один был белес, узколиц, тонок и высок, почти, как Дан, ростом; второй плотен, темноволос, более широколиц и на голову ниже Дана.

– Садись, – уронил лежавший на ложе мужчина, обращаясь к Дану, и указал глазами на табурет рядом с собой.

– Старыми богами балуешься, – едва Дан присел, неожиданно, с укоризной, сказал мужчина. – Продаешь идолов на Торжище.

Дан напряженно застыл на краешке табурета.

– Тебя знаю, – тихо промолвил лежавший, – меня же зовут владыка Иона. – Владыка помолчал, а затем продолжил: – Однако, оставим купцам новгородским дела торговые. Я с тобой хочу поговорить о… – Дан с облегчением выдохнул и попытался незаметно подвинуться на табурете, чтобы усесться удобнее…

О чем с ним беседовал новгородский архиепископ, Дан не сказал никому. Ни тысяцкому Василию с посадником Дмитрием, пытавшимся узнать у Дана содержание разговора, его разговора с владыкой, ни Домашу, вроде как бы случайно заинтересовавшемуся здоровьем архиепископа. Домашним – Вавуле, Семену, Нежку и другим, Дан тоже не ответил на вопросы о владыке. Всех, кто спрашивал его о встрече с владыкой или задавал какие-либо наводящие вопросы, Дан с чистой совестью отправлял в покои Ионы в Софиевском соборе, сообщая им, что там они могут сами все узнать. И не потому Дан так делал, что глава новгородской церкви просил его об этом – не разглашать их беседу, хотя владыка и давал такой совет, а потому что большая часть их разговора касалась лично Дана и имела мало отношения к остальным. А та, что имела, была весьма нелицеприятна для них. Особенно для бояр. Ну, а в общем… Владыка Иона являлся самым настоящим патриотом Новгорода. Причем гораздо большим, чем Марфа Семеновна Борецкая со всем своим окружением, видевшем в Москве, в первую очередь, опасность лишь для своей боярской свободы. И для огромной боярской казны.

Владыка, как оказалось, довольно давно и пристально следил за деятельностью Дана. И обещал поддержку Дану. В делах, направленных на пользу Новгорода. Но неофициально. Официально ранг церковного сановника не позволял.

– Не должна церковь, – сказал архиепископ, – открыто вмешиваться в дела мирские, напрямую управлять городом.

И Дан его понял – холодный северо-восток Европы – это не солнечная Италия, где католические сановники зачастую являлись и мирскими владыками. Розыск же напавших на Дана и Домаша татей, учиненный владыкой, и временные посты из воинов-монахов, на выходах из города объяснялись очень просто…

Иона родился в Новгороде. Став монахом, он не слишком задумывался об окружающем его мире. Он просто делал то, к чему, как он думал, у него было призвание – служил богу. А все вокруг было вторично и не очень важно. Однако, дослужившись до высшего церковного чина и вынужденный теперь, в силу своего положения, смотреть на мир шире – не только, как рядовой священнослужитель, но и как один из управителей города, Иона понял, ему не нравится то, что происходит с Новгородом. Господин Великий Новгород, самостоятельный, свободолюбивый город, с мнением которого ранее считались все соседи, город, где княжил еще Рюрик и «откуда есть пошла земля руськая», неумолимо превращался в рядовое, разве что несколько великоватое, заштатное поселение. Место, каких много на просторах и Руси, и Германии, и прочей Европы… Иона не мог найти этому объяснения. И винил во всем сильных и жадных соседей, окружавших Новгород. И, не в последнюю очередь, Москву. Не столько сильное, сколько жадное московское княжество все время отщипывало по кусочку от Новгорода и только и ждало момента, когда город детства Ионы, город, к которому он привык и в котором он родился, окончательно ослабеет. Иона видел, что еще год-два и Москва совсем завоюет новогородскую землю. И, вдруг, чудо, появилась надежда! Надежда, изменить судьбу Новгорода, сделать его не слабее соседей. Надежда, связанная с неизвестно откуда прибывшим в Новгород литвином Даном. Этот литвин или, как утверждали – правда, не очень понятно, зрячие старцы, а еще, как донесли владыке – недавно появившийся слух, скрывающийся чужеземный боярин, если отбросить в сторону все его, заморского боярина сомнительные пророчества, видел то, что не мог увидеть даже он, Иона. Не говоря уже о погрязших в ежедневных заботах мирянах… Более того, этот заморский боярич сумел показать боярам новгородским – боярыне Марфе, посаднику Дмитрию и тысяцкому Василию, а также ему, Ионе, то, что происходит в Новгороде на самом деле. Показать то, что они не видели. Показать, что, несмотря на имеющиеся в Новгороде проблемы, он все равно очень силен, и уж всяко не хуже соседних Москвы и Ливонского ордена. Только нужно правильно использовать его силу… Даже несколько простеньких советов «литвина» при минимуме денежных трат и весьма слабеньких усилиях со стороны города, продемонстрировали новгородским боярам и Ионе имеющуюся в городе мощь. И чернь сразу стала меньше восхвалять московского князя, особенно после того, как на торжище, на лобном месте, при всем «честном народе» несколько бывших мастеров и купцов московских просили помощи у новгородцев и рассказывали, почему бежали из-под руки московского князя. Литвин назвал это очень длинно и непонятно – «ин-фор-ма-ци-онная ди-вер-си-я». То есть, литвин, прекрасно знал, что делал и что нужно делать для того, дабы Новгород снова стал сильным… И, вдруг, на литвина и его подельника, бывшего воина из пограничной засады-гарнизона Домаша, совершают нападение. Нагло, днем, на виду у работающих на стенах города новгородцев! Иона тогда здорово испугался, испугался за странного заморского аристократа, в которого поверил и с судьбой которого теперь связывал столько надежд, связывал судьбу Новгорода. Испугался, что его может убить какая-то лузга, тати без роду и племени, которых даже трудно назвать адамовым племенем. И сразу отдал приказ монахам-воинам из архиепископского полка найти этих тварей, покусившихся на его надежду, надежду изменить судьбу города. А заодно и так напугать людишек, занимающихся ночным разбоем в Новгороде, чтобы намертво вбили в голову имя-прозвище «литвин Дан» и обходили его десятой дорогой. Ибо помнили, что находится сей «литвин» под охраной, особой охраной, новагородского владыки Ионы…