Текст книги "Вариант "Новгород-1470" (СИ)"

Автор книги: Станислав Городков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Станислав Городков
ВАРИАНТ «НОВГОРОД-1470»

Пролог

Ночной фонарь едва освещал площадку перед домом…

Дан отклонился и кулак с зажатым кастетом пролетел мимо. В следующий миг он подсек нападавшего, и уже падающему добавил от души ногой. Лысый отлетел к дереву и там сполз на асфальт. Второй уже лежал на асфальте, постанывая и пробуя ползти.

– Готовы, – скользнул взглядом по лежащим Дан, и вытер кровь со щеки. Лысый, все – таки, зацепил его. В следующее мгновение Дан ринулся в открытую дверь подъезда, туда, откуда еще доносились возня и пыхтение. Но перед тем, как вскочить в кромешную тьму, он на секунду остановился, сгруппировался, и лишь затем рыбкой нырнул вперед. Было жалко одежду, однако выбирать не приходилось. Прокатившись клубком по площадке подъезда и кого-то сбив, Дан вскочил на ноги. Через секунду он уже стоял, готовый отразить любую атаку.

– Дан? – послышался рядом не совсем уверенный голос.

– Уфф, – выдохнул воздух Дан. – А я уже подумал… Это я, тезка! – И тут же получил сильный удар по голове…

Часть первая

Глава 1

– Семен, ты что..? А это что за идолище стоит? Откуда он тут взялся?

Дан с трудом разлепил глаза и сквозь мутную пелену увидел два качающихся бородатых лица. Лица смотрели на него, то отодвигаясь куда-то вдаль, то снова приближаясь и расплываясь в нечто губасто-носато-бесформенное… Лица что-то говорили, но он никак не мог понять что. Слова долетали, словно издалека. Язык был похож на русский, только со странным произношением. И ударением другим… А, еще, с каким-то цоканьем. Дан уловил пару слов, похожих на: – … глухой, вон, весь в кровище, – и уже собрался возразить обладателям бород, что, мол, не глухой он… Но у него ничего не получилось. Как не силился, не смог даже рта раскрыть. Тогда Дан решил подойти ближе к бородачам, чтобы объясниться с ними, хотя бы, на пальцах… Он шагнул вперед, ему показалось, что он шагнул. Расставил ноги пошире, чтобы не упасть и шагнул… И тут же, боком – боком, стал заваливаться вниз…

– Ох, святые угодники, здоровый-то какой! – спустя вечность, донеслось из невообразимой дали до растянувшегося на чем-то твердом Дана. – Семен, помоги! – И Дана, подхватив под мышки, потащили куда-то…

– Кажется, дышит, – еще спустя некоторое время, услышал Дан и выплыл из темноты. Совсем недавно он стоял на какой-то мостовой, а сейчас понял, что сидит, опираясь спиной на что-то. Дан открыл глаза и увидел над собой двух склонившихся, бородатых мужичков. Притом очень бедно, нет, скорее, очень непривычно одетых.

– Слышь, человек, – спросил тот, что повыше, расчесывая пятерней русую бороду, – ты кто таков будешь, откуда?

Дан хотел ответить, но вместо ответа только невразумительно забулькал, пуская слюну на подбородок.

– Оставь его, Вавула, – сказал второй из мужичков, худощавый, с пегой бородой и с дурацким колпаком на голове. – Видишь, худо ему.

Мужичок наклонился ближе к Дану и извлеченной откуда-то тряпицей вытер слюну с подбородка Дана. Дан услышал, как тот, кто без колпака, произнес: – Одет он не по-нашему. И на ганзейца не похож…

– Не по-нашему, – согласился пегобородый, пряча тряпицу и отступая на шаг от Дана. – А что на ганзейца непохож, так может из новых кто прибыл. Все равно надо ихнему старосте показать, да нашего, уличанского, позвать…

– Смотри-смотри, Семен, – перебил его напарник, – очами-то как страдалец наш зыркает!

– Ага, как тут не зыркать, – слушая мужичков и с трудом ворочая мыслями в голове, подумал Дан. – Это, ведь, единственное, что я, похоже, сейчас могу. К тому же и клоунов таких, как вы, я еще никогда не встречал. Да и не клоунов, а бомжей… Бородами, вон, как обросли. Одеты подозрительно, в какие-то допотопные рубахи-косоворотки, подпоясаны неизвестно чем, колпак на голове у одного… А у второго волосы давно не мыты, и острижен «под горшок»… Ба, а терем-то напротив… Из цельных бревен! А за ним еще один… Забор здоровенный… Хм… Что-то странновато… Где я, боже?!

– Где я? – собрав всю свою силу воли, повторил вслух вопрос Дан, кое-как разлепив спекшиеся губы. – Что со мной?

– Опа! – воскликнул тот из мужичков, что выглядел чуток помоложе. Худощавый и пегобородый. – Он и говорить умеет! – И, наклонившись к Дану, уронил: – Это мы тебя нашли. Ты лежал на мостовой. – И, видимо, поскольку взгляд Дана не внушал ему доверия, поинтересовался: – Ты понимаешь по-словенски? Все понимаешь?

Дан сделал движение, долженствующее соответствовать кивку головой, но даже эта чисто символическая встряска головы привела к столь сильному приступу боли… и к тошноте… Что он едва не вырвал. Но его кивок заметили.

– Понимает, – удовлетворенно сказал стриженный под «горшок». – Ты в Новгороде, мил человек. А мы ноугородцы, – именно так, с ударением на «оу» произнес стриженный под «горшок». – Я – Вавула, а это – Семен. А ты есть кто?

– Я Дан, – просипел Дан. Приступ тошноты прошел, и ему стало легче. Одновременно он попытался переварить полученную информацию: – Новгород находится в России. Если это, конечно, тот, который – «Откуда есть пошла земля русская…», а также Рюрики и прочие… Черт, но это же означает… Что я в России? Из Белоруссии… В России? Господи, как я тут очутился?! – Прищурив глаза, Дан рискнул обвести взглядом все, что находилось поблизости – какие-то, явно под старину, словно из музея этнографии, деревянные дома. И вместо асфальта – такая же деревянная мостовая… – Не фига себе здесь живут, – непроизвольно подумал Дан, – богатенькие. Закатать всю улицу бревнами… – И, неожиданно, сообразил, что все это он уже видел, на картинке, в учебнике истории. И рисунок назывался – «Жизнь в Древней Руси». – А, вон, еще, – на уровне подсознания отметил Дан, – и древние русичи идут. Почти, как на той картинке… И одеты почти, – Дан покосился на стоявших перед ним Вавулу и Семена, их рубахи и полосатые штаны, – почти, как эти двое мужичков. – И сразу смутное подозрение плеснуло жаром: – А бомжи ли они? Семен и Вавула? То есть, клоуны… То есть… А, черт, – выругался мысленно Дан, – совсем запутался…

Наверное, будь у него силы, он бы сейчас запаниковал, но, поскольку этих сил у него не было, то… Оставалось лишь придумать какое-то здравое объяснение всему увиденному.

– Скорее всего, я на сборище реконструкторов истории попал, – сказал, успокаивая сам себя, Дан. И, через паузу, для пущей убедительности, добавил: – Тем более, что я уже не раз слышал об этом новомодном увлечении и даже сам хотел поучаствовать в баталии, исторической… Интересно, правда, где они такое место нашли? Настолько подходящее… Хотя, вероятно, – объяснил себе Дан, – сами и выстроили. Богатых, с прибабахами, сегодня хватает… Только… Одно смущает, в Гомеле ночь начиналась, а здесь день в разгаре и довольно прохладно, по сравнению с Гомелем… Нет, срочно надо вспоминать, как я здесь оказался!

Дан попытался собраться с мыслями и сосредоточиться.

– На нас навалились возле подъезда. Потом удар… Сзади удар. Хотя, вроде, сначала спросили, потом ударили… И что за речь необычная, у этих ноугородцев, под средневековье «косят» или сленг? Потом… О, Господи, мне опять скверно…

– Кто-кто ты? – как раз, в этот момент, переспросили почти хором Семен и Вавула. – Дан? – Но Дан опять потерял сознание…

Третий раз Дан очнулся в низком сумрачном помещении, похожем на сарай и густо пропахшем кожей и еще чем-то невообразимым. Он лежал на жестком ложе, его тошнило, и жутко болела голова. Где-то рядом крутилось некое колесо, издавая скрип и шуршание, а возле Дана сидела какая-то… Язык не поворачивался назвать ее женщиной, какая-то здоровенная бабища. Одета бабища была в платье, похожее на изделие безумного портного, и на голове у нее был накручен огромный платок, весь в разных бирюльках. Она водила над Даном руками с огромными, похожими на лопаты, ладонями и все время бормотала что-то, похожее на заговор. На груди у бабы бряцало не менее килограмма побрякушек – бус. Заметив, что Дан открыл глаза, женщина громко позвала кого-то невидимого для Дана: – Домаш… Он очнулся!

Перестав водить над Даном руками, она встала с края ложа, согнув голову под низким потолком.

К Дану подошел среднего роста крепкий мужчина, держа непривычно пузатую кружку – из кружки поднимался горячий пар. И, хотя Дан был не в том состоянии, чтобы чему-нибудь удивляться, но… Мужчина мало того, что имел длинную и радикально рыжую бороду, она еще и заплетена была в две толстые, спускающиеся на грудь, косы. Впрочем, как и волосы мужчины, тоже огненно-рыжие, длинные, и заплетенные в косы. Кроме всего прочего, одет мужчина был в рубаху и штаны, покроя… Подобную моду Дан видел лишь однажды, в краеведческом музее, в экспозиции, посвященной истории костюма древней Белоруссии.

– Все ясно, – пробормотал Дан, сразу вспомнив Вавулу с Семеном. Они были одеты также, только в ткань попроще, – это не клоуны и не бомжи. Вид у рыжего… Может, староверы какие-нибудь?

– Пить! – сказал мужчина, подавая кружку Дану и присаживаясь на край постели. Посмотрел на Дана, неуверенно потянувшегося за кружкой, и малопонятно добавил: – Тринке! – После чего сделал губы трубочкой, показывая, будто пьет. Затем, снова по-русски, сказал: – Отвар из трав. Марена делала, – и, слегка поведя подбородком назад, указал на женщину, стоявшую позади него.

Мужчина, как и давешние Вавула и Семен, произносил русские слова сильно цокая и не совсем вразумительно, но Дан понимал его. Дан взял из рук краснобородого массивную, тяжелую глиняную и, когда-то красную, а сейчас просто облупленную, кружку, и поднес к губам. Вдохнул исходящий из кружки запах. Сладковато-пряный запах. И сделал первый глоток. На радость Дана, жидкость не была обжигающей, такой, как он ожидал, исходя из опыта жизни в большом городе, то есть из опыта горожанина, постоянно пользующегося электрочайником. Она, жидкость, даже понравилась Дану. Подождав, пока Дан сделает глоток, мужчина, с явно вопросительной интонацией, произнес: – Ганза?

Дан с недоумением уставился на старообрядца: – Какая Ганза? Уже второй раз за этот день я слышу о какой-то «Ганза».

Поняв, что название «Ганза» никакой реакции у Дана, кроме недоумения, не вызывает, мужчина показал на себя пальцем, вымазанным в чем-то, похожем на сырую глину, и сказал: – Домаш! – Потом застыл, выжидающе смотря на Дана. Сообразив, что рыжебородый назвал себя и приглашает тоже самое сделать и его, Дан, прочистив горло, произнес: – Дан! – И хлебнул еще из кружки-жбана. Старообрядец, тут же, переспросил: – Данске? – И, видя, снова не совсем понимающее выражение лица Дана, быстро уточнил: – Гот? Мурман?

– Господи, – дошло до Дана, – так это же он думает, что я называю ему свою принадлежность… В смысле, какой я национальности. То есть, не датчанин ли я или какой иной скандинав… Однако странно, готами шведов, как и мурманами норвежцев лишь в средневековье звали. И то не всех… Белорус я, – громко, как показалось Дану громко, сказал Дан. – Из Гомеля! – секунду спустя, добавил он. Название города Дан особо выделил.

Теперь настала очередь сделать удивленное лицо Домашу.

– Белорус? Гомий? – Слегка исковеркав название города, повторил рыжебородый и озадаченно поскреб пальцем бороду, то есть, подбородок под одной из своих огненно-рыжих косичек. Одновременно рыжебородый, видимо, усиленно работал головой. Дану почудилось – он даже скрип мозгов рыжебородого расслышал. В конце концов, итогом умственной деятельности Домаша явился следующий вопрос: – Словенин? – И Домаш пытливо уставился на Дана.

– Не фига себе, – почти обиделся Дан, – он, что? Меня за иностранца принимает? Черт бы побрал его и всех остальных старообрядцев. Для них, наверное, белорусов и не существует… Да, русский я, русский! – почти воскликнул Дан.

– Русский… – опять недоуменно повторил старообрядец и в очередной раз уставился на Дана… – Блин, – теперь настала очередь недоумевать Дана, – так для него что, и русских не существует? Вот, влип… Куда же я попал? – … А, русин, – наконец, радостно произнес Домаш. – Литвин, значит…

– Да, мужик, основательно вы застряли в прошлом, – вздохнул мысленно Дан. – Белорусов литвинами называть… Как 300 лет назад… Ладно, пусть будет литвин.

Мужчина, видимо, услышав то, что хотел, уже спокойно произнес: – Я гончар… – Рыжий произнес не «гончар», а несколько другое слово, но Дан, умудрился сообразить, что он сказал… – а, этот сарай, где ты находишься, – продолжил мужчина, – мой сарай. – Выдав это, он многозначительно замолчал, намекая Дану, чтобы и гость поделился сведениями о себе.

– Гончар – это хорошо, – подумал Дан, даже и не собираясь делиться с гончаром какими-либо сведениями о себе. Хотя, почему хорошо, он и сам не знал. Но все равно хорошо. – Только, все-таки, где я и как меня угораздило сюда попасть? – Дан снова хлебнул из кружки. Ситуация не нравилась ему и злила, как всегда, когда он что-нибудь не понимал.

– Слушай, братишка, – вместо рассказа о себе, прокашлявшись после «не в то горло попавшего» глотка варева, спросил Дан, – ты мне правду скажи – где я нахожусь? И как я сюда попал?

Женщине позади Домаша, вероятно, надоело слушать этот дурацкий диалог Домаша и Дана, и она громко засопела.

Бросив взгляд на Дана, мужчина тихо сказал: – Марена, ты иди. С меня причитается.

– Да, уж, – пробормотала женщина. И грудным голосом добавила: – Ты только не забывай. Ну, ладно, пошла я. – И шурша своим сарафаном, направилась, как сообразил Дан, к выходу из того закутка, в котором находился Дан.

Обращение «братишка», видимо, покоробило старообрядца, но он сделал вид, что все в порядке и терпеливо, как ребенку, разъяснил Дану: – Ты в Новгороде, человече. Тебя нашли мои работники, Семен да Вавула, возле старой выработки – ямы с глиной.

Дан разозлился еще больше – что ему тут «лапшу» вешают, какой опять к черту Новгород? Какая яма с глиной?

Одним махом допив варево из кружки и резко поставив «тару» на грубый дощатый пол, Дан приподнялся на ложе. Вернее, сделал попытку приподняться. С трудом, но это ему удалось. Опершись на локоть и чувствуя себя несколько увереннее после влитой в себя жидкости, Дан, уже еле сдерживая гнев, нарочито тихо, спросил: – Ты что несешь, братишка? Меня по башке саданули в Гомеле… Какой, к бесам, Новгород?

– Господин Великий Новгород, – не спеша, ответил старообрядец, пропустив богохульство Дана мимо ушей. И, на всякий случай, видимо, полагая, что литвин Дан, получив удар по голове, не совсем пришел в себя, сразу уточнил: – Сейчас 6978 лето от сотворения мира…

– Что!? – взвизгнул Дан. – 6978 лето… Господин Великий Новгород? – и потерял, в очередной раз, сознание.

… За гущей деревьев, на лугу, узким языком вытянувшимся вдоль речной протоки, расположился на ночевку загон служилых московских татар. Два десятка всадников – степняков. Время клонилось к закату, хотя еще было светло. Степняки гостей не ждали и коней отогнали пастись подальше. Несколько человек направились в лес за дровами, кто-то пошел к протоке – по воду, остальные занялись своими делами… Свист арбалетных болтов стал для кочевников полной неожиданностью. Тяжелые короткие болты-стрелы пробивали степных воинов насквозь, даже тех, кто еще не снял тяжелые тегиляи. Но первыми погибли сторожа при лошадях, застреленные почти в упор. Невысокие татарские кони, приученные не подпускать к себе чужих, на этот раз не почувствовали вплотную подобравшихся к табуну людей… А у сторожей лишь струйки крови запузырились на губах, когда арбалетные болты вошли в их сердца.

Татары заметались по лагерю, пытаясь укрыться от стрел, а затем, визжа и хватая оружие, ринулись к лошадям. Однако, добежать до лошадей им не дали. Бегущих к лошадям татар тоже встретили арбалетные болты… Спустя несколько минут после избиения загона, из травы на лугу поднялись люди – сначала один, потом еще с десяток – в капюшонах на голове, в разрисованных зеленым, черным и коричневым накидках поверх черненной брони. В руках у людей были арбалеты.

– Олуч, Гюргей, проверьте татар. Раненных добить! – слегка сдвинув капюшон, приказал загадочным воинам очень высокий человек слегка диковатого… – с заплетенными в две толстые косы темными, с подпалиной волосами, с рыжеватыми, светлеющими на концах усами и небольшой, яркого медного цвета бородой… – вида.

– Сашко, Нос, пройдите по лагерю и соберите все ценное. Хотев, Янис, принесите оружие и этих, в лесу и у протоки, посмотрите. Остальным – собрать стрелы. Время пошло!

Солнце еще не успело окончательно опуститься за горизонт, как маленький отряд, предварительно пуганув татарских лошадей, уже растворился в лесу, оставив лежать на разоренном ночлеге мертвых татар.

… Среди деревьев бесшумно скользили двое разведчиков, за ними, далеко позади, слегка рассыпавшись по лесу, чтобы не оставлять следов, двигался отряд. Самым последним шел-бежал Дан.

Ровно год назад, неизвестно каким способом и чьей прихотью он переместился из Гомеля 21 века в Новгород 15. В то, что он просто так провалился в некую черную дыру с выходным отверстием в средневековье, Дан не верил. Не считал нужным верить. Хотя бы потому что ему отчетливо мерещилась в этом деле пара чьих-то шелудивых, поросших мелкой кудрявой шерстью ручек, то есть ножек, то есть копыт. А еще мелькали на чьей-то голове рожки, такие маленькие и слегка закрученные. И нос в виде пятачка. Иначе говоря, Дану мерещилась харя обыкновеннейшего кондового черта, любителя пышных форм дамы Солохи, каким его, черта, показали в известнейшем фильме, по повести малороссийского мистика Гоголя, Николая Васильевича – «Вечера на хуторе близ Диканьки»… Ведь, кто-то же, позвал Дана тогда, в подъезде…

За год, что Дан провел в Новгороде или в Господине Великом Новгороде, как с гордостью называли его сами новгородцы, он не раз вспоминал этот голос. И пусть вначале даже и мыслей не допускал, что его мог позвать кто-то иной, а не Макс, но… Но затем все чаще и чаще стал задумываться над той неуверенностью, прозвучавшей в голосе Макса… Однако, это всего лишь было предположение Дана. Хотя… На самом деле, Дан постоянно строил такие предположения – о том, как он умудрился попасть в прошлое, за 600 лет до своего рождения. И одна из его версий, юмористически-мистическая, предполагала участие в этом деле черта. Впрочем, и другие его версии были не намного лучше – от космическо-уфологической, типа, пришельцы напакостили, до претендующей на некую изысканность и научность – случайное завихрение времени с выбросом из 21 века в 15.

За прошедший год Дан научился хорошо понимать язык средневековых обитателей Новгорода и, естественно, говорить на нем…

От воспоминаний о прошлом Дана отвлек тихий шорох и появившийся рядом Каупо.

– Боярин, – сказал альбинос, – впереди, в лесу московиты. Все конные. Примерно полсотни человек. Два десятка из них татары…

Глава 2

Сумерки сгущались все больше и больше. По узкой лесной дороге, зажатой с обеих сторон огромными соснами, дороге, со следами колес от телег, уверенно двигался отряд московских ратников. Проводник из местных вел отряд-стяг боярина Окинфия, с двумя десятками союзных татар, в ближнюю деревню, что раскинулась возле большого лесного озера. Боярин торопился, он хотел переночевать в деревне. А еще боярин торопился на соединение с основными силами московского князя, находящимися сейчас в бывшем новгородском, а ныне московском Торжке.

По словам проводника, скоро должен был начаться спуск в овраг, а там уже и озеро будет. Боярин улыбнулся в редкие усы – сегодня он будет спать под крышей, а не на земле возле костра.

Натянув поводья, боярин понудил коня выйти из строя. Здесь, по-за строем, боярин остановился, присматриваясь – все ли на месте у едущих мимо всадников. Пропустив своих ратников, набранных из «детей боярских», городовых дворян и боевых холопов, и дождавшись угрюмо молчащих, не любящих лес татар – татары, двигались последними, сразу за обозными телегами – боярин стегнул коня и зарысил, обгоняя колону. Стяг двигался споро, не зря он надеялся дойти сегодня до озерной деревни. И в поход взял лишь минимум, рассчитывая захватить все нужное в новгородских землях. Будь его воля, он бы весь свой стяг снарядил одвуконь, как у татар. Татары в поход идут налегке, без всяких телег, но зато на двух лошадях – на одной сам скачет, на второй все необходимое везет. Потому и передвигаются ходко. А обоз уже вместе с добычей берут.

Где-то вдалеке завыл одинокий волк. Неожиданно и гораздо ближе его поддержали несколько сородичей. Забеспокоились кони. Какая-то птица прошуршала совсем рядом с дорогой, среди густо стоявших сосен-великанов…

Непонятный холод обдал боярина, прополз по спине и застрял между лопаток – ему почудилось, что за деревьями, позади, стоит невидимый лучник и целится ему прямо в спину. Спина нестерпимо зачесалась, захотелось обернуться, соскочить с коня и где-нибудь укрыться. Притихли и ратники, тоже что-то почувствовавшие.

Чтобы избавиться от неприятного ощущения, боярин решил поговорить с проводником.

– Федор, – подозвал он проводника. – А что, волки у вас совсем не бояться людей?

– Да нет, боярин, – философски ответил крепкий, тепло одетый, несмотря на лето, мужичок, – боятся. Но не очень.

Вокруг отряда московитов, двигавшегося по дороге, волки уже завывали со всех сторон – спереди, сзади, по бокам…

Окинфий обернулся посмотреть на татар и… Арбалетный болт вошел ему точно под лопатку, именно туда, куда боярину и чудилось. Болт пробил легкую кольчугу, никогда не снимаемую боярином в походе, и вышел со стороны груди. Захрипел боярин, пытаясь поднять тревогу. Кровавая струйка потекла изо рта. Ближайший к боярину всадник, в толстом тегиляе, с короткой черной бородой, не растерявшись подхватил выпавшие из рук боярина поводья, потянул его жеребца за собой. Пригнувшись к шее своего коня, закричал: – Доро… – Следующий арбалетный болт пробил тегиляй и застрял в спине чернобородого. – … гу-уу, – силясь закончить фразу и, выронив поводья боярского жеребца, прошептал чернобородый и поник на конской шее.

Привстал на стременах еще один ратник, в блестящем панцире, закричал что-то, призывая внимание, но… Но, и его, арбалетная стрела, ударила в блестящий панцирь, опрокидывая назад, на круп лошади. И крик всадника завершился невнятным сипом…

За несколько минут сразу с десяток воинов повалился с седел.

Взвизгнули проснувшиеся татары и ринулись, подстегивая своих пегих лошадок, в обход сгрудившихся московских ратников. На ходу доставая луки… И один за одним, дружно, посыпались с коней. Натянутый толстый пеньковый канат неожиданно поднялся поперек лесной дороги, чуть ниже уровня груди их мохнатых степных лошадей. И, тут же, по упавшим татарам хлестнул град арбалетных стрел, прижимая их к земле, не давая подняться. Оставшиеся в живых степняки, вскочив, ловили встающих лошадей и, запрыгивая на них, неслись, не разбирая дороги, прочь. За ними рванулись и уцелевшие московские ратники…

Замолк пугающий волчий вой и от тонущих в густом сумраке, по обе стороны лесной дороги, громадных деревьев, отделились силуэты людей с арбалетами в руках…

Дан никогда бы не решился на подобную авантюру, напасть на в пять раз превосходящего противника. Не решился бы днем, при ярком свете солнца. Но в наползающих сумерках, когда в лесу далее чем на «три метра» ни черта не видно… Шанс был. Притом хороший. Его «янычар» и при хорошем-то свете заметить было трудно, а уж в сумерках… Даже, если бы противник сообразил, что нападающих мало, в темень леса он, вряд ли, сунулся бы. Потому что опасно и бессмысленно – найти кого-либо трудно, а напороться на жало копья легко.

На дороге лежало больше двух десятков московитов – боярские ратники, сам боярин, которого определили по одеянию и броне, проводник из местных, татары. И сидели возле телеги, связанные по рукам и ногам, возницы. С ними было сложнее всего, раненным московитам и татарам, даже тем, чьи раны не являлись смертельными, просто и незатейливо перерезали горло – они были воины и знали куда шли. Хотя, при другом раскладе и в иных обстоятельствах…

– Черт, как же хотел жить тот молоденький московит с пушком над верхней губой, – чуть ли не вслух сказал Дан…

А, вот, возниц – пожилых, взятых не по своей воле в поход двух мужиков из боярских крестьян, убивать совсем не хотелось. Неправильно было убивать. Но и отпускать… Дан зло сплюнул на траву… – Нельзя!

– Будь проклят этот век! – выругался Дан и пошел приводить в исполнение собственный приказ – никого не оставлять в живых. Делать из своих людей палачей Дан не хотел, это был его крест, и нести его он должен был сам.

Привалившиеся к колесу телеги мужики все время, пока Дан шел к ним, с какой-то надеждой смотрели на него, смотрели до тех пор, пока он не достал из-под накидки узкий нож, предназначенный и для метания, и для пробивания кольчуги. Крестьяне сразу все поняли. И глаза у них потухли. Тот, что поскуластей, похожий на чудина, взвыл, дернулся, выгнулся всем телом, пытаясь освободиться от веревок, но второй, узколицый, славянской наружности, навалился на него, что-то сказал…

– Простите меня, братцы, – уронил Дан, и ударил ножом в сердце чудина, а, выдернув его, тут же вонзил в сердце славянина…

Иначе было невозможно, нельзя. На кону находилось будущее Господина Великого Новгорода. И оно во многом зависело от его отряда. Рисковать он не имел права. Никто не должен был знать ни об отряде, ни о численности отряда. А бегать по лесам с пленными Дан не мог…

Как и раньше, собрав все арбалетные стрелы, почти все – несколько улетело за деревья и найти их в темноте не удалось, отряд растворился в ночном лесу. Напоследок, как обычно, пуганули лошадей – оставшихся без хозяев и не умчавшихся вместе с лошадьми уцелевших татар и московитов, и прихватили все ценное, что нашли в сумках и поясах убитых ратников. Впрочем, далеко от места, где настигли московских вояк, отряд уходить не стал. Дан считал, что сбежавших московитов и татар следовало найти и добить. Чтобы не болтали лишнего и, вообще, не болтали. Да, и, вообще, врага надо поражать своей непредсказуемостью и наглостью. Ведь, убежавшие уже уверенны, что спаслись и им и в дурном сне не привидится новая засада. То есть, то, что неизвестные, напавшие на них в лесу, собираются их добить. Это не в обычаях этого века – добивать врага. Так что, скорее всего, уцелевшие московские ратники сейчас устраиваются на ночлег в деревне возле озера и ни о чем не думают… Ну, что ж, они сами выбрали свою судьбу.

Дан подозвал Лариона и Клевца, двух человек в его отряде, родом из тверского княжества.

– Кто из вас знает или слышал о деревне у озера? – Дан взглянул на воинов.

– Я знаю, – сказал Клевец. – Я жил недалеко отсюда и бывал в ней. – Дан внимательно посмотрел на невысокого и, непривычно, широкого парня. Клевец был потомком «хлынов» – новгородских ушкуйников, обосновавшихся, лет так 100 назад на Вятке. Вполне возможно, что он и, до сих пор бы, жил в Вятке, но ему не повезло. Семья Клевца поддержала в недавнем столкновении с Москвой вятского князя Юрия Галицкого, а, после разгрома последнего, вынуждена была бежать подальше от Вятки, то есть в соседнее тверское княжество. Клевец внешне выглядел спокойным и не слишком разговорчивым. Однако изнутри наследника «хлынов» сжигал яростный огонь викингов-«берсерков», и, как раз, по вине этого наследия какого-то из его сумасшедших предков, парню и пришлось «дать деру» сначала из деревни, где его семья поселилась после бегства из Вятки, а затем и, вообще, из тверского княжества. И прийти, в конце концов, к владыке Ионе… Кстати, личное оружие парня, булава-клевец, вполне соответствовало его имени-прозвищу – Клевец.

– Добро, – сказал Дан и отпустил второго тверичанина. – Рассказывай, – обратился Дан к Клевцу, – что знаешь о деревне.

Через 10 минут Дан, в общих чертах, уже представлял себе расположение деревни и, самое главное, план окончательного уничтожения московского отряда. А еще через 5 минут его «спецназовцы» уже двигались вдоль лесной дороги в сторону озерной деревни.

Селение обошли по кругу, и, по ходу, освободив от всякого груза – кроме арбалетов и личного оружия – чтобы легки были на подъем, чудина Каупо и быстрого на ногу Гюргея из заонежских полусловен – получудинов, оставили их наблюдать за деревней. Сами же расположились в версте от селения, в ельнике на берегу озера. Дан не хотел далеко идти, его люди, конечно, «двужильные», но, тем не менее, основательно подустали. И всем не мешало бы поспать, иначе к утру отряд будет никакой. Да, и понравился Дану этот ельник, в нем удобно было сделать вторую засаду на московских дружинников – как раз, по кромке этого ельника, подпертая, с одной стороны, берегом озера, шла единственная дорога, ведущую из деревни в столицу княжества. Многочисленные же лесные тропки, проложенные в обход дороги, Дан в расчет не принимал – они были или непроходимы, или почти непроходимы для всадников. Кроме того, этот ельник понравился Дану еще и тем, что на дороге, зажатой между обрывистым спуском к озеру и еловыми зарослями – старыми седыми елями с нагло прорастающими между ними и лезущими на дорогу молоденькими елочками… как мелкие хулиганистые подростки, за спиной которых стоят взрослые дяди-бугаи – конникам-то, особо, и разгуляться было негде. С одного бока мешало озеро, а со второго – густая хвойная поросль… Которая, в случае чего, могла прикрыть от татарских стрел не хуже щита. Единственный минус – к деревне близко. Но не бывает все хорошо. Зато из плюсов – очень даже можно перегородить подпираемую ельником и озером дорогу классическим завалом из пары – тройки бревен с торчащими заостренными сучьями. Притом это можно сделать не прямо на виду, а там, где дорога поворачивает от озера и, чуть расширяясь, обходит ельник. А, если кто из московитов или татар и прорвется через завал, все же их еще много – из пяти десятков больше половины уцелело – то пусть. Далеко без проводника не уйдут, а проводников Дан приказал отстреливать в первую очередь. Так что, никуда не денутся… Хотя, конечно, лучше обойтись без этого.

Поделив оставшееся до утра время на три части и назначив на охрану по паре караульных со сменой через каждую треть – уж что-что, а время в этом веке все чувствовали с точностью до получаса, Дан приказал людям спать и сам тоже, завернувшись в грубой шерсти одеяло, провалился в сон.

Утро, однако, началось для него не с рассвета. Белобрысый Гюргей, из оставленных возле деревни наблюдателей, и русый Янис, чье время было караулить, разбудили его затемно.

– Боярин, – прошептал белобрысый Гюргей, – московиты с татарами уже поднялись и готовятся в путь.