Текст книги "Вариант "Новгород-1470" (СИ)"

Автор книги: Станислав Городков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Ибо, – не покривив душой произнес Домаш, – ты являешься не меньшей ценностью, чем сама мастерская.

А, во-вторых, Домаш, также, как и Дан, считал – количество оберегающих тело, а главное – голову Дана… – так как ее повреждение, по словам Домаша, будет даже хуже, чем уничтожение мастерской… – нужно увеличить. Однако, не вдвое, как полагал Дан, а, минимум, в три раза! Ведь, мастерскую, опять-таки – по словам Домаша, восстановить можно, а голову Дана… Но тут жадность обуяла уже Дана. И, пускай Домаш, фактически, признал-сообщил Дану, что тот не просто его напарник и товарищ «по бизнесу», но и человек, от которого этот бизнес напрямую зависит… – Дан даже прослезился, услышав подобные откровения от Домаша… – однако предстоящая большая трата денег сильно пугала Дана, хотя Домаш и настаивал, что половину средств на их содержание, как и на содержание Рудого и Клевца, впредь должно брать из доходов мастерской. В итоге, после небольшого «ора», в ходе которого «за команду Дана» выступал, почему-то, не Дан, а Домаш, а сам Дан «корячился» от скупости и расчетливости, они с напарником поладили на том, что, все-таки, сначала, возьмут в телохранители Дана двух, в крайнем случае – трех, человек, а там посмотрят… К великому сожалению Дана, выдвинутая им – через пять минут после «ора» – идея о том, что набирать стражу должен более соображающий в таких делах, успеха уже не имела. Свалить поиск всех кандидатов на Домаша не удалось. Напарник, совершенно разочаровав Дана… – обломилась халява, – мелькнула мысль в голове Дана… – напрочь отверг эту идею. И, в свою очередь, предложил Дану не искать легких путей, а заняться распространением слухов на тему – «возьму на работу и так далее…» И заодно «напрячь» и работников мастерской распространением подобных слухов. А, коль ничего не получиться, то попробовать поискать кандидатов на должности охранников и телохранителей среди профессиональных «охочих людей», отряды которых собираются в ожидании нанимателей – купцов, набиравших «охочих людей» для охраны караванов-поездов, новгородских чиновников, вербовавших наемников для гарнизонной службы в крепостях, и бояр, собиравших свои отряды для тех или иных нужд – под стенами Новгорода, на поле за Загородным концом. Там, где при объявлении войны собирался и новгородский «покрут»-ополчение. И, уж, при самом худом варианте, можно обратиться к уличанским старостам, наверняка знающим кто из уличан, если и не являлся профессиональным военным, то умеет обращаться с оружием.

Первые и сразу трое кандидатов на должность телохранителей или охранников, пришли к Дану на третий день. Вскоре после того, как он попросил Семена, Вавулу, Якова, Незгу, «спеца по алкоголю» Федора и даже малолетнего старожила Зиньку – старожила по сравнению с Незгой, Федором и прочими – порасспрашивать о соседях с «буйным» прошлым… – Ведь, таковые вряд ли станут заниматься ремесленным трудом, – рассуждал Дан, справедливо полагая, что такие, бывшие воины, как Домаш – исключение… Звали кандидатов Якун, Хотев и Микула. То, что Якун и Микула бывшие вояки, Дан понял сразу, это было ясно и без всяких острых, колющих и режущих предметов, обычно имеющихся у подобных людей. А также без заплетенных в косы… Кстати, борода и волосы, торчащие из-под полукруглых колпаков-шапок, у обоих кандидатов не были заплетены в косы, как у Домаша и других, но Дан уже был в курсе, что не все воины и далеко не все бояре носят подобные «завитушки». И это, как-то, связанно с их происхождением. Причем, даже не сословным, как Дан вначале предполагал, а племенным, уходящим в ту допотопную эпоху, когда союз приильменских словен-новгородцев только-только складывался. То есть, новгородцы – и, в первую очередь потомственные воины и бояре, прекрасно помнили, что произошли совсем не от одной, а, минимум, от двух разных групп славян – юго-западной, пришедшей к Ильменю откуда-то с Дуная, с территорий вблизи Дуная, там, где позже возникли государства чехов, моравов и словаков, и от более многочисленной северо-западной, пришедшей или приплывшей к Волхову с земель Южной Балтики, «от немцев». И это, не считая присоединившихся уже потом, на месте, к новгородцам, всяческих прибалтов, финнов и финно-угров… Во всяком случае, Домаш неоднократно говорил при Дане, что его предки жили у Варяжского моря, в немецкой стороне, а Вавула, хоть и не из военных, однако помнил семейное предание, называвшее землю вблизи Дуная его родиной.

– Удивительно, – хмыкнул, про себя, Дан, рассматривая стоящих перед ним Якуна и Микулу… – одновременно отмечая – одеты добротно, на ногах новенькие сапоги… – но повадки у военных одинаковы, что в 21 веке, что в 15.

А еще Дан, успевший «слегонька» адаптироваться к жизни в Новгороде и привыкнуть, что новгородское общество – сословное и каждое сословие имеет свои «привилеи», отметил, что шапки свои перед ним – не носившим в мастерской свой «золотой» пояс боярина – бывшие воины не сняли. Видно, считали себя на социальной лестнице ровнёй, а то и выше Дана.

– Интересно, а как бы эти вояки себя повели, – опять хмыкнул и, опять-таки, мысленно, Дан, – коль увидели бы перед собой Домаша? Или узнали бы, что я не житный человек, а боярин? Стали бы «ломать» шапки и кланяться?

С Хотевом было сложнее, пусть за ремнем у него и торчал явно боевой топор с необычным, заостренным на конце и окованным железом топорищем, однако «военной косточки» в нем не чувствовалось… И на ногах у него было нечто среднее между мокасинами с завязками до середины икры и какими-то непонятными чунями. То есть, и близко не сапоги, как у обоих вояк. Да, и шапка больше походила на тюбетейку-переросток.

– Тать, любитель острых ощущений или охотник – покоритель новых земель? – быстро «просканировал» облик третьего кандидата в… в стражу Дан. – Молодой, лет не более 20–25, это с учетом более раннего взросления в этом веке, но спокоен, уверен… Поклонился и шапку снял в отличие от вояк… И, как-то, все же, не похож на татя. Да, и не станет «убивца» наниматься на работу… Все-таки, наверное, охотник…

Поскольку троица явилась днем, в отсутствие Домаша – тот был в лавке на Торжище – а сам Дан считал себя не вправе в одиночку, без напарника, принимать на себя решение по кандидатам на должность охранников – то он пригласил их испить квасу и подождать, пока напарник придет, а сам отправил за Домашем своего телохранителя Рудого.

Пока троица, устроившись на завалинке возле дома Домаша пила березовый квас, поднесенный им помощницей Аглаи Спириничны Антониной, и рыскала взглядами по усадьбе-мастерской, Дан, занимаясь своими делами, искоса наблюдал за ними. Он был уверен, что в мастерской для троицы очень многое в диковинку, но никто из них и близко не подавал виду, что поражен, но, вот, ходивший следом, как привязанный, за Даном Клевец… – Особенно, в свете нахождения в усадьбе трех неизвестных с оружием, которым они явно умели пользоваться… – их внимание очень даже привлекал.

Калитка у ворот отворилась и на двор зашел, сопровождаемый Рудым, Домаш.

Увидев, сидящих возле его дома, неизвестных крепких мужичков, Домаш сразу направился к ним, на ходу бросив Дану: – Мне еще надо успеть вернуться на Торжище, купец низовой зайдет за корчагами греческими… – Домаш, как и все в мастерской, амфоры называл греческими корчагами.

– Здравы ли будете, мужи новгородские, – поздоровался он с ними.

– Здрав ли есть и ты, мастер, – нестройно поприветствовали Домаша претенденты на работу в мастерской и, встав с бревна-завалинки, слегка поклонились ему. Но ни Якун, ни Микула – из интереса, специально проследил Дан – шапки свои перед Домашем, как и перед Даном, ломать не стали. – Ну, еще бы, – разочарованно подумал Дан, – они же воины, как и он…

Прекратив осматривать пифос-«псевдодревнегреческую глиняную бочку», с пол-часа, как вытащенную из огромной, переделанной под размеры пифоса печи, и, цыкнув, чтобы рот не разевал, на уставившегося на воинов ученика Семена, Дан тоже подошел к троице. Домаш, похоже, к этому времени, уже успел перекинуться парочкой слов с кандидатами в охранники или телохранители – как получится – и, видимо, составил о них предварительное мнение.

– Ну, что же, – подождав Дана, произнес Домаш. И обратился сразу ко всем кандидатам: – Мы берем на работу всех! Думаю, – продолжил Домаш, – Якуна и Микулу, – Якун и Микула на секунду прикрыли глаза, при упоминании их имен, – в сторожа. Растолкуешь им потом, – Домаш обернулся к Дану, – что, да как, и, если согласны, заключай ряд-договор, а, вот, Хотева, – Домаш замолчал… – Темноволосый охотник внимательно посмотрел на Домаша… – поговори с ним, – спустя мгновение закончил фразу напарник Дана. – Мне кажется, – с нажимом сказал Домаш, – он больше подойдет тебе.

Смысл слов Домаша заключался в том, что у Дана были свои, особые требования к кандидатам на должность его телохранителя. Дан считал, что телохранитель должен не только уметь махать оружием, но и уметь, кое-что, без оружия. Да, и, вообще, быть чем-то вроде средневекового спецназа… И, потихоньку, приучал к этому Рудого и Клевца. И, пусть, пока дело не дошло до многокилометровых пробежек с увесистым рюкзаком за спиной по зимнему тире летнему, осеннему, весеннему, нужное подчеркнуть, лесу – как это каждое утро делал Дан в Красной, пардон, белорусской армии, однако перетаскивание бревен – в качестве таковых выступали два здоровенных пня, килограмм по пятьдесят каждый, специально притащенных артелью местных, посадских, плотников по заказу Дана – размахивание руками-ногами и удары по набитому соломой и сеном мешку из кожи, чем-то отдаленно напоминавшему японскую макивару, а также упражнения на растяжку – имели место ежеутренне во дворе усадьбы Дана. Кстати, Рудый и Клевец отчасти сами напросились на подобный мазохизм и уговорили на него Дана, а случилось это после того, как в шуточном поединке с ними, Дан, получив пару болезненных ударов по ребрам, мгновенно вспомнил армейскую «науку», что вдалбливал в него инструктор по рукопашному бою – оказывается тело ничего не забыло – и, как кутят, разбросал обоих телохранителей. Неверяще уставившиеся на Дана Рудый и Клевец – ведь вдвоем они всегда других били – тут же начали просить-уговаривать Дана, чтобы он научил их своему бою. И заодно и метанию ножей – сие действие, сродни цирковому искусству, Дану, со времен службы в армии, очень нравилось. И в прошлой жизни, в 21 веке, Дан даже позволял себе периодически где-нибудь в укромном месте или за городом потренироваться – впрочем, и в этой, новой, жизни, Дан, едва отлежавшись после нападения бандитов на них с Домашем, тоже пошел и, не пожалев денег, заказал у оружейников, именно у оружейников, а не мастеров по ножам, пяток похожих, скорее на кинжалы, чем на обычные ножи, изделий. С заостренными и, лишь на половину длины ножа заточенными, с обеих сторон, лезвиями; без рукояти, только с хвостовиками, которые он сам, для удобства, обмотал полосками кожи.

– Ни мечом, ни чеканом, ни другим боевым оружием я не владею, – размышлял озлобленно, после покушения, Дан, – ходить с дубиной или кистенем мне, как боярину, пусть и заморскому, западло, а быть безоружным противопоказано. Выходит, нож, которым я более-менее умею пользоваться и который можно еще и метнуть – единственное, что мне доступно. Конечно, кольчугу и броню он не пробьёт, но против неодоспешенных, даже с топорами, есть шанс…

Впрочем, и Клевец с Рудым, взамен, обещали показать Дану, как правильно кинуть обычный, имеющийся в хозяйстве каждого новгородца, топор. Топор, при этом, всегда вонзался в деревянный щит, сделанный в качестве мишени из толстых корявых досок, либо острым верхним углом лезвия, либо острым нижним углом лезвия.

В итоге, к тому оружейнику, у которого Дан брал ножи, пришлось Дану наведаться еще раз. И пяток – не пяток, но по паре ножей, подобных своим, каждому – и Рудому и Клевцу заказать…

Получалось, что, так или иначе, но постепенно, абсолютно не ставя перед собой такую задачу, Дан делал из своих телохранителей некий дубликат самого себя, когда он был на службе в Красной, еще раз пардон, в белорусской армии. То есть разведчиков и диверсантов. Для полноценного превращения Рудого и Клевца в этих спецов не хватало, только, оружия 21 века и кое-каких электронно-машиных реалий…

И, возвращаясь снова к теме подбора кандидатов в телохранители – Дану очень хотелось, дабы и новые его охранники не оставались в стороне от утренней «гимнастики» и были способны физически и согласны морально ежедневно «махать» руками-ногами и поднимать тяжести. Ибо это Рудому и Клевцу, по-любому, хотелось или не хотелось, деваться было некуда, на них была, как понимал Дан, епитимья, возложенная самим владыкой новгородским Ионой – беречь «тушку» Дана. Потому отказаться от этой «физкультуры», доходящей, с обучением приемам рукопашного боя и метанием топоров и ножей до двух, а в выходной и до трех часов в день, ни Рудый, ни Клевец не могли, поскольку не для того были приставлены к Дану, чтобы показывать свой норов. А новым претендентам на должность гвардейцев кардинала, то бишь на должность «гвардейцев» Дана, сия «физкультура» могла и не понравиться. Тем более, что она, вроде как, и не имела прямого отношения к охране Дана. И, тем более, что, как предполагал Дан, основными соискателями работы телохранителя будут люди, скорее всего, с военным прошлым, а, возможно, и с военным настоящим, уверенные в своих силах и потому не считающие нужным ежеутренне, а то и ежедневно истязать себя физически и чему-то еще обучаться. В общем, если Рудый и Клевец не могли отказаться от «физкультуры», по указанной выше причине и, к тому же, еще были и заинтересованы в этих занятиях, дабы обучиться во многом утраченному искусству боя без оружия – что Дан владеет этим древним боем считал, оказывается, не только новгородский тысяцкий – то новые претенденты на должность телохранителя могли и отказаться от этого. Поэтому Дан с Домашем заранее сговорились, что из тех, кто придет устраиваться в мастерскую на работу охранника, они, в первую очередь, будут отбирать кандидатов, способных физически много бегать, перетаскивать тяжести, поднимать бревна, метать топоры и ножи – то есть. делать то, что и Дан с Рудым и Клевцом, и предлагать им, этим кандидатам, попробовать себя, сначала, в роли телохранителя – правда, говорить с ними Дан будет сам – а, уж потом, коль они не «обольстятся», предлагать им, как и всем, должность охранника.

Дан попросил Хотева еще немного посидеть на завалинке и подождать, пока он поговорит с Якуном и Микулой. Затем, уточнив для Якуна и Микулы, что их, охранников, со временем будет четверо, назвал их, примерную, «зарплату» – ни тот, ни другой даже не вздрогнули, когда Дан озвучил количество гривен или рублей, которое они смогут получить за свою работу, а, ведь, сумма была совсем не маленькая… Впрочем, дыхание на мгновение задержали оба… Объяснил, от чего будет зависеть эта «зарплата» – процент от прибыли мастерской, и за что они будут получать ее – охрана мастерской по составленному Даном графику. То есть, двое охраняют мастерскую световой день, один из них остается еще и на ночь, через день чередуются, и двое приходят на темное время суток. Через седмицу-неделю меняются – кто дежурил днем, выходит на ночь и наоборот. Кроме того, для тех, кто находится в мастерской днем – сопровождение и охрана грузов, сопровождение и охрана Домаша, а, если надо, то и других работников мастерской… А также помощь, если потребуется, Домашу на Торжище. И за все это сумма гривен, явно превышающая оплату наемных работников и, скорее, приближающаяся к плате наемного воина.

Дан полагал, что ночью, когда в усадьбе Домаша, то есть в мастерской, находится большое количество готовых изделий, а из людей, практически никого нет, за исключением самого Домаша и, пока еще, обитающего в старом, хоть и перестроенном, сарае Лаврина… да, иногда, приходящего ночевать, после того, как отведет ученика, Семена, мастерской требуется усиленная охрана… Конечно, стражникам быть дома теперь придется не каждый день, но и деньга им за работу будет «капать» соответствующая.

Якун и Микула выслушали Дана, не задав ни единого вопроса, и только затем поинтересовались, как будут получать плату – ежедневно, каждую седмицу-неделю или по-другому? Получив ответ – раз в седмицу, кивнули головами и сказали, что готовы заключить ряд с Даном и Домашем…

С Хотевом Дан говорил дольше. Спрашивал, хотя Домаш уже интересовался, кто таков, откуда, чем живет, то бишь чем зарабатывает на жизнь… Хотев, и в самом деле, оказался охотником, и, несмотря на то, что говорил, как прирожденный новгородец, с подобающим цоканьем, но не словенином был, а ижорой. Представителем того самого, родственного эстам, финнам и прочей чуди племени-народа, которого в 21 веке уже не существовало, по причине полной ассимиляции с русскими. Но в этом, 15 веке, родина Хотева, Ижорская земля, входившая в Водьскую пятину Господина Великого Новгорода, вполне себе еще благоденствовала, протянувшись трехугольником от Чудского озера, вдоль Финского залива и до берега Ладоги. Как раз там, на берегах Ладоги, и родился в одном из маленьких селений-переваров Хотев.

Дан договорился с охотником, что возьмет его в телохранители, но, как бы, с испытательным сроком. Дан опасался, что охотник попрыгает-попрыгает вместе с Рудым и Клевцом, да и скажет – все, ну вас нафиг с этой вашей акробатикой! Нет у меня больше ни сил, ни желания скакать рядом с вами. И ваших денег мне не надо… Все-таки, чтобы выдюжить каждодневную «зарядку» – нужно было иметь, кроме здоровья, еще и упрямство. Впрочем, Дан заранее предупредил охотника, что, коль тот не «потянет» то, что будут делать Дан «со товарищи» или не захочет быть телохранителем, его, без «всяких проволочек», переведут в охранники.

А вскоре в мастерской появился и третий охранник, и еще кое-кто…

Очередной претендент на работу сторожем, Седой Хирви, как он потребовал себя называть, с огромной бородой бледно-русого цвета, с непонятного цвета усами, теряющимися в этой бороде, с густой седой шевелюрой, не сильно высокий, но широкий, как ларь, куда Дан складывал одежку – пожалуй, он мог бы померяться шириной плеч с Клевцом – пришел в мастерскую через день после Якуна, Микулы и Хотева. Сначала Дан вовсе не хотел принимать его на работу… – Домаш сказал: – Я тебе доверяю. А кого брать в охранники и в телохранители, ты и сам знаешь, – и скинул это дело полностью на Дана… точно также, как это раньше хотел сделать Дан, но в отношении Домаша… – ни под каким видом не хотел брать, даже «старшим помощником младшего уборщика»… Мало того, что Седой Хирви слова складывал весьма странно и его фразы, лишь отдаленно были похожи на словенский язык, а то и совсем не похожи; мало того, что одет он был необычно, сапоги, пояс и одежда явно не дешевые, а шапки никакой нет – только полная нищета ходила в Новгороде без шапок или такие пофигисты, как Семен; мало того, что в Новгороде он являлся пришлым и, к тому же, едва ковылял… так еще и внешность имел неприглядную, если не сказать большего! Уродливый шрам сверху вниз наискосок пересекал лицо Хирви, затрагивая глаз, который вытек и смотрел на мир теперь пустой глазницей, хотя второй глаз, необычно ярко-желтого цвета, взирал на окружающих весьма внимательно. Этим же шрамом, точнее, этим же страшным ударом, оставившим сей жуткий шрам, был стесан и кончик носа Хирви – естественно, сие не добавило красоты Хирви, а, кроме того, этот удар удалил, без всякого наркоза, часть передних зубов чудина, что тоже очень заметно было – когда Хирви открывал рот. Впрочем, зубьев во рту Седого Хирви еще хватало…

Однако Хирви или Седой Хирви, как он назвал себя, как-то сумел убедить – Дан и не понял как – Дана, что он именно тот, кто просто необходим мастерской и без него она, мастерская, как пес на трех лапах, калека. Дан, правда, перед тем, как принять чудина на работу, все же сумел выяснить, что новый охранник родом из чуди-эстов – собственно, это и так было ясно по чудовищному акценту – с большой «островной земли» или Эзеля, как обозначали эту страну свеи и ливонцы. И что он бежал оттуда вместе с сыном сестры, после того, как с сородичами перебил воинский отряд ливонцев и штурмовал, уже не только с сородичами, а со всем ополчением мааконда-земли, замок епископа. К сожалению, штурм был неудачен для Хирви. Его ранили в лицо, а потом сбросили со стены замка – куда он успел забраться, и при падении Хирви сломал обе ноги. Штурм оказался неудачен и для многих его сородичей, оставшихся навечно лежать под стенами этого замка, но Хирви сумел выбраться… Сначала он выбрался из рва, окружающего замок, потом долго скрывался на дальнем хуторе-мызе. Однако ничто хорошее не остается безнаказанным, в конце концов его кто-то сдал, конечно из своих, ибо чужих на мызе не было, и епископ направил на мызу наемных солдат. Мызу срочно пришлось оставить. После чего, неведомо каким путем, но Хирви, уже с племянником, оказались в Новгороде. И поселились в маленькой сторожке при том самом монастыре, откуда Дан взял на работу Антонину, помощницу жены Вавулы. Тут же выяснилось, и кто сказал Хирви о том, что в мастерской Домаша и Дана требуются сторожа – Антонина и сказала. Она по воскресениям, и, как раз, в последнее воскресенье тоже, ходила в монастырь наведать сестер-монахинь и отнести им небольшой куль с продуктами – от Домаша и Дана – для нашедших приют в монастыре сирот и вдов.

Кстати, присутствовавший при явлении Седого Хирви в мастерскую Хотев, понимавший речь западных соседей ижора, перевел имя нового кандидата, как Лось. Услышав перевод Хотева, Хирви замолк на минуту, посмотрел на Хотева и стоявших рядом с ним, возле Дана, вроде бы не обращавших внимания на Хирви, однако контролировавших каждое его движение Рудого и Клевца… – владыка Иона, как позже узнал Дан, напутствуя Феодора и Михаила – Рудого и Клевца, в телохранители, тихо прошелестел им, что, если они не уследят за Даном, проклянет и одного и второго… – а затем Хирви сказал, что у него раньше было иное имя, но оно умерло вместе с сородичами под стенами епископского замка. Теперь же его зовут – Хирви или на языке вене-новгородцев – Лось, а еще лучше – Седой Хирви. И никак иначе…

Хирви пришел наниматься на работу с топором за поясом и на вопрос Дана – умеет ли он управляться с копьем, ведь копьём, все-таки, надо уметь не просто тыкать, а охранять покой усадьбы Домаша, да еще ночью, с одним топором как-то стремно… Ночных татей только топором не смутить… А, в то, что они вскоре появятся – а они обязательно появятся, поскольку усадьба Домаша расположена не в центре посада, а скорее на краю и хранится товара на ее территории с каждым днем все больше и больше, а «спасение утопающих» в Новгороде, как правило, дело рук самих «утопающих»… И в посаде не ходят по ночам кончанские стражники, да и дома-подворья расположены привольно, не рядом друг с другом. Пока соседи услышат и прибегут…

На вопрос Дана Хирви кивнул головой, мол, да, умеет. И добавил – на языке чуди, а Хотев перевел – что ему знаком и арбалет, и это для Дана, вообще, оказалось находкой. Поскольку, они с Домашем уже не раз подумывали – а не вооружить ли им ночных стражей арбалетами? Хотя бы одного из троих? Двое будут с копьями, один с арбалетом… А, тут – на тебе, и арбалетчик подвернулся… Как понимал Дан, опытные арбалетчики по улицам Новгорода, вряд ли, гуляют. А, когда Дан узнал, что у Хирви в наличии и свой арбалет есть… сие стало решающим и он, даже, мысленно, возблагодарил бога за то, что тот привел этого с трудом ковыляющего чудина с Сааремаа – так перевел ему «островная земля» все тот же Хотев – к Дану и Домашу в мастерскую. Кстати, и выяснилось – откуда Хирви столь оригинально знает словенский язык. У Хирви женой была пленница, захваченная им на купеческом корабле, когда он пиратствовал с сородичами на Балтике. Она говорила по-словенски, но, вот так, своеобразно. Как понял Дан, жена Хирви была оттуда родом, откуда приплыли и предки значительной части новгородцев, из славян южно-балтийского Поморья… Которые позже, толи в состав польского королевства вошли, сейчас входили, толи оказались «под немцами». То бишь, из дальних родичей Домаша.

Дан повторил чудину все, что до этого говорил, при приеме в должность Микуле и Якуну и, учитывая, что жить Седому Хирви и его племяннику пока негде – долго при монастыре нельзя и скоро, так или иначе, их попросили бы освободить сторожу – Дан разрешил чудину с племянником перебраться в сарай к Лаврину. К себе взять эста с родственником Дан не мог, после Георгия-византийца и нового телохранителя – Хотева, перебравшихся к нему, первый из каморки на Владычьем дворе, второй с постоялого двора бояр Валитов, представлявших интересы Ижорской земли в Новгороде, места у Дана не было. А, что касается сарая в усадьбе Домаша, так это было даже лучше и для мастерской и для самого Домаша – Седой Хирви постоянно будет, как бы, на страже и всегда под рукой. Правда, Лаврину придется потесниться, ну, дак, давно пора ему уже и собственное жилье присмотреть – зарабатывал Лаврин больше всех мастеров. Посуда, расписанная им, расходилась моментально.

Племянника Хирви Дан, мысленно пиная себя за мягкость характера, согласился тоже устроить на работу, но только после того, как сам поговорит с ним и поймет, к чему тот больше предрасположен. Конечно, такие мудрёные слова – «к чему тот больше предрасположен» Дан чудину говорить не стал, как и брать на веру слова самого Седого Хирви о том, что его племяш… – не воин, жаль, – сокрушался эст… – хороший малый и Дан не пожалеет, что возьмет Вайке в мастерскую. Имя Вайке Дану показалось женским, но кто их, чудь, разберет. Однако, что-то мимолетное, нехорошее, в голове у него мелькнуло… Дан только предупредил Седого Хирви, что в жилом уголке сарая всего два топчана-лавки и кому-то придется спать на полу, подстелив рогожу или что там найдется.

Хирви сказал, что переберется в сарай в этот же день, вещей у него с племянником немного, а бедному собраться – только подпоясаться.

А дальше Дан закрутился и почти забыл о едва ковыляющем, но умеющем обаять чудине с острова Эзель или Сааремаа – на языке маакондов, и лишь к вечеру вспомнил о нем. И решил посмотреть, перебрался ли тот в сарай и, если перебрался, то как устроился, а заодно и поговорить с его племянником.

В сарае, перед входом в отгороженный угол, где, после отбытия в собственные хоромы, обитал один Лаврин, Дану преградил путь Вавула.

– Боярин, – начал было гончар, какой-то немного взъерошенный, – боярин… – Вавула всегда, когда был не совсем в «своей тарелке», называл Дана боярином.

– Вавула, – перебил гончара Дан, – сколько раз я тебе говорил…

– Дан, – тут же поправился гончар, – ты бы, это, повременил с гостями. Племяниц… – Вавула запнулся на секунду, но тут же продолжил, – у новенького болеет. Не ходить бы тебе туда.

Дан застыл перед рогожей, закрывавшей вход в допрежь свободную обитель старшины художников…

Дан сразу, как только число специалистов одного профиля переваливало за два человека, назначал старших – чтобы эти спецы к нему, Дану, не бегали попусту каждые пять минут и решали мелкие вопросы сами, со старшим. А, учитывая, что мастерская разрасталась, превращаясь медленно, но неотвратимо в маленькую фабрику, и Дану уследить за ее работой было все сложнее, тем более, отлучаясь, при этом, постоянно, по тем или иным делам, именно старшие и выручали его, контролируя, самостоятельно, отдельные участки производства. За гончарным производством присматривал, конечно, Вавула; среди художников старшим был Лаврин, а на печах, само собой разумеется, командовал Семен…

– Ты чего это, Вавула? – спросил Дан. – Запинаться стал, в словах путаться, меня не пускаешь? Да, и вид у тебя… Подвинься-ка, я сам посмотрю… – Дан оттолкнул Вавулу и, сдвинув, закрывающую вход завесу, шагнул в «келью».

На грубом деревянном топчане, на матрасе, набитом соломой, лежал… лежала девчонка! Девчонка, до подбородка укрытая раритетной медвежьей шкурой – во времена оные приобретенной Даном для дополнительного сугрева по ночам. Эту шкуру, вытертую с одного края, но, все равно, хорошо греющую, Дан оставил, в наследство, Лаврину, когда перебирался в свой дом… Девчонка выглядела не старше 12–13 лет и была жутко конопатой, с белесыми ресницами и белыми же бровями. Ее огненно-рыжие волосы, заплетенные в две косы, разметались по разные стороны от головы. Лицо у девчонки было красным и мокрым, рядом с ней суетился Седой Хирви, протирая чистой тряпицей ей лоб и щеки. При виде входящего в жилой угол Дана, чудин встал и уставился на Дана, однако какого-либо смущения, и тем более испуга в его взгляде и близко не было. Словно, все именно так и должно быть.

– Та-акс, – протянул Дан, на мгновение испытав какой-то шок от того, что вместо племянника видит племянницу, – значит это и есть твой племянник, сын твоей сестры… – И добавил: – Интересный, такой, мужичок… Или ты хочешь сказать – это не мужичок?

– Когда бежал от слуг епископа пришлось ее прихватить с собой, – похоже, даже не собираясь оправдываться, обронил чудин. И, не то пояснил – зачем взял сюда девчонку, не то просто констатировал факт: – Вайке подбила глаз сыну фогта… Нельзя было ее оставлять, фогт-управитель руку ей хотел отрубить.

Дану, почему-то, стало интересно, чудин этого фогта убил или нет?

– Седой Хирви, – спросил Дан, – просто так, удовлетвори мое любопытство – ты, естественно, этого фогта убил?

Чудин угрюмо буркнул: – Он бы слуг позвал, если бы я его живым оставил.

– Я так и подумал, – со вздохом, произнес Дан. И продолжил: – Это, конечно, хорошо, что вы с племянницей сбежали от епископа и добрались до Новгорода, притом не только до Новгорода, а аж до самой нашей мастерской… Но мне-то что теперь делать?

– Вайке боевая, – опять, словно это могло как-то решить проблему, произнес Хирви. – Она может и за домом смотреть, и еду готовить, и рыбу сама коптить…

– Ага, – хмыкнул Дан, – здесь, как раз, самое рыбное место… етить-коптить. Ведь, вокруг ее видимо-невидимо… – Но Хирви, абсолютно не обратив внимания на его слова, продолжил: – Только сейчас она немножко заболела и ей нужно несколько дней полежать.

– Немножко заболела, говоришь… – Дан нагнулся к девчонке. Прислушался: – Вроде, ни хрипов, ни трудного дыхания нет… – И мысленно возликовал: – Кажется, воспаления еще нет! – Затем, уже выпрямляясь и оборачиваясь к чудину, жестко, без всяких попыток хоть как-то смягчить тон, приказал… – уж, что-что, а приказывать Дан умел. Психологическое давление на человека и умение командовать было обязательной к изучению дисциплиной – там, где Дан проходил армейскую службу, а, кроме того… У Дана была врожденная способность – если требовалось, мгновенно становиться мрачным и агрессивным «типом», невыполнение требований которого чревато разной тяжести ушибами и даже, возможно, переломами… Кто-то, ведь, рождается с талантом математика, кто-то музыканта или гениального шахматиста, а Дан родился с талантом командовать. Вот, только, к сожалению, этого самого желания командовать у него не было. Разве что по надобности, например, как сейчас или в той же армии…