Текст книги "Вариант "Новгород-1470" (СИ)"

Автор книги: Станислав Городков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

Все время, что Дан расписывал сосуды Домаша, он думал. Думал о своем будущем. Нет, не о том, что осталось в 21 веке, а в том плане – как ему дальше жить. Остаться в мастерской Домаша, оно, конечно, хорошо, и Домаш рад будет, но… Но провести всю свою жизнь за росписью чужих глиняных сосудов, Дан не хотел. Не устраивало его это. Ведь, он, все же, был человеком 21 века, а не 15. И обладал, пусть и фрагментарно, знаниями о таких вещах, которые даже в ночных кошмарах новгородцам не могли присниться… К тому же, и в 21 веке Дан предпочитал работать на себя, а не «на дядю». Естественно, он был благодарен гончару за то, что тот спас его и приютил, но «пахать» за это на Домаша всю оставшуюся жизнь..? Нет, уж, увольте. Лучше поискать другой способ отблагодарить Домаша. И, как-то ночью, ворочаясь на лавке-лежаке, Дан сообразил, что ему делать. То есть, как ему и Домаша отблагодарить, и себя не обидеть… И устроиться в новой жизни. Да еще и «денюжку сколотить небольшую». Чтобы, как только Москва «наложит руку» на Новгород, тут же перебраться от этой «руки» подальше. И уже там, «подальше», жить и не голодранцем… Ну, не прельщал Дана московский князь Иван 3 в качестве хозяина Новгорода. И следующий московский князь, он же первый московский царь – Иван 4, по прозвищу Иван Грозный, тоже не прельщал… вместе с грядущей в Московском царстве, после его смерти, эпохой жестокого и кровавого беспредела, беспредела, названного учеными-историками в будущем «Великой смутой»… Дану очень не хотелось, чтобы его потомки – если они у него будут – жили в этом Московском царстве. Поэтому, сейчас для Дана желательно было заработать, успеть заработать, в Новгороде немножко лавэ или по-другому – денег и «дать деру» из города сразу, как только… Как только, в общем. Одна беда – до столкновения с Москвой оставалось всего ничего. Примерно, с год. И нужно было торопиться. Но в том, что Дан, все же, оказался в Новгороде, имелся и плюс. Господин Великий Новгород, так или иначе, являлся республикой и хоть сословное деление общества на «благородных» и «не очень» – столь широко распространенное в средневековье – в Новгороде тоже присутствовало, но здесь оно, как и в вольных городах-республиках Европы, никак не мешало улучшать свое материальное положение. И никому не мешало. Во всяком случае, не создавало непреодолимых преград.

Помог же Дану встать на «путь истины» Семен, подмастерье Домаша. Семен любил посидеть вечером, перед тем, как идти домой, на завалинке, у сарая-мастерской, и поболтать о том, о сем. В один из таких вечеров Семен, держа в руке кувшин с хмельным квасом и усаживаясь, по привычке, на бревно-завалинку, завел разговор о чудной – на его взгляд – манере Дана мыться каждый вечер.

– Добро, – обронил Семен и осторожно, чтобы не пролить, поставил кувшин с квасом на землю, – что ты каждый день дубовую палочку жуешь, так многие новгородцы делают. Чтобы зубы крепкие были. Что руки перед трапезой моешь – тоже понятно, все так поступают. Но что обливаешься холодной водой каждый вечер и моешь ноги, мне странно. Ведь, можно и баньку затопить, зачем холодной-то обливаться?

– Ага, – сказал Дан… – хоть город Одесса еще и не появился на карте мира, но Дан уже заранее готовился к этому и отвечал вопросом на вопрос – … и сколько раз в неделю ты готов баньку затопить, чтобы помыться?

– Ну, это… Раза два можно затопить, – малость заплетающимся языком ответил Семен.

– Вот, – произнес Дан, – два раза. А я моюсь ежедневно. Теперь понятно?

– Понятно, – протянул Семен, однако было ясно, что ему ничего не понятно.

– Жаль, ты не любитель кваса, – помолчав, ни с того, ни с сего уронил он. И тоскливо добавил: – И Вавула домой пошел… – Неожиданно Семен вскинул голову и внимательно посмотрел на Дана. Потом абсолютно трезво произнес: – А, ведь, кувшины и корчаги, расписанные тобой, ганзейцы с руками отрывают. Клянусь Сварожичем!

После этого разговора Дан всю ночь проворочался на лежаке-лавке, размышляя над словами Семена. Нет, не над тем, что Семен поклялся языческим богом, хотя в Новгороде уже лет 400, по идее, господствовало христианство… И не над тем, что расписанные Даном кувшины покупают… А, над тем, что эти сосуды «с руками отрывают». И с утра пораньше стал расспрашивать работников Домаша – Семена и Вавулу, как, вообще, обстоят дела с керамикой в Новгороде. И получил сногсшибательный ответ – значительная часть керамики в Новгороде является привозной! В городе, где целый, если говорить языком 21 века, район назван Гончарным, значительная часть посуды – привозная!

По словам Семена выходило, что в Новгороде есть дешевая керамика и керамика подороже. Дешевую делают новгородские гончары, подороже привозят ганзейские купцы или купцы с низовых земель. Керамику местного производства, в основном покупают окрестные крестьяне и «черные люди новгородские», «житные же люди», то есть новгородцы побогаче, предпочитают привозные ендовы, братины, канопки и прочее. Они и расписаны красиво и по качеству, зачастую, лучше новгородских.

– Только Домашу не говори, – предупредил Семен Дана. – Для него это больной вопрос. Торговля в последнее время совсем захирела. Раньше Домаш с утра уходил на торг и уже к обеду возвращался пустым, а теперь торчит в гончарном ряду до темна и, все равно, и половины не продает.

– Семен, а кто мешает новгородцам самим делать красивые горшки, кринки и остальное? – спросил Дан.

– Никто не мешает, – ответил Семен, – да только нет у нас мастеров, чтобы расписывать так горшки. Ты первый.

– Ага, – стукнуло в голову Дана, – выходит я тут, своего рода, «открыл Америку». Интересно-интересно… А, ведь, судя по словам Семена, спрос на красиво расписанную посуду в Новгороде гарантирован… И дело выгодное… Сам Домаш сказал, что цена расписанных сосудов вдвое против нерасписных будет… – Теперь Дан точно знал, что не только отблагодарит Домаша, но и сам «приподнимется». – Будем ковать железо, пока горячо! – решил Дан. – И пошустрее! – И, тут же, мысленно, на скорую руку, набросал себе некое подобие бизнес-плана: – Для начала увеличим производство горшков. В разы! Естественно, для этого потребуются гончары типа Вавулы. То есть, те, кто лепит горшки. И, соответственно, гончарные круги для них. И место для кругов, иначе – сараи и обогреваемые, чтобы работать и зимой. Значит, все это тоже надо. Затем роспись… Она будет наше ноу-хау и потому очень важна! – Дан на секунду застыл. – М-да, тут необходимы художники. И не просто мазилы, а способные профессионально рисовать. Или научиться профессионально рисовать… Вряд ли такие валяются в Новгороде под каждым забором. Их придется искать. В любом случае, – уточнил для себя Дан, – в одиночку я все не разрисую. Не хватит здоровья. И обязательно, – развивая тему художников, мысленно добавил он, – придется делать курсы «ликбеза» для этих художников, чтобы они смогли рисовать, как я. Или, хотя бы, грамотно копировать… Ха, – забавная мысль пришла в голову Дана, – вот будет хохма, если с моей легкой руки в Новгороде возникнет целая школа художников, главным авторитетом в которой станет тоже художник, только бывший и притом недоучка. Правда, недоучка из будущего… Хотя, думаю, Москва школу, все равно, прикроет, – сразу похоронил свое начинание Дан. – Ведь, подобная роспись не по уставу московской жизни будет… Да, а «ликбез» придется вести «без отрыва от производства», – тут же вернулся он снова к своему бизнес-плану, – то есть, на ходу, ибо по-другому здесь не поймут. Кормить людей даром в Новгороде не принято. Слишком накладно для местной экономики…

– Теперь финансы, – продолжил масштабно думать-обмусоливать «бизнес – план» Дан. – Для расширения производства, перевода его на промышленные рельсы, потребуются деньги, вполне вероятно – большие первоначальные вложения. Основным спонсором выступит, должен выступить, разумеется, Домаш. Главное растолковать ему все правильно, мужик он хваткий, поймет. Только, вот, переход с кустарного производства на промышленное, он, все равно, вряд ли потянет. Даже, если у него есть, где-то запрятанная, кубышка с золотом. Тут надо быть реалистом. Поэтому необходима будет помощь со стороны… Эх, жаль, банков в Новгороде нет, чтобы взять ссуду, – пожалел, на минуту, что «здесь не там», что он не в 21 веке, Дан. – Хотя, идея неплохая, насчет банков, стоит обмозговать на досуге… Может, одолжиться у кого-либо? – задумался Дан… – Нет, слишком рискованно. Судя по Семену, в недалеком прошлом самостоятельным хозяином, а ныне наемным работником, сия мысль неудачна. Займы тут явно кабальные. Можно и без штанов остаться, не заикаясь уже о прибыли… Остается… Остается одно. Использовать опыт истории и украсть у будущих капиталистов, вернее, у их предков, идею рассеянной мануфактуры. Это когда кто-то ходит по деревне или по деревням, по домам в деревне, и раздает желающим подработать, допустим, мотки шерсти. При этом договаривается, что к такому-то сроку, они из шерсти сделают полотно. В положенное время этот кто-то забирает готовый товар – полотно и продает его в городе на рынке. После чего часть денег берет себе, а часть раздает крестьянам за работу. Разумеется, себе он берет большую часть… Или можно расплатится с крестьянами еще до продажи полотна и по заранее оговоренной цене, оставляя уже всю прибыль себе. Или… В общем, вариантов много. Но, так или иначе, именно с этого Западная Европа начинала свой капитализм… Чем мы хуже их? Мы тоже начнем с этого. Договоримся с местными гончарами о сбыте их продукции, потом соберем у них уже готовые – побывавшие в печи или только высушенные изделия и применим наше ноу-хау в росписи. После чего продаем все и получаем прибыль. Минус и неудобство – нужно ходить и договариваться с новгородскими гончарами, зависеть от их сволочности… – еще в 21 веке Дан понял, что, когда дело доходит до денег, люди, зачастую, из добряков становятся ба-альшими сволочами… – или от их доброжелательности, да еще делиться с ними прибылью. Плюс же и существенный – не надо вкладывать много денег, которых много и не имеется… В смысле, вкладывать в оборудование и рабочие места. И можно сосредоточиться на подготовке нужных людей. В нашем случае – художников. Ведь, гончаров, если что, набрать не сложно, а, вот, способных рисовать нужно искать, а затем еще и учить… Но другого выхода нет. Пока нет! И в плане лепки горшков, и в плане подготовки художников! Зато, когда объявятся подражатели и конкуренты, а они обязательно объявятся, и, хочешь-не хочешь, придется переходить на собственную лепку горшков и прочего – чтобы удешевить производство и уцелеть в конкурентной борьбе – у нас уже будут свои готовые кадры. Впрочем, мы и сейчас, наряду с использованием чужих корчаг, кувшинов, братин и так далее, не станем отказываться от собственной керамики. Ну, а потом… Кхм, вообще-то, лучше успеть до этого «потом». То есть, «подняться» до этого «потом». Ибо «потом» может и не быть, так как, скорее всего, появится Москва… И… И я уже в другом месте займусь чем-нибудь иным – возможно, тем же стеклом. Поскольку толком его еще нигде не делают, а спрос на него огромный… Главное, что Семен подсказал мне стезю, по которой нужно двигаться, – завершил, мысленно, свой бизнес-план и обзор своих перспектив на ближайшее средневековое будущее Дан. И, уже совсем подводя итог, подумал: – Да, и керамика, какую-никакую деньгу, всегда и везде будет приносить. Спрос на нее и в 21 веке не исчез… Однако, стоп, что-то я сильно разогнался, – притормозил сам себя Дан, – план, конечно, планом, но сначала нужно, все-таки, поговорить с Домашем. И, по возможности, сразу определиться с долевым участием.

Провести разговор с Домашем, Дан, по здравому размышлению, решил в тот день, когда подтвердятся слова Семена. Слова о продаже «на ура» корчаг, кувшинов и остальных братин с кисельницами, расписанных Даном. Имея на руках подобный аргумент, втолковывать гончару «бизнес-план» будет гораздо проще.

… Разговор должен был произойти сегодня. С утра гончар унес на торг расписанные Даном сосуды, и не перевалило солнце еще за полдень, как Домаш уже явился обратно. И причем не один, а с ганзейцем, готовым скупить всю расписанную Даном продукцию на неделю вперед. На подобный успех Дан даже не рассчитывал, это был фурор, подарок судьбы… Но бирич новгородского посадника спутал все планы…

Крупная, еще не старая, женщина в темной одежде, с платком на голове, повернулась к Дану. Властное лицо, чуть навыкате круглые ястребиные глаза.

– Садись, – уронила она, внимательно наблюдая за Даном.

Дан оглянулся: – Куда?

– Туда, – словно услышав его немой вопрос, указала женщина на кресло возле стола.

Дан уселся в указанное кресло, на вид – просто большую табуретку со спинкой, и скользнул взглядом по горнице. Он впервые был в подобном доме, да еще на считающейся богатой улице вдоль берега Волхова.

Не очень высокий потолок, узкие окна с мутноватыми – на взгляд Дана – стеклами. Простая обстановка – стол на толстых ножках, сдвинутые к стенам лавки, комод с закругленными углами и несколько пустых кресел. Слегка поскрипывающие ровные половицы и икона над креслом во главе стола. Подсвечники с восковыми свечами… Все очень добротное.

Хозяйка горницы опустилась в кресло напротив Дана, бросила биричу: – Оставь нас!

Столкнувшись с выходящим биричем, в помещение, сжимая в руке что-то навроде шапки, ворвался мужчина в одежде красного цвета, подпоясанный поверх платья резко выделявшимся, подозрительно желтым, толи позолоченным, толи… скорее даже золотым, ремнем-поясом. На этом ремне, через перевязь, у мужчины висел меч в ножнах – Дан уже не раз видел подобное оружие. Притом, у многих новгородцев… Темно-русые волосы, длинные, как у Домаша, и также, как у Домаша, заплетенные в косы, рыжеватые усы и борода, чуть посветлее оттенком и столь же радикально сплетенная в две косы. Мужчина, придерживая меч, подошел к хозяйке горницы, наклонился и быстро коснулся ее ладони губами. Затем подтащил к креслу женщины свободное кресло и с размаху плюхнулся в него. Справа от хозяйки дома, лицом к Дану. И сразу стало видно сходство между мужчиной и женщиной, хотя мужчина и был моложе женщины.

– Мать и сын, – сообразил Дан…

– Гадаешь, – спросила женщина у Дана, – зачем тебя позвали к посаднику?

– Нет, боярыня, – спокойно ответил Дан, – не гадаю…

То, что перед ним находилась глава семейства бояр Борецких, известная в Новгороде, как Марфа Посадница, Дан понял, едва только вошел в помещение. Как-никак, личность в истории довольно знаменитая.

– Зачем гадать? – добавил Дан, не дожидаясь продолжения вопроса, и улыбнулся. – Сами сейчас все скажете.

– Интересно, – промолвила дама с ястребиными глазами, в ее голосе явно просквозило удивление, – очень даже интересно. – И спросила: – Знаешь, кто я?

– Знаю, – просто ответил Дан.

– Откуда? – тут же задала вопрос боярыня.

– Наслышан, – уклончиво сказал Дан.

Наступила некоторая пауза. Мужчина, все время неприкрыто рассматривавший Дана, наклонился к женщине и что-то прошептал ей. Дан расслышал только: – … я же говорил тебе!

– Скажи, зачем в работники пошел? – неожиданно и громко раздалось от дверей.

Дан дернулся, стремительно, по вбитой еще в армии привычке, реагировать на все неожиданное… Одновременно, на всякий случай, отклоняясь в сторону, то есть, уходя с линии возможного удара… Уходя, насколько позволяло кресло.

У дверей горницы стоял еще один гость боярыни, мужчина с таким же желтым поясом и мечом, как у сына хозяйки горницы, но, при этом при всем, имеющий неимоверно высокий рост… С длинными темными усами и также, заплетенными в косы, волосами и бородой. Крепко скроенный и уже немолодой, примерно, одних лет с боярыней… Его рост поразил Дана – Дан и сам не был маленьким, однако тип у дверей выглядел настоящим гигантом. Настоящей «дубиной стоеросовой», как сказали бы в покинутом Даном времени… Вопреки тому, что Дан читал в своем 21 веке – якобы народ в средние века был весьма малорослым и хилым по сравнению с людьми 21 века, в Новгороде, Новгороде этого,15 века, народ, если и был помельче соотечественников Дана из 21 века, то не намного и далеко не все. Короче, хотя Дан и не был маленьким, и в Новгороде не так много народу могло сравниться с ним ростом, но сейчас он ощутил себя совсем мелким, почти пигмеем.

– Да, я и сам не знаю, – честно ответил Дан. А что он мог этому очередному и, скорее всего, довольно важному гостю Марфы Посадницы сказать? Начать делиться с ним сведениями о том, как в темном подъезде, лет так, примерно, через 600 с хвостиком – после торжественных или какие они там будут, похорон всех находящихся в этом зале, его, Дана, жителя того далекого времени, гражданина пока еще не существующего государства, шандарахнули чем-то тяжелым по «башке» и он, нежданно-негаданно, очутился здесь? Приблизительно, за 6 веков до своего рождения..?

«Дылда» подошел к женщине и, придерживая висящий на кованом желтом поясе меч – в украшенных металлическими бляшками ножнах, тоже подтащил к хозяйке дома свободное кресло. Но уже с другой стороны. И также, с размаху, уселся в него. Кресло даже не скрипнуло.

– Во, классно мебель делают, – невольно мелькнуло в голове Дана – относительно кресла и относительно мастеров, делавших его. А также относительно многокилограммового тела «дылды», упавшего в него.

Устроившись, дылда что-то быстро зашептал боярыне. Посадница закивала головой, словно соглашаясь с ним. Дылда прекратил шептать, и уже громко обронил: – Иона болен и не придет.

Посадница снова кивнула головой, будто знала и об этом. Напротив Дана теперь сидело трое, уставившихся на него, людей. И не просто людей, а, как он догадывался, высших чинов Господина Великого Новгорода.

– Блин, – подумал Дан, – это, конечно, здорово, что, едва попав в Новгород, я сразу заинтересовал саму Марфу Посадницу, неофициальную правительницу города, но какого черта они смотрят так, словно примериваются, с какой стороны начать сдирать с меня шкуру. С левой или с правой… – Дан почувствовал нарастающее раздражение. Его всегда злило непонятное внимание к своей персоне, а тут тем более. В голове у него крутились разные мысли и одна из них: – Что они могли узнать обо мне, коль так таращатся? – относилась к гончару Домашу. – Может, гончар им сказал, что у меня крылья на спине растут и хвост..? И, вообще, зачем я им нужен? – Когда Дан шел за биричем сюда, он, почему-то, совсем по-другому видел это «рандеву»…

– Ты, человек, за дурачков нас не считай, – промолвила боярыня. – Не хочешь отвечать – не отвечай, только, вот, тысяцкий утверждает, что ты, хотя и молод зело, но воин… – Посадница полуобернулась к «стоеросовой детине»: – Я верно говорю, Василий?

«Детина» ухмыльнулся и подтвердил: – Верно, матушка! – Голос у тысяцкого был низкий, с легкой хрипотцой.

– А, – подумал Дан, – так это тысяцкий…

– Вот, – наставительно произнесла боярыня, – а пошел в работники…

Дан замялся. Да, уж, попал. Еще с курса средневековой истории он помнил, что воин не мог, не должен был идти в работники, ибо это противоречило всей морали средневекового общества. Эта троица приняла Дана за воина и теперь нужно было как-то объяснить им, что сие не так… или не объяснить. Дан пристально обвел взглядом горницу и людей, сидящих напротив…

– Ты глазом-то не зыркай, – отреагировал на его «осмотр» тысяцкий и поправил меч на поясе, демонстративно поправил. – Мы тебя не в «темную» сажать позвали, а разговор говорить!

– А я и не пошел в работники, – наконец, решил сказать Дан, – я просто очнулся в сарае у Домаша. – И, на всякий случай, уточнил: – Но я не помню, как туда попал.

– Так уж не помнишь? – поинтересовался Василий-тысяцкий с иронией.

– Ага, – мелькнула мысль в голове Дана, – прямо счас я вам все и выложил… Чтобы вы, после моих откровений «крышей поехали». А, еще вероятнее, чтобы вы меня за какое-нибудь исчадие ада приняли и попытались упрятать куда подальше, например, на дно Волхова… Или на сосну повыше. С камешком на шее или колом в груди – смотря, что у вас тут актуальнее… – Как раз перед отбытием сюда из 21 века, Дан успел просмотреть фильм о молдавском господаре – графе Дракуле. Очень, можно сказать, занимательное кино… – Не дождетесь! И, вообще, – успокаиваясь, подумал Дан, – нахрапистый, однако, тысяцкий… – И твердо ответил: – Так уж и не помню! Меня нашли…

– Мы знаем, где тебя нашли, – перебила Дана боярыня. И, вдруг, повернувшись к дверям, позвала: – Онфимий!

В дверь горницы, будто подслушивал, мгновенно вошел слегка прихрамывающий мужчина-блондин средних лет. В отличие от тысяцкого и сына боярыни, его борода и волосы не были заплетены в косы. Моргнув белесыми глазами и не смотря на Дана, Онфимий поставил на стол 2 глиняных жбана – корчагу и ендову. Оба сосуда были расписаны Даном.

– Тебя, ведь, Даном зовут? – уточнила боярыня. И, хотя Дан промолчал, боярыня продолжила: – По тому, как ты ходишь и как окинул нас взглядом, мне и без… – боярыня запнулась на секунду, а затем, словно ничего не произошло, сказала, – Василия ясно – ты воин.

– Значит, все-таки, Домаш постарался, – понял запинку Марфы Посадницы, Дан.

– Правда, тысяцкий утверждает, – обронила, вдруг, боярыня, – к мечу ты не привычен, но я в этом не слишком разбираюсь… Важно другое. Ты воин. И, пока ты лежал у Домаша, ты в бреду ругался не только по-словенски, но и по чужеземному…

– Надо же, – сам себе удивился Дан, – это как? Я в университете я только немецкий учил…

– Одет ты был чудно, и в церкви ведешь себя так, будто первый раз в православный храм попал, хотя обряды знаешь…

– Вот, тебе бабушка и юркнул в дверь, – занервничал Дан, – одежка на мне, конечно, была не средневековой… И там, в 21 веке, я в церковь больше на экскурсии ходил, чем… Блин, как выкручиваться?

– И тварей на горшках ты пишешь невиданных и диковинных… – Марфа внезапно замолчала. Потом произнесла: – Дмитрий говорит, – боярыня посмотрела на сидевшего по правую сторону от нее сына, – такое придумать нельзя, такое может написать лишь тот, кто сам видел этих зверей. А значит, – Дан напрягся, посадница смотрела прямо на него своими ястребиными глазами, – а значит, – с нажимом повторила боярыня, – это настоящие сцены из жизни настоящих зверей! – И боярыня ткнула пальцем в изображения львов, жирафа и обезьян на керамике.

– Дмитрий же охотник знатный, – добавила она, – по-пустому навета творить не будет.