Текст книги "Новые приключения в Стране Литературных Героев"
Автор книги: Станислав Рассадин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Извозчик. Подавать, что ли?
Подколесин. На Канавку, возле Семеновского мосту.
Извозчик. Да гривенник, без лишнего.
Подколесин. Давай! Пошел!
Шум отъезжающих дрожек.
Профессор. Что ж ты, Гена? Пока твоей смелости не видать. Все, как у Гоголя.
Гена. Погодите, сейчас не будет, как у Гоголя!
Увы, он прав, и гораздо больше, чем ему кажется и хочется.
Подколесин. Однако ж что я это делаю? Разве такое достойно порядочного человека? Да и невеста очень мила, правду сказать. Извозчик!
Извозчик. Чего изволите, барин?
Подколесин. Стой! Поворачивай назад!
Извозчик. Как же, барин, приказывали на Канавку!
Подколесин. Нет, давай к Пескам, в Мыльный переулок. К дому Купердягиной!
Снова шум бегущих дрожек.
Профессор. А, решился-таки повернуть по-своему?
Гена. Это что! Сейчас увидите, что будет!
Плач, женские голоса.
Агафья Тихоновна. Где он? Где? Воротить его, воротить Подколесина! Фекла Ивановна, да что ж ты за сваха такая, если жениха воротить не умеешь!
Фекла. Да, поди ты, вороти! Еще если бы в двери выбежал – ино дело, а уж коли жених да шмыгнул в окно – уж тут просто мое почтение.
Агафья. Ах! Беда моя! Что ж я теперь, горемычная, делать стану?
Фекла. Ты погоди-ка, не реви. Послушай. Ну, один убежал – беда невелика. Убежал – и пес с ним. А другие-то на что? Да прикажи ты мне, я тебе сейчас любого назад возверну, небось не гордые. Хочешь, Иван Павлыча, хочешь, Никанор Иваныча. А Жевакин-то Балтазар Балтазарыч, как ты ему давеча отказала, так ажник, бедняга, обмер. Так и стоит за дверьми. Желаешь, я его тебе представлю?
Агафья. Ну, давай хоть Жевакина. Не сидеть же еще двадцать семь лет в девках.
Фекла. И ладно! Эй, Балтазар Балтазарыч, а ну-ка иди сюда!.. Вот тебе твоя Агафья Тихоновна, владей. Совет вам да любовь!
Жевакин. Что вы говорите? Сударыня! Смею ли я надеяться?
Фекла. Смеешь, смеешь – ишь, как она на тебя глядит! Такому мужчине да не сметь? Сейчас под венец!
Жевакин. Да, да, под венец! Сударыня, как я счастлив иметь в вас подругу моего сердца! Позвольте мне поцеловать вас!
Агафья (жеманится). Ах, я уж, право, не знаю... Да уж бог с вами, целуйте...
Подколесин(подчиняясь причудливой фантазии нашего Гены, стремительно врывается). Что? Поцеловать? Как вы смеете, сударь, целовать мою невесту?
Жевакин. Позвольте, однако ж, – как это «вашу»? Агафья Тихоновна сейчас дала мне слово!
Подколесин. Вам сейчас, а мне давеча! Я первый получил ее согласие и прав своих не уступлю!
Жевакин. Но как же так? Сударыня, скажите ему сами!
Агафья. Ах, право, я ничего не знаю. Я слабая женщина. У меня голова кружится. Воды, воды!
Фекла. Это уж точно так. Наша сестра вся как есть слабая.
Жевакин. В таком случае, милостивый государь, пусть наш спор разрешит честный поединок. Как офицер, я не могу допустить, чтобы со мною обращались столь беспардонно.
Подколесин. Извольте, я к вашим услугам! Я, как нарочно, проезжал сейчас мимо оружейной лавки и купил пару пистолетов. Вот они – от самого Лепажа. Будьте любезны выбрать один.
Надо ли говорить, что Архип Архипович, наблюдая эту катавасию, с трудом удерживается от смеха?
Жевакин. Я выбираю этот. К барьеру, милостивый государь!
Подколесин. К барьеру! Стреляться с десяти шагов!
Агафья и Фекла. Ах! Ах! Они убьют друг друга! Ни одного не останется! На помощь!
Выстрел.
Жевакин(слабым голосом). Я умираю... Вы, сударыня, разбили мое сердце, а вы, сударь, прострелили его. Но я прощаю и благословляю вас. Будьте счастливы... Ах!
Подколесин. Умер. Бедняга... Но судьба того хотела. О, моя возлюбленная Агафья! Наконец-то я у ног твоих! С пламенем в груди прошу руки твоей! Если ты не увенчаешь постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. Мы удалимся под сень струй...
Агафья. Ах, я знала, что твой уход от меня лишь минутная превратность судьбы. Я все равно ждала тебя! Я верила тебе! (Запевает нечто неожиданное даже для Гены.)
Я ждала и верила,
Сердцу вопреки...
Подколесин (подхватывает).
Мы с тобой два берега
У одной реки!
Профессор(теперь-то он дал волю своему смеху). Ох, Гена, уморил!.. Вот так финал! Вот так сюжет! Прямо испанские страсти какие-то! А бедняга-то Жевакин – немного же он получил от того, что ты выполнил его просьбу!..
Гена (он слегка смущен и растерян, но храбрится). Да, с Жевакиным немножко нескладно получилось. Но зато видели, как я все закрутил!
Профессор. Что-о? И ты еще гордишься этой ахинеей?
Гена(обиженно ворчит). Ахинея... Вы всегда только и знаете, что ругаться. Я же не Гоголь все-таки...
Профессор. О, да!
Гена. А вот если бы сам Гоголь взял да что-нибудь такое придумал, тогда бы вы увидели, как здорово получилось бы!
Профессор(на этот раз очень серьезно). Нет, дружок. Тут бы и Гоголь оказался бессилен. А главное, ему бы такое и в голову не взбрело – именно потому, что он Гоголь... Вот ты все повторяешь: сюжет, сюжет! По-твоему, что же, чем больше событий понапихано в произведение, тем, значит, сюжет лучше?
Гена. А разве не так? Вот «Мертвые души» или «Ревизор»...
Профессор(не давая ему договорить). Дался тебе этот «Ревизор»! Да если на то пошло, на его первом представлении многие были просто поражены, что там нет, как они говорили, «интриги». А журналист Сенковский, писавший под псевдонимом барон Брамбеус...
Гена. А, я помню! Еще Хлестаков хвастается, что это вроде бы он и есть Брамбеус!
Профессор. Совершенно верно. Так вот, он советовал Гоголю для занимательности ввести в комедию еще одну барышню, заставить Хлестакова и в нее влюбиться, чтобы в «Ревизоре» было больше влюбленностей, страстей, приключений...
Гена. Глупость какая!
Профессор. Ага, видишь: глупость! Совершенно с тобой согласен. А навязывать «Женитьбе» совершенно не нужные этой комедии события, по-твоему, умно? Ведь в том-то и сила этого замечательного произведения, что в нем как бы ничего не происходит.
Гена. Какая ж тут сила?
Профессор. Мир, изображенный здесь Гоголем, смешон и страшен своей неподвижностью. В нем все еле движется, ползет, засыпает на ходу, как Подколесин, которого тебе вздумалось превратить в этакого гусара. Это сонное царство, царство духовной пустоты... Помнишь, в каком году происходит действие пьесы?
Гена. У Жевакина вроде получилось, что в 1825-м?.. Архип Архипыч! Это что же, значит, в том самом, когда декабристы восстали?
Профессор. Конечно. И именно к этому я веду. Давай немножко пофантазируем. Я думаю, не будет большой смелостью предположить, что в то время, как Агафья Тихоновна мечтает о женихе, Жевакин в который раз вспоминает о своей Сицилии, а Подколесин прыгает в окошко, – в это самое время на Сенатскую площадь собираются войска восставших... Как ты думаешь: сыграло бы это великое событие хоть самую крошечную роль в жизни персонажей «Женитьбы»? Заняло бы серьезное место в их умах?
Гена. Не знаю... А давайте у них у самих спросим!
Профессор. Отличная мысль!
И вот они вновь в обществе Подколесина, Агафьи Тихоновны, свахи Феклы и Жевакина, который, разумеется, ускользнул из-под неумелой власти Гены и жив-живехонек.
Прошу простить, что потревожил вас. Как сказал один из персонажей, находящийся с вами в некотором родстве, я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие. Увы, действительно очень неприятное. Сегодня в Санкт-Петербурге было разгромлено восстание против нового царя...
Подколесин. Разгромлено? И слава богу! Экие, право, наглецы... Однако ж, господа, вы могли и не беспокоить меня ради такого известия: я только-только уснул, да так сладко, и вот – извольте... Степан! Никого больше не пускать!
Фекла. И правда, батюшка, что это ты вздумал людей попусту тревожить? Мы тут с Агафьей Тихоновной как раз порешили приданое проверить: не приведи господи, мыши чего погрызли...
Агафья. Ну, будет тебе! Идем, Фекла Ивановна! Вон еще сколько не пересчитано да не пересмотрено!
Жевакин. Известие, о коем вы сообщили, милостивый государь, весьма и весьма прелюбопытное. Но должен сказать вам, что в мире случается кое-что и поинтереснее. Когда стояли мы с эскадрою в Сицилии, служил у нас мичман по фамилии, представьте себе, просто Дырка. Так вот, судари мои...
Гена. Да ну их, Архип Архипыч!
Наши герои снова в одиночестве.
Профессор. Лаконично сказано, Гена, но справедливо. Ну их!.. Да, как видишь, сонное царство даже не всколыхнулось. И если угодно, в том-то и гений Гоголя, что он выбрал для комедии «Женитьба» именно такой сюжет. Завершись она счастливой свадьбой, не соверши Подколесин своего нелепейшего прыжка в окно, возникни в жизни героев нечто незаурядное, интересное, романтическое, – разве удалось бы Гоголю так разоблачить эту жизнь?
Гена(сдаваясь или, вернее сказать, наконец понимая). Вообще-то, наверное, нет...
Профессор. Да не «наверное», а совершенно точно. Правила сюжетостроения чрезвычайно многообразны, и сюжет – это не просто череда внешних событий, а раскрытие характеров. Характеры в движении. Сюжет – возможность с наибольшей полнотой понять, что за люди автором изображены и почему они именно такие. Отчего, например, в жизни Подколесиных и Кочкаревых решительно всё, даже столь естественные вещи, как любовь и женитьба, приобретает дикие, нелепые формы? Вот Гоголь и ответил: потому что сама жизнь этих людей ненормальна. Пуста. Вернее, опустошена. Поэтому «Женитьба» с ее таким, казалось бы, нехитрым сюжетом сказала о современной действительности не менее насмешливую и жесткую правду, чем «Ревизор».
Гена(честно, за что ему надо отдать должное). Да, на этот раз вы меня победили.
Профессор. Очень жаль, если так. Я-то хотел тебя убедить...
МЯТЕЖ В ЦАРСТВЕ СТИХОТВОРСТВАВторое путешествие начинается точно так же, как первое: открывается дверь, входит Гена – и...
Гена. Архип Архипыч, здрасте! (Но профессор почему-то не откликается.) Архип Архипыч! Да это же я, Гена!.. (И снова молчание.) Чем это вы там так увлеклись?
Профессор. А, Геночка? Извини, зачитался... Представь себе, некий безымянный автор сочинил статью под названием: «Географическое описание о Царстве Стихотворства»...
Гена (очень подозрительно). О чем, о чем? Ну-ка, покажите! Ничего себе! Это что же, он, значит, нам с вами подражать решил? Ведь у нас в Стране Литературии тоже Царство Поэзии есть!
Профессор. Насколько я помню, у нас-то не Царство, а Республика Поэзия.
Гена. Какая разница? Все равно похоже!
Профессор. Вот это верно. И именно сходство меня так заинтересовало. Слушай, что здесь написано: «Царство Стихотворства окружается с северной стороны Океаном Наук и омывается двумя славными реками, из которых одна именуется Рифмою, а другая Рассуждением. На границах сего Царства стоит Подражание, провинция весьма обширная, но бесплодная...»
Гена. А уж это-то ваш безымянный у нас просто спер!
Профессор. Гена, Гена! Выбирай выражения!
Гена. Ну... позаимствовал. Вот хитрюга! У нас Провинция Эпигония есть, а он чуть-чуть переделал – и пожалуйста: Провинция Подражание! Хорош! Это ему еще повезло, что он догадался свое имя скрыть, а то бы я ему показал!
Профессор. Положим, это как раз было бы затруднительно. Ты глянь на журнал, где напечатана эта статья.
Гена. Давайте... Ух, какой зачитанный, того и гляди рассыплется. И название почти стерлось... Что тут написано? «У-е-ди-нен-ный пошехонец»... (Смеется.) Вот так названьице! Где ж это такое чудо издали?
Профессор. В Ярославле. Но любопытнее, по-моему, не где, а когда.
Гена. «1786 год»... Ну и ну! Это что же? Двести лет назад?
Профессор. Совершенно верно. Замечательно, правда?
Гена. Чего ж тут замечательного? Совсем наоборот... (Он очень разочарован.) А я-то думал... Понимаете, я ведь всем нашим ребятам говорю, что мы с вами это самое Царство Стихотворства, ну, то есть Республику Поэзию, первыми придумали. Как и все остальное. А, оказывается, оно вон уже сколько времени существует. Только называлось по-другому. Выходит, я зря хвастался?
Профессор. Чудак! Нашел чем огорчаться! Да ведь в том-то и дело, что мы с тобой не придумали эту область Страны Литературных Героев. Как не придумали Королевство Плаща и Шпаги, Великое Царство Смеха, Город Чудаков... Мы их открыли – понимаешь разницу?
Гена. Как же это открыли, когда вон двести лет назад уже...
Профессор(не дослушав его). Да, да! То, что там до нас уже кто-то побывал, это еще одно подтверждение, что все эти земли существуют на самом деле. И могло ли быть иначе? Ну, сам подумай, если бы они существовали только в нашем воображении, разве могли бы мы по ним путешествовать?
Гена(эта простая мысль, как видно, его утешила). Вообще-то, да... Я об этом как-то не подумал;
Профессор. То-то и оно! Эх, ты, первооткрыватель, то есть, нет, первопридумыватель! Вот слово – и не выговоришь... Кстати, Гена, а не кажется ли тебе, что наш «Уединенный пошехонец» подал нам добрый совет? Мы ведь давненько не захаживали на территорию Республики Поэзии. Может, махнем?
Гена. А что? Это мысль!
Профессор. Отлично. Только куда именно? Республика-то велика!
Гена. Хорошо бы в какую-нибудь поэму попасть, чтоб подлиннее была и чтоб в ней много чего-нибудь происходило. Лучше – чего-нибудь необыкновенного. Лермонтовский «Демон», например, – чем плохо?
Профессор. Не только неплохо, но просто замечательно... Только знаешь ли... гм... не сложно ли это для тебя будет с непривычки?
Гена. Это почему же с непривычки? Что ж, я стихи, что ли, читать не умею?
Профессор. Как знать, как знать... Ладно, не обижайся. Отправимся в поэзию Лермонтова, однако сперва все-таки не в «Демона». Начнем для разведки с одного очень известного стихотворения, с такого, которое всякий знает наизусть...
Сказано – сделано. Правда, там, где очутились наши герои, ничто и не напоминает о поэзии. Слышен занудный голос учителя и полусонный шелест класса.
Учитель. Господа! Тише! Еще тише! Постников Иван, потрудитесь не толкать локтем Голикова Алексея! Мозгов Николай, потрудитесь не смотреть в окно! Иванов Павел, если вы и далее будете разговаривать, после классов пойдете в карцер!..
Гена. Мы что, Архип Архипыч, не туда попали? Это же просто обыкновенная старая гимназия!
Профессор. Да. В данном случае та, которую смешно и сердито изобразил писатель Влас Дорошевич, – он был, да будет тебе известно, очень знаменит в начале нашего века. И ты прав: по его мнению, действительно самая обыкновенная. Заурядная.
Гена. Но Лермонтов-то тут при чем?
Профессор. Видишь ли, в этом произведении Дорошевича как раз читают или, вернее, мусолят стихи. Правда, не лермонтовские, но уж эту частность мы с тобой в состоянии исправить.
Учитель. Тише, господа! Мозгов Николай! Что вам было задано на дом?
Мозгов (у него басистый голос завзятого второгодника). Нам... Это... Ну, это... (Шепотом, который у него плохо получается.) Подскажи, а то отлуплю!
Учитель. Голиков Алексей! Если вы будете подсказывать Мозгову Николаю, останетесь без обеда! Ну-с! Я слушаю.
Мозгов(запинается). Нам... Это... Нам был задан разбор стиха Мэ. Ю. Лермонтова «Парус»...
Учитель. Так, потрудитесь разобрать, Мозгов Николай! Что хотел сказать поэт стихотворением «Парус»? (Молчание.) Ну! Мозгов Николай? Что – хотел – сказать – поэт?
Мозгов. У меня мамаша больна.
Учитель. Что такое?
Мозгов. У меня мамаша больна. Я, Петр Петрович, не знаю, что хотел сказать поэт. Я не мог приготовить.
Учитель. У Мозгова Николая мамаша всегда бывает больна, когда Мозгов Николай не знает урока. У Мозгова Николая очень удобная мамаша. (Класс подобострастно хихикает.) В следующий раз я поставлю Мозгову Николаю единицу. Голиков Алексей! Что хотел сказать поэт стихотворением «Парус»?
Голиков. Не знаю, Петр Петрович. У-у!.. (Хнычет.)
Учитель. Голиков Алексей не знает. В таком случае Голиков Николай. (Молчание.) Так-с! Голиков Алексей и Голиков Николай никогда ничего не знают. Постников Иван!
Постников (пискляво). У меня, Петр Петрович, нога болит!
Учитель. При чем же тут поэт?
Постников. Я не могу, Петр Петрович, стоять.
Учитель. Отвечайте в таком случае сидя. Ну-с? (И опять молчание.) Постников Иван и сидя не знает, что хотел сказать поэт. В таком случае Иванов Павел!
Иванов. Позвольте выйти!
Учитель. Иванов Павел хочет выйти! Иванов Павел выйдет у меня до конца уроков!
Гена(очень тихо). Ну и учитель, правда, Архип Архипыч? Один язык чего стоит. Прямо как будто не по-русски разговаривает.
Профессор(тоже шепотом). Это ты попал в самую точку, Геночка! Влас Михайлович Дорошевич так прямо и написал, что уроки, дескать, в русских гимназиях идут на каком-то индейском языке. Знаешь, как говорили в приключенческих романах какие-нибудь предводители команчей? «Бледнолицый брат мой – собака. Язык бледнолицего брата моего лжет. Я сниму скальп с бледнолицего брата моего!»...
Гена(смеется, позабыв осторожность). И правда похоже!
Учитель. Потрудитесь прекратить смех! Ну? Кто знает, что хотел сказать поэт?
Раздается угодливый и нерешительный голосок типичного зубрилы.
Зубрила. Можно мне, Петр Петрович?
Учитель. Ага! Патрикеев Клавдий знает. Пусть Патрикеев Клавдий объяснит нам, что хотел сказать поэт!
Патрикеев. Он... Поэт... Хотел... Хотел...
Учитель. Почему же Патрикеев Клавдий не говорит, если он знает?
Патрикеев(струсив). В стихотворении «Парус»... В стихотворении «Белеет парус одинокий»... В этом стихотворении поэт, видимо, хотел сказать... что парус... вообще... белеет...
Класс злорадно хихикает: подхалимов и тогда не жаловали.
(Готов расплакаться.) Прикажите им, чтобы они не смеялись! Тут вовсе нечему смеяться!.. (Старается приободриться.) Поэт хотел сказать, что парус... вообще белеет в тумане моря голубом... и что он вообще просит бури...
Учитель. Не то! Пусть Патрикеев Клавдий сядет и никогда не вызывается отвечать, когда не знает! (Класс злорадствует.) Ну? Никто не знает, что хотел сказать поэт стихотворением «Парус»? Как же так? Ведь это очень просто!.. Ну, хорошо. Слушайте внимательно. (Начинает, расхаживая по классу, объяснять казенным, унылым, мерным голосом.) Итак! Изображая в своем бессмертном стихотворении некий парус одинокий, поэт задает вышепоименованному парусу два весьма и весьма существенных вопроса. Из коих первый: «Что ищет он в стране далекой?» А второй... Постников Иван! Какой второй вопрос задает парусу поэт?
Постников(пищит). «Что кинул он в краю родном?», Петр Петрович.
Учитель. Правильно! И на оба эти вопроса сей злополучный парус не в состоянии дать ответа. Ибо вместо того, чтобы...
Патрикеев. Петр Петрович, пожалуйста, помедленнее! Я записывать не успеваю.
Учитель. Надо понимать! Да! Понимать, а не записывать!.. Ибо, говорю я, вместо того, чтобы мирно и добронамеренно блаженствовать в покойной и тихой гавани, означенный парус позволяет себе искать бурю, как будто, как иронически выражается поэт, в бурях есть покой!
Гена. Архип Архипыч, да что ж это он на Лермонтова наговаривает? Честное слово, я не выдержу!
Учитель. Да! А поелику всем и каждому ясно, что в бурях покоя ни в коем случае быть не может, то, таким образом, поэт сурово, но справедливо осуждает данный парус как злонамеренного бездельника, каковой вместо того, чтобы добросовестно трудиться, исполняя обязанности, возложенные на него флотом и адмиралом, коих следует понимать как порядочное общество и самого государя императора, уклоняется от оных и мятежно и безрассудно пускается в плавание, не имеющее никаких положительных целей. Из этого наглядного примера...
Патрикеев(жалобно). Петр Петрович! Я опять не успеваю. Как вы сказали? «Злонамеренного бездельника»?
Учитель. Да! Бездельника! Из этого наглядного примера, говорю я, мы можем сделать не менее наглядный вывод о пользе труда и вреде безделья. Возьмем пример из древнего мира. Знаменитый оратор Демосфен, будучи от природы косноязычен и обладая физическими недостатками, непрестанным трудом не только избавился от этих недостатков, но и...
Гена. Нет, Архип Архипыч, вы как хотите, а я больше не могу!.. Послушайте! Как вас?.. Петр Петрович! Что ж это вы из Лермонтова какого-то человека в футляре сделали? Да ничего подобного он и не думал говорить!
Учитель. Эт-то что такое? Как попал сюда этот наглый мальчишка? Новопринятый? Тогда почему он не в гимназической форме? Патрикеев Клавдий! Потрудитесь пригласить сюда господина директора!
Профессор. Не надо директора. Сядь, мальчик... Я сейчас все объясню. Видите ли, уважаемый Петр Петрович, мы позволили себе без вашего разрешения проникнуть на урок только потому, что хотим проверить...
Учитель(его тон меняется до полной неузнаваемости). Как-с? Проверить? То есть – проинспектировать?
Профессор. Д-да... Пожалуй, можно сказать и так...
Учитель. Ах! Стало быть, слухи о назначении нового инспектора не ложны? Прошу великодушно простить меня! С этими озорниками, хе-хе, знаете ли, просто голова кругом. Родную матушку не признаешь... Извольте присесть, господин инспектор! Вот сюда-с, здесь покойнее. А вас, молодой человек, я со всей охотой выслушаю. Кажется, вы намеревались изъяснить, что хотел сказать поэт стихотворением «Парус»?
Гена. Вот именно! Намеревался!
Учитель. Прошу-с!
Гена. Ну, ладно. Только, чур, не обижаться. Потому что я с вами, ну, совершенно не согласен!
Среди гимназистов ропот. Подхалимов здесь не любят, но и к выскочкам не милостивы.
Голоса. Тоже – умный нашелся!.. Знает, что хотел сказать поэт! Да этого никто, кроме Петра Петровича, не знает!..
Учитель. Тише, тише, господа! Что о нас подумает господин инспектор? Развивайте вашу мысль, молодой человек!
Гена. А чего ее развивать? Она и так ясная. Лермонтову этот парус очень даже нравится. Он в его образе таких людей показал, которые покоя не любят. Которым буря больше подходит. Которые опасности не боятся!.. Он, если хотите знать, в этом стихотворении выступает не против паруса, а против... против... ну, как сказать? Против мещан тогдашних! Которые тело жирное в утесах прячут... Правда, это из других стихов, но все равно.
Учитель(с почтительностью). Это все?
Гена. Да! Все! А теперь можете мне хоть единицу с минусом ставить. Мне правда дороже!
Учитель. Что вы? Помилуйте! Зачем же единицу? Напротив! Я с величайшей радостью ставлю вам пять... нет, пять с двумя... нет, с тремя плюсами! Вы это вполне, вполне заслужили!.. Ну-с, господа гимназисты? Слышали? Прошу к завтрашнему всех заучить то, что говорил этот молодой человек. Ибо поэт хотел сказать своим стихотворением «Парус», что всем нам надлежит, подобно упомянутому парусу, который столь бестрепетно ищет бури, никоим образом не уклоняться от опасности, дабы наилучшим образом исполнить свой долг, возложенный на нас обществом и государем императором... Нет, лучше запишите. Ибо это скрижаль! Диктую: «Поэт хо-тел ска-зать своим сти-хо-тво-ре-ни-ем...»
Гимназисты(послушным хором). «Поэт хо-тел сказать своим сти-хо-тво-ре-ни-ем...»
И на этом мы с ними прощаемся.
Профессор(с насмешкой, которую мы с вами, в отличие от Гены, уловили). А ты у нас, Геночка, оказывается настоящий мятежник! Не хуже лермонтовского паруса!
Гена (с напускной скромностью; он так упоен своей победой, что готов быть даже великодушным). Да ладно вам, Архип Архипыч! Но вас-то он как испугался! Даже пятерку с перепугу мне поставил! Только все равно ничегошеньки не понял в том, что я ему объяснял. (Смеется.)
Профессор. Нет, я думаю, дело тут не в испуге. И понял он тебя преотличнейшим образом. Даже за своего сторонника принял.
Гена. Меня? Да вы что? Какой же я ему сторонник, когда я все наоборот говорил?
Профессор. Ты в этом уверен?
Гена. А то нет! Он ведь – слыхали? – что про парус сказал? Что Лермонтов, мол, его осуждает. Как бездельника. А я говорю: ничего подобного, не осуждает, а сочувствует! А если кого и осуждает, то как раз всяких там мещан, которые в сторонке отсиживаться любят. Что ж, по-вашему, это одно и то же?
Профессор. Да нет, кое-какая разница есть. Но, увы, то главное, в чем ты и этот самый Петр Петрович совпали, куда важнее ваших мелких разногласий. Так что твой мятеж провалился.
Гена (недоверчиво). Вы это что, серьезно?
Профессор. Серьезнее не бывает. Понимаешь, вы оба – оба! – смотрите на стихи как на нечто написанное только ради того, чтобы примитивно доказать плоскую пропись. Ту или иную – не так уж важно, какую именно. А настоящая поэзия рождается иначе. И в каждом стихотворении выражается вся душа поэта...
Гена(мстительно, потому что ему очень хочется не сдавать позиций или по крайней мере взять реванш). Так уж прямо и вся?
Профессор(кротко). Не лови меня на слове, Гена!.. Пусть не вся – ибо душа великого поэта неисчерпаема, – но в стихах непременно должно быть что-то очень важное для этой души, что-то очень для нее характерное. Как и в стихотворении «Белеет парус одинокий». Ведь в нем, написанном поэтом, которому тогда еще и восемнадцати не исполнилось, уже проявился его чрезвычайно сложный характер. Сказалась едва ли не главная черта...
Гена. Это в таком-то маленьком стихотворении?
Профессор. Представь себе! И больше того: даже не в стихотворении, а всего в двух словах... Да, не удивляйся. В словах: «как будто»... «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой!»
Гена. Ну, Архип Архипыч, привет вам от Петра Петровича! Это же он на эти два слова как сел, так и слезть не мог. (Очень похоже передразнивая.) «Как будто, как иронически выражается поэт, в бурях есть покой. А поелику всем и каждому ясно, что его там не может быть».
Профессор. Ну и что? Разумеется, Петр Петрович глупость сморозил, но ведь это и в самом деле очень странно звучит. В бурях действительно не может быть покоя, с чего ж тогда Лермонтову вздумалось произнести это «как будто»? Подумай! Зачем говорить то, что и так всем очевидно?
Гена. Ну... Откуда я знаю?
Профессор. Хорошо. Зайдем с другой стороны. Стихотворение под названием «Парус» Лермонтов написал 2 сентября 1832 года. А всего несколькими днями раньше, в августе того же года, сочинил другие стихи. Между прочим, с довольно похожим названием – «Челнок». И в этом стихотворении идет речь о челноке, разбитом той самой бурей, которой... которой... Ну же, Геночка!
Гена(догадавшись наконец). А! Который парус просит?
Профессор. Молодец! Начинаешь понимать, в чем дело... И об этом разбитом суденышке сказано так:
«Никто ему не вверит боле
Себя иль ноши дорогой;
Он не годится – и на воле!
Погиб – и дан ему покой!..»
Узнаёшь?
Гена. А что я тут должен узнать?
Профессор (раздосадованно). Экий ты! Опять понятливость утратил! Да ты вслушайся: «Погиб – и дан ему покой!..» Вот же он, этот самый «покой», который всего лишь «как будто» есть в буре! Понимаешь, как звучит рядом с этим строка из «Паруса»: «Как будто в бурях есть покой»? Трагически звучит! Как предостережение о гибели!
Гена (ворчливо). Подумаешь! Мало ли что рядом с чем звучит!
Профессор. Напрасно ворчишь! Во-первых, стихотворение «Челнок» очень близко к «Парусу» и по теме, и по времени, когда они были написаны, а стало быть, и по чувствам, которые обуревали Лермонтова именно в эти считанные дни. Во-вторых, чтобы лучше понять то или иное стихотворение, порою не вредно обратиться за разгадкой к другим стихам того же поэта. А в-третьих... В-третьих, Геночка, потому-то я и вспомнил это соседнее стихотворение, «Челнок», что ты упорно не хочешь как следует прочитать сам по себе лермонтовский «Парус»... Или просто не можешь?
Гена(обидчиво). Издеваетесь, да? По-вашему, я неграмотный?
Профессор. Да что ты? Я вновь серьезен, как никогда. Уметь просто читать, то есть складывать буквы в слова, и уметь читать стихи – это совсем не одно и то же... А впрочем, не только одни стихи. Умение, искусство читать – да, да, не делай таких больших глаз, именно искусство, – оно, ох, какое непростое. Может быть, каждый из нас всю жизнь постигает его. Всю жизнь учится читать... Однако я отвлекся. Надеюсь, ты обратил внимание, что «Челнок», стихотворение с трагическим финалом, написано чуть раньше «Паруса»?
Гена. Ну, обратил. И что?
Профессор. А то, что, значит, Лермонтов уже заранее видит возможный – да и просто неизбежный – конец своего паруса, так отчаянно рванувшегося к опасности. И все-таки избирает – для паруса, а главное, для себя самого – именно такой путь. Представляешь? Человеку всего неполных восемнадцать. Он почти мальчик. Но у него, в отличие от многих других поэтов, нет никаких утешительных иллюзий. Он все видит трезво и горько. Видит, но не сворачивает со своего пути. И готов платить за минуты полной жизни, борьбы и бури даже смертью...
