Текст книги "Правила для радикалов (ЛП)"

Автор книги: Сол Алински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Жизнь и то, как вы её проживаете, – это история о средствах и целях. Цель – это то, чего вы хотите, а средства – это то, как вы этого добиваетесь. Когда мы думаем о социальных изменениях, возникает вопрос о средствах и целях.

Человек действия рассматривает вопрос о средствах и целях в прагматических и стратегических терминах. У него нет других вопросов; он думает только о своих реальных ресурсах и возможности различных вариантов действий.

Он спрашивает о целях только то, достижимы ли они и стоят ли они затрат; о средствах – только то, будут ли они работать. Сказать, что порочные средства порочат цели, значит поверить в непорочное зачатие целей и принципов.

Реальность – порочная и кровавая арена. Жизнь – это процесс развращения, начиная с того момента, когда ребёнок учится использовать свою мать против отца в политическом вопросе своего отхода ко сну; тот, кто боится развращения, боится жизни.

Практичный революционер поймёт слова Гёте «совесть – это добродетель наблюдателей, а не агентов действия»; действуя, человек не всегда может позволить себе роскошь принять решение, соответствующее как его совести, так и благу человечества.

Выбор всегда должен быть в пользу последнего. Действие направлено на спасение масс, а не на личное спасение индивидуума. Тот, кто жертвует общественным благом ради своей личной совести, имеет своеобразное представление о «личном спасении»; он недостаточно заботится о людях, чтобы быть «безнравственным» ради них.

Люди создают массу дискуссий и литературы по этике средств и целей, которые за редким исключением отличаются своей стерильностью, они редко пишут о своём собственном опыте в вечной борьбе жизни и перемен.

Более того, им чужды тяготы и проблемы, связанные с оперативной ответственностью и постоянным давлением, требующим немедленного принятия решений.

Они горячо убеждены в мистической объективности, где страсти вызывают подозрение.

Они предполагают несуществующую ситуацию, в которой люди беспристрастно и разумно рисуют и придумывают средства и цели, как будто изучают навигационную карту на земле.

Их можно распознать по одному из двух словесных штампов: «Мы согласны с целями, но не со средствами», – или: «Сейчас не время».

Моралисты в вопросе целей и средств или «нехочухи» всегда якобы без всяких средств достигают своих целей.

Моралистам, вечно одержимым этичностью средств, используемых неимущими против имущих, стоило бы подумать, какую политическую позицию они занимают.

На самом деле они являются пассивными, но реальными союзниками имущих. Именно на них ссылался Жак Маритен в своём высказывании: «Страх запачкаться, войдя в контекст истории, – это не добродетель, а способ избежать добродетели».

Эти «нехочухи» были теми, кто решил не бороться с нацистами единственным способом, которым с ними можно было бороться; они были теми, кто зашторивал окна, чтобы закрыть глаза на позорное зрелище, когда евреев и политических заключённых тащили по улицам; они были теми, кто втайне сожалел о творившемся ужасе – и ничего не делал.

Это самое дно аморальности.

Самое неэтичное средство – не использовать никаких средств.

Именно этот тип людей так горячо и воинственно спекулировал в по классически идеалистических дебатах в старой Лиге Наций об этических различиях между оборонительным и наступательным оружием.

Их страх действия заставляет их прятаться в этике, настолько оторванной от политики жизни, что она может быть применима только к ангелам, но не к людям.

В суждениях нужно брать за стандарт «зачем» и «почему» жизни, как она есть, реальный мир, а не на нашу желанную фантазию о мире, каким он должен быть.

Я представляю здесь ряд правил относительно этики средств и целей: во-первых, что озабоченность человека этикой средств и целей варьирует в обратной зависимости к его личной заинтересованности в этом вопросе.

Когда нас это не касается напрямую, наша нравственность бьёт ключом; как сказал Ларошфуко: «У всех нас хватает сил перенести несчастья других».

Этому правилу сопутствует параллельное правило, согласно которому озабоченность этикой средств и целей меняется обратно пропорционально удалённости от места конфликта.

Второе правило этики средств и целей заключается в том, что суждение об этике средств зависит от политической позиции тех, кто выступает судьёй.

Если вы активно выступали против нацистской оккупации и присоединились к подпольному Сопротивлению, то вы прибегнули к таким средствам, как убийства, террор, уничтожение имущества, взрывы туннелей и поездов, похищения людей и готовность пожертвовать невинными заложниками ради цели победы над нацистами.

Те, кто выступал против нацистских завоевателей, считали Сопротивление тайной армией самоотверженных, патриотичных идеалистов, отважных сверх всякой меры и готовых пожертвовать жизнью ради своих моральных убеждений.

Однако для властей-оккупантов эти люди были преступниками и террористами, убийцами, диверсантами, наёмными убийцами, которые считали, что цель оправдывает средства, и были абсолютно лишены этики в соответствии с мистическими «правилами войны».

Любые внешние оккупанты будут осуждать с точки зрения этики своих противников.

Однако в данном противоборстве и героев не интересует ни одна ценность, кроме победы. Это вопрос жизни и смерти.

Для нас Декларация независимости – документ замечательный и гарант человеческих прав.

В то же время, британцам она печально известна своим обманом путём замалчивания.

В Декларации независимости, в Исковом акте, указывающем на оправданность революции, были перечислены все несправедливости, в которых, по мнению колонистов, была виновна Англия, но не было названо никаких выгод, которые несло её правление.

Не было ни строчки про продовольствие, которое колонии получали от Британской империи в голодное время, про лекарства во времена вспышек болезней, солдат во время войны с индейцами и другими их врагами и ещё немало другой прямой и косвенной поддержки для выживания колонии.

Также не было отмечено всё растущее число союзников и друзей колонистов в британской Палате общин и то, что можно было надеяться на скорое создание законодательства, которое исправило бы несправедливости, которые терпели колонии.

Джефферсон, Франклин и прочие были людьми чести, но они знали, что Декларация независимости была призывом к войне.

Они также знали, что перечень многих вполне конструктивных преимуществ Британской империи для колонистов настолько слабо иллюстрировал безотлагательную необходимость взяться за оружие для Революции, что это было бы поражением от своей же руки.

Результатом вполне мог стать документ, заявляющий, что чаша весов справедливости по крайней мере на шестьдесят процентов перевешивала в нашу сторону и только на сорок процентов в их сторону; и что из-за этой двадцатипроцентной разницы нас ждёт революция.

Ожидать, что мужчина бросит жену, детей, дом, оставит свой урожай в поле, возьмёт ружьё и вступит в Революционную армию ради перевеса в двадцать процентов в балансе справедливости для человека, – значит противоречить здравому смыслу.

Декларация независимости как объявление войны должна была быть тем, чем она и была, – подтверждением справедливости дела колонистов на все сто процентов и стопроцентным осуждением действий британского правительства как злого и несправедливого.

Наше дело – блистательная справедливость, союз с ангелами; их дело – зло, союз с дьяволом; ни в одной войне ни враг, ни общее дело никогда не были выставлены серыми.

Таким образом, с одной точки зрения, замалчивание было оправданным, с другой – это был преднамеренный обман.

История состоит из «моральных» суждений, основанных на политике. Мы осуждали принятие Лениным денег от немцев в 1917 году, но тактично молчали, в то время как наш полковник Уильям Б. Томпсон в том же году пожертвовал миллион долларов противникам большевиков в России.

Будучи союзниками советов во Второй мировой войне, мы восхваляли и приветствовали коммунистическую партизанскую тактику, когда русские использовали её против нацистов во время их вторжения в Советский Союз; мы осуждаем ту же тактику, когда она используется коммунистическими силами в разных частях мира против нас.

Методы противника, которые он использует против нас, всегда аморальны, а наши средства всегда этичны и основаны на самых высоких человеческих ценностях. Джордж Бернард Шоу в романе «Человек и сверхчеловек» указал на различия в этических определениях в зависимости от того, на какой позиции вы находитесь.

Мендоса сказал Таннеру: «Я разбойник; я живу тем, что граблю богатых». Таннер ответил: «Я джентльмен; я живу тем, что граблю бедных. Пожмём друг другу руки».

Третье правило этики средств и целей заключается в том, что на войне цель оправдывает практически любые средства. Соглашения о Женевских конвенциях обращения с пленными или применении ядерного оружия соблюдаются только потому, что противник или его потенциальные союзники могут нанести ответный удар.

Замечания Уинстона Черчилля своему личному секретарю за несколько часов до вторжения нацистов в Советский Союз наглядно продемонстрировали политику средств и целей в войне.

Узнав, что такой поворот событий неизбежен, секретарь поинтересовался, как Черчилль, ведущий британский антикоммунист, может примириться с тем, что он находится на одной стороне с Советами.

И не будет ли Черчиллю неловко и трудно просить своё правительство поддержать коммунистов? Ответ Черчилля был чётким и однозначным: «Вовсе нет.

У меня только одна цель – уничтожение Гитлера, и тем самым моя жизнь значительно облегчается. Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы, по крайней мере, благосклонно отозвался о Дьяволе в Палате общин».

Во время Гражданской войны президент Линкольн без колебаний приостановил право на habeas corpus и проигнорировал указание главного судьи США.

И снова, когда Линкольн убедился в необходимости военных комиссий для суда над гражданскими лицами, он отмахнулся от незаконности этого действия, заявив, что оно «необходимо в интересах общественной безопасности».

Он считал, что гражданские суды бессильны справиться с повстанческой деятельностью гражданских лиц.

«Должен ли я расстрелять простодушного солдата, который дезертирует, и не трогать при этом и волоска хитрого агитатора, который склоняет его к дезертирству…»

Четвёртое правило этики целей и средств заключается в том, что суждение должно выноситься в контексте времени, в котором происходило действие, а не с какой-либо другой хронологической точки зрения.

Бостонская резня является тому примером. «Однако одних британских зверств было недостаточно, чтобы убедить народ в том, что в ночь на 5 марта было совершено убийство: было предсмертное признание Патрика Карра, что нападавшими были горожане и что солдаты стреляли в целях самозащиты.

Этот нежданный отказ от своих слов одного из мучеников, овеянных духом святости при смерти, которым их окутал Сэм Адамс, вызвал волну тревоги в рядах патриотов.

Но Адамс разрушил свидетельство Карра в глазах всех благочестивых жителей Новой Англии, указав, что он был ирландским „папистом“, который, вероятно, умер в исповедании Римско-католической церкви.

После того как Сэм Адамс вот так покончил с Патриком Карром, даже тори не осмеливались цитировать его, чтобы доказать, что бостонцы ответственны за Резню» (см. прим. 8).

Для британцев это было ложным, гнусным использованием фанатизма и аморальных средств, характерных Революционерам, или Сынам Свободы.

Для Сынов Свободы и патриотов поступок Сэма Адамса был блестящей стратегией и Божьим спасением.

Сегодня мы могли бы вспомнить и оценить поступок Адамса в том же свете, что и британцы, но помните, что сегодня мы не поборники революциии против Британской империи.

Стандарты этики должны быть гибкими и рястяжимыми относительно времени.

В политике этику целей и средств можно понимать в соответствии с предложенными здесь правилами.

История состоит почти из одних тому примеров, таких как наша позиция в отношении свободы открытого моря в 1812 и 1917 годах, которая плохо вяжется с нашей блокадой Кубы в 1962 году, или наш союз в 1942 году с Советским Союзом против Германии, Японии и Италии и смена расстановки сил на противоположную менее чем за десятилетие.

Линкольн приостановил действие habeas corpus, пренебрёг указанием главного судьи Соединённых Штатов и незаконно использовал военные комиссии для суда над гражданскими лицами, и всё это сделал тот же человек, который пятнадцатью годами ранее сказал в Спрингфилде: «Пусть меня не поймут так, будто я говорю, что не существует плохих законов, или что не могут возникнуть споры, для устранения которых не были приняты правовые нормы.

Такого я сказать не хотел.

Но я хочу сказать, что, хотя плохие законы, если они существуют, должны быть отменены, то всё же, пока они остаются в силе, для назидания их следует блюсти как религию».

Это был тот самый Линкольн, который за несколько лет до подписания Прокламации об освобождении рабов заявил в своей Первой инаугурационной речи: «Я цитирую одну из тех речей, когда я заявил, что у меня нет цели, прямо или косвенно, вмешиваться в институт рабства в тех штатах, где он существует.

Я считаю, что у меня нет законного права делать это, и у меня нет никакого желания делать это. Те, кто выдвинул и избрал меня, сделали это с полным осознанием того, что я сделал это и многие подобные заявления и никогда от них не отказывался».

Те, кто критиковал бы этику смены позиций Линкольном, имеют странно нереальную картину статичного неизменного мира, где каждый остаётся твёрдым и приверженным определённым так называемым принципам или позициям.

В человеческой жизни постоянство не является добродетелью. Быть постоянным означает, согласно Оксфордскому универсальному словарю, «стоять на месте или не двигаться». Люди должны меняться в ногу со временем или умереть.

Изменение политических взглядов Джефферсона, когда он стал президентом, имеет отношение к этому вопросу.

Джефферсон постоянно нападал на президента Вашингтона за то, что тот использовал национальные интересы в качестве отправной точки для принятия всех решений.

Джефферсон осуждал Вашингтона как узколобого и эгоистичного и утверждал, что решения должны приниматься на основе мировых интересов, чтобы способствовать распространению идей Американской революции; что приверженность Вашингтона критериям национального эгоизма была предательством Американской революции.

Однако с того момента, когда Джефферсон занял пост президента США, каждое его решение было продиктовано национальными интересами.

Эта история из другого века имеет параллели в нашем и любом другом веке.

Пятое правило этики средств и целей заключается в том, что забота об этике возрастает с увеличением количества доступных средств, и наоборот.

Для человека действия первый критерий в определении, какие средства ему использовать, – понять, какие средства у него есть.

Рассмотрение и выбор доступных средств проходит на прямо утилитарной основе – сработает ли? Моральные вопросы могут возникнуть, когда человек выбирает между одинаково эффективными альтернативными средствами.

Но если у человека нет роскоши выбора, и он располагает только одним средством, то этический вопрос никогда не возникнет; автоматически единственное средство наделяется духом морали.

Его защита – в возгласе: «А что ещё я мог сделать?» И наоборот, надёжная позиция, когда у человека есть выбор из нескольких эффективных и мощных средств, всегда рождает ту этическую озабоченность и спокойствие совести, которые Марк Твен так восхитительно описал: «Спокойная уверенность христианина с четырьмя тузами».

Для меня этика – значит сделать так, как будет лучше большинству.

Во время конфликта с крупной корпорацией я столкнулся с угрозой публикации фотографии регистрации в мотеле «Мистер и миссис» и фотографий моей девушки и меня.

Я сказал: «Да пожалуйста, отправляйте их прессе. По-моему, она красотка, а я никогда и не утверждал, что дал обет безбрачия. Вперёд!» На этом угрозы закончились.

Почти сразу после этого разговора один из мелких управленцев корпорации встретился со мной.

Оказалось, он втайне принял нашу сторону.

Указывая на свой портфель, он сказал: «Здесь предостаточно доказательств, что такой-то и такой-то [во главе моих противников] предпочитает не девочек, а мальчиков».

Я сказал: «Спасибо, но не нужно.

Такую борьбу я не веду.

Не хочу это видеть. До свидания».

Он возразил: «Но они же пытались шантажировать вас этой девушкой».

Я ответил: «Если они так поступают, это ещё не значит, что нужно и мне.

Мне неприятно и тошно втягивать в эту грязь личную жизнь человека». Он ушёл.

Я поступил благородно; но реши я, что мы бы не победили иначе, то я бы без колебания использовал возможность. Какой был бы у меня выбор?

Втягивать себя в праведные «моральные» терзания, говорить: «Я лучше проиграю, чем запятнаю свои принципы», – и отправиться домой этическим девственником?

Было бы слишком большой трагедией, если бы сорок тысяч бедных проиграли тогда свою войну против безысходности и отчаяния.

То, что их положение даже ухудшилось из-за мстительности корпорации, тоже ужасно и прискорбно, но такова жизнь.

В конце концов, нужно помнить о средствах и целях.

Да, у меня могут возникнуть проблемы со сном, потому что требуется время, чтобы спрятать эти большие, ангельские, нравственные крылья под одеяло.

Для меня такое было бы полной безнравственностью.

Шестое правило этики средств и целей гласит: чем менее важна желаемая цель, тем больше можно позволить себе заниматься этической оценкой средств.

Седьмое правило этики средств и целей заключается в том, что в целом успех или неудача являются могущественной детерминантой этики.

Суждение истории в значительной степени опирается на результат успеха или неудачи; оно определяет разницу между предателем и героем-патриотом.

Не может быть такого понятия, как успешный предатель, потому что если он преуспевает, то становится отцом-основателем.

Восьмое правило этики средств и целей гласит, что моральность средства зависит от того, используется ли средство в момент неизбежного поражения или неизбежной победы.

Те же средства, использованные, когда победа, казалось бы, обеспечена, могут быть определены как аморальные, тогда как если бы они были использованы в отчаянных обстоятельствах для предотвращения поражения, вопрос о морали никогда бы не возник.

Короче говоря, этика определяется тем, проигрывает человек или выигрывает. Всегда убийство считалось оправданным, если оно совершалось в целях самообороны.

Давайте рассмотрим этот принцип на примере самого ужасного этического вопроса современности: имели ли США право использовать атомную бомбу в Хиросиме?

Когда мы сбросили атомную бомбу, Соединённые Штаты были уверены в победе.

В Тихом океане Япония терпела поражение за поражением.

На тот момент мы были уже на Окинаве с авиабазой, с которой могли круглосуточно бомбить врага.

Японские военно-воздушные силы были уничтожены, как и их военно-морской флот.

Победа пришла в Европу, и все европейские военно-воздушные силы, флот и армия были высвобождены для использования в Тихом океане. Россия наступала, чтобы получить свою долю добычи.

Поражение Японии было абсолютной неизбежностью, и единственный вопрос заключался в том, как и когда будет осуществлён государственный переворот.

По известным причинам мы сбросили бомбу и спровоцировали всеобщие дебаты о моральности использования этого средства для завершения войны.

Я утверждаю, что если бы атомная бомба была разработана вскоре после Перл-Харбора, когда мы были беззащитны, когда большая часть нашего тихоокеанского флота была на дне моря, когда нация боялась вторжения на тихоокеанское побережье, когда мы также были привержены войне в Европе, то применение бомбы в то время против Японии было бы повсеместно провозглашено как справедливое возмездие градом, огнём и серой.

Тогда применение бомбы было бы воспринято как доказательство того, что добро неизбежно побеждает зло.

Вопрос об этичности применения бомбы никогда бы не возник в то время, и характер нынешних дебатов был бы совсем другим.

Те, кто не согласится с этим утверждением, не помнят о состоянии мира в то время.

Они либо глупцы, либо лжецы, либо и то, и другое.

Девятое правило этики средств и целей заключается в том, что любое эффективное средство автоматически оценивается оппозицией как неэтичное.

Одним из величайших героев революции был Фрэнсис Мэрион из Южной Каролины, который вошёл в историю Америки как «Болотный лис».

Мэрион был откровенным революционным партизаном. Он и его люди действовали в соответствии с традициями и со всеми тактическими приёмами, которые обычно используются современными партизанами.

Корнуоллис и регулярная британская армия столкнулись с тем, что их планы и операции были саботированы и дезорганизованы партизанской тактикой Мариона.

В ярости от эффективности его операций и неспособные справиться с ними, англичане осудили его как преступника и обвинили в том, что он воюет не «как джентльмен» или «христианин».

Он был подвергнут шквалу обличений об отсутствии этики и морали за использование партизанских средств для победы Революции.

Десятое правило этики средств и целей гласит: делай то, что можешь, с тем, что имеешь, и облеки это в нравственные одежды.

В случае действия первый вопрос при определении средств, которые стоит использовать для достижения конкретных целей, в том, какие средства имеются в наличии.

Для этого нужно проанализировать, какие в пользовании имеются силы и ресурсы.

Это предполагает отбор множества факторов, которые вместе создают обстоятельства в каждый конкретный момент времени, и необходимость подстроиться к популярным взглядам и популярному климату.

Нужно рассмотреть вопросы вроде того, сколько времени нужно и имеется.

Кто и сколько поддержат действие?

Обладает ли оппозиция такой властью, чтобы задержать или изменить принимаемый закон?

Влияет ли на полицию так, что легально и в приказном порядке менять ничего нельзя?

Если нужно оружие, доступно ли подходящее оружие?

Наличие средств определяет, будете ли вы на виду или в подполье; будете ли вы действовать быстро или медленно; масштабные начнёте изменения или ограниченные корректировки; будете ли вы действовать путём пассивного сопротивления или активного сопротивления; или будете ли вы действовать вообще?

Отсутствие средств вообще может толкнуть человека на путь мученичества в надежде, что это станет катализатором, запустит цепную реакцию, которая выльется в массовое движение. Тогда простое этическое утверждение используется как средство достижения власти.

Наглядную иллюстрацию сказанному можно найти в кратком изложении Троцким знаменитых Апрельских тезисов Ленина, опубликованных вскоре после возвращения Ленина из ссылки.

Ленин заметил: «Задача большевиков – свергнуть Империалистское правительство.

Но правительство поддерживают социальные революционеры и меньшевики, а тех в свою очередь поддерживает доверчивость людских масс.

Мы в меньшинстве. В этих условиях о насилии с нашей стороны не может идти речь».

Суть выступлений Ленина в этот период сводилась к тому, что: «Оружие у них, поэтому мы за мир и за реформы через голосование.

Когда у нас будет оружие, тогда пойдут в ход пули». И так оно и было. Махатма Ганди и его пассивное сопротивление в Индии представляет собой яркий пример выбора средств.

Здесь мы также видим неизбежную алхимию времени, работающую над моральными эквивалентами как следствие изменения обстоятельств и положения имущих к неимущим, с естественным смещением целей от получения к сохранению.

Ганди выступает для мира вершиной величайшей моральности и уважительного обращения со средствами и целями.

Мы можем предположить, что кто-то верит, что если бы Ганди был жив, вторжения на Гоа или любого другого вооружённого нападения бы не было.

Точно так же политически наивные люди посчитали бы невероятным, что великий апостол ненасилия Неру когда-либо одобрил бы вторжение на Гоа, ведь именно Неру заявил в 1955 году: «Каковы основные элементы нашей политики в отношении Гоа?

Во-первых, мирное решение.

Это необходимо, если мы не подрываем всю свою политику в корне и всё, что делали… Мы полностью исключаем немирные решения».

Он был человеком, преданным ненасилию и, вероятно, любви к человеку, в том числе к своим врагам.

Его целью была независимость Индии от подчинения иностранцам и средством было пассивное сопротивление.

История, религиозное и моральное мнение настолько закрепили Ганди в этой священной матрице, что во многих кругах считается кощунственным задаваться вопросом, не была ли вся эта процедура пассивного сопротивления просто единственной разумной, реалистичной, целесообразной программой, которая была в распоряжении Ганди; и что «мораль», которая окружала эту политику пассивного сопротивления, была в значительной степени обоснованием, чтобы прикрыть прагматическую программу желаемой и необходимой моральной оболочкой.

Давайте рассмотрим этот случай. Во-первых, Ганди, как и любой другой лидер в области социального действия, был вынужден изучить имеющиеся средства.

Если бы у него было оружие, он вполне мог бы использовать его в вооружённой революции против британцев, что соответствовало бы традициям революций за свободу с помощью силы.

У Ганди не было оружия, а если бы оно у него было, то у него не было бы людей, которые могли бы его использовать.

В своей автобиографии Ганди пишет о своём великом удивлении пассивностью и покорностью своего народа, который не мстил и даже не хотел мстить британцам: «По мере того, как я продвигался всё дальше и дальше в своём расследовании зверств, совершённых над народом, я сталкивался с такими рассказами о тирании правительства и бессистемном деспотизме его чиновников, к которым я едва ли был готов, и они наполняли меня глубокой болью.

Что меня удивило тогда и что до сих пор продолжает удивлять, так это тот факт, что эта провинция, которая предоставила наибольшее количество солдат британскому правительству во время войны, должна была смириться со всеми этими жестокими эксцессами».

Ганди и его единомышленники неоднократно выражали сожаление по поводу неспособности своего народа оказать организованное, эффективное, насильственное сопротивление несправедливости и тирании.

Его собственный опыт был поддержан непрерывной серией пересказываний всеми лидерами Индии, – что Индия не может вести физическую войну против своих врагов.

Было названо множество доводов, включая слабость, недостаток вооружения, то, что их принудили подчиняться, и другие похожие аргументы.

Интервью с Норманом Кузинсом в 1961 году. Пандит Джавахарлал Неру описал индусов тех дней как «деморализованную, робкую и отчаявшуюся массу, запуганную и раздавленную каждой доминирующей стороной и неспособную к сопротивлению».

Перед лицом этой ситуации мы ненадолго вернёмся к анализу Ганди и рассмотрим доступные ему средства.

Уже было сказано, что если бы у него было оружие, он мог бы его использовать; это утверждение основано на Декларации независимости Махатмы Ганди, опубликованной 26 января 1930 года, где он говорил о «четырёхкратном бедствии для нашей страны».

Его четвёртый обвинительный акт против британцев гласил: «В духовном плане принудительное разоружение сделало нас нелюдимыми, а присутствие чужой оккупационной армии, используемой со смертельным замыслом подавить в нас дух сопротивления, заставило нас думать, что мы не можем позаботиться о себе, защитить себя от иностранной агрессии или даже защитить свои дома и семьи…»

Эти слова более чем предполагают, что если бы у Ганди было оружие для насильственного отпора и люди, чтобы им воспользоваться, он бы не отказывался от них так решительно, как миру хотелось бы считать.

Сюда можно добавить, что как только Индия получила независимость, и Неру нужно было решить диспут с Пакистаном по поводу Кашмира, он без раздумий прибегнул к вооружённой силе.

Теперь расстановка сил была иной. У Индии были и оружие, и подготовленная его использовать армия (см. прим. 9).

Любое утверждение о том, что Ганди не одобрил бы применение насилия, опровергается собственным заявлением Неру в интервью 1961 года: «Это было ужасное время. Когда до меня дошли новости о Кашмире, я понял, что мне придётся действовать немедленно – силой.

И всё же я испытывал сильное беспокойство умом и духом, потому что знал, что нам, возможно, придётся столкнуться с войной – так скоро после того, как мы добились независимости благодаря философии ненасилия.

Эта мысль ужасала. Однако же я действовал. Ганди ничем не высказал своё неодобрение. Стоит сказать, меня это очень успокоило.

Если Ганди, энергичный поборник ненасилия, не отступался, это значительно облегчало мою работу. Это укрепило моё мнение в том, что Ганди умеет адаптироваться». Сталкиваясь с вопросом, какие средства он мог использовать против британцев, мы приходим к другому критерию, о котором говорилось ранее: выбор средств и способ их использования существенно зависит от лица врага или характера его противостояния.

Противники Ганди не только позволили эффективно применять пассивное сопротивление, но фактически изобрели его.

Его врагом была британская администрация, с её старой, аристократической, либеральной традицией, которая предоставляла много свободы своим колонистам и которая всегда действовала по схеме использования, поглощения, соблазнения или уничтожения посредством лести или коррупции, или революционных лидеров, которые возникали из колониальных рядов.

Именно этот противник терпел пассивное сопротивление и в конечном счёте капитулировал этой тактике.

У пассивного сопротивления Ганди не было бы шансов против тоталитарного государства, такого как нацистское. Сомнительно, что в тех обстоятельствах идея пассивного сопротивления вообще пришла бы в голову Ганди. Отмечается, что Ганди, родившийся в 1869-ом году, никогда не видел и не понимал тоталитаризма и полностью определил свою оппозицию в терминах характера британского правительства и того, что оно представляло.

Джордж Оруэлл в своем эссе «Размышления о Ганди» сделал несколько уместных замечаний по этому поводу: «…Он верил в „возбуждение мира“, что возможно только в случае, если у мира будет возможность услышать, что вы делаете.

Трудно представить, как методы Ганди могли бы работать в стране, где противники режима исчезают посреди ночи, и о них потом никто не слышит.

Без свободной прессы и права на свободу собраний невозможно не только апеллировать к внешнему мнению, но и вызвать массовое движение или даже донести свои намерения до противника».