Текст книги "Правила для радикалов (ЛП)"

Автор книги: Сол Алински

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Однако не успел он закончить своё объявление, голос из толпы прокричал: «Пошёл в зад, Кэмпбелл».

После натянутой паузы, после которой толпа возликовала, а полиция пришла в заметное напряжение, сам судья Кэмпбелл удалился. Далее и адвокаты покинули здание и присоединились к пикетирующим на тротуаре. – Джейсон Эпштейн, «Дело о большом заговоре», Random House, 1970.

Пикетирующие адвокаты выбросили на ветер замечательную возможность создать прецедент на государственном уровне.

Грубо говоря, должно было быть два варианта действий, каждый позволял навязывать судье своё и не дать всему этим и кончиться: кто-то из адвокатов мог выйти к судье после того, как голос сказал: «Пошёл в зад, Кэмпбелл», – сказал бы, что присутствующие адвокаты против личных нападок, но они никуда не уйдут; или все адвокаты могли единодушно декламировать: «Пошёл в зад, Кэмпбелл!» Они не сделали ни того, ни другого; вместо этого они просто дали инициативе ускользнуть от них к судье и не достигли этим ничего.

Радикалам нужно стоять твёрдо, адаптируясь при этом к изменяющимся политическим условиям, и быть чуткими к процессу действия и реакции в целом, чтобы их же планы не завели их в ловушку и не направили по пути, который они не выбирали. Проще говоря, радикалам нужно держать контроль над текущими событиями.

Здесь я собираюсь привести ряд фактов и общих концепций изменения, шаг навстречу науке революции.

Все общества настроены против идей и трудов, которые угрожают статус-кво тех, кто правит, и наказывают за их создание.

Не сложно теперь понять, почему в литературе общества имущих практически лежит непаханая целина там, где должны быть труды о социальных преобразованиях.

Как только отгремела Революция в Америке, мы почти ничего уже не находим помимо права революции, заложенного в Декларации независимости как фундаментального права; семьдесят три года спустя – краткого эссе Торо «Про обязанность не покоряться власти»; за ним следует заново утверждённое Линкольном в 1861 г. Право на революцию (см. прим. 1).

Святость революции превозносится в бурных красках, – то есть революций прошлого.

Наша готовность даровать революции священные права растёт и усиливается с ходом времени.

Чем старше революция, чем больше она уходит в прошлое, тем более священной она становится.

Не считая небольшого комментария Торо, наше общество даёт нам не так много советов, предложений, как взрастить социальную перемену.

С другой стороны, Имущие нескончаемым потоком создают литературу о том, почему следует держать статус-кво.

Религиозные, экономические, социальные, политические и юридические трактаты без конца нападают на революционные идеи и попытки к изменению как аморальные, ошибочные и идущие против Бога, страны и матери.

Эти успокоительные в виде литературы от статус-кво включают угрозу о том, что, раз все эти движения непатриотичны, подрывают устои, рождаются в преисподней и все какие-то змеиные в их крадущейся вероломности, поддерживающих их ждёт суровое наказание.

Все великие революции, включая Христианство, различные реформации, демократию, капитализм и социализм, были «награждены» такими эпитетами во времена своего рождения.

С точки зрения статус-кво, заботящегося о своём образе в глазах общественности, только у революции нет образа, но лишь тёмная, грозная тень грядущего, которую она отбрасывает.

Неимущие этого мира, которых захлёстывает турбулентность сегодня, в отчаянном поиске трудов о революции могут найти их лишь у коммунистов – красных и жёлтых. Там можно прочесть о тактиках, манёврах, стратегии и принципах предприятия по созданию революций.

Оттого, что в этой литературе все идеи накрепко ввинчены в язык коммунизма, революция кажется синонимом коммунизма (см. прим. 2).

В «схватках» их революционного запала неимущие жадно тянутся к нам на первых шагах от состояния голодного истощения к состоянию хотя бы терпимому, и мы отвечаем непонятным, неубедительным и бессмысленным набором абстракций про свободу, мораль, равенство и опасность стать интеллектуальным рабом идеологии коммунизма!

Сопутствуют им бескорыстные подачки, завязанные ленточками моральных принципов и «свободы», а на них висит ценник – неумелая верность нашим политическим принципам.

С приходом революций в России и Китае мы внезапно претерпели моральный перелом и озаботились благополучием наших братьев по ту сторону земного шара.

Революция неимущих умеет вызывать моральные откровения в имущих.

Революция неимущих также наводит паранойяльный страх; поэтому теперь мы обнаруживаем, что каждое прогнившее и скорое на репрессии правительство мира вокруг говорит нам: «Дайте нам деньги и солдат, или случится революция, а новые лидеры станут вашими врагами».

В страхе революции и принимая статус-кво, мы позволили коммунистам сделать нимб революции за справедливость для неимущих своим по умолчанию.

Мы только усугубили ситуацию, приняв как данность, что везде статус-кво необходимо оберегать и поддерживать по отношению к революции.

Сегодня революция стала синонимом коммунизма, в то время как капитализм – синонимом стабильности.

Мы порой принимаем революцию, если уверены, что она пойдёт на нашей стороне, да и то лишь тогда, когда мы понимаем, что она неизбежна. Революции вызывают у нас отвращение.

Мы позволили случиться самоубийственному сценарию, в котором коммунизм и революция стали целым.

Эта книга посвящена разделению этого политического атома, разрыву между коммунизмом и революцией, которые даны вместе по определению.

Если бы неимущие мира поняли и приняли мысль, что революция не обязательно значит ненависть и войну со стороны США, холодную или нет, это само по себе было бы великой революцией в мировой политике и будущем человечества.

Это одна из главных причин, заставивших меня карманную книгу революционера отливать не со слепка коммунизма или капитализма, а в форме, которая послужит инструкцией неимущим независимо от цвета их кожи или политических взглядов.

Здесь я собираюсь предложить организацию, с которой приходит сила: как получить её и как использовать.

Я считаю: если сила не используется, чтобы достойнее распределять жизненные ресурсы для каждого человека, это знамение конца революции и начала контрреволюции.

Революция всегда прокладывала путь копьём идеологии в той же степени, в какой статус-кво идеологией покрывал свой щит. Ничто в жизни не лишено предубеждения.

Не бывает холодной объективности. Революционная идеология не втиснута в определённую формулу. Это ряд общих принципов, берущий начало в сказанном Линкольном 19 мая 1856 года: «Не обманывайтесь. Революции не идут вспять».

Идеология изменения

Это поднимает вопрос: а какова моя идеология, если она есть? Какую идеологию может иметь организатор, работающий на благо свободного общества, и может ли? Предпосылкой идеологии является обладание фундаментальной истиной.

Например, марксистом человек становится с помощью главной своей правды: что всё зло – от эксплуатации пролетариата капиталистами.

Отсюда он логично доходит до революции, чтобы положить капитализму конец, затем – до третьего этапа реорганизации в новый общественный порядок, то есть диктатуру пролетариата, и наконец последнего этапа – политического рая коммунизма.

Христианином человека также делает главная правда: божественная природа Христа и тройственность Бога. Из этих «главных правд» шаг за шагом проистекает идеология.

Организатор, который работает в открытом обществе и во благо его, встаёт перед идеологической дилеммой.

Для начала, у него нет предопределённой истины – истина для него относительна и может меняться; всё для него относительно и меняется. Он буквально политический релятивист.

Он верит позднему высказыванию судьи Лернеда Хенда, что «свободного человека отличает та вечно зудящая внутренняя неопределённость в том, прав он или нет».

Последствием становится его вечная охота за причинами человеческого несчастья и общими принципами, которые помогут отыскать логику в нелогичном мире людей.

Ему нужно непрерывно исследовать жизнь, свою в том числе, чтобы понять, в чём же суть, и ему нужно проверять и атаковать свои находки. Непочтение, которое присуще сомнению, – необходимость. Любопытство становится жгучим. Нет слова более частого в его лексиконе, чем «почему» (см. прим. 3).

Значит ли это, что организатор свободного общества в свободном обществе вечно потерян? Нет, я думаю, что его чутьё и чувство направления куда точнее, чем у организаторов от закрытого общества с окостенелой идеологией.

Во-первых, организатор свободного общества в свободном полёте, гибок, подвижен и не сидит на месте в обществе, которое и само пребывает в постоянном изменении.

Насколько он свободен от оков догматов, настолько способен и отвечать реальности крайне широкого спектра ситуаций, предоставленных в нашем обществе.

У него остаётся одно убеждение – вера, что если у человека есть сила действовать, то в перспективе, чаще всего он примет верные решения.

Альтернативой станет правление элиты – диктатура или какая-то из форм политической аристократии.

Я не забочусь о том, стоит ли эту веру в людях считать той же «главной правдой» и противоречием сказанному ранее, потому что жизнь – это история противоречий.

Обладая верой в людей, радикал должен организовать их, чтобы у них были сила и возможность встретить каждый непредвиденный будущий кризис на вечном пути к принципам равенства, справедливости, свободы, мира и великой ценности жизни человека, и всем выдвинутым иудаизмом с христианством, а также политической традицией демократии правам и ценностям.

Демократия не конечное, а лучшее средство достижения этих принципов. Я живу с этим кредо и, если нужно, умру.

Базовым требованием к пониманию политики изменения является осознание мира таким, какой он есть.

Нужно работать вместе с ним на его условиях, если мы хотим изменить его так, как нам этого хочется.

Сначала нужно увидеть мир таким, какой он есть, а не каким хотелось бы его увидеть.

Нужно увидеть мир, как это сделали все политические реалисты, в виде «того, что люди делают, а не что им следовало бы делать», как это выразили Макиавелли и не только.

Трудно принять простой факт, что начинать нужно с того, что имеешь, что нужно вырваться из паутины иллюзий, которой ты отделил себя от мира.

Большинство из нас видит мир не реальным, а каким мы хотели бы его видеть.

Каждый вечер на телевидении программы одна за другой показывают желаемый мир, где всегда побеждает добро, – до тех пор, пока поздним вечером не начинается блок, внезапно погружающий нас в реальный мир (см. прим. 4).

Политические реалисты видят мир, какой он есть: ареной для власть имущих политиков, движимых в основном сиюминутными личными интересами, какими они их видят, где понимают под моралью риторические постулаты того, как действовать практично и с личной выгодой.

Можно привести в качестве двух примеров священника, который хотел бы быть епископом и лебезит и плетёт сети политики на своём пути, оправдывая себя логикой: «Как только я стану епископом, своё положение я пущу во благо христианской реформации», – и бизнесмена, который рассудил так: «Сначала заработаю свой миллион, потом займусь тем, что важно в жизни».

К сожалению, на пути к епископству или первому миллиону человек сильно меняется и уже говорит: «Я подожду, пока не стану кардиналом и не стану ещё полезнее», – или: «Я могу сделать куда больше с двумя миллионами», – и так всё и продолжается (см. прим. 5).

В этом мире законы написаны во имя «общего блага», что похвально, а затем работают на практике во имя простой жадности.

Иррациональность в этом мире, словно тень, льнёт к человеку, так что правильные вещи делаются с неправой целью – затем мы с тяжёлым сердцем припоминаем в оправдание ту верную цель.

Это мир не беззакония, а беззаконности, где люди говорят о принципах морали, а действуют по принципу силы; мир, где мы всегда чисты перед моралью, а вот наш враг – нет; мир, где «согласие» означает, что когда у одной стороны появится власть, другая соглашается, и вот согласие достигнуто; мир религиозных институтов, которые в большинстве поддерживают и оправдывают статус-кво, так что современные организованные религии материально платёжеспособны, а духовно – банкроты.

Мы живём с той иудейско-христианской этикой, которая не только приспособилась к, но и нашла оправдание рабству, войне и каждому уродливому проявлению эксплуатации человека, какое бы ни было выгодно для статус-кво.

Мы живём в мире, где «благо» как ценность зависит от наших нужд. В таком мире решение каждой проблемы неминуемо ведёт к созданию новых.

В таком мире нет окончательного счастливого или несчастливого конца.

Такой конец может случиться в мире фантазий, каким бы мы хотели его видеть, мире детских сказок, где «они жили долго и счастливо». В реальном мире события происходят непрерывным потоком, а единственной концовкой становится смерть.

Никто никогда не достигает горизонта; он всегда где-то дальше, вечно манит вперёд; это бег за самой жизнью. Это мир, какой он есть. Здесь ваша начальная точка.

Здесь нет мира или красоты и непредвзятого здравого смысла, а, как написал один раз Генри Джеймс: «Жизнь на самом деле – это борьба».

Зло – сильное и не признаёт авторитетов; красота чарует, но она редкость; добро зачастую – слабое; глупцы часто непокорны; подлость одерживает верх; недалёкие достигают вершин, мыслящие добиваются малого, а человечество в целом несчастливо.

Но мир, каков он есть, не игра света, не злой ночной кошмар; мы просыпаемся в нём вечно; и мы не можем забыть его, отрицать или от него избавиться».

Высказывание Генри Джеймса вторит Иову: «Жизнь человека на земле не есть ли служба воинская…» Дизраэли выразился более ёмко: «Политическую жизнь нужно принять такой, какой вы видите её».

Сделав шаг в реальный мир, мы начинаем сбрасывать с себя заблуждение за заблуждением.

Главная иллюзия, от которой нужно освободиться, – это общее убеждение, что на вещи нужно смотреть в отрыве от неминуемо возникающих противоположностей.

Умом мы понимаем, что всё функционально взаимосвязано, но в мысленных операциях мы разделяем и изолируем все ценности и предметы.

Всё внутри нас нужно понимать как неделимых партнёров по противоречию, свет и тьму, добро и зло, жизнь и смерть. С момента, когда мы начинаем жить, мы начинаем умирать.

Счастье и страдание неразделимы.

То же касается войны и мира.

Угроза уничтожения мощью ядерной энергии противоречиво несёт возможность к миру и процветанию, то же касается любой составляющей нашей вселенной; в этом громадном Ноевом ковчеге жизни всего по паре.

Жизнь как будто лишена морали или смысла, или даже тени порядка, пока мы не подступимся к ней с ключом противоречий.

Увидев двойственность во всём, мы начинаем смутно догадываться, какое выбрать направление и какой во всём этом смысл. В этих противоречиях и их неизбежном напряжённом взаимодействии начинается творчество.

Когда мы принимаем идею борьбы и единства противоположностей, то мы видим каждую проблему или вопрос целостно и во взаимосвязи с другими.

Мы признаём, что на каждый плюс есть минус (см. прим. 6), и что нет ничего положительного без сопутствующего ему отрицательного, как нет и политического рая без его противоположной стороны.

Нильс Бор отметил, что появление противоречий является сигналом того, что эксперимент находится на правильном пути: «Нет особой надежды, если у нас есть только один вид затруднений, но когда у нас их два, мы можем сопоставить их друг с другом».

Бор назвал это «комплементарностью», имея в виду, что взаимодействие кажущихся конфликтующими сил или противоположностей на самом деле является гармонией природы.

Уайтхед также заметил: «По формальной логике противоречие – это сигнал поражения; но в эволюции реального знания оно знаменует собой первый шаг на пути к победе». Куда бы вы ни посмотрели, все изменения демонстрируют эту взаимодополняемость.

В Чикаго люди из Джунглей Эптона Синклера, в то время наихудшей трущобы в Америке, задавленные мизерной зарплатой, деморализованные, больные, жившие в гниющих лачугах, были организованы.

Их транспаранты провозглашали равенство для всех рас, гарантии занятости и достойную жизнь для всех.

Собравшись с силами, они боролись и победили. Сегодня, будучи частью среднего класса, они также являются частью нашей расистской, дискриминационной культуры.

Раньше администрация долины Теннеси была жемчужиной в короне демократии.

Гости съезжались со всего мира, чтобы увидеть, восхититься и изучить это материальное и социальное достижение свободного общества.

Сегодня это бедствие Камберлендских гор, где ведётся добыча угля открытым способом и наносится ущерб сельскому хозяйству.

Конгресс производственных профсоюзов был агрессивным поборником рабочих Америки. В его рядах, прямо или косвенно, были все радикалы Америки; они боролись с корпоративной структурой государства и победили. Сегодня, объединившись с Американской федерацией труда, он является закоренелым членом истеблишмента, а его лидер поддерживает войну во Вьетнаме.

Другой пример – сегодняшние проекты многоэтажного общественного жилья.

Первоначально они были задуманы и реализованы как значительные подвижки в избавлении городов от трущоб и предполагали снос гниющих, кишащих крысами жилых домов и возведение современных многоквартирных зданий.

Они были восприняты как отказ Америки от разрешения своему народу жить в грязных трущобах.

Общеизвестно, что ныне они превратились в джунгли ужаса, и теперь перед нами стоит проблема, как их можно переустроить или же и вовсе избавиться от них.

Они сделались сплавом двойной сегрегации – по экономическому и расовому признаку – и опасностью всем, кто вынужден жить в этом эксперименте.

Прекрасная позитивная мечта выросла в отрицательный кошмар.

Так всегда можно описать революцию и реакцию.

Это постоянная борьба между плюсом и минусом в конфликте с ним, при которой роли меняются зеркально, и положительное сегодня становится отрицательным завтра, и наоборот.

С точки зрения природы реальность двойственна.

Принципы квантовой механики в физике ещё более верно применимы к механизмам общественных движений.

Это верно не только в свете «комплементарности», но и в отрицании универсальной до сегодняшнего дня концепции причинности, где материя и физика понимались в свете причины и следствия, у каждого эффекта была причина и он обязательно порождал следствие.

В квантовой механике причинность во многом заменяется на вероятность: электрон или атом не даёт определённого ответа на некую приложенную силу; имеется лишь набор вероятностей, что он отреагирует именно так.

Это фундамент дальнейшим наблюдениям и предложениям. Никогда в любом обсуждении или анализе общественных движений, тактик и любых иных фаз этой проблемы нельзя сказать: «Это действие даст этот результат».

Самое большое, чего мы можем достичь, – понимание вероятностей исходов определённых действий.

Осознание двойственности любого явления крайне важно, чтобы начать понимать политику.

Оно освобождает от заблуждения, что один подход положителен, другой отрицателен.

В жизни так не бывает.

Что для одного плюс, для другого минус.

Тот, кто описывает некую инициативу как «положительную» или «отрицательную», показывает, что не сведущ в политике.

Как только природа революции оказывается рассмотрена с позиции дуализма, мы лишаемся монистского подхода к ней и видим, что она идёт рука об руку с неминуемой контрреволюцией.

Стоит нам принять и предвидеть неминуемую контрреволюцию, мы можем изменить исторический ход революции и контрреволюции от традиционного медленного «два шага вперёд, один назад» к такому, где последнее сведено к минимуму.

Каждый элемент с положительной и противоположной сторонами сливается с другими связанными элементами в бесконечной череде всего, так что на одной стороне противоречит революции контрреволюция, а на другой – реформация, и так далее в нескончаемой цепи связанных противоречивостей.

Классовое разделение: триединство

Арена для драмы изменения никогда не менялась. Человечество было и разделено сейчас на три части: Имущие, Неимущие и Малоимущие-Желающие-Большего.

На вершине имущие с властью, деньгами, едой, безопасностью и роскошью.

Их душит излишек, пока неимущие на грани истощения. Численно имущие всегда были в меньшинстве. Имущие хотят оставить всё, как есть, и противостоят изменению.

На температурно-политической шкале они остыли и полны решимости заморозить существующее положение.

На дне же находятся неимущие.

На мировой арене до сих пор они были самыми многочисленными.

Они связаны одной цепью одинаковых страданий и бедности, ветхой крыши над головой, болезней, невежества, негодности к политике и отчаяния; когда их берут на работу, им платят минимум, и они лишены всего, что нужно для человеческого роста.

За решёткой цвета, будь он телесный или политический цвет, они ограблены в отношении возможности представлять себя в политической жизни.

Имущие хотят сохранить; неимущие хотят получить. В термополитике они масса остывшего пепла покорности и фатализма, но под ним – горящие угли надежды, которые можно раздуть, выстроив средства получить власть в свои руки.

Когда у тела начнётся жар, вспыхнет и пламя.

Им остаётся стремиться только наверх.

Они ненавидят всё здание имущих с их высокомерной роскошью, его полицию, суды и церкви.

Справедливость, нравственность, закон и порядок – пустые слова в устах имущих, которые оправдывают и защищают их статус-кво.

Сила неимущих только в их числе. Уже было сказано, что имущие, которых терзают кошмары о возможных угрозах тому, что они имеют, всегда стоят перед вопросом: «Когда мы сможем спать спокойно?», – а извечный вопрос неимущих: «Когда мы сможем есть досыта?» Вопль неимущих никогда не звучал как «отдайте нам свои сердца», всегда это «слезайте с наших шей»; им нужна не любовь, но место, чтобы вздохнуть.

Между имущими и неимущими находятся малоимущие-желающие-большего – средний класс.

Разрываемые между поддержкой статус-кво, чтобы защитить немногое, что имеют, и жаждой изменений, чтобы получить больше, они как две личности в одной.

Им можно приписать социальное, экономическое и политическое «шизоидное расстройство».

Обычно они ищут безопасный путь, где они могут получить выгоду от перемен и при этом не рискуют потерять то немногое, что они имеют.

Они настаивают на наличии минимум трёх тузов, прежде чем разыгрывать карту в покере революции.

На температурно-политической шкале они тёпленькие и бездеятельные.

Сегодня в западном обществе и особенно в США их большинство.

Однако в конфликте интересов и противоречий внутри «имеющих мало, но желающих большего» зарождается творчество.

Из этого класса вышли, за редким исключением, великие лидеры прошлого, изменившие мир: Моисей, апостол Павел, Мартин Лютер, Робеспьер, Жорж Дантон, Сэмюэль Адамс, Александр Гамильтон, Томас Джефферсон, Наполеон Бонапарт, Джузеппе Гарибальди, Николай Ленин, Махатма Ганди, Фидель Кастро, Мао Цзедун и другие.

Как конфликт интересов внутри класса «имеющих мало, но желающих большего» породил большое количество великих лидеров, так он и создал создал особое племя, зашедшее в тупик из-за пересечения их интересов и бездействия.

Эти «нехочухи» исповедуют приверженность социальным преобразованиям во имя идеалов справедливости, равенства и возможностей, а затем воздерживаются и препятствуют любым эффективным действиям, направленным на изменения.

Они известны своим брендом: «Я согласен с вашими целями, но не с вашими средствами». Они работают как одеяла, гасят по возможности искры разногласий, которые могут в перспективе разгореться в пожар действий.

Эти «нехочухи» выглядят на публике как хорошие люди, гуманисты, заботящиеся о справедливости и достоинстве.

На практике они вызывают ненависть.

Они те, про кого Эдмунд Бёрк сказал: «Для торжества зла необходимо только одно условие – чтобы хорошие люди сидели сложа руки». И лидеры революций, то есть деятели, и «нехочухи» будут исследованы на этих страницах.

История господства статус-кво даёт взглянуть на упадок и декаданс, поразившие золочёный материализм имущих.

Духовная жизнь имущих – ритуальное оправдание их имуществу.

Больше века назад Токвиль заметил, как и другие студенты Америки того времени, что потакание себе вкупе с безразличием ко всему, кроме своего материального достатка, было одной из главных угроз будущему страны.

Уайтхед отметил в «Приключении идей»: «Обладание властью губит тонкости жизни человека.

Правящие классы деградируют из-за ленивого потакания удовольствиям».

В этом состоянии люди, можно сказать, впадают в спячку, потому что именно во сне мы отворачиваемся от мира вокруг к личному мирку (см. прим. 7). Мне следует процитировать ещё одну книгу на эту тему: «Алиса в Стране Чудес», Тигровая Лилия рассказывает Алисе про говорящие цветы.

Тигровая Лилия замечает, что говорящие цветы вырастают из твёрдой почвы и: «В большинстве садов, – сказала Тигровая Лилия, – садовники стелют землю чересчур мягко, и цветы поэтому засыпают».

Как будто великий закон перемен подготовил обезболивающие для жертвы перед предстоящей социальной операцией.

Изменение означает движение. Движение означает разногласия.

Только в вакууме без силы трения в несуществующем абстрактном мире движение или изменение может случиться без этого полирующего трения конфликта.

В этой книге у нас открытая политическая задача сотрудничать с великим законом изменения; желать иного было бы сродни командам короля Кнуда для приливных волн расступиться.

Немного о моей личной философии. Она укореняется в оптимизме. Иначе нельзя, ведь оптимизм несёт надежду, осмысленное будущее, волю сражаться за лучший мир.

Без этого оптимизма нет смысла действовать.

Если о борьбе думать как о восхождении на гору, то нужно представить гору без вершины.

Мы видим вершину, но когда достигаем её, поднимается выше облако, и мы обнаруживаем себя лишь на уступе.

Гора так и продолжается.

Теперь мы видим впереди «настоящую» вершину и стремимся к ней, только чтобы обнаружить, что это очередной уступ, вершина ещё не достигнута.

И так и продолжается без конца.

Зная, что у горы нет вершины, что это искания по кругу, от плато к плато, мы задаёмся вопросом: «Зачем борьба, конфликт, нервы, опасность, жертвы.

Зачем это нескончаемое восхождение?» Наш ответ не отличается от того, что даст настоящий скалолаз, когда его спросят, зачем он делает то, что делает. «Потому что она уже тут».

Потому что жизнь здесь, перед вами, и либо вы отвечаете на её испытания, либо ютитесь в долинах в своём каждодневном существовании без мечты, с одной только задачей сохранять иллюзорную защищённость и безопасность.

Последнее выбирает абсолютное большинство в страхе путешествия в неизвестное.

Парадоксально, но они отдают мечту о том, что может ждать впереди на вершине завтра, ради нескончаемого кошмара – бесконечной череды дней в страхе потерять хлипкую защищённость. В отличие от задачи мифического Сизифа, это испытание – не вечное вталкивание булыжника на вершину холма, чтобы он скатился назад, задача, повторяемая без конца.

Это вкатывание булыжника на бесконечную гору, но, в отличие от Сизифа, мы всегда движемся дальше вверх.

И, кроме того, в отличие от сизифова, каждое испытание на пути вверх иное, с новым драматизмом, каждый раз это приключение.

Порой мы отступаем и теряем настрой, но это не значит, что продвижения нет.

Просто это суть жизни – восхождение, и решение каждого затруднения создаёт новые, рождённые из перипетий, которые мы не можем вообразить сегодня.

Погоня за счастьем никогда не кончается; само счастье в этой погоне.

В противостоянии материалистическому декадансу статус-кво не стоит удивляться, что все революционные движения в основном вырастают из духовных ценностей и стремления к справедливости, равенству, миру и братству.

История – эстафета революций; факел идеализма несёт группа революционеров, пока она не превращается в структуру, а затем факел молчаливо убирается прочь и дожидается, когда новая группа революционеров подхватит его на следующий забег.

Так цикл революций всё продолжается.

Основная революция, которая должна состояться в ближайшем будущем, – развенчание иллюзий человека о том, что его благополучие может быть отдельным от общего.

Пока человек прикован к этому заблуждению, его дух будет немощен.

Заботиться о нашем личном, материальном благополучии, не думая о благе остальных, аморально согласно установкам нашей иудейско-христианской цивилизации, но, что хуже, это глупость, достойная животных низшего порядка.

Это человек всё ещё одной ногой стоит в первородном бульоне своих начал, в невежестве и простой животной хитрости.

Но те, кто знают, что взаимная опора людей друг на друга – главная сила, чтобы им подняться из грязи, были недальновидны, увещевая и заявляя, что человек должен печься о ближнем.

Между прочим, прошедший век дал нам катастрофические результаты, – не стоило полагать, что человек будет стремиться к морали более высокой, чем требовалось от него в быту; было медвежьей услугой отделить мораль от каждодневных чаяний человека и поднять на уровень альтруизма и самопожертвования.

Факт в том, что не «лучшее в человеке», а сугубо личный его интерес требуют от него помогать ближнему.

Мы живём теперь в мире, где никто не может иметь куска хлеба на столе, пока его не будет у соседа.

Если не поделиться хлебом, нельзя спать спокойно, потому что сосед вас убьёт.

Чтобы есть и спать в безопасности, человеку нужно поступать по правде, пусть из, кажется, неверных побуждений, и на практике заботиться о ближнем.

Я думаю, человек скоро поймёт, что самая практичная жизнь – нравственная жизнь, и что только эта жизнь ведёт к выживанию.

Он начинает понимать, что он либо поделится частью своих материальных благ, либо потеряет их все; что он должен уважать и учиться жить с другими политическими идеологиями, если он хочет, чтобы продолжалась цивилизация.

Вот таким аргументом настоящий опыт человека снабжает его, чтобы он мог понять и принять.

Вот она, примитивнейшая дорога к нравственности. Другой нет.

О целях и средствах

Мы не можем сначала думать, а потом действовать. С момента рождения мы погружаемся в действие и можем лишь слегка направлять его с помощью мысли. – Альфред Уайтхед.

Этот вечный вопрос «Оправдывает ли цель средства?» бессмысленный как таковой; настоящим и единственным вопросом этики является и всегда был вопрос: «Оправдывает ли эта конкретная цель эти конкретные средства?»