Текст книги "Карающий орден (СИ)"

Автор книги: Софья Маркелова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

   – Благостен Залмар! – отвечал сопровождающий Ашарха, кивая головой встречным и улыбаясь краешком губ. Похоже, среди жителей Аритхола следопыт пользовался популярностью – каждый прохожий считал своим долгом поприветствовать его звонко и радушно.

   – Со светлым праздником вас! – кричали некоторые девушки и молодые женщины, вручая капитану белые цветки шиповника, которые он послушно забирал и благодарил общинниц. Была ли всеобщая любовь связана со священным праздником или же воин в действительности пользовался доброй славой у своих сестер и братьев – профессору было неясно, однако, в свою сторону он замечал лишь подозрительные изучающие взгляды. В сером плаще с заплатками Аш был настоящим темным пятном среди толп обряженных в белое людей.

   Вскоре улица привела их к той самой небольшой площади, на которой ютился древний храм, покрытый змеящимися глубокими трещинами. Теперь, при свете дня, он казался еще старее, чем преподавателю привиделось ночью во время дождя. Он был несуразно неуклюжим, чуть завалившимся на одну сторону и словно прикипевшим к мостовой, вживленный в ее каменное основание всеми стенами. И даже яркие цветастые ленты и треугольные флажки из плотного крашеного пергамента, которыми украсили окна и козырьки крыши храма, не могли развеять ореол мрачного забвения, царивший над этим зданием. Как же сильно отличался он от столичных богатых молелен, где напыщенные жрецы, одетые в парчу и бархат, взывали к богу, окруженные со всех сторон роскошью и благолепием. В этом же месте явно важнее становилось незримое глазу наполнение – праведные мысли прихожан.

   Всего несколько десятков человек, негромко переговаривавшихся и сбившихся в небольшие группы, толпилось у самых дверей, а другие общинники должны были присоединиться к единому торжественному шествию уже от своих домов.

   Тяжелые окованные металлом двери храма выглядели величественно и основательно: создавалось впечатление, будто только они одни и держали на своих массивных петлях древнее сооружение, оберегая его от разрушения и падения. Карлай, потянув за скрипучее кольцо, с явным трудом сумел открыть одну из створок, пропуская вперед себя профессора. Благоговейная тишина, прохлада и легкий запах курящихся благовоний окутывали собой все внутреннее пространство храма, пустовавшее в томительном ожидании. До начала официальной церемонии, пока велись приготовления, сюда почти никого не пускали, поэтому здание дышало покоем.

   Ашарх сразу же заметил, что одна из боковых стен по правую руку от входа находилась в плачевном состоянии: в ней не хватало нескольких выпавших кусков, а вокруг суетились люди, которые наскоро пытались заделать бреши, пропускавшие в полумрак храма сияющие солнечные лучи. Работники размазывали жидкий раствор по булыжникам, но вряд ли этого было достаточно – новые блоки плохо держались на своих местах, оставляя дыры и уродуя внешний облик древнего сооружения. За всем этим, скрестив руки на груди, молча наблюдал старейшина, лицо его выражало крайнюю степень недовольства и досады.

   Капитан сдержанным окриком привлек внимание коменданта:

   – Я привел профессора, как вы и просили.

   – А! Хорошо, – воскликнул Саркоз и повернулся к пришедшим. – Карлай, поторопи этих бездельников, пока мы проведем обряд с младшими жрецами. И напомни им, что если они не управятся за полчаса, то за свою медлительность им придется отвечать на общинном суде.

   Последняя фраза была сказана громко и зычно, от чего несколько работников невольно вздрогнули и принялись суетиться еще быстрее, надеясь успеть привести храм в божеский вид до начала церемонии. Сам же старейшина поманил рукой Ашарха и направился прямо к алтарю, располагавшемуся на небольшом возвышении в полукруглой аспиде с четырьмя вытянутыми слюдяными окнами. Около монолитного каменного стола, украшенного грубыми резными узорами, стояли трое жрецов, которые негромко беседовали между собой и расправляли на каменном возвышении золотую ткань из настоящего паучьего шелка. Покрывало, стоящее баснословное количество денег, показалось Ашу как минимум неуместным посреди практически разрушенного храма. Но, видимо, все верующие, будь то Светоч или подданные Пророка, все же испытывали непреодолимую тягу к роскоши даже в мелочах. Хотя такую дорогую вещь мог себе позволить не каждый рыцарь-хранитель Залмар-Афи, что уж было говорить об общине, живущей в строгости и аскетизме. Все эти мысли в очередной раз натолкнули преподавателя на подозрение о сторонней денежной поддержке Светоча.

   – Встань на колени, – властно приказал комендант, указывая профессору на место у алтаря.

   Ашарх опустился на холодный каменный пол, продолжая наблюдать за жрецами, которые чинно перенесли на покрывало из шелка богато украшенную книгу с металлическими уголками – Заветы Залмара. Никогда ранее он не слышал об обрядах посвящения Светоча, но втайне надеялся на то, что его не заставят совершать какие-то сумасбродные вещи или заниматься членовредительством во имя бога.

   Величественно и неторопливо Саркоз встал по другую сторону святилища и выставил перед собой открытые ладони, широкие и мозолистые.

   – Залмар, ихентин! – прозвучали старинные слова воззвания к богу на дореформенном языке. – Светлейший Залмар, истинный и всемогущий наш отец, услышь мольбу своих детей, ибо мы слепы и слабы. Одари нас своей милостью, награди нас своей благостью! Защити от несправедливости и зла, ибо ты единственный, кто внимает зову наших сердец. Обрати свой всевидящий взор на это неразумное дитя твое, ибо жаждет оно раскрыть перед тобой душу и обрести покой.

   Старейшина нараспев читал слова молитвы, возведя глаза к потолку. Жрецы рядом поддерживали его стройным хором голосов. Звуки поднимались вверх, отражаясь гулким эхом от сводов храма. Ашарх неподвижно сидел у алтаря, пока рука Саркоза не опустилась на его макушку.

   – Одари своим благословением его. Каждый день будет он отныне служить тебе вернее самых преданных псов. Каждый день будет он отныне восхвалять тебя громче самых сладкоголосых птиц. Каждый день будет он отныне трудиться во славу твою усерднее самых прилежных пчел.

   Один из жрецов бесшумной тенью приблизился к коленопреклоненному Ашу и, жестко схватив его за кисть, вынудил протянуть руку вперед, чтобы коснуться пальцами тяжелой прохладной книги на алтаре.

   – Клянись богу в верности и моли его о снисхождении на священной книге, – пробасил младший жрец, стоявший по левую руку от старейшины.

   – Клянусь богу в верности и молю о снисхождении, – чуть слышно пролепетал профессор, охрипший от волнения.

   Его окурили благовониями, которые приторным облаком окружили весь алтарь и пепельной дымкой повисли в воздухе. Запах их был таким удушающим, что Ашарх едва сдержал кашель.

   – Дом его теперь – община мира, – торжественно продолжил комендант крепости. – Имя его теперь – Илват. Славься, Залмар!

   – Славься, Залмар! – произнесли младшие жрецы нараспев.

   – Славься, Залмар, – негромко откликнулся эхом профессор.

   Ашарха сразу же подняли с колен, а старейшина крепко обнял его, будто они давно были знакомы и теперь просто впервые встретились после долгой разлуки. Младшие жрецы тоже вели себя куда более дружелюбно, они сдержанно улыбались и по очереди тихо поздравляли нового брата с присоединением к общине, благословляя его божьим именем. Один из них дал в руки профессору аккуратно сложенный сверток с белыми одеждами из грубой ткани.

   – Брат Илват, приветствую тебя в твоем доме, который ты наконец обрел после долгих блужданий по миру в слепоте. Здесь ты прозреешь и будешь славить бога, который направил тебя к нам, – важно проговорил комендант. – Через четверть часа начнется церемония Очищения. Переоденься, иди на площадь и присоединись к процессии своих новообретенных братьев и сестер в этот светлый день избавления от грехов. А после праздника подойди ко мне, нас ждет еще одна беседа... Ступай.

   Очевидно, у Саркоза было еще достаточно дел, потому как он даже не стал выслушивать ни единого вопроса профессора, а скорее подтолкнул его в спину в сторону дверей. Аш, немного разочарованный неясными обязанностями и привилегиями своего нового статуса, направился к выходу, на ходу надевая белую просторную мантию. Она была такого большого размера, что налезла даже поверх плаща, и от того выглядела нелепо, топорщась горбом на лопатках.

   Когда Ашарх проходил мимо разрушенной стены, его неожиданно окликнул Карлай:

   – Брат!

   Капитан приблизился быстрым шагом, по привычке держа руку на рукояти своего палаша.

   – Позволь и я поздравлю тебя. Рад, что теперь ты с нами.

   Внимательные черные глаза следопыта иглами впились в лицо нового общинника.

   – Надеюсь, ты не будешь творить глупости и отринешь свою прошлую жизнь. Не так ли?

   Профессор невольно сглотнул под пристальным взором мужчины, но быстро взял себя в руки. Очевидно, Карлай считал, что Аш сразу после посвящения бросится вызволять свою спутницу. Хотя, примерно так он и собирался поступить, так что в чутье капитану нельзя было отказать.

   – Я чист душой и сердцем, ибо мыслю лишь о боге едином, – смиренно ответил новый брат общины, использовав ритуальную фразу церемонии Очищения. Он быстро развернулся и вышел из храма, стремясь скорее глотнуть свежего воздуха. Но даже когда скрипучая створка захлопнулась за спиной профессора, он еще долго ощущал между лопаток настойчивый взгляд Карлая, прожигавший не хуже раскаленного металла.

   На площади постепенно собирался народ, гомон становился все громче. Откуда-то доносилась музыка – легкое звучание флейты и ритмичные удары бубна. Ашарх не стал далеко отходить от храма, предпочтя укрыться от солнца в тени ближайшего дома, поэтому когда из дверей рассыпавшегося оплота верующих появились два настороженно озиравшихся субъекта, то профессор быстро догадался, кого они высматривали. Карлай был не таким наивным человеком, как о нем хотелось думать Ашу: у капитана новый брат вызывал большие опасения, так что слежка была ожидаема. Вот только преподаватель о ней совершенно не подумал, поэтому общинники заметили его практически сразу и больше не спускали с него глаз.

   Профессору оставалось лишь еле слышно ругнуться себе под нос. Конечно, ранее он рассчитывал затеряться в толпе, когда основная процессия верующих прибудет на площадь, и найти дорогу обратно к крепости. Теперь такой вариант был невозможен: о любом передвижении Аша сразу же было бы доложено капитану.

   Солнце безжалостно нагревало площадь, вынудив большинство верующих укрыться в закоулках между строениями и спрятаться в тени под крышами. Но как только на соседней улице послышались звуки музыки, пение и хлопки в ладоши, то люди моментально оживились и стянулись к центру. Процессия появилась на площади ровно в полдень. Сотни фигур, облаченных в длинные белые туники, принесли с собой не только шум и смех, вместе с искренними улыбками верующих на площади распустилось множество цветов. Каждый нес с собой небольшой букет горных фиалок, другие держали колючие ветки шиповника, покрытые белыми соцветиями. Лепестки устлали всю землю разноцветным ковром, заполнив щели и выбоины мостовой.

   Маленькая площадь мгновенно оказалась заполнена народом. Только пару минут назад она была практически пуста, как с приходом основной процессии на ней не осталось ни единого свободного места. Живое белоснежное море колыхалось в такт музыке, и трудно было в этой толпе заметить хотя бы одно печальное лицо: все ликовали, все славили бога и солнце, радуясь празднику. Гул голосов нарастал с каждой минутой, и вскоре площадь окутало непроницаемое облако назойливого разноголосого шума, сквозь который не было слышно ничего.

   Ждать пришлось недолго – торжественную церемонию уже давно стоило начинать. Пока солнце еще не успело сдвинуться с наивысшей точки на небе, тяжелые двери храма призывно распахнулись, позволяя верующим укрыться от жары под высокими сводами. В проем сразу же хлынул человеческий поток, и, как только люди переступали порог, то мгновенно благочестиво замолкали, не решаясь нарушать благословенную тишину, царившую в этом древнем месте. Однако небольшое здание не могло вместить такое количество прихожан, поэтому часть общинников была вынуждена остаться снаружи, пытаясь рассмотреть, что происходит внутри.

   Ашарх зашел в храм одним из первых, толпа, стремясь занять лучшие места, без промедления протолкнула его практически в первые ряды, а он не особенно и сопротивлялся. В освещенной аспиде прямо перед алтарем, устланным покрывалом из паучьего шелка, стояли уже виденные профессором младшие жрецы и старейшина, блаженно улыбавшийся верующим. Он наблюдал за прибывавшими людьми, и только когда в здании не осталось незанятого пространства, Саркоз наконец поднял руки над головой, призывая всех приготовиться внимать его речам. Постепенно толпа успокоилась, каждый нашел для себя место, и все глаза обратились к коменданту крепости.

   – Братья и сестры! Каждый год я с великой радостью встречаю вас всех здесь, под сводами нашего божьего храма. Одежды ваши белы, как ваши помыслы, лица ваши светятся счастьем. И как же приятно мне читать молитву вместе с вами в этот светлый день! – воззвал к народу старший жрец, выставив перед собой открытые ладони.

   Он задрал голову кверху, обращая свой взор к потолку, покрытому извилистыми глубокими трещинами. На напряженном горле дергался выдававшийся кадык в такт каждому слову.

   – Место это, проникнутое божьей благодатью и тысячами ваших искренних молитв, вновь впитает в стены свои наши крики. И укрепится еще больше. Давайте же восславим бога!.. Залмар, ихентин!

   Сотни возбужденных и взволнованных голосов сплелись в едином потоке, повторяя слова воззвания к богу. Гул эхом отразился под сводами храма, заставив стены задрожать.

   – Залмар милостив. Он любит нас, своих детей! – продолжал старейшина. – И мы должны ответить ему тем же! Внемлите же!..

   Младшие жрецы преклонили колени по разные стороны алтаря, а Саркоз величественно подошел к самому краю каменного стола и водрузил ладони на обложку Заветов.

   – Все мы грешны, но, видит бог, мы каемся в своих слабостях! Залмар услышит нас, он простит своим верным детям их ничтожные ошибки и проступки, ибо вера наша крепка и чиста! Братья и сестры, славьте же нашего бога! Мы чисты душой и сердцем, ибо мыслим лишь о боге едином!

   – Мы чисты душой и сердцем, ибо мыслим лишь о боге едином! – подхватили жрецы.

   – Мы чисты душой и сердцем, ибо мыслим лишь о боге едином! – откликнулась толпа бушующим ревом, словно желая докричаться до самого создателя.

   – Так откройте же ваши души, божьи дети! Очиститесь от своих грехов, дабы Залмар мог гордиться вами! Отриньте все страхи, распахните ваши сердца навстречу истине и божьему свету! Кричите, дети Залмара!.. Да очистятся души ваши! Ибо все грехи смываю я и прощаю вас, как простил бы бог!

   В этот момент сотни цветов взлетели в воздух, под самый потолок, а после мягко опустились вниз, окутывая верующих сплошной завесой душистых лепестков. И голоса общинников, изо всех сил выкрикивавших свои грехи, превратились в единую какофонию, от которой пространство затрещало по швам. Люди, вскинув головы к потолку, рвали связки, самозабвенно пытаясь вымолить прощение у бога. Они не обращали внимания друг на друга, а лишь вопили, стремясь скорее сознаться в своих прегрешениях, сбросить с души тяжелый груз порока.

   Ашарх не раз бывал на празднике Очищения не только в столице, но и в своей родной деревне Сухой Лог в регионе Сои, но только здесь, в Аритхоле, диком горном краю, он впервые увидел верующих, которые так исступленно каялись, не скрывая от бога ничего.

   – Залмар, прости меня! Я соврала детям о наследстве!

   – Я возжелал свою сестру!

   Голоса окружали Аша со всех сторон как комок копошащихся змей, плюющихся ядом. Он невольно стал свидетелем сотни откровенных признаний. Его соседи и соседки говорили об обманах, убийства и предательствах – слова о жестоких поступках легко вырывались из их ртов, будто не скованные больше стыдом. Многие нескончаемым потоком изливали свои грехи, другие лишь монотонно выкрикивали в потолок «Прости!», кланяясь, как деревянные болванчики. Профессор с сожалением сделал для себя неутешительный вывод, что, даже несмотря на всю внешнюю святость этой общины и строгие правила, она, как и столь презираемые Светочем подданные Пророка, была полна скрываемой грязи.

   – Я отравила собаку соседки! Услышь меня!

   – Я прокляла своих детей, Залмар! Очисть же мою душу!

   Мужчина возвел глаза к потолку. Наполненный кипящей энергией верующих, он сам неожиданно ощутил нараставшее желание покаяться следом за остальными присутствующими в храме. Было ли это вызвано простым стадным инстинктом или же его действительно что-то тревожило в тот момент – Аш не знал. Какие грехи тяжким грузом лежали на его душе, желая освобождения?

   В памяти профессора промелькнули пыточные двенадцатого ордена: камеры, наполненные обезумевшими от ужаса пленниками, ждущими свою неотвратимую судьбу, вонь паленой кожи и непрекращавшиеся крики живых созданий, в которых вонзался раскаленный металл.

   – Прости меня, бог. Я утратил веру в свою страну, – тихо проговорил преподаватель.

   Он вспомнил произошедшее в предместьях Италана до последней детали: избитое и измазанное в грязи тело юной хетай-ра, закованное в колодки, озлобленные вопли толпы, поймавшей неудавшуюся конокрадку, и до омерзения гнусные разговоры стражников возле пленницы.

   – Прости меня, бог. Я утратил веру в простых людей! – куда громче и увереннее сказал Ашарх.

   И при всем своем желании профессор никогда не смог бы забыть жреца из Зинагара и его лживую речь, после которой изуродованного в огне Витима повесили, а обездоленных селян избили и с позором выгнали из города, куда они пришли за справедливостью и помощью.

   – Прости меня, бог! Я утратил веру в твою церковь! – выкрикнул преподаватель что есть сил.

   На мгновение мужчина замолчал, испугавшись своей смелости. Он сжал кулаки и, преодолевая трусость, подкрепленную волнением, покаялся в последнем и самом главном своем грехе.

   – Прости меня, бог... Я утратил веру в тебя, – еле слышно прошептал Аш, склонив голову к полу.

   В этот момент раздался оглушительный грохот, который, казалось, доносился одновременно со всех сторон. Земля под ногами дрогнула, и храм в одно мгновение наполнился густой пылью, через которую ничего не было видно и на метр вперед. Крики грешников превратились в испуганные визги и надсадный кашель, послышался топот ног – ничего не понимая, общинники скорее хотели покинуть помещение и толпились на выходе, мешая друг другу и расталкивая людей без жалости. Но стоило толпе поредеть, а пыли немного осесть, как стало ясно, что случилось. Старое здание не выдержало такого количества молящихся, сотрясавших стены своими звонкими голосами, и кладка, которую все утро чинила группа каменщиков, повторно обрушилась прямо на головы присутствующим. Блоки, скрепленные плохим раствором, не успевшим как следует взяться, повалились на пол, погребя под собой множество верующих, находившихся по правую руку от входных дверей. От старой стены теперь остался лишь неровный сквозной проем, через который свободно дул ветер и проникало яркое солнце, освещая печальную картину.

   Когда старейшина сумел пробиться к образовавшемуся завалу, то из-под камней удалось извлечь лишь три изувеченных тела. Сколько еще людей оставалось под обломками никому было неясно. Десятки присутствующих оказались ранены – тяжелые и острые осколки многим раскроили затылки, рассадили кожу и оставили крупные ушибы. Пострадавшие сидели прямо на полу, пытаясь прийти в себя, а по их белоснежному одеянию расползались бордовые пятна.

   Ашарх находился недалеко от места происшествия и своими глазами видел, что окровавленные безжизненные тела двух женщин и мужчины выносили к Саркозу сразу после того, как некоторые каменные блоки удалось оттащить в сторону общими усилиями. Но взгляд старшего жреца был прикован лишь к одному из этих трупов – капитана Карлая. Камни раскроили его голову как спелую тыкву, не оставив ни шанса на выживание. Лишь половина лица уцелела – та, на которой виднелось крупное родимое пятно, побледневшее после смерти, а остальная часть головы представляла собой сплошное кровавое месиво из костей и торчащих кусков кожи. И все, что оставалось старейшине – это просто стоять и смотреть на изуродованное тело своего верного помощника, раскинувшее руки поверх ковра из белых лепестков, залитых темной кровью.

   Общинники долго расчищали завалы, перевязывали раненых подручными материалами и оттаскивали умерших в сторону. Их оказалось гораздо больше, чем все думали сначала. Светлый праздник был безнадежно испорчен, многие плакали прямо на запыленном полу храма, скорбя по ушедшим братьям и сестрам, другие же монотонно молились себе под нос, возведя глаза к потолку. Но все же большинство верующих ушли из здания, опасаясь, что оно может разрушиться полностью – без части стены строение явно не должно было долго простоять даже с металлическими подпорками.

   Комендант крепости не помогал остальным. Сразу после того, как он увидел тело капитана, то молча удалился в сторону алтаря и больше никуда не отходил. Испытывая странное смешанное чувство от всего увиденного и пережитого, Ашарх совсем не хотел возиться с мертвыми, поэтому он направился прямиком к Саркозу, сидевшему на ступеньках близ каменного возвышения в одиночестве и задумчиво перебиравшему пальцами складки своего одеяния.

   – Старейшина, позвольте выразить сочувствие. Все это так печально.

   Своим тихим голосом профессор вытянул старшего жреца из тягостных мыслей. Тот окинул неожиданного собеседника тяжелым взглядом исподлобья, помолчал несколько секунд и лишь после этого медленно поднялся на ноги.

   – Да, брат Илват. Видимо, сам бог на нас за что-то прогневался, раз в священный праздник такое случилось.

   – Жаль, что подобная внезапная смерть настигла и вашего помощника. Я мало его знал, но уверен, что Карлай обладал незаменимыми достоинствами, как брат общины.

   – Капитан был хорошим человеком и расторопным помощником. И это тяжелая утрата для меня лично. Но, к сожалению, я не могу долго о нем скорбеть.

   – Почему же, старейшина?

   – Наша община окружена врагами. Минута промедления может стоить всем нам жизни. Поэтому место капитана займет новый человек. Для каждого здесь есть замена, – сглотнув, нехотя произнес Саркоз. – Но я знаю, что ты подошел ко мне поговорить вовсе не об этой трагедии и даже не о Карлае. Тебя интересует судьба твоей бывшей спутницы, не так ли?

   – Не стану это отрицать, – сказал Аш и пожал плечами.

   – Позволь и я буду с тобой искренним, брат. Карлай был моей правой рукой. Фактически, мы с ним вдвоем управляли Аритхолом, у меня не было более доверенного человека здесь, – внезапно разоткровенничался комендант. – Но во многом наши взгляды не сходились. Так, например, он считал, что эта наемница, с которой ты пришел, простая девушка, сбившаяся с пути. И ее нужно оставить в крепости, присмотреться хорошенько и даже перевоспитать в прилежную верующую.

   – Я и сам мог бы заняться ее религиозным воспитанием, если вам будет угодно, старейшина, – осторожно сообщил профессор, мысленно благодаря погибшего капитана за его неожиданную мягкосердечность.

   – Не нужно держать меня за дурака, брат Илват. Капитан ошибался в своем мнении. Он не понимал, чего вы вдвоем с этой наемницей добиваетесь, но я не так наивен. Тебе не удастся ее спасти и сбежать. Потому что теперь твое место здесь, среди братьев и сестер!.. Потому что я увидел в тебе нужного для общины человека! А мои решения никто здесь не смеет оспаривать! – прикрикнул старейшина, зло ударив кулаком по раскрытой ладони, а глаза его засверкали.

   Аш впервые заметил одну любопытную деталь в облике Саркоза: проступавшие на коже на его запястьях темно-зеленые пятна – верный признак чрезмерного употребления зоха. Разум его начинал гаснуть. Кажется, комендант уверенно прокладывал себе путь на костер Дымных Врат.

   – Ты оказался здесь по воле случая, но я этому случаю благодарен, – протянул старший жрец и неприятно улыбнулся собеседнику. – Общине нужна свежая кровь, а ты сам изъявил желание пополнить наши ряды, сменив сторону, за которую воевал. Ты можешь оказаться полезен общине. Но это не отменяет того факта, что ты должен доказать свою преданность новой семье, общему делу и мне лично.

   – И что для этого нужно? – не особенно радостно спросил профессор, у которого волосы на затылке встали дыбом от всего услышанного.

   – Отречься от своего прошлого. Сегодня на закате состоится казнь твоей бывшей спутницы, этой подозрительной наемницы. Что бы там ни говорил Карлай, но я не могу рисковать, оставляя ее в живых, и ты должен это понимать... Ты сам лично принесешь ей смерть, брат Илват. Чтобы мысль о том, что Аритхол – твой новый дом, прочно обосновалась у тебя в голове.

   Старейшина еще долго разъяснял Ашарху все его новые обязанности как общинника, посвящал в детали жизни Светоча и рассказывал о распорядке дня. Но профессор особенно не слушал Саркоза, погруженный в свои собственные не очень оптимистичные мысли. Неожиданное заявление коменданта крепости ввергло его в легкий транс, в котором он панически пытался отыскать ускользавшую надежду на спасение. Вскоре Ашу выделили сопровождающего, который отвел нового брата обратно в крепость, куда его временно приставили помощником на кухне. В общине все должны были трудиться, поэтому до заката профессору предстояло таскать тяжелые мешки с мукой и по мелочам принимать участие в жизни кухни, пока не настанет время казни.

   Помещение, куда его привели, оказалось разделено на несколько крупных соединенных друг с другом залов, в одном из которых располагался полукруглый очаг с подвешенными над ним котлами, в другом стояли ряды ровных столов, заваленных посудой, мисками и корзинами, а в последнем располагался склад с объемистыми мешками крупы, кадушками с солью и бочками воды. Там же была и дверь, ведущая в тесную кладовую, где с потолка на толстых крюках свисали соленые и копченые рульки, перетянутые колбасы, а на полках у стены лежали головки сыра и кувшины. На кухне суетились одни женщины в передниках, каждая из которых занималась своим делом: одни стояли у котлов, помешивая их содержимое, другие же нарезали овощи или мясо, толкли в каменных ступках ароматные зерна трав и специй. Изумительный запах готовившейся еды пропитал каждый уголок огромной крепостной кухни, но иногда к нему примешивалась и малоприятная вонь гари, прогорклого жира и сырой рыбы.

   Поварихи встретили нового брата спокойно, сразу же загрузили его однообразной работой и продолжили заниматься приготовлением пищи, не болтая даже между собой. Ашарх же машинально выполнял все поручения, совершенно не следя за временем: переносил неподъемные котлы, открывал закупоренные бочки, искал необходимые продукты в кладовой. Однако на душе у него было неспокойно. Заявление коменданта поставило профессора в затруднительное положение: Саркоз четко дал понять, что в этот день или умрут оба непрошенных гостя крепости, или преподаватель получит право на жизнь, но девушку все равно будет ждать смерть. Причем от руки верного спутника.

   Старейшина не пожелал слушать возражения Аша, четко озвучив ему условия и предоставив самому сделать этот достаточно простой выбор: убить Лантею или же погибнуть вместе с ней, отказавшись от привилегий своего статуса в общине. Мужчина кусал губы и пытался найти иной выход из ситуации. В темнице его ждала спутница, которая доверилась ему и рассчитывала на то, что профессору удастся их вытащить из этих неприятностей. Но план оказался непродуманным, а комендант крепости предпочел не рисковать лишний раз, а сразу показать, кто здесь главный.

   Часы за работой тянулись один за другим, а Ашарху все не приходили дельные мысли в голову. Он не знал, где можно было взять ключ от решетки камеры, как обманом выманить охранников из темницы и как выйти с Лантеей за пределы города незамеченными. Ситуация становилась все сложнее из-за массы деталей, требовавших внимания, а профессор начинал нервничать, чувствуя приближение неизбежного.

   В какой-то момент его тяжелые размышления прервал звук открывшейся входной двери. На пороге кухни появился бодрый молодой общинник, туника которого была вся испачкана в пыли.

   – Приказано в темницы отнести обед для двух братьев и одной заключенной, – звонко крикнул парень и практически сразу, решив даже не слушать ответ кухарок, развернулся, удалившись прочь быстрее, чем появился.

   Угрюмо поворчав на юного и неучтивого брата, даже не удосужившегося поздороваться и попрощаться, поварихи скорее начали собирать несколько подносов, уставляя их посудой и кувшинами. А Аш четко осознал, что это его единственный шанс предупредить Лантею.

   Профессор подошел к полноватой черноволосой кухарке, которая вызвалась отнести всю еду вниз и неловким покашливание отвлек ее:

   – Простите, сестра. Не могли бы вы передать пленнице кое-какую информацию?

   – Что еще за информацию? – резко спросила немолодая женщина, отирая испачканные руки о край передника и одаривая нового брата не слишком-то дружелюбным взглядом.

   – Девушку казнят сегодня на закате. Ей вряд ли кто-нибудь счел необходимым сообщить такую новость. Мне кажется, как-то несправедливо не сказать ей об этом перед концом.

   – Тебе надо – ты и говори. Не хочу быть гонцом с дурными вестями, – недовольно проворчала повариха, покачав головой.

   – Боюсь, что я не могу отлучаться один с кухни.

   – Ну иди тогда за мной, сам ей все передашь. Заодно с подносами помоги. А то тяжелые больно.

   Такой поворот событий пришелся профессору по душе гораздо больше его изначального плана. Так у него появилась призрачная возможность переговорить со спутницей с глазу на глаз или хотя бы даже в присутствии свидетелей – главное, сообщить о казни. Он легко подхватил со стола один из нагруженных едой подносов и ловко выскочил в дверь, последовав вглубь крепости за семенившей кухаркой.

   В темнице оказались все те же два стража, что и утром, которые со скучающим видом о чем-то еле слышно беседовали, облокотившись на стол. Стоило двери приоткрыться, как они заметно напряглись, но, завидев кухарку и профессора с подносами, почти сразу же расслабились, опустившись обратно на свои места. Лантея сидела на полу своей камеры, прислонив голову к стене и прикрыв глаза, однако, стоило Ашарху приблизиться к решетке, как девушка мгновенно распахнула веки, словно и не дремала. Она прожгла спутника подозрительным взглядом и очень внимательно осмотрела его белое одеяние, несуразным мешком топорщившееся поверх обычной одежды.