Текст книги "Карающий орден (СИ)"

Автор книги: Софья Маркелова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

   – Чтобы перевезти мальчика нам потребуется телега, а это значит, что по лесу мы уже не проедем. Придется выходить на дорогу, – тон мужчины стал серьезнее, – а это опасно. Любой случайный отряд или любопытный попутчик может узнать наши лица и донести куда надо.

   – Другого варианта нет.

   – Ты же понимаешь, что до Зинагара, даже по утоптанной дороге, около двух дней пути? Состояние парня нестабильно, и за эти дни все может стать лишь хуже.

   – Я все это вижу, – немного грубо ответила Лантея, – но мы повезем его в Зинагар.

   – Лекари есть и в Уце. И до него гораздо ближе.

   – Как будто в Уце нас с тобой не опознают...

   – Опознают. Еще как. Это крупный город. Зинагар в этом плане поменьше. Он расположен далеко от главного тракта, и у нас куда больше шансов, что гонцы и глашатаи туда еще не добрались.

   Профессор закончил завтракать и окунул руки в стоявшее неподалеку ведро с чистой водой, начиная умывать лицо и шею.

   – Я действительно не знаю, как лучше поступить, – с тяжелым вздохом призналась хетай-ра.

   – Мальчику нужен лекарь. Если мы повернем обратно к Уце, то у Витима есть все шансы когда-нибудь снова встать на ноги, но тогда мы не поможем ему приехать к дяде и сами с большой долей вероятности попадемся на глаза страже, – деловито проговорил Ашарх, отплевываясь от воды, стекавшей по лицу. – Второй вариант – это поехать, как и было задумано ранее, в Зинагар. Мы выполним просьбу Витима, возможно даже сумеем избежать внимания немногочисленной стражи этого захудалого городишки, но... Мальчик потеряет драгоценное время.

   – Может, и не потеряет. Может, нашей помощи будет достаточно для восстановления!

   – Не тешь себя пустыми надеждами. Лантея, ты должна воспринимать действительность с широко открытыми глазами. Взгляни на его ноги – раны не стали выглядеть лучше, – жестоко осадил собеседницу профессор. – Но выбор все равно предстоит сделать только тебе. Ты эту кашу заварила, поэтому тебе ее и расхлебывать.

   – Если так, то мы поедем в Зинагар, – упрямо сжав зубы, заявила чужеземка.

   – И ты готова смириться с тем, что твое решение может убить Витима?

   – Готова.

   – Что ж, не мне тебя учить, – сказал мужчина и поморщился. – Надеюсь, из-за этой затеи мы не попадемся.

   Лантея и сама уже не знала, по поводу чего ей следовало переживать: беспокоиться ли о здоровье Витима, о собственной свободе или же о выполнении обещания. Закончив с завтраком и собрав свои немногочисленные вещи, путники задумались над тем, как следовало перевозить лежачего больного. После тщательных поисков в деревне не нашлось ни одной целой повозки или телеги – огонь повредил почти все, до чего успел добраться, либо же выжившие погорельцы забрали с собой большинство нетронутых пожаром вещей. Однако Ашарху все же удалось удивить Лантею: он сумел починить найденную в сарае старую двухколесную арбу с треснувшей осью, там же позаимствовав и потрепанный хомут. В такую повозку можно было легко впрячь вороного жеребца и уложить мальчика.

   В арбу набросали колючих еловых лап и несколько снопов из овина, поместили все сумки и бережно перенесли больного. По единственной извилистой тропе, ведущей из деревни, странники двинулись по направлению к дороге. Аш вел коня на поводу, а хетай-ра взобралась в седло и бдительно смотрела вперед.

   Шли не торопясь, раз в пару часов останавливаясь на короткий отдых. Направление на Зинагар оказалось не очень популярным. Сразу после Уце просторный главный тракт упитанной змеей уходил строго на восток, а к Зинагару вела только узкая ухабистая дорога, на которой лишь изредка встречались простые крестьянские обозы или одинокие путники. Но для Ашарха и Лантеи это было как нельзя кстати. Хотя они все равно опасливо прикрывали свои лица или и вовсе сворачивали в кусты, стоило на горизонте появиться большой группе всадников. К счастью, за весь день, никто не обратил на них особенного внимания, хотя профессор все равно сделал на лоб повязку из лоскута рубахи, чтобы скрыть свой старый шрам.

   Несколько раз путешественники проезжали мимо постоялых дворов, которые радушно готовы были распахнуть ворота перед любыми гостями, но Аш и Лантея, напротив, боялись их как чумы, не понаслышке зная, что именно в подобных местах к странникам присматривались особенно внимательно. В очередной раз проезжая мимо одного из таких заведений, профессор обратил внимание на доску объявлений, покрытую старой, частями обвалившейся краской. К шершавой поверхности были приколочены гвоздями выцветшие свитки и обрывки листов, покрытых чернильными разводами. А в углу висело несколько печатных портретов, которые явно появились там совсем недавно – их еще не выбелило августовское солнце.

   – Думаю, они нарисовали тебе слишком широкий нос, – критически заметила Лантея, которая тоже с любопытством изучала листовки, спешившись и ведя коня под уздцы.

   Профессор раздраженно сорвал с доски изображение собственного лица с припиской «Опасный преступник!». Художнику карающего ордена довольно точно удалось передать облик Ашарха вплоть до тонких поджатых губ и старого рубца на лбу, хотя некоторые детали все же отличались от оригинала. И только перечень преступлений под портретом и имя преподавателя, жирно отпечатанные на листовке, указывали на то, что изображенное лицо – это без сомнений Аш.

   – Но, ты знаешь, все равно получилось весьма реалистично, – усмехнулась Лантея, протягивая руку и срывая с доски свое изображение, которое необычайно походило на нее во всех деталях, кроме цвета волос.

   – Никогда бы не подумал, что мое лицо окажется на доске объявлений, так еще и в подобной компании, – пробормотал профессор и окинул взглядом остальные портреты, с которых на него глядели беглые каторжники, мошенники, убийцы и воры.

   – Как будто все, чьи лица здесь вывешены, совершили хотя бы половину преступлений из тех, в которых их обвиняют, – усомнилась хетай-ра и, осторожно сложив пополам листовку, сунула ее себе за пазуху. – Не удивлюсь, если, помимо нас, тут хватает невиновных.

   – Абсолютно невиновных не бывает, Лантея. Всем здесь есть, за что расплачиваться. Даже нам.

   – Не знаю, как ты, а я ни в чем не виновата. Разве только в том, что пыталась добиться права на свою свободу.

   – Мне бы такую уверенность в собственной непогрешимости... – проворчал себе под нос профессор и скорее отошел от доски объявлений, направляясь дальше. – Глядишь, и тогда мое будущее было бы гораздо определеннее.

   Только ближе к вечеру мальчик вновь пришел в себя: он заворочался на лежанке и глухо застонал, из-за чего Лантея моментально потребовала сделать привал. Жеребца распрягли и отпустили кормиться на ромашковое поле рядом с небольшим обложенным камнями источником с родниковой водой. Витима в это время осторожно перенесли на землю, стараясь лишний раз не тревожить его ноги. Сил у ребенка было немного, он только смущенно просился справить нужду.

   Лагерь пришлось разбить слишком близко к дороге, из-за чего Ашарху было не по себе – теперь любой путник мог заметить пламя их костра. Но нести парня через чащобу в сумерках тоже казалось дурной идеей, поэтому все оставили как было. Уже через четверть часа Лантея поставила на огонь котелок, в котором варился простой, но удивительно ароматный бульон из кусочков сушеного мяса и пары оставшихся картофелин. Хетай-ра все время украдкой поглядывала на обессиленного ребенка, повернувшего свое бледное лицо к костру и в полудреме наблюдавшего за языками пламени. Когда ужин был готов, то девушка мягко погладила парня по лицу:

   – Витим, тебе нужно поесть. Давай. Я помогу.

   Мальчику подняли голову, и Лантея осторожно поднесла ложку с бульоном к его обескровленным губам. Витим ел неохотно, медленно жуя куски разварившейся картошки, но через пару минут, когда живительное тепло еды наполнило истощенный организм, в ребенке проснулась жажда жизни. Его глаза стали яснее, а с каждой новой ложкой парень все жаднее глотал бульон, сразу же открывая рот для новой порции. Он съел почти треть содержимого котелка, что привело Лантею в восторг – чужеземка была уверена, что хороший аппетит говорил о пробуждении внутренних сил организма.

   Когда с бульоном было покончено, в мытый котел залили воды из источника и бросили несколько душистых соцветий ромашки с поля. Ароматный травяной отвар быстро остыл, и путники с наслаждением принялись потягивать терпкий взвар из кружек.

   – Вы очень добры, эфенди, – тихо поблагодарил мальчик к концу ужина, утолив голод и жажду. Он самостоятельно приподнялся на локтях, довольно обтер губы и взглянул на своих спасителей.

   – Ты еще очень слаб. Лежи, – предостерегла девушка.

   – Я чувствую себя гораздо лучше. У меня появились силы.

   – Мне приятно это слышать. Значит, все не напрасно.

   Чужеземка бросила на профессора выразительный взгляд, в котором читалась плохо скрываемая гордость, что ее дилетантское лечение все же оказалось успешным, хотя Аш в нем так сомневался.

   – Это вы нашли меня у дома, эфенди?

   – Зови меня Лантеей, Витим, – растянув губы в легкой улыбке, ответила хетай-ра.

   – Как скажете. Я теперь, кажется, вам жизнью обязан, Лантея...

   – Глупости какие.

   – А-а где мы сейчас?

   Ашарх веткой поправил в костре крупные головни, и в воздух взлетел сноп ярких искр.

   – Часов шесть как выехали из твоей деревни. Не расскажешь, что у вас там произошло?.. – спросил он.

   – Если, конечно же, сам хочешь, и у тебя хватит сил! – грубо перебила спутника Лантея.

   – Ноги очень болят, но я не могу даже пальцем двинуть, – ответил Витим и бросил обеспокоенный взгляд на прикрытые чистыми тряпками ноги. – Хотя раньше болело еще пуще... Я же буду ходить?..

   – Будешь, не переживай. Но пока что не стоит нагружать твои ноги, пока раны не затянутся как следует, – ответила девушка, а в ее голосе сквозила уверенность в собственных словах.

   – Ты вчера сказал нам, что знаешь, кто поджег вашу деревню, – ненароком вставил Аш.

   – Правда?.. Я уже не помню, что было вчера, и когда оно было это вчера. Все смешалось в голове... Вы не знаете, какой нынче день?

   – Двадцатое августа, через пять дней праздник Очищения, – быстро подсчитал в уме Аш. – Думаю, ты пару ночей пролежал там, во дворе дома.

   – Выходит, что так... Но помню я далеко не все.

   – Расскажи, что ты видел, Витим.

   – Д-да, хорошо. Это... это было словно в дурном сне. Я в тот вечер допоздна домой не вертался, все бегал на задворках, где вишневый сад. Со мной были еще Якуж и Данир. Товарищи мои, – начал мальчик и почти сразу же замолчал, нахмурив лоб и с трудом вспоминая события того ужасного вечера.

   – Что дальше было? – мягко поинтересовался Аш.

   – Потом вдруг мы увидели, что со стороны полей всадники скачут с факелами... Да гогочут так громко, что их далеко слышно! Мы у деревьев притаились в тени, хотели глянуть, кто такие они. А то оказался главный из храма божьего, что в Зинагаре, да его друзья, видимо. Кони у них богато украшены были, блестели все, да на них самих одежды красивые. Хорошо помню, что они песни горланили непристойные да пили. Данир и Якуж побежали домой, отцов позвать, так как в Быстрицах все знают, что жрец в деревню с хорошими вестями не приезжает.

   – Почему так? – удивился профессор.

   – У нас уже давно свара была с этим жрецом. Тибост его кличут, но в деревне его иначе как Гусак никто не зовет, потому как важный он, словно старый гусь. Он прознал, что в Быстрицах пара хороших ковалей живет, они из Зинагара давно сюда перебрались. И вот вздумалось ему доспехи себе богатые сделать, да начал он наших ковалей навещать. Но мастера-то не хотят задаром ковать, а Тибост все твердил «Это честь большая – на храм божий работать!» и платить не хотел ни квика. Кому ж охота трудиться за спасибо? Ковали отказались, а жрец все бузил – грозил проклятьями, потом друзей своих привел, даже подрались тогда!

   – Что же это за жрец такой скверный? – с недоверием спросила Лантея.

   – Да их таких по всему Залмар-Афи сотни, – невесело улыбнулся Ашарх. – Пророк Бога направляет на храмы прорву денег, но почти все они идут в карманы отъевшихся жрецов, которые давно уже позабыли о том, что такое истинная вера.

   – Вот-вот! – подтвердил мальчик, активно кивая. – Тибост тоже все деньги с верующих трясет, за любой чих! А сам потом коней себе покупает дорогих, зарамской породы. Это всему региону Вех известно!

   Профессор уважительно покачал головой: он не понаслышке знал, что на самом юге страны, в Зарамской долине, выращивали лучших жеребцов светло-золотистой масти. Это место было недалеко от деревни, где родился сам Ашарх. И кони эти стоили баснословно дорого.

   – Неужели никого не волнует эта ситуация? – возмутилась хетай-ра.

   – А что поделать? Они служители бога, защищены всеми возможными законами, им покровительствует сам Владыка, – сказал мужчина, разводя руками, а после повернулся к мальчику. – Так, значит, этот жрец решил отомстить деревне?

   – Ага! Потом, как ковали его прогнали после драки, то его почти месяц не слышно было. Но вот опять появился, значит, когда я его и увидел. Пили они, орали. Да тут я смотрю! А Гусак-то уронил что-то на землю в темноте. Блеснула вещица и пропала в траве. Его люди поискали с факелами, да плюнули. А я подождал, пока они в деревню дальше уедут и побежал сам искать. И нашел! Флягу серебряную, с каменьями! Дорогая, сразу видно! Да на ней имя его выбито.

   – И где фляга теперь? – поинтересовалась Лантея.

   – В штанах моих, в кармане, – на этих словах ребенок замолчал и осознал, что на нем давно уже не было почти никакой одежды. – Ай... А где же портки мои? Неужто потерял?..

   – Не волнуйся, все в сумках. Изорвано, правда, да опалено, но я не выбросила ничего, – успокоила собеседника девушка, поправляя его одеяло.

   – Тогда хорошо! Я в Зинагар флягу отвезу. Быстрицы сгорели, но пусть все узнают, что это сделал жрец...

   – Витим, а родные-то у тебя есть? – аккуратно спросил Ашарх. – Мы в деревне живых не встретили, кроме тебя.

   – Я когда флягу нашел, то голову поднял, а по крышам уже пламя мечется. Я скорее домой побежал, мать звал. Сунулся внутрь, а там все горит. Наш дом-то с краю как раз и стоял. Пока звал их в огне этом, сам дыма надышался, на пол упал. Пополз к выходу, а тут крыша обвалилась – да прямо мне на ноги. Больно было – жуть! Пока я выползти из-под деревяшек пытался, то совсем плохо стало – в глазах темно, дышать нечем. Только и успел с крыльца сползти на землю, и упал.

   – Неужели никто выжить не смог? – пробормотала Лантея.

   – Пока я к дому бежал, то помню хорошо, что на улице уже люди толпились. Якуж и Данир же раньше прибежали, небось успели крик поднять. А вот маму я не видал нигде с отцом. Потому в дом и бросился.

   – Не переживай. Может, им удалось спастись, – сказала девушка, а сама отвела глаза в сторону.

   – Я когда очнулся утром, то больно было очень. Кричал что есть сил, но, видимо, уже все ушли из деревни. Не стали по пепелищу ходить. Дома догорали еще, жар стоял... Я отполз во двор насколько смог, но ноги не слушались, так и провалился в сон. Да больше не помню ничего.

   – Почему люди не потушили дома и ушли куда-то? – задумчиво спросила Лантея у профессора.

   – Смысла тушить ведрами полыхающие костры домов не было. Я почти уверен, что загорелось все очень быстро. По соломенным крышам пламя разносится скоро. А ночевать на пепелище, где дым стоит и жар, никому не захочется, – разъяснил Аш, щелкая костяшками.

   – И куда пошли выжившие? – спросила хетай-ра и обеспокоенно взглянула на раненого мальчика.

   – В Зинагар, куда ж еще. Просить, чтобы жрец получил по заслугам. Да у многих наших родные там есть, приютят на время, – ответил Витим, почесывая свою грязную голову.

   – Вот только ничего селяне не добьются в городе.

   – Да! Потому мне и надо в Зинагар. Я привезу флягу, и все узнают, что это был Тибост!

   Мальчик отчаянно верил в свои слова, и Ашарху не хотелось разрушать эту слепую детскую надежду.

   – Мы поможем тебе, – торопливо уверила его хетай-ра. – Но сейчас тебе стоит поспать, набраться сил. Завтра к вечеру уже приедем в город, а пока что отдыхай.

   Парень отказываться не стал. Он достаточно разомлел от горячей еды и теплого костра, рядом с которым лежал, поэтому уже через несколько минут дыхание Витима стало спокойным, а не по-детски сурово сведенные брови расправились. Лантея и Аш, стараясь сильно не шуметь, посасывали хлебные сухари и молча сидели перед огнем, наслаждаясь новой порцией горячего отвара. Где-то недалеко по ромашковому полю бродил вороной жеребец, глухо постукивая подковами о землю, а на небе уже появились первые яркие звезды, похожие на хлебные крошки, рассыпанные по черному бархату.

   Убедившись, что Витим крепко заснул, Лантея махнула профессору рукой, приглашая его прогуляться до источника с родниковой водой и обсудить все услышанное этим вечером. Пара беглецов неторопливым шагом двинулась прочь от костра, окунаясь в ночную прохладу, бодрящую и освежающую. Легко пробежавшись тонкими пальцами по траве, хетай-ра сорвала соцветие ромашки и принялась задумчиво его ощипывать.

   – Все это как-то неправильно, Аш.

   – Что конкретно? – уточнил профессор, ступавший по левую сторону от спутницы, заложив руки за спину.

   – Как так получается, что жрец, оберегающий божественные заветы на земле, творит такой хаос, а ему за это ничего нет? Он ведь открыто пользуется своим положением.

   – Видишь ли... В Залмар-Афи все построено по такому принципу, что нет ничего выше храмовой власти.

   – Но должны же быть какие-то ограничения. Почему жрецам все дозволено?

   – Потому что они приближены к правящей верхушке вплотную. Залмар – единственный бог, Владыка – единственный его Пророк, несущий в массы волю всевышнего. А жрецы – верные слуги правителя, которые следят за исполнением этой воли. Храм выше орденов, выше рыцарей-хранителей и уж точно выше народа.

   – И всех это устраивает? – с сомнением в голосе спросила девушка, растирая между пальцами последние лепестки ромашки.

   – Мы живем по таким правилам уже больше тысячи лет, со времен первого Пророка Бога. Для недовольных у Сынов Залмара всегда готова висельная петля.

   Аш шлепнул себя по щеке, убив назойливо жужжащего комара, которых становилось все больше и больше к ночи.

   – Значит, по-твоему, справедливости для Быстриц не будет?

   – Не будет. Что бы ни сказал жрец, все его слова будут приняты за чистую монету, так как никто из руководства города не захочет ссориться с храмовой элитой.

   Путники подошли к источнику, где слабый поток ледяной воды выбивался из-под земли и, мелодично журча, впадал в широкую выложенную камнями природную чашу. Хетай-ра присела на один из крупных валунов, заросших мхом, и, стянув кожаные митенки, протянула кисти рук к прохладной струе.

   – Но как же ваша священная книга с божьими поучениями? Как там она называется... Кажется, Заветы Залмара?.. А государственные законы? Что-то же должно держать страну в порядке.

   – Только страх. Страх перед божьим наказанием и перед мучительной смертью в казематах боли Сынов. Никто не пойдет против устоявшегося строя и особенно против жречества.

   – Так не бывает... Воля народа может быть достаточно сильной, чтобы пошатнуть любые опоры.

   – Если люди рискнут сломать эти опоры, то выстраиваемый веками уклад жизни обрушится им на головы, возвращая к самому началу – племенному строю, междоусобицам и рабству.

   – Я не согласна с тобой, Аш, – ответила девушка и покачала головой. – Жить в мире, где любой подлец, наделенный крупицей власти, способен творить бесчинства, не опасаясь наказания, – страшно.

   – Не нам менять это положение вещей.

   – Почему нет? Можно ведь попытаться, дать людям надежду и наглядный пример... Я хочу помочь им, этим погорельцам. Разве они не заслужили справедливости?

   Глаза хетай-ра блестели, а, может быть, это лишь свет холодных звезд отражался в них.

   – Законы твоего сказочного мира не работают здесь, Лантея, – четко проговорил Ашарх, нахмурив брови и серьезно изучая лицо своей собеседницы. – Люди по своей натуре алчны и жестоки, такими нас создал бог, видимо, по своему подобию. Те, кто дорываются до власти, уже не могут остановиться – им хочется большего, абсолютного подчинения и покорности. Они готовы разорвать глотку любому, кто покусится на их влияние и рискнет заикнуться о справедливости.

   – Я не верю!

   – Именно поэтому жители деревни ничего не смогут доказать даже с этой флягой. А пытаться им помогать – глупо, – громче продолжил профессор, не обратив внимания на протест Лантеи. – Я предупреждаю, если ты решишь встать на сторону погорельцев и идти за какой-то своей призрачной правдой, то я просто развернусь и уеду, куда глаза глядят, даже если тебя скрутят и потащат на виселицу за оскорбление старшего жреца. Мне дорога моя шкура, а поддерживать геройские порывы твоей души я не намерен – мы и так уже вляпались по самое горло в Италане.

   Девушка промолчала. Лицо ее одновременно выражало гамму разнообразных эмоций – здесь были и неодобрение, и гнев, и упрямство. Она не хотела верить словам Ашарха, а душа ее требовала поступить по-своему, но хрупкое зерно рациональности и незримое уважение, которое она чувствовала по отношению к профессору и объему его знаний, склоняли чашу весов в другую сторону. Хетай-ра резко встала на ноги и, не оглядываясь, быстро удалилась в сторону лагеря, окончив таким образом непродолжительную беседу. Когда мужчина неторопливым шагом пришел к костру следом за спутницей, то Лантея, отвернувшись, уже лежала у огня. Она еще долго размышляла над услышанным, прежде чем заснуть, утомленная после целого дня, проведенного в седле.

   Ашарх резко распахнул глаза, на секунду ослепнув от яркого солнечного света. Впервые он проснулся так рано для себя: птицы вовсю оглашали ближайшую рощу своими звонкими трелями, гоняясь друг за другом по воздуху, словно маленькие беспечные лесные духи. Над миром царил рассвет, и розовато-желтые облака раскинулись по небосклону цветастым ковром. Приподняв голову, профессор осмотрел своих спутников: Витим крепко спал, но лоб его был покрыт нездоровой испариной, а вот Лантея сидела, скрестив ноги, перед каким-то небольшим предметом.

   Водопад расчесанных седых волос, с которых уже практически смылась вся темная краска, падал на лицо хетай-ра. Последствия пребывания в обители Сынов Залмара понемногу сходили с кожи чужеземки: ранки затягивались, образовав красноватые рубцы, а синяки сменили цвет на коричнево-фиолетовый. Конечно, ожоги, покрывавшие руки и спину Лантеи, заживали гораздо медленнее, а с фингала под глазом и вовсе только сошел отек, но вскоре и от них должны были остаться лишь шрамы и воспоминания. К сожалению для Ашарха, негативные воспоминания. Ведь девушка ни на мгновение не позволяла спутнику забыть о том, что это именно по его вине она была вынуждена вытерпеть мучительную боль в пыточных двенадцатого ордена. И сколько бы раз профессор ни извинялся, но его слова вряд ли были способны заживить рубцующийся узор болезненных отметин на коже и в душе чужеземки.

   Несколько секунд Аш приглядывался к неподвижной фигуре Лантеи, пока не понял, чем же занималась хетай-ра в столь ранний час в одиночестве. Она молилась. Сложив в кулак ладони у груди, девушка почти беззвучно шептала себе под нос какие-то неясные слова, очевидно, на своем родном языке.

   Мужчина замер, не смея даже шелохнуться. Ему стало неловко, что он застал свою спутницу за таким интимным занятием, хоть и был удивлен, что видел ее молящейся первый раз. Про верования пустынного народа он мало что разузнал за несколько дней путешествия, точно выяснив для себя лишь то, что хетай-ра подчинялись некой богине Эван'Лин.

   Перед Лантеей стояли небольшие песочные часы, едва превышавшие ладонь в своих размерах. В них мерно пересыпался из одного стеклянного сосуда в другой мелкий песок, и стоило последней песчинке проскочить через горловину, как девушка закончила молитву и расцепила замок рук.

   – Неужели ты правда веришь в существование хоть каких-то богов? – негромко спросил преподаватель после того, как песочные часы исчезли в сумке чужеземки.

   Она не вздрогнула, словно давно уже знала, что за ней внимательно и безмолвно наблюдали. Не оборачиваясь к собеседнику, хетай-ра глухо ответила:

   – Я искренне верю в свою богиню. Но теперь, когда я узнала, что в этом мире много богов, то стараюсь ко всем ним относиться уважительно, хоть и не преклоняюсь так, как перед Эван'Лин.

   – И тебе никогда не казалось странным, что в ответ на молитвы, боги всегда лишь молчат?

   – Они все равно все слышат, Аш. Несомненно. Нужно лишь не терять надежды и довериться им.

   – Что толку доверять немым истуканам, по горло усыпанным бедняцкими подношениями... Я много раз обращался к Залмару в мыслях, но понятие веры теперь все чаще стало ускользать из моих пальцев, как бестелесный призрак. Раньше я молился потому, что все вокруг это делали, после пытался отыскать в боге собеседника, которому хочется открыться, а теперь я постепенно свыкаюсь с идеей, что вера нужна лишь людям, неспособным ощутить собственную целостность и нуждающихся в столпе, за который можно иногда держаться.

   – Это незримая поддержка, профессор. Словно ты умеешь летать, но твои крылья – это сила веры.

   – И стоит тебе посмотреть за спину, как эта невидимая глазу помощь мгновенно исчезнет? – хмыкнул Ашарх. – Нет уж, спасибо. Мне бы хотелось что-то более весомое и ощутимое. А на бога пусть тратят время те, кому требуется замолить собственные грехи. Мне и без того неплохо.

   Лантея окинула скептическим взглядом профессора, сидевшего к ней вполоборота. Логика спутника ей казалась неясной, и она решила не продолжать эту беседу, плавно перетекавшую в какое-то философское русло. По ее опыту, все они оканчивались пустыми ссорами.

   Лениво совершая привычный утренний ритуал, беглецы, стараясь не пересекаться взглядами, понемногу готовились к отбытию с места стоянки. Витима даже не пришлось будить. Раненый пришел в себя сразу же, как только почувствовал запах готовившейся еды, пусть это и была обыкновенная пригоревшая каша. Ел он за троих, хотя особенных сил в истощенном теле и не прибавлялось.

   После завтрака Лантея осмотрела ноги мальчика, перемотала их чистыми тряпками с небрежной улыбкой на лице, но после шепнула Ашу, что все очень плохо.

   – У него началось заражение. Раны не заживают, там гной. Не говори ему, чтобы не беспокоить. Но если его не осмотрит лекарь, то ног он может скоро лишиться.

   Мужчина не подал виду, но больше всего на свете в тот момент ему хотелось выкрикнуть девушке в лицо, что он предупреждал о подобных последствиях. Ее необъяснимое стремление выполнить просьбу парня и доставить его до Зинагара, как и предсказывал профессор, оборачивалось дурной стороной – здоровье мальчика стремительно ухудшалось, а странники были лишь в середине пути. Рискуя собственной свободой, они должны были в кратчайшие сроки довести раненого до города, и с каждой минутой Ашарх все четче ощущал, что ничем хорошим это не должно было закончиться.

   Витиму, ввиду отсутствия иной одежды, отдали расшитый кафтан профессора, который прикрывал обезображенные ожогами ноги, не тревожа их лишний раз. В подобном наряде мальчик выглядел нелепо, но его это совсем не смущало. Напротив, парень с восхищением гладил пальцами серебряную вышивку и очень удивился, когда Аш сказал, что насовсем отдает ему кафтан.

   – Как же так? – с трудом опираясь на локти, бормотал Витим. – Это же, верно, очень дорогая вещь, эфенди?

   – Тебе какая разница, сколько он стоит? Мне он больше не нужен, а ты подрастешь и будешь перед девчонками хвалиться.

   – Да я же теперь как купец какой столичный выгляжу! Вот здорово! У нас ни у кого в Быстрицах такой одежки не было... Даже староста и зимой и летом в одной рубахе ходил!

   – Ну вот и хорошо. Ты, главное, поправляйся скорее, несмотря ни на что.

   Невольно подслушивавшая этот разговор Лантея едва заметно вздрогнула и ниже опустила голову. Она прекрасно понимала, что последняя фраза ее спутника была укором ей лично. Ведь, как бы ни радовался мальчик неожиданному подарку, но его ногам от этого не было лучше. И вполне могло статься так, что еще несколько часов промедления навсегда сделают молодого парня калекой. Тогда он уже вряд ли пощеголяет перед девушками богатым кафтаном. А виновата во всем этом будет именно хетай-ра, взявшая на себя ответственность за Витима.

   Заветная серебряная фляга, на которой было высечено имя старшего жреца зинагарского храма, была возвращена мальчику. Он просил об этом с самого пробуждения, желая как можно ближе к себе держать драгоценное доказательство вины Тибоста. И теперь, укутанный в дорогие одежды и сжимавший в руках бесценную безделушку, Витим выглядел как отпрыск какой-то богатой столичной семьи, совершавший путешествие в сопровождении двух наемников бандитского вида.

   Уже достаточно неплохо подчинявшийся профессору вороной жеребец с белой звездочкой на лбу послушно впрягся в самодельную арбу. И когда туда перенесли тело раненого, то животное даже не шелохнулось – этот тяжеловесный конь почти не чувствовал подобной нагрузки, готовый отправиться в дорогу и с куда более массивной поклажей.

   Процессия продолжила свой путь, намереваясь как можно скорее прибыть в Зинагар.

   Дорога была на удивление пустынна. То ли боги неожиданно решили смилостивиться над беглецами, сторонившимися уже собственной тени, то ли Зинагар переживал не лучшие времена, и в сторону города даже не ехали никакие обозы странствующих торговцев или крестьян, везших урожай на продажу. Только дорожные столбы каждый километр угрюмо тянулись вдоль редеющих лесов и холмистых равнин, зелеными полотнами раскинувшихся до самого горизонта.

   Через пару часов мальчику стало плохо. У него началась горячка, а кожа вот-вот была готова потрескаться от собственного жара. Казалось, если бы грудь ребенка в тот момент окатили ледяной водой, то от нее поднялся бы густой пар, как от банной печи. Витим дремал урывками, жалобно постанывая и крича во сне. Его ноги болезненно разбухли, ожоги мокли и наполнялись желтым дурно пахнущим гноем.

   Беспокойство Лантеи росло с каждой минутой, но с жгучей тоской на сердце она вынуждена была признаться самой себе, что помочь мальчику она больше ничем не могла. Здесь требовались травы и мази, которыми располагали лишь хорошие дорогие врачеватели. Все, что оставалось девушке, – это только поить ребенка, заживо сгоравшего на ее руках, и обтирать от пота его бледное лицо, неотступно следуя рядом с арбой.