Текст книги "Рыбья кость (СИ)"

Автор книги: София Баюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2. Плохой человек

Из-под пола раздавалось ровное гудение встроенных батарей. Бесси встала на пушистый коврик у кровати. Нахмурилась и осторожно, словно воду, тронула босой ступней холодные плиты.

Батареи гудели, но не грели.

– Аве Аби! Батареи опять не включили, – расстроенно прошептала она.

– Отправить жалобу? – спросил голос виртуального помощника. На ее воротнике мелькнула зеленая лампочка – он проснулся и был готов к работе.

Это такое чудо было, если подумать – Аби всегда просыпался вместе с ней!

– Нет-нет, не нужно, – поморщилась Бесси. – Зачем-зачем. А ты не можешь включить батареи?

– Запрос не может быть обработан, – механически ответил он, но Бесси все равно почудились виноватые нотки. – Вы хотите отправить заявление в хозцех?

– Да-да! Хочу отправить заявление! – обрадовалась она, садясь на край кровати.

В комнате приятный синий полумрак. Бесси нравился синий цвет и то, как он растекался на плакатах и распечатанных картинках на стене. Сейчас так мало кто делал, даже в доме Бесси у всех стояли экраны, но ей нравилось все настоящее, пусть оно шуршало, выцветало и собирало пыль.

– Включаю форму 0-8-64 С, – мягко сказал ей Аби. – Продиктуйте текст обращения.

– Полы холодные, – с готовностью сказала она, поднося к губам воротник – микрофон все время барахлил.

В наушнике раздалось монотонное шипение, за ним – звук, который, как Бесси знала, изображал стук клавиш старинного устройства, которое называли печатной машинкой.

– Дальше, – приободрил ее Аби.

– А что дальше? Холодные же, ну, – нахмурилась она.

Ей не нравилось, когда Аби настаивал на чем-то. Она не понимала – не-же-ла-ла понимать – что он от нее хочет.

– Вы должны представиться, назвав полное имя, код, дату обращения и номер в реестре, – подсказал Аби.

– Беатриса Нотт, код 0936М, тринадцатый день десятого месяца, номер в реестре… 9803.12.

– Текущее значение рейтинга, – подсказал Аби.

Бесси посмотрела на браслет, где едва заметно светилась голубым короткая надпись.

– Мало, – мрачно сказала она. – Ты же можешь считать.

– Нужно голосовое подтверждение значения, – нудно проскрипел Аби.

Иногда Бесси начинало казаться, что он вовсе ей не друг и даже не настоящий.

Где-то тяжело забряцал третий утренний экспресс. Иногда Бесси бежала по длинным коридорам через четыре сектора, чтобы выйти на общественный балкончик и посмотреть, как серая змея с синими глазами бортовых огней летит по мутной трубе где-то внизу, но сейчас ее волновали полы.

Или не так уж и волновали.

Не хотелось называть свой рейтинг.

Бесси знала, что значат эти цифры. В приюте преподавали старую литературу и показывали старое кино – такое неуклюжее, где почему-то играли только люди, а не их слепки. Люди часто фальшивили, и художники не могли дорисовать им правильные эмоции. К тому же кино показывали на экране, не позволяя находиться внутри сцены, как сейчас, и это было странно – будто картинки оживали и пытались врать.

Некоторые врали хорошо.

Но кино и старых книг им показывали мало. И в основном чтобы объяснить, сколько раньше у людей было терзаний, которые теперь считались пережитком, эмоциональным атавизмом, которому предавалась только экзальтированная молодежь.

«Кто я», «каково мое место в этом мире», «быть ли мне» и самый главный – «хороший ли я человек?» – все это так мучило людей на старых записях. Люди задавали эти вопросы, то патетически выкрикивая их, то сдавленно шепча, то торопливо вываливая на читателя или зрителя, давясь и путаясь. Люди захлебывались в этих вопросах и сходили с ума. Бесси было их жалко.

А сейчас это стало неважным. Сейчас все ответы уместились в цифры социального рейтинга. Они объясняли, где твое место, давали четкий ответ на вопрос «почему» и, конечно же, именно цифры безжалостно определяли, хороший ли ты человек.

За все хорошие поступки начислялись баллы. За пожертвования – Бесси постоянно переводила разным приютам часть пособия, но это давало всего пару пунктов – за участие в общественной жизни. Вот если бы у Бесси был аэрокэб, который нужно водить без штрафов. Муж и ребенок – за них бы дали ачивку «семья». За успехи ребенка ей бы начисляли рейтинг каждый месяц, а муж бы ставил отметки в графе «социальная удовлетворенность», и за это Бесси тоже получала бы свои цифры. Она бы тоже ставила отметки, всегда самые-самые высокие!

У нее еще мог бы быть диплом. Ее бы хвалили преподаватели, и рейтинг бы рос. А потом за диплом дали бы ачивку «образование» и ежемесячную надбавку. За работу по специальности давали бы надбавки. И рейтинг Бесси рос бы быстро-быстро, как у бла-го-на-деж-ной гражданки.

Только вот у Бесси не было ничего.

Ей платили пособие, потому что она сирота. Дали комнату в многоквартирном квартале. Им что-то такое объясняли – про справедливость, про то, что раньше им приходилось бы работать, только Бесси не поняла, кем. Что-то говорили про «черную работу», и она всегда представляла, что раньше люди разливали по коробкам мазут. Учителя говорили про какие-то улицы, которые нужно мести и заводы, где детали нужно было вы-та-чи-вать руками, но Бесси не могла представить, что кто-то будет сам мести улицы. Это же глупо. Машинки хорошо справляются. Главное, ей работать было не нужно. Она никому не была не нужна, но о ней все равно заботились.

О сиротах вообще хорошо заботились – как-никак, всем хотелось надбавок.

И Бесси хотелось, только ее базового рейтинга и талантов ни на что не хватало. В приюте говорили, что Бесси глупая, а психиатр на выпуске как-то по-другому говорил, но она не поняла и не запомнила – наверное, правда была глупая.

Но все это никого не интересовало, потому что на запястье Бесси светилось голубым короткое число, отвечающее на все вопросы.

– Чтобы отправить жалобу, вам нужно назвать текущее значение социального рейтинга, – напомнил Аби.

– Не хочу, – буркнула она. Наклонилась, достала из-под кровати теплые носки.

Социальным рейтингом были недовольны, потому что он определял, когда к тебе приедет скорая помощь, когда обработают твою заявку и примут заявление. Кто-то говорил слова вроде «сегрегация» и еще какие-то слова, кто-то упорно копил ачивки за любую мелочь, но Бесси значение социального рейтинга волновало не поэтому.

Значение ее рейтинга говорило, что Бесси – плохой человек.

…

Холодные полы и утренняя размолвка с Аби испортили Бесси настроение, но ненадолго. Ей было стыдно перед другом, и она в который раз подумала, как жаль, что он прячется там, в глухом черном браслете, и с ним нельзя помириться как с обычным человеком. Бесси заварила бы чай – ей присылали на прошлый Брейс большую коробку от кого-то из приютских меценатов. И шоколад – почему-то всем нравилось дарить сироткам шоколад, а Бесси была и рада, она любила шоколад. И с удовольствием поделилась бы с Аби.

Или просто дотронулась бы до его ладони. Люди иногда отдергивали руку, морщились, но Бесси казалось, что Аби бы не отдернул.

Ни за что бы не отдернул, если бы был настоящий.

Аби хороший.

– Аве Аби, ты злишься? – спросила она, подбирая с пола ядовито-розовую футболку.

– Я не умею злиться. Обработать запрос «изобразить злость»? – проскрипел Аби, и в его голосе Бесси послышалась добрая усмешка.

– Неа, – широко улыбнулась она. – А покажись, покажись, а?

– Обрабатываю запрос, – бодро ответил он.

Бесси редко завидовала тем, из Старшего Эддаберга. У нее все было, чего она хотела – чай, шоколад, картинки на стенах. Изменяющаяся краска для волос, из-за которой у нее каждый день был новый цвет – сегодня вот лавандовый, а ей нравился лавандовый. Доступ в социальную библиотеку и виртуальный кинозал – иногда Аби читал ей истории или советовал фильм, иногда она сама щурилась в наладонник, и буквы складывались в историю.

У нее даже были виртуальные очки, почти новой модели – три года назад прислали в боксе на Брейс. Когда ей надоедали картинки, можно было надеть очки, выбрать локацию и подолгу сидеть в лесу, слушать птичек и даже погладить белку. В магазинчике на пятнадцатом этаже Бесси покупала распылители, которые были закреплены за каждой локацией, и тогда в ее комнате даже пахло лесом.

Или морем – смотря чего она хотела. Конечно, Бесси не знала, как пахнет в лесу или на море, но верила, что ее не обманывают. В лесу пахнет кондиционером для белья, кремом для рук и зеленью с редких уличных газонов. На море пахнет йодом, почти как из пузырька, и горячим воздухом из-под аэробусов.

В общем, все у Бесси было. Никогда Бесси не завидовала тем, в Среднем и Старшем Эддаберге, а все же иногда завидовала – уж наверное у них Аби появлялся легко и просто, и можно с ним разговаривать сколько угодно!

Аби наконец включил проектор. Бесси торопливо вытянула руку, и Аби на несколько мгновений появился перед ней – почти без помех, только совсем прозрачный.

– Вытяни руку, – торопливо попросила она.

Аби улыбнулся и застыл. Он был красивый – черноволосый, смуглый, с такими черными хитрыми глазищами и носом с горбинкой. Такие мальчики жили на тридцатом этаже, они говорили со странным акцентом и были очень любезны, хотя иногда свистели ей вслед. Бесси не обижалась – она толком не понимала, что значит свист, но они были похожи на Аби, а значит, точно были милыми ребятами.

Аби наконец начал медленно поднимать руку. По голограмме пошли частые помехи, и Бесси торопливо коснулась его ладони – то есть, конечно, воздуха, полного цветных искорок, из которых Аби состоял, – и сама отдернула руку.

– Скройся, – скомандовала она.

Ей не нравилось грубое слово, но на него Аби быстрее всего реагировал, а ей не хотелось долго его держать. Вдруг он как волшебный дух из сказки, который жил в светильнике, и ему тоже не нравился свет.

– Когда включат батареи? – спросила она, доставая из-под кровати синий жакет.

– Номер вашей заявки в очереди – 3983… 3998, – сообщил Аби.

– А почему упала ниже?

– Кто-то с рейтингом выше только что подал еще жалобу, – безжалостно ответил он. – Номер вашей заявки – 4001.

– Ну и ладно, – легко ответила Бесси. Ей не хотелось об этом думать. – А слон сегодня будет?

– В расписание голографической модели изменения не вносились, – ответил Аби, и Бесси показалось, что он говорит с облегчением.

Ну конечно, ему тоже не хочется ее расстраивать! Она сама задает глупые вопросы.

– Давай слова, – потребовала она, нажимая кнопку у двери.

– Слово дня – «мушкет», – начал Аби. – Старое оружие, называемое «огнестрельным»…

Дверь опять заклинило. Иногда Бесси представляла, что дверь вообще не откроется, и она останется сидеть с Аби в синем мерцании своих лампочек. Они будут есть шоколад, смотреть кино в виртуальных очках и постоянно отправлять жалобы, которые будут опускаться все ниже, пока кто-нибудь с рейтингом еще меньше, чем у Бесси на что-нибудь не пожалуется.

Она так увлеклась этой фантазией, что не заметила, как дверь с тихим шорохом отъехала в сторону, впуская в комнату белоснежный свет коридора.

Белоснежный свет перечеркивала тень

– Бесси? – раздался мрачный голос. – Ау, ты здесь?

Бесси подняла глаза и широко улыбнулась. Аби перестал рассказывать ей про мушкет, а она все равно не поняла, что это за штука.

– Марш! Привет-привет, заварить тебе чай?

Марш тоже была хорошая. Все говорили, что злая, а Бесси знала – хорошая. Она была из крыла тех, расселенных из реабилитационного центра. Говорили, она туда за что-то нехорошее попала, за преступление, еще она гадости всем говорила и ей еще в центре обещали, что как только она выйдет, на нее столько жалоб накидают, что Марш трех шагов от ограды не отойдет и рухнет замертво. Марш на эти рассказы только смеялась, Бесси тоже смеялась – наверное, это была шутка. Бесси плохо понимала некоторые шутки.

– Нет, – мрачно ответила она.

Из-под ее воротника выползла голографическая татуировка – золотая саламандра. Нарисовала узор на щеке и замерла, раскрыв пасть. Прямо у голубой мерцающей повязки, закрывающей глаз. Вот такая была Марш – один глаз красный, а другой – голубое светящееся пятно.

– Слон вечером, вечером придет, – уточнила Бесси, немного растерявшись.

Она не знала, чего ей может быть надо. Вообще-то Марш была не слишком дружелюбной, и Бесси она тоже часто говорила гадости, хотя никогда не била. Она ни с кем не дружила, ни с кем не ходила гулять и постоянно ругалась с соседями. Бесси никогда не видела, чтобы человек столько ругался.

– Я знаю. Пойдем… пойдем пить чай… в другое место? – нехотя процедила она.

– Зачем? У меня хороший-хороший чай есть, еще из прошлого бокса, я сейча…

– Бесси! – рявкнула Марш. – Пойдем, я хочу купить тебе пирожное, – мягче сказала Марш, но Бесси видела, как дрожат ее ноздри.

Золотая ящерка открыла красные глаза и укоризненно посмотрела на Бесси.

Она вздохнула. Вообще-то Марш была красивая и без ящерок только волосы зачем-то совсем коротко стригла и не красила. Так и оставались волосы светло-серые, а если бы у Бесси был такой красивый вздернутый нос и такой упрямый подбородок – вот ни за что она не носила бы короткие волосы скучного цвета. Даже если бы глаз у нее был один.

Интересно, что делать, чтобы их осталось два? Почему-то она всегда боялась спрашивать.

А пирожного ей хотелось.

– Пошли, – легко согласилась она.

– Дверь закрой, – мрачно сказала Марш, протягивая руку, будто собиралась схватить ее за воротник и вытащить в коридор. – Да на кнопку же нажми, дура!

– Хотите подать репорт за оскорбление? – с готовностью откликнулся Аби.

– Нет-нет, – прошептала Бесси, нажимая кнопку. – Марш хорошая, не надо на нее жаловаться…

Марш отчетливо фыркнула. У нее получалось очень обидно фыркать.

Бесси посмотрела, как она хмурит тонкие черные брови, и почувствовала себя виноватой. Она протянула руку и коснулась ее ладони.

Марш отдернула руку и натянула на ладонь обшлаг.

Глава 3. Марш несогласных

Марш тащила Бесси к лифтам, вцепившись в мягкий рукав жакета и не особо заботясь о том, чтобы девчонка успела подстроиться под ее размашистый шаг.

Если бы не дело – никогда бы не стала связываться с этой идиоткой.

Еще и одевалась – как назло, как будто знала, чего от нее хотят. Цветоменяющая краска, неоновые тряпки – хорошо еще у нее денег на модификации не хватало.

Марш ударила кулаком по панели вызова и поморщилась – собственное алое двубортное пальто и красная линза вдруг стали казаться кричаще-вызывающими. Мысль она тут же отмела.

Бесси – просто пустоголовая дура, которая никак не наиграется в куклы.

У лифта собиралась очередь – несколько полных женщин, неизвестно как утянувшихся в черные комбинезоны, мужчина в пальто поверх пижамы и девочка с лабором-кроликом, который прыгал вокруг нее, цокая металлическими лапками о плиты.

– Куда пойдем? – прощебетала Бесси, и Марш с трудом удержалась, чтобы ее не ударить.

– Пить чай, – сахарно повторила она.

Никто бы с ней не пошел после такого. Решили бы, что она собирается завести за угол и отрезать башку. Марш не отрезала ни одной башки, но люди с детства смотрели на нее так, будто она это делала каждый день.

Она хотела бы делать это каждый день.

Марш не нравилась людям, а люди не нравились Марш.

Двери лифта с шорохом разъехались, и Марш встретилась взглядом с женщиной впереди. За ее спиной собралось не меньше сорока человек – все с верхних этажей. У ног женщины лежал объемный серебристый чехол.

Лифт был полон. В него поместился бы разве что ребенок.

Девчонка с кроликом с радостным вскриком бросилась к лифту, попытавшись протиснуться мимо Марш. Она, поморщившись, прихватила ее за воротник и вернула на место. Кролик замер, потеряв хозяйку.

Марш втолкнула Бесси в лифт, ногой подвинула футляр и чиркнула пальцем по стене, командуя закрыть двери.

– Ребенка бы пропустила, – жалостливо протянула женщина в черном комбинезоне.

Если бы не свидетели – она бы говорила по-другому. Ну конечно, кому хочется расстаться с парой позиций рейтинга за удовольствие кого-то обложись.

– Отлижи мне, – оскалилась Марш, приставляя к подбородку разведенные указательный и средний пальцы.

– Репорт за оскорбление. Репорт за оскорбление. Репорт за оскорбление. Репорт за нарушение общественного порядка. Репорт за демонстрацию неподобающего контента при несовершеннолетних… – зашипел Аби.

– Обжаловать, – рявкнула она так, что Бесси вздрогнула и попыталась отстраниться.

Это было почти забавно – девчонка пыталась сбежать от нее в переполненном лифте. Правда совсем дурочка.

– Жалоба рассмотрена. Жалоба принята. Ваш рейтинг понижен на три позиции, – доложил Аби.

– Насрать, – искренне ответила Марш.

За спиной раздалось неодобрительное ворчание. Она пожала плечами – раз ей приходится разговаривать с голосовым помощником – почему она должна делать это тихо?

«Демонстрация неподобающего контента при несовершеннолетних», ну надо же. Наверняка какая-нибудь старуха, заставшая помощницу Элис. Говорят, Элис умела отвечать только по скриптам, не подбирая слова в сети и не обучаясь, а чтобы отправить жалобу приходилось листать длинный список, состоявший из номеров. Люди тогда помнили значение каждого номера, люди ведь всегда так любили жаловаться, что даже огромный объем бесполезной информации их не останавливал.

Суки.

Бархатная манжета под рукавом предупредительно сжалась, но Марш не стала отдавать команду.

Она обернулась. В углу сжался старик в бесформенном полосатом пуловере.

Наверняка этот старый козел и перепутал номера.

Лифт остановился. Марш мрачно оглядела стоящих перед ней людей, словно зависших в белоснежном междумирье коридора. И молча провела пальцем по стене, закрывая двери.

А потом снова обернулась к старику. Переполненный лифт продолжал ползти вниз.

– Аве Аби! – с ненавистью выдохнула она. Слова активации царапали горло, будто она пыталась поесть стекловаты. – Запись! Вы отправили на меня жалобу? – улыбнулась она. – Как это нелюбезно с вашей стороны – кидать репорты на девушку. Впрочем, говорят, что лет шестьдесят назад молодые люди – а все знают, что люди к старости совсем не меняются – сплошь были подлыми, ссыкливыми ублюдками. Как славно, что нам дали Аби и теперь общественность не допустит, чтобы ссылкивые подлые ублюдки портили жизнь пор-р-рядочным людям! – патетически рявкнула Марш.

Хотела процитировать какой-нибудь агитационный пост, за плюсы к которому начисляли рейтинг, но поняла, что не помнит, какими словами они лгали. Ну ничего, кривоватый экспромт в этой ситуации тоже годился.

– Репорт за оскорбление, – раздался механический голос Аби.

– Обжаловать. Подать прошение о штрафе за необоснованный репорт. Подать прошение о начислении баллов за уместную в ситуации публичную демонстрацию лояльности.

– Репорт за оскорбление отклонен. Репорт за необоснованный репорт подан. Репорт за необоснованный репорт одобрен. Прошение о начислении баллов подано. Прошение о начислении баллов одобрено. Ваш рейтинг поднят на одну позицию.

Марш отвернулась. Мрачно уставилась на черную дверь лифта, покрытую светящимися комбинациями этажей, уровней и коридоров. Лифт мотнуло вправо, и двери снова открылись. На этот раз коридор был синим.

Радости победы она не чувствовала. Она умела играть в эти игры с рейтингами лучше любого старого пердуна, только вот она ненавидела в них играть.

– Пошли, – сказала она Бесси, потянув ее за рукав. – По лестнице спустимся, лишь бы не с этими.

На их место протиснулся крупный мужчина с пустой клеткой в руках. Клетка выглядела хрупкой, мужчина – агрессивным. Марш понадеялась, что клетку кто-нибудь помнет, и мужчина устроит скандал.

…

Они наконец выбрались из жилого квартала. Можно было выбрать любой из баров на любом из этажей, можно даже было померзнуть на уличной перемычке – там была симпатичная забегаловка, столики жались к ржавым перилам, а под столешницами были установлены круговые обогреватели. Колени обдавал сухой жар, в лицо дул мокрый ветер, а главное – подхватывал слова, кружил их, как сухие листья и уносил их куда-то, где они так же, как и листья, были никому не нужны.

Но Марш предпочла «Тихушку». Бар с ироничным названием прилепился к белому подножию башни соседнего квартала. Музыка там всегда гремела так, словно владельцы «Тихушки» производили слуховые аппараты и готовили себе покупателей.

– Чего встала? – хмыкнула Марш, поднимая воротник пальто, чтобы спрятать лицо от ветра.

На воротнике еще остался след эссенции с синтезированным запахом дыма, и это было восхитительно. С дымом у нее всегда были только приятные ассоциации.

– Красиво, – прошептала Бесси.

Марш на всякий случай огляделась.

Ничего красивого она не видела. Синяя городская темнота, выкрасившая белые стены башен жилых кварталов.

Глухие башни, без окон, только в уродливой сетке внешних лифтов, тянутся в глухое и безразличное небо, в непроглядную муть, за которой изредка вспыхивают розовые и золотые огни аэробусов. Снизу башни обнимают огни – бары, лавочки, пристройки с магазинчиками. Сотни вывесок, синих, золотых, розовых и зеленых. И все одинаковые – название, резкий неоновый росчерк. Просто кислотные светящиеся клейма на зданиях. В такие моменты она даже рада была голубому искажению от повязки.

По башням, насколько хватало взгляда, ползли змеи голографических рекламных объявлений, к счастью, почти без портретов и маскотов – Марш этого терпеть не могла.

Марш больше нравились палатки, на них хотя бы не было вывесок, а освещение там было обычным, золотым. Еще бы, в золотом свете выпечка выглядела румяной, лапша – насыщенно-желтой, будто ее и правда подавали в крепком бульоне, а не разбавленном концентрате, а тонкие блины омлетов, вечно шкворчащие на широких жаровнях казались почти оранжевыми. Марш кто-то говорил, что самые вкусные яйца – с темным желтком. Она понятия не имела так ли это.

Пахло подтаявшим снегом, раскаленным маслом, имбирем, чесноком и холодными камнями. Марш терпеть не могла этот запах.

И ничего красивого не видела.

– Шевелись, – мрачно сказала она, дергая Бесси за ворот.

На мгновение ей показалось, что девчонка обиделась. Что она сейчас вырвется, пошлет ее и вернется домой, в свою синюю комнату с чешуйчатыми от плакатов стенами.

Пожалуй, тогда Марш бы даже немного зауважала ее.

Но Бесси пошла, кажется, даже не заметив грубости – она смотрела, как реклама универсального чистящего средства распадается на разноцветные кубики и собирается снова, превращаясь в рекламу новой модификации Аби.

Больше, чем слово «универсальный» Марш ненавидела только Аби.

Вывеска, тускло светящая розовым платьем веселой блондинки с огромной кружкой пива, мигнула, стоило ей подойти к двери «Тихушки».

На кружке было написано «0 %». Пиво, пожалуй, такое и было, до того, как хозяин разбавил его запрещенным спиртом. Только вот девчонке в розовом платье забыли сообщить.

Вообще-то алкоголь был разрешен, только на объемы крепкого действовало ограничение, но все предпочитали делать вид, что очень заботятся о здоровье и рейтинге посетителей. Закупали безалкогольный алкоголь, кофе без кофеина и синтезированный фарш. Марш как-то спросила, нет ли где-нибудь поблизости борделя, где у шлюх зашиты все дырки. За такие вопросы даже рейтинг не списывали – обычно люди не соображали, куда кидать репорт, хотя Марш-то точно знала, что нужно жаловаться на попытку получения незаконных сведений.

Хорошо, что кругом идиоты.

В баре было темно, только на стенах светились зеленью неоновые надписи. Люди казались не то мертвецами, не то рыбками в аквариуме с подсветкой, и это было славно – Марш одинаково не нравились люди, мертвецы и рыбки.

Музыка гремела, как и всегда – густая, грозная, очень старая, судя по рычащему голосу певца, кажется, даже живого, а не сгенерированного Сетью. Лицензия на старую музыку стоила дешево, а эта наверняка шла бесплатно к пакету со скрипками и томными хрипами какой-нибудь толстухи.

А пахло здесь отлично – сигаретами, синтетическим кофеинизированным концентратом, вываренными чайными листьями, а еще кажется кого-то вырвало.

Вос-хи-ти-тель-но

Бесси попыталась вырваться. Кажется, она что-то спрашивала, но Марш даже при желании ее бы не услышала, а желания у нее как раз не было. И отпускать девчонку она не собиралась.

Она втолкнула ее в бар и закрыла дверь. В зеленом дыму приветливо мигнул красный огонек, и Марш стала пробираться к нему по тесному залу, словно к маяку.

Чьи-то пальцы уверенно скользнули под фалды пальто. Она с улыбкой обернулась и крепко пожала прохладную ладонь под тонкой шуршащей печаткой.

Она не услышала ни короткого электрического треска шокера, ни слов, которыми ее обложили, но ладонь моментально выскользнула из ее пальцев.

Марш отошла на пару шагов и посмотрела на воротник. Аби молчал – репорта не было.

Вообще-то по сценарию репорт должна была отправить она. Такие, как тот, в перчатке, не очень цеплялись за рейтинг, по крайней мере не волновались о его незначительных понижениях. Только вот Марш не волновалась даже о значительных.

Красная искорка нетерпеливо мигнула.

Марш отодвинула затемненный экран и жестом скомандовала Бесси сесть.

Сама опустилась на жесткое сидение, а потом неторопливо вытащила из кармана крошечную белую скорлупку. Победно улыбнувшись продемонстрировала сидящим, а потом положила в центр стола и резко ударила по ней ладонью.

По столу пробежали зеленые лучи. Марш слегка надавила на плечи Бесси, заставляя ее откинуться на спинку дивана, а сама подалась вперед, положив одну руку на стол, а другую, с браслетом, прижав к сидению.

За едва различимым краем черной столешницы расползалась благословенная звенящая тишина.

– Ты принес? – напряженно спросила она Даффи, такого наглого, чернявого и до противного похожего на Аби без модификаций.

Даффи кивнул, даже не одарив ее одной из своих мерзких ухмылочек. Зацепил за край стола тонкую подставку с гибким щупом, на конце которого вибрировал рой синих искр.

– А без светилки не нашел?! – возмутилась Марш. – Что толку в этой дряни, если все знают, что это такое?!

Даффи с непроницаемым лицом надел на щуп елочный шар.

– Работает? – уточнила Марш.

– Да, работает, – заговорщицки прошептал Даффи. – Можем говорить. Зачем девчонку притащила?

– Я обещала пирожное, – мрачно ответила она. – Сгоняй, лапушка?

Щуплая светловолосая Иви, похожая на ребенка с фотографий из подборок про древние войны, сморщила крошечное личико и стала похожа на плачущего ребенка из тех подборок.

– Ты обещала – ты и сгоняй.

Марш на нее уже не смотрела. Она смотрела на рыжего Освальда, который нервно тер свой кривой пятнистый нос с такой силой, что тот покраснел, как у Брейсовского Деда.

– Что такое?

– Сны плохие снятся, – с вызовом ответил он. – А тебе – нет?

– С чего бы мне снились плохие сны, – фыркнула Марш. – И тебе должны сниться хорошие.

– Я в тебе не сомневался, – ухмыльнулся Освальд и продолжил тереть нос.

Только взгляд у него был. Нехороший. Марш видела такие взгляды у людей, которые собирались делать глупости. Поэтому она перегнулась через стол и заглянула Освальду в глаза.

– Ты помнишь о чем мы говорили?

Даффи принес глушилку, но они все равно старались не говорить прямо. Аби их не слышит – его микрофоны глушит музыка, которая здесь за тем и играет, а синие искорки под елочным шаром рассеивают те слова, что могли бы пробиться. Но Марш все равно не хотелось снова начинать воодушевляющую тираду.

Но, если подумать, какой у нее был выбор?

Неопрятные пятна разноцветного стекла застыли на белоснежном полу. Марш так радовалась этим окнам – старинным, в деревянных рамах, с настоящим витражом. Только в гостиной на первом этаже.

Как же, Гершелл разрешил.

Такая глупость.

Гершелл.

«Довольна, Арто?! Хватит смеяться, сука!»

Вообще-то это правда было смешно.

– Тебе что, мало? – настойчиво повторила Марш. – Ты говорил, что не знаешь, где брать рейтинг после выпуска. Вы все говорили. Вы не умильные сиротки, вроде этой, – она кивнула на Бесси, – которым присылают подарочные боксы и делают инфоповод из каждого их достижения. У вас другой промоушен. И что, когда чуть-чуть осталось – вы обосрались?

Три дома, заброшенных, слепых и черных, из старых построек. Тогда в каждой квартире были окна. Иви все ворчала, что это отвратительно и у нее от этих дырок в стенах приступы трипофобии, а Марш испытывала сентиментальные чувства к этому милому архитектурному атавизму. К тому же из окон красиво вырывалось пламя при взрыве – огню тоже хотелось дышать.

Три дома, три комплекта взрывчатки и три симпатичных подрывных механизма в виде синих паучков. Три возможности для троих дурачков попробовать свои силы, и три возможности для Марш поверить, что теперь-то у нее все получится.

– Можно вести эфиры, – мрачно сказал Даффи.

– Ага, – удовлетворенно кивнула Марш. – Можно. Знаешь сколько таких, как ты ведут эфиры? Аве Аби! Покажи осу… ах, да.

Она подняла руку с браслетом, стараясь держать ее подальше от края стола и вручную зашла в галерею достижений. Быстро пролистала все формальные ачивки, и выбрала ту единственную, что чего-то стоила.

Синяя с серебром оса, «Лучшая акция недели». Три миллиона зрителей со всего мира. Со всего мира – всего три миллиона, целых три миллиона. Шесть миллионов жадных глаз и искривленных губ.

Ну. Может, глаз было чуть меньше.

Оса забилась над ее ладонью, пытаясь вонзить жало в перчатку.

Бесси завороженно подалась вперед, и Марш позволила ей погладить злую ачивку кончиком пальца, а потом сжала ладонь, рассыпав осу голубыми искрами.

– Видели? Лучший эфир недели. Знаете почему у меня только одна такая ачивка?

Даффи молчал. Освальд перестал тереть нос и мрачно смотрел на жидкую пену в кувшине с пивом.

– Вы разъедетесь по жилым кварталам, жить на пособие и сраться с соседями, – веско сказала Марш, – нихера никому не доказав. Будете собирать по тухлым конвентам очки симпатий по три-четыре позиции. Всю жизнь. Увлекательную и полную впечатлений.

– Что ты делала на эфире? – спросил Освальд.

Она улыбнулась.

Марш много заплатила за то, чтобы узнать о том, чего на самом деле хочет общество. Чего ждут три миллиона случайных зрителей в сети, что хотят жадные глаза и перекошенные рты.

Освальд тоже скоро узнает.

– Ты так не сможешь, – хмыкнула она.

– Почему нельзя просто показать записи? – оскалился Даффи. – У нас хороший материал. Как только снимут блок с Аби, можно будет выложить в сеть, и не придется больше ничего поджигать!

– Когда в следующий раз подтираться соберешься – возьми бумажку, сложи вчетверо, пронеси мимо жопы и смой в сортир, – посоветовала Марш. – Горящий дом – это еще не акция. И даже не инсталляция. За это рейтинг не дают. Аби понизит вас на двести… а кого-то из вас на двести семьдесят позиций, и через десять минут про вас все забудут. Но можно, конечно можно выложить записи подготовки без финальной акции. А потом создавать прочий беспроигрышный контент и верить, что проснетесь знаменитыми. Все уже попробовали вести канал-дневник и собирать конвенты с обзорами игрушек для наладонников? Только не говорите, что еще кто-нибудь пробовал на гитаре играть – это даже для вас слишком.