Текст книги "Рыбья кость (СИ)"

Автор книги: София Баюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6. Маленькие марионетки, большие марионетки

Едва открылась дверь, Марш пожалела, что решила обойтись респиратором. Она даже сквозь фильтры ощущала запах плесени, совсем некстати напомнивший лекции из медицинских конвентов. Благообразные коллеги Леопольда рассказывали, что если на солнце вполне можно находиться, если защищать от него кожу, то нефильтрованная грязь, сырость и пыль вызывают ужасные болезни.

Не то чтобы Марш боялась смерти, но умирать от ужасных болезней было не слишком заманчиво.

– Да не дрейфь, – Бэл панибратски потрепал ее по плечу, но тут же отдернул руку. – Это Императорская улица, ее хрен знает когда построили, чтобы от холеры прятаться.

– Помогло?

– Ну… кто-то авось да не помер. Воняет в этом коридоре, дальше мы все высушили.

Бэл первым протиснулся в приоткрытую дверь. Марш все еще стояла, пытаясь преодолеть отвращение – Леопольд говорил, что споры плесени очень опасны, а все, что говорил Леопольд она против воли считала неопровержимой истиной, иногда даже утрируя его слова.

Бэлу, видимо, надоело ждать, и его пухлая ручонка бесцеремонно высунулась из проема, вцепилась в ее рукав и потянула в сырую темноту. Марш решила, что упираться будет совсем уж глупо, и все-таки переступила порог, задержав дыхание.

– Сверху раньше замок был, – доложил он, закрывая за ней дверь. – Его лет пятьдесят назад перевезли.

– Перевезли замок? – она подкручивала значения на повязке и просто не хотела, чтобы Бэл мешал.

– Ага. Что-то разобрали, а некоторые куски прямо целиком на транспортерах увезли. Наверное куда-то в Старший.

Повязка в режиме «сумрак» заблюрила сильнее, но позволила разглядеть темную кирпичную кладку коридора. Это был очень старый камень, может и правда помнивший эпидемию холеры. Под потолком горели тусклые желтые лампы, к тому же постоянно мигающие – видимо, изображали факельный свет.

– У меня друг возит из Среднего барахло, – Бэл терпеливо ждал, пока она справился с повязкой и осмотрится. – А его поставщик из Среднего рассказывает, что у него есть знакомый поставщик в Старшем…

Он уверенно двинулся к боковому ходу, где лампы светили еще тусклее. Лязг и голоса раздавались из других ответвлений, но Бэл туда даже не смотрел.

– Врет, – фыркнула Марш. – За каким хером кому-то из Старшего толкать что-то в Среднем, даже за большие деньги? К тому же это в Среднем деньги большие, а в Старшем небось за них и пожрать не привезут.

– Не знаю, может им скучно. Вот он говорит, что в Старшем – все замки, все картины, все, что говорят, в войнах сгорело, все отреставрированное, даже молекулярные копии есть для того, что сильно пострадало.

Она пожала плечами. Коридор становился все уже, потолок – все ниже, а треп Бэла – все глупее.

Может, стоило вернуться домой, а завтра ночью, уже в маске попробовать пролезть на разборку? В конце концов, можно еще балахон достать, чтобы не сняли слепок тела. Вряд ли кто-то настолько серьезно озабочен надписями на стенах, чтобы стрелять на поражение или обнулять рейтинги за украденный аккумулятор.

И всегда можно было сделать вид, что она ничего не знала, и согласна зарегистрировать оборудование, если незаметно спереть не получится.

На кой хрен она вообще поперлась с этим балаболом?!

– А еще он говорил, что в Старшем можно генотип для детей выбирать, – Бэл, видимо, не оставлял надежды ее впечатлить. – Представляешь, программа тебе рассчитывает, какой нос у дитенка будет, и болячек твоих наследственных он не нацепляет.

– Давай лучше про замки, а?

– Девушки же любят про детей слушать, – бесхитростно удивился он, постучав согнутым пальцем по уснувшей лампе.

– У кого из нас с глазами проблемы?!

Марш не представляла, с чего Бэл взял, что ей нравятся дети – она даже с ужасом заподозрила, что он собирается показывать ей мышей, решив, что она правда любит животных. И с чего Бэл взял, что у нее есть лицензия на материнство – с ее рейтингом было едва законно даже к чужим детям подходить.

Наконец, он остановился перед еще одной дверью и принялся щелкать задвижками замка, на счастье Марш закрыв свой болтливый рот.

– Ну вот, – гордо сказал Бэл, открывая дверь. – Это наш зал. Да ты заходи, чего стесняешься – такая боевая была.

Она только шипела, отвернувшись обратно к темноте коридора и меняя режим повязки. По правой щеке потекли слезы, размывая жирную краску.

Нужно было менять повязку.

Обычно она вообще не трогала настройки, но теперь вот решила – побоялась затхлого подвального воздуха и душечки-Бэла.

Который как раз вертелся рядом, трогал ее за плечо и что-то встревоженно бормотал.

– Свет, – нехотя объяснила она.

– А чего, эта штука не сама под освещение подстраивается? – в его голосе слышалось вполне искреннее раскаяние.

Это было странно.

– Нет.

Бэл уже стянул респиратор и сделал глубокий вдох, словно показывая, что теперь-то плесени можно не бояться. Воздух в фильтрах действительно казался сухим и плесенью больше не пах, и Марш нехотя расстегнула ремешки и убрала респиратор в сумку.

Она поправила краску кончиками пальцев и наконец-то огляделась.

Здесь камень кладки был таким же старым, но гораздо светлее. Желтые лампы под потолком не мигали, и свет, показавшийся в начале таким отвратительным, теперь давал разглядеть просторный каменный зал.

Вдоль стен стояли дешевые столы из легкого белого металла. Мужчина в синей куртке методично расставлял стулья и расставлял светильники-спирали. Вокруг него суетилась девочка с выведенной с браслета таблицей устрашающего вида. Девочка что-то щебетала, мужчина угрюмо хмурился.

– Считает, сколько пива готовить, – объяснил Бэл. – Тут к вечеру без всяких лаборов сплошные Стравки.

Марш заметила, что зрительских мест здесь немного, зато стены тут и там чернеют камерами. Ну конечно, они ведут трансляции. Как же можно не вынести такое событие в сеть.

У Марш в сети была только башня-конвент и вынужденные встречи. И трансляций она терпеть не могла.

Мрачная девушка в ярко-зеленом комбинезоне мрачно поливала полы из шланга резко пахнущим раствором. У нее под ногами вертелся лабор-уборщик, пытающийся вытирать лужи. Девушка отпихивала его ногой и раздраженно шикала.

Центр был огорожен почти непроницаемо темными полями от пола до потолка. Из-за полей раздавался треск и виднелся мечущийся силуэт – нечто в два человеческих роста не то пыталось вырваться, не то просто билось о поля. Движения были ломаными, неестественными, но Марш никогда не видела у лаборов естественной пластики.

– Почему он один? – равнодушно спросила она.

– Это из той партии, у которых вместо искусственного интеллекта попытки в оцифрованное сознание, – нехотя признался Бэл. – Его недавно починили, уже все пожалели. Им тяжело управлять – он все норовит побыстрее закончить.

– И что в этом плохого?

– Он другие машинки калечит, – насупился Бэл. – Люди-то понимают, зачем зрители на Стравки ходят, стараются подольше драться и ломать так, чтобы потом можно было починить, а этот дополнительно варианты просчитывает и своевольничает невпопад. Две минуты возни и баиньки.

– А почему не разберете?

– Так раритет! И вообще, всех бы злых на запчасти разбирали – как бы мы познакомились? Пошли, других тебе покажу.

Марш уставилась Бэлу в затылок и старалась больше не смотреть по сторонам. Ей окончательно стало противно это место и клетка, в которой дергался лабор с дефективным программным обеспечением.

Она не застала споров об экспериментах с оцифровкой сознания, только знала, что раньше за добровольное участие начислялся рейтинг и что эксперименты провалились. Ходили слухи, что для модификаций Аби используют оцифровки, поэтому он так легко подстраивается под владельца и для многих становится хорошим собеседником. В любом случае, Аби Марш терпеть не могла и задаваться этическими вопросами не собиралась, а если кто захотел бы поговорить о способах получения социальных баллов – у нее было что ответить.

Во втором зале шуршали четверо уборщиков. Пространство в центре было огорожено плотной прозрачной сеткой, рядом с которой собрались человек десять – все измазанные краской и чем-то очень возбужденные.

– Бэл! – обрадовался парень в клетчатом костюме-тройке. У него единственного было чистое лицо. – Ты собак привел?

– Нет собак, – виновато развел руками Бэл. – Вот девчонку только встретил, злая, как псина. Хочешь, тебя укусит?

– Вы устраиваете еще и собачьи бои? – равнодушно спросила Марш у парня.

У него глаза были поумнее, чем у Бэла. Бэл, видимо, слишком дорожил своими строчками социальной привлекательности и забывал, что кто-то может не очароваться его шуточками, за каждую из которых можно было кидать репорт. У парнишки, правда, личико было слишком уж смазливое – глаза подкрашены, черные кудряшки так и блестят. Хоть записывай его прямо сейчас для конвентов, в которые девочки ходят томно вздыхать.

– Мы любые устраиваем, – ровно ответил он. – Собачьи, крысиные. Стравливаем котов, лаборов, несколько раз были петухи… Меня зовут Ренцо, я – ведущий.

– Марш Арто. Мне нужно снять несколько деталей после боев. Ваш… вот этот сказал, это можно устроить.

– Вы знаете, что детали теперь необходимо регистрировать? Как вы повезете их в город? – деловито спросил Ренцо.

– Как-нибудь повезу.

Одна из девушек, у которой из-под разноцветных шнурков не было видно волос, весело ей подмигнула и отвернулась к клетке.

Марш знала несколько домов недалеко от станции, где сохранились комнаты с хорошим освещением и без плесени. Если принести туда инструменты и пару аккумуляторов, можно было попробовать собрать на месте хотя бы паучков.

– На станциях сканеры стоят, – напомнил Ренцо. – Вы же понимаете, мне не нужно чтобы вы рассказали, откуда взяли детали, если вы собираете что-то незаконное.

Марш пожала плечами. Сканеров она как раз не боялась – ее паучки выглядели законопослушными и хорошо себя вели, взрывчатка до окончательной обработки тоже была совершенно безобидной. Странно, что карабинеры вообще решили попытаться контролировать этот поток – останавливать и досматривать каждого пассажира с техникой они все равно бы не смогли. Скорее всего, Ренцо зря волновался – карабинерам наверняка нужно было отчитываться и создавать себе имидж, как и Рихарду Гершеллу. Наверняка похлопывание по спине транслировалось и записывалось с нескольких дронов.

Бравые карабинеры, исполненные чувства долга психотерапевты, горящие любовью к своей фирме рекламщики.

Лабор-уборщик толкнулся в ее ботинок и просительно замигал всеми лампочками. Марш отошла, и на маленьком экране часто замигало зеленое «Спасибо!».

– Я не собираю ничего незаконного и не собираюсь везти в город запчасти.

Она начинала подозревать, что Бэл и Ренцо все-таки хотят найти того, кто взрывает дома, и неуклюже пытаются ее проверить.

– Так… что вы… умеете? – осторожно спросил Ренцо. К нему уборщик даже не приближался.

– Обращаться с лаборами марионеточного управления. Не очень хорошо, – не стала скрывать она.

Ренцо поморщился, но тут же взял себя в руки и даже изобразил воодушевление.

– Вот как! У нас давно не использовались раритетные киборги. Как хорошо, что Бэл нашел нам человека с такими редкими…

– Она понимает намеки, – осадил его Бэл.

Марш мало интересовали лаборы, управление ими, да и Стравки тоже не особо – в конце концов, она всегда могла попробовать ночью пролезть на разборку. Останавливало только возможное желание карабинеров показать свое рвение парой показательных арестов.

– Долго будете трепаться, – раздался у Бэла из-за спины неприязненный голос. – Пошли, мне покажешь, что умеешь, а я подумаю, куда тебя поставим.

На нее смотрел мрачный мужчина в белой рубашке и черных брюках. На фоне пестрых комбинезонов, клетчатых костюмов и разноцветных причесок остальных он выглядел неотразимо, потрясающе невыразительно. Ренцо попытался ему что-то сказать, но он жестом остановил его и повернулся к Бэлу.

– Собаки, Бэл. Собак, котиков, хоть чижиков налови, или через неделю мы будем смотреть, как оставшимися собаками травят человека.

Он кивнул Марш и пошел к соседнему залу.

– Вот тут у нас… оборудование, – тоскливо сказал он, поднимая сетчатую перегородку. – Я Ник, отвечаю за программу. Выбирай кто нравится.

Ник остановился на пороге с грустью оглядывая зал. Марш хорошо его понимала.

Вдоль стен лежали несколько лаборов ручного управления. Она различила что-то похожее на таракана, кучу щупалец и фасеточных глаз, из которой торчало черное жало и несколько вполне антропоморфных лаборов, длинноруких и таких же огромных как тот, в первом зале.

– Они белые, потому что все смотрят через очки? – спросила Марш, разглядывая безликие фигуры.

– Угу. Я вообще-то не в восторге, но у нас есть художники и рекламодатели.

Марш кивнула. Каждый сантиметр белизны башен кварталов тоже давно был поделен рекламщиками, но для того, чтобы увидеть все объявления нужно было надеть очки. Гершелл говорил, это из-за какого-то старого закона о рекламном пространстве – в один момент стало столько мусора и информационного шума, что люди, опять-таки, начали сходить с ума и большинство объявлений перенесли в виртуальное пространство. Удивительно, как легко люди с ума сходили – без балкончиков, без чистых стен. Без лечения. И такие, как Гершелл это хорошо понимали, о, Марш была уверена, что прекрасно понимали.

Похожие на людей лаборы лежали вдоль стен или сидели, поджав ноги. Почти у всех не хватало конечностей, а у кого-то с «горла» свисали зачем-то выкрашенные в красный провода.

– Это я сделал, – с непонятной, желчной гордостью сообщил Ник. – Разноцветные выглядели как будто их радугой вырвало.

– Какие из них рабочие? – спросила Марш, ощупывая руку ближайшего лабора.

Ладонь она с трудом удерживала на весу. Суставы отчетливо скрипели.

– Рабочие – все, но обращаться можно… вот с этими тремя, и вот с той красавицей, которая на рака похожа.

В углу действительно притаилось нечто среднее между тараканом и раком. Над спящими переливающимися глазами белели нарисованные ресницы.

– А тот, что с оцифрованным сознанием – он крестом, перчатками или с пульта управляется?

– С пульта. И с ним скучно. Когда оцифрованных с Аби скрещивают и лабора собирают – получаются дерганные психи, – сообщил Ник. – Он сначала слушается, а потом хоть застучись по панели, он сначала башку кому-нибудь оторвет за две секунды, а потом на пол сядет и будет грустить.

Марш усмехнулась.

Эти лаборы были просто кучей хлама, которым не давали спокойно сгнить эти жадные до рейтингов и выручки с перепродажи пива энтузиасты. Когда-то велись споры и дебаты об этичности использования оцифрованных сознаний, об оптимальном способе управления и лучшем оружии. Теперь об этом даже на обязательных детских образовательных конвентах говорили вскользь, и то Марш подозревала, что тему о старых войнах поднимали только чтобы подчеркнуть, что благодаря Аби рядом с городом может находиться оружейная свалка, к которой у всех есть доступ.

Ведь Аби делает людей лучше.

– Вот этот, – Марш ткнула пальцев в щупальца с жалом.

– Это рухлядь, половина щупалец в вечном рассинхроне, – предупредил Ник.

– Мне подойдет. Что он умеет?

– Сейчас покажу.

Ник, хмурясь и ворча себе под нос отодвинул панель на спине лабора, достал очки, фигурку лабора, свесившую щупальца с его ладони и белый шарик модулятора. Сел на пол, жестом пригласил Марш сесть рядом.

– Ты очками пользоваться можешь или тебе какие-то специальные нужны? – вдруг забеспокоился он.

Удивительно, какие обходительные люди эти организаторы подпольных боев. Она молча надела очки и выжидающе уставилась на Ника.

– Ладно, – пробормотал он. – Смотри.

Он разломил модулятор жестом, каким разбивают яйцо, и из белых скорлупок на пол вытек ринг из первого зала – макет из знакомого дрожащего голубого сияния, постепенно сгущающегося в знакомые очертания. Ник осторожно положил фигурку в угол ринга, достал из кармана сенсорные перчатки.

– Для лучшей синхронизации. Эй, ты бы штучку свою сняла, – вдруг забеспокоился он, разглядев манжету. – Если там дурь, тем более лучше сними – она все настройки сбивает…

– Там лекарство, – мрачно сказала она, прижимая к коже ледяную липкую ленту, которой была изнутри обклеена манжета перчатки.

Ник не стал настаивать – он вообще на Марш больше не смотрел, сосредоточенно раскладывая скорлупки модулятора в белоснежный крест ваги. Наконец, последняя деталь с щелчком встала на место, и он протянул его Марш.

Она взяла не глядя, протянула руку к рингу и покачала крестом над фигуркой лабора, давая команду проснуться.

Раздался тихий треск, и перчатки сжались, обдав кожу слабым электрическим разрядом. Марш не видела, как натянулись ниточки, связывающие фигурку, крест и перчатки, но чувствовала их – покалыванием в пальцах, давлением в запястьях.

Как настоящие ниточки настоящей марионетки, только вдруг ставшей продолжением ее рук.

Марш видела настоящую марионетку на бродячей тематической выставке. Жутковатая кукла с вырезанной подвижной челюстью на грубо сработанном лице, лески, которые все норовили запутаться в руках экскурсовода. Он рассказывал, что синхронизация с человеком, одетым в костюм с датчиками делала лабора неуклюжим и не позволяли модифицировать фигуру, добавляя конечности. Говорил, что марионетки позволяли людям сохранять хладнокровие и не впадать в боевой раж, поэтому выпустили партию военных лаборов с таким управлением, и еще что-то говорил, но Марш не запомнила. Ее очаровала та несуразная кукла и ее ниточки – как обычно, ей вечно нравилась всякая дрянь.

Фигурка ожила. Потянулась вслед за ниточками, расправила щупальца, втянула и снова выпустила жало. Лабор напоминал результат больной любви между осьминогом и осой. Осы ее преследовали.

Осы не приносили удачи, но позволяли получать то, что она хотела. Она удовлетворенно хмыкнула.

– Смотри, нужно поворачивать вот сюда…

Марш не слушала. Она держала крест в правой руке, а левую поднесла в фигурке, словно собираясь погладить. Левая перчатка стала чуть теснее.

За основное движение отвечал крест, за мелкую моторику – руки. Жало выпускалось нажатием на центр. Летать лабор не умел, но смешно подпрыгивал, подбрасывая черное тело на щупальцах.

Марш заставила его выбросить по очереди каждое, а потом, нарисовав пальцем спираль, схватить каждым невидимого противника. Половина действительно не слушались, и она не запомнила, какие, но ей было плевать. По ходу разберется.

– А, ты, я вижу, справляешься, – Ник, казалось, потерял к ней всякий интерес. – Может тогда посидишь там, рядом с рингом, пока зрители не соберутся? Я скажу, чтобы тебе чая принесли, мы выступающим не наливаем, сама понимаешь…

Марш сняла очки. Ринг исчез, только черная фигурка, безвольно раскинувшая щупальца, кляксой чернела на полу.

Она подобрала ее и убрала в карман.

…

Люди начали собираться через пару часов. Освещение стало тусклее, на стенах загорелись желтые пятна светильников, а из динамиков полилось навязчивое «Давайте выпьем». Марш успела удивиться – эта песня даже для низкосортных забегаловок считалась древней, а потом поспешила пересесть в угол, который не просматривался с камер. Ей вовсе не хотелось остаться на записях в этом месте. Вряд ли кто-то догадается, зачем она пришла, но Марш все равно предпочитала не следить.

За эти два часа они с лабором достигли полного взаимопонимания. Если у него хорошая синхронизация с большим братом, Марш ничто не помешает достичь цели – отделаться от Стравок как можно быстрее. Ее одинаково устроили бы и быстрая победа, и быстрое поражение. Рассчитывала она, разумеется, на поражение – Марш была не из тех, кто обольщается насчет себя и верит в чудеса. Управлять лаборами учили в стандартной образовательной программе, а потом в «Саду» она выбрала этот курс как средство сублимации агрессии. Против тех, кто этим зарабатывал, она шансов не имела, и желания как-то проявлять себя не имела тоже. Больше того – она опасалась, что привлечет к себе внимание. Но понимала, что если подойдет к бою совсем уж формально, ей скорее всего просто ничего не отдадут.

«Давайте выпьем» зашла на пятый круг, и Марш все больше хотела согласиться с хором этих жизнерадостных, давно мертвых ребят. Зал все больше напоминал обычный паб – девчонки уже обносили первых зрителей пивом и спиртовыми коктейлями, на столах блестели стаканы и тарелки с закусками, желтый свет становился все более приглушенным, а в воздухе сгущался табачный дым.

– Скучаешь! – самодовольно констатировал голос Бэла у нее за спиной.

– Нет.

– Ты четвертая выходишь, – сообщил он. – Хочешь покажу, против кого?

– Нет.

Ей действительно было наплевать. Может, если бы ей предстояло драться самой, она бы заинтересовалась чуть больше.

– А первые бои откуда будешь смотреть? – Бэл без приглашения уселся на соседний стул.

Марш хотела сказать, чтобы он оставил ее в покое, но заметила на редкость неприятного мужчину с высоким бокалом, который остановился у соседнего столика.

На его лице отчетливо читалось разочарование. Марш даже порадовалась, что Бэл занял место раньше и теперь закрывает ее от зала.

– Отсюда.

– Не хочешь посмотреть, как другие управляют? – кажется, он даже удивился.

– Нет. Я все равно не успею научиться, – добавила она, чтобы хоть немного разбавить односложные ответы. Когда ее учили быть милой как раз говорили что-то про односложные ответы.

– Ну, это не беда, если ты не умеешь! Вот я как-то…

И Марш пожалела, что место занял Бэл, а не тот очаровательный мужчина с бокалом. Бэл заливал ей, как собрал своего первого лабора в двенадцать лет, и с тех пор не знает поражений. Потом он начал рассказывать про свою маму, а потом опять про лабора, но уже про того, которого собрал в четырнадцать и участвовал в первой Стравке. Потом про своего папу.

– А можно мне с тобой подраться? – не выдержала Марш.

– Нет, я же тебя не для того привел, чтобы сразу опозорить, – весело ответил он, и Марш подумала, что можно обойтись без вопросов. И без лаборов.

Ей показалось, что Бэл понял, о чем она думает. Словно по лицу все прочитал, и в чистых голубых глазах мелькнула тень понимания. Он вдруг стал необычайно серьезен, и Марш даже заинтересовалась, что же будет дальше.

Бэл кивнул. Отпил пива, дунув на густую, иссиня-белую пену.

И начал рассказывать, как в шестнадцать лет он и лабор, которого он называл «Крабышом» участвовали в турнире под Старым Оберном.

…

Первый раунд Марш смотрела без интереса. Она видела, что большинство лаборов плохо синхронизированы – движения вечно опаздывали, и иногда противники шарахались друг от друга, или наоборот слишком уж глупо подставлялись под удар.

Под конец на ринге остались изрядно потрепанная «красавица-рак» и «человек» с оторванной кистью. Рука лабора почернела до локтя, показывая, что эта часть неисправна.

Большинство зрителей смотрели в очках – так было ярче, привычнее, а Бэл шепнул, что за это еще и делают скидку на пиво – но Марш не хотела, чтобы было ярче.

Рак мигнул желтыми фасеточными глазами – белые ресницы остались неподвижны – а потом со скрипом изогнулся, подняв хвост, словно скорпион. Пока Марш думала, мог ли рак все это время быть несуразным толстым скорпионом, лабор выпустил длинное жало с заглушкой на конце, а человек выставил вперед больную руку и завел здоровую за спину. В движениях этого лабора даже чувствовалось некоторое изящество, и Марш решила, что будет болеть за него.

Рак напал первым – в прошлых боях он потерял половину ног, погнул пластину и со скрипом щелкал одной из клешней, поэтому явно хотел закончить пораньше.

За соседним столом одобрительно засвистели. В другом конце зала пронзительно смеялась женщина, и пронзительные переливы ее хохота сбивали ритм схватки.

Человек увернулся от жала, вильнув в бок, и попытался ударить больной рукой в уязвимый загривок между головой и первой пластиной, но рак успел подставить спину.

Раздался треск и отчаянный писк датчиков. Рука человека почернела целиком.

– А когда мне было двадцать три мамка с подружкой моей познакомилась, ну с той, которая Лили, ну и выставила меня в очередной раз из дома… – продолжал разглагольствовать Бэл.

Все это время он не затыкался. Все четыре поединка.

Марш решила переименовать рака в толстого скорпиона и представлять на его месте Бэла, потому что он тоже был толстый и помятый, а еще она все еще надеялась, что человек победит.

– Потом-то мне пришлось ей сказать, что нам нужно расстаться – что делать, она кидалась в меня стаканами… Лили вообще была нервная, я говорил?..

Человек вдруг присел, проходя под жалом, и попытался забраться скорпиону на спину. Пластины хвоста с визгом сдвинулись, и жало внезапно ударило о ринг. Раньше движения лабора были куда точнее, и Марш поняла, что случилась очередная рассинхронизация. Представила лицо оператора и мечтательно улыбнулась.

Бэл явно принял улыбку на свой счет.

– А потом мы с Ренцо поехали за вентилятором и химикатами для плесени, но раствор так вонял, что мы решили…

Человек наконец уселся скорпиону на спину, вцепившись в шейную пластину здоровой рукой. Этот явно управлялся с пульта – Марш даже представить боялась, какие пассажи руками пришлось бы выделывать в перчатках.

Жало ударило его в неосторожно выставленный локоть, и в месте удара синяком начала растекаться чернота.

Человек извернулся, подставляя под следующий удар нерабочую руку. Марш ждала треска, но раздался только тихий хлопок. Жало пробило руку насквозь, заглушка со свистом пролетела через ринг и врезалась в защитное поле.

Человек дернулся, заставляя руку продвинуться выше, а потом бросился в сторону, прямо под ноги противнику. На этот раз хлопок был громче – рука осталась висеть на жале.

Скорпион затряс хвостом, зачем-то пытаясь стряхнуть руку. Марш была в восторге – тот, настоящий человек, который управлял скорпионом сделал ровно то, что сделало бы любое животное – попытался избавиться от постороннего предмета, который ему в общем-то не мешал.

Человек в это время скользнул скорпиону под брюхо, уцепившись за одну из ног здоровой рукой. Раздался разочарованный гул – было почти не видно, что он там делал, но спустя пару секунд фасеточные глаза скорпиона обиженно замигали, и он медленно опустился на брюхо, придавив человека.

Марш только сейчас поняла, что этот бой тоже комментировали – музыку заглушал возбужденный голос Ренцо, звучащий из всех динамиков.

– Очередной победой Амик Нова…. Технически несовершенная победа – оба лабора серьезно пострадали, победитель даже больше… подлежит ли восстановлению…

Она задумчиво погладила пластиковую ручку чашки. Если скорпиончик убил лабора, за которого она болела – это было бы замечательно. У таких лаборов как раз были хорошие аккумуляторы, а сенсоры в голове были достаточно чувствительны, чтобы переродиться в паучков.

– Пойдем, – Бэл с явным сожалением встал и бесцеремонно схватил ее за рукав. – Ты следующая.

Марш выдернула рукав, быстро сунула в карман лабора, которого безотчетно грела в ладонях все это время, и пошла за Бэлом.

Он отвел ее комнату на втором этаже. Сцену заменяло тонированное стекло, и сверху происходящее на ринге было видно куда лучше – из зала битва огромных лаборов иногда казалась хаотичным набором движений, и Марш не могла понять, какое в ней удовольствие.

– Это Ин, – представил Бэл чернявого мальчишку с раскосыми глазами. – А это Марш. Она новенькая. С ней надо смотреть в оба.

Когда-нибудь у него иссякнет запас идиотских каламбуров. Марш их все наизусть знала, редко кто придумывал больше десятка.

– Вижу, – улыбнулся Ин и протянул ей руку. – Я тоже недавно пришел, еще не обвыкся, но…

Он вдруг осекся и поспешно опустил руку. Марш отвернулась и надела очки.

– Тут есть звукоизоляция? – хрипло спросила она.

Слушать комментарии Ренцо ей совершенно не хотелось.

– Есть, – поспешил заверить ее Бэл. – Вас же не должны отвлекать.

До Марш только теперь дошло, почему Бэл везде таскается за ней – вовсе не из вежливости или излишней общительности. Он защищал от нее остальных участников Стравок.

Марш прекрасно знала, какое впечатление производит, не была и не хотела быть приятным человеком и нравиться другим, но от того, что от нее защищают людей, которые стравливают собак ей вдруг стало удивительно мерзко.

Она встала у стены и стала смотреть, как на ринг вытаскивают ее лабора. Двое парней толкали перед собой платформу, на которой он лежал, запутав поблескивающие щупальца.

Вот платформа подъехала к рингу. Один мальчишка что-то пробормотал, и платформа просто разъехалась, уронив лабора на белый настил ринга.

– Вы плохо обращаетесь с оборудованием, – заметила Марш.

– Его сейчас мутузить будут, – удивился Бэл. – Думаешь, ему хуже будет, если он полметра с платформы пролетит?

По полу пробежали рыжие сигнальные лучи скорого старта. Оттенок был точно такой же, что сигнализировал о критически низком уровне рейтинга. Марш тошнило от этого места все сильнее.

– Аве Аби. Включи в наушник «Ольтору» Лежье.

– Ты собираешься драться под музыку, под которую старушки спать ложатся? – раздраженно спросил Ин.

Марш не ответила. Надела очки и бережно опустила лабора в тот угол виртуального ринга, в котором лежал его большой двойник. Покрутила крест, заново привыкая к его весу, и надела перчатки.

Аби, пробурчав что-то дружелюбное, издал странный звук, словно перебирал корешки, и в наушнике тяжело вздохнула духовая партия.

Ин положил в противоположный угол фигурку человека – у того были на месте все конечности и пропорции были совершенно обычными. Тот, кто подбирал пары противников явно хотел уравнять шансы – подобрали двух новичков с едва исправными лаборами. Скорее всего цель была в том, чтобы доставить зрителям удовольствие неуклюжим комическим дерганьем и не закончить поединок совсем уж быстро.

Лучи стали красными, а в наушнике зашлась плачем скрипка.

Ничего Ин не понимал. Это был танец, правда Марш никогда не видела, как его танцуют. И почему-то даже от строевых маршей ей так отчаянно не хотелось убивать.

– Начали! – махнул рукой Бэл.

Марш позвала лабора, покачав крестом. Просыпайся, ты еще не всех съел.

Перчатки отозвались волной электрических уколов, и лабор – теперь оба, маленький перед Марш и большой на ринге – проснулся.

Она перебрала пальцами, заставляя того, большого распутать щупальца и синхронизироваться с маленьким. У лабора Ина в руках было что-то вроде топора, окруженного защитными заглушками. У прошлого бойца был такой же, он потерял его вместе с рукой, к которой тот крепился. И заглушки не помешали ему калечить противников.

Ин не стал ждать, пока ее лаборы разберутся со своими щупальцами. Первый удар пришелся в основание шеи. Он даже мог стать фатальным, но Ин сам себя обманул – у большого лабора как раз там лежало одно из неактивировавшихся щупалец. Место удара на фигурке побелело.