Текст книги "Развод. Да пошёл ты! (СИ)"
Автор книги: Софа Ясенева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
48 Вик
Прижимаю к себе Сашу, а сам буквально зверею оттого, что этот урод мою девочку не отпустил. Сидит, как собака на сене, ни себе, ни другим. Тоже мне, султан чёртов. Одна беременная на коротком поводке, вторая жена, которую тоже отпускать не хочет.
Чувствует себя безнаказанно, иначе бы не козлил так активно. Ладно раньше, когда у неё никого не было. Но теперь-то должны были мозги включиться. Но это его проблемы, раньше надо было думать. Я в стороне точно не останусь. Будет всё: и адвокат, и развод, и моей потом станет.
Саша дрожит, прижимаясь ко мне плотнее. Я ощущаю, как в ней борется злость с болью. Провожу ладонью по её спине – успокаиваю, как могу. Её запах, тёплая кожа под пальцами – всё родное. Хочу защитить, оградить. Мне не нужно разрешения.
– Саш, ты присмотришь за Машей? Мне отойти надо.
Она поднимает глаза, и в них – доверие. И готовность.
– Конечно, посижу с ней. Мы ведь с тобой поладили, да, принцесса? – улыбается Машуле.
А та и рада с Сашей побольше времени провести, светится вся. Эта картина для меня много значит. Ведь у дочери не было нормальной матери почти с рождения. Где-то в возрасте года она свинтила строить новую жизнь, скинув на меня заботы о маленьком ребёнке.
У меня не было ни малейшего желания в тот момент искать кого-то другого. Сосредоточился на работе и на Маше. Случайные встречи не в счёт. Маша заслуживала стабильности, а я – времени, чтобы разобраться в себе.
Часто размышлял о том, что неплохо бы найти кого-то. Легко сказать. Сейчас же уверен в том, что всё сделал правильно. И любимая женщина встретилась мне тогда, когда это было нужно.
Маша уютно устраивается на диване рядом с Сашей, обнимает своего плюшевого кота, и я вижу, как она по-настоящему спокойна. Это дорогого стоит.
– Не скучайте, – целую обеих и выхожу из квартиры.
Проверяю телефон. Найти этого козла не составит труда. И пусть только попробует открывать рот в своём обычном стиле. Уж я найду, чем его заткнуть.
Считаю, что поговорить с этим придурком – самое меньшее, что я могу сделать. А там как пойдёт.
Вызываю лифт, и пока жду, мысленно прогоняю предстоящий разговор. Главное – не сорваться с места сразу. Но если он ещё хоть словом тронет Сашу, я забуду, что взрослый человек и бизнесмен. В таких вопросах у меня всё просто: тронул моих – пеняй на себя.
***
Подъезжаю к дому Баренцева. Это кирпичная девятиэтажка с облупившимися перилами, мусором в клумбах и тусклым фонарём. Воздух пахнет сигаретным дымом. Около подъезда на скамейке восседает бабуля в поношенном пальто и цветастом платке. Рядом авоська с капустой и банкой солёных огурцов.
– Мальчик, дверь придержишь? – смотрит пристально, будто сканирует, но голос мягкий.
– Конечно, – отвечаю и придерживаю тяжелую металлическую дверь. Входим вместе, она благодарно кивает.
Подъезд тёмный, лампочка над почтовыми ящиками мигает. Запах сигарет сменяется варёной капустой и старым линолеумом. Ступени обшарпанные, перила прохладные на ощупь. Поднимаюсь на нужный этаж, нахожу кнопку с выцветшей фамилией. Жму.
Из-за двери доносится неуверенный шаг. Скрип половиц. Щелчок замка.
Женя появляется в проёме. В одной руке – стакан с янтарной жидкостью, в другой – пульт от телевизора. Судя по помятой футболке и стеклянному взгляду, праздник идёт полным ходом.
– А-а, кто к нам пожаловал? – ухмыляется, делая глоток. – Ты чего здесь забыл?
– Напомнить, кого ты изводишь своими идиотскими методами. Мою женщину.
– Ммм, громко сказано, – кривит губы. – Хочешь, паспорт покажу? Всё по закону.
– Штамп в паспорте не делает тебя её мужчиной. Ты думаешь, он что-то значит?
– Ага. Значит. Иначе Саша бы не рыдала по углам. Ты-то с ней повозился пару месяцев, а я – муж. Законный. И суд будет долгим, очень долгим.
С каждым его словом во мне поднимается волна ярости. Горячая, тяжёлая. Он играет на боли Саши, делает это нарочно. Получает удовольствие от власти, которую сам себе вообразил.
Все попытки говорить мирно идут прахом. Он сам вычеркнул их этим самодовольным тоном и кривой ухмылкой.
Я не выдерживаю.
Кулак срывается сам. Прямо в нос. Хлопок – и его голова откидывается назад. Стакан вылетает из руки, разбиваясь у порога. Жидкость разбрызгивается по полу.
– Сука! – орёт он и бросается на меня.
Мы валимся в коридор. Удар. Блок. Я отталкиваю его, он врезается спиной в стену. Обои трещат, под ними видна старая штукатурка. Женя кидается снова, я ловлю его сбоку и врезаю кулаком в челюсть. Брызжет кровь.
Он цепляется за мою рубашку, дышит перегаром прямо в лицо. Я выворачиваюсь, чувствую, как по щеке течёт его слюна. Толкаю, он спотыкается об обувь в прихожей и чуть не падает, но успевает ухватиться за дверную ручку.
– Помогите! – раздаётся крик откуда-то сбоку. Дверь напротив открывается, в проёме – мужчина в майке. – Вызываю ментов!
Женя снова бросается, цепляется за меня с каким-то надрывом, как раненый зверь. Я отвечаю ударом коленом в живот. Он оседает, охает, скребёт пол пальцами.
Гул сирены приближается почти сразу. Через минуту нас разделяют двое в форме. Один резко отдёргивает меня, второй – поднимает Женю.
– Руки за спину! – слышу окрик.
– Он первый начал! – хрипит Женя, утирая кровь с подбородка.
– Да вы оба хороши, – бурчит один из полицейских, закручивая мне руки.
Никто не разбирается, никто не слушает. Всё по отработанному сценарию.
Нас сажают в разные машины и везут в отделение. Улыбка Жени уже давно слетела. И слава богу.
49 Вик
Если быть до конца честным, это далеко не первый мой визит в ментовку. Молодость у меня была бурная – драки, стычки, пара задержаний за хулиганство. Процедуру я знаю почти наизусть: протокол, пара часов в обезьяннике, потом, если без заявлений, отпустят. Но сейчас всё ощущается иначе – слишком много личного замешано.
Сижу на жесткой лавке в тесной камере, прислушиваюсь к шагам в коридоре и ловлю отголоски голосов. Знаю, что Женю определили в другую – так положено, чтобы мы снова не сцепились. И всё равно представляю, как он там сейчас, с опухшим носом, и от этого внутри будто теплее.
Многим ли такое задержание помогает встать на путь истинный? Сомневаюсь. Для таких, как я, это всего лишь неприятная пауза. Но для рафинированных типов вроде Евгения Баренцева, может, станет уроком. Хотя что-то мне подсказывает – он не из тех, кто делает выводы.
Я же рассматриваю это как шанс. Пусть и через решётку, но поговорить. Спокойно, без свидетелей, донести простую мысль: Саша теперь со мной. И за каждое своё слово и действие в её адрес он будет отвечать. Хоть здесь, хоть на свободе.
Когда нас, наконец, распределяют и двери камер захлопываются с гулким лязгом, я встаю, облокачиваюсь на холодные прутья и, повернув голову в сторону, откуда доносится его тяжёлое дыхание, лениво, почти насмешливо произношу:
– Ну что, теперь ты готов меня выслушать? А главное – услышать?
Сначала тишина, потом всё же отвечает:
– Я на тебя заяву накатаю. Посмотрим, как тогда заговоришь. Думаешь, ты тут самый умный?
Я усмехаюсь, качая головой:
– Думаю, тебе пора взглянуть на свои поступки. Ты же считаешь себя мужиком?
– Дурацкий вопрос, – ворчит он.
– Очень даже в тему. Давай по порядку. Ты своей жене изменил?
Пауза. Шорох ткани, будто он ёрзает на лавке.
– Да.
– Едем дальше. С жильём помог?
– С какого перепуга я должен ей помогать? Хотела бы нормально жить – вернулась бы в квартиру, а не строила из себя жертву.
– Значит, нет. Машину отдал?
– Отдал.
– А заяву на угон зачем написал?
Он отводит взгляд, и я слышу, как он глухо цокает языком, жуя губу. Молчу, давая паузе сделать своё дело.
– Недолго она по мне страдала, – выдыхает он наконец. – Пришла, надавила на жалость, мол, добираться сложно, машина бы пригодилась. Я повёлся. А потом? Нашла мужика и каждый день к нему гоняет. Я что, должен был молча это хавать? Нифига подобного.
Мысли вертелись простые: передо мной человек, который всегда будет винить кого угодно, только не себя.
– Ты живёшь с другой женщиной и при этом считаешь, что твоя бывшая должна хранить тебе верность и годами убиваться по тебе?
– Если нет, а уже через месяц у неё новый мужик – это точно не любовь, – усмехается он.
Я прижимаюсь лбом к холодному металлу и, слушая его самодовольный тон, понимаю: не зря расквасил ему нос. Даже с синяками он ведёт себя так, будто мир обязан ему по праву рождения. И если бы Саша осталась с ним, он бы продолжал давить и ломать её, пока не выжег бы всё живое.
– Я тебе так скажу, нормальный мужик никогда своей женщине не будет делать подлянки. Даже если у вас всё разладилось – разойдись по-человечески. Тем более что косяк был на твоей стороне. Иначе чему ты удивляешься?
– Бабы сами сливают в унитаз отношения, – бурчит он, – а потом ещё и жалуются.
– Нет, Женя, – я чуть наклоняюсь ближе к решетке, – это ты так оправдываешь свою трусость и эгоизм.
– А ты самый умный тут, строишь из себя долбаного специалиста по отношениям.
– Я с тобой сейчас разговариваю только потому, что хочу помочь Саше. Если бы не она, я бы с тобой на одном поле нужду справлять не стал.
– Взаимно.
– В общем, советую тебе прислушаться ко мне и перестать Саше портить нервы. Иначе я со своей стороны сделаю ход. Поверь мне, он тебе не понравится.
– Ты мне угрожаешь?
– Предупреждаю. Я не Саша, сопли на кулак мотать не буду. Просто решу вопрос с твоим присутствием в её жизни радикально.
Он шумно выдыхает, и я слышу, как нервно стучит пальцами по металлической спинке лавки.
– И что ты в неё вцепился-то? Понять не могу.
– Это уже не твоё дело.
Наш разговор обрывается, когда в дверном проёме появляется хмурый дежурный. Он медленно проходит вдоль камер, открывает замок, и, остановившись у нас, бросает усталый взгляд:
– Свободны. Если ещё раз попадётесь на драке – будете сидеть пятнадцать суток. Надеюсь, вам хватило впечатлений.
Металл двери холодно лязгает, мы выходим в коридор.Нам выдают обратно вещи и отпускают. На улице к Жене бросается Кристина.
– Жень, с тобой всё в порядке? – она бросает на меня взгляд, полный упрёка.
– Не совсем, – бурчит он, потирая плечо.
– Ты написал заявление, я надеюсь?
– Нет.
– Почему? – её брови взлетают.
– Потом расскажу.
– Он тебя вынудил, да? Угрожал? – Кристина разворачивается ко мне всем корпусом, упирая руки в бока. – Только попробуй, я тебя в порошок сотру.
– Правда? – я чуть усмехаюсь. – Уже страшно.
– Посмотрим, кто будет смеяться последним, – шипит она и в этот момент вдруг морщится, схватившись за живот. – Ой!
– Что такое? – Женя моментально оказывается рядом, подхватывает её за локоть.
– Что‑то у меня живот тянуть стало, – голос её дрожит, и она нарочито глубоко вдыхает.
– Поедем, покажемся врачу.
– Да, точно. Если с моим ребёнком что‑то случится из‑за стресса, – она сверкает на меня глазами, – я найду способ тебя посадить.
Она цепляется за его руку и, картинно охая, уводит его прочь. Я провожаю их взглядом, чувствуя, как напряжение медленно стекает с плеч, и достаю телефон. Экран пестрит – несколько пропущенных звонков и десяток сообщений от Саши. Потеряли меня.
«Да, Саш. Со мной всё в порядке. Кое‑что задержало, но уже еду к вам.»
50 Саша
Как только Вик ушёл, мы с Машей уселись на мягкий ковёр в гостиной, рядом с низким журнальным столиком. Комната наполняется тёплым светом настольной лампы, а за окнами уже сгущаются сумерки. На полу разложены яркие детали паззла – леопард на фоне густых джунглей, пятна и листья которого словно оживают под нашими руками.
– А вот эту куда? – Маша крутит в маленьких пальчиках уголок картинки, морщит носик и сосредоточенно щурится.
– Давай подумаем, – я наклоняюсь ближе, чувствуя, что от неё пахнет так, как свойственно пахнуть только детям, чем-то совершенно неуловимо трогающим душу. – Видишь, тут две стороны прямые? Значит, это угол.
– Да-а, – протягивает она.
– У нас осталось только два пустых угла. Куда поставим этот?
– Похоже, сюда! – радостно восклицает она и с важным видом вставляет кусочек в нижний левый угол, где оказывается хвост леопарда.
– Умничка, – я ласково глажу её по волосам, ощущая мягкость тонких прядей.
Через несколько минут Маша уже начинает ерзать – однообразие ей быстро надоедает. Мы переносим мягкие игрушки в импровизированный «детский сад», придумываем для них уроки и сказки. Потом она усаживает меня на стул и, взяв расческу, начинает «делать причёски». Иногда так сильно дёргает, что я тихо вздыхаю от боли, но виду не подаю, потому что в её глазах сияет азарт.
Часы тикают, стрелки медленно подбираются к шести. Вик так и не появляется. Телефон лежит рядом на диване, но сообщений нет. На звонки он тоже не отвечает. Мысли начинают ползти в самых тревожных направлениях: где он? Всё ли в порядке? Может, снова столкнулся с Женей? Или… нет, не хочу даже думать о худшем. Я украдкой поглядываю на Машу, а она всё чаще заглядывает мне в глаза, словно пытается понять, стоит ли волноваться.
– Папа скоро придёт? – спрашивает тихо, прижимаясь ко мне.
– Думаю, да, – улыбаюсь ей, хотя внутри уже клубком свернулась тревога. Она тянет вниз, давит, мешает дышать.
– Ладно… Давай тогда приготовим салатик?
На кухне становится теплее и уютнее от запахов. Мы с Машей вместе шинкуем овощи, она старательно перемешивает ложкой, изредка пробуя и хихикая. А я думаю: только бы он пришёл скорее, только бы всё было в порядке. К моменту, когда на столе уже стоит суп, пара салатов и запечённая курица, внутри всё сжимается сильнее. Сообщений уже больше десяти, но ответа нет.
Дверь наконец открывается с тихим щелчком замка. Мы с Машей почти бегом выходим в прихожую.
– Вик! – восклицаю я и тут же замираю. – Что у тебя с лицом?
– Бандитская пуля, – усмехается он. – Ничего страшного.
– Только не говори, что подрался с Женей, – подхожу ближе, осторожно поворачиваю его голову, чтобы разглядеть синяк на скуле.
– Объяснил ему, как не стоит поступать.
– А если он снова придумает что-то? Я хочу закрыть эту страницу, а не устраивать бесконечные разборки.
– Это вряд ли. Но есть у меня ещё один способ помочь ему сфокусироваться на своей жизни.
– Ты же не собираешься опять идти к нему? – в голосе моём тревога.
– Нет, на этот счёт можешь не переживать. Я понял, что с ним бесполезно разговаривать. Там вата в голове, – Вик морщится.
– Сильно больно? – я невольно касаюсь его щеки.
– Переживу, – его голос теплеет. – Ты же меня вылечишь?
– Да, сейчас принесу мазь.
– Я немного о другом лечении думаю, – он резко обнимает меня, прижимая к себе. Я чувствую его тепло, его запах, и сердце начинает биться чаще.
– Ты с ума сошёл? Маша же…
– Пап, а ты с Сашей целуешься? – с детской непосредственностью вовсю разглядывает нас и делает свои выводы.
– Конечно, – без тени смущения отвечает Вик.
– Значит, Саша – твоя жена?
– Пока нет, но я над этим работаю, – он разворачивает меня к себе спиной, обнимает и шепчет на ухо: – Была бы возможность, ты бы уже была Демидовой. Александра Демидова…
От этих слов меня окутывает тепло, всё внутри искрится. В голове мелькают образы: наша свадьба, мы втроём на отдыхе, утренний кофе в его рубашке… И тут же – страх. Смогу ли я быть хорошей женой для него, мамой для Маши? А вдруг он передумает? Эти мысли роятся, как пчёлы, но сквозь них всё равно пробивается тихое, сладкое чувство – я хочу этого.
А потом Маша задаёт свой прямой вопрос:
– Саша, а когда ты будешь папиной женой, станешь моей мамой?
И мне становится слишком. И от почти предложения Вика, и от того, что этот маленький человечек уже видит во мне маму.
Я так растрогана их словами, что не могу сдержать слёз. Горло предательски сжимает, и я даже не пытаюсь их вытереть – пусть текут, сейчас это не слабость, а счастье.
– Эй, всё хорошо, только не плачь, – мягко говорит Вик, чуть наклоняясь ко мне, будто хочет заглянуть прямо в глаза. Его ладонь тёплой, уверенным движением ложится мне на плечо.
– Это от неожиданности, – улыбаюсь сквозь слёзы. – Не думала, что мне будет так хорошо.
– А впереди только лучше, – подмигивает он, легко, почти играючи, подсаживая Машу на шею.
Та заливисто смеётся, обхватывает его за голову маленькими ручками, довольная, что и ей перепал кусочек внимания.
***
Я всё-таки подала в суд, чтобы нас с Женей могли развести. Каждый раз, когда подписываю очередную бумагу или ставлю подпись в зале суда, делаю это с замиранием сердца. Ситуация крайне неприятная: он упорно не хочет идти навстречу, словно наслаждается каждой моей вынужденной явкой, и всячески затягивает процесс, подавая то ходатайства, то какие-то жалобы. Иногда мне кажется, что он просто пытается вымотать меня до предела.
Вик же, в противовес мне, спокоен, сидит рядом в зале с видом человека, которому известно что-то, чего не знаю я. И уверяет тихо, в перерывах между заседаниями, что скоро ему станет не до нас, и в его голосе есть уверенность, от которой мне становится чуть легче.
И правда, где-то неделю спустя, в один из вечеров, когда я уже почти забыла про его слова, Женя звонит мне и орёт не своим голосом:
– Это всё ты! Гадина такая! Натравила своего цербера на меня! Как я теперь буду жить?
51 Саша
Я совершенно не понимаю, о чём идёт речь, потому что о том, чтобы что-то сделать с Женей, у нас не было совершенно никаких разговоров. Наоборот, между заседаниями Вик старается отвлекать меня от происходящего, чтобы я не уходила в себя. Он придумывает маленькие сюрпризы – то пригласит на обед в новое кафе, то затащит на вечернюю прогулку вдоль реки, держит за руку, рассказывает смешные истории, словно нарочно создаёт вокруг меня кокон из спокойствия и тепла. И сейчас, слушая его ровный голос, я чувствую, что нахожусь на другой планете по сравнению с тем миром, в котором барахтается Женя.
С момента подачи заявления прошло полтора месяца, и мы ходим в суд, как на работу. Уже узнаём в лицо всех секретарей, даже вахтёрша приветствует нас чуть ли не по имени. Поэтому я с энтузиазмом принимаю все попытки Вика сблизить нас троих, его, меня и Машу, а вот Женю оставить вне поля зрения. Для меня это как маленькая психологическая победа: я наконец могу отделять свою жизнь от того хаоса, который он создаёт.
Сначала он был не в себе от ярости, когда узнал, что салон на самом деле не мой. Я тогда буквально видела, как у него в глазах полыхнул огонь, как напряглись мышцы на лице и побелели костяшки пальцев. В этот момент мне даже стало страшно за себя, потому что именно это больше всего не давало покоя Баренцеву и стало триггером к тому, чтобы пойти в суд.
Он кричал, что оставит меня без копейки, что я буду должна платить ему алименты и прочую чушь, на которую мы с Виком только улыбались. Мне казалось, что эти слова – просто бессильная попытка напугать. Ведь было понятно, что с меня взять абсолютно нечего, и Женя даже мог остаться в накладе, раздели судья мои кредиты и на него тоже. Но даже эта очевидность его не останавливала – он был слишком поглощён идеей «победить» меня любой ценой.
Теперь же, слушая его крики, я непонимающе поворачиваюсь к Вику. Чувствую, как у меня слегка холодеют пальцы, и машинально сжимаю подлокотник стула, чтобы не выдать раздражения.
– Что ты ему сделал, – шепчу так, чтобы не было слышно Баренцеву.
– Всего лишь принял решение уволить сотрудника, компетенции которого не соответствуют занимаемой должности, – плутовато улыбаясь, подмигивает мне. Его голос звучит легко, будто речь идёт о том, что он просто заказал другой десерт в ресторане, а не разрушил карьеру человека.
– Жень, давай с конструктивом. Я сейчас плохо понимаю, о чём речь.
– Меня уволили! Лишили заработка! У меня беременная женщина, на что я буду нас содержать? – продолжает истерично вопить. Его голос сорван, в нём слышится смесь обиды, злости и отчаяния.
– Ты можешь устроиться в другое место, в чём проблема?
– Если бы я мог, я бы так и сделал. Но твой Виктор перекрыл мне полностью кислород. Меня. Никуда. Не. Берут.
– Оу. А при чём тут я? – я искренне удивляюсь, хотя внутри начинает зарождаться подозрение, что Вик всё же приложил руку.
– Повлияй на него.
– Какой мне интерес, Жень? Я в твою жизнь вмешиваться не хочу.
И это правда. Но кто бы дал мне такую возможность, так ведь? Женя явно уверен, что всё вращается вокруг него, и даже в этот момент он продолжает мыслить категориями «она должна».
– Пусть он отзовёт у банков запрет на моё трудоустройство.
– Но это же невозможно, нет никаких тайных списков сотрудников, которых нельзя брать на работу, – снова смотрю на Вика.
Тот неопределенно качает головой. Неужели есть? Тогда сочувствую в какой-то мере Жене.
– Давай договоримся.
– О чём?
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Это совсем не секрет. Я тебе твержу об этом который месяц. Я хочу развод. И больше не видеть тебя в своей жизни.
– Хорошо.
– Да правда что ли?! То есть ты откровенно издевался, а когда тебя схватили за зад, я должна проявить милосердие?
Поверить не могу! Хожу из угла в угол, не находя себе места. Мне хочется одновременно кричать и смеяться от абсурдности ситуации.
– Если ты это сделаешь, то после развода меня не увидишь.
– Подумаю, – кладу трубку.
Скольжу на диван к Вику, кладу голову ему на грудь и легонько глажу рукой. Слышу ровный, уверенный стук его сердца..
– Ты что, правда сделал то, о чём он говорит?
– Да. Мне надоело смотреть на то, как он безнаказанно издевается. И я долго терпел. Но всему есть предел. Если ты сейчас скажешь мне, что я должен отменить это решение…
– У тебя действительно такие серьёзные полномочия?
– Саш, “Короткофф” на треть мой. В банковских кругах, конечно, я могу повлиять в какой-то мере на то, примут твоего бывшего или нет.
– Тогда не будет ли проще нам избавиться от него?
– Ты что, хочешь чтобы он пошёл в “Трастбанк”? Или ещё куда.
– Так сделай так, чтобы его взяли куда-то, где условия хуже. Но взяли. Тогда он успокоится. Я, наконец, стану свободной. Это же то, к чему мы стремимся. Не вижу смысла упираться ради того, чтобы помучать его дольше. Чем мы тогда лучше него?
– Ты у меня просто чудо, – целует меня в кончик носа. – Благородная и красивая. И очень-очень умная и хитрая.
– У меня есть стимул, – жмусь к нему плотнее.
– Мы?
– Да.
Как и решили, спустя какое-то время Женя устраивается в самый непривлекательный для трудоустройства банк. Там меньше зарплата, маленькие премии, а текучка такая, что оттуда бегут все, кто способен найти место хоть чуточку лучше. Я даже представляю его лицо в первый рабочий день там.
Естественно, он не говорит мне “Спасибо”, и даже не сообщает об этом. Я узнаю от Вика.
И почти сразу за этим следует очередная ответка от Жени с переносом заседания, потому что у него внезапный визит ко врачу. После этого у Вика в очередной раз падает забрало, но я уговариваю его решить вопрос мирно.
Так что сегодня, третьего сентября, я твёрдо намерена стать незамужней женщиной. Надеюсь, что это последнее заседание.
Пройдя в зал суда, с опаской посматриваю на Женю. Кристина сидит позади него, недовольно посматривая на нас. У неё уже виден небольшой животик, что сразу бросилось мне в глаза. Может, она специально подчеркнула его, чтобы её все пожалели.
Хотя кому какое дело? Аргументы в суде есть аргументы в суде. Пузо любовницы к делу не пришьёшь.
Я вообще стараюсь не смотреть в их сторону. Вместо этого фиксирую взгляд на деревянной спинке скамьи перед собой и медленно считаю вдохи, чтобы не сорваться.
Когда судья в очередной раз зачитывает материалы, в этот раз у Баренцева никаких возражений нет. Ещё бы. Оказаться без работы для него будет наказанием похуже, чем отсутствие в его кармане половины моего салона.
После того, как судья убеждается, что всё учтено, слова сказаны, произносит:
– Суд постановил: брак между гражданами Баренцевым Евгением Дмитриевичем и Баренцевой Александрой Валерьевной расторгнуть. Решение подлежит немедленному исполнению.
Эти слова, сказанные ровным, почти безэмоциональным голосом, звучат для меня как гром, но не страшный, а долгожданный – очищающий. Я делаю глубокий вдох, ощущая, как плечи невольно распрямляются.
Вик, сидящий рядом, кладёт свою ладонь на мою. Его пальцы тёплые, уверенные, и в этом прикосновении больше поддержки, чем в сотне слов. Я не сдерживаюсь – поворачиваюсь к нему и обнимаю так крепко, что слышу, как он тихо выдыхает у меня над ухом.
– Мы свободны, – шепчу.
Он слегка отстраняется, заглядывает мне в глаза и, не дожидаясь, пока я успею смутиться, целует прямо там, в зале суда. Не коротко и формально, а так, чтобы я почувствовала: впереди действительно новая жизнь. С ним.
– Постеснялись бы хоть, в зале суда при мне... – раздаётся сзади глухой, раздражённый голос Жени.
Я медленно поворачиваю голову и смотрю на него – не зло, но и без тени смущения. Он больше не имеет никакой власти надо мной.
– Не обращай внимания, Саш, – негромко говорит Вик, сжимая мою руку так, будто закрепляет этим всё, что только что произошло. – Мы сейчас с тобой поедем кое-куда. Сюрприз.
Он поднимается, подхватывает мои документы со скамьи, и я иду рядом, уже не слыша позади ничего.








