Текст книги "Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы"

Автор книги: Славомир Мрожек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Скрипач. Раньше она меня вела, а я не успевал за ней. Теперь она не успевает за мной. Но это ничего. Теперь я подобен пароходу, который заберет на палубу не только маму, но и всю реальность вместе с багажом. Пара у меня хватит.

Мать (в соседней комнате). Ради бога, простите, что у меня такой беспорядок. Но я не ожидала… Какая честь, какая честь!

Директор филармонии. Ничего, ничего.

Мать. Я сейчас его позову.

Директор. Я, случайно, не помешал? Я пришел без предупреждения.

Мать. Ну что вы! Я сейчас ему скажу, он так обрадуется…

Директор. Будьте добры…

^{Мать входит в комнату Скрипача.}

Скрипач. Кто это?

Мать. Директор филармонии собственной персоной.

Скрипач. Впустить.

Мать. Ты с ума сошел. Это он ждет тебя.

Скрипач. Это я жду его.

Мать. Может, ты все-таки потрудился бы выйти к нему? Это нехорошо, от него зависит твоя карьера.

Скрипач. Долго я буду ждать? (Стук в дверь.)

Директор. Можно?

Скрипач. А, вот и вы. Подойдите ко мне, дружок.

Мать. Дружок?.. Как ты разговариваешь с господином Директором? Простите его, пожалуйста, он такой нервный. У него иногда бывают приступы.

Директор. Наоборот, мне очень лестно, что Маэстро назвал меня другом. А кроме того, какой гений без сверхвпечатлительности?

Скрипач. Ты слышала, мама?

Мать. Слышала, но ничего не понимаю. А не шутит ли господин Директор?

Директор. Шучу? Над Маэстро? Мне не до шуток. Я всего лишь бедный чиновник, слуга его таланта, гном перед гигантом.

Скрипач. А на это что вы скажете, мама?

Мать. Это… это нехорошо, стоять в пальто…

Скрипач. Сними пальто, мой добрый гном.

Мать. Добрый…

Директор. Вам плохо?

Скрипач. Мама онемела от удивления. Это следствие той бесцеремонности, с которой я обратился к вам. Но это нам на руку, она не будет нас прерывать. Итак, в чем дело, мой забавный добрячок?

Директор. Ха-ха, Маэстро в хорошем настроении. Речь идет о вещи, которая покажется Маэстро пустяком, но для всех нас она имеет огромное значение. Приближается юбилей нашего города, знаменательная дата, и мы хотим отметить ее большим торжественным концертом в нашей филармонии. В связи с этим муниципалитет, отцы города, а также широкая публика, не говоря о моей скромной особе, позволяем себе надеяться, то есть предложить…

Скрипач. Короче, короче…

Директор. …что Маэстро согласится выступить с концертом.

Скрипач. Хм… Смелая мысль.

Директор. Мы знаем, что не по чину берем. Весь мир ждет Маэстро, и многим столицам было бы лестно принять Вас у себя. Многие королевские дворы охотно бы сняли в почтении перед Маэстро шляпы взамен того, о чем мы смеем просить. Увы, мы знаем свое место. Наш город не столица и не королевский двор, но если мы осмелились обратиться к Маэстро, то совсем не потому, что считаем себя достойными. Наоборот, мы недостойны Маэстро. Но именно поэтому мы жаждем, чтобы Маэстро поднял нас и облагородил, чтобы сделал нас более достойными, чем мы есть. Не награды просим, а милости.

Скрипач. Хорошо сказано, я подумаю.

Директор. Мы можем надеяться?

Скрипач. Ответ получите, когда придет время.

Директор. А когда это будет?

Скрипач. Когда я захочу. На сегодня хватит.

Директор. Буду ждать в полном неведении, но и с надеждой, потому что Маэстро не дал подтверждения, но и не отказал. Я могу идти?

Скрипач. Я отпускаю вас без всякого сожаления. Прощай, гном.

Директор. Уходя, я оставляю надежду. Адьё, Маэстро.

Скрипач. Ну ладно, хватит.

Директор. Мадам… (Ретируется задом. Спускающиеся по лестнице шаги.)

Мать. Что значит этот фарс?

Скрипач. Ничего особенного. Я получил ангажемент. Мне предложили очень неплохие условия.

Мать. Вот я и спрашиваю, что значат эти разглагольствования о Маэстро, дворах и столицах? Что все это значит?

Скрипач. Ты сама видишь, какой у меня успех. Он гораздо больший, чем я предполагал. Мое воображение превзошло само себя.

Мать. Это какая-то подозрительная дурацкая игра.

Скрипач. Мама, я же тебе уже объяснял: с сегодняшнего дня реальность будет складываться в соответствии с моим воображением.

Мать. Тем хуже. Видеть реальность в твоем воображении? Этого еще не хватало.

Скрипач. Ей-богу, я не понимаю тебя, мама. Ты должна скорее радоваться, что у меня будет сольный концерт… Я перестану быть неизвестным скрипачом и начну делать карьеру.

Мать. Ты?

Скрипач. Я! Я! Что в этом странного? Разве я не гений?

Мать. Конечно, конечно. Но карьеру, так быстро, ни с того ни с сего…

Скрипач. Самое время. Я уже не ребенок.

Мать. Для меня ты всегда ребенок. Кто тебе сказал, что ты перестал им быть? Кто тебе внушил такие мысли? Кто восстановил тебя против меня?

Скрипач. Но, мама, ты сама! Ты сама уговорила меня, чтобы я посвятил себя музыке и сделал карьеру. Ты сама утверждала, что я гений! Я не могу быть одновременно и гением и ребенком.

Мать. Почему?

Скрипач. Потому что одно противоречит другому. Или гений, или инфантильность. Или зрелость и творчество, или задержка в развитии, дефективность и кретинизм. В конце концов я должен решиться.

Мать. Для меня ты всегда будешь младенцем. Хоть и гениальным, но ребенком. Ребенком, хоть и гениальным. Всегда тем же самым.

Скрипач. Для тебя, но не для мира.

Мать. Так зачем ты хочешь идти в мир? Почему ты хочешь уйти от меня, если там, в необъятном мире, тебя ожидают одни конфликты? Разве не лучше остаться со мной, если я могу гарантировать тебе нежность и признание без хлопот и разочарований? Пусть все останется по-старому, ты будешь играть, а я буду слушать и восторгаться, не лишая тебя одновременно материнской любви. Разве нам было плохо вместе все эти годы? Можешь на меня положиться, потому что для меня ничего не изменилось и не изменится. Зачем тебе вся эта карьера?

Скрипач. Именно. Все эти годы… Все эти годы моего одиночества, моей печали, вся эта моя жизнь, которую я провел в заточении, отказавшись от всего, что не было музыкой… Должны ли они продолжаться? И это навсегда, до самой смерти? К чему же мне тогда самоотречение, аскетизм, эти муки, если не для того, чтобы когда-нибудь, в один прекрасный день, наконец выйти отсюда! Выйти! Выйти! Высвободиться из этой тюрьмы, выбраться на свет, на солнце!

Мать. Нам было так хорошо… Ты здесь, в своей комнате, а я рядом, за дверями. Слушала твою музыку, только ты и я. Или ты думаешь, что кто-нибудь будет слушать тебя лучше, чем я? Что где-нибудь ты найдешь лучшую публику? Даже если достигнешь успеха в этом необъятном мире, о котором ты так мечтаешь, всегда найдутся такие, которые откажут тебе в таланте и будут поносить, оговаривать…

Скрипач. Плевал я на них. Мне бы только добиться признания, а потом хоть потоп. Мне нужен успех, но в качестве орудия. Слава – это ключ к миру, сама по себе она ничего не стоит. Мне бы только открыть этот сейф, в котором спрятана от меня жизнь, свершения, а ключ я выброшу в окно. Он будет мне не нужен, когда придет слава!

Мать. Ты сейчас себя выдал. Я с самого начала подозревала, что ты что-то от меня скрываешь. Ты говорил об искусстве, карьере, но я чувствовала, что речь идет о чем-то другом. Я чувствовала, что ты что-то замышляешь против меня, но я не знала, куда ты метишь. О, теперь я знаю, для чего нужна тебе карьера. Ты хочешь сбежать от меня, но вовсе не в мир, а к ней… К ней, к ней… К той женщине…

Скрипач. Мама…

Мать. Молчи. Теперь я знаю все…

Скрипач. Но, мама, так же нельзя, подумай. Заперла меня в этой комнате, до того, как я еще научился ходить и говорить. Всунула мне в руки скрипку и велела стать артистом, велела заниматься, заниматься без отдыха, отказавшись от всего, а я был послушным. Потом ты потребовала, чтобы я отрекся от любовницы и сделал карьеру. Хорошо, я согласился. Теперь я хочу сделать карьеру, а ты велишь мне отказаться от карьеры и устраиваешь мне скандалы. Ты непоследовательна.

Мать. К свету… к солнцу… Теперь я знаю, что это за свет и солнце. Зачем эти метафоры? Зачем эти уловки и вранье?

Скрипач. А ты думала, что я останусь в этой темнице, в этой подвальной затхлости, в этой могиле?

Мать. Ну-ну, говори дальше. У меня темница, у меня затхлость и могила, а у нее свет и солнышко. И что еще? Наверное, ручейки, цветочки и птички? Не жалей себя, мой забавный альбомный поэт.

Скрипач. Хорошо! Ну тогда и я скажу. Тогда и я скажу, что знаю, а я кое-что знаю… Вы думаете, что я не догадывался, зачем вы втянули меня во всю эту историю с артистом? Я не слепой и не идиот. Вы думали, что я навсегда останусь недоделанным начинающим скрипачом. Что я всегда буду жить у мамы, разучивать безнадежные концерты, которые никто не хочет слушать. Потому что в глубине души ты не только никогда не считала меня гением, но даже и способным, ты никогда в действительности не верила в меня, хотя лицемерно внушала мне мысль насчет моей гениальности. Именно в этом и состоял твой план: разбудить во мне амбиции, которые я никогда бы не смог удовлетворить. Ты рассчитала, что я не в состоянии получить международное признание, я буду все время искать его у тебя, что это привяжет меня к тебе, прикует навеки – моя собственная слабость, страх перед миром и беспомощность. Ты хотела, чтобы я был твоей собственностью, пожизненным рабом. Вещью.

Мать. Ты меня обижаешь. Я все делала для твоего же блага. Я знала, что ты слабый и беззащитный, и хотела тебя уберечь, вместе с тем не раня твоего чувства. Я обеспечила тебе покой и безопасность, внушив тебе убеждение в твоей исключительности, и вместе с тем не подвергая тебя испытаниям, которых ты не выдержал бы и которые тебя просто убили бы. Потому что во всем твоем обвинении только одно правда: таланта у тебя нет.

Скрипач. Неправда!

Мать. Увы. Ни на грош. И пусть у тебя не остается никаких сомнений, мой дорогой.

Скрипач. Ты это говоришь, чтобы меня удержать!

Мать. А разве могла я говорить тебе об этом раньше? Я? Твоя мать? Но теперь, когда ты решаешься на безумный шаг, когда ты хочешь уйти, я считаю своей обязанностью сказать тебе об этом, хотя мне это и не легко. Да, я хочу тебя удержать, но только для твоего же блага, поскольку у тебя нет таланта.

Скрипач. Лжешь, лжешь намеренно, это твоя месть за мой бунт! Я не верю тебе, что у меня нет таланта, как не верил тебе когда-то, когда ты мне внушала, что я гений.

Мать. Значит, тебе не нужна правда только для того, чтобы мне не верить, чтобы отвергать все, что я тебе ни скажу. Чтобы мне перечить. Ты капризный, ужасный, непослушный ребенок.

Скрипач. Но я гений.

Мать. Как это, еще недавно ты им не был, а сейчас вдруг стал?

Скрипач. Это мое дело. Впрочем, гений я или нет, но я кузнец своего счастья. Я не поддамся, я освобожусь, я отсюда уйду!

Мать. Никуда ты не уйдешь!

Скрипач. Так будет (слышно ржание лошади). Мать. Что это?

Скрипач (глядя в окно). Императорский жеребец. Оруженосцы подводят его к дому. Он уже оседлан. Оруженосцы держат его на коротком поводке, возле морды. Ах, как он приседает, выбрасывая перед собой передние копыта… Великолепное, благородное животное.

Мать. Ты что, сошел с ума?

Скрипач. Сама посмотри, если не веришь (конское ржание).

Мать (выглядывая в окно). Откуда он здесь взялся? Скрипач. Ну что?

Мать. Здесь, перед моим домом?

Скрипач. Это император, сам император прислал его за мной. Коня и свиту (конское ржание). Ну, довольно. У меня нет времени.

Мать. Уходишь?

Скрипач. Уезжаю. Пешком ходят простолюдины. Мать. Покидаешь меня…

Скрипач. …Верхом на лошади. Меня ждет император.

Мать. Ха, если император… (Слышны фанфары.) Скрипач. Уже подают мне сигнал.

Мать. Разве ты должен?

Скрипач. Я хочу, мама.

Мать. Твоя воля… Возьми шарф, сегодня холодно. И не скачи галопом, а то простудишься…

Скрипач. Ничего со мной не будет (фанфары). Опять зовут.

Мать. Я всегда боялась, что тебя у меня отнимут. Ты был мой, но вечно это продолжаться не могло. Такого человека, как ты, нельзя иметь только для себя. Твое величие забирает тебя у меня.

Скрипач. Так значит, ты понимаешь, мама, что я должен ехать? А теперь прощай.

Мать. Не забывай меня.

Скрипач. Никогда (хлопанье двери. Быстрые шаги вниз по лестнице. Хлопанье входной двери. Фанфары. Удаляющийся топот конских копыт).

Мать. Вот я и осталась одна…

ЧАСТЬ III

^{Шум публики перед концертом}.

Директор филармонии(начинает речь. Шум затихает). Уважаемые граждане, отцы города, гости. Дамы и господа, а также ты, дорогая молодежь. Мы собрались здесь, чтобы отметить юбилей нашего города. Эта годовщина наполнена высоким и многогранным значением. Urbs urbis, civitas – civitatis. Когда наши предки оставили лесные и полевые пределы, чтобы основать городскую общину, какие цели их вели? Безусловно, нарождающийся дух, spiritu – spiritus, подсказал им этот принципиальный шаг по пути к полной реализации рода человеческого, gens humana. Я не хочу этим сказать, что пастухи и оратаи в догородской период не заслуживают нашего уважения. И тем не менее только город, наш город, дал начало настоящей цивилизации. Только в стенах города, нашего города, отделившись от естественного мира, не зависимый от природы человек впервые встретился с другим человеком без посредничества стихий. Уже не совместная борьба с природой, но торговля и ремесла, наука и администрация стали основами человеческого общения. Природа полностью отступила перед человеком, и общество стало, – если так можно выразиться, единственной естественной средой. А что является вершиной этого процесса? Ответ я вижу здесь, в этом зале. Так вот, вершиной этого процесса, окончательным триумфом над косностью природы является… (Шум в зале.) Да, да, вы угадали, уважаемые дамы и господа!.. Является искусство. Не то, которое вначале стонало в ярме религиозных предрассудков и примитивных страстей, служило магическим верованиям и предрассудкам непросвещенного разума или зову крови. Но искусство, наконец освободившееся, чистое и самодостаточное, служащее лишь самому себе, искусство не сакральное, но святое, дух духом оплодотворяющее, если так можно выразиться. Чистое искусство, или квинтэссенция рационализма. И если мы через минуту услышим концерт (произносит название концерта) в исполнении нашего молодого виртуоза, то это будет больше, чем обыкновенный концерт. Это триумф духа над материей, триумф вечного города над уходящим варварством (продолжительные аплодисменты). Как хорошо нам, когда мы встречаемся здесь, под сводами вот этой нашей святыни, если мне позволено так ее назвать, ибо слово «святыня» относится к устаревшему словарю, словарю составленному, nota bene во времена религиозного культа, во времена, когда культура являлась светской религией, если можно так выразиться. Этот молодой жрец… то есть вовсе не жрец – пожалуйста, обратите внимание, что это только сравнение, но совсем не одно и то же, – будет посредником между вами и божеством чистого искусства, которое отнюдь не является божеством. Сосредоточимся и, сосредоточившись, примем участие в этом богослужении, которое, упаси боже, не является богослужением, а только напоминает богослужение. Ибо, как я уже сказал, здесь нет места для всякой трансцендентальности[3], а человек будет лишь выражать себя во славу человека, то есть вашу славу, дорогая публика, а при случае и мою. Сосредоточиться же вам будет легко, потому что вы уже сосредоточены, здесь, в этом зале. Уважайте культуру, и она будет уважать вас. И у вас не будет с этим больших трудностей, потому что вы люди культурные (аплодисменты). Да, культурные. В этом нет ни малейшего сомнения. Это видно с первого взгляда. Об этом свидетельствует ваше платье, в частности платья женщин. Достаточно посмотреть на восхитительную беличью накидку во втором ряду… (аплодисменты). Хотя я колеблюсь, не отдать ли пальму первенства вон тому великолепному норковому палантину в третьем ряду… (Шум восхищения «а-а-а»… и аплодисменты), чтобы оценить уровень. Достаточно втянуть в себя запах мыла и духов, которые здесь разносятся, чтобы сразу понять, какую непримиримую войну вы объявили грязи и плохим запахам, этим неизбежным продуктам природы, то есть самой природе. Но не только одежда и запахи говорят о вашей культуре. Об этом прежде всего свидетельствуют ваши лица, потому что уже заранее на них появляется выражение восторга, хотя концерт еще не начался. Например, у этого господина в первом ряду (аплодисменты). Итак, все складывается как надо. Восторженная публика, вдохновенный исполнитель и возвышенная музыка – все это вместе составляет гармоническое единство. Мы можем быть уверены, что сегодняшний концерт удастся на славу. Мы можем ожидать, что нас ожидают неожиданные впечатления. А теперь я передаю голос музе (произносит название произведения). Маэстро… (Бурные аплодисменты и овации. Потом минута тишины перед началом концерта и первые такты. Через некоторое время…)

Мясник (раньше Паганини). Можно?

Скрипач. Не мешайте.

Мясник. Я принес…

Скрипач. Я вам сказал, не мешайте. Разве вы не видите, что у меня концерт?

Мясник. Ну тогда я подожду (пауза. Концерт продолжается). Кх-кх (откашливается, но Скрипач не обращает на него внимания). Ну и жарко же сегодня.

Скрипач. Вы еще здесь?

Мясник. Я принес…

Скрипач. Обратитесь, пожалуйста, к моей матери. Она внизу. Мама, мама, к тебе пришли.

Мясник. Но внизу никого нет.

Скрипач. Тогда приходите, когда моя мать будет дома.

Мясник. Но я принес…

Скрипач. Потом, потом, в другой раз.

Мясник. Но я принес…

Скрипач. Давайте на этом закончим, у меня нет времени, у меня концерт, я не буду с вами разговаривать, я играю!

Мясник. Но я принес печенку.

Скрипач. Что такое? (Скрипка смолкает.)

Мясник. Печенку, потому что легких сегодня нет. Легкие будут завтра.

Скрипач. Что это?

Мясник. Ну как что, печенка…

Скрипач. Сырое мясо?!

Мясник. Свежайшее!

Скрипач. Немедленно заберите.

Мясник. Ведь я же сказал, что легких сегодня нет.

Скрипач. Это отвратительно, класть мне на стол кусок какого-то… какого-то… трупа.

Мясник. Вы не любите печенку?

Скрипач. Да как вы смеете, и кто вы, собственно, такой?

Мясник. Мясник.

Скрипач. Значит, это ошибка. В нашем доме едят исключительно цветную капусту.

Мясник. А, тогда простите.

Скрипач. Значит, это… это печенка?

Мясник. Разумеется. Но я, кажется, мешаю.

Скрипач. Я еще никогда не видел печенку вблизи.

Мясник. Ну, я пойду.

Скрипач. Нет, минуточку. Вы… вы ее вырезали собственноручно?

Мясник. Разумеется. Ведь я мясник.

Скрипач. …И печенку, легкие, желудок… Это все вы сами, лично…

Мясник. Сам.

Скрипач. А сердце?

Мясник. И сердце.

Скрипач. Собственными руками?

Мясник. Не руками, ножом. Но я не буду вам больше мешать. Вы заняты, вы играете, вы артист.

Скрипач. Нет, почему же, я охотно с вами побеседую. Я еще никогда не разговаривал с мясником.

Мясник. Ну тогда я на минутку задержусь.

Скрипач. Это красное пятно на вашем фартуке, это кровь?

Мясник. Да.

Скрипач. Я еще никогда не видел крови. Только один раз, когда расшиб колено… Но это было давно. Помню, я очень удивился, когда увидел что-то красное, что-то чужое и одновременно мое, ведь колено-то было мое. Пожалуйста, присядьте. Не хотите ли ликера?

Мясник. Нет, спасибо. Алкоголь влияет на печень.

Скрипач. Скажите мне, вы убиваете?

Мясник. Конечно. Убить – это главное.

Скрипач. Да, да, я тоже убиваю, но только мух, божьих коровок, бабочек… Возле дома – сад. Когда я был маленьким, я бегал по саду с сачком за бабочками, ловил их сеткой, а потом убивал. Но это не одно и то же, правда?

Мясник. Никакого сравнения.

Скрипач. Я тоже так думаю. Скажите мне, пожалуйста, а те большие животные, которых вы убиваете, они кричат?

Мясник. Кричать-то они не кричат, но, разумеется, рычат и скулят.

Скрипач. Громко?

Мясник. Как когда. Если хорошенько дать обухом, то не очень.

Скрипач. Ха-ха, конечно, обухом. Закурите?

Мясник. Нет, спасибо, курение вредно для легких.

Скрипач. А разве это больно?

Мясник. Что?

Скрипач. Смерть.

Мясник. Какое там…

Скрипач (после паузы). Удивительно, как вы похожи на какого-то моего знакомого. Может быть, я вас уже где-то видел?

Мясник. Вряд ли.

Скрипач. Клянусь, мы были когда-то знакомы. Этот голос, эти волосы… Но давайте вернемся к вашей деятельности. Это меня очень интересует. Скажите, пожалуйста, вас никогда не одолевали сомнения?

Мясник. Относительно чего?

Скрипач. Сомнения относительно своей профессии. Вы никогда не сомневались относительно того, есть ли в ней… смысл. Истина в последней инстанции, абсолютная необходимость.

Мясник. Какие там сомнения. Мясник есть мясник. Если он берется резать корову или свинью, то он ее режет. Сами себя они же не зарежут?

Скрипач. А если бы вы во время забивания скотины услышали, допустим, концерт (произносит название произведения).

Мясник. Что?

Скрипач. Скрипичный концерт, игру на скрипке. Вот это, например. Послушайте, пожалуйста (играет на скрипке названное сочинение). Вы слышите?

Мясник. Слышу.

Скрипач. И что?

Мясник. Ничего.

Скрипач. А представьте, что вы слышите эту музыку у себя, на бойне. Может быть, тогда вами овладело бы сомнение, ну, скажем, морального, этического свойства, может быть, это помешало бы вам… убивать?

Мясник. Да почему бы это мне помешало? Бойня – это бойня, играют ли там на скрипке или не играют. Музыка не имеет к этому никакого отношения, хотя, конечно, послушать приятно. Музыка может существовать, а может и не существовать, бойня существовать должна.

Скрипач. Интересно, я никогда об этом не думал.

Директор филармонии. Сторож, ко мне!

Сторож. Я, пан Директор.

Директор. Что там происходит?

Сторож. Не знаю, пан Директор.

Директор. Как это не знаете, вы что, ничего не слышите?

Сторож. Слышу, пан Директор.

Директор. Что это?

Сторож. Какое-то мычание.

Директор. Откуда оно идет?

Сторож. Неизвестно.

Директор. Двери хорошо закрыты?

Сторож. Как обычно.

Директор. Как обычно, как обычно… А почему же так необычно громко слышно? Это все из-за вашей халатности и недосмотра. Проверить! Немедленно проверить все двери!

Сторож. Слушаюсь, господин Директор (выходит).

Директор. Ни на кого нельзя положиться. Слуги ленивы и нерасторопны. За всем надо следить самому (Сторож возвращается). Проверили?

Сторож. Проверил, господин Директор. Все двери заперты.

Директор. А портьеры, шторы, занавеси? Хорошо ли они сдвинуты? Задернуты, закрыты и опущены? Идите и проверьте еще раз. Чтобы не было ни малейших просветов или щелей, даже щелочек. Если есть какие-нибудь дыры, немедленно заткните. А в случае необходимости замазать замазкой. Зашить, заглушить, заклинить, залатать (повышая голос). Заштукатурить! Полакировать! (Понизив голос до шепота.) Замуровать, за-ба-рри-ка-ди-ро-вать (кричит). Понятно?! И спешите, потому что в любой момент может разразиться скандал! (Сторож выходит.) Какая досада! И это во время юбилея… (Рев все громче, он начинает заглушать музыку.) Дамы и господа! Это всего лишь недоразумение, случайность, непредвиденное стечение обстоятельств. Аномалия, никакого отношения к программе не имеющая. Небольшое недоразумение, которое мы сейчас устраним (рев животных усиливается). Господа, никаких оснований для опасений нет. Мы находимся в абсолютной изоляции и полной безопасности. Наше здание построено выдающимися инженерами с применением лучших материалов. У нас звуконепроницаемые стены и дисциплинированный, вышколенный персонал. Поэтому просьба сохранять спокойствие (рев волов становится ужасным. Сторож возвращается). Ну, что?

Сторож. Все заперто, законопачено, заставлено, закрыто и опечатано.

Директор. Закрыто, но слышно? Законопачено, но безрезультатно? Запечатано, но по-прежнему откуда-то проникает омерзительная какофония? Нет, я ваш доклад не принимаю. Если вы через пять минут окончательно не выясните, в чем дело, то вы пожалеете.

Сторож. Слушаюсь, господин Директор (выходит).

Директор. Господа, я взываю к вашему хорошему воспитанию, культуре и общественной дисциплине. Даже если мы слышим что-то, кроме музыки, разумеется, то мы не должны это слышать. Мы должны это игнорировать. Значит, если мы слышим, то мы не слышим. Если нам нехорошо, то пусть нам будет хорошо. Если нам хочется блевать, то мы не блюем, а если нам хочется сбежать, то мы не сбегаем. И главное, не надо поднимать панику! Сейчас все выяснится, я уже отдал соответствующее распоряжение… (Сторож возвращается.).

Сторож. Я все узнал, господин Директор.

Директор. Наконец. Так откуда это, где это?

Сторож. В зале.

Директор. Животные в зале?

Сторож. Нет, люди.

Директор. Отвечайте на вопрос. Я вас спрашиваю, откуда слышен звериный рев?

Сторож. Из людей.

Директор. Вы что, с ума сошли?

Сторож. Это в людях, это в животах людей.

Директор. Нонсенс.

Сторож. Но это правда, это они, это им, это в них…

Директор. Исключено. У нас избранная публика.

Сторож. Это у них внутри… О боже, и у меня тоже.

Директор. Что?!

Сторож. У меня внутри тоже, в животе, вы слышите, господин Директор? (Ревет как вол.)

Директор. Что это значит? Я призываю вас к порядку!

Сторож. Ыыыы-ыыы-ыыы… (Ревет как вол.)

Директор. Я увольняю вас!

Мясник. Говядина-а-а… свинина-а-а… барани-на-а-а… (Ревет как вол и блеет как баран.)

Директор. Вон отсюда!

Мясник. Ле-е-егкие… по-о-очки…

Директор. Убирайтесь!

Мясник. И у вас, господин Директор, так же, и вы, господин Директор, тоже!

Директор. Я?!

Мясник. Меня, им, нам, волы-ы-ы… свиньи-и-и… бара-а-аны…

Директор. Хватит, хва-а-атит… (Ревет как вол.)

Мясник. Вот видите, господин Директор? Это у нас у всех, это мы все, мы все-е-е… (Рев животных окончательно заглушает музыку).

Директор. Дамы и господа-а-а-а! Попрошу не расходиться! Пусть каждый останется на своем месте, места нумерованы-ыыы. Ведь мы цивилизованные люди. Культура, искусство, цивилизация. Акрополь, асептика, ассенизация. Администрация, адаптация, аккумуляция (голос Директора переходит в отчетливый рев, он смешивается с блеянием и вместе с ним затихает в отдалении. Остается игра скрипки. Она длится минуту и внезапно обрывается).

Мясник. Почему вы перестали играть? Вы хорошо играли.

Скрипач. Больше не могу.

Мясник. Почему? Ведь вы артист.

Скрипач. Точнее, был артистом.

Мясник. Значит, вы уже не артист?

Скрипач. Сейчас я мертвый артист.

Мясник. Вы шутите. Я вижу, что вы живы и здоровы.

Скрипач. Разумеется, я жив, но только как организм. В то время как моя сущность умерла. Искусство было моим содержанием. Теперь во мне нет смысла. Правда, мои клетки продолжают функционировать, но они пусты.

Мясник. Как это возможно?

Скрипач. Я утратил веру.

Мясник. Вы атеист?

Скрипач. Да, теперь я в известном смысле атеист.

Мясник. Я в этом не разбираюсь. Это дело серьезное.

Скрипач. Самое серьезное на свете (топот на лестнице. Вбегает Директор филармонии).

Директор филармонии. Я не позволю, я буду жаловаться, я буду протестовать! Маэстро, наконец я вас нашел. Куда вы пропали?

Скрипач. Позвольте, господин Директор, это мой друг, Мясник. Принес требуху.

Директор. Спасибо, я не голоден. Мясник?!

Мясник. Мясные изделия и копчености. К вашим услугам.

Директор. Мясник? Тогда я подам на вас жалобу! Тогда я вам запрещаю, тогда я выражаю публичный протест против вашей деструктивной деятельности.

Мясник. Этот господин ваш знакомый?

Скрипач. Ах, простите, я забыл вас представить. Это Директор филармонии.

Мясник. Фил… фил…

Директор. Да! Я являюсь ответственным за коллектив, зрителей и за национальную культуру в целом. Не говоря уже о том, что я несу моральные и материальные потери. Мне обязаны выплатить компенсацию! Маэстро, вам я тоже советую обратиться в суд с жалобой.

Скрипач. Что это, господин Директор, вы забинтованы? Что с вами случилось?

Директор. И вы еще спрашиваете! Они сбили меня с ног и прошли по мне, когда я хотел задержать их, чтобы они не убегали из филармонии! Я пал жертвой в борьбе за культурные ценности. Я убеждал их, уговаривал, умолял, чтобы они вели себя как джентльмены и меломаны, как меценаты и конесеры. А они выломали двери и в щепки переломали стулья! Скандал! Такого скандала еще никогда не было. Полное отчаяние. Люди теряли сознание и падали в обморок. Женщины и директора, задавленные толпой. Общая неразбериха и фантастические слухи. Истерика и паника, которые бог знает еще чем кончатся. А ужаснее всего, что нанесен удар в самое сердце нашей культуры и искусства. И это в тот момент, когда мы были уже у вершины, когда мы были близки к идеалу. Конечно, бойня всегда была, но за городом. Теперь она приблизилась к нам, к школам и соборам, к музеям и концертным залам. Бойня смешалась с академией, а скот с интеллектом. Если так пойдет дальше, то скоро будут забивать скот прямо за нашими столами, в постелях наших жен и колыбелях наших детей! Кровь растечется по нашим комнатам. Кровь, господа. Нет, мы не должны этого допустить любой ценой. Сейчас, еще не поздно. Господин Мясник, я протестую!

Мясник. Чего это он ко мне пристал?

Директор. Ваша бойня заглушает мою филармонию.

Мясник. Фил… фил… Что это такое? Впервые слышу.

Скрипач. Господин Директор хочет сказать, что рев забиваемых вами животных заглушает нашу музыку.

Мясник. Ага, значит, как вы по смычку, так я по бычку.

Директор. Вот именно! Вместо музыки слышны стоны агонии и предсмертный рев. Вместо искусства – варварство. Это недопустимо!

Мясник. Не смычком его, а бычком, ха-ха!

Директор. Вы еще издеваетесь?

Мясник. Простите, господин, но это не я реву, а волы.

Директор. Но режете-то их вы!

Мясник. Я их режу деликатно, как если бы резал самого себя, и точу нож, как если бы точил нож для родного отца, но они, видно, по-иному реветь не умеют. Это глупые животные, господа.

Директор. Но из-за вас не слышно музыки!

Мясник. Тогда играйте громче!

Директор. Мы же не можем все время играть фортиссимо! Вы нам мешаете!

Мясник. А вы мне не мешаете.

Директор. Убирайтесь отсюда!

Мясник. А зачем? Вы мне не мешаете. Играйте сколько хотите.

Директор. Вон, за город, на скотный двор!

Мясник. Это вы убирайтесь.

Скрипач. Господа, ваша ссора беспредметна. Я больше играть не буду.

Директор. Маэстро, что это значит?..

Скрипач. Музыка, искусство… все кончилось. Я музыку бросаю.

Директор. Но Маэстро, не надо так быстро сдаваться. Я понимаю, что под влиянием последних событий могут появиться пораженческие настроения. Но не до такой же степени! Не надо поддаваться, не надо! У вас есть обязанности перед человечеством, которое ждет вашей музыки!

Скрипач. Неправда. А впрочем, плевал я на человечество. Разве не достаточно того, чтобы, заслышав рев и шум, оно сразу же перестало слушать мою музыку? Но я к человечеству не имею никаких претензий. По всей вероятности, искусство, само искусство, является ошибкой и обманом.

Директор. Что вы такое говорите, Маэстро! Ведь вы – артист!

Скрипач. Конечно, я был когда-то артистом. И именно поэтому знаю, что говорю. Я верил в искусство. Я верил в то, что оно необходимо. Больше того, я верил, что оно является единственным абсолютным существованием, единственной реальностью. Но в это, мое единственное, исключительное, возвышенное искусство вторглось обычное мычание простых коров и баранов. Вульгарные отголоски бойни заглушили мое искусство, даже не убили его, после убийства остается хотя бы тело, а здесь не осталось ничего, ничего! Поэтому, видимо, не было, что убивать, ничего не было, только ничего и было уничтожено, мое искусство было ничем. Мое вдохновение, мои деликатнейшие усилия оказались ничем по сравнению с криком страдающих животных. Я убедился, что любой убиваемый вол производит большее впечатление на публику, чем самый совершенный виртуоз.