Текст книги "Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы"

Автор книги: Славомир Мрожек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Артур. Это все?

Стомил. Мы все заражены надсознанием. Проклятое наследие вековой культуры. Правда, мы уже многое сделали, чтобы от него избавиться, но нам еще далеко до естественности. Эдик – дитя счастья. Он родился таким, какими мы все должны стать. То, что ему подарено природой, мы достигаем ценой усилий, искусством. Поэтому он интересует меня как артиста. Я ценю его так, как пейзажисты ценят пейзаж.

Артур. Это особенный пейзаж.

Стомил. Эстетика и мораль уже пережили свою революцию. Ты все время вынуждаешь меня напоминать очевидные вещи. Если Эдик иногда нас шокирует, то только потому, что испорчены мы. Я иногда чувствую свою вину перед ним. Но я это в себе поборю. Мы должны освободиться от бремени.

Артур. Ты все сказал?

Стомил. Я был с тобой откровенен.

Артур. Тогда я начну сначала. Почему ты терпишь его в своем доме?

Стомил. А чем он мне мешает? Он обогащает нашу среду, оживляет колорит. Здоровое влияние естественности. Он даже помогает мне оживить воображение. Знаешь, нам, артистам, необходимо немного экзотики.

Артур. Значит, ты ничего не знаешь?

Стомил. Не знаю. Ничего не знаю.

Артур. Неправда, ты все прекрасно знаешь.

Стомил. Повторяю, я ничего не знаю и ни о чем не хочу знать.

Артур. Он спит с мамой (Стомил ходит по комнате взад и вперед). Что ты скажешь на это?

Стомил. Дорогой мой. Допустим, что ты прав. Сексуальная свобода – это первое условие свободы человека.

Артур. Но это правда! Она действительно с ним спит!

Стомил. Повторяю, допустим, что это так. Допустим на минуту. И окажется, что из такого предположения ничего не следует.

Артур. Значит, ты настаиваешь, что это только абстрактное предположение, игра слов, плод воображения?

Стомил. А почему бы и нет? Я не какая-нибудь старомодная развалина, и в интеллектуальном плане мы можем взять любую, даже самую щекотливую предпосылку. Иначе не был бы возможен прогресс человеческой мысли. Поэтому, пожалуйста, не стесняйся меня. Мы можем дискутировать без ложной скромности. Итак, какое у тебя мнение по этому вопросу?

Артур. Мнение? У меня нет никакого мнения, и я совсем не хочу дискутировать. Это никакая не интеллектуальная предпосылка, это правда. Ты понимаешь? Это жизнь! У тебя рога, вот такие, до потолка. И отвертеться от этого тебе не удастся.

Стомил. Рога, рога – это банальное сравнение, а не солидное орудие интеллектуального анализа (раздраженно). Не будем снижать уровень!

Артур. Отец – рогоносец!

Стомил. Тише! Я запрещаю тебе так говорить!

Артур. А я буду говорить. Рогоносец!

Стомил. Не верю.

Артур. Я так и думал. Доказать тебе? Пожалуйста. Достаточно открыть эту дверь (показывает на левую дверь в стене прямо).

Стомил. Нет!

Артур. Ты боишься? Конечно, удобнее устраивать теоретические эксперименты. В экспериментах ты – гигант, а в жизни – трусоватый папаша.

Стомил. Я папаша? Я?

Артур. Старый муж, сидящий под каблуком, карманный Агамемнон!

Стомил. Хорошо, я тебе покажу. Они – там?

Артур. Сам посмотри.

Стомил. Я им покажу. Я тебе покажу. Я вам всем еще покажу! (Бежит к дверям, останавливается.) Или знаешь что? Я сделаю это завтра (возвращается).

Артур (преграждая ему дорогу). Нет, войди туда сейчас же.

Стомил. Завтра. Или письменно. Как ты думаешь?

Артур. Рогатый мученик.

Стомил. Что ты сказал? (Артур прикладывает два пальца к голове, имитируя рога, и отвратительно передразнивает его.) Я иду.

Артур (останавливая его). Минутку…

Стомил (воинственно). Пусти меня!

Артур. Возьми это с собой (берет с катафалка оставленный там Стомилом в первом действии револьвер, подает его Стомилу).

Стомил. Что это?

Артур. Ведь ты же не пойдешь туда с голыми руками… (Пауза.)

Стомил (спокойно). Я понял тебя.

Артур (подталкивая его в направлении дверей). Скорее, иди же, медлить нельзя!

Стомил (освобождаясь от него). Я понял тебя, сын. Ты хочешь трагедии.

Артур (отступает). Какой еще трагедии… Что ты…

Стомил. Несчастный игрок, юный продукт безумной идеи!

Артур. Ну что ты опять?

Стомил (бросает револьвер на стол). Я должен его застрелить? А может быть, еще ее и себя, да?

Артур. Ну что ты, я пошутил. Это не тот случай, если Эдик… От него всего можно ожидать…

Стомил. Это бы тебе понравилось! Обманутый муж кровью смывает свой позор. Где ты это вычитал? В каких старых романах? Отвечай!

Артур. Это инсинуация!

Стомил. Я знал, что молодость ценит идеи больше жизни, но я не знал, что мой сын готов принести им в жертву собственного отца. Садись! (Артур послушно садится.) А теперь поговорим. Ты хочешь вернуть мир в норму. Зачем? Об этом я тебя не спрашиваю. Это твое дело. Об этом я уже достаточно наслушался от тебя. И я не вмешивался в это, пока ты не перешел границу. Но теперь довольно! Да, ловко ты это придумал! Трагедия – вот чего тебе не хватает! Трагедия – испокон веков наиболее полное выражение мира непоколебимых понятий. И вот ты хотел подвести меня к трагедии. Вместо кропотливой реконструкции ты целил в самую середину. А то, что при этом кто-то погибнет, что твой отец пойдет в тюрьму, это неважно, это тебя не касается. Только бы удался твой замысел. Трагедия тебе подошла бы, не так ли? Знаешь, что я тебе скажу? Ты обыкновенный грязный формалист. Ты не думаешь ни обо мне, ни о своей матери. Пусть гибнут все, лишь бы спасти форму. А хуже всего, что ты не думаешь даже о себе. Фанатик!

Артур. Откуда ты знаешь? А может быть, я не только ради формы?

Стомил. Ты не любишь Эдика?

Артур. Ненавижу.

Стомил. За что? Эдик – необходимость. Обыкновенная правда, которую мы искали в другом месте, потому что представляли ее себе иначе. К сожалению, Эдик – это факт. Нельзя ненавидеть то, что необходимо. Надо его полюбить.

Артур. Как? Я должен с ним целоваться? Необходимость создаю я!

Стомил. Ай-ай-ай, ты продолжаешь говорить, как упрямый ребенок. Не любит и не любит. Ну, если так… Остается выяснить еще одно. Ну да, конечно! Послушай, может быть, у тебя… комплекс?

Артур. Какой комплекс?

Стомил. Эдипов комплекс. Ты был у психиатра?

Артур. Нет, мама, конечно, ничего себе, но это не то.

Стомил. Жаль. По крайней мере было бы известно, чего придерживаться. Все легче, чем твое безумие. Итак, ты только формалист.

Артур. Я не формалист.

Стомил. Формалист. Жалкий и опасный.

Артур. Может быть, это так выглядит, но я действительно больше так не могу. Я не могу жить так, как вы.

Стомил. Допустим. Это уже лучше. Итак, допустим, что ты эгоист.

Артур. Называй это как хочешь, но ты должен.

Стомил. Ну что бы ты выиграл, если бы принес меня в жертву?

Артур. Что-нибудь получилось бы. Трагическое… Ты прав. Прости меня, папа. Трагедия – это большая форма, сильная. Действительность не ускользнула бы из нее!

Стомил. Бедняга! Ты так думаешь? Неужели ты не понимаешь, что трагедия сегодня уже невозможна? Действительность сожрет всякую форму, даже эту. Ты знаешь, что было бы, если бы я его застрелил?

Артур. Что-то неотвратимое, что-то достойное старых мастеров…

Стомил. Ничего подобного! Фарс, и ничего больше. Сегодня возможен только фарс. Труп здесь не поможет. Как ты не хочешь с этим согласиться? Фарс тоже может быть прекрасным искусством.

Артур. Не для меня.

Стомил. Что за упрямство!

Артур. Ничего не могу поделать. Я должен найти выход.

Стомил. Вопреки действительности?

Артур. Любой ценой.

Стомил. Я хотел бы тебе помочь, но не знаю как.

Артур. А может быть, все-таки попробуем?

Стомил. Что попробуем?

Артур (показывая на левую дверь в стене прямо). Ну, с ними.

Стомил. Ты все еще в плену своих заблуждений?

Артур. Даже если это правда, насчет фарса (с прежней агрессивностью)… Это потому, что вы трусливы! Все стонут в плену фарса, потому что ни у кого не находится смелости взбунтоваться. Вам плохо? Так почему же вы не освобождаетесь силой? Ты все прекрасно мне изложил, аналитично, логично, абстрактно и еще не знаю как. И что? Можно разойтись, и пусть все остается по-старому. Ты проделал большой путь, но как? Сидя в кресле и болтая. Здесь надо действовать! Трагедии нет, потому что вы в нее не верите. Все из-за вашего проклятого компромисса.

Стомил. А почему мы должны верить, нельзя ли узнать? Подойди, я что-то тебе скажу. Значит, Элеонора изменяет мне с Эдиком? А собственно, почему это плохо, что Элеонора изменяет мне с Эдиком?

Артур. Ты этого не знаешь?

Стомил. Честное слово, когда я глубже над этим задумываюсь, я не знаю. А ты можешь мне объяснить?

Артур. Я… я никогда не был в таком положении…

Стомил. А ты попробуй.

Артур. Ну как же, ведь… постой, дай мне подумать…

Стомил. Думай, думай. Я тоже хотел бы, чтобы ты меня убедил!

Артур. Хотел бы?

Стомил. …Потому что, по правде говоря, мне тоже это не нравится. Я этого страшно не люблю. Только умом не понимаю, почему.

Артур. …Значит, если бы я тебя убедил…

Стомил. Я был бы тебе благодарен.

Артур. Тогда бы ты…

Стомил. Пошел и устроил такой скандал, что его запомнили бы надолго. Только если бы у меня был логический императив.

Артур. Ты пошел бы? Значит, ты так хочешь, это твое желание?

Стомил. Пошел бы с наслаждением. У меня этот негодяй давно на примете. Ты не поверишь, как бы я хотел его прикончить, просто так, по собственному желанию. Только умом не очень понимаю, почему я должен это сделать.

Артур. Дай я обниму тебя (обнимает)! Проклятый разум!

Стомил. Что делать, если он не пускает. Ты говорил о компромиссе? Это именно из-за него?

Артур. Знаешь, что? А может быть, все-таки попробуем? Мы ничем не рискуем. В крайнем случае ты его убьешь.

Стомил. Ты думаешь? Я не убежден.

Артур. Убеждение придет потом. Самое главное принять решение.

Стомил. Кто знает, может быть, ты прав…

Артур. Конечно! Ты убедишься. Будет трагедия!

Стомил. Ты возвращаешь мне силы. Вот он, юношеский энтузиазм, а не скептицизм эпохи. Эх, молодость, молодость…

Артур. Идешь?

Стомил. Иду. Рядом с тобой я чувствую себя бодрее (встает).

Артур. И еще одно… Оставь свои эксперименты, прошу тебя. Это только дальнейшая дезинтеграция.

Стомил. Что делать… Если трагедия уже невозможна, а фарс наводит скуку, остается эксперимент.

Артур. Но это только ухудшает положение. Ты больше не будешь ими заниматься?

Стомил. Не знаю, не знаю…

Артур. Дай мне слово.

Стомил. Потом, потом, сейчас надо идти (Артур подает Стомилу револьвер).

Артур. Я останусь у дверей и буду ждать. Если понадобится помощь, тебе достаточно будет только крикнуть.

Стомил. О нет, кричать будет он, а не я.

Артур. Я всегда в тебя верил!

Стомил. И правильно. Я был лучшим стрелком в полку. Прощай. (Идет к правым дверям в стене прямо.)

Артур. Не туда, там кухня!

Стомил (нерешительно). Мне хочется пить…

Артур. Потом, когда все уже будет кончено. Сейчас нет времени.

Стомил. Ладно. Застрелю его с пересохшим горлом (подходит к дверям слева и берется рукой за ручку). А, негодяй, сейчас он заплатит мне за все! (Осторожно входит в комнату, тихонько закрывает за собой дверь. Артур напряженно ждет. Полная тишина. Артур прохаживается в волнении. Сцена ожидания затягивается. Артур смотрит на часы и начинает ходить все быстрее. Наконец решается и с размаху распахивает обе половинки двери так, чтобы была видна вся внутренность комнаты. Открывается следующая картина: под низко опущенной лампой, которая бросает сильный свет на круглый столик, сидят: Элеонора, Эдик, Евгения и Стомил; они играют в карты. Стомил как раз кладет карту.)

Артур. Что здесь делает Эдик? Почему Эдик не…

Стомил. Тс-с! Возьми себя в руки, мой мальчик.

Элеонора. Это ты, Артур? Ты еще не спишь?

Евгения. Я же говорила, что он нас обязательно найдет! От него не спрячешься.

Артур. Ты… с ними?!

Стомил. Так получилось… Не моя вина…

Элеонора. Стомил пришел как раз вовремя. У нас не было четвертого.

Артур. Как ты можешь, папа!

Стомил. Я же говорил, что получится фарс.

Эдик. Господин Стомил, ваша очередь. Ходите.

Стомил. Бита! (К Артуру.) Невинное развлечение. Сам видишь, какая ситуация… Ничего нельзя было сделать.

Артур. Но ты дал слово!

Стомил. Я ничего не обещал. Надо подождать.

Элеонора. Стомил, думай вместо того, чтобы вести посторонние разговоры.

Артур. Позор!

Евгения (бросая карты). Нет, я в такой обстановке играть не могу! Пусть кто-нибудь выведет отсюда этого щенка.

Эдик. Не волнуйтесь, Бабуся.

Элеонора. Как тебе не стыдно, Артур, так тревожить Бабушку.

Евгения. Я же просила, чтобы двери закрыли на ключ. Он только ходит и ищет случая, как бы ко мне привязаться! Наверно, он опять прикажет мне идти на катафалк!

Элеонора. Это исключено, мы Бабушку не пустим, пока не закончим роббер.

Артур (ударяя кулаком по столу). Хватит!

Элеонора. Но ведь мы только сели?

Эдик. Господин Артурчик, послушайтесь мамочку. Она права – мы только начали запись.

Артур (вырывая у них карты). Сейчас же выслушайте меня, я должен вам что-то сказать. Сейчас же, немедленно!

Стомил. Но, Артур, это же наше с тобой дело, зачем же его разглашать…

Артур. Не хотите добром, так я вас заставлю! Конец игре!

Элеонора. Что такое?

Эдик. Ей-богу, разве так можно? Был бы я вашим отцом, я бы вам всыпал.

Артур. Что? Ты еще смеешь подавать голос? (Спокойно, решительно.) Папа, дай мне револьвер.

Эдик. Уж и пошутить нельзя?

Элеонора. Револьвер? Матерь божья, Стомил, не давай ему никакого револьвера! Растолкуй ему, скажи ему что-нибудь, ты же в конце концов его отец!

Стомил (стараясь принять строгий тон). Послушай, Артур, ты уже не ребенок, и мне неприятно, что я должен говорить с тобой таким тоном, но мама… (Артур выхватывает револьвер из кармана его пижамы. Все вскакивают.)

Евгения. Он сумасшедший! Стомил, кого ты породил! Что за легкомыслие!

Стомил. Как будто вы его не знаете?

Эдик. Господин Артурчик, что вы…

Артур. Молчать! Все в гостиную! (Присутствующие по одному выходят на середину сцены. Артур пропускает их. Обращается к отцу, который проходит мимо него.) С тобой мы еще поговорим.

Стомил. Что ты хочешь? Я сделал что мог.

Артур. Теперь я знаю, на что ты способен. (Евгения садится на тахту, Элеонора в кресло, Эдик становится в углу, достает из заднего кармана брюк гребенку и нервно причесывается.)

Стомил (становится перед Элеонорой, разводит руками). Я хотел его успокоить. Ты сама слышала…

Элеонора. Растяпа. И это называется отец! Ох, если бы я была мужчиной!

Стомил. Ты говоришь так, потому что знаешь, что это невозможно. (Вбегает Евгений.)

Евгений (к Артуру). Что? Уже?

Артур. Еще нет. Я жду ответа.

Евгений. Я думал, уже… Я услышал какие-то крики и бросился сюда.

Артур. Это хорошо, что вы пришли. Останьтесь здесь и постерегите их. Я сейчас вернусь (отдает ему револьвер).

Евгений. Так точно.

Элеонора. Это мне снится?

Артур (Евгению). И чтобы никто не двигался с места!

Евгений. Так точно.

Элеонора. Вы оба сошли с ума!

Артур. В случае чего, стреляйте. Ясно?

Евгений. Так точно.

Элеонора. Это какой-то заговор! Мама, твой брат гангстер!

Евгения. Геня, брось это сейчас же! Где это видано в твоем возрасте играть в индейцев (пробует встать)?

Евгений. Ни с места!

Евгения (изумленная). Геня, ведь это я, твоя сестра, Евгения!

Евгений. У меня нет сестры, когда я на службе.

Евгения. На какой службе, опомнись!

Евгений. Я служу идее.

Артур. Отлично, дядя. Я вижу, что могу на вас положиться. Я оставлю вас на минуту.

Стомил. Артур, ты ничего мне не скажешь? Ведь мы остались друзьями?

Артур. Обо всем узнаете в свое время (выходит, Евгений садится в центре у стены, довольный, что держит револьвер, поочередно целится из него во всех, не очень умело, но грозно).

Элеонора (после паузы). Значит, так… Предал ты нас, Евгений!

Евгений. Молчать! (После паузы, оправдываясь.) Неправда, никого я не предал.

Артур (кричит за сценой). Аля, Аля!

Элеонора. Ты предал свое поколение.

Евгений. Это вы предатели. Вы предали нашу старую добрую эпоху. Только я один остался ей верен.

Артур (за сценой). Аля, Аля!

Элеонора. Ты пошел в услужение к молодежи, охваченный апостольским рвением. Ты думаешь, это тебе выгодно? Они используют тебя и прогонят как собаку.

Евгений. Еще неизвестно, кто кому служит. Артур мне как с неба свалился.

Элеонора. Только теперь мы раскусили тебя, ханжа! Ты скрывал от нас свою сущность.

Евгений. Да, скрывал. Я страдал столько лет! Я ненавидел вас за ваш упадок, за вашу деградацию и молчал. Вы были сильнее. Теперь, наконец, настала минута, когда я могу сказать вам это в глаза. Какое это наслаждение!

Элеонора. Что ты хочешь с нами сделать?

Евгений. Мы вернем вам достоинство, вам, обанкротившееся общество! Мы снова сделаем из вас людей с принципами!

Элеонора. Силой?

Евгений. А хотя бы и силой, если нельзя иначе.

Стомил. Это контрреформация.

Евгений. Это освобождение.

Стомил. Освобождение? От чего?

Евгений. От вашей проклятой свободы.

Артур (входит). Дядя Евгений!

Евгений. Я здесь, сударь!

Артур. Ее нигде нет.

Евгений. Давай искать, она должна быть где-то здесь.

Артур. Мне тоже так кажется. Я жду ее ответа.

Евгений. Как, она еще не дала согласия?

Артур. Она должна его дать. Она не может меня бросить в решительную минуту. Все готово.

Евгений. Мне не хотелось бы отвлекать твое внимание, но не поступил ли ты слишком легкомысленно? Нужно было сначала быть уверенным и только потом приниматься за них (показывает дулом револьвера на присутствующих).

Артур. Момент был подходящий. Я не мог больше откладывать.

Евгений. Так всегда бывает при государственных переворотах. Непредвиденные обстоятельства. Теперь мы не можем отступать.

Артур. Кто мог предвидеть? Я был уверен, что убедил ее. (Зовет.) Аля, Аля! (С раздражением.) Чтобы из-за этой глупой девчонки… Это невозможно! (Зовет.) Аля! Аля!

Евгения. Из-за женщин рушились империи.

Аля (входит). О, еще никто не спит!

Артур (с упреком). Наконец-то! Я тебя искал по всему дому!

Аля. Что это, дядя с оружием? Револьвер настоящий? Дядя, настоящий?

Артур. Это тебя не касается. Куда ты пропала?

Аля. Я гуляла. Разве нельзя?

Евгений. Нельзя! Это священное дело!

Артур. Дядя, успокойся. В строй! (К Але.) Ну что?

Аля. Ничего. Чудесная ночь.

Артур. Я спрашиваю не о погоде. Ты согласна?

Аля. Я хотела бы еще подумать.

Артур. Отвечай сейчас же. У тебя было достаточно времени (пауза).

Аля. Да.

Евгений. Браво!

Артур. Пусть благодарит бога. Итак, приступим к делу! (Берет Алю за руку и ведет ее к тахте, на которой сидит Евгения.) Бабушка, благословите нас.

Евгения (перепуганная, вскакивает на тахту). Оставьте меня в покое, я вас не трогаю!

Артур. Бабушка, все изменилось! Я женюсь на Але, благословите нас, Бабушка!

Евгений (к остальным). Вставайте, вставайте, разве вы не видите, какая это торжественная минута?

Элеонора. Боже милостивый! Артур женится?

Стомил. Для чего эти церемонии?

Евгения. Уберите его от меня, он опять будет меня мучить!

Артур (грозно). Благословите нас, Бабушка!

Стомил. Это какая-то глупая шутка, не обращайте внимания.

Евгений (торжествующе). Шутки кончились, вы шутите уже почти пятьдесят лет. Стомил, застегнись сейчас же! Это обручение твоего сына, с расстегиванием покончено! Евгения, благослови их.

Евгения. Элеонора, что я должна делать?

Элеонора. Благослови их, если они просят.

Евгения. А разве они не могут без этого? Я чувствую себя старухой…

Евгений. Обрученье, как в старое доброе время. Или ты их благословляешь, или я стреляю. Считаю до трех. Раз…

Стомил. Неслыханно! Чтобы человек даже у себя дома не мог быть таким, как ему хочется… (Пытается привести пижаму в порядок.)

Евгений. Два…

Евгения (кладет руки на головы Али и Артура). Благословляю вас, дети мои… А ну вас ко всем чертям!

Евгений (взволнованный). Как в старину, как в старину…

Артур (встает и целует Евгении руку). Спасибо, Бабушка.

Евгений. Стомил застегнулся! Мы свидетели новой эры!

Стомил. Элеонора, ты плачешь?

Элеонора (всхлипывая, взволнованная). Простите… но все же… как-никак… обручение Артурчика… это же наш сын… Я знаю, что я старомодна, но это так трогательно, извини меня.

Стомил. А, делайте что хотите! (Рассерженный, убегает в свою комнату.)

Эдик. Разрешите вас сердечно поздравить по случаю такого счастливого события, и вообще… (Протягивает руку Артуру.)

Артур (не подавая ему руки). На кухню! И ждать, пока не позову.

Евгений (подражая Артуру). На кухню! (Патетическим жестом показывает ему на кухонную дверь. Эдик флегматично выходит.)

Элеонора (сквозь слезы). Когда свадьба?

Артур. Завтра.

Евгений. Ур-р-ра! Наша взяла!

ДЕЙСТВИЕ III

^{Дневной свет. То же помещение, но ни следа от прежнего беспорядка. Перед нами классическая мещанская гостиная начала века. Никакой беспорядочности, расплывчатости, бесформенности. Драпировки, которые до этого полусвисали, полулежали, придавая своими случайными складками сцене вид неубранной постели, теперь висят на своих местах. Катафалк, правда, стоит на прежнем месте (ниша открыта), но он закрыт салфетками и заставлен безделушками, как обыкновенный буфет. На сцене группа: Элеонора, Евгения, Стомил, Евгений. Евгения сидит на тахте, передвинутой на середину сцены. Она в длинном темно-сером или темно-коричневом, застегнутом до подбородка платье с кружевными манжетами и кружевным жабо, на голове – чепец. В руках у нее лорнет, которым она часто пользуется. Справа от нее сидит Элеонора, с коком, серьгами, в длинном платье в талию, в лилово-голубую или фиолетово-бордовую полоску или что-то в этом роде. Обе сидят прямо и неподвижно, руки на коленях. Возле них стоит Стомил, гладко причесанный на прямой пробор, волосы напомажены, голова поднята вверх, глаза смотрят куда-то вдаль. Впрочем, иначе он держать голову и не может, потому что подбородок его подпирает необычайно высокий жесткий воротничок. Стомил в «тройке» песочного или табачного цвета, заметно ему тесной, в белых гетрах… Одной рукой он опирается о круглый столик, на котором стоит ваза с цветами, другую держит на бедре. Одна нога выпрямлена, другая согнута в колене и небрежно поставлена на носок. Перед ними на просцениуме старинный фотоаппарат на штативе с куском черного бархата. Возле аппарата Евгений, как и раньше, в черной визитке, но уже не в шортах, а в полосатых брюках. В петлице красная гвоздика. На полу стоит его цилиндр, на нем белые перчатки и палка с серебряным набалдашником. Евгений возится у аппарата, остальные неподвижно позируют. Через минуту раздается крещендо – «Ааа… ааа…» – Евгении, а потом неудержимое чихание.}

Евгений. Не двигайтесь!

Евгения. Ничего не поделаешь, это нафталин.

Евгений. Внимание! (Стомил отнимает руку от бедра и чешется.) Стомил, рука!

Стомил. Но если чешется? Заела, черт!

Элеонора. Кто тебя заел?

Стомил. Моль.

Элеонора. Моль (срывается и бегает по сцене, гоняясь за невидимой молью, и хлопает в ладоши).

Евгений. Так мы никогда не сделаем снимка. Элеонора, сядь!

Элеонора (с упреком). Это от мамы столько моли.

Евгений. Перестаньте пререкаться. Моль с чердака.

Эдик (входит в качестве лакея. Бордовый жилет в черную полоску, брюки). Вы меня звали?

Элеонора (перестает хлопать). Что? Нет… хотя да. Принесите мне, Эдуард, соль.

Эдик. Какую соль, сударыня?

Элеонора. Ну, соль… Вы знаете…

Эдик. Слушаюсь, сударыня… (Выходит.)

Стомил (глядя ему вслед). Все-таки приятно видеть человека на своем месте.

Евгений. Правда? Подожди, ты еще не то увидишь. Все получается очень хорошо. Ты не пожалеешь.

Стомил (пробуя расширить воротничок). Если бы так не давил воротничок…

Евгений. Зато Эдик прислуживает тебе за столом. Ничего не дается даром.

Стомил. А что будет с моими экспериментами?..

Евгений. Не знаю. Артур еще не дал на этот счет распоряжений.

Стомил. А он разрешит? Ничего не говорил?

Евгений. На это у него не было времени. Он ушел с самого утра.

Стомил. Дядя, замолвите за меня словечко, пожалуйста.

Евгений (покровительственно). Постараюсь с ним поговорить.

Стомил. Хоть бы раз в неделю. После стольких лет мне трудно сразу отвыкнуть. Вы должны это понять.

Евгений. Это будет зависеть от твоего поведения.

Стомил. Ведь я на вашей стороне. Чего вы еще хотите от меня? Я даже терплю этот воротничок (опять пробует расширить воротничок).

Евгений. Я ничего не обещаю.

^{Входит Эдик, открыто неся на подносе бутылку водки.}

Евгений. Что это?

Эдик. Соль, сударыня.

Евгений (грозно). Элеонора, что это значит?

Элеонора. Я не знаю (Эдику). Ведь я просила нюхательную соль.

Эдик. Сударыня, вы уже не пьете?

Элеонора. Унесите это немедленно!

Евгения. Почему? Если уж он принес… Я тоже чувствую себя неважно.

Эдик. Хорошо, сударыня (выходит. По пути, не замеченный никем, за исключением Евгении, провожающей его тоскливым взглядом, потягивает из бутылки).

Евгений. Чтобы это было в последний раз!

Евгения. Матерь божья, какая скука!

Евгений. По местам! (Элеонора, Стомил, Евгения выпрямляются и застывают, как в начале сцены. Евгений скрывается под бархатом, раздается шипение автоспуска. Евгений поспешно берет палку, цилиндр и перчатки и садится на тахту возле Евгении, позируя так же, как и они. Шипение автоспуска прекращается. Присутствующие с облегчением начинают двигаться.)

Стомил. Могу ли я расстегнуть воротничок? Хоть на минуту.

Евгений. Ни в коем случае. Свадьба будет только в двенадцать.

Стомил. Видимо, я растолстел. Последний раз я надевал это сорок лет назад.

Евгений. Ты растолстел от своих экспериментов. Экспериментальное искусство сейчас хорошо оплачивается.

Стомил. Это уже не моя вина.

Элеонора. Когда будут готовы фотографии? Мне кажется, что я моргнула. Наверное, выйдет ужасно.

Евгений. Не волнуйся. Аппарат не работает. Он уже давно испортился, от старости.

Элеонора. Как? Зачем же тогда мы снимались?

Евгений. Ради правил. Этого требует традиция.

Стомил. Вы упрекаете меня за мои невинные эксперименты, а чем лучше этот ваш старинный испорченный аппарат? Вот фиаско вашей контрреволюции. Вы только напрасно уничтожаете мои достижения.

Евгений. Взвешивай свои слова.

Стомил. Я не перестану это повторять, хотя я и подчиняюсь вашему насилию.

Элеонора. Что вы на это скажете?

Евгения. Хорошенький у вас вид. И это только начало.

Евгений. Ничего не поделаешь, пока мы должны заботиться о форме. Содержание придет потом.

Стомил. Мне что-то кажется, Евгений, что вы совершаете безумие. Формализм не избавит вас от хаоса. Лучше уж примириться с духом времени.

Евгений. Замолчи наконец! Пораженчества мы не потерпим.

Стомил. Хорошо, хорошо… Разве я протестую? Но могу же я иметь собственное мнение?

Евгений. Разумеется, если оно совпадает с нашим мнением, почему бы нет?

Элеонора. Слышите? (Слышен далекий звон колоколов.)

Стомил. Колокола…

Евгений. Свадебные колокола… (Входит Аля в подвенечном платье, с фатой. Стомил галантно целует ей руку.)

Стомил. А-а-а… Наша девочка.

Элеонора. Как тебе идет этот наряд…

Евгения. Здравствуй, дитя мое.

Аля. Артур еще не вернулся?

Евгений. Мы ждем его с минуты на минуту. Он пошел выполнить последние формальности.

Аля. Все время формальности.

Евгений. Гений не может ходить голым, его надо одеть и позаботиться о его внешности. Артур тебе об этом не говорил? Он не беседовал с тобой на эту тему?

Аля. Беспрерывно.

Евгений. И правильно делал. Когда-нибудь ты это поймешь и будешь ему благодарна.

Аля. Перестаньте, дядя, валять дурака.

Элеонора. Это слишком резко, Аля. Это день твоей свадьбы. Мы не должны сегодня допускать семейных ссор. У нас достаточно будет времени потом.

Евгений. Ничего, ничего, я не обижаюсь. Я снисходительный.

Аля. Такой старый и такой глупый. Артур вызывает меньшее удивление. Но дядя!

Элеонора. Аля!

Стомил. Досталось дядюшке!

Элеонора. Прости ее, Евгений! Она раздражена. Сама не знает, что говорит. Как-никак, это для нее трудный момент… Помню, когда я выходила замуж за Стомила…

Евгений. Мне кажется, будет лучше, если она уйдет отсюда. А вы не заблуждайтесь. Я знаю, что вас радует. Эти детские оскорбления не меняют ситуации. Стомил, ну ты идешь? Мне надо с тобой поговорить. Хочу кое-что тебе предложить.

Стомил. Хорошо, только без доктринерства. Заявляю, что я имею право голоса (выходит).

Элеонора. И тебе, мама, тоже не мешало бы пройтись.

Евгения. Как хотите, мне безразлично. Все равно смертельная скука (выходит).

Элеонора. А теперь давай поговорим. Скажи мне, что случилось?

Аля. Ничего не случилось.

Элеонора. Но ведь я вижу, что тебя что-то грызет.

Аля. Ничего меня не грызет. Фата мне не нравится. Я хочу ее поправить. Может быть, вы мне поможете?

Элеонора. Охотно, только ты не должна говорить со мной так. С ними – другое дело, Они глупые.

Аля (садится перед зеркалом. Колокольный звон продолжается). Почему вы все друг друга презираете?

Элеонора. Сама не знаю. Может быть, потому, что не за что уважать.

Аля. Себя или других?

Элеонора. А пожалуй, это одно и то же. Поправить тебе волосы?

Аля. Их надо причесать заново (снимает фату. Элеонора причесывает Алю). Мама, вы счастливы?

Элеонора. Что ты сказала?

Аля. Я спрашиваю, вы счастливы? Что в этом такого?

Элеонора. Это очень нескромный вопрос.

Аля. Почему? Разве это стыдно, быть счастливой?

Элеонора. Нет, пожалуй, нет…

Аля. Значит, вы несчастливы. Потому что вам стыдно. Всем стыдно быть несчастными. Это все равно, что не приготовить урока или иметь прыщ. Все, кто несчастливы, чувствуют себя виноватыми, почти преступниками.

Элеонора. Быть счастливым – это право и обязанность освобожденных людей нашей эпохи. Так учил меня Стомил.

Аля. Ага, наверно, поэтому сейчас всем так стыдно. А что же вы?

Элеонора. Я делала что могла.

Аля. Для него?

Элеонора. Для себя. Он мне так велел.

Аля. То есть как бы для него.

Элеонора. Конечно, ради него. Если бы ты его видела, когда он был молодым…

Аля. Поправьте мне здесь, сбоку. А он об этом знает?

Элеонора. О чем?

Аля. Не притворяйтесь, мама. Я тоже взрослая. Об Эдике.

Элеонора. Конечно, знает.

Аля. И что же он?

Элеонора. К сожалению, ничего. Делает вид, что не замечает.

Аля. Ужасно (входит Эдик с белой скатертью).

Эдик. Можно накрывать на стол?

Элеонора. Как хочешь, Эдик (поправляется). Накрывайте, Эдуард.

Эдик. Слушаюсь, сударыня (накрывает скатертью стол и выходит, унося с собой аппарат).

Аля. Что вы в нем нашли?

Элеонора. О, Эдик такой простой… Как сама жизнь. Грубый, но именно в этом его прелесть. У него нет комплексов. Он действует освежающе. Он действительно умеет хотеть, хотеть красиво. Когда он сидит, он само олицетворение сидения, он сидит обыкновенно и вместе с тем глубоко, всеобъемлюще. Когда он ест и пьет, его желудок становится симфонией природы. Я люблю смотреть, как он поглощает пищу. Просто и открыто. Я испытываю тогда настоящее наслаждение общения со стихией. Обращала ли ты когда-нибудь внимание, как он великолепно поправляет брюки? Этот жест у него поистине королевский. Стомил тоже ценит подлинность.

Аля. Конечно. Но меня это так не очаровывает.

Элеонора. Потому что ты еще слишком молода. Ты еще не открыла богатства подлинной простоты. Учись, это дается опытом.