Текст книги "Потерянные мемуары Джейн Остин"

Автор книги: Сири Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 13

– Жестоко оставлять меня в подобном неведении, – пожаловалась Кассандра, когда мы упаковывали белье в ящик. – Раз уж ты не даешь мне прочесть новые страницы книги, по крайней мере, удовлетвори мое любопытство, ведь прошло много лет с тех пор, как я читала роман, и новый вариант весьма отличается от старого. Почему Эдвард не объявил о своей любви к Элинор, до того как покинул Норленд? Почему он оказался столь молчалив?

– Я не могу ответить.

– Не можешь? Или не хочешь?

– Не могу, – ответила я, – потому что не знаю.

За четыре дня, прошедшие после отъезда мистера Эшфорда, я обнаружила, что не способна написать ни слова. Я пыталась. Я перечла старый вариант «Чувства и чувствительности» в поисках отрывков, которые стоит изменить, но ничто не удовлетворяло меня, и страница за страницей сгорали в огне. Я изучила новые главы, которые полагала улучшением ранней работы, но персонажи и сюжет внезапно стали для меня загадкой. Я чувствовала, что не знаю и не понимаю Эдварда и, в особенности, Уиллоби, который был задуман как очаровательный плут, но стал позднее для меня столь привлекателен, что я не могла позволить ему разбить сердце бедняжки Марианны.

– Но ты должна знать, – возразила Кассандра. – Это твоя история. Они твои персонажи. Ты придумала их.

– Верно. Я намеревалась вывести сдержанность Эдварда из того, что мать лишит его наследства, если он женится на ком-то, кого она не одобряет. Но чем больше я писала об Элинор и Эдварде, тем сильнее мне казалось, что этого недостаточно. Человек с характером и принципами Эдварда не станет беспокоиться о деньгах и никогда не позволит матери вмешаться в выбор жены. Полагаю, разлучить истинно влюбленных способна лишь причина куда более серьезная. Но что… какая…

Голос мой пресекся, и неожиданные слезы навернулись на глаза.

Кассандра повернулась ко мне с пониманием той боли, что скрывалась за моими словами.

– Джейн, – произнесла она, нежно обнимая меня, – мистер Эшфорд признался бы в день отъезда, если бы мог, я уверена. Ему помешало лишь неуместное вторжение Черчиллей.

– Хотела бы я в это верить.

Она сделала шаг назад, взяла мои руки в свои и спокойно заглянула мне в глаза.

– Он ведь казался взволнованным? И рассеянным, если я правильно помню?

– Да.

– Именно так вел себя Том, когда просил меня стать его женой. Мистер Эшфорд собирался сделать тебе предложение, не сомневайся.

– Я так не думаю. Когда я вспоминаю наш разговор, мне против воли кажется, что ни в словах его, ни в голосе не звучало любви.

– Мужчины всегда робки в подобных ситуациях и лишаются дара речи. Разве ты не заметила это, когда Харрис делал тебе предложение?

Я кивнула.

– Но Харрис всегда такой. Он от рождения лишен дара речи.

– Но подобное поведение необычно для мистера Эшфорда?

– Да.

– Вот видишь? Обстоятельства лишь отложили его признание. Тебе следует набраться терпения. Он напишет. Приедет навестить нас в Чотон, и со временем все уладится. – Она вздохнула. – И тогда ты обручишься и выйдешь замуж, уедешь, чтобы жить в чудесном имении в Дербишире, и я… я потеряю свою Джейн, любимую сестру и подругу, и проведу остаток жизни с мамой и Мартой, чтобы видеться с тобой лишь раз или два в год, если очень повезет.

Она выглядела совершенно несчастной, но глаза ее так блестели, что я не удержалась и засмеялась.

– Не стоит загадывать так далеко, дорогая, – сказала я, воспрянув духом. – До переезда в Чотон еще три долгих месяца, а у нас осталось всего десять дней, чтоб насладиться здешним обществом. Так давай же извлечем из них наибольшую выгоду.

В тот день мы получили приглашение от соседей, мистера и миссис Смит, на небольшой музыкальный вечер, назначенный на завтра, вечер сам по себе ничем не выдающийся и примечательный лишь последовавшим за ним ужасным происшествием.

Поскольку большая часть наших нарядов была уже собрана, нам с Кассандрой пришлось надеть свои вторые по красоте платья: сестре – прелестный розовый муслин, а мне – голубой в крапинку.

«В этом самом наряде я гуляла по аббатству Нетли», – припомнила я с уколом печали.

Когда мы прибыли, нас радостно встретили и провели в гостиную Смитов, откуда убрали всю мебель и заменили ее рядами стульев. В назначенное время, когда гости расселись, вошла элегантно одетая женщина и весьма приятным голосом долго пела под аккомпанемент рояля, арфы и виолончели.

Среди гостей, как всегда на музыкальных вечерах, было много истинных ценителей и гораздо больше тех, кто в музыке ничего не понимал. Я полагала себя достаточно музыкальной, чтобы находить подлинное наслаждение в происходящем, хотя сие удовольствие несколько умаляло поведение некоторых музыкантов, которые, по-видимому, считали, что среди английских любителей лучше их никого не найдется.

– Какая трогательная лирическая песня, – прошептала Кассандра в конце первой части.

– Она была бы более трогательной, – тихо ответила я, – если бы исполнительница чуть меньше любовалась собой.

В очередной раз обводя комнату взглядом, я заметила знакомое лицо в нескольких рядах перед нами: миссис Дженкинс. Я указала на нее Кассандре, и в тот же миг сама леди обернулась и поймала мой взгляд, после чего широко улыбнулась и вступила в тихую беседу с привлекательной, хорошо одетой молодой особой, сидевшей рядом с ней.

– С кем она говорит? – спросила Кассандра.

– Не имею представления.

Загадка разрешилась, когда по завершении концерта миссис Дженкинс, держа таинственную девушку под руку, пробилась к нам через толпу.

– Здравствуйте, леди! – воскликнула она. – Вот так удача! Я и понятия не имела, что вы еще в городе, я думала, вы давно уехали в деревню, а я так хотела познакомить вас со своей дорогой племянницей. Мисс Остин, мисс Джейн, позвольте вам представить мисс Изабеллу Черчилль.

– Как поживаете? – осведомилась Изабелла.

Это была стройная девушка лет семнадцати, среднего роста, с изящно уложенными темными кудряшками, утонченным лицом фарфоровой белизны и карими глазами, которые изучали нас не без некоторого чванства. С первого взгляда она казалась образцом беспечной юной особы, незнакомой с невзгодами жизни, привычной ко всем удобствам и привилегиям, какие могут обеспечить богатство, молодость и красота.

Мы обменялись учтивыми замечаниями.

– Изабелла ужасно расстроилась, – продолжала миссис Дженкинс, – что недавняя болезнь заставила ее пропустить визит брата и его супруги в город, и поэтому я настояла на ее приезде, как только позволит здоровье. И что бы вы думали? Не успели мы распрощаться с Чарльзом и Марией, как Изабелла прислала письмо, что она совершенно здорова и готова собираться в дорогу. И вот она! Что скажете? Ну разве вы видели когда-нибудь более хорошенькую девушку?

Мы с Кассандрой охотно согласились, что не видели. Я взглянула на Изабеллу, ожидая, что та покраснеет или запротестует, но ничего подобного. Она лишь захихикала и заулыбалась с притворной застенчивостью, по-видимому, привычная к подобным похвалам.

– Прошло уже четыре года с тех пор, как моя любимая, горячо любимая сестра – несчастная матушка Изабеллы и Чарльза – скончалась, оставив безутешными всех нас, особенно Изабеллу, – сообщила миссис Дженкинс.

Услышав это, Изабелла перестала улыбаться и постаралась изобразить безутешность.

– Как тяжело, бесконечно тяжело остаться без матери в столь юном возрасте, – говорила между тем миссис Дженкинс, – а поскольку своих детишек у меня нет, я с превеликой радостью помогала ей, как могла. Ах, думаю, теперь мы с Изабеллой близки совсем как мать с дочерью. Правда, Изабелла?

– Конечно, тетя Дженкинс, – с вежливой улыбкой ответила Изабелла.

– Леди, вы просто обязаны составить нам компанию за завтрашним чаем, чтобы познакомиться поближе! – воскликнула миссис Дженкинс. – Возможно, это наша последняя встреча перед долгой, долгой разлукой! Отказа я не приму.

Чувствуя, что особого выбора у нас нет, мы любезно согласились прийти.

Следующий день, как и предполагалось, застал нас в гостиной миссис Дженкинс за чаем, где мы ожидали паузы в восторженной речи пожилой леди, чтобы вымолвить хоть слово.

– Вам понравился вчерашний концерт, мисс Изабелла? – поинтересовалась я, когда миссис Дженкинс на мгновение прервала свой монолог, чтобы отпить чаю.

– О да! Очень, – ответила Изабелла.

– Изабелла любит музыку, – сообщила миссис Дженкинс. – Она только что вновь села за фортепиано. Полагаю, вскорости она преуспеет в игре на нем.

– Я всегда находила игру на фортепиано весьма приятным занятием, – заметила я.

– Оно было бы куда приятнее, – раздраженно возразила Изабелла, – если бы не требовало столь многих часов упражнений.

– Но упражнения сами по себе немалая часть удовольствия, вы не думаете? – спросила я.

Изабелла безучастно поглядела на меня.

– Неужели?

– Искусство Изабелла тоже обожает, – заявила миссис Дженкинс. – Разумеется, к ней много лет ходил частный учитель, и у нее талант как к рисунку, так и к живописи. У нее дюжины незаконченных набросков, столь многообещающих, что у вас бы дух захватило.

– Вот бы посмотреть на них, – учтиво произнесла Кассандра.

– Тебе следовало взять с собой один или два, дорогая, – сказала миссис Дженкинс. – Ты могла бы здесь продолжить работу над ними.

– О нет! Я бросила рисование, тетя Дженкинс, – отмахнулась Изабелла. – Оно не для меня. Я слишком занята в последнее время, нанося визиты друзьям, чтобы убивать время с карандашом или акварелью. И ведь мы скоро вернемся в Лондон? Сезон начнется в будущем месяце.

– Конечно! – воскликнула миссис Дженкинс, – У меня там дом, знаете ли, на Баркли-сквер. Изабелла много раз останавливалась у меня, и мы всегда прекрасно проводили время. Помнишь ту чудную пьесу, которую мы смотрели в прошлом году, Изабелла?

– Какую, тетя? Мы смотрели целую кучу пьес.

– Я имела в виду «Короля Иоанна».

– А, ту! В которой Сара Сиддонс играет Констанцию, осиротевшую мать! За такую не грех и умереть!

– Умереть? – повторила миссис Дженкинс. – Осиротевшая мать!

И обе прыснули от смеха.

– Изабелла! Право слово! Ну разве она не самая умная девушка на свете?

Кассандра согласилась, что самая. Я кивнула и улыбнулась, стараясь казаться искренней.

– По-моему, на свете нет ничего интереснее Лондона, – сказала Изабелла, глаза ее сияли. – Я поселилась бы там, если б могла.

– Последний год запомнился особо, разумеется, – добавила миссис Дженкинс, вытирая слезы счастья, – ведь он последовал за дебютом Изабеллы.

– Вы дебютировали в Лондоне, мисс Черчилль? – осведомилась я. – Как это, должно быть, прекрасно.

– О нет! Я отчаянно хотела, конечно, – ответила Изабелла. – Быть представленной монарху в Сент-Джеймсе вместе с другими дебютантками, ах! Это стало бы самым волнительным мигом моей жизни! Но папа и слышать ничего не хотел. Он сказал, что нечего тратить деньга на лондонский сезон, коль я уже обручена.

– И все же у вас дома дали прекрасный бал, чтобы отметить это событие, – успокаивающе произнесла миссис Дженкинс. – Надеюсь, ты не перестанешь ездить со мной в Лондон, когда выйдешь замуж, Изабелла?

– Ах! Ни за что на свете, тетя.

– Вы выходите замуж, мисс Черчилль? – поинтересовалась я.

– Ну да, – ответила Изабелла тоном, который подразумевал, что данное обстоятельство должно быть прекрасно известно каждому.

– Мы ожидаем, что дату назначат в течение года, – добавила миссис Дженкинс.

– Я знаю, что мне очень повезло, – деловито заметила Изабелла. – Он весьма уважаемый человек.

– Повстречай хоть тысячу мужчин, – согласилась миссис Дженкинс, – а более достойного, чем мистер Эшфорд, не найдешь.

Мы с Кассандрой одновременно замерли в изумлении.

– Мистер Эшфорд? – повторила Кассандра.

– Да, – мрачно кивнула Изабелла, – Мои друзья не перестают повторять, что он очень стар. Это правда, ведь он в два раза старше меня, а значит, годится мне в отцы. Но я напоминаю себе, что он всегда обращался со мной с превеликим вниманием и любовью.

– Многие счастливые браки основывались на разнице в возрасте намного большей, чем у вас, дорогая, – уверила ее миссис Дженкинс.

– Он все еще неплохо выглядит, – признала Изабелла, – для пожилого человека. Остается надеяться, что он не одряхлеет слишком скоро.

Мы с сестрой сидели в потрясенном неверии. Мое сердце отчаянно колотилось. Я видела, как краска отхлынула от лица Кассандры, и сознавала, что и сама должна быть бледна, точно привидение.

– Разумеется, вы говорите не о мистере Фредерике Эшфорде? – наконец нерешительно выговорила я. – Из Пембрук-холла, Дербишир?

– Отчего же, именно о нем, мисс Джейн, – ответила Изабелла. – Вы с ним знакомы?

– Я… мы… мы немного знакомы с этим джентльменом, – сказала я. – Нам выпало удовольствие повстречать его вновь в доме вашей тетушки не далее как в прошлом месяце.

– Ну конечно! – воскликнула миссис Дженкинс. – Дорогая, я совсем забыла! Конечно, вы знаете, какой хороший человек мистер Эшфорд, и понимаете, почему ее семья так довольна этой партией. Ведь он такой умный, такой скромный и непритязательный, ни следа надменности – подобные качества нечасто найдешь в человеке его положения. Только подумайте! Когда титул и состояние перейдут от отца к сыну, наша Изабелла станет леди Эшфорд, хозяйкой самого большого имения во всем Дербишире. Такое богатство, такой прекрасный дом, такие красивые сады и леса! Нигде я не видывала таких бревен!

– Да кому какое дело до бревен? – спросила Изабелла. – И садов, на мой вкус, у него слишком много, хотя мистер Эшфорд, по-видимому, ценит их весьма высоко. Мисс Джейн, вам нездоровится?

– Нет-нет, благодарю вас, – ответила я, хотя внезапно мне стало трудно дышать.

– Моя сестра скрывает это, но, по правде говоря, в последнее время она чувствует себя не слишком хорошо, и я вижу, что ей необходим свежий воздух, – сказала Кассандра, обретя дар речи. – Если вы простите нас, миссис Дженкинс, мисс Черчилль, мы откланяемся. Премного благодарны за чай.

Глава 14

– Мистер Эшфорд обручен? – закричала я в огромном волнении, когда мы благополучно вышли на улицу и направились домой. – С Изабеллой Черчилль? Это неправда!

– Это должно быть правдой, – рассудительно сказала Кассандра. – Миссис Дженкинс подтвердила каждое слово.

– Как он мог? Не понимаю! И шести дней не прошло, как он навещал меня, питал мои надежды, что…

Я была невероятно потрясена и не могла продолжать.

– Ах, Джейн, Джейн. Мне ужасно жаль.

Я разразилась слезами. Какое-то время я была слишком поглощена горем, чтобы говорить.

– Почему он мне не сказал? – наконец воскликнула я, доставая из ридикюля носовой платок и пытаясь сдержать поток слез. – Несомненно, в их помолвке нет ничего тайного. Изабелла, похоже, считает, что о ней всему свету известно.

– Возможно, именно это он с таким трудом пытался объяснить в утро своего отъезда из Саутгемптона.

– Если так, его признание запоздало на много месяцев. Он должен был рассказать мне правду в первый же день нашей встречи в Лайме.

– Нет свидетельств тому, Джейн, что он был обручен, когда вы встретились в Лайме. Изабелла сказала, что обручилась в прошлом году, во время своего дебюта. Он мог сделать ей предложение незадолго до того. Ты же ездила в Лайм около двух лет назад.

– Ты права, – сказала я, немного смягчившись.

Возможно, мистер Эшфорд был свободен, когда мы впервые встретились. Но ярость и разочарование вскоре вновь вернулись ко мне.

– И все же это не оправдывает его поведения в последние несколько недель!

– Да. Он обошелся с тобой крайне дурно.

Боль стиснула мне грудь, и я попыталась вновь не заплакать.

– Это просто неправдоподобно, я не верю! Как мог такой мужчина, как мистер Эшфорд, выбрать такую девушку, как Изабелла? Они совершенно разные. Неужто он истинно любит ее?

– Вряд ли. И по-видимому, она тоже не любит его.

– Она назвала его старым. Старым! Мистера Эшфорда, джентльмена тридцати четырех лет и одного из самых красивых, ладных и сильных мужчин, каких я когда-либо встречала!

– Я сочла это весьма оскорбительным, – согласилась Кассандра, – в особенности учитывая, что он на год младше меня.

– Возможно, он достиг возраста, который заставил его почувствовать, что он должен жениться и обзавестись наследником.

– Вполне вероятно.

– Но почему он выбрал Изабеллу?

– Она – сестра его лучшего друга. Ее семейство хорошо знакомо ему. Возможно, его ослепили ее юность и красота.

– Это объясняет странные взгляды, которыми, как я заметила, несколько раз обменялись Чарльз и Мария! – воскликнула я. – Они знали о помолвке и все же не препятствовали его ухаживаниям за мной. Почему они ничего не сказали?

– Мистер Эшфорд – сын баронета, обрученный с сестрой Чарльза. Они не осмелились бы оскорбить его подобным образом.

– Ах! Это ужасно! Подумать только, я влюбилась в него! И только сейчас узнала, что он вовсе не тот, за кого я его принимала!

– Я не думаю, что мы совершенно обманулись в нем, – мягко сказала Кассандра. – Мистер Эшфорд казался мне благородным человеком. Ты сама говорила, что не уверена в его чувствах к тебе. Это я настаивала, что он влюблен. Возможно, он действительно приходил к нам лишь из дружеских побуждений. Я по-прежнему верю, что его расположение к тебе было искренним.

– Искренним? Как ты можешь называть его искренним или благородным? – закричала я. – Разве станет благородный человек изо дня в день наносить визиты женщине, пробуждая в ней глубокий интерес и создавая обстановку, в которой она начнет питать к нему любовь, когда он уже обещан другой? Нет, я не считаю мистера Эшфорда искренним. Очевидно, он преуспел показывать миру поддельное лицо и все время скрывать свою подлинную натуру. Он жалкий мерзавец и негодяй. Я была для него безделкой, развлечением, чтобы убить время, пока он гостил в городе.

– Поверить не могу, что это так, – возразила Кассандра. – И все же мне очень трудно его понять. Совсем не похоже на мистера Эшфорда вести себя подобным образом.

– Ах, как бы я хотела ненавидеть его! Но…

– Ты не ненавидишь?

– Навеки связать жизнь с чванной девицей, которая так молода, и лишена лоска, и не испытывает к нему никаких чувств, – что за комедия! Могут ли они быть счастливы? Полагаю, не могут. Нет, я не могу ненавидеть его. Мне его жаль.

– Мне жаль их обоих, – сказала Кассандра, – но сердце мое обливается кровью из-за тебя, Джейн.

– Как я все это допустила? Как позволила себе почувствовать столь много и остаться обманутой?

– Не порицай себя. Ты не сделала ничего плохого. Каждое его слово, каждый поступок, казалось, говорили о его намерениях относительно тебя.

– Если кто-нибудь узнает, – всхлипнула я, – то я умру от стыда.

Кассандра взяла меня за руку и крепко сжала ее.

– Мы никогда больше не произнесем его имени.

Я обнаружила, что страдание немало способствует созиданию.

Если раньше замешательство и печаль мешали мне творить, то теперь способность писать вернулась с утроенной силой. Никогда еще я не чувствовала такого пылкого желания, нет, необходимости водить пером по бумаге. Дни напролет я сочиняла в слепом неистовстве, останавливаясь, лишь чтобы поесть, попить или поспать.

Я более не испытывала стремления смягчить характер Уиллоби. Мне напомнили, что мир несправедлив в том, что касается любви, и никогда не станет справедлив. Неважно, что Марианна глубоко любила Уиллоби, неважно, что ее сердце будет разбито. Я могу сделать его грубияном и плутом, лишенным совести, влекомым эгоистичными интересами, и быть правой. Когда он женится на другой, Марианна узнает всю боль отвергнутой и униженной любви, которую сейчас ощущала я.

Относительно судьбы Эдварда и Элинор я испытала схожее откровение. Наконец я поняла, какую страшную тайну скрывал Эдвард, что мешало ему заявить о своей любви.

– Господь всемогущий! – воскликнула Кассандра, когда закончила читать новые главы, куда я добавила двух совершенно новых и весьма неприятных особ, сестер Стил. – Тайная помолвка продолжительностью в три года, которую ты заключила между Эдвардом и мисс Люси Стил…

– Ты не считаешь, что это блестящий штрих?

– Считаю, – ответила Кассандра, – но это так…

– Печально? Досадно? Знакомо? Случай из жизни, породивший фантазию?

– Я собиралась сказать «тяжело». Твоя история стала намного тяжелее, чем прежде.

– Тяжело у меня на душе, – ответила я.

За несколько дней до отъезда из Саутгемптона мне пришло письмо. Я немедленно узнала почерк мистера Эшфорда, и, разумеется, адрес указывал, что оно отправлено из Пембрук-холла. Когда-то я испытала бы огромную радость, получив такое послание, но сейчас его вид вызвал лишь боль и сердечное недомогание, а затем – спокойствие и решимость.

– Прошу прощения, – произнесла я, протягивая почтальону письмо, – здесь, должно быть, какая-то ошибка. Письмо предназначено не мне. Пожалуйста, верните его отправителю.

– Хорошо, мисс, – ответил почтальон, взял оскорбительное письмо и исчез.

– Что заставило тебя его отослать? – закричала Кассандра, услышав, что я сделала. – Возможно, он намеревался все объяснить. Неужели тебе не интересно, что он хотел сказать?

– Ничуть! – страстно заявила я. – Мне уже ведома истина, и, в какие бы учтивые слова он ни облек свое объяснение, это ничего бы не изменило. Правда в том, что он связан с другой. Он женится на ней, в этом нет сомнений. Что он может мне теперь предложить, кроме извинений и обещания дружбы – каковая совершенно невозможна после той глубокой привязанности, которую я испытывала? Нет, если мое сердце когда-нибудь и излечится, если мой разум когда-нибудь прояснится, я должна вернуться туда, где была до встречи с мистером Эшфордом, и изгнать его из своих мыслей.

– Рукоплещу твоей силе и решимости, дорогая, – сказала Кассандра, и лицо ее выражало доброту и сострадание, – но не думать о ком-то, к кому питала столь глубокие чувства, – это проще сказать, чем сделать.

Она была права, но что мне еще оставалось? Я села собирать несколько дюжин листов новой рукописи в своеобразную книгу и сшивать их, но, разумеется, не прошло и пяти минут, как голос мистера Эшфорда зазвучал у меня в голове: «Ваша книга прелестна, остроумна и романтична… в совершенно новой манере… я никогда не читал ничего подобного… Вы будете издаваться, вы обязаны».

«Неужто все это – никчемная лесть и ничего более?» – гадала я.

Он казался таким искренним в своих похвалах.

«Что ж, – подумала я с внезапным приступом ярости, – существует лишь один способ узнать правду».

Пройдет немало времени, прежде чем я закончу «Чувство и чувствительность», но у меня есть другая книга, которую должны были опубликовать много лет назад.

Я взяла перо, решив разобраться с вопросом, который давно терзал меня. Присвоив имя «миссис Эштон Деннис» для сохранения анонимности, я набросала следующее письмо издателю «Кросби и К°», Лондон:

Среда, 5 апреля 1809 г.

Господа!

Весною 1803 года р-сь романа в двух т., озаглавленная «Сьюзен», была продана вам джентльменом по фамилии Сеймур, за что тогда же выплатили сумму в 10 ф. С тех пор прошло шесть лет, но данная работа, в авторстве которой я признаюсь, насколько мне известно, так и не появилась в печати, хотя во время продажи оговаривалась ее скорая публикация. Подобную необычную ситуацию я могу списать лишь на то, что р-сь была утрачена вследствие некой небрежности; и если дело в этом, то я с удовольствием предоставлю вам копию, коли вы желаете воспользоваться ею и обещаете, что более задержек не будет. В связи с некоторыми обстоятельствами я обрету сию копию лишь в августе,[36]36
  Несомненно, она не располагала копией рукописи, поскольку в тот момент все вещи были собраны в ожидании отъезда из Саутгемптона.


[Закрыть] и если вы примете мое предложение, то сможете рассчитывать на ее получение тогда. Окажите любезность ответить мне в скорейшем же времени, поскольку мое пребывание здесь продлится не долее нескольких дней. Если же на данное письмо не обратят внимания, то я сочту возможным в целях публикации своей работы преподнести ее другим издателям. Искренне ваша, господа, и т. д. и т. д.

МЭД.

Инициалы выдуманной подписи составляли слово, которое замечательно отражало мои чувства и состояние духа в тот день.[37]37
  Mad (англ.) – бешеный, безумный. – Примеч. перев.


[Закрыть]

Ответ, который пришел в утро нашего отъезда, был следующим:

Суббота, 8 апреля 1809 г.

Мадам!

Мы признаем получение Вашего письма от 5-го текущ. Действительно, в упомянутое время мы приобрели у мистера Сеймура р-сь романа, озаглавленную «Сьюзен», и выплатили ему 10 ф. в качестве полной оплаты, о чем есть расписка с печатью, но никакого времени ее публикации оговорено не было, равно как и обязательства ее издать. Если Вы или кто-либо другой попробует ее опубликовать, мы предпримем меры, чтобы предотвратить сделку. Р-сь может стать Вашей за ту же сумму, которую Вы получили за нее.

От «Р. Кросби и К°» искренне Ваш и т. д.

Ричард Кросби.

Я была одновременно опечалена и разъярена данным посланием. Я нигде не могла раздобыть сумму, необходимую для выкупа книги. Я поняла, что «Сьюзен» мертва для меня. Чем скорее я закончу «Чувство и чувствительность», тем лучше.

Но я знала, что на какое-то время сочинительство придется отложить. Все наше имущество уже было упаковано и погружено на несколько повозок и сегодня утром отправилось в Стивентон, где ему надлежало храниться, пока не будет готов коттедж в Чотоне. С тяжелым сердцем я сознавала, что должна вновь надолго попрощаться с независимостью, уединением и творчеством.