Текст книги "Потерянные мемуары Джейн Остин"

Автор книги: Сири Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 26

Записка от мистера Эшфорда пришла на следующее утро.

Парк-лейн, Мейфэр,

3 октября 1810 года

Драгоценная моя Джейн!

Я очень сожалею, что не смог навестить Вас. Мне только что преподнесли новости самого огорчительного характера относительно дел моей семьи: отец и сестра находятся в таком состоянии, что я боюсь их оставить. Хуже того, я опасаюсь, что Вы можете узнать о наших обстоятельствах, прежде чем мне удастся лично побеседовать с вами. Прошу, прошу Вас, дорогая моя Джейн, не переживайте и не делайте скоропалительных выводов на основании чего-либо, что услышите от других. Я люблю Вас и всегда буду любить. Я приеду, как только смогу.

С искренней любовью,

Фредерик.

Я не знала, как понимать подобное послание. Еще не все потеряно? Он изобрел какой-то неведомый мне выход из катастрофической ситуации?

Мое сердце разрывалось от боли при мысли о множестве тягот, которые внезапно обрушились на мистера Эшфорда: возможная потеря дома предков, падение семьи, отчаяние и, не дай бог, болезнь отца или сестры. И все же он пишет мне, умоляя меня не переживать.

Я не могла отправиться к нему, но не могла и сидеть дома, не зная, когда вновь получу весточку от него. С мятущимся сердцем я попросила Генри одолжить мне ландо, и единственного взгляда на мое расстроенное лицо, должно быть, хватило, чтобы он согласился. Я велела кучеру отвезти меня в город, где мы бесцельно катались почти час, пока я наконец не поняла, куда именно хочу отправиться.

Я вскоре очутилась на знакомой скамейке в Кенсингтон-гарденс, на которой мы так часто сидели с мистером Эшфордом. Почти все цветы увяли, и было по-осеннему зябко. Я плотнее завернулась в шаль, едва ли замечая немногих людей, прогуливающихся по саду. Слезы обожгли мне глаза. Несмотря на оптимистический тон записки мистера Эшфорда, я потеряла надежду. Как, недоумевала я, можно было вообразить, будто нас ждет счастливое будущее?

Я не знаю, как долго сидела там, прежде чем услышала шаги и голос мистера Эшфорда.

– Джейн.

Я обернулась. Тремя огромными скачками он подлетел ко мне.

– Ваша сестра сказала, что вы поехали в город. Я рискнул отправиться за вами, в надежде, что сумею вас найти.

Он присел рядом и взял меня за руку, взгляд его был исполнен истинного чувства.

– Мне очень жаль, что вы услышали обо всем не от меня, Джейн. Я искренне стыжусь.

– Вам нечего стыдиться, – возразила я.

– Есть. Мне следовало быть более сведущим в финансовой деятельности отца. Много лет назад, когда я достиг совершеннолетия, он ограничил мои обязанности заботой о недвижимости и арендаторах. Остальное, настоял он, его дела. Он весьма искусно скрывал от меня происходящее. Многочисленные его улучшения в Пембрук-холле казались мне чрезмерными. Несколько лет назад я заподозрил неладное и предложил урезать расходы. Он отказался довериться мне, признав лишь самые незначительные поправки и уверяя, что его вложения поддержат нас. Если б я только знал! Я бы постарался отговорить его от вложения денег в торговые корабли, ведь риск таких предприятий слишком велик. А теперь поздно. Все потеряно.

– Не все потеряно. Богатство Изабеллы может спасти вас.

– Я не люблю Изабеллу. Я не женюсь на ней. Мое сердце принадлежит вам.

– А мое – вам, – ответила я, задыхаясь, – но в браке нет места любви. – С тяжелым сердцем я осознала его намерения. Он не нашел способ спасти семью. Он просто хочет обо всем забыть и сохранить верность мне. – Печальная истина состоит в том, что брак – это сделка, и не более того.

– Я не верю! Джейн, я не позволю этой… этой кошмарной ошибке, совершенной отцом, погубить мою жизнь. Он, его причуды, его планы на мое будущее слишком долго удерживали меня. Довольно! Честь более не связывает меня с Изабеллой: ее собственные поступки положили тому конец. Вы та женщина, которую я люблю, Джейн. Я хочу провести жизнь с вами.

– Но как это возможно? Разве вы не утратите Пембрук-холл?

– Полагаю, утратим. Потеря имения разобьет мне сердце, но это отцовская вина, не моя. Мы как-нибудь переживем это. Я слишком много времени провел, мечтая найти кого-нибудь вроде вас, а когда нашел – моля о чуде, которое позволит нам быть вместе. Мне осточертели мечты и молитвы, Джейн. Я предпочитаю вас любому куску земли и любому количеству денег. Но я должен знать, не изменились ли теперь ваши чувства. Будь я всего лишь мужчиной, которого вы видите перед собой, без гроша в кармане, вы продолжали бы любить меня? Вы не оставили бы меня?

– Вы же знаете, что не оставила бы, – с дрожью в голосе ответила я.

– Тогда позвольте мне прийти к вам утром, дорогая. Я куплю разрешение. Мы встретимся с пастором в церкви. К этому времени завтра мы уже будем женаты.

Мое сопротивление начало слабеть.

– Я не в силах думать, что это правильно…

– Нет! Это не может быть неправильно! Преступление против природы – отказаться от такой любви!

Мистер Эшфорд достал из кармана прелестное золотое кольцо с рубином.

– Отец когда-то преподнес это кольцо матери, чтобы она носила его, пока не будет готово обручальное. Вы примете его сейчас, Джейн, в знак моей любви?

– Я не могу… – начала я, но он нежно взял мою руку, снял перчатку и надел кольцо мне на палец.

Яркий алый камень сверкал в солнечном свете подобно пульсирующему сердцу.

– Я не знаю, что и сказать, – прошептала я.

– Скажите «да», Джейн. Скажите еще раз, что выйдете за меня.

– Да, – тихо ответила я, – выйду.

Вечером я все рассказала Генри и сестрам, когда мы сидели у камина в гостиной.

– Я в жизни не слыхала ничего более романтичного, – вздохнула Элиза, прижимая руки к груди, после того как бурно восхитилась моим рубиновым кольцом.

– Вот истинная любовь – знать, что мужчина от всего откажется ради тебя, – сказала Кассандра. – Я завидую тебе, Джейн. Мистер Эшфорд – лучший из мужчин и идеальная пара для тебя. Я знаю, вы будете очень счастливы.

– Ты бы отказался от всего ради меня, дорогой? – поинтересовалась Элиза, нежно поглаживая бедро супруга.

– По-моему, я уже отказался, дорогая, – ответил Генри, и все рассмеялись.

– Нет, серьезно, дорогой, – настаивала Элиза, – Тебе не кажется, что на свете нет ничего более романтичного и удивительного? Сказать adieu имуществу и богатству, поверить сердцу, все надежды возложить единственно на l'amour?

– Зависит от размеров имущества и богатства, – шутливо ответил Генри.

– Ах! Мужчины! – негодующе воскликнула Элиза. – Вы невыносимы.

Но слова Генри остались со мной эхом беспокойства, подтачивали мою уверенность, хоть я и произнесла: «Да, выйду».

Я провела бессонную ночь, ворочалась и металась, то пылая, словно в лихорадке, то покрываясь ледяным потом, совсем как в ночь после предложения Харриса Бигг-Уитера. Тогда я страдала от осознания зол, на которые обречен брак, основанный исключительно на приобретении материальных выгод, без любви. Теперь меня терзали видения союза, построенного на совершенно противоположном.

Наконец я встала и поежилась, когда босые ступни коснулись холодного деревянного пола. Завернувшись в шаль, я подошла к дивану у окна и отдернула занавеску, глядя на соседние крыши и чернильно-синее небо. Я услышала, как Кассандра ворочается на соседней кровати. Через мгновение она присоединилась ко мне на диване, заботливо укутав нас обеих одеялом.

– Ты передумала? – ласково спросила она.

Я кивнула.

– Но почему? Ты любишь мистера Эшфорда, а он любит тебя.

– Если он женится на мне, Пембрук-холл и все его земли уйдут кредиторам.

– Я понимаю. Но если он так решил… – начала Кассандра.

– Ты не знаешь Пембрук-холл, – перебила я, – Это самое огромное, величественное поместье, какое я когда-либо видела, словно из волшебной сказки, каждая комната краше предыдущей. А леса и поля…

Я осеклась и покачала головой.

– От такого нелегко отказаться.

К утру мы собрались. Я заранее почтой отослала длинное письмо мистеру Эшфорду, объясняя, почему должна уехать незамедлительно. Чернила, следует признать, местами расплылись от слез, но смысл, я надеялась, остался ясен.

Пока кучер Генри готовил экипаж к отъезду в Чотон, я в одиночестве расхаживала по маленькому саду, промакивая глаза платком. Я плакала все утро, и поток слез отказывался иссякать.

Я услышала, как отворилась калитка, и поняла, что это должен быть он. Узнав его шаги, я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и попыталась вытереть слезы. С огромным усилием я повернулась к нему. Он стоял не далее чем в ярде, сжимая в руке то самое письмо. Лицо его казалось мертвенно-бледным, голос дрожал.

– Вы не могли иметь в виду то, что написали.

– Простите, – судорожно произнесла я, борясь с подступающими слезами.

– Джейн, не делайте этого. Поехали со мной, сейчас же.

– Поехали куда?

– Куда захотите.

– И как нам жить?

– Сегодняшним днем.

– На что мы будем жить?

– Я найду работу. Я могу принять сан.

– Вы никогда не собирались становиться духовным лицом.

– Мужчина может переменить свои намерения. Вдруг я прекрасно подхожу для этого поприща?

В его глазах застыло сомнение, которое он не в силах был спрятать. Он знал, что я это вижу. В отчаянии он скомкал письмо и бросил его на землю.

– Я найду занятие.

– Какое занятие? Чему вас учили, кроме как владеть и управлять огромным поместьем?

– Этот навык может пригодиться. Я стану бейлифом.[54]54
  Слово «бейлиф» в то время имело два значения. Первое – судебный пристав, который следил за исполнением решений суда, особенно когда дело касалось конфискации имущества или ареста за долги. На основании ответа Джейн можно сделать вывод, что мистер Эшфорд говорит о других бейлифах – наемных смотрителях или управляющих поместьем, в чьи обязанности входило руководство большой фермой, сбор ренты, разбор жалоб арендаторов и т. д.


[Закрыть]

– Чтобы управлять имуществом другого мужчины?

– Почему бы и нет? – откликнулся он, но лицо его потемнело при мысли об этом.

Я знала, что подобная работа унизительна для человека его воспитания.

– И где мы будем жить, мой дорогой? – тихо спросила я. – В наемном доме с арендованной мебелью?

– Не нужен дворец, чтобы быть счастливым, – возразил он.

– Мне – не нужен. Но вам… рожденному в богатстве непросто обходиться малым.

– Я научусь. Если это означает, что мы сможем быть вместе…

– Ваша семья владела Пембрук-холлом почти двести лет. Он – часть вас. Он по праву рождения принадлежит вашим детям и внукам, и ваш долг – сохранить его для будущих поколений. Вы знаете, что это так. Если вы откажетесь от него, то когда-нибудь пожалеете.

– Нет. Джейн…

– Пожалеете. А если нет, подумайте о своей семье. О бесчестье. Как сможет сэр Томас когда-нибудь вновь высоко держать голову в обществе? А ваша сестра? Вы рассказывали, как нежно любит София свой дом. Но она будет страдать не только от его невосполнимой потери – у нее не останется ни приданого, ни дохода. Как жить вашим родным?

Мистер Эшфорд медлил с ответом. По его исказившемуся лицу я поняла, что тот же вопрос терзал и его.

– София может выйти замуж даже без приданого, – наконец произнес он, – а если нет, я раздобуду его как-нибудь.

– Проще сказать, чем сделать, любовь моя. Я знаю, каково остаться без дома и без гроша в кармане. Слишком высока цена за любовь. Я не могу позволить вам ее уплатить.

– Джейн…

– Богатство Изабеллы спасет всех вас. Другого выхода нет. Вы знаете, что я права. Я обязана быть сильной за нас обоих. Вы должны… должны жениться на Изабелле через две недели.

Глубокая печаль и признание поражения исказили его черты, слезы навернулись на глаза.

– И быть несчастным остаток своих дней, – тихо сказал он, и голос его был полон злости и невыразимого сожаления.

Мы долго стояли в унылом молчании, утирая слезы. Я молча сняла рубиновое кольцо с пальца и протянула ему. Он покачал головой и решительно махнул рукой.

– Оставьте его себе.

– Я не могу.

– Я хочу, чтоб оно было у вас. Оно – мое обещание. Я не беру обещаний назад.

Я вернула кольцо на руку. Он глубоко вздохнул.

– Я видел, как готовят карету. Куда вы отправляетесь столь поспешно? Домой в Чотон?

– Да.

– Где, полагаю, погрузитесь в творчество?

Я покачала головой.

– Я никогда больше не буду писать.

– Пообещайте не делать этого.

– У меня больше не получится находить удовольствие в размышлениях о любви и дружбе. Несомненно, все читатели на свете прекрасно обойдутся без очередной нелепой истории о мужчине и женщине, которые встретились и с первого взгляда полюбили друг друга.

– Так расскажите им о другом. Расскажите о мужчине и женщине, которые с первого взгляда возненавидели друг друга.

– Возненавидели?

– Они познакомились и стали презирать друг друга. Затем, со временем, когда проявились их подлинные натуры, они начали восхищаться друг другом…

– …по мере того как преодолевали свою гордость…

– …и предубеждение.

Он взял меня за руки. Его понимающий взгляд встретился с моим.

– Эта история уже написана, верно? И лежит в вашем сундучке? «Первые впечатления» – кажется, так вы назвали ее?

– Я сочинила подобную историю много лет назад, но она нуждается в переделке и сокращении и… и у меня не хватает духу.

– Почему?

– Потому что я знаю, как она должна окончиться.

– Не соглашайтесь с этим финалом. Станьте богом. Подарите нам еще одну остроумную, романтическую историю Джейн Остин, с такой концовкой, какую сами изберете.

– Джейн! – крикнула Кассандра, и в ее голосе слышалось извинение. – Кучер готов. Уже поздно, нам пора в путь.

– Иду.

Кассандра исчезла в доме. Я повернулась к мистеру Эшфорду. Мы глубоко заглянули друг другу в глаза. Затем бросились в объятия друг друга.

– Мы больше никогда не увидимся? – спросил он.

Я почувствовала его слезы на своей щеке.

– Я буду видеть вас в воображении. И во сне.

– Я буду хранить вас в сердце, Джейн. Каждый день, каждый час, весь остаток жизни.

Он обратил ко мне лицо и крепко поцеловал меня.

Мне хотелось, чтобы поцелуй длился вечно.

– Прощайте, любовь моя, – сказала я.

– Прощайте, – прошептал он.

Я повернулась и убежала, и в сердце моем было столько боли, что я не понимала, почему оно все еще бьется.

Глава 27

Я больше никогда не видела мистера Эшфорда. Я не бывала в Дербишире и избегала окрестностей его дома в Мейфэре, когда приезжала в город. Я знала только, что он женился. Предполагаю, финансовая катастрофа его семьи была предотвращена этим браком, поскольку слухи о нависшей над ними угрозе больше не распространялись.

Генри, Кассандра и Элиза – единственные, кто был посвящен в наши отношения с мистером Эшфордом, – разделяли мое мнение, что лучше всего ни с кем не обсуждать эту историю, а, напротив, вести себя так, словно ничего не произошло. Мы понимали, что любое упоминание о моей связи с ним – и особенно о причине, по которой эта связь оказалась расторгнута, – может пролить свет на финансовые затруднения Эшфордов и тем самым, вероятно, вызвать замешательство всей их семьи.

Что до меня самой, я знала, что не вынесу сочувственных взглядов и замечаний, которые, несомненно, последуют, если подробности этого романа когда-нибудь станут известны. Поверхностный рассказ может выставить кого-то из влюбленных в невыгодном свете и никогда даже отчасти не раскроет истинных чувств, лежавших в его основе. Я решила, что лучше казаться старой девой, не знавшей любви, чем нелепой трагической фигурой, которая осмелилась полюбить человека выше себя и проиграла.

Генри сделал вид, что сам нашел издателя для «Чувства и чувствительности» и дал денег на публикацию. Алетия, которая знала лишь о моем знакомстве с семьей Черчилль, как-то осведомилась о них несколько лет спустя, но сей предмет скоро был забыт.

Я получила короткую записку от мистера Эшфорда после публикации «Гордости и предубеждения». Его теплые поздравления вызвали слезы на моих глазах и боль в сердце. Я сожгла письмо, о чем потом пожалела. У меня ничего не осталось от него, кроме воспоминаний и рубинового кольца.

Таким образом, история мистера Эшфорда – моего мистера Эшфорда – была забыта. Так лучше, думала я, как для сохранения репутации всех заинтересованных сторон, так и для литературы, ведь много ли проку в повести о разбитом сердце? Любовная история, достойная рассказа, должна кончаться счастливо, не так ли?

Так мне казалось раньше.

Но теперь я считаю иначе – теперь, когда я увидела, как, претерпев все превратности жизни, мои племянники и племянницы выросли в прекрасных молодых мужчин и женщин, многие из которых уже вступили в брак. Теперь, когда я утратила истинную любовь, но отыскала ее в своей работе. Теперь, когда я выпустила в мир четыре книги, четыре любимых детища, где они снискали успех больший, чем я когда-либо смела ожидать. Теперь, когда порой мне не хватает сил, чтобы отправиться на прогулку, и все же я неизменно в состоянии держать перо. Теперь, когда я верю, что во всем на свете есть свое счастье, во всем, что хорошо и приятно, равно как и во всем, что печально и горько.

Я больше не страшусь разоблачения неудач, как своих, так и чужих. Со временем я поняла, что в правде нет позора, а есть одна лишь свобода и что каждая история имеет право когда-нибудь быть рассказанной.

2 января 1817 года

Послесловие редактора

«Чувство и чувствительность», опубликованное в октябре 1811 года, было прекрасно принято критиками и читателями. К июлю 1813 года все копии первого издания оказались распроданы, не только покрыв первоначальные издержки, но и обеспечив автору прибыль около 140 фунтов, после чего в печать вышло второе издание. Вдохновленная успехом, в 1812 году Джейн Остин предложила опубликовать заново переработанные «Первые впечатления», ныне прославленные под заголовком «Гордость и предубеждение». Эджертон, несомненно распознавший потенциальный бестселлер, выкупил авторские права, заплатив за них 110 фунтов.

Все четыре романа Джейн Остин, выпущенные при ее жизни (другие два – «Мэнсфилд-парк» и «Эмма»), были опубликованы анонимно.

В первые месяцы 1816 года Джейн Остин начала страдать от неизвестной болезни, которая, по-видимому, периодически давала о себе знать и следующие полтора года. В начале июня 1816 года Джейн отправилась в курортный город Челтнем на воды, но если те и оказали целебное воздействие, то продлилось оно недолго. 18 июля 1816 года Джейн закончила «Доводы рассудка», которые, по-видимому, намеревалась назвать «Эллиоты». Она провела три недели, переписывая конец, после чего отложила книгу. Насколько ранее было известно, более она не писала до января 1817 года, когда приступила к своей последней, незаконченной работе – блестящему отрывку «Сэндитон».

Несмотря на ухудшение здоровья, в случае Джейн Остин, писательницы столь энергичной (после переезда в Чотон она написала или переписала шесть книг за семь лет), молчание последних пяти месяцев 1816 года сложно объяснить. Почему она не отправила «Доводы рассудка» издателю? Работала ли она над чем-нибудь, и если да, то над чем?

Теперь у нас есть ответ. Исходя из указанной здесь даты окончания мы можем предположить, что Джейн в это время заканчивала свои мемуары – работу, которой, вероятно, посвящала большую часть свободного времени в последние несколько лет. То, что Джейн Остин вспоминала свой собственный неизвестный любовный роман во время сочинения «Доводов рассудка», помогает объяснить некоторые грани этого произведения, которое многие критики называют наиболее страстно написанной ею историей. Возможно, именно поэтому она оставила «Доводы» при себе. В характере Энн Эллиот из «Доводов» преобладают романтические черты, которые Остин подвергла порицанию в «Чувстве и чувствительности», своем первом опубликованном романе. Последние главы «Доводов» исключительно волнующие, трогательные и напряженные. Когда капитан Уэнтоурт открывает Энн свою любовь, иные его слова откликаются сверхъестественным эхом романтического признания мистера Эшфорда самой Джейн в тот роковой вечер в гостиной Генри на Слоун-стрит.

Болезнь Джейн Остин прогрессировала. Писательница страдала от изнурительной слабости, лихорадки, изменения цвета кожи и боли в спине столь жестокой, что в мае 1817 года согласилась на переезд в Уинчестер, где о ней должны были позаботиться хирурга местной больницы, которые считались не хуже лондонских. Кассандра преданно ухаживала за ней, но менее чем через два месяца Джейн Остин скончалась.

На основании симптомов, упомянутых Джейн в письмах, современные врачи предполагают, что она могла страдать от болезни Аддисона – хронической недостаточности коры надпочечников. В настоящее время данное заболевание можно контролировать медикаментами, но в конце концов оно приводит к гибели.

В своем последнем письме, говоря о болезни, Джейн Остин замечает: «О сем могу лишь добавить, что удивительно, как моя дорогая сестра, моя нежная, бдительная, неутомимая сиделка, сама не заболела от усилий. Мне остается лишь оплакивать свой долг перед ней и тревожную заботу всей горячо любимой семьи о моем здоровье и молить Бога щедро благословить их».[55]55
  Фай Дейдре ле. Письма Джейн Остин. Письмо № 161, 29 мая 1817 года.


[Закрыть]

Брат Джейн, Генри, рассказывал, что «в течение двух месяцев она терпела все разновидности боли, несносности и скуки», которые сопутствовали ухудшению ее здоровья, «скорее покорно, нежели с действительно приспособляющейся живостью… Она сохранила свои способности, воспоминания, фантазии, нрав и привязанности, нежные, ясные и нетронутые, до последнего… Она скончалась в пятницу, 18 июля 1817 года, на руках своей сестры».[56]56
  Остин Г. Биографическая справка об авторе. 1818 (сопровождала совместную публикацию «Доводов рассудка» и «Нортенгерского аббатства»).


[Закрыть] Ей был сорок один год.

В том же месяце, 24 числа, Джейн Остин похоронили в северном приделе Уинчестерского собора. Она была третьим и последним человеком, похороненным в соборе в тот год. Вероятно, все устроил Генри, который был знаком с епископом благодаря своему недавнему рукоположению в сан. Длинная благочестивая надпись на могильном камне черного мелкозернистого мрамора (возможно, придуманная братьями, которые сочинили также памятные стихотворения в ее честь) называет ее отца, преподобного Джорджа Остина, бывшего пастора Стивентона, прославляет ее терпение в борьбе с болезнью, но ни словом не упоминает о ее величайшей заявке на бессмертие, а гласит лишь:

«Щедрость ее сердца, приятность нрава и исключительная одаренность ума заслужили уважение всех, кто ее знал, и самую нежную любовь близких».

Потерю ее блистательного таланта с горечью воспринял весь мир. Новые поколения открывали для себя ее книги и сокрушались, что, как прежде считалось, она оставила лишь шесть законченных рукописей. Ценность мемуаров Джейн Остин для историков невозможно преуменьшить, ведь в них содержатся ответы на многие вопросы о ее жизни и трудах, которые прежде служили предметом для споров.

Я должна добавить одно любопытное замечание. Джейн Остин, несомненно, написала эти мемуары через несколько лет после изображенных в них событий. Следовательно, любые незначительные противоречия, если таковые имеются, можно отнести на счет несовершенства человеческой памяти. Читателя наверняка обрадует, что после тщательного исследования было установлено, что почти все подробности относительно дат, времени, людей и мест исторически верны и соответствуют тому, что известно о жизни Джейн Остин. Но есть одно важное исключение. Нет никаких сведений о мистере Фредерике Эшфорде или сэре Томасе Эшфорде, обитавших в Дербишире в то время, равно как и об имении под названием Пембрук-холл.

Что заставляет задать несколько вопросов.

Кем в действительности был мистер Эшфорд? Наиболее очевидное предположение, основанное на замкнутой натуре Джейн, состоит в том, что она намеренно изменила имя возлюбленного и название его поместья, защищая тем самым его право на личную жизнь. Только так она могла унять нестерпимую жажду поведать свою историю и одновременно сохранить чужое достоинство. Она знала, что рубиновое кольцо, которое он подарил ей и которое позднее было обнаружено в сундучке с мемуарами, не несет в себе угрозы, поскольку на нем не указано имя.

Но другое предположение, от которого нельзя отмахнуться, можно выразить словами ее юного племянника Джеймса-Эдварда, торжественно спросившего у тети Джейн в то золотистое утро в Стивентоне: «Вы имеете в виду, что если я поверю в ваш рассказ, то это все равно как если бы он был правдой?»