Текст книги "Пираты с озера Меларен"

Автор книги: Синкен Хопп

Соавторы: Сесиль Бёдкер,Сигфрид Сивертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Силас приподнялся и получил обжигающий удар по спине. Защищаться ему было нечем. И как раз, когда Силас уже собрался спрыгнуть, торговец отвернулся и с силой хлестнул лошадь. Она понеслась. Силас потерял равновесие и уцепился за задний борт повозки, но торговец, видно, в самом деле думал, что ему надо спасать свою жизнь. Он снова огрел Силаса, и тот свалился на дорогу.

Торговец даже не оглянулся. Привстав, он яростно нахлестывал лошадь и вскоре скрылся, оставив облако желтой пыли.

Силас с трудом собрал силы и заставил свое горевшее от ударов тело приподняться и сесть. «Ну и скотина этот купец, – думал он, – если повстречаю его еще раз, отплачу». Он ругался и стонал, ощупывая себя, – не сломал ли чего. Лоб у него был рассечен, колени в таких ссадинах, что кровь сочилась на песок.

Посреди дороги лежал нож.

Превозмогая себя, Силас встал и, хромая, заковылял к реке. На одну ногу он еле ступал, так болело колено. Прохладная вода несколько успокоила боль, и мальчик стал промывать ранки и царапины от песка и грязи. Кое-где мелкие камушки так глубоко забились в ранки, что пришлось выковыривать их заточенной палочкой. При этом он от всего сердца желал, чтобы проклятому торговцу стало так же больно.

Рана на лбу кровоточила, а перевязать ее было нечем. Он решительно оторвал от рубашки один рукав, сложил его, прижал ко лбу и пошел, ковыляя, по берегу реки.

Глава шестая
Деревенский пастух Хромой Годик

Около полудня Силас достиг деревни Эммануеля, но подходить слишком близко к ней не решился – важно было, чтобы никто его не увидел. Надо было дождаться наступления темноты. Он вскарабкался вверх по склону, постоял немного, огляделся: пастбище, поодаль навес – видно, здесь укрывается пастух в плохую погоду, чтобы не терять стадо из виду. Еще дальше обработанные клочки земли, а за ними – дома. Все это выглядело мирно и обыденно, над головой со щебетаньем проносились ласточки, и Силас, довольный, что наконец близок к цели, вздохнул глубоко, полной грудью. Ему повезло, что в этот день скотина здесь не паслась, деревенское стадо рассыпалось по склону низкого холма на другой стороне деревни. Отсюда далеко. Силас решил забраться под пастуший навес на охапку старой соломы. Не то чтобы навес очень уж манил его уютом, но он устал и больному колену нужно было дать отдохнуть после злоключений на дороге. Кроме того, отсюда ему была видна вся окрестность до самой деревни, появись что-нибудь подозрительное, он мог снова быстро податься к реке. Прежде чем улечься, он снова осмотрел свои болячки. Рана на лбу почти перестала кровоточить, а на всех ссадинах, где кожа была содрана, выступила какая-то прозрачная жидкость. Но такое с ним бывало и раньше. Хуже всего пришлось колену, оставалось только надеяться, что он не разбил чашечку, ведь быстрота и ловкость были лучшей защитой от взрослых.

«Я же все-таки могу ступать на ногу», – подумал он и закрыл глаза, полный решимости не засыпать, что было опасно, а просто отдохнуть. В голове у него снова возникла картина: вот торговец едет мимо, он прыгает к нему в повозку. Торгаш, наверно, подумал, что это нападение или что-то в этом роде. Силас усмехнулся.

Когда он открыл глаза, день уже клонился к вечеру, видно было по солнцу; он понял, что все-таки заснул. На пастбище целой тучей мирно паслись коровы. Силас шарил глазами, ища пастуха, но как ни старался, не увидел человека, который бы пас стадо. Лишь вдалеке несколько крестьян обрабатывали землю мотыгой.

Может, пастух увидел его и побежал в деревню поднять тревогу и позвать на помощь? Силас приподнялся на локте и стал пристально вглядываться в сторону домов, чувствуя, как ломит занемевшее от лежания тело.

Внезапно он вздрогнул и потряс головой. Почти рядом с ним, прислонившись к задней стенке, поджав под себя ноги, сидел паренек. Несколько секунд они глядели друг на друга, потом Силас резко привстал.

– Не бойся, – сказал паренек, не делая никакой попытки удержать Силаса, – никто не знает, что ты здесь.

– Так я и поверил, – презрительно отвечал Силас, – ты остался тут караулить меня, а сейчас вся деревня примчится сюда опрометью.

– Нет, – возразил паренек, мотая головой.

– Если нет, тогда скажи, куда подевался пастух, если он не побежал звать на помощь?

Деревенский мальчишка помедлил в нерешительности.

– Да я и есть… пастух.

Силас бросил на него насмешливый взгляд.

– Ты?

Мальчишка был примерно его ровесником и ростом почти что с него, и Силас взвешивал в уме, стоит ли ему сейчас броситься на него, чтобы ударить первым, посильнее…

– У тебя рана на лбу, – сказал паренек.

– А тебе какое дело!

– Похоже, тебя кто-то вздул.

– Как бы тебя самого не вздули, – уклончиво пообещал Силас. – Я убил человека, его жену и троих детей, – мрачно заявил он. Ему не хотелось признаваться в том, как его избили, какой он несчастный.

Мальчишка понимающе хохотнул:

– Разве это не тебя положили в старый челнок Пепе и отправили вниз по реке? В тот день, когда ты приехал на коне?

Силас не помнил, чтобы он видел этого мальчишку. Да где тут вспомнить, их было там так много.

– А ты знаешь, где конь?

– Да.

– Где?

– Не скажу.

– Скажешь.

Силас схватился за пояс, чтобы пригрозить мальчишке ножом. Ножа не было.

– Ты украл мой нож! – воскликнул он.

– Ясное дело, ведь ты спал.

– Это не значит, что тебе можно было взять его.

– Думаешь, мне хотелось, чтобы ты меня зарезал?

– Отдай нож.

– Я бы мог связать тебя, – сказал деревенский мальчишка.

– Отдай мой нож, – упорствовал Силас.

– Я бы мог отдать тебя Эммануелю, – спокойно продолжал паренек, – продать тебя ему.

– Отчего же не продал?

Мальчик пожал плечами.

– А для чего?

– Так ведь ты знал, кто я такой.

Силас не мог понять, почему этот мальчишка его не выдал.

– Ведь твоему отцу, наверно, тоже, как и другим, нужны деньги платить налог. С чего же иначе они просили об отсрочке?

– Мой отец умер, – ответил мальчик, и Силас по его голосу понял, что отец у него умер недавно.

– Мне приходится работать вместо него, ведь земли у нас нет почти что никакой.

Радости в его голосе не слышалось.

– У кого это «у нас»? Ненадолго наступило молчание.

– Почему ты не хочешь сказать, где мой конь?

– Успокойся, ты его больше никогда не увидишь.

– Откуда ты знаешь?

– Он заперт. Эммануель запер его в конюшне и набил доски на окна.

– Тогда я уж точно его верну.

Силас бросил на паренька недружелюбный взгляд, но тот только покачал головой.

– Почему?

– Там Бартолин.

– Бартолин?

– Он приехал вчера. Живет у нас. Эммануель не хочет показывать ему лошадь, говорит, что она вовсе не его.

– Ясное дело, не его.

– Так ведь ты сам сказал.

– Я все время говорил, что конь мой. Пастушонок засмеялся:

– Так ведь тебя никто не послушает. К тому же сегодня утром приехал купец коня торговать.

– В повозке? – быстро спросил Силас. Мальчик кивнул.

– У него еще несколько ящиков на заднем сиденье?

– У него еще магазин есть.

– Ага.

– Ты его знаешь?

– Да, я ехал с ним довольно долго. Паренек посмотрел на Силаса с сомнением.

– Дать тебе что-нибудь поесть, ты, поди, голодный?

– Да, я сегодня ничего не ел, – ответил Силас, почувствовав, что он в самом деле ужасно голоден.

Пастушонок порылся в соломе возле стенки и вытащил оттуда выцветший тряпочный мешочек, достал из него щербатую глиняную кринку, в которой лежал большущий кусок хлеба, и протянул ее Силасу. Тот разочарованно, не торопясь, взял миску. Разве это еда? Выглядит вовсе неаппетитно. Хлеб был сухой, потрескавшийся, стучал в кринке прямо как деревяшка. И этим хлебом его угощают?

– Его надо помочить в молоке, – сказал пастушонок, увидев недовольное лицо Силаса.

– А-а.

«Молоко», – подумал Силас, и вдруг отчетливо вспомнил, как он отнял молоко у Марии. Он не заметил, как деревенский мальчишка сунул два пальца в рот, низкий навес наполнился пронзительным свистом, свист полетел над пастбищем, коровы разом подняли головы и направились к пастуху.

– Бери кринку, пошли.

Они оба вышли из-под навеса, сделали несколько шагов и остановились, словно по команде, глядя друг на друга исподлобья.

– Ты это брось! – с угрозой потребовал пастушонок.

Силас толком не понял, что тот от него хочет, но заметил, что парень вроде бы тоже хромает.

Пастух посмотрел на него предостерегающе и пошел дальше, Силас, поколебавшись, последовал за ним. Не успели они пройти несколько метров, как парень резко повернулся и бросился на Силаса с такой силой, что они оба упали на землю. Силас не успел опомниться, как пастух уже сидел на нем верхом и тряс кулаками перед его носом.

– Передразниваешь меня?

Одна нога у парнишки была замотана тряпками, кусками кожи и не походила на нормальную ногу.

– Да что ты, у меня колено болит, – оправдывался Силас.

Парнишка презрительно засмеялся.

– Знаю я, все так говорят, когда я их ловлю, а после выходит, что у них ноги здоровые. Говорил тебе, перестань. Будешь дразниться, получишь взбучку.

– Только попробуй.

Пастушонок молчал. Силас продолжал лежать.

– Вставай, – наконец, скомандовал пастух, – не таковский я, чтобы дать себя передразнивать.

– Тогда мне придется идти на руках.

– Как это на руках? – нахмурился парень. Было ясно, что он сердит не на шутку, что смеяться над собой он никому не позволит.

– На руках, – повторил Силас и сел.

– На руках ходить невозможно.

– Если ты сам завирала, не значит, что и я вру.

Без лишних слов он поднял ноги вверх и пошел на руках, а деревенский мальчишка шел рядом с ним, прихрамывая.

– Как ты это делаешь? – с восторгом спросил он, совершенно забыв о том, что собирался драться.

– Хочешь не хочешь, а научишься, если жизнь заставит, – ответил Силас, продолжая идти на руках туда, где стояли коровы, передвигался он так довольно долго, потом опустил ноги и сел на траву.

– Можно мне сказать пару слов или ты сразу же разобьешь мне голову?

Пастух смущенно улыбнулся.

– У меня в самом деле болит колено, спасибо этому проклятущему торговцу.

– Я думал, ты дразнишься, – тихо сказал пастух.

– Да? А ты посмотри хорошенько, как меня отделали, – он показал царапины и ссадины на локтях. – Думаешь, это так, шуточки?

– Не-ет, – робко ответил деревенский мальчик.

– Он выкинул меня из повозки, когда лошадь мчалась вовсю.

– Торговец?

– Да, этот дурак. Он думал, что я его обманываю. Да и ты это думал.

– Так ведь меня всегда дразнят из-за этой ноги. Они вечно бегают за мной, скалят зубы и хромают. У меня нога вывернута в другую сторону, да это и не то чтобы настоящая нога. Я такой родился.

В голосе мальчика звучала горькая обида.

Силас покосился на обмотанную ногу пастуха.

– Но ты, по крайней мере, драться здорово умеешь, – утешил его Силас. – А как тебя зовут?

– Годик, – ответил мальчик и, помедлив немного, добавил: – Хромой Годик, у нас в деревне еще два Годика, но хромаю только я один.

– Ну, не полезешь опять драться из-за того, что я не могу ходить как следует? – спросил, поднимаясь на ноги, Силас.

Годик покачал головой.

– Нет, это совсем другое дело, – сказал он и подобрал с земли хлеб и миску, которые Силас уронил, падая.

Тем временем коровы собрались на одном конце пастбища. Хромой Годик оглядел их опытным пастушьим глазом. Одна корова стояла чуть поодаль от остальных, и пастуху явно захотелось показать чужому пареньку, что он тоже кое-что умеет. Он вытащил из кармана какую-то штуку, сделанную из палочек и шнурочка. Приглядевшись, Силас понял, что это рогатка. Из другого кармана Годик выудил маленький круглый камешек.

Бормоча какие-то заклинания, он вложил камешек в рогатку и прицелился в непослушное животное. И тут Силас увидел, как корова вдруг дрыгнула ногами и помчалась бешеным галопом, задрав выгнутый дугой хвост. Хромой Годик снова свистнул, и после короткой пробежки по пастбищу посмевшая было ослушаться корова забилась в середину стада, как ей и было велено.

– Вот этому приходится Научиться, раз не умеешь быстро бегать, – небрежно сказал пастух и сунул рогатку в карман.

Силас кивнул, это он отлично понимал. Он снова бросил украдкой взгляд на ступню Хромого Годика – громоздкий куль на конце тонкой ноги. Потом он ощупал свое больное колено – вроде бы ничего, кроме ссадины. Хромой Годик следил за движениями его пальцев.

– Здорово болит? – спросил он.

– Пожалуй. Однако бывает хуже.

– Что бывает?

– Когда у человека нет глаз.

Хромой Годик вынул хлеб из миски, протянул его Силасу, а сам подошел к корове и, подставив одной рукой миску под вымя, другой надоил в нее из одного соска до половины пенистого теплого молока. Наступило молчание. Над пастбищем пели жаворонки, на другом берегу реки солнце опускалось к горизонту. Силас задумался, ему казалось, что он ужасно давно убежал от шпагоглотателя Филлипа, столько всякого всего успело произойти за это время.

– Ты видел ее? – спросил Годик, вернувшись с молоком.

– Да, – ответил Силас, понимая, что тот говорит о Марии. – Она чуть не отрезала мне голову, – добавил он и рассказал, как, проснувшись, нашел нож рыбака на сене рядом с собой.

– Почему же тогда не отрезала? – спросил Годик и показал Силасу, как нужно макать хлеб в теплое молоко.

– Потому что она тут же вздумала украсть у меня флейту, а я без нее оставаться не захотел.

– А без головы остаться хотел? – засмеялся Хромой Годик.

– Так ведь я нож-то увидел только утром, когда рассвело.

– А что это за флейта, настоящая?

Силас немного помедлил с ответом. Он пошел назад, к навесу, осторожно неся перед собой миску с молоком, в котором черным островом плавал хлеб.

– Флейта как флейта, она у меня давно.

– Ты хочешь стать спеллеманом [92] 92
  Спеллеман– деревенский музыкант (дат.).


[Закрыть]?

– Да нет, просто так играю. Тебе оставить? – он указал кивком на молоко.

Годик ожесточенно покачал головой.

– Я могу после напиться, – он показал на коров, – а хлеба я могу поесть дома. Бартолин платит за то, что квартирует у нас.

Силас успокоенно и с аппетитом стал снова с бульканьем втягивать в рот молоко, а черный хлеб, к большому его удивлению, оказался гораздо вкуснее, чем он ожидал.

– Где ты будешь ночевать сегодня ночью? – спросил Годик без обиняков.

Силас пожал плечами:

– Нигде. Как стемнеет, пойду в деревню за своей лошадью.

– Фу! – Годик презрительно фыркнул. – Можешь не трудиться зря. До завтрашнего утра она будет заперта, а утром ее продадут. В первый день купец и Эммануель только и знали, что ели и пили, а завтра утром купец откроет свои ящики и будет торговать, так в каждый его приезд. Когда же он уедет, кто-нибудь обязательно хватится, что его надули.

– А что у него в ящиках? – полюбопытствовал Силас, вспомнив, что они окованы толстым железом. – Видно, дорогие вещи.

– Всякая всячина.

– Золото?

– Ты что, рехнулся? Материя и прочее барахло: шали, бисерные бусы, кастрюли…

Силас почувствовал себя несколько разочарованным. А он-то думал, что в этих больших необыкновенных ящиках хранится что-то драгоценное.

– Ас какой стати он станет покупать лошадь, раз он торгует товаром?

– А он еще и лошадей скупает, овец, поросят и кур тоже. А после все с выгодой перепродает. Оттого-то Бартолин и позеленел от злости, узнав, что торговец приедет.

– Да, но ведь лошадь-то моя, – возразил Силас.

– Тебя в счет не берут. Со мной вот так же было, когда я пришел к кузнецу и спросил, не возьмет ли он меня в ученики. Тогда как раз умер мой отец и я решил, что надо помогать матери, выучиться ремеслу, ведь земли у нас почти что нет. А кузнец уставился на меня, словно я спятил. «Тебя в ученики? – закричал. – Это с такой-то ногой? Паси лучше коров, как твой отец». У кузнеца столько же коров, как у всей деревни, и земли почти столько же. А когда я пошел к резчику по дереву, он хотел взять меня в подмастерье, тогда все в деревне озлились, мол, кто же будет коров пасти? Кому еще охота сидеть тут одному целый день напролет!

В голосе его звенела обида, это Силас еще раньше заметил.

– Я им все равно что раб. Откажись я, мать и братишки с сестрами помрут с голоду. Вот и тебе не отдадут твою лошадь, – добавил он, стиснув зубы.

Силас посмотрел на него с недоумением, но тут Хромой Годик положил ему предостерегающе руку на плечо.

– Сюда, быстро, кто-то идет за коровами. Ведь я припозднился.

Он, согнувшись, выскользнул из-под навеса и юркнул в какие-то колючие кусты, Силас за ним. Берег реки постепенно повышался, и чем выше они поднимались, тем гуще был кустарник, ветки противно цеплялись за одежду, царапали кожу. Силас не мог понять, зачем им нужно так далеко взбираться, но Хромой Годик все бежал и бежал, уверенно петляя между кустами, где не было ни дорожки, ни тропинки.

Постепенно в подлеске стали появляться редкие деревья с раскидистыми кронами, хотя лесом их нельзя было назвать. Лишь когда они поднялись на самый верх, пастух остановился и указал на одно из больших деревьев. Оно стояло на самом краю, так что с одной стороны его корни висели в воздухе над крутым склоном.

– Лезь сюда, – Годик показал на пространство под нависшей сетью корней, – я приду ночью, – и исчез.

Силас постоял, собираясь с мыслями, потом нагнулся и поглядел вниз. Склон был крутой, далеко внизу текла река. Лишь наверху за крутой откос цеплялись чахлые кустики.

«Вот те на, – подумал мальчик, – здесь к реке не спуститься, зачем он меня сюда привел?»

С пастбища доносилось медленное мычание коров, резкий свист пастуха, время от времени можно было уловить чьи-то голоса.

Силас снова бросил взгляд на крутой обрыв. Да, можно посидеть под корнями, пока они не уведут коров. Он осторожно соскользнул вниз и задержался у колючих кустов. Не очень-то уютное место и здесь ему придется просидеть долго! Он огляделся вокруг, чтобы устроиться понадежнее, и тут только заметил под корнями дерева лаз в пещеру и понял, что пастух имел в виду.

Не мешкая, Силас нырнул под навес из корней. Еле протиснувшись через узкий лаз, он оказался в низком, но довольно широком пространстве, где можно было свободно сидеть. Над головой у него была густая сеть корней разной толщины, а под ним – мох, сухая трава и стружка. Здесь было тепло и сухо. Силас лег на живот и глядел наружу через входное отверстие. Отсюда открывался прекрасный вид на реку и противоположный берег. Странно было думать, что он проходил там внизу в полдень. Может, Хромой Годик еще сидит там и следит за ним?

Внезапно Силас замер. Ему показалось, что что-то шевельнулось в темноте позади него. Он быстро поджал ноги, и как раз вовремя, иначе целый штабель деревянной посуды обрушился бы на него. Миски, блюда, ложки и прочая утварь с грохотом повалились на пол. Здесь были готовые изделия и заготовки – тяжелые деревянные чурки.

С минуту Силас сидел не двигаясь, в недоумении уставясь на все это хозяйство. Откуда все это взялось? Этой посуды хватило бы чуть ли не на целую деревню.

Потом он начал собирать всю эту утварь и ставить одну посудину на другую, как они, наверное, и стояли. Он догадался теперь, откуда здесь стружка на полу. Посуду вырезал пастух. Ведь он сам рассказывал, что хотел пойти в ученье к резчику по дереву. Силас поставил все эти плошки в штабель у задней стены, ведь здесь они и стояли, пока он не толкнул их ногами. Затем он улегся и стал ждать Хромого Годика.

Глава седьмая
Разбойники с большой дороги

Пастух пришел к пещере на берегу поздним вечером, когда уже совсем стемнело. Еще на расстоянии Силас услышал шаги наверху, но продолжал лежать, не шевелясь, пока не убедился, что это Хромой Годик. Когда пастух протиснулся сквозь лаз в пещеру, Силас сел и стал выспрашивать, что творится в деревне и что слышно про его коня.

– Он все еще там? – с волнением спросил он.

– Вся деревня взбудоражена, – небрежно бросил пастух, усаживаясь поудобнее.

Силас тут же с огорчением и гордостью представил себе, как в этой деревне только и делают, что судачат про чудесного коня, которого он к ним привел, гадают, чем же это дело кончится. Ведь конь-то еще не продан.

– Он еще не купил его? – испуганно спросил Силас и тут же представил себе своего коня привязанным к заднему откидному борту трясущейся повозки.

– Кто? – рассеянно спросил Хромой Годик, и Силас услышал, как он искал что-то у себя в карманах.

– Ясное дело, торговец.

– А… ты про коня? – похоже было, что пастух нашел то, что искал.

– Успокойся. Между прочим, сейчас про это никто не говорит, – по голосу Годика ясно было, что у него новости поважнее.

– А почему? – спросил Силас, сразу предположив худое – вдруг конь сдох или еще что с ним приключилось.

Хромой Годик зажег огарок свечи и поставил его за корнем у земляной стены. Теперь они могли видеть друг друга, и Силас с тревогой всматривался в лицо пастуха. Ему казалось, что Годик неспроста слишком долго тянет с ответом.

Но на его лице нельзя было ничего прочесть.

– А о чем они говорят? – нетерпеливо спросил Силас.

– О разбойниках.

Годик словно выстрелил эти два слова. Главное, считал он, это уметь сообщить самую суть, а уж потом можно позволить себе расписывать и отдельные подробности.

– О разбойниках?

Мысли в голове Силаса стали путаться, перебивая друг друга.

– Что это еще за разбойники?

– Разбойники с большой дороги, они опять шалят. Снова начали.

В голосе Годика явно слышалось торжество. С деланным безразличием он снял ремень с большой ноги и перевязал ее потуже.

– Что начали? – спросил Силас, не понимая толком в чем дело. Ведь никаких разбойников давно уже больше не было. Заправдашних.

– Людей убивать, ясное дело, и грабить. Ты что, не знаешь, что такое разбой на большой дороге? Как в старые времена.

Силас не знал, что и подумать.

– Это что же, с ружьями и саблями?

Пастух кивнул, глаза его блестели.

– А кого убили?

– Пока еще никого.

– Кого ограбили?

– Никого.

– Так в чем же дело?

– А в том, что торговца чуть не убили и не ограбили, – почти прошептал Годик.

– Как это? – Силас тоже невольно понизил голос.

– Они напали на него по дороге к нам.

Годик начал пересказывать то, что слышал в деревне. Как торговец примчался в деревню, чуть не загнав лошадь, с побелевшим лицом, дрожа всем телом. Как людям пришлось снять его с повозки и чуть ли не на руках занести в дом к Эммануелю.

Глядя на него, все поняли, что стряслась какая-то беда. У его лошади глаза были совершенно ошалелые, морда покрыта пеной, и если бы ее не схватили под уздцы, она помчалась бы дальше. И все оттого, что за торговцем по пятам гналась целая разбойничья банда.

– А ты веришь этому? – усомнился Силас.

– Так ведь он сам рассказывал.

– И он их видел?

– А то как же, один даже к нему в повозку забрался.

– Один?

– Остальные, их было полным-полно, караулили в кустах по обе стороны дороги.

– И он сам это сказал?

– Да, ты бы видел его, – заверил Хромой Годик, – он на ногах не стоял и не успокоился, пока к нему в комнату не принесли оба сундука. А в деревне все были так напуганы, что не спали всю ночь.

Силас расхохотался.

– Ну и заяц! Ну и трус! – веселился он. – Ой, господи!

– Кто? – спросил пастух, немного обиженный.

– Ясное дело, торговец.

– Так ведь за его спиной стоял парень с ножом, он чудом остался жить.

– Ничего бы с ним не случилось.

– Откуда тебе знать!

– Да этот торговец просто тупорылая свинья, ему жаль подвезти честного человека. А про разбойников он все наврал.

– Кто тебе сказал?

– Да ведь это я забрался к нему в повозку. Ведь я же тебе рассказывал, что он выкинул меня на полном ходу.

При колеблющемся свете свечи глаза Хромого Годика показались Силасу особенно растерянными.

– Я думал, ты просто так сказал. А ты что, был вместе с разбойниками?

– Моим словам ты не веришь, а что бы этот паршивый толстосум ни сказал, все, по-твоему, правда? – рассердился Силас.

Пастух опустил глаза и помолчал немного.

– А для чего ты хотел убить его?

– Вовсе и не собирался!

– А он говорит, ты держал нож в руке.

Силас вздохнул.

– Поверишь ты, если я скажу, что вовсе не стоял с ножом в руке? Я сидел сзади, а нож у меня был вот здесь, – он указал на ремень, – а торговец до того испугался, увидев меня, что начал хлестать меня кнутом, покуда я не свалился. Гляди сам.

Силас протянул руки, на которых следы рубца уже посинели.

– А теперь все думают, – сказал Годик, немного помолчав, – что вокруг полно разбойников и что они ждут удобного случая ограбить деревню.

– Пускай себе думают, – засмеялся Силас. – А что сказал Бартолин?

– Он не знает, что ему делать: оставаться тут или ехать домой и защищать свою конюшню.

– Уж он-то поедет домой, – сказал Силас.

– И откажется от вороного жеребца? Да ни за что на свете. Он слишком жадный до денег.

Видно, Хромой Годик был не очень-то высокого мнения о постояльце своей матери. Силас спросил, где у них в деревне торгуют лошадьми.

– На улице, у нас всем торгуют на улице, ведь площади у нас нет.

– Я должен пойти туда, – решительно сказал мальчик.

Хромой Годик испытующе посмотрел на него:

– Что ты задумал?

– Еще сам не знаю.

– Если заберешься на дерево, то оттуда все увидишь, но самому тебе не забраться, внизу нет веток.

– Что там за дерево?

– Большой каштан возле нашего дома, наискосок от дома Эммануеля. Это наше дерево.

Силас долго думал, потом кивнул.

– Только ты должен будешь забраться на него до рассвета, – продолжал Годик, – когда начнут выгонять коров, будет уже поздно.

Силас обещал прийти вовремя, а Хромой Годик пополз на четвереньках к задней стенке, где стояли деревянные плошки, сунул руку в дырочку в стене и достал пригоршню обрезков кожи, таких же, какими он обвязывал ногу, только не разрезанных на ремешки. Он разложил обрезки на полу и выбрал блестящий кусочек гладкого черного меха.

– Это мех нутрии, – сказал он. И Силас по его тону понял, что мех нутрии – это что-то особенное.

– Этот мех мне летом иногда дает Арон, – добавил Годик.

Он пошарил рукой в темном углу по сухой траве и достал хлебный нож рыбака. Потом, не говоря ни слова, обернул нож мехом, разрезал его на две полоски, проделал по краям дырочки и пришил полоски одну к другой.

– Возьми, – сказал он и протянул нож в кожаном чехле Силасу, – махать у людей под носом этой штукой слишком опасно.

– Спасибо, – только и мог промолвить Силас, отдарить ему было нечем. В верхней части длинного мехового мешочка было отверстие, в которое он продел ремень.

– А что ты с этим будешь делать? – спросил он Годика, указывая на деревянные миски, которые он недавно ухитрился уронить на пол.

– Продам.

– Торговцу?

– Он не покупает деревянную утварь, – сказал Годик, уверенный, что один и тот же человек не может торговать и деревянными плошками и медными кастрюлями.

– А кому же тогда?

Годик немного помедлил с ответом:

– Резчик продает их и часть денег оставляет себе, – сказал пастух. – Он такой старый, что сам уже много не наработает. Ведь это он выучил меня резать, и заготовки он для меня пилит.

А деревенским это ни к чему знать, а то скажут, будто я плохо гляжу за их коровами.

– Стало быть, ты все же выучился у него мастерству, – порадовался за него Силас. И тут же подумал, что все же Годик сам, а не взрослые, решает, чем ему заняться. Годик не бросил все, как он, не убежал, стал делать то, что ему предложили, а в тайне занялся делом, какое ему по душе. Кто же из них поступил правильнее?

Но ведь у Хромого Годика мать, которой не на что жить, оправдывался он перед собой, и маленькие братишки и сестренки.

А Силас сам по себе, его мать… да, но ведь у нее есть Филлип, к тому же она умеет ходить по канату. Бедной ее не назовешь. Во всяком случае она не такая бедная, как мать Хромого Годика.

И все же эти мысли оставили неприятный осадок у него на душе.

– Стало быть, завтра утром у каштана, незадолго до рассвета, – напомнил Годик, собираясь уходить.

– Ладно, – ответил Силас.

И Хромой Годик выполз из пещерки и исчез.

Чуть погодя пламя свечи вдруг ярко вспыхнуло и затрепетало. Силас сидел и смотрел, как свечное сало стекает по корню, капает на стену и застывает, потом стена как бы опрокинулась на него, и он окунулся в густую, непроглядную тьму.

Но в эту ночь Силас решил не спать. Еще задолго до рассвета он отправился в деревню. Он долго простоял, прислонившись к мощному стволу каштана, как и было условлено, прежде чем появился заспанный Хромой Годик. Не говоря ни слова, Годик помог ему влезть на дерево и снова исчез в доме, заперев за собой дверь.

Дерево было в самом деле огромное и тенистое, каким он и представлял себе его. С одной стороны его ветви опускались густым навесом над дорогой, а с другой – нависали над крышей дома, где жил Хромой Годик. «Значит, Бартолин тоже сейчас в этом доме», – подумал Силас и перебрался с одной ветки на другую, чтобы устроиться поудобнее и хорошенько видеть все, что будет происходить внизу. На нижних ветвях сидеть было нельзя, его могли увидеть раньше времени.

На востоке заалело небо, поднималось солнце, озябший Силас то и дело передергивал плечами – здесь наверху воздух был прохладнее, к тому же у рубашки был оторван один рукав, неудивительно, что он замерз.

«Хорошо хоть колено теперь болит меньше, – подумал Силас, – сильно болит только поначалу, когда после отдыха опять заставляешь его работать».

Вот на улице снова появился Хромой Годик, теперь он тянул за собой на веревке единственную корову своей матери и уже не выглядел сонным. Силас тихонечко дунул в флейту, приветствуя его, но пастух и виду не подал, что знает, кто сидит на верхушке дерева. Корова вытянула шею и замычала, ее мычанье, громко прозвучавшее в утреннем воздухе, послужило сигналом, которого ждала вся деревня. Женщины и дети стали выводить коров из всех домов. Одни вели несколько коров, другие одну-две, некоторые вели первую корову за рог, другие тянули ее на веревке.

На улице коров выпускали, и они, почувствовав свободу, важно выступали, по привычке собираясь в стадо. Необычным было лишь то, что женщины не торопились сразу в дом, а сбивались в кучки и судачили потихоньку. В это тихое утро улица наполнилась не только стуком коровьих копыт, но и звуками женских голосов. Силас не мог разобрать, о чем шла речь, без сомнения о чем-то важном, потому что голоса женщин, провожавших коров на выгон, звучали явно озабоченно. Лицо Терезы, жены Эммануеля, при слабом утреннем свете казалось испуганным.

Позади стада хромал Годик с тонкой палкой в руке. Он, конечно, надеялся получить выходной в этот день, остаться в деревне, думал Силас, глядя, как Годик исчезает из виду вместе с коровами. Ясное дело, ему хотелось бы увидеть, что будет происходить в деревне, а не сидеть на пастбище под навесом целый день.

Как только скотину проводили на выгон, из домов и пристроек стало выходить мужское население деревни с вилами, граблями и прочим инструментом. Они были слишком бедны, чтобы посвятить целый день конской ярмарке и сундуку торговца, и хотели поработать до того, как в деревне начнет что-то происходить. Если, как сказал Хромой Годик, торговец и Эммануель в первый день в самом деле только ели и пили, рано они вряд ли встанут.