Текст книги "Пираты с озера Меларен"

Автор книги: Синкен Хопп

Соавторы: Сесиль Бёдкер,Сигфрид Сивертс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Осень… дожди

Летели дни, летели недели, людские пересуды постепенно стихали. Пера Нильссона так и не нашли, и ничего нового о краже часов тоже не было слышно.

Осень выдалась ненастная, скучная и холодная, беспробудно лил дождь, на дорогах стояли лужи. Невеселые люди, кутаясь в одежды, с трудом пробирались по глубокой слякоти. Дети, которым каждое утро надо было идти в школу, борясь с дождем и юго-западным ветром, цепенели в своих костюмчиках из промасленной ткани [81] 81
  Такого рода ткань используется в основном для одежды рыбаков.


[Закрыть]. Озеро было черным, мятежным, а огоньки на другом берегу фьорда едва различались в туманной мгле. Владельцев лодок пугала погода, и они не осмеливались плыть в дальние путешествия, а те одинокие лодки, которые вдруг появлялись во фьорде, на фоне свинцовой воды казались обреченными и печальными.

Нильс чувствовал себя зверьком, живущим под камнем, который никогда не видит света и солнца. А хуже всего, что читать книги он уже не так любил, как раньше. Любопытнейшие казалось бы вещи не интересовали и не радовали его. Он знал, как беспомощен может быть человек, когда все против него. Уже не имело ни малейшего значения, что ты один из самых сильных мальчиков в классе или самый способный в арифметике или что-либо другое. Не имело ни малейшего значения, что совесть твоя чиста.

Отец, который был счастлив и испытывал облегчение, когда осенью полиция закрыла дело, начал понемногу терять терпение: сын сидел угрюмый и молчаливый, и когда с ним заговаривали, отвечал лишь «да» и «нет».

– Теперь ты должен собрать все свои силы, – говорил отец. – Ты должен снова стать радостным и веселым.

– Мне нечему радоваться, – отвечал Нильс.

– У вас привлекательная витрина, в ней несколько пар красивых часов, – сказал Монсену, входя в его лавку, уполномоченный ленсмана Йоханнессен.

– Стараюсь, – сказал Монсен. – А как дела? Видно, не очень хорошо?

– Вы правы, нельзя сказать, что хорошо, – ответил Йоханнессен.

– Я так и думал, – заметил Монсен. – Можете посмотреть хорошенько на мои новые часы, даже если не собираетесь их купить. А вообще нечего разводить грязь на моем полу. Снимайте дождевик и повесьте его на вешалку, а я сварю кофе. Все равно пора закрывать лавку.

Йоханнессен повесил свою мокрую одежду и вошел в квартиру Монсена.

– Вот теперь порядок и дисциплина! – воскликнул Монсен, любивший поболтать об этих двух прекрасных понятиях. Потому-то он и избрал свою профессию, что часы – само воплощение порядка и дисциплины. Не растяпы, не брюзги, не какие-нибудь там разгильдяи, они гарантия надежности и порядка.

Хотя Йоханнессен не испытывал недостатка в порядке и дисциплине, – потому-то он и стал уполномоченным ленсмана, – он, в принципе, хорошо понимал Монсена. Так уж получилось, что они частенько играли в шахматы, дисциплинированно и по всем правилам – на деньги.

Монсен появился с кофе, а Йоханнессен между тем приготовил шахматную доску и расставил фигуры.

– А этого олуха по имени Хауге вы скоро арестуете? – спросил Монсен. – Похититель часов!

– Нет, на сей раз обойдется, – ответил Йоханнессен.

– Заведу-ка я собаку, пусть охраняет меня и мою лавку, – заявил Монсен.

– Бедная псина, – засмеялся Йоханнессен.

– Собаку, которая знает толк в порядке и дисциплине. И будет хватать всех, кто возьмет часы, – продолжал Монсен.

– Сколько радости для покупателей! – съязвил Йоханнессен.

Осенний дождь барабанил по оконным стеклам здания суда в Бергене, лампы горели даже днем. Судья Абрахамсен сидел в черной мантии за своим столом, а по обе стороны от него приглашенные члены суда Бетти Ура и Якоб Мёркдал. Близ окна, перелистывая бумаги, разместился обвинитель. С противоположной стороны расположились, тихо беседуя меж собой, два защитника, а на скамье подсудимых сидели Расмус и Подхалим, страшась того, что может произойти.

Это не было развлечением. Ни при каких обстоятельствах.

Зачитали обвинение, и начался допрос. Тетя Бетти смотрела на обвиняемых и ей было жаль их! Подумать только, какая жизнь! Немного воровства, немного обмана, попал в тюрьму, вышел из тюрьмы!..

Допрос занял немало времени и показался тете Бетти почти скучным. Пусть бы уж скорее кончили и осудили этих бедных бандитов, на вид кротких как овечки! Но надо было еще выслушать полицейских, и свидетеля Теодора Салвесена, которого иногда называли Омаром. У тети Бетти страшно болела голова и ломило спину. Медленный допрос все больше и больше раздражал ее.

Как по-разному живут люди! У нее самой есть квартира, пианино, старый домик в Уре и хорошая работа. Этим двоим на скамье подсудимых может, верно, показаться, что работа у нее – скучная. Но работа эта – честная и приносит ей еду, обувь и все, что ей необходимо, и она должна сидеть здесь, уверенная и сытая, и судить себе подобных, у которых нет ни уверенности, ни надежности, которые живут случайными шансами! Она вспомнила тот день, когда эти двое удрали из тюрьмы. Она хорошо помнила тот день, день рождения Нильса. Она вспомнила о том, что она сама делала тогда: это был тот самый день, когда она сидела на Волчьей пустоши и смотрела, как дрессируют собак.

Это был тот самый день, который начался так хорошо, а кончился так грустно для Нильса. Как там Нильс? Она видела его час тому назад. Надо ей поскорее прогуляться наверх, в Уру, и навестить все семейство.

Наконец заседание кончилось, судья вместе с приглашенными членами суда обсудил дело, и они пришли к единому мнению. Судья огласил приговор и произнес коротенькую речь о том, что им самим должно быть ясно: овчинка, мол, выделки не стоила, все было зря!

Подхалим серьезно ответил, что согласен с судьей.

– Когда наш срок кончится, мой друг Расмус и я начнем новую жизнь! – сказал он. – Мы обещали это друг другу. И вы видите нас здесь в последний раз.

– Приятно слышать! – ответил судья.

Расмуса Хёгле и Пера Эмиля Йенсена, по кличке Подхалим, отвели обратно в тюрьму, а все остальные могли идти домой.

Тетушка была подавлена, нездорова и назавтра уже сидела в приемной у доктора, чтобы побеседовать о своей головной боли.

– Ничего опасного, – сказал доктор. – Но вы должны спокойно к этому отнестись, фрёкен Ура. Ничего тут не поделаешь!

Механизм начинает изнашиваться. Вы должны следить за собой. Возьмите краткосрочный отпуск на Рождество и поезжайте в какое-нибудь уютное местечко. Есть какое-нибудь уютное местечко, куда бы вы могли поехать, как вы полагаете?

– Да, у меня множество таких местечек, – ответила тетя Бетти, повертев рукой.

– Счастливый человек, – улыбнулся доктор. – На свете так мало людей, просто единицы, у которых на свете множество разных местечек.а

Один

– Но, любезный мой Монсен, где это вы взяли такого? – спросил Йоханнессен.

Он использовал небольшой перерыв, чтобы пойти по делу, и встретил часового мастера Монсена, одетого в желтый дождевик и с большой овчаркой на поводке.

– Как по-вашему? – спросил Монсен. – Я – болван?

– Какая огромная собака! – ответил Йоханнессен.

– Это – самый большой пес, какого я только видел, – сказал Монсен. – Его зовут Один и он будет караулить мою лавку.

Один понял, что речь идет о нем, и завилял хвостом.

– Он вас слушается? – спросил Йоханнессен.

– Слушается? Один? Он слушается меня с первого слова, добр и ласков с самого первого дня, когда появился у меня в доме. Он понимает, кто умеет обращаться с овчарками, инстинктивно понимает. Удивительно, до чего умны такие собаки!

Монсен и Один ходили на прогулку каждый день, вернее, Монсен ехал на велосипеде, а Один бежал рядом. Чаще всего они выбирали плоскую дорогу вдоль озера, но случалось также, что Монсен, согнувшись над рулем, топтался на холме, где жили Хауге. Он проезжал мимо старого красного дома в Уре и исчезал на косогоре. Немного погодя он также лихо съезжал вниз, а рядом с ним длинными красивыми прыжками, высунув язык, мчался Один. «Вот человек со своей собакой, – думал Монсен. – Говорят же, что собака обычно похожа на своего хозяина, не так ли? Один – замечательный пес, а хозяин его – настоящий мужчина!»

Нильс видел их иногда из окна своей комнаты – и когда они устремлялись наверх, на вершину холма, и когда снова спускались под гору. Да-да! Пожалуйста! Нильс, разумеется, никогда больше не станет беспокоить господина Монсена своими визитами!

В непогоду заняться было почти нечем. В горы не пойдешь, а это почти единственное настоящее развлечение в таком месте, как Ура. Дорога вдоль фьорда тянется на запад и на восток у подножья крутой горы, а там и делать-то вроде нечего. Пристанционный городок: лавки, газетный киоск, пекарни, помещение для собраний, библиотека, молельня – ну что может отвлечь и развеселить человека, которому кажется, что все оборачиваются ему вслед и шепчутся за его спиной о краже часов.

Но высоко-высоко раскинулись горы с горными пустошами и болотами. Воздух там дивный! А какой открывается оттуда вид! Пока не выпал снег, на прогулку в горы вместе с Нильсом отправлялся отец. Ну а когда выпал снег, стало хуже. У отца болело колено, не очень, правда, сильно, но вполне достаточно, чтобы длительная прогулка была ему не по силам.

Вот так и получилось, что Нильс большей частью ходил один. И это ему нравилось больше всего, так он по-настоящему ощущал себя несчастным, подозреваемым, злым.

Когда он ходил на прогулку или ложился вечером спать, им овладевала мечта, которой он наслаждался. О том, что он скажет Монсену, когда вырастет и разбогатеет. Мечты были разные; в некоторых он становился только знаменит, а в других – богат и знаменит. То он, Нильс Хауге, был генеральным директором крупной фабрики, но Монсен даже не подозревал об этом, пока не очутился со шляпой в руке на пороге его кабинета; за ним послали, чтобы установить часы в помещениях фирмы.

«Неужели это Вы, а, ну да, кажется, Монсен?! – скажет он. – Монсен, да, я припоминаю. К сожалению, нет, вашими услугами мы воспользоваться не можем».

То он возвращается в Уру знаменитостью и проходит прямо в школу, где еще преподает его старый учитель. Старец с седыми волосами не сразу узнает его, когда однажды, во время урока, открывается дверь и на пороге предстает он, знаменитый Нильс Хауге. И пока дети таращат глаза, Нильс достает из кармана платиновые часы и передает их своему старому учителю в знак благодарности и как привет с той далекой поры, когда его невинно заподозрили в краже часов и все были против него, за исключением учителя, который понимал его и верил ему.

Мечты Нильса становились все прекрасней и радужней. Иногда Монсен ничего не подозревал о Нильсе и его судьбе, пока тот, здрав и невредим, не являлся к нему в лавку и не бросал на Монсена ледяной, полный презрения взгляд, меж тем как на дороге застыл в ожидании его огромный новый автомобиль. Иногда вся Норвегия, в том числе и Монсен, знали, кто такой Нильс, потому что о нем так много писали в газетах с того самого дня, как он впервые завоевал свое первое место среди юниоров [82] 82
  Спортсмен, выступающий по группе юношей.


[Закрыть], с того самого дня, как он получил орден Св. Улава [83] 83
  Одна из крупнейших наград в Норвегии.


[Закрыть], или с того дня, когда ему присудили Нобелевскую премию по химии.

Эти мечты так увлекали Нильса, что он уже не испытывал потребности в чьем-либо обществе – один, лежа на спине, он полностью предавался картинам прекрасного будущего.

Монсен же сидел в своей квартире с Йоханнессеном и Одином; чувствуя себя по-настоящему уютно, Йоханнессен играл сам с собой в шахматы, а Монсен читал полученную из города книгу об овчарках. Иногда, когда попадалось что-либо исключительно интересное, он читал Йоханнессену вслух. Йоханнессен лишь хмыкал. Он был целиком поглощен шахматами.

Монсен добрался до главы, где было написано о том, какого вида бывают настоящие и ложные овчарки. Ну, это самое интересное! Псы, которых он видел до сих пор, не отличались особо высоким ростом, ни один из них не был таким крупным, как Один. Монсен поплелся к письменному столу, отыскал сантиметр и принялся измерять Одина со всех сторон.

Монсен снова принялся за чтение.

– Пустая книга! – произнес он вслух.

– Вы что-то сказали? – спросил Йоханнессен.

– Я сказал: «Пустая книга!» – ответил Монсен. – Тут написано, что овчарка не должна быть слишком крупной! Это, разумеется, написано каким-нибудь жеманным гением, которому требуется, чтобы ищейка охраняла его салон. Овчарка должна быть крупной!

– Конечно! – подтвердил Йоханнессен.

И еще лапы. Само собой, страшно важно, чтобы лапы стояли правильно, это всем понятно. Если собаку, до того как она выросла, использовали в качестве ездовой, у нее на передних лапах могут быть вывернуты коленные суставы. Тогда она становится как бы колченогой.

Конечно, первый владелец именно так и поступил с Одином, потому что пес был колченогим. Не очень, но все-таки. Позор, как он обращался с Одином! «Это вовсе не вина Одина, что несведущие люди искалечили его!» – думал Монсен.

Хуже всего то, что и задние лапы овчарки были тоже не совсем прямые. Насколько он мог видеть, пятки были вывернуты. Скверная книга, случайные рисунки! А вообще-то еще не точно, что пятки у Одина вывернуты всегда, они просто время от времени так стоят.

– Ну, что еще там написано? – спросил Йоханнессен.

– Я убью его! – ответил Монсен.

– Кого? – спросил Йоханнессен. – Того, кто написал книгу?

– Нет, сперва пса, а потом того, кто продал мне этого калеку! – заявил Монсен. – По крайней мере, я возбуждаю против него дело – и он заберет свою дрянную ищейку обратно!

Монсен был взбешен. Как ловко обвели его вокруг пальца! Что толку в родословной собаки, если у нее все пороки, присущие простой беспородной животине!

Один подошел к хозяину, он видел, что Монсен расстроен. Монсен даже не заметил его, пока тот не положил морду ему на колено и не начал скрести когтями, чтобы привлечь внимание хозяина.

– Ты не виноват, Один! – сказал Монсен, погладив пса. – Но сделка должна быть расторгнута. Меня одурачили.

– Конечно, – подтвердил Йоханнессен. – Нельзя, чтобы нас одурачивали. Мы и живем-то для того, чтобы глядеть в оба – как бы нас не надули!

– Чепуха! – произнес Монсен, взглянув на Одина. Он совсем не хотел расторгать сделку, не хотел получать деньги обратно и терять Одина. Он любил Одина.

«Я хочу поговорить с Одином и прогуляться с ним, – подумал Монсен. – Ничего не значит, что он колченогий и у него мятый хвост. Поскольку никто во всей округе не прочитает такую книгу, это ровно ничего не значит. Это – мой Один. Я хочу иметь собеседника, который понимает меня. Когда я говорю: « Один, скоро подует западный ветер», он знает, что это так, он чувствует это на себе. А когда я говорю: «Нам, Один, пора гулять», – Один тоже заранее это знает».

– Сыграем партию в шахматы, – предложил Йоханнессен.

– Ну что, выиграем у него на этот раз, Один?! – спросил Монсен.

И не исключено, что Один кивнул ему, подмигнув одним глазом.

– Мы справились с этим, Один, – немного погодя сказал Монсен.

Паук

Рождество, вопреки всяким ожиданиям, было приятным. Мама, папа, малышка Йента и Нильс заранее договорились праздновать Рождество наверху, в Уре, где давным-давно прошло детство мамы и тети Бетти. Дом был старый, построенный в те времена, когда электричества не было, а люди верили в домовых и троллей [84] 84
  Сверхъестественное существо, чаще всего враждебное людям. Встречается лишь в скандинавском, чаще всего в норвежском фольклоре.


[Закрыть].

И если остались на свете места, где и теперь еще можно было в них верить, то именно здесь. В нынешние времена домовой вообще-то не очень бы растолстел, рыская по округе и охраняя старые службы в Уре, потому что он, верно, не мог бы прокормиться машинным маслом. На старом гумне стояла маленькая, славная машинка тети Бетти, так что гумно было все равно что заполнено.

Тетя Бетти собиралась здесь даже пожить: свободная от уроков в школе, она хотела отдохнуть в горах.

Как будто тетя Бетти умела отдыхать! Она носилась по окрестностям в туфлях на толстой подошве, готовила угощение к Рождеству, накрывала на стол, убирала со стола, настраивала радио, заводила граммофон и слушала рождественские псалмы, искала справочник, чтобы показать Йенте портрет Вергеланна [85] 85
  Вергеланн Хенрик Адольф (1808–1845) – крупный норвежский лирик, драматург и публицист.


[Закрыть], который в давние времена был поэтом.

Йенте показалось, что нужно что-нибудь сказать, и она сказала:

– Он – в очках.

– Он писал стихи! – воздев глаза к потолку, сказала тетя и стала водить рукой, словно писала на бумаге:

– О, злато, прежде, чем ты утратило свой блеск!..

Само собой, швы под мышкой у тети разошлись, но не очень, совсем немного.

А Нильсу тетя Бетти подарила часы. Настоящие, хорошие часы, точь-в-точь такие, какие он хотел.

Нильс слышал, как тетя, тихонько напевая себе под нос, звенит посудой на кухне. Он вышел спросить, не может ли чем-то ей помочь.

В окно кухни светила луна. Она освещала отвесно поднимающиеся против самого кухонного окна крутые стены Вороньей горы, и ледяные наросты на ней сверкали, отливая зеленоватым сиянием.

– Как, по-твоему, можно взобраться на Воронью гору с этой стороны? – спросил Нильс.

Тетя Бетти, которая сбивала крем в стеклянном блюде, не нуждалась в особом импульсе; и она тут же взмыла ввысь, словно воздушный шар. Немедленно отставив блюдо, она воскликнула:

– Конечно, можно! Мужественные парни, настоящие скалолазы…

И вот уже тетя сидит у стола и болтает о Ромсдалехорне, и Тролльтинненах, и Хорнелене, и Тессингере, которые поднимались на mont [86] 86
  Гора (фр.).


[Закрыть]Эверест, и о многом другом.

– Чудесно, – сказал Нильс. – Зачем они это делают?

– Ты что, не понимаешь? – спросила тетя Бетти.

Она встала посреди кухни – в голубом кухонном переднике, в очках – и взмахнула деревянной ложкой, которой раскалывают лед.

– Неужели тебе не понятно это безумное желание? Неужели до тебя не доходит, что если ты вскарабкаешься согласно всем правилам по горному склону до самой вершины, ты победил! Мой дедушка как-то поднялся на вершину горы Нипо, чтобы спасти ягненка, попавшего в расселину, а там были места, где ему пришлось цепляться пальцами за скалы. Никто не сказал ему, что это был Спортивный рекорд. Но сам он знал это.

– Он поднялся, чтобы спасти ягненка? – спросил Нильс.

– Пойми, он радовался, что ему подвернулся случай, – сказала тетя. – Он был бедный человек, которому особо нечем было хвастаться в этой жизни, но он справился с этим.

– Справился с чем? – спросил Нильс, явно издеваясь над рассказом тети.

– Справился с этим! – ответила тетя веско, тетя, которая так ни разу в жизни не добралась и до середины флагштока.

– Я расскажу тебе вот что, Нильс, – начала тетя Бетти, опять присаживаясь рядом с Нильсом. – В Альпах есть гора, которая называется Эйгер. С одной стороны она круто, почти отвесно обрывается, и она выше Галхёпиггена. Это – северный склон Эйгера, и это и есть сам великий тролль. Есть у него и глаза – это туннель, который проходит в недрах горы, выбив два больших отверстия в склоне. Всякий раз, когда проходит поезд, тролль таращится злобными, черными провалами глаз, в которых мелькают искры.

И вот нашлись двое молодых людей, которые решили сунуть нос в гору Эйгер, даже если это будет стоить им жизни. Стали они подниматься ввысь. Люди, жившие вокруг в дорогих отелях, сидели в креслах и следили за ними в бинокли. Они видели, как две черные точки взобрались на бороду Эйгера к северу от каменистых осыпей и ледников, расположившихся на его подбородке. Но тут началось самое трудное, карабкаться приходилось с помощью лома. Смельчаки вбивали скобы и осторожно поднимались ввысь. Дело шло медленно, слишком медленно. Когда село вечернее солнце, наши парни едва прошли полпути до вершины Эйгера. Пора было располагаться на ночлег. Для этого пришлось молодым людям усесться на откосе, спустить ноги вниз, вбить скобы в скалу за своей спиной и крепко привязать себя канатом.

Утро было туманным, но когда белая пелена рассеялась, люди на другой стороне долины опять увидели две крошечные точки, ползущие вверх. Издалека казалось, что они не двигаются, с таким трудом доставался им каждый метр, и когда настал вечер, парни нашли себе еще один откос для ночлега. Тут Эйгер сердито надул свои щеки, сбросил вниз с вершины большие сугробы, и в следующую минуту все затмила снежная мгла: буря разыгралась не на шутку. Только через пять дней непогода кончилась. Но не было больше и двух крошечных точек, карабкавшихся на Эйгер.

Один из лучших летчиков мира поднялся в воздух и полетел, петляя, среди альпийских вершин. Искать пришлось долго. Наконец летчик увидел одного из юношей, тот стоял по колено в снегу, крепко привязанный – словно каменный. Под ним был тысячеметровый обрыв, над ним – небо.

– А другой? – затаив дыхание, спросил Нильс – рассказ тети очень увлек его.

– Его похитил Эйгер. В следующий раз дело обстояло не лучше. Самые выносливые, самые сильные пытались подняться на Эйгер – безуспешно. Но в конце концов однажды это удалось. Четверо молодых людей, попавшие в лавину на Эйгере, поползли на животе. Тот, кто полз первым, увидел перед собой несколько зеленоватых ледяных наростов и подумал, что они высоко-высоко над ним. Между молодым человеком и этими зелеными льдами завывал ветер, кружилась снежная метель, летели клочья тумана, и разглядеть что-нибудь было невозможно. Но вдруг догадка пронзила его: они не над ним, они на две тысячи метров под ним! Глубоко внизу, в долине! Он находился над вершиной Эйгера, он справился. И не остановись он вовремя, он бы рухнул вниз.

– И все же, – сказал Нильс, – и все же это просто глупо! Они ничего не выиграли, карабкаясь вверх, вместо того чтобы ехать поездом.

Тетя очистила дно креманки длинным указательным пальцем и, сунув палец в рот, немножко пососала его, прежде чем ответить:

– Один из них, тот, что поднялся на вершину, написал книгу об Эйгере. Это был молодой человек из Австрии, а может, из Германии. Он рассказывает, что наверху, на лбу Эйгера, лежит большой ледяной торос, который называется Паук. Паук выскреб там место для самого себя и длинных, тонких своих лап. Тот, кто хочет победить Эйгер, должен одолеть Паука. Он должен не запутаться в его паутине, преодолеть все опасности, смотреть им прямо в лицо, рассчитать все шансы и все свои силы и совершить нужные прыжки. Но тот, кто справился с Пауком, победил.

А дело обстоит так, Нильс, что в каждом из нас сидит паук. Кто-то должен выполнить свое предназначение в этом мире: бороться с нищетой и болезнями, с глупостью и непониманием, с жестокостью и подлостью. И у кого-то паук сидит внутри, и он должен уничтожить его в собственных своих мыслях. И так уж обстоит дело с этими пауками, что каждый должен справиться с ними сам.

– Но кто-то может немножко и помочь, – сказал Нильс.

– Но только совсем немножко, – согласилась тетя. – А теперь пошли ужинать!

– Ты кричал ночью во сне, – сказала утром мама, когда все сидели за завтраком. – Тебе приснилось что-нибудь плохое?

– Точно не помню. Наверняка, как я взбирался на Альпы и вниз скатывалось несколько снежных лавин.

– Эта ненормальная тетка снова напугала тебя до смерти? – спросила, покачав головой, мама.

– Мальчик переел в Рождество, – вмешался отец. – И у него была тяжесть в желудке.

– Да, конечно, что-то вроде этого, – сказал Нильс.

В этот день он не пошел в дальнюю прогулку, а лишь немного поднялся в горы, чтобы увидеть, стоя на дне долины, вершину Нипо, горы, куда однажды поднялся мамин дедушка, чтобы спасти ягненка. Он, должно быть, был спор на ногу, прадедушка Ура.

Тете Бетти надо было выражаться поясней, если ей уж так обязательно нужно было ему что-то рассказать. Паук? Неужели она считает, что Монсен – паук, которого он должен победить совсем один? Нет, навряд ли. Она считает, что он должен победить свой недобрый нрав, преодолеть свое кислое настроение, мрачность и озлобленность. Вот это он должен преодолеть.

Легче сказать, чем сделать! В первый же день, когда он пошел на станцию с новыми часами на руке, одна девочка сказала:

– Ой, как ты не боишься их носить? А если кто-нибудь увидит?