Текст книги "Лексикон света и тьмы"

Автор книги: Симон Странгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

«Господи, Эллен, соберись!» – думает она, пытаясь отогнать паранойю, но та немедленно возвращается. Совсем недавно Эллен застала Гершона и датчанку вдвоём на кухне. Они болтали, стоя в полутора метрах друг от друга, то есть не то чтобы она застукала их в спальне в обнимку и платье датчанки было задрано; но что-то этакое ощущалось в атмосфере на кухне, вернее, в том, как она изменилась, едва вошла Эллен. Как стих смех, и теплота между ними остыла, так внезапно может в конце лета поменяться погода из-за перепада давления. Эллен старательно улыбнулась и бодро и беззаботно спросила, о чём они говорят; но они только шарахнулись от её энтузиазма, и это в лучшем случае, а в худшем – устыдились, потому что её появление напомнило им, что они того гляди перейдут запретную черту. Или она слишком остро реагирует? Ей всё это померещилось? Датчанка же действительно симпатичный, обаятельный человек, отчего бы Гершону не поболтать с ней?

Господи, думает Эллен, с закрытыми глазами прислушиваясь к происходящему в доме. Разве удивительно, что он заглядывается на других, я вон какая размазня, строго говорит она себе, но это не помогает. Она провалилась в какое-то болото внутри себя, а выбраться не получается. Чем сильнее она рыпается, тем глубже проваливается. Гершон пришёл домой, слышит она снизу. Они там смеются и болтают, как семейная пара, и Эллен решает пойти и вмешаться. Ей придётся быть резкой.

Л как Ловкость рук. Вот они завязывают шнурки. А вот поднимают ребёнка, чтобы он получше рассмотрел цветок на яблоне. Сметают со стола крошки быстрыми резкими движениями. Прибивают гвоздиками стельку в ботинок. Хватают хлыст. Сжимаются в кулаки и бьют другого человека в челюсть. Руки, связанные верёвкой. Рука, держащая бокал. Рука, скользящая по подкладке, продеваясь в твидовый рукав. Детские пальчики, рисующие что-то на оконном стекле или ухватившиеся за дверную ручку. Девчачий палец, прижатый к губам. Это Яннике Комиссар. Лицо мягко светится в отблесках света от стеариновой свечки, которую она держит в руке, и пламя чуть изгибается от порыва воздуха, когда она оборачивается к сестре и шепчет:

– Грета, пойдём! Здесь есть тайный ход!

M

М как Мёрзлый одуванчик, так Грета описывает себя, рассказывая о годах после развода родителей, когда они вернулись в Осло и поселились в разных квартирах. Гершон с новой пассией чуть старше себя, а они с Эллен в квартирке в центре города, за которую платил Гершон. Грета рассказывала, что её мать пошла учиться в художественную школу, почти ничего не зарабатывала, а выживала за счёт алиментов от Гершона. Яннике приходилось самой готовить им обед из скудного набора продуктов в холодильнике. И хозяева магазинчика напротив бесплатно совали ей яблоки, рассказывает Грета. А спустя ещё несколько лет отец опять завёл новую подружку и уехал с ней за границу.

М как Микро-Лондон, как называли Олесунн. Здесь причаливали корабли с оружием из Англии. И отсюда уходили юркие судёнышки с беглецами.

М как Мозоли, ты натираешь их себе черенком лопаты, он вгрызается в углубление между большим и указательным пальцами, пока ты снова и снова поднимаешь лопату, очищая землю от корней деревьев в Фалстадском лесу. Лилово-фиолетовые волдыри лопаются через несколько дней, оставляя лоскуты омертвевшей кожи на мокнущей воспалённой руке.

М как Муштра, Мурашки, Молчание. Мракобесие, Мучительство, Межеумство.

M как Мрак в карцере в Фалстаде, ты любыми силами старался не попасть туда, размером карцер был не больше чулана без окон, и туда отправляли в наказание. Вдобавок охранники любили вылить на пол карцера ведро воды, чтобы заключённые не могли сесть. Тёмным мартовским утром ты увидел, что туда заталкивают человека. Заметил, как он смотрит на свои мокрые ноги, молча, затем дверь за ним захлопнулась, и её заперли. Потом ты услышал, что его вытащили из камеры, избили и затолкали обратно. За что, почему, тебе не дано было узнать, но каждый раз, когда до тебя доносились крики орущего от боли заключённого, острее всего ты чувствовал облегчение, что мучают не тебя. И каждый раз, когда охранник поднимал глаза, проверяя, понял ли ты, что происходит, ты предусмотрительно отворачивался в другую сторону и ускорял шаг, чтобы не дать ему повода прицепиться к тебе.

М как Молчание.

M как Музыка и Музицирование, Мария после обеда частенько садилась за пианино в вашей квартире на Клостергатен и играла сонаты Шопена или что-нибудь из Моцарта. Написанная сотни лет назад музыка, наполняя комнату, создавала ощущение непрерывности времени, но его нарушали дети: они врывались в комнату, дотягивались до клавиш и принимались стучать по басам маленькими плоскими ладошками, глядя на тебя такими круглыми невинными глазами, что невозможно было сердиться, хотя и следовало бы. Дети подросли и перестали мешать, но играла Мария всё реже и только короткие этюды и часто внезапно вставала из-за инструмента с задумчивым выражением лица.

M как Монстр, который живёт в каждом из нас.

М как Мягкость ладони, она может нежно коснуться щеки и погладить в утешение, поддержать головку новорождённого младенца или, нажимая и вытягивая кусок глины, который вертится на гончарном круге, слепить кружку. Но мягкость запрятана глубоко внутри, когда кулак сжимается и бьёт костяшками пальцев в челюсть. Обе стороны сразу, как сказала тогда в Стокгольме Лиллемур. Я навсегда запомнил её слова: «Люди – самые дикие изо всех зверей. Люди могут быть чудовищны… и добры. Или то и другое сразу», – и она быстро покрутила скрюченной рукой, показывая то ладонь, то тыльную сторону. Обе стороны сразу.

М как «Миссионерский отель», куда Риннан пришёл для беседы, его вызвал Герхард Штюбс и теперь втолковывает ему:

– Твоя главная задача – находить и раскрывать людей из Сопротивления, – говорит он. – Ты должен всё время и везде быть начеку. Пиши и сообщай мне обо всём, что кажется тебе подозрительным. Понятно?

Риннан ещё раз благодарит за доверие и уходит. Идёт сквозь мельтешение солдат и чиновников, мимо стопок бумаг и коробок и понимает, что на этот раз ему действительно нужно проявить себя.

Крупных дел за ним по-прежнему не числится. Но раз ему сказали, что нет ничего слишком мелкого или незначительного, то он страницами исписывает блокнот, лезет из кожи вон, чтобы произвести хорошее впечатление, пусть не сомневаются, что нанять его было разумно и прогонять пока рано. Он объезжает хутора, на которых его знают, составляя своего рода карту местности: на ней есть схроны с оружием и пометки, кто кому симпатизирует. Оттачивает вступительные реплики и умение разговорить человека и постепенно расширяет свою территорию. Осенью 1940 года в маленьком магазинчике в Ромсдале ему попадается болтливый продавец. После обсуждения, насколько безнадёжна ситуация с оккупацией, тот рассказывает Риннану о недавнем потрясении: только что приходили две женщины и сказали, что поддерживают нацистов.

– Разве это не отвратительно? – говорит он, вынимая крошку табака из зубов. Риннан улыбается и наклоняется над прилавком.

– А знаете что?

– Что?

– Этих женщин подослал к вам я.

– То есть? – растерянно спрашивает продавец, отстраняясь и нервно глядя на дверь, как будто думая дать дёру.

– Я хотел проверить вас, посмотреть, как вы отреагируете, – тихо, почти шёпотом, отвечает Риннан, постукивая сигаретой по прилавку. – В наши дни ни в ком нельзя быть совершенно уверенным. Некоторые норвежцы перешли на сторону немцев. Так что я хотел проверить вас и для начала отправил этих женщин. Теперь мы точно знаем, что вы на правильной стороне, – заключает он.

– Но… но зачем? – спрашивает сбитый с толку продавец.

– Я изучаю обстановку, присматриваюсь, на кого тут опереться, кто сможет принимать оружие, создавать группы и помогать Сопротивлению. Вы знаете кого-нибудь, с кем мне следует поговорить?

Продавец с облегчением улыбается и даёт Риннану адрес. Постучитесь к ним. Новые люди впускают его к себе. Новые имена появляются в его блокноте той же ночью, он записывает их, прежде чем ехать домой с докладом Штюбсу. Риннан колесит по окрестностям на поездах, автобусах и машине, но ночует по-прежнему дома, хотя его побывки с каждым разом короче. Он приезжает с подарками, целует детей, видит, как расцветают от радости их лица. Вот что значит иметь такого отца, как он! Папу, который снабжает их сахаром и свежим хлебом, новыми пальто и толстыми свитерами. У них в доме мясное жаркое и десерты, спирт и сигареты. А что остальные семьи? Они живут на карточки, на жалкие крохи, охотятся за нормированными товарами, а всё потому, что они недостаточно прагматичны или умны, чтобы понять свою ошибку, потому что стоит открыть глаза и оглянуться вокруг, как станет ясно, к чему идёт дело и кто выиграет войну. Достаточно хоть немного читать газеты, чтобы понимать, в каком направлении всё развивается, там сплошь репортажи о победах немцев на всё новых фронтах. Они захватывают страну за страной.

Вскоре приходят новости о том, что у Гитлера виды на Трёнделаг, он планирует строительство здесь крупного арийского города. Также ходят слухи, что в Тронхейме будет создана подземная база подводных лодок, чтобы остановить поток судов, оружия и солдат из Британии. Потому что доставка всего необходимого Сопротивлению не прекращается, и сопротивленцам раз за разом удаётся организовывать нападения – расстреливать солдат, разрушать железнодорожные пути и мосты, жизненно важные для немцев. Риннан понимает серьёзность ситуации и то, что сейчас у него есть возможность масштабного прорыва. Вот бы проникнуть в управление Сопротивлением по всему побережью, по всей области Мёре-и-Ромсдал! Вот бы разведать, где суда из Англии швартуются и кто отвечает за их встречу! Представьте, что бы это значило! Да он бы прославился не только в Трёнделаге и не только в маленькой Норвегии, но и в Британии и Германии. Даже признание самого Адольфа Гитлера получил бы.

Хенри входит в «Миссионерский отель» и кивает солдатам, они узнают его. Лёгким шагом быстро пересекает холл, минуя секретаршу, она поднимает глаза и улыбается.

Многие знают его имя, и большинство знает его в лицо. Теперь он представляется только Риннаном, потому что Штюбс всегда обращается к нему по фамилии. Имя стало кожей, и он сбросил её, как делают гадюки, на их сухие, желтоватые шкуры нет-нет да и натыкаешься в лесу, и они – единственный видимый признак того, что змея выросла. Хенри Оливера больше нет. Исчезли издевательства, домогательства и насмешки. Остались в прошлом скитания по Левангеру с низко опущенной головой, чтобы избежать чужих взглядов.

Теперь он зовётся Риннан, или Лола, и живёт в Тронхейме. Его не узнать, ещё бы – тайный агент с твёрдой зарплатой, ответственным заданием и свободным доступом к сигаретам и алкоголю. Он рассекает по городу в тёмно-коричневом костюме с галифе. И так всё теперь и будет, думает он. Он представляет Штюбсу план, как подавить Сопротивление, и его просят заняться этим немедленно.

Господи, как всё оказалось легко, даже слишком, размышляет Риннан, идя по центру города. Он знает Тронхейм как свои пять пальцев, хорошо представляет, в каких местах собираются люди тех или иных настроений, и прекрасно понимает, куда идти, если хочешь найти сторонников Сопротивления. Вот почему они наняли меня, а не кого-нибудь другого, самодовольно думает Риннан, твёрдым шагом переходя мощёную улицу; его путь лежит в кафе при Народном доме. Он отлично знает, что в Тронхейме коммунисты и члены Сопротивления обычно встречаются именно там. Риннан сворачивает за угол и подходит к большому кирпичному зданию в стиле функционализма. Середина дня, но кафе переполнено. Вот они как время проводят, значит: читают газеты, курят, обмениваются новостями и планами. Риннан чувствует, что за ним наблюдают, но спокойно поднимается по ступенькам и идёт к бару. Заказывает кофе и, пока бармен наполняет чашку чёрной дымящейся жидкостью, окидывает помещение быстрым взглядом, делая вид, что ищет свободный столик. На самом деле он пытается вычислить, кто достоин более пристального внимания, а кто нет; кто здесь просто коротает время, а кто пришёл для тайной встречи или для вербовки в Сопротивление новых мужчин и женщин.

Мужчина с короткими тёмными волосами отрывается от своей газеты и вопросительно смотрит на Риннана. Хотя это длится всего долю секунды, Риннан чувствует, что его зарегистрировали как новое здесь лицо.

Кафе переполнено, Риннан стоит у стойки, среди громкого гула разговоров, держит чашку на весу и разглядывает посетителей. Вдруг кто-то встаёт, освобождая место рядом с человеком такого вида, что Риннану хочется завести с ним разговор. Он подходит и останавливается за спинкой стула.

– Простите, здесь свободно? – не церемонясь, спрашивает он и кивает на место за столиком.

Мужчина, на которого Риннан нацелился, кивает и говорит «пожалуйста». Риннан благодарит, достаёт портсигар, встряхивает его и слышит, что в нём одиноко перекатывается последняя сигарета. Риннан открывает портсигар, тихо вздыхает, узрев положение вещей, изображает нерешительность, словно обдумывая, не сберечь ли сигарету на потом, коль скоро она последняя, но решается и берёт её. Стучит по карманам в поисках спичек или зажигалки, которых там точно нет, это он знает. Суёт руку в карман брюк и безрезультатно шарит в нём, снова вздыхает и наконец поворачивается к мужчине рядом с собой. Тот, очевидно, сам понял проблему, потому что уже взял зажигалку со стола и держит наготове.

– Дать прикурить? – спрашивает незнакомец. У него тронхеймский диалект.

– Спасибо, да, – отвечает Риннан, беря зажигалку, потом раскуривает сигарету, выпускает струю дыма и кладёт зажигалку на стол перед собеседником.

– Большое спасибо, – говорит он, – я забыл, что у меня кончился газ в зажигалке, – добавляет он с сардонической улыбкой и встряхивает портсигар. – Из-за этих немцев скоро уже ничего не достанешь, – мямлит он, как будто ни к кому не обращаясь, и снова затягивается, выжидая, пока собеседник клюнет на наживку.

– Ваша правда, – отвечает тот и тоже закуривает сигарету.

Вот он, шанс, думает Риннан и поворачивается к мужчине. Смотрит ему прямо в глаза.

– Раньше я всегда был при деле, – говорит он, подаётся вперёд и заговорщицки понижает голос, создавая между ними пространство доверительности, – до этого идиотского вторжения!

– Ну да, – отвечает второй. Он по-прежнему сидит, откинувшись назад и всем телом демонстрируя отстранённость. – А вы чем занимались?

Зажав сигарету в губах и прижмурив один глаз, в который попадает дым, Хенри протягивает руку для пожатия.

– Уле Фисквик, моряк, – говорит он, – вернее, был моряком до девятого апреля… А вы?

Риннан видит, как собеседник впитывает его слова, как они начинают действовать. Подобно искрам, они разжигают пламя размышлений, отчего даже глаза мужчины начинают блестеть.

– Фисквик? А вы, часом, не родня Арне Юхану Фисквику? – спрашивает он тихо и тоже чуть заметно пригибается к столу.

Риннан, наоборот, чуть выпрямляется и говорит:

– Можно сказать, что родня. Он мой брат.

– Правда? Арне Юхан? Он столько хорошего сделал для нашей страны! – восклицает мужчина, оглядываясь по сторонам, с видимым усилием берёт себя в руки, хотя всё равно несколько раз подмигивает, потом тоже выпрямляет спину, но поздно, дорогой, думает Риннан, ты уже на крючке. Наживку он заглотил, теперь просто надо подсекать.

– Да, мой брат славно поработал на дело коммунизма, – говорит Риннан, делает затяжку и задумчиво выпускает дым. – И действительно смог принести пользу, а не просто слонялся без дела и коротал время вот тут. – Он вздыхает и стряхивает пепел с сигареты. – Мне удалось скопить немного денег, но на что они теперь, когда ничего нельзя купить? Всё нормировано!

Риннан поднимает глаза и видит, что мужчина напряжённо думает, его мозг работает на полную, он взвешивает риски и возможности.

– Быть может, у вас есть шанс сделать что-то полезное, – произносит он тихо.

– Да? – говорит Риннан, сначала в воздух, беспечно, как будто до него не сразу доходит, что это завуалированное приглашение. Потом поднимает глаза и в упор смотрит на собеседника.

– Если хотите, я знаю кое-кого, с кем вы можете связаться, – продолжает мужчина.

– Хочу. Когда?

– Это зависит от того, насколько вы заняты.

– Занятость моя закончилась девятого апреля, к сожалению. Так что я свободен в любое время, – отвечает Риннан и ждёт, потому что собеседник подался вперёд, пропуская протискивающегося за его спиной мужчину, тот проходит настолько близко, что наклоняет спинку его стула. И тут собеседник спрашивает Риннана:

– А если прямо сейчас? – и зубы его обнажаются в улыбке.

– Прямо сейчас? – переспрашивает Риннан. – Лучшего времени и не придумать.

Несколько секунд они смотрят друг на друга, потом человек из Сопротивления разражается смехом.

– Тогда допивай кофе и иди за мной. Меня, кстати, можно называть Кнут и на ты. Пошли!

Риннан одним глотком допивает кофе и встаёт. Они выходят на солнце.

– Ну вот. Тут поменьше лишних ушей, – говорит Кнут, плотнее запахивая куртку.

– В такие времена осторожность не бывает излишней, – поддакивает Риннан и серьёзно смотрит на шагающего рядом человека.

– Не бывает, к сожалению, – отвечает Кнут, переходя на другую сторону улицы. – И всё же нам нужно привлекать как можно больше людей.

– Значит, наша сегодняшняя встреча – счастливое совпадение желаний, я с радостью помогу, чем могу, – говорит Риннан, стараясь, чтобы в последних словах чувствовался затаённый энтузиазм.

– Скажи мне, Фисквик, а у тебя нет машины или возможности брать её напрокат?

– Отчего же. Я ездил на машине до войны, сейчас она стоит в гараже.

– Я участвую в выпуске газеты. Нам нужна помощь в распространении.

– Речь ведь о материалах Сопротивления? – шепчет Риннан.

Они обгоняют женщину с коляской, и Кнут выжидает с ответом, пока они не отойдут на несколько метров.

– Да. Если не боишься.

– Нисколько не боюсь, – отвечает Риннан, мотнув головой. – Наоборот.

– Хорошо. Но я тебе честно скажу, Уле… – говорит Кнут. Он остановился на перекрёстке у реки. У воды чайка клюёт дохлую птицу, наклоняет голову поближе к кишкам, а потом снова задирает её и смотрит по сторонам глазками-бусинами. – То, чем мы занимаемся, небезопасно. К тому же за работу нам никто не платит. Ты это понимаешь?

– Я понимаю, спасибо. Мне нужно всё обдумать. Дай мне время до… Нет, знаешь, я уже всё обдумал. Что дальше? – говорит Риннан и смотрит на Кнута, тот смеётся в ответ.

– Вот это я понимаю! Я очень надеялся на такой твой ответ. Тогда вперёд, Фисквик.

– А куда мы идём? – тихо спрашивает Риннан.

– В штаб, – отвечает Кнут.

Быстро-быстро идут они по центру города, сворачивают в переулочек и заходят в маленький флигель. В квартире почти нет мебели, окна завешены маскировочными шторами. Раньше здесь обитали студенты, но теперь помещение превратилось в подпольную типографию, всюду валики, наборные кассы, рулоны бумаги. Всё, естественно, непрофессиональное, доморощенное и небольшое. Двое мужчин поднимают головы и смотрят на него, Риннан представляется: Уле Фисквик. Ему вручают газету, он быстро листает её, а сам возбуждённо думает, в какой восторг придёт Герхард Штюбс, когда он доложит ему обо всём. Призывы сопротивляться, держаться, список успешных диверсий и некоторых побед союзников на фронте.

– Техника допотопная, к сожалению, – говорит один из подпольщиков. – Но уж какая есть.

– Что вы, всё отлично! – говорит Риннан. – Газета привлечёт на нашу сторону больше людей. Подобные войны так и выигрывают. Если вам нужен распространитель, я охотно этим займусь!

– Помощь нам нужна… – говорит второй, но запинается, он напряжён, видит Риннан, и сначала переглядывается с товарищами, словно спрашивая, что они думают, безопасно ли довериться новому человеку, но поскольку те не возражают, а лишь еле заметно пожимают плечами, то он снова оборачивается к Риннану и спрашивает, когда он мог бы приступить к делу.

– Завтра, – отвечает Риннан. – Чем раньше, тем лучше.

– Спасибо, Фисквик, – отвечает человек из Сопротивления, тепло улыбается и предлагает час, когда они могли бы встретиться.

Риннан ещё некоторое время на все лады благодарит их за то, что они делают. Выглядывает за дверь, чтобы убедиться, что путь свободен, и выскальзывает в переулок, оттуда в следующий, петляет, запоминая дорогу. Он долго кружит по городу, чтобы наверняка убедиться, что никто за ним не идёт и не присматривает, и наконец добирается до «Миссионерского отеля». Его так и подбивает припустить бегом, чтобы поскорее добраться до конторы Штюбса и рассказать шефу, что он нарыл. Немцы уже много месяцев пытаются выйти на след этой подпольной группы, но безо всякого результата, и тут Хенри раскапывает всё за полдня!

Едва поздоровавшись со Штюбсом, Хенри раскладывает на столе перед ним газеты и воззвания. Герхард склоняется над ними, что-то бормоча себе под нос, прежде чем спросить Риннана, где он это добыл. Наконец-то Риннан может расписать всю историю: как он сумел вычислить нужного человека в кафе и втереться к нему в доверие, выдав себя за брата известного в округе коммуниста. Описывает маленькую штаб-квартиру, рассказывает, что они печатают там агитки и газету, которую затем распространяют в маленьких городках через созданную сеть своих людей, говорит, что оборудование очень старое и работает на честном слове, но тем не менее вред от газеты большой. Герхард Штюбс снимает очки и кладёт на стол. Потом хлопает Риннана по плечу и говорит, что это потрясающая работа. Что невозможно поверить, что он сумел провернуть такую операцию. Что это выдающийся успех. И что он, Штюбс, всегда знал, насколько верным было его решение взять Риннана на работу. Хенри принимает похвалы и пытается остановить улыбку, которая грозит растянуть щёки. Герхард спрашивает адрес, и Риннан рассказывает, где находится штаб-квартира, он всю дорогу до отеля повторял про себя адрес. В комнате повисает тишина, Герхард явно размышляет, легко постукивая пальцами по столу. Потом просит Риннана обождать, мол, один человек очень хочет с ним познакомиться. Хенри кивает. Ему интересно, о ком же речь? Герхард возвращается с двумя мужчинами. Один в униформе. У него жидкие волосы и ясные голубые глаза.

– Риннан, это глава полиции безопасности Герхард Флеш, – представляет его Герхард Штюбс. Новый офицер протягивает ему руку, Риннан пожимает её, а Штюбс обращается ко второму человеку по-немецки и называет его имя.

– Риннан, а это переводчик. Флеш не говорит по-норвежски, хотя кое-что понимает, потому что работает в Бергене с начала вторжения.

Флеш кивает. Потом он что-то говорит Риннану по-немецки, переводчик начинает переводить, и возникает неприятный, болезненный момент, когда оба они вынуждены ждать, чтобы слова дошли до адресата.

– Говорят, вы нашли место, где скрываются одни из наших самых отъявленных врагов? – Риннан кивает. Потом рассказывает о типографии и о подпольной газете. Как через неё пропаганда расползается по всей области. Переводчик переводит, Флеш согласно кивает.

– И у вас есть адрес? – спрашивает он. Хенри понимает достаточно для того, чтобы кивнуть раньше, чем переводчик переведёт ему.

– Есть. И они наверняка ещё там, – азартно говорит Хенри. – Пошлите туда кого-нибудь, чтобы их быстро арестовали!

Но Флеш отвечает на это, что у него есть идея получше.

– Эти подпольщики, они ведь думают, что вы на их стороне, – говорит Флеш и хитро улыбается. – И они собираются распространять свои агитматериалы по всему Трёнделагу, верно?

Риннан ждёт, пока ему переведут.

– Да. И что?

– Мы должны помочь им в этом, Риннан, помочь распространять газету. Может, вы бы тоже могли войти в дело и получить пачку газет?

Хенри разбирает отдельные слова, helfen, verteilen, но ждёт перевода, однако и тогда смысл ускользает от него. Зачем им помогать? Он так и спрашивает:

– А… зачем?

– Так мы отследим, как соткана вся их сеть, и легко сможем полностью уничтожить её, – говорит Штюбс и делает такое движение рукой, как будто между ними висит паутина, а он её срывает.

Флеш кивает.

– Я буду двойным агентом? – спрашивает Риннан.

– Мы называем это игрой в негативном поле. Войти во вражескую организацию, чтобы узнать всех участников и заставить их работать на нас, пока они думают, что работают на своих. Игра на их поле позволит нам добраться до тех, кто стоит за Сопротивлением. И мы сможем свернуть их деятельность по всему Трёнделагу. А если повезёт, то доберемся и до главных организаторов, в Осло и Бергене.

Риннан улыбается, потому что это настоящая шпионская история, он читал такое в книжках. И видел в кино. Разница лишь в том, что сейчас он сам, Хенри Риннан, прошёл сквозь экран, чтобы исполнить главную роль.

– Поэтому, Риннан, я настоятельно прошу вас никому об этой группе не рассказывать, – говорит Флеш. – Вы упоминали, что у них допотопное оборудование, так?

Риннан дожидается перевода и кивает.

– Нам было бы лучше, если бы они напечатали побольше экземпляров своей газеты. Чем больше штук они напечатают и раздадут, тем больше врагов мы сумеем раскрыть. И у меня есть идея, как увеличить эффективность, – говорит Флеш, с самодовольным видом склоняется над столом и приступает к изложению своего плана.

Свечерело, Хенри дома, с семьёй, возится с сыном. Сажает его на колени, они играют в грузовик, который едет по ухабистой дороге. Он едет всё быстрее, быстрее, и малыш хохочет в голос в предвкушении секунды, которая неминуемо приближается, они оба это знают, – когда грузовик сойдёт с дороги, Хенри раздвинет колени, и мальчик провалится между ними и будет цепляться за его ноги, чтобы не ухнуть на пол. Вертеться и прижиматься к отцу, ловя ртом воздух. Клара улыбается им, стоя в дверях кухни и держа у груди дочку. Правда, её улыбка грустна и горчит. Ну да бог с ней. Это Кларины проблемы, думает Хенри, откупоривая потом, когда дети уже улеглись, бутылку ликёра. Выпивает один за другим несколько бокалов, размышляя о завтрашнем дне, у них есть на него планы, безумные, зато результат может оказаться впечатляющим. Весьма, весьма впечатляющим, думает он с удовольствием и допивает последний бокал. А потом идёт спать, не дожидаясь Клары.

Наступает ночь.

А за ней утро. Свет сочится сквозь занавески и падает на Клару, она спит к нему спиной. Или не спит? Тоже возможно. Но Хенри решительно встаёт, завтракает вместе с сыном, одевается и идёт в штаб-квартиру Сопротивления.

Это самое надёжное и безопасное. Если кто-то за ним следит, он увидит, что Хенри вышел из дома и прямой наводкой пошёл к ним. Остальное уладит Флеш.

Он стучит в дверь, его впускают внутрь, и он рассказывает, что раздобыл для них печатный станок – через старого приятеля, работает в типографии, но сейчас она простаивает. Он называет марку пресса и сколько копий в час он выдаёт.

– Как мы его заберём? – спрашивает один из находящихся в комнате, до того молчавший.

– Пресс стоит на вокзале, его доставили утром. Нам надо просто его забрать, конечно, убедившись, что никто за нами не следит.

– Но у нас встреча сегодня, – продолжает тот же человек. Присутствующие переглядываются. Интересно, о какой такой встрече речь, думает Риннан.

– Мы успеем обернуться, – говорит Уле. – Поехали!

Едут они все вместе, но дальше разбиваются на пары, делают вид, что не знакомы, и, пока одни стоят у вокзала и смотрят, не шпионит ли за ними кто-то, двое других идут за ящиком, поднимают его, кладут в машину и уходят. Растворяются бесследно.

Они паркуются в переулке неподалёку от штаба, проверяют, что немцев поблизости нет, а потом тащат ящик за угол и во флигель.

Один из них открывает ящик, и они вытаскивают наружу пресс.

Все сгрудились вокруг новой техники. Один начинает хохотать, а остальные молча рассматривают современный станок из стали и стекла, с кнопками и маленькими лампочками.

Хенри рассказывает, какой пресс скорострельный, сколько копий он может сделать в минуту и что он и печатает, и меняет листы в нужной последовательности.

– Фисквик, неужели это теперь наше?! Бог мой!

– Не ваше, но можете им пользоваться до конца войны. Хозяин всё равно не пустит его в дело, пока немцы не уйдут, а я сказал ему, что это случится быстрее, если он одолжит мне эту штуку. Аргумент подействовал.

– Фантастика, – говорит другой и мотает головой. – Нам тебя никогда не отблагодарить.

– Вышвырните немцев из Норвегии, вот и будет благодарность, – отвечает Хенри. – А я помогу, если позволите.

– Конечно! Как я вчера сказал, нам нужен кто-то, чтобы развозить газеты по окрестностям. Это не совсем безопасно, но если ты…

– Я с радостью. Почту за честь вам помогать! – подхалимски отвечает Риннан с осторожной улыбкой. В душе он не может поверить, что подпольщиков так легко облапошить, но потом замечает усталость за их улыбками, признак умственного выгорания, неизбежного, если жить, как они, рискуя жизнью, притом что люди они наверняка семейные. Поэтому они так благодарны, что кто-то готов включиться, разгрузить их, взять на себя часть рисков, и не задают лишних вопросов.

Хенри получает написанный от руки листок с перечнем мест, куда ему надо заехать, и именами людей, которые заберут у него пачки газет и раздадут их дальше. Он складывает пачку предыдущего тиража в папку для документов, благодарит и уже собирается уходить, радостно предвкушая, как расскажет всё Флешу, как вдруг распахивается дверь и входят ещё двое мужчин. С их приходом настроение в комнате сразу меняется.

– Вот и вы! – говорит Кнут, с которым Риннан познакомился в кафе. – А это наш новичок. – И он подходит к Хенри и выталкивает его вперёд. – Уле Фисквик, брат… да-да, того самого! – говорит он и смеётся, но новоприбывшие серьёзны и молчат. – Фисквик добыл нам новый печатный пресс и будет помогать развозить материалы. Фисквик, а эти двое очень важные люди. Один возглавляет группу в Осло, а второй в Бергене.

Хенри здоровается вежливо и в меру услужливо, говорит, что для него честь познакомиться, крепко жмёт каждому руку, потому что ему кажется, что такие люди обычно любят крепкие рукопожатия. Лидер Сопротивления в Осло рассказывает, что планируется всеобщая забастовка, которая парализует всю Норвегию. Бергенец рассказывает, как в порту готовят акции против грузовых судов. Риннан ловит каждое слово, нервничает от страха упустить важную деталь, не знает, куда девать руки, и в конце концов суёт их в карманы. Вытаскивает портсигар. Закуривает и весь обращается в слух. Убирает портсигар на место, но тут до него запоздало доходит, что надо было всем предложить закурить, это укрепит знакомство, поэтому он снова суёт руку в карман, роется в нём, натыкается на перчатки, выуживает сигареты, но слишком поздно обнаруживает, что это другая коробочка, другая марка. Повисает молчание.