Текст книги "Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон"

Автор книги: Сильвен Райнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

6

В девять тридцать в саду президентской резиденции появляется процессия. Гроб несут Перон, Хуан Дуарте, секретарь министерства информации и глава Палаты депутатов.

Сколько времени продлится спектакль? Пока последний желающий не попрощается с Эвитой. Здание министерства труда стало временной гробницей для усопшей, пока не будет сооружен мавзолей, двадцать четыре копии которого появятся во всех крупнейших городах Аргентины.

Прикрыв от дождя головы раскрытыми газетами, люди ждут. Народ носит портреты Эвиты в медальонах на груди, на обратной стороне карманных зеркал, народ ее оплакивает. А тело Эвиты не перестает блуждать между зданиями конфедерации и министерства труда, путешествовать туда и обратно, рассекая толпу. Каждому хочется повернуть усопшую к себе к своей же выгоде. Хосе Эспехо и Хуан Перон оспаривают друг у друга привилегию нести угол гроба на плече.

Буэнос-Айрес погружается в траур. На шестах возле трамвайных путей висят ленточки крепа, уже два дня как запрещена продажа бензина. Больше не видно машин. Улицы свободны от автотранспорта. Проезжают лишь немногие привилегированные лица. В толпе все чаще случаются нервные срывы и расстройства. Только на одном пункте охраны за день пришлось оказать помощь двум тысячам человек. Машины скорой помощи непрерывно снуют по городу.

Перед зданием министерства труда громоздятся кучи потерянных вещей. Иногда рыдающие женщины роются в них, отыскивая потерянный плащ или сумку. Быть может, и нечестные люди пользуются случаем, выуживая себе что-нибудь из одежды. Никто не обращает на это внимания. Эта гора потерянных вещей – словно последний подарок умершей. Пусть люди пользуются!

Эвита лежит в гробу, руки сомкнуты на букете цветов, на шее ожерелье Освободителя. Над гробом аргентинский флаг, на котором выделяется огромное распятие, кровавое распятие колониальной эпохи. Министры стоят в карауле, сменяясь каждые два часа. В давке уже задохнулись восемь человек. Сотни раненых унесли на носилках. Умер генерал Ваккан, президент военного кружка. Все хотят подойти поближе, чтобы увидеть ее, открытую до пояса, в вечернем платье, исхудавшую и спокойную. Подходят женщины из толпы с букетиками фиалок, мужчины с черными нарукавными повязками. Повсюду множество цветов. Эспехо и конфедерация труда объявили месяц траура. В течение получаса раздаются гудки локомотивов в Тукумане, эти душераздирающие звуки должны выражать печаль тех, кто впервые выразил Эвите свое недовольство.

Повсюду развешивают большие фотографии, кутают в ткань светильники. Ночью в каждом окне горит свеча. Во всех школах портрет на стене украшают цветами перед началом занятий. Великое шествие продолжается.

Приехала мать Эвиты с двумя овдовевшими дочерьми. Они пробираются между грузовиками с бутербродами и бутылками с сидром, которые предлагаются людям в благодарность за их присутствие. По всему городу расставлены маленькие алтари с изображением Эвиты, а вокруг – пламя свечей, трепещущее под дождем. Цветы хлынули из домов на тротуары, и муниципальные мусороуборочные машины собирают по ночам тонны раздавленных, растоптанных букетов. Цветочные магазины опустошены. Они продали все запасы и закрылись.

Проходят представители всех конфессий, в том числе раввин Амарам Блум, предложивший в плакальщицы двенадцать юных девушек в белом. Каждые две минуты открываются двери министерства труда, первые ряды пропускают в часовню. Остальная толпа продолжает биться в закрытые двери. На подступах к министерству запрещено движение транспорта. Сотни тысяч людей в рабочей одежде, женщины в черных мантильях, многие со значками перонистской партии, все терпеливо ждут долгими часами.

Груды почтовых открыток лежат мертвым грузом в Фонде. Этими открытками Эвита отвечала на письма из Аргентины и из других стран мира. На открытках Эвита без украшений, с гладко причесанными волосами, со спокойным выражением лица. Единственная подпись: «Госпожа Эва Дуарте де Перон, защитница обездоленных…»

Людская река змеится по улицам, слышны громкие причитания. Женщины кричат: «Я бы сама умерла, лишь бы она жила!» Профсоюз работников пищевой промышленности, насчитывающий сто шестьдесят тысяч членов, посылает папе послание в ультимативной форме с требованием причислить Эвиту к лику святых. Миллионы зонтиков раскрываются и закрываются подобно печальным цветам, что расцветают и умирают. Вдоль очереди процветает маленький бизнес: остывший кофе, плохой шоколад конфеты, твердые как камень, книга Эвиты.

В ожерелье Освободителя, украшающем шею покойницы, насчитывается семьсот пятьдесят три драгоценных камня. Вся Аргентина отдаст однодневный заработок на памятник стоимостью пятьдесят миллионов песо, который решили возвести в честь Эвиты за три недели до рокового исхода. Прибывают грузовики, нагруженные цветами, сорванными далеко от столицы. Даже пожарная машина мобилизована для перевозки цветов…

Люди продолжают рыться в хламе сложенных горой потерянных вещей…

* * *

Элиза де Арьета, Бланка де Альварес Перейа и Арминда де Бертолини, три сестры Эвиты, с недоумением взирают на эту толпу. Они украдкой проникают в мир, куда доступ им был запрещен. Только сегодня они узнают, что Эвита занимала в резиденции поочередно одну из пятнадцати комнат, чтобы дезориентировать возможного убийцу, в то время как убийца притаился в ней самой!

В начале октября 1951 года она заказала в Англии бронированную машину. Стекло толщиной четыре сантиметра прошло испытание на пуленепробиваемость. Этот автомобиль мог пройти целым и невредимым среди ожесточенной перестрелки и проехать девяносто километров без единого повреждения шин.

Вопреки всему, Эвита верила, что выздоровеет. Она получила новые платья от Диора. Она не могла подняться и заставляла горничную с такой же фигурой, как у нее, примерять эти платья, и та выполняла роль манекена у постели Эвиты. Однажды Эвита потребовала все свои украшения. Она разложила их на кровати, открыла коробочки и футляры.

– Я не оставлю ни одной из этих вещей матери или сестрам, – сказала она. – Хочу, чтобы все забрали в музей!

Тем временем примчался мюнхенский архитектор с макетом колоссального мавзолея. Архитектор Эберт нарисовал чудовищный колокол весом в пятьдесят тонн. Тридцать три ступеньки ведут к тридцати трем канделябрам, окружающим склеп. Мавзолей увенчан звездой, которая будет испускать сверкающие лучи. Это стальное сооружение высотой сорок метров с вмонтированным в нем колоколом будет автоматически звонить 26-го числа каждого месяца.

Потрясенный пышностью церемоний швейцарский пастор воскликнул:

– Как возмутительно видеть, что некая партия использует смерть человеческого существа! Смерть человека священна. Она не должна никому служить…

Армия не признает Эвиту, а народ ее обожествляет. Среди всего этого народного волнения только Перон и его министры хранят безмятежность. Они принимают соболезнования с безутешным видом, который временами напоминает опознавательный знак тайного общества: мужчины, спокойно вздохнувшие от радости, что так легко отделались, а бесконечная церемония не оставляет на их совести ни пылинки.

Ватикан поспешно призвал папского нунция Джузеппе Фиетта, дуайена дипломатического корпуса, который должен был рискнуть и взять на себя руководство похоронами этой похитительницы почитания и набожности.

7

Супруга президента покоилась в гробу под стеклянной крышкой. Люди наклонялись, чтобы запечатлеть поцелуй на стекле. Медсестра тотчас же стирала след поцелуя шелковым платочком. Затем следовал очередной поцелуй. Тысячи поцелуев мужчин, старых или молодых, женщин, красивых или уродливых, детей, веселых или грустных; никогда в истории человечества не получала женщина столько поцелуев, так быстро стираемых, таких же холодных, как стекло, таких отчаянных. Живая, она никогда не получала искреннего поцелуя. Мертвая, она покорно таяла, становясь все меньше и меньше под множеством поцелуев огромного количества людей, от дыхания которых лишь запотевало стекло.

Четыре кадета Военной школы стояли на часах при оружии перед гробом, не дрогнув перед множеством рыдающих людей.

Большое зимнее солнце поднялось над Буэнос-Айресом в субботу 9 августа. Солдатские мундиры пламенели алым цветом в заграждении вдоль Пласа де Майо. Гнетущая тишина нависла над толпой. В десять часов гроб спустили по лестницам министерства и водрузили на артиллерийский лафет, приподнятый таким образом, чтобы ящик из черного кедра, инкрустированный серебром, возвышался над толпой. На башенных часах стрелки так и показывали восемь часов двадцать пять минут, час смерти Эвиты. Кортеж тронулся.

Мотоциклисты, конные гвардейцы, оркестр кадетов. Погребальный лафет продвигался в зловещем ритме, увлекаемый вперед тридцатью рабочими в белых рубашках. Тройной заслон солдат, студентов и медсестер сопровождал эту людскую упряжку. Члены правительства шествовали в одном ряду по всей ширине проспекта. Перон был в светло-сером костюме с черным галстуком и простой креповой повязкой на левой руке. Справа от него шел брат Эвиты, Хуан Дуарте. Две тысячи гражданских лиц и высших армейских чинов замыкали шествие.

Толпа вслед за кортежем приблизилась к дворцу Конгрессов для последнего бдения. Полковники выстроились в ряд, протянув шпаги, как бы указывая Эвите, что дорога свободна…

На следующий день в воскресенье прошла еще одна процессия. Дорога все та же, но в обратном направлении. На этот раз Эвиту принимает дворец Профсоюзов, где для бдения у гроба зажжена огромная свеча конфедерации труда. В течение года Эвиту не будут тревожить. Только испанский специалист по бальзамированию Фернандо Ара будет делать свое дело, пока Эвиту не поместят в мавзолей.

Тогда снова начнется жизнь Эвиты на публике. Ее тело выставят в мавзолее, и там она будет принимать бедняков, а прошения, оставленные возле гроба, будут рассматриваться, как и раньше. Отныне Фонд будет вести прием в этом склепе. Она умерла в возрасте тридцати трех лет, в возрасте Христа, распятая рекламой и внезапным сбоем в подаче энергии в этой зловещей рекламе…

* * *

Шеф тайной полиции Веласко следовал за катафалком Эвиты вместе с остальными членами правительства. У Веласко была мания сопровождать катафалки своих жертв, противников Перона, угасавших под пытками. Он следовал за мертвым, как будто старался убедиться, что окончательно устранил его. Похоже, он побаивался, как бы дух мятежника не вырвался из катафалка и не зажег где-нибудь в стране неведомый пожар.

За катафалком Эвиты Веласко шел не таясь, нацепив парадный мундир с наградами в рядах армии, которая никогда не выходила из казарм в таком массовом порядке с тех пор, как была побеждена Эвитой в октябре 1945 года…

8

Снова вокруг Перона кружится хоровод женщин. Ему издавна приписывали заслуги покорителя сердец. Тайные советчицы любого возраста, любой национальности считали, что в ближайшее время он должен на одной из них жениться, хотя бы для того, чтобы подтвердить свою тайную репутацию. Сначала молва называет претенденткой Мариан Теран Вайс, подругу Эвиты, которая считалась одной из лучших теннисисток мира. Супруг Мариан недавно умер от лейкемии, и она добилась от Перона отмены женского турнира по теннису в Буэнос-Айресе. 18 марта 1953 года говорили, будто Эдда Чано, дочь дуче, несчастная вдова красавца Чано, должна выйти замуж за Перона. Все эти слухи будоражат фотографов Каса Росада. Перон лучезарно улыбается, демонстрируя перед объективом пса Алекса, германского кузена Фаллы, любимой собаки президента Рузвельта.

Хуан Перон испытывает легкое головокружение от свободы и одиночества. Он вновь обрел свою значимость, но все-таки утратил радость, которую познал во времена ГОУ, когда пользовался тайной властью. Теперь вся масса ответственности камнем висит у него на шее. Эвита была помехой, но в то же время облегчала жизнь. Она делила с ним тоску, неизбежно сопутствующую власти. Хуан Перон лишился опоры, но зато может постоянно демонстрировать свою эффектную обаятельную улыбку.

Исчезла колдунья, что повелевала силами, бурлящими в обществе. Перон может притвориться, что стал единственным вдохновителем народов. На счет своего духовного влияния он относит боливийскую революцию в апреле 1952 года и успех Ибанеса в Чили. Перон думает о кино, что было бы невозможно при жизни Эвиты. У него возникла мысль о кинофестивале в Мар-дель-Плата, в четырехстах километрах от Буэнос-Айреса.

8 июля 1954 года представлен проект закона с предложением воздвигнуть триумфальную арку в честь президента Перона, «личности, блистающей в хаотическом мире». Где должна быть построена эта арка? Ну конечно же, в городе, который носит имя Эвы Перон, решает президент, будто желая наложить заклятие на ее память. Если он и отделался от Эвиты, которая формировала и озаряла его, то от ее легенды отделаться не так легко. Приходится привыкать к этому.

В Аргентине все дороги ведут к Эвите. Не счесть переименованных в ее честь городов, деревень, бульваров, улиц и площадей. Письма блуждают между разными «Эва-Перон-Вилль», с улицы на улицу Эвы Перон, прежде чем добраться до адресатов. На телефонных станциях девушки называют свой город: «Алло, говорит Эва-Перон…» Почтовым служащим запрещено ставить печати на марки с изображением Эвиты, чтобы не искажать ее портрет. В связи с тем, что марок этих слишком много, их погашение становится ювелирной работой.

Хуан Перон выглядит великолепно. Он привольно раскинулся за своим письменным столом и лениво передвигает пальцем миниатюрные модели тракторов. Президент любит давать прикуривать посетителям от своей золотой зажигалки. Кажется, на него снизошел покой.

– Я не могу удалиться от дел, чтобы жить, как принц, – говорит он. – Я не могу бросить моих бедняков. Я должен остаться президентом, чтобы их защищать. Если я уйду, богачи снимут последнюю рубашку с бедняков…

9

В особняке, который находится в Оливосе, кровать Эвиты остается на прежнем месте, все такая же величественная, утопающая в кружевах. Оливос – это пригородный район в английском стиле, где расположены колледжи, клубы и виллы, а по безлюдным чинным улицам время от времени проходят няни с детьми или прогуливают собак на поводке.

Генерал решил приспособить особняк для отдыха девушек из средних школ. Юные девушки будут гулять по огромному парку, возникая по утрам среди деревьев, цветов и статуй в коротких брючках или в купальниках.

Одну из этих девушек, Нелли Ривас, привела на роскошную спортплощадку подруга. До сих пор Нелли проводила выходные дни в кино и иной раз смотрела до четырех фильмов подряд. Ее мать служила привратницей в рабочем квартале Сан-Тельмо, отец работал на сахарном заводе, и девочке всегда хотелось покинуть каморку под лестницей и пожить в настоящей комнате.

Генерал с готовностью выполнял малейшие желания школьниц Оливоса, а они прыгали от радости вокруг него. Перону нравилось проявлять таким образом свое могущество.

Прогуливаясь по парку, Перон раздавал конверты с деньгами ученицам, успешно сдавшим экзамены. Он уже приметил Нелли, когда однажды вручал конверты школьницам перед гаражом, где стояли мотороллеры. Тогда он поздоровался и поинтересовался, нравится ли ей в клубе. Нелли была ослеплена сердечностью генерала и покорена запахом его одеколона.

Перон подошел к Нелли, похлопал по своим карманам. Запас конвертов был исчерпан.

– Вы сдали экзамены? – спросил он.

– Да, – ответила Нелли.

– Ну, в таком случае, вы имеете право на награду. Я вручу ее вам попозже.

Несколько часов спустя Перон с улыбкой передал Нелли конверт в стороне от остальных девушек.

Позже Нелли благодарила его:

– Генерал, мой отец был болен. Я дала ему новенькую ассигнацию в пятьсот песо. Он попросил меня выразить вам благодарность.

В ноябре генерал уже звал ее по имени. Он часто приглашал нескольких девушек в столовую своего личного коттеджа. Во время одной из таких трапез, среди приятной и веселой болтовни, Перон с обаятельной улыбкой, которую приберегал для общения с девушками, повернулся к Нелли и спросил:

– Вам нравится кататься на мотороллере?

– Я не умею на нем ездить.

– Почему?

– У других девушек есть инструкторы, а я жду, когда вы, генерал, научите меня ездить на мотороллере!

Взгляд у Перона застыл, после долгой паузы он вздохнул:

– Какая чистота!

Он предложил Нелли встретиться в субботу утром до приезда остальных девушек, чтобы он смог поучить ее езде на мотороллере, не обижая при этом остальных.

– Если девушки узнают, что я вижусь с вами наедине, они могут расстроиться, – сказал он.

К рождественским праздникам был составлен список из двадцати девушек, которые должны представлять спортивный комитет на празднике у президента. Родители Нелли с удивлением узнали, что на этот раз их единственная дочь проведет Рождество не дома, как это было всегда, со дня ее рождения. Нелли объяснила им, что у Перона никого нет, и она не может обрекать его на одиночество.

Сбор был назначен в коттедже генерала. Девушки пришли в элегантных нарядах. У Нелли не нашлось ничего, кроме черной юбки и белой блузки. Перон появился в спортивном костюме и воскликнул:

– Какая элегантность! Нужно было меня предупредить. Я бы оделся иначе…

Он пригласил девушек к столу и в сутолоке усадил Нелли справа от себя. Среди собравшихся были двадцатилетние девушки, красивые и хорошо одетые.

Нелли немного смутил его выбор. Она выглядела совсем девочкой, правда, более развитой, чем ее сверстницы.

Под салфетками рядом с приборами для девушек были приготовлены подарки: браслеты, серьги, броши. После обеда показывали фильм «Мужчины предпочитают блондинок» с Мэрилин Монро. Затем генерал упомянул о многочисленных туалетах и бесчисленных украшениях «сеньоры». Перон никогда не называл иначе Эвиту. Он говорил о ней, как вышколенный мажордом о своей хозяйке, для него она осталась чем-то вроде далекого объекта почитания. Из блестящего наследства, оставшегося после Эвиты, он устроил своеобразный музей, который должен был произвести неизгладимое впечатление на юных девушек. Было решено, что группами по шесть человек, девушки посетят этот музей под руководством генерала-президента.

В одной комнате находилась спортивная одежда Эвиты: брюки, блузки, свитера. Другая была заполнена утренними туалетами, платьями для чая и коктейлей. В третьей размещались шляпы и обувь всех форм и цветов. Девушек поразил гигантский и потрясающий гардероб с вечерними нарядами. Меховые пелерины и манто из норки, накидки из горностая, бесконечная коллекция мехов, которой могло бы хватить на большой магазин.

Нелли воскликнула:

– И вы совсем один в таком большом доме!

10

Нелли организовала новогодний прием девушек Оливоса в честь генерала, чтобы поблагодарить его за доброту и участие.

Нелли произнесла приветствие:

– Генерал, вы были так добры к нам. Мы не хотим, чтобы вы оставались в одиночестве. Мы получили разрешение родителей…

– Вы знаете мою виллу Сан-Висенте? – спросил Перон. – Думаю, это лучшее место для нашей встречи.

Генерал послал машину, чтобы доставить обрадованных девушек в Сан-Висенте в двух часах езды от Буэнос-Айреса. Когда они приехали на виллу, генерал, слегка испачканный землей, как раз копался в саду. Прекрасное зрелище простоты и величия, хотя и несколько нарочитое.

– Добро пожаловать, – сказал он с широкой улыбкой.

Девушки устроили веселый хоровод, завладев его руками, и отправились на приготовленный для всей компании обед Потом генерал покинул девушек, чтобы отдохнуть после обеда, а гостьи расположились вокруг бассейна и принялись разговаривать о всяких пустяках, болтая ногами в воде.

Позднее Нелли обратилась к генералу:

– Мы уже не сможем вернуться в Буэнос-Айрес сегодня вечером. Нельзя ли нам переночевать здесь?

– А что скажут ваши родители?

– Им можно позвонить.

– Вот только есть ли у вас ночные рубашки?

В полночь они поднимают бокалы в честь генерала. Девушки устраиваются на ночь по двое в комнате, только Нелли занимает отдельную комнату.

В первые три дня 1954 года генерал не показывается в клубе для девушек. Нелли отправляется в Каса Росада и ухитряется пробиться сквозь все преграды.

– В чем дело? – спрашивает Перон, увидев ее.

– Я думала, вы заболели. Вы так долго не приходили в клуб.

– У меня было много работы, – ответил он, смеясь. – Оставайтесь на обед.

С этих пор Нелли стала проводить послеобеденные часы, просматривая фильмы в личном кинозале Перона. Они ужинали вдвоем, и она возвращалась на ночь к родителям. Во время сеанса, где Нелли была единственной зрительницей, она держала на руках Монито, белую собачку с мягкой, курчавой шкуркой. Нелли попросила у Перона разрешения брать собаку вечером домой. Монито, счастливец, которому выпало на долю столько горячих ласк, без сомнения, единственных, уделявшихся когда-либо Эвитой живому существу, теперь спал в постели Нелли в привратницкой, где жили ее родители…

Однажды Монито простудился. Маленькая серебристо-дымчатая собачка Тинолита, любимица Эвиты, плакала, скучая по своему четвероногому другу. Нелли потребовала от отца, чтобы тот разрешил ей ночевать в резиденции генерала, потому что на здоровье Монито плохо влияли ежевечерние поездки в привратницкую и возвращения по утрам в резиденцию.

Папаша Ривас задрожал от справедливого негодования.

– Я думаю только о том, чтобы облегчить жизнь генералу, – сказала Нелли своим ровным детским голоском. – Я должна остаться с генералом. Это мой долг. Разве вы забыли, что генерал сделал для вас?

На следующий день Нелли сообщила Хуану Перону, что проведет ночь у него. По лицу ее блуждала торжествующе-скромная улыбка.

– Что думают об этом ваши родители?

– Отец согласен.

Мажордом позвонил Ривасам и, получив подтверждение, позволил себе добавить:

– Ваша дочь не пожалеет, что остается…

Перон дал указание мажордому Ренци обращаться с Нелли, как с почетной гостьей. Мажордом отвел ее на второй этаж и открыл дверь огромной комнаты. Нелли стремительно вошла, распахнула двустворчатые окна.

Вдали сверкали изумрудной зеленью лужайки парка Палермо. Нелли вошла в ванную комнату. Под ногами у нее путались весело прыгавшие собачки Эвиты. Девушка до краев наполнила ванну, насыпала разноцветных ароматических солей.

Нелли была для Перона подругой нежной и успокаивающей, полной противоположностью Эвите. Нелли держалась услужливо, в постоянной готовности подать кофе, сигареты или шлепанцы. Осмелилась даже приготовить ему цыпленка по-португальски. Вечером она приносила Перону газеты. Ревниво следила за кнопками телевизора.

Комнаты Нелли и Перона разделяло большое холодное помещение, которое всегда тщательно убиралось. Здесь Перон хранил свои награды, полученные от иностранных государств, а также многочисленные подарки самых разных размеров и сомнительной ценности. В своей тумбочке у кровати Перон держал только два предмета: шкатулку с фотографиями, где он был снят в полный рост, верхом на коне, в представительской машине, за работой, и флакон духов, подаренный Нелли.

* * *

Перон хотел превратить кинофестиваль в Мар-дель-Плата в подобие избирательной кампании. Он предвкушал, как будет расхаживать среди мировых знаменитостей и пожимать руки Чаплину, Джоан Фонтейн, Мэри Пикфорд, приглашенным за счет аргентинского правительства.

Нелли проявила большой энтузиазм по поводу затеи Перона и его кинематографического вольера. Ее привлекала в Мар-дель-Плата не жажда развлечений и не самое большое казино в мире, а возможность лицезреть золотую улыбку Эррола Флинна. Генерал немного опечалился, чувствуя, что Эррол Флинн заслоняет его в глазах Нелли. Он представил себе Нелли, пытающуюся прорвать полицейский кордон, защищающий Эррола Флинна от восторженной толпы. Картина показалась ему трогательной. Он предпочитал видеть Нелли именно такой, капризной и ребячливой.

Мягкий и миролюбивый характер Нелли никак не напоминал Перону Эвиту. Генерал почувствовал, что тает, когда она потребовала, впервые топнув ножкой, поездки на кинофестиваль.

– Мне так хочется посмотреть на знаменитостей, – всхлипывала она.

Покоренный Перон важно обронил:

– Тебе потребуется дюжина вечерних платьев!

Перон потащил Нелли в огромную гардеробную, где хранились платья Эвиты. Девочка была ослеплена открывшимся ее глазам зрелищем. Четыреста платьев от знаменитых парижских кутюрье, шестьсот других платьев попроще, сотни пар обуви, сотни шляп предстали ее взору. Это был главный склад нарядов. Перон уже показывал выставку этих чудес школьницам Оливоса, но никто из них не имел права притронуться к сокровищам.

Нелли подвели к этим богатствам так, будто она получала их в собственность. Святая святых Эвиты открылась, взгляд ребенка пробил первую брешь в сокровищнице. Нелли осторожно снимала платья с вешалки. Восторг охватывал ее от шуршания тканей, от прикосновения шелка к телу…

Платья были Нелли немного длинноваты и узки в груди. Перон приказал портному резиденции подогнать платья по фигуре Нелли. Потом добавил накидку из голубой норки и меховое манто, которые просто извлек из коллекции Эвиты. В довершение ко всему генерал протянул Нелли шкатулку с драгоценностями. Дрожа, словно в лихорадке, она скрылась со шкатулкой в своей комнате и там осыпала себя сокровищами Эвиты.

Так подручный войны, который так мучительно долго надеялся занять место завоевателя в разделе мира, предпринятом Гитлером, с опозданием отомстил женщине, придумавшей его и вытолкнувшей его на сцену.